Экспрессивные функции видовременных форм глаголов, употребленных в переносных значениях в художественной речи (на примере настоящего исторического времени в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского)
статья по русскому языку на тему

Экспрессивные функции видовременных форм глаголов, употребленных в переносных значениях в художественной речи

(на примере настоящего исторического времени в «Преступлении

и наказании» Ф. М. Достоевского)

Глагол, также как имя существительное, имя прилагательное и наречие, является основной частью речи и основной грамматической категорией в современном русском языке, занимая в его системе совершенно особое место, поскольку противопоставлен именам и по сложности своей семантики, и по сложности грамматических категорий. Одними из центральных грамматических категорий русского глагола являются категории времени и вида. В грамматическом отношении категория времени выражает процесс с точки зрения временной локализации его проявления по отношению к моменту речи или другой какой-нибудь точке отсчета; категория вида – с точки зрения особого характера протекания процесса во времени. Данные категории, обнаруживающие тесную взаимосвязь, служат для выражения темпорального плана всего высказывания, обладая большими изобразительно-выразительными возможностями в тексте художественного произведения. Их функциональное единство обусловлено тем, что языковая интерпретация временного порядка в предложении, не ограничиваясь маркированностью действия тем или иным временным планом по отношению к моменту речи, включает еще и «динамичность наступления фактов (возникновения новых ситуаций, смены ситуаций) и статичность длительностей (данных ситуаций) в сочетании с обозначением или импликацией интервалов между действиями» [1, с. 6]. Кроме того, рассматриваемым представлением охватывается и отнесенность к определенному моменту или периоду времени, выражаемая обстоятельственными показателями типа с тех пор, с того дня, через месяц и т. п.» [1, с. 6].

Как отмечает известный отечественный лингвист, исследователь различных грамматических категорий современного русского языка, А. В. Бондарко, «структуру временного порядка в тексте образуют различные комбинации динамичности / статичности. Эта оппозиция строится на основе семантических признаков «возникновение новой ситуации» – «данная ситуация» и таксисных признаков сукцессивности / симультанности. В русском и других славянских языках комбинации указанных признаков выражаются с участием форм совершенного и несовершенного вида» [1, с. 6], т. е. посредством видовременного взаимодействия.

В настоящее время экспрессивные потенции видовременных форм глагола в художественном тексте изучены достаточно подробно. Рассматривая организующую роль грамматики в тексте, лингвисты, начиная с                              В. В. Виноградова, установили композиционные функции видовременных форм предикатов. Г. А. Золотовой было показано, что эти композиционные функции реализуются в выделяемых на основе комплекса критериев (уровень конкретности / абстрактности сообщаемого, моделируемая в тексте позиция говорящего и способ познания мира, характер воссоздаваемой в тексте действительности) коммуникативных регистрах, чередующихся и взаимодействующих в структуре текста. Опыты рассмотрения  целостного художественного текста через призму коммуникативно-грамматической теории, активно использующей антропоцентрические понятия «субъектной перспективы», «точки зрения», «модусной рамки», продемонстрировали продуктивность такого подхода, реализованного в работах Я. И. Гин, О. П. Рассудовой. Между тем и в данном вопросе до сих пор остаются моменты, дальнейшая разработка которых, на мой взгляд, представляет собой весьма интересную и приоритетную область исследований. Детального рассмотрения требуют, например, видовременные формы, употребленные в переносных временных значениях.

Переносное употребление видовременных форм глаголов заключается в том, что «временные формы в своих абсолютных значениях используются в стилистических целях для изображения действий временного плана, обозначенного контекстом, в другом временном плане, обозначенном абсолютными формами. При переносном употреблении временных форм в условиях противоположного временного контекста происходит грамматически образное изображение событий» [1, с. 69]. Другими словами, при переносном употреблении наблюдается несоответствие основного значения форм времени и значения контекста. Примером этого является использование форм настоящего несовершенного в рассказе о прошлом, т. е. настоящее историческое, к которому нередко обращаются писатели как к дополнительному экспрессивному средству, в некоторых случаях становящемуся организующим звеном идиостиля.

Как правило, формы настоящего исторического времени широко используются с целью создания характера оживлённого повествования о событиях прошлого, которые развиваются как бы на глазах у говорящего. Прежде всего, настоящее историческое время как живой и непосредственный прием актуализации прошедших событий (когда действия изображаются так, как будто они протекают перед глазами говорящего) свойственно для устной речи в условиях непосредственного общения, соответственно для прямой речи персонажей, тогда как «в условиях литературного авторского повествования настоящее историческое обычно перестает быть непосредственным актом метафорического представления прошлого как происходящего перед глазами говорящего (пишущего). В отличие от настоящего исторического в живой разговорной речи, характеризующегося постоянной и непосредственной связью времени действий со временем высказывания и личностью говорящего, для настоящего исторического в литературном авторском повествовании такая связь не всегда существенна» [4, с. 202].

