Духовность есть словесность
статья по литературе (10 класс) на тему

ДУХОВНОСТЬ ЕСТЬ СЛОВЕСНОСТЬ

Кудряшова Ирина Викторовна,

МАОУ «СОШ № 36» города Владимира,

e-mail: k-i-vik@yandex.ru 

Сейчас в моде слово «духовность». Оно затёрто уже настолько, что почти лишилось конкретного содержания. Но внятный смысл сразу возвращается к нему, как только мы произносим: «духовный наставник» или «духовный отец», то есть «учитель», «пастырь». Духовный пастырь пасёт «стадо словесное». «Словесный» означало в древнерусском языке «наделённый даром речи, разумный». В отличие от «бессловесных» – животных, скотов – люди воспринимались как существа духовные, словесные. В этом смысле «духовность» и есть «словесность», а Бог, Который есть Дух, в то же время и Бог-Слово, предвечный Логос.

Только через слово личность способна выразить себя наиболее полно, только слово в состоянии дать объёмный и многозначный образ внутреннего бытия, то есть сокровенной жизни, которая протекает внутри каждого из нас – в сердце, в духе. Никакие иные способы постижения реальности не приближаются почти вплотную к тому, что мы называем красотой и истиной.

Несмотря на то, что некоторые из нынешних учёных заявляют, будто русская классическая литература не имеет непосредственного отношения к современности, не вызывает у школьников интереса и даже «дезадаптирует» их, значение её ничуть не уменьшается. А спор между прагматиками и антиутилитаристами, «физиками» и «лириками», адептами классического и реального образований, как показывает отечественная история, имеет давние корни и до сих пор актуален. И пусть он продолжается, главное, – чтобы ни та, ни другая сторона не одерживала в этом противоборстве окончательной победы, и весы находились в движении, хотя сейчас их чаша уже не в первый раз клонится в сторону прагматизма, в сторону того, что гимназические программы XIX века называли «низменными удовольствиями», противополагая их «возвышенным наслаждениям», к которым в первую очередь относилась литература.

Но чтобы получать наслаждение от художественной литературы, нужно понимать её язык, точнее, индивидуальный язык каждого из писателей и поэтов. И Пушкин в XIX веке, и Платонов в XX писали для очень не многочисленного круга читателей. Баратынский предполагал, что найдёт читателя в потомстве; Чехов с горечью предрекал, что через пять лет после его смерти рассказы и повести его читать перестанут; Ходасевич был убеждён, что его стихи выплывут из забвения в те времена, когда разница между ним и Маяковским будет понятна лишь тончайшему филологу.

Всякая подлинная литература создаётся с неосознанным расчётом на отдалённое будущее. Настоящий поэт или прозаик, как правило, намного опережает своих современников, он обращён к потомкам. И лишь когда сознание и вкусы читающей публики дорастают до него, его называют «классиком». Для того чтобы понять и усвоить язык Пушкина, нам понадобилось более полутора столетий. Язык, или, точнее сказать, языки представителей русской классической литературы – это тот базовый уровень, без которого достижения литературы современной никогда не будут оценены нами по достоинству, и она будет казаться нам чрезмерно сложной, недоступной, элитарной. Говорю о тех, кто ещё способен сохранять уважение к писательскому труду и его результатам. Остальным же литература по-прежнему будет казаться, как теперь выражаются, «шизой» и «отстоем».

Альберт Эйнштейн писал, что в создании теории относительности ему помогло чтение Достоевского. Советские физики из новосибирского академгородка говорили, что к парадоксальным и неожиданным выводам при решении сложнейших проблем устройства микромира их подводили стихи раннего Пастернака, – на поверхностный взгляд, сумбурные и маловразумительные. Язык художественной литературы имеет, таким образом, неочевидную, но необходимую связь с научными открытиями. Словесность (читай «духовность») непостижимым образом помогает уточнять физическую картину мира.

Поэтому изучение тех словесных образов мира, которые созданы Грибоедовым и Лермонтовым, Некрасовым и Фетом, Толстым и Достоевским, Пастернаком и Мандельштамом, Булгаковым и Платоновым, актуально и необходимо для нас, если мы не хотим носить прозвище «дикаря с компьютером», как носили ещё три десятилетия назад прозвище «дикаря с атомной дубинкой».

Никакие зрелища с элементами искусства: театр, кино, телевидение – не в состоянии заменить собою литературу, несмотря на то, что семьдесят процентов информации наш мозг получает именно через зрение. Способность преображать словесный образ в зрительный, наглядно представлять картину, выраженную словом, органически присуще развитому человеческому сознанию и активизирует его больше, чем пассивное созерцание. Работа воображения, стимулом для которой служит слово, и есть по сути настоящая духовная деятельность, отличающаяся для каждого из нас непередаваемыми индивидуальными особенностями. Только когда каждый из нас внимательно читает или слушает произведения художественной литературы, его познавательный потенциал действует в автономном режиме, неповторимом, как отпечаток пальца.

«Лучшие учителя – на книжных полках», – сказал поэт Александр Кушнер. К русской классике можно обращаться и раз, и два, и три, в любом возрасте, и всякий раз находить в ней что-то новое, не замеченное ранее. Чем умнее, глубже и тоньше становимся мы сами, тем умнее, глубже и тоньше кажется нам уже знакомое произведение. Но в самый первый раз сознательно мы обращаемся к русской классике в школьные годы. И хорошо, что такая возможность предоставляется всем ученикам, неважно, возникнет ли у них потом желание вернуться к прочитанным в детстве и юности книгам.

Только преподавание классической литературы устанавливает общий для всех без исключения стартовый уровень, задаёт дистанцию дальнейшего духовного роста, позволяет хоть как-то сохранять единое языковое, то есть национально-культурное пространство, которое одни из нас будут, несмотря ни на что, расширять, а другие – существовать в нём с той или иной степенью интеллектуальной и душевной включенности и интенсивности.