Cтатья. Роман «Преступление и наказание» как ответ Достоевского на вопрос «В чем есть православие».
статья по литературе (10 класс) на тему

 Научная статья

Роман «Преступление и наказание» как ответ Достоевского на вопрос «В чем есть православие».

 Мы не будем рассматривать  роман  с позиции выяснения вопроса, этично или неэтично убивать старушек. Возьмём за аксиому, что старушек все-таки, наверное, убивать не следует. Давайте попытаемся поднять огромный пласт тех смыслов, которые Достоевский вкладывал в роман, и которые иногда остаются за пределами нашего поля зрения.

 В записках Федора Михайловича есть цитата: «Идея романа – в православии. Что есть православие?»  

Зададим себе вопрос, а какова же идея Родиона Романовича Раскольникова , имеет ли она  право на существование?

 Давайте  вспомним, кому поставлены памятники в нашем городе, чьими именами названы улицы. Перебирая героев XX века, мы видим ,что  многие из них  оказываются с кровью на руках.

Но для нас это народные герои.  Когда мы изучаем их  биографию и узнаём, чем они прославился в годы  войны, то понимаем: да, есть действительно великие люди. Это какая-то особая каста или особая раса, те, для кого убийство не является чем-то предосудительным, любое кровопролитие для них оправдано, потому что это герои, это великие люди.

Таким образом, мы принимаем идею Раскольникова, и после чего естественным образом постановку вопроса «тварь ли я дрожащая или право имею?» признаем закономерной.

Следующий вопрос.

 Готовы признать себя «тварями дрожащими?»  

Давайте выяснять все-таки, к какой из двух категорий людей вы относитесь?

Алена Ивановна в романе пользы никому не приносит, ничью жизнь не делает лучше, наживается на человеческом горе. Во-первых, правое дело – устранить этот зловредный объект вообще с лица земли, во-вторых, деньги, которые освободятся из-под ее власти, употребить на что-нибудь разумное, доброе, вечное – одни плюсы, минусов никаких.

Оправдано её убийство?

Разумеется, нет. Нельзя лишать человека жизни , это нарушение заповеди не убий».

Вопрос:

Или для твари дрожащей заповеди написаны, но мы же только что проанализировали и поняли, что для сверхчеловека никаких подобных ограничений быть не может! Или может и должно?

 Вроде всё логично, и всё-таки что-то не то, да? Давайте искать слабое место, давайте искать слабое звено в цепочке наших рассуждений».  

 Задумаемся, а Раскольников действительно думает в первую очередь о благе для человечества?   Для тех, кто роман читал, ответ очевиден.  Гордыня.

 - Можем ли мы найти Библейскую аналогию?

Здесь совершенно четко показана модель грехопадения человека. Родион Романович Раскольников – человек предельно гордый. Достоевский достаточно редко выдает оценочные характеристики своим персонажам. Обычно они сами говорят о себе. Но о Раскольникове слово «гордый» звучит и в репликах героев (страшная характеристика со стороны его единственного друга Разумихина: «Он никого не любит»), и даже сам автор, описывая своего героя, называет его очень гордым человеком.

В образе Раскольникова показан путь гордыни. Если рассматривать преступление, совершенное, как повторение сюжета Эдемского сада – вкушение плода древа познания добра и зла, появляется один очень интересный вопрос.

Обратимся ко второму убийству. Оно ничем не оправдано, кроме как  страхом за свою жизнь.

Убийство несчастной Лизаветы показано наиболее ярко, нежели убийство Алены Ивановны. И сама Лизавета – полная противоположность Алены Ивановны, совершенно кроткая, никому зла не желавшая и не приносившая, беззащитная женщина.

Перед нами убийство очень кроткой, беззащитной женщины, гораздо более страшное с виду и совершенно никоим образом не оправданное, в отличие от убийства Алены Ивановны.