Следовательно, именно в прямой речи персонажей настоящее историческое время способно реализовывать свои выразительные возможности, примеры чего можно неоднократно встретить в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»: «Попал я на один танцевальный так называемый вечер – клоак страшный (а я люблю клоаки именно с грязнотцой), ну, разумеется, канкан, каких нету и каких в мое время и не было. Да-с, в этом прогресс. Вдруг, смотрю, девочка, лет тринадцати, премило одетая, танцует с одним виртуозом; другой пред ней визави. У стенки же на стуле сидит ее мать. Ну можете себе представить, каков канкан! Девочка конфузится, краснеет, наконец принимает себе в обиду и начинает плакать. Виртуоз подхватывает ее и начинает ее вертеть и пред нею представлять, все кругом хохочут и – люблю в такие мгновения нашу публику, хотя бы даже и канканную, – хохочут и кричат: «И дело, так и надо! А не возить детей!». Ну, мне-то наплевать, да и дела нет: логично аль не логично сами себя они утешают! Я тотчас мое место наметил, подсел к матери и начинаю о том, что я тоже приезжий, что какие всё тут невежи, что они не умеют отличать истинных достоинств и питать достодолжного уважения; дал знать, что у меня денег много; пригласил довезти в своей карете; довез домой, познакомился (в какой-то каморке от жильцов стоят, только что приехали). Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола, ни двора, а приехали хлопотать о чем-то в каком-то присутствии…» [5, с. 135]. На то, что формы настоящего времени употреблены в переносном значении, указывают формы прошедшего времени, встречающиеся с ними в одном контексте и определяющие реальный план повествования, его отнесение к моменту речи. Большой же объем отрывка, построенного таким образом (т. е. с преимущественным использованием форм настоящего исторического времени) позволяет читателю как бы оказаться в том месте, о котором идет речь, стать «свидетелем» того, о чем рассказывается. Так создается эффект «реального времени», а описываемое автором воспринимается читателем более живо, эмоционально.

Анализ текста «Преступления и наказания» позволяет прийти к выводу, что настоящее историческое время используется автором преимущественно в прямой речи персонажей, что обусловлено намерением говорящего оказать как можно более сильное впечатление на адресата высказывания (в том числе и на читателя): «Да и то статский советник Клопшток, Иван Иванович, – изволили слышать? – не только денег за шитье полдюжины голландских рубах до сих пор не отдал, но даже с обидой погнал ее, затопав ногами и обозвав неприлично, под видом будто бы рубашечный ворот сшит не по мерке и косяком. А тут ребятишки голодные... А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, – что в болезни этой и всегда бывает» [5, с. 274]. 

Однако особые экспрессивные функции настоящее историческое получает в эпизодах, повествующих о снах Раскольникова. Помимо изобразительной функции и функции повышения эмоциональности восприятия прочитанного здесь настоящее историческое способствует повышению психологизма повествования, поскольку помогает читателю проникнуть у героя в сферу бессознательного: «Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их городке. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи... Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно, и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом... И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак… Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца стоит телега, но странная телега… из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку… Но тотчас же раздается смех и восклицанья…  Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами…» [5, с. 303].  Обращаясь к формам настоящего исторического времени, автор в режиме «реального времени», совмещая два временных плана (прошлое и настоящее, хотя действие отнесено к прошлому, на что указывает глагол приснилось), маркированных, помимо глагольных форм, еще и наречиями теперь и всегда, не просто описывает приснившееся герою и передает его эмоции и чувства, будто он испытывает их в настоящий момент, но и позволяет заглянуть в тайны его бессознательного, показывая, каким причудливым образом в его сновидениях соединяются воспоминания с фантазией, как, под давлением пережитых за день событий, полученных впечатлений, они трансформируются и окрашиваются соответствующим спектром эмоций. Все это свидетельствует о больших возможностях переносных значений видовременных форм глагола в художественном повествовании, значительно усиливающих его выразительность и эмоциональность, углубляя его психологизм в целом.

Итак, употребление видовременных форм глаголов в переносных значениях, в частности в значении настоящего исторического времени, в художественном произведении обладает большими экспрессивными возможностями, представляя собой дополнительное средство языковой выразительности и выполняя собственно изобразительную, эмоциональную и психологическую функции, встречаясь главным образом в прямой речи персонажей, где потенции метафорического повествования реализуются с большей полнотой и яркостью.

Список использованных источников

1. Бондарко, А. В. Вид и время русского глагола (значение и употребление) / А. В. Бондарко. – М. : Наука, 2001. – 239 с.
2. Галышева, М. П. Категория времени в художественном мире                       Ф. М. Достоевского : автореф. дис… канд. филол. наук / М. П. Галышева. – М., 2008. – 210 с.
3. Гин, Я. И. К вопросу о построении поэтики грамматических категорий / Я. И. Гин // Вопросы языкознания. – 1991. – № 2. – С. 114-122.
4. Гловинская, М. Я. Семантика, прагматика и стилистика видовременных форм / М. Я. Гловинская // Грамматические исследования. Функционально-стилистический аспект : суперсегментная фонетика. Морфологическая семантика / под ред. Д. Н. Шмелева. – М. : Наука, 1989. – С. 188-212.
5. Достоевский, Ф. М. Преступление и наказание : роман /                                  Ф. М. Достоевский. – М. : Эксмо, 2007. – 608 с.
6. Золотова, Г. А. Категории времени и вида с точки зрения текста /                        Г. А. Золотова // Вопросы языкознания. – 2002. – № 3. – С. 7-29.