Дипломная работа на тему " Модификация образа лишнего человека в романах Ф.М. Достоевского".
учебно-методический материал

Творческое наследие Ф.М. Достоевского – одно из центральных в художественной культуре второй половины XIX столетия, во всей полноте обнаруживающее как духовные, социально-исторические, культурные поиски своей эпохи, так и индивидуальные грани мировосприятия самого писателя. При всей очевидной, неоднократно отмеченной социальной, идеологической природе прозы Ф.М. Достоевского в своем вершинном, художественном проявлении она была и остается в первую очередь искусством слова, литературным феноменом в отечественной художественной традиции.

Актуальность исследования. Сегодня актуальным является историко-типологический и системный анализ творчества Ф.М. Достоевского, поскольку он соответствует общим тенденциям отечественного литературоведения. В нашей работе мы выделяем один аспект – модификация образа «лишнего человека» в произведениях Ф.М. Достоевского, которая интерпретируется как важнейшая часть художественной системы писателя. Более глубокое исследование образа лишнего человека в произведениях Ф.М. Достоевского является, на наш взгляд, актуальным, так как позволит обратиться к нравственным проблемам его творчества в целом и полнее представить художественную концепцию мира и человека в его творчестве.

Одной из характерных задач литературоведения является исследование образа героя, определенного литературного типа в ряде произведений одного автора. При исследовании произведений мы в дальнейшем будем пользоваться литературоведческим термином «литературный герой» или просто «герой».

Литературный образ – это «художественный образ, одно из обозначении целостного существования человека в искусстве слова»^[1]. Термин «литературный герой» имеет двоякий смысл: 1) Обозначает господствующее положение действующего лица в произведении (как главного героя в сравнении с персонажем), указывая, что данное лицо несет основную проблемно-тематическую нагрузку. В главных героях, как правило, воплощаются и художественно-новаторские устремления писателя, в отличие от второстепенных лиц, где автор чаще остается в русле традиций. В некоторых случаях понятие «литературный герой» употребляется для обозначения всякого действующего лица произведения. 2) Под термином «литературный герой» понимается целостный образ человека – в совокупности его облика, образа мыслей, поведения и душевного мира. При этом близкий по смыслу термин «характер», если брать его в узком, а не расширенном значении, обозначает внутренний психологический разрез личности, её природные свойства, натуру^[2]. В литературном герое воплощается концепция писателя, исходя из которой и строится художественный образ; при этом свое уникальное значение литературный герой получает только в общей системе (контексте) данного произведения.

Литературная критика, оценочная по своей природе, нередко оперирует таким понятиям, как «положительный герой» и «отрицательный герой». Такое условное разделение обнажает, сводя к полюсам, социальные и нравственные идеалы писателя. Часто образ героя, чутко откликнувшегося на запросы своего времени, определяет как общественное воздействие произведения, так и длительность его жизни в читательской среде. Именно через восприятие литературного героя связь литературы и жизни обнаруживается наиболее явно, непосредственно: литературный герой способен сформировать новый жизненный тип, действующий и мыслящий по образцу литературного героя. Литературный герой, как выражение художественной авторской концепции человека, является одним из центральных идейно-эстетических понятий творчества отдельного писателя и литературных направлений, школ, стилевых течений. Именно в образе литературного героя отвлеченно-мировоззренческая проблематика сгущается до личностной и психологической напряженной ситуации, требующей немедленного разрешения^[3]. Литературный герой выявляет также общность отдельных произведений, группируя их по идейной близости (литература о «лишнем человеке», «маленьком человеке», «потерянном поколении»)^[4].

Применительно к исследуемой проблеме необходимо также уточнить понятия тип, типизация, тип «лишнего человека», модификация.

Типизация – творческое соединение, синтезирование в водном человеческом образе целого ряда типичных черт, которые писатель нашел у разных реальных людей. Типизация выступает наиболее полно в эпических и драматических жанрах, где создаются жизнеподобные типичные характеры и обстоятельства. Литературный тип – художественное воплощение характерных устойчивых особенностей личности, обусловленных общественно-исторической ситуацией, психологией, манерой поведения человека («лишний человек», «маленький человек», «новые люди», «тургеневская женщина»)^[5].