Вспомните по тексту романа, мучает ли Раскольникова убийство Лизаветы, вспоминает ли он о нем? Упоминает – да, он с него начинает свое признание Сонечке, но только потому, что Соня с ней дружила, как бы начинает с близкой для нее, понятной и страшной темы. Но нет ни одного эпизода, где было бы раскаяние и переживание, связанное со вторым убийством.

Почему?

Как это объяснить?

– Первый шаг всегда сложнее сделать. Он долго думал, первое совершать или не совершать, по этому поводу и продолжал переживать.

Первое убийство он не просто задумал, он его обосновал, оправдал для себя. Он подвел под него свою теоретическую базу. Второе – никак не обосновано, он даже не задумывается о том, чтобы его оправдать или обосновать.

 Почему?

– Потому что он уже перешёл грань.

 Мы подходим  к вопросу: когда, собственно, совершено преступление, когда Раскольников «переступил»? Получается так, что не занесенный над Аленой Ивановной топор, не этот миг был переступанием черты. Некая точка невозврата была пройдена до этого – в тот момент, когда он окончательно решил свой эксперимент осуществить.

Действительно, после этого он не вспоминает о втором убийстве просто потому, что его сознание уже находится в ином состоянии. Не потому, что второй раз легче, а потому, что он уже в каком-то смысле другой человек. Разумеется, он не стал сверхчеловеком, так же, как Адам и Ева не стали богами, напротив, они утратили то, что имели изначально, им от Творца данное. В библейском тексте Бог задает Адаму вопросы: «Адам, где ты?» Помните? Казалось бы, зачем всевидящему Творцу задавать вопросы о том, что и так очевидно?

Общее мнение толкователей повествования о творении сводится к тому, что Адаму предоставляется возможность покаяния. Адам отвечает на вопросы, он все отвечает правильно. А чего не хватает в этих ответах?

 Почему Адам не говорит «прости»? Адам уже другой. Струнка гордыни, зазвучавшая в его душе, не даёт сказать «прости», а гордому человеку очень трудно выговаривать это слово.

 Мы видим уже измененного  Раскольникова, в котором, собственно, второе убийство не воспринимается как убийство, но все его дальнейшее внутреннее, нравственное мучение происходит вокруг этой точки невозврата. Не вокруг жестокости или каких-то деталей убийства, а вокруг той точки невозврата, когда он принял решение переступить черту ради того, чтобы ощутить себя сверхчеловеком.

- Верит ли Раскольников в Бога? Кто-нибудь помнит об этом ?

Он верил до  точки невозврата и отрицает Бога после. Вспомните момент колебания, когда он почти передумал, отказался, отрекся от идеи, мечты, которую он назвал проклятой? В какой момент это происходит ?

Проследим  цепочку событий: письмо матери, после письма матери сон, когда он в изнеможении, в тяжелейшем нервном напряжении после письма матери валится где-то на газон посреди Петербурга, засыпает в траве и видит сон с лошадкой, в котором он возвращается в детство.  

 Очень интересный финал у этого письма, и очень интересно складываются дальнейшие события, с Раскольниковым происходящие. «Молишься ли ты Богу, Родя, по-прежнему и веришь ли ты в благость Творца и Искупителя нашего? Боюсь я в сердце своем, не посетило ли тебя новейшее модное безверие? Если так, то я за тебя молюсь. Вспомни, милый, как еще в детстве своем при жизни твоего отца ты лепетал молитвы свои у меня на коленях и как мы все тогда были счастливы. Прощай, или лучше до свидания. Обнимаю тебя крепко-крепко и целую бессчётно. Твоя до гроба Пульхерия Раскольникова».

Заметьте: напоминание о детской вере, о детских молитвах и упоминание об отце, который в детские года Раскольникова еще был жив. Дальше несколько страниц о переживаниях Раскольникова. Некий человек, которого Раскольников отгоняет от пьяной девочки. Но потом это болезненное состояние, в котором он заснул, сон с лошадкой, причем ему снится отец. Он, видимо, тот самый ребенок в том самом детстве, которое имеет в виду его мать, то есть ребёнок, у которого еще есть вера и есть молитва. Вот на глазах этого ребенка в пьяном кураже мужички забивают до смерти ни в чем не повинную лошадь. После этого сна: «Боже! – воскликнул он. – Да неужели, неужели же я в самом деле возьму топор, стану бить по голове и размозжу ей череп? Буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать, прятаться, весь залитый кровью, с топором? Господи, неужели?» Он дрожал, как лист, говоря это. «Да что же это, – продолжал он, склоняясь опять, как в глубоком изумлении, – ведь я знал, что я этого не вынесу, так чего же я до сих пор себя мучил?» […] «Господи, ведь я же все равно не решусь, я ведь не вытерплю, не вытерплю».

Здесь «Господи» еще звучит скорее как междометие, просто как восклицание, смысла не имеющее, это пока еще не молитва.

Но смотрим дальше. Он заходит на некий мост, название которого обозначено буквой Т. «Он был бледен, глаза его горели, изнеможение во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче, он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его вдруг стало легко и мирно. ‘Господи, – молил он, – покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой мечты моей’. Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце, нарывавший на сердце целый месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, от обаяния, от наваждения».

Во-первых, здесь уже явно не просто риторическое восклицание, не междометие, здесь обращение к Богу. Во-вторых, это еще и цитата. Может быть, кто-то даже номер псалма вспомнит? «Господи, покажи мне путь мой». 142-й псалом. «Скажи мне, Господи, путь, воньже пойду, яко к Тебе взях душу мою». Здесь звучит не просто импровизированное обращение к Богу, здесь явно из детства вспомнившаяся строчка псалма.

По тексту романа понятно, что взрослый Раскольников в храм не ходит, молитв не читает, но вот события – финал материнского письма, сон – возвращение в детство и явно из детства вспомнившаяся строчка молитвы – выстраиваются в один ряд. То есть вера в нем изначально была. Где-то в глубине души она остается, но слишком уж она, как сорняком, задавлена возросшей в нем гордыней. Обратите внимание на чувство свободы: «Он сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его вдруг стало легко и мирно… Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, от обаяния, от наваждения».

 Двадцатитрехлетний юноша живет в нищете, в каморке, которая, по описаниям, больше похожа на гроб, без средств  к существованию. Он живет, стиснутый стенами своей каморки и обстоятельствами.

Перспективы реализации «эксперимента» дают ему неограниченные финансовые возможности – сейчас у него в руках окажутся большие деньги, на которые не только он сам сможет подняться на совершенно иную ступень социальной лестницы, но еще и множеству таких же, как он, страдающих талантливых молодых людей сможет помочь материально, дать им путевку в жизнь – это ли не путь к освобождению, это ли не свобода?

Однако происходит совершенно обратное – отказавшись от этой идеи, он вдруг неожиданно ощущает свободу. Но ощущает он ее ненадолго, поскольку вскоре утрачивает ее в грехопадении, утрачивает свободу так же, как наши прародители утратили состояние рая, утратили жительство в Эдемском саду. И дальше Раскольников сам признается, что бес его ведет.

Почему все-таки вопрос о том, верит ли он в Бога, не закрыт в течение всего романа? Да, здесь он молится, а потом, скорее, нет, чем да. Есть несколько диалогов, в которых тема веры затрагивается. Он говорит, что верит в Бога и верит буквально в воскрешение Лазаря. Он говорит об этом в диалоге с Порфирием Петровичем, в первом диалоге при их знакомстве.

Но трудно судить, насколько искренен Раскольников в разговоре со следователем, с которым он с самого начала ставит перед собой задачу вести игру. То есть говоря Порфирию Петровичу, что верит в Бога, Раскольников вовсе не обязательно искренен. Но в разговоре с верующей, кроткой Соней Раскольников усмехается: «Может быть, Бога-то и нет вовсе». Спрашивает по поводу ее молитв: «Что, что тебе дает Бог? Может быть, Бога и нет вовсе».

В разговоре со Свидригайловым Раскольников утверждает, что он не верит в будущую жизнь. Этот разговор очень интересен. У этого разговора сумасшедшее начало. Свидригайлов говорит о привидениях, которые ему являются, о своей жене, и не только. Он начинает предполагать, что привидения – это клочки и отрывки других миров. «‘Я об этом давно рассуждал, если в будущую жизнь верить, то и этому рассуждению можно поверить’. – ‘Я не верю в будущую жизнь’, – сказал Раскольников.

Свидригайлов сидел в задумчивости: ‘А что если там одни пауки или что-нибудь в этом роде?’ – сказал он вдруг. ‘Это помешанный’, – подумал Раскольников. ‘Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное. Да почему же непременно огромное? И вдруг вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка в виде деревенской бани, запотелая, а по углам пауки – вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится’. – ‘И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого?’ – с болезненным чувством воскликнул Раскольников. ‘Справедливее? А почем знать? Может быть, это и есть справедливо. Знаете, я бы так непременно нарочно сделал’, – ответил  Свидригайлов, неопределенно улыбаясь. Каким-то холодом охватило вдруг Раскольникова при этом безобразном ответе. Свидригайлов поднял голову, пристально посмотрел на него и вдруг расхохотался».

Свидригайлов выбирает себе ад не только в этих словах, но, как вы помните, он заканчивает жизнь выстрелом себе в голову и отправляется в эту самую «деревенскую закоптелую баню с пауками».

Но очень интересна реакция Раскольникова на фантазии Свидригайлова. Казалось бы – не верит человек в будущую жизнь, и какое ему дело до того, куда после смерти стремится попасть его безумный собеседник. Однако: «Неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого?» – с болезненным чувством вскрикнул Раскольников.

Сможет ли человек, который действительно, по-настоящему не верит в будущую жизнь, отреагировать на фантазии Свидригайлова подобным образом – с болезненным чувством, с криком, с потребностью в чем-то более утешительном и справедливом?

Заметьте, что из этих двух сравнительных прилагательных «утешительнее» первым стоит – в первую очередь утешительнее, уже потом справедливее. И холодом охватывает Раскольникова при последующем безобразном ответе Свидригайлова. То есть где-то в глубине его души есть уже даже не то что бы вера, а потребность в существовании Бога, потребность в существовании Небесного Царства, потребность в утешении, в той самой будущей жизни, которую он своим помраченным грехом сознанием пытается отрицать.

Вот Свидригайлов, который выбирает для себя ад. Не вспомните ли по тексту романа, есть ли еще персонажи с подобным выбором, с выбранным для себя адом? Есть такой момент – отказ от предсмертного причастия. Не помните? Катерина Ивановна. Есть, кстати, упоминание о том, что в образе Катерины Ивановны Мармеладовой Достоевский изобразил характер своей первой жены.

Но здесь очень печальный финал, в понимании христианина духовно печальный. Катерина Ивановна умирает у Сонечки, выгнанная с детьми из квартиры. «Ее опустили опять на подушку. «‘Что, священника? Не надо. Где у вас лишний целковый? На мне нет грехов. Бог и без того должен простить, сам знает, как я страдала. А не простит, так и не надо’, – беспокойный бред охватывал ее более и более». Заметьте: «На мне нет грехов, Бог и без того должен простить». Если нет, что прощать тогда? Но – «Бог и без того должен простить, сам знает, как я страдала. А не простит, так и не надо».

Полная противоположность – уход Семена Мармеладова. Давайте вспомним, как он умирает. Он попал под лошадь. Но он не сразу умирает под копытами лошади. Его приносят домой, и что происходит дальше? Очень важный момент – он просит прощения. Он в сознании дома в предсмертные минуты, он просит прощения у жены и у дочери. Причем Катерина Ивановна не обращает внимания на то, что он прощения просит,  но по крайней мере ему предоставлена возможность у дочери попросить прощения перед смертью, вот это для линии этого персонажа очень характерно и очень важно.

Он просит у Сонечки прощения, и к нему успевают привести священника и его буквально за минуту до смерти исповедуют и причащают. Совершенно мерзкий, опустившийся до безобразия персонаж Семен Мармеладов принимает Святые Тайны в момент смерти.

Вспомним, при каких обстоятельствах Раскольников с ним знакомится. Первая встреча в распивочной. Мармеладов сам рассказывает, что пьет на деньги своей дочери, которая из-за него, из-за его алкоголизма занялась проституцией.

Мало того,  он фактически ее на этот путь толкнул, он же приходит к ней просить деньги на опохмел, и она ему деньги дает. Он показывает уже допитую бутылку, из которой уже отхлебывать нечего. «Это она последние тридцать копеек мне отдала, хотя они ей нужны были».

Что-то более омерзительное трудно себе представить. Достоевскому, конечно, удается и более омерзительных персонажей изображать в своих романах, но и здесь просто нечто не вызывающее ни сочувствия, ни жалости.

Но помните его монолог после упоминания об этих тридцати копейках? Здесь ответ на вопрос, почему его ждет такой жизненный финал, почему он умирает, попросив прощения у дочери, исповедавшись и причастившись. Такой конец заложен в том монологе, который звучит в распивочной. Не помните?

– Он раскаивается, потому что он грешный.

 Он не просто раскаивается, зная, что он грешный. «Зачем меня жалеть? – вдруг возопил Мармеладов, вставая с протянутой вперед рукой в решительном вдохновении, как будто только и ждал этих слов. – Зачем жалеть, говоришь ты? Да, меня жалеть не за что. Меня распять надо, распять на кресте, а не жалеть. Но распни, судья, распни и, распяв, пожалей его. И тогда я сам к тебе пойду на проклятие, ибо не веселья жажду, а скорби и слез. Думаешь ли ты, продавец, что этот полуштофт мне всласть пошел? Скорби, скорби искал я на дне его, скорби и слез вкусил и обрел. А пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто всех и вся понимал. Он единый, он и судья. Приидет в тот день и спросит: ‘А где дщерь, что мачехи злой и чахоточной, что детям чужим и малолетним себя предала? Где дщерь, что отца своего земного, пьяницу  непотребного, не ужасаясь зверства его, пожалела?’, и скажет: ‘Прииди! Я уже простил тебя раз…  Простил тебя раз… Прощаются же и теперь грехи твои мнози за то, что возлюбила много’» – цитата из Евангелия знакома всем, я думаю.

«И простит мою Соню, простит, я уж знаю, что простит. Я это давеча, как был у ней, в моем сердце почувствовал. И всех рассудит и простит – и добрых, и злых, и премудрых, и смирных. И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: ‘Выходите, – скажет, – выходите пьяненькие ,  выходите слабенькие, выходите соромники’. И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: ‘Свиньи вы, образа звериного печати его, но приидите и вы’. И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: ‘Господи, почто сих  приемлеши?’ И скажет: " Потому их приемлю ,  премудрые,  потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего’. И прострет к нам руци свои, и мы припадем и заплачем, и все поймем».

Причина помилования Семена Мармеладова вложена в уста его самого. Он не считает себя достойным милости Божьей. Он не считает себя достойным, но надеется на нее – не по каким-либо своим заслугам, а просто потому, что у него есть христианские представления о Боге. Это, разумеется, никоим образом не оправдание его греховности, не оправдание пьянства, но вот эту его надежду Достоевский показывает непостыженной в предсмертном его покаянии.

И вот Раскольников, который (возвращаемся к его образу) оказался в состоянии отрицания будущей жизни, в которой у него есть потребность, отрицания Бога, почти насмешки, по крайней мере, поначалу и веру Сонечки встречает насмешкой. Он вынужден все-таки пойти на каторгу, но исправляет ли каторга Раскольникова хоть как-то, хоть в чем-то?

Жалеет ли он там об убийстве? Воспоминание  его о совершенном убийстве, скорее, – не раскаяние в соделанном, а сожаление о том, что не выдержал и сдался. Достоевский сам в той записи от 2 января 1866 года о смысле романа дальше пишет о страдании.

 Но важно понимать, что страдания как такового недостаточно.

Страдание Катерины Ивановны не приносит ей никакой пользы, потому что она уверена, что этим страданием заслужила прощение, но если ее Бог не простит, то и не надо. Страдание само по себе не избавляет от гордыни. Когда Раскольников оказывается на каторге, первое время он твердеет в своей гордыне, он жалеет лишь о том, что сдался, он очень груб с Сонечкой и вызывает ненависть, презрение и подозрительность со стороны других каторжан. Они называют его безбожником, хотя он вместе со всеми ходит на службы и своего отрицания Бога никак ни в чем не проявляет. Но другие каторжане чувствуют, что он безбожник.  

Вспомните тот момент, когда (как случилось с Каем в объятиях Герды, когда его сердце оттаяло и он начал плакать) любовь Сони преодолела закостенелость Родиона Романовича в гордыне, когда он плачет, обхватив ее колени: «В первый момент она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него, но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье, и она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала уже наконец эта минута. Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были больны и худы, но в этих бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь».

«Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого».

И вот последние абзацы эпилога.

«Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально…»

Вообще такое возможно? Перед нами человек в такой большой духовной беде. Нам, конечно, хотелось бы этому человеку помочь покаяться, это же естественная реакция здорового православного организма – как-то «миссионерить», вразумлять, проповедовать.

И он, собственно, этого и ждал: «Вначале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги». Праздный вопрос, практически риторический вопрос: если бы его подозрение и ожидание оправдались, какой был бы эффект?

– Отрицательный.

 Разумеется, эффект был бы обратный.  Мы  удивились тому, каким образом Сонечка смогла не замучить Раскольникова религией и, мало того, в ответ на его просьбу принести Евангелие принесла книгу молча. Чем для этого надо обладать?  

Достоевский – человек с крайне сложной духовной судьбой, человек с огромными внутренними противоречиями, но человек с очень глубокой и подлинной любовью ко Христу, с глубоким покаянием, он действительно стяжал не просто смирение во внешнем, мирском понимании, а смиренную жертвенную любовь, как противоположность гордыни и как единственное средство преодоления гордыни.

Образ смиренной, жертвенной любви в романе дан в лице Сонечки. Нигде не говорится о ее влечении к Раскольникову как к мужчине, хотя нет и отрицания естественных чувств женщины к мужчине, однако не из страсти она отправляется за ним на каторгу. Не из страсти, но и не из жалости. И то ее чувство, в котором оказывается  растоплена его гордыня – это любовь, которая не навязывает себя. Только такая Сонечка и  могла  молча принести ему Евангелие. Только в ответ на такую любовь предельно гордый человек мог решиться сказать, что «теперь ее взгляды, ее вера не могут не быть и моими взглядами, и вера не может не быть и моей верой».

Смиренная, жертвенная любовь как единственное средство преодоления гордыни. Христос напрямую в романе не показан. Он упоминается, конечно, в главе о воскрешении Лазаря, но нет прямых параллелей с образом Христа среди персонажей романа.

Однако в христианстве ответ на вопрос о том, каким образом преодолеваются последствия человеческого грехопадения, вкушения плода познания древа добра и зла, нам всем известен – Голгофа. Голгофа как выражение жертвенной любви, не навязывающей себя, но приносящей себя в жертву любви Бога к человеку. Вот, пожалуй, именно в этом ключе и следует в романе искать ответ на вопрос, в чем есть православие.