Модификация – (позднелат. modificatio установление меры, от лат. modus мера, вид, образ, преходящее свойство и лат. facio делать), преобразование, усовершенствование, видоизменение чего-либо с приобретением новых свойств. 2. Одно из возможных состояний объекта, явления, процесса^[6].

«Лишний человек» – социально-психологический тип, запечатленный в русской литературе первой половины XIX века; его главные черты: отчуждение от официальной России, от родной среды (обычно дворянской), чувство интеллектуального и нравственного превосходства над ней и в то же время – душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела^[7].

«Лишние люди» встречаются в произведениях таких писателей, как А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.И. Герцен, И.А. Гончаров, И.С. Тургенев. Лишние люди в литературе XIX века появились благодаря интересу писателей к внутреннему миру человека, противоречиям его души.

Критиками и исследователями творчества Ф.М. Достоевского давно было отмечено такое свойство его поэтики, как повторяемость и варьирование отдельных образов-характеров. Проблема исследования связана с тем, что среди образов-типов есть такие, которые определяют главные особенности идейно-художественного мира Ф.М. Достоевского и являются доминантными, и есть второстепенные, выстраивающиеся в определенную иерархическую систему, зависимые от главных. Поэтому возникает задача выделения из множества повторяющихся типов таких, которые обладают наибольшей степенью обобщенности, своеобразной «сверхтипичностью».

Объектом исследования послужили роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин», роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», роман А.И. Герцена «Кто виноват?», роман И.А. Гончарова «Обломов», произведения И.С. Тургенева, повесть А.П. Чехова «Дуэль»; произведения Ф.М. Достоевского: «Хозяйка», «Униженные и оскорбленные», «Записки из подполья», «Подросток», «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы», а также дневники, письма писателя и воспоминания современников о нём.

Предмет исследования – воплощение и видоизменение характерных черт «лишнего человека» в героях произведений Ф.М. Достоевского.

Цель работы состоит в исследовании особенностей воплощения образа «лишнего человека» в произведениях Ф.М. Достоевского.

Достижение поставленной цели предполагает последовательное решение следующих задач:

– изучить и проанализировать основные критические и литературоведческие работы, посвященные проблеме лишнего человека в русской литературе, уточнить типичные черты образа лишнего человека в литературном произведении;

– обозначить основные принципы отражения образа лишнего человека в произведениях русской литературы XIX века, проследить его эволюцию;

– определить и рассмотреть особенности воплощения и модификации образа лишнего человека в произведениях Ф.М. Достоевского.

Классификация типов в произведениях Ф.М. Достоевского, первоначально намечена ещё в XIX веке Н.А. Добролюбовым, А.А. Григорьевым, Н.Н. Страховым. Практически каждый из критиков, в соответствии со своим видением особенностей творчества писателя и своей идейно-эстетической позицией, предлагал если не целостную типологию, которая могла бы охватить всё многообразие художественных характеров, то, по крайней мере, выделял несколько основных типов героев. Например, Н.А. Добролюбов в статье «Забитые люди» выделял у Ф.М. Достоевского два главных типа героев: «кроткий» и «ожесточённый». Два схожих основных типа, и вновь по принципу поляризации, выделял и А.А. Григорьев. Он называл их «страстный» и «смирный».

С другой стороны, уже современники писателя обратили внимание на сомнительность выражения «типического» в его героях. Добролюбов и Михайловский, например, даже открыто обвиняли Ф.М. Достоевского в «тяготении к изображению аномалий». По понятным причинам просветительская критика 40-60-х гг. XIX в. оценивала героев Ф.М. Достоевского в контексте социально-психологических типов современности (с явным акцентом на социальный компонент – в духе традиций «натуральной школы»). Ф.М. Достоевский же был сосредоточен на психологической составляющей типа.

В литературоведении ХХ века типология героев Достоевского разрабатывалась в трудах Л.П. Гроссмана, В.Я. Кирпотина^[8], В.Г. Одинокова, В.Ф. Переверзева^[9]. Например, Л.П. Гроссман^[10], анализируя произведения Достоевского, выделяет несколько типов героев: «мечтатели», «двойники», «подпольные», «сладострастники», «добровольные шуты», «праведники», «тёмные дельцы» и др. Значительное количество выделенных типов в такой классификации, её «богатство» позволяет охватить почти всех героев произведений Достоевского, так или иначе определить место каждого из них в художественной системе писателя.

Но впоследствии исследователи указали на недостатки такой классификации: «Неправомерно, например, выделять в самостоятельные типологические рубрики образы «мыслителя» и «подпольного», – отмечает В.Г. Одиноков^[11], анализируя типологию Л.П. Гроссмана, – ведь «подпольный» является в высшей степени «мыслителем». Он выделяет несколько основных типов: «мечтатель», «подпольный», «гордый человек», «положительно прекрасный человек». Вместе с тем, подробно их анализируя, исследователь особо выделяет лишь два – «мечтателя» и «подпольного», то есть по-прежнему следует традиции поляризации образной системы писателя.

В работе А.Б. Криницына отмечается, что «герои Достоевского не принадлежат никакой среде, в то же время своим эксцентричным поведением всячески свидетельствуя о своей неповторимой оригинальности и «странности», в результате писатель демонстрирует нам не тип, а атипичность»; «максимально усложняя характер своих героев, Достоевский совмещает в них несовместимые противоположные черты»^[12].

Все эти разногласия исследователей связаны с тем, что у Достоевского один герой может «подпадать» под несколько типов одновременно, что позволяет увидеть в нём разные черты, грани характера, но осложняет определение его типологической отнесенности. Поэтому отнесенность героя к какому-либо одному типу не всегда может отразить всю сложность, многогранность характера, учесть главные и второстепенные черты героя и связанные с ними мотивы.

Новизна исследования состоит в систематизации основных особенностей передачи характера «лишних людей» в произведениях Ф.М. Достоевского, определения авторского отношения и восприятия и соотнесения с типами «лишних людей» в русской литературе XIX века.

Цели и задачи работы определили сочетание описательно-теоретического, сравнительно-типологического и структурно-семантического методов исследования.

Практическая значимость работы состоит в том, что её результаты могут быть использованы при разработке курса истории русской литературы XIX века, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных Ф.М. Достоевскому. Материалы исследования могут быть включены в элективный курс для классов гуманитарного профиля в средней общеобразовательной школе.

Апробация работы. Отдельные положения данной работы обсуждались на занятиях по творчеству Ф.М. Достоевского и прошли апробацию при написании и защите курсовых работ, а также на предзащите впускной квалификационной работы 10 июня 2020 года.

Цели и задачи нашего исследования обусловили структуру работы. Она состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего 60 источников.

Глава 1. Эволюция образа «лишнего человека» в русской литературе XIX века: от А.С. Пушкина к А.П. Чехову

1.1. Генезис типа «лишнего человека» в русской литературе XIX века

«Лишние люди» в литературе – это персонажи, введенные автором в чуждую для них среду. Они в меру образованны, но их знания бессистемны. «Лишний человек» не может быть глубоким мыслителем или ученым, но он обладает «способностью суждения», даром красноречия. И главный признак этого литературного персонажа – пренебрежительное отношение к окружающим.

«Лишние люди» в русской литературе XIX века представляли собой героев, способных видеть пороки современного общества, но не знающих, как противостоять им. Они осознают проблемы окружающего мира, но, увы, слишком пассивны для того, чтобы что-то поменять. «Лишние люди» стали появляться на страницах произведений русских писателей в Николаевскую эпоху^[13].

Причины появления «лишних людей» в русской литературе кроются в возникновении в обществе нового типа человека, не принятого обществом и не принявшего его. Подобная личность выделяется из общей массы, а потому вызывает недоумение и раздражение.

Родоначальником галереи «лишних людей» в русской литературе считается Евгений Онегин из одноименного романа А.С. Пушкина. Большинство литературоведов полагает, что именно с пушкинского героя начинается развитие этого типа в прозе и поэзии русских авторов.

Онегин – герой 20-х годов XIX века, дворянин, «наследник всех своих родных». Онегин – типичный представитель аристократического общества. Он не способен «усердно трудиться», но умеет блистать в обществе. Он ведёт бесцельное, праздное существование, но в этом не его вина. Евгений стал таким, каким был его отец, дававший три бала ежегодно. Он живёт так, как существует большинство представителей русского дворянства. Однако в отличие от них, в определенный момент начинает испытывать усталость, разочарование, одиночество.

Онегин томится от безделья, пытается занять себя полезным делом. В обществе, к которому он принадлежит, праздность является основной составляющей жизни. Едва ли кому-то из окружения Онегина знакомы его переживания. Евгений поначалу пытается сочинять. Но писателя из него не выходит. Затем начинает читать. Однако и в книгах Онегин не находит морального удовлетворения. Тогда он уединяется в доме умершего дяди, который завещал ему свою деревню. Здесь молодой дворянин, казалось бы, находит для себя занятие. Он облегчает жизнь крестьян: заменяет ярем барщины лёгким оброком. Однако и эти благие начинания ни к чему не приводят.

Вслед за пушкинским героем и Печорин, действующее лицо романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», герой 30-х годов XIX века, представляет собой тип «лишнего человека». Главные герои обоих романов – образы необыкновенные, исключительные и запоминающиеся, однако оказавшиеся невостребованными ни своим обществом, ни своим временем.

Вот что писал В.Г. Белинский в своей статье, посвященной роману «Евгений Онегин», о «лишних людях»: «И эти существа часто бывают одарены большими нравственными преимуществами, большими духовными силами; обещают много, исполняют мало или ничего не исполняют. Это не от них самих; тут есть fatum, заключающийся в действительности, которою окружены они, как воздухом, и из которой не в силах и не во власти человека освободиться»^[14].

Каковы же типичные черты «лишних людей»? Оба героя – Евгений Онегин и Григорий Печорин – имели дворянское происхождение, и поначалу жизнь их развивалась почти одинаково. Мятежная юность каким-то вихрем кружила обоих в гуще событий света. Здесь было всё: и блистательные балы, и светские флирты с «кокетками записными», и дружеские пирушки, и светские интриги. Но в определенный момент наступило охлаждение к забавам света и разочарование героев в том, что недавно так привлекало и составляло суть их жизни: «всё пригляделось, всё приелось, всё прилюбилось». Онегин и Печорин – это недюжинные люди, богатые натуры, имевшие благодатные задатки, одаренные природой, с «озлобленным умом, кипящим в действии пустом». Благородство, «гордость и прямая честь» – вот черты характера обоих. Высокие интеллектуальные запросы, стремление к благотворной, полезной деятельности, неудовлетворенность существующей действительностью отличали этих людей от пошлого мира самодовольной и себялюбивой посредственности, имевшей огромное влияние на общественную жизнь.

Накануне дуэли в своем дневнике Печорин размышляет: «Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что чувствую в душе моей силы необъятные...»^[15]. Обвинить Печорина за то, что у него нет веры, идеала в жизни, нет возвышенной цели, по словам Белинского, значит «то же самое, что обвинить нищего за то, что у него нет золота: он бы и рад иметь его, да не даётся оно ему»^[16]. То же можно сказать об Онегине. Таким образом, и Онегин, и Печорин являются примером незаурядных, одарённых людей, но так и не «открывших» себя в жизни. Лучшие задатки их натуры были убиты воспитанием и светской жизнью, и воскресить в себе «души прекрасные порывы» уже оказалось не в их силах.

Различаются жизненные пути, выбранные обоими героями после
того, как они оставили свет. У Онегина – равнодушие, бездействие, скука, которую он воспринимает как неизбежное зло. Печорин в отличие от Онегина «не равнодушно, не апатически несёт страдание: бешено гоняется он за жизнью, ища её повсюду; горько обвиняет он себя в своих заблуждениях»^[17]. Лихорадочно бросаясь в пучину жизни, попадая в различные жизненные перипетии, Печорин, однако, не только не находит успокоения, но и является источником несчастий для людей, соприкасающихся с ним. Так проявляются противоречия «между глубокостию натуры и жалкостию действий».

Исследователь К.Н. Григорян так определяет характер Печорина: «Печорин – не жестокий себялюбец, не самовлюблённый эгоцентрик, а мыслящая и страдающая личность, которой свойственна напряжённая духовная жизнь, внутренняя борьба, муки сомнения... Лермонтов принёс в литературу новый тип мечтателя, с активным, аналитическим ''озлобленным'' умом, у которого мечтание не «сладостное», а преимущественно «горестное», «скорбное»»^[18].

Печорину свойственны яркий индивидуализм, рефлексия, мучительный самоанализ, внутренние монологи. По выражению Белинского, он сделал из себя любопытный предмет собственных наблюдений. Ему любопытно, какова реакция людей на его действия, он ищет понимания, сочувствия людей, несмотря на то, что люди эти (и он понимает это) не достойны его. Онегин же просто скучает, ему присущи скептицизм и разочарование, неудовлетворённость собой и действительностью. Стремление развеяться влечёт этих героев к перемене мест. Но и это не приводит к гармонии и удовлетворённостью жизнью.

У Онегина, однако, имеется перспектива, данная ему Пушкиным. Есть надежда на духовное возрождение Онегина. В любви Онегина к Татьяне подчеркивается, что герой способен к нравственному возрождению, что в нём ещё есть жизненные силы. Печорину автор не даёт такой перспективы. Возможно, ненапечатанная часть «Дневника Печорина» содержала рассказ о его нравственном возрождении. Но в имеющемся тексте романа герой так и остался «умной ненужностью» до конца жизни. Трагедия обоих героев в том, что при всём их желании и стремлении обрести смысл жизни они являются «лишними людьми», не реализовавшими себя.

В 1840-х годах центр умственной жизни перемещается из «высшего» в «средний» класс. И если в 1820 - 1830-е годы мыслящие люди принадлежали главным образом к великосветскому кругу, то теперь это хотя и представители богатого, зажиточного и бедного дворянства, но с присоединением уже более значительного числа лиц из других, «низших» слоев. В этой связи происходит изменение и душевного облика мыслящего человека. Так, гораздо в меньшей степени в нём обнаруживаются наследственные черты дворянского, помещичьего склада, барского воспитания. Черты эти смягчились общением с разночинцами, влиянием философского образования, широтою и разнообразием умственных интересов, нивелирующим воздействием университетской среды, студенческой жизни.

Самой талантливой попыткой героизировать молодого «лишнего человека» из дворян, доказать его большую жизненную устойчивость, общечеловеческую ценность стал роман А.И. Герцена «Кто виноват?» (1846). Писатель внёс много новых черт в характер героя и начисто изменил традиционное строение романа. Владимир Бельтов лишён дилентантизма Онегина и эгоцентризма Печорина. А.И. Герцен показал «лишнего человека», проникнутого заботами о других людях.

Суть романа «Кто виноват?» в показе новых общественных порывов героя, в попытках практического дела. В Печорине, этой каменистой почве, ничего не растет, была только жажда дела. Теперь этого уже недостаточно. Как герой середины 40-х годов, Бельтов пытается не презирать людей, а установить с ними общие интересы. В этом новизна образа, дальнейшее развитие типа героя времени, «лишнего человека».

В.Г. Белинский отмечал, что Бельтов интересен тогда, «когда мы читаем историю его превратного и ложного воспитания и потом историю его неудачных попыток найти свою дорогу в жизни». Однако дальнейшее развитие образа Бельтова критик признаёт ошибкой Герцена. «Во второй части романа характер Бельтова произвольно изменён автором». Далее Белинский поясняет: «В последней части романа Бельтов вдруг является перед нами какою-то высшею, гениальною натурою, для деятельности которой действительность не представляет достойного поприща... Это уже совсем не тот человек, с которым мы так хорошо познакомились прежде: это уже не Бельтов, а что-то вроде Печорина»^[19]. Любопытно, что «прежнего Бельтова» Белинский считает «гораздо лучше» («Взгляд на русскую литературу 1847 года»).

Бельтов не только не знает, чем ему заняться, он не хочет в любом деле играть роль «чернорабочего». У него не хватает выдержки, его слишком привлекает внешняя сторона дела, хотя в благородстве порывов героя сомневаться не приходится. Он хотел заняться медициной, но вскоре охладел. Его испугала разноголосица мнений в науке: как же я буду лечить людей? Достигать результатов мозольным трудом он не умеет.

И вдруг он вообразил себя художником. Но и здесь «труд упорный ему был тошен». Ничего и из этого не вышло. На чужбине он удивлял немецких специалистов многосторонностью своих интересов, французов – глубокомыслием суждений. Но сам он был никто и ничто.

Но при видимой праздности он жил большой внутренней деятельной жизнью, ему была дана «ширь понимания». Гонимый тоской по делам и по родине, он решил поучаствовать в «текущих делах»: баллотироваться на выборах. Само это желание – большая победа русского «лишнего человека». Но решение баллотироваться оказалось очередным дилетантизмом. Он ни в какие расчёты не вошёл, сил не соизмерил, не знал, с кем иметь дело; мелкие ошибки в манере общения с провинциалами, подчёркнутое пренебрежение к ним вызывали неприязнь и оппозицию.

У лермонтовского Печорина тоже есть желание действовать, и он с жаром участвует в случайных мелких делах, которые подвёртываются ему в жизни. Он демонстрирует свои незаурядные качества как человек умный, проницательный, храбрый. Бельтов не участвует даже в такого рода делах.

Испробовав все средства занять героя делом, Герцен заставляет «бедную жертву века» увлечься Круциферской и нарочито придаёт ему черты исключительной натуры. Ощущение собственной ненужности – это духовный тупик, наличие которого признают эти персонажи. Правда, есть, по словам того же Бельтова, выход, вероятно, единственный и последний: «Одно может спасти тогда человека и поглотить его… это встреча… встреча с…» Бельтов не договаривает, но читатель всё прекрасно понимает: это встреча с Любовью. Так мировоззренческий поиск приводит лишних людей в русской литературе к женщине, в которой как бы сосредотачивается его единственная возможность спасения. Вспомним, Онегина в последней главе романа с его запоздалым признанием Татьяне. Или Печорина, который устроил бешеную погоню и загнал коня, желая вернуть Веру.

Что же в этом случае может быть концом, финишем отношений с женщиной для героя – «лишнего человека»? На создание семьи, установление и укрепление дома герои-идеологи, «лишние люди», по определению обреченные на изгойство, на странничество, не способны. Их способ существования – дорога, что не столько является их выбором, сколько приговором исторической судьбы. Поэтому они заслуживают, на наш взгляд, скорее сочувствия, сострадания, нежели осуждения.

Героя романа И.А. Гончарова «Обломов» (1858) также относят к типу «лишнего человека». Илья Ильич Обломов – дворянин, и с детства был изнежен. Фамилия персонажа говорящая, поскольку жизнь его сломлена и лишена всяческих стремлений, потому что он не умеет преодолевать трудности. «…Гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, развила в нём апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства»^[20], – отмечает Н.А. Добролюбов. Но можно ли назвать Обломова «лишним человеком»? Ведь он скучает, томится по отчему дому и всему тому, что составляло помещичий быт. Обломов – это потомок помещичьего рода, которому скучно работать в конторе, а потому он сутками не встаёт со своего дивана. Это общепринятое мнение, но оно не совсем верное. Обломов не смог привыкнуть к петербургской жизни, потому как люди, окружавшие его, сплошь расчётливые и бессердечные. Главный герой романа, в отличие от них, умён, образован и, самое главное, обладает высокими душевными качествами. Он не хочет работать, потому что так же, как Онегин и Печорин, не видит смысла в такой деятельности. Внутренний конфликт романа – столкновение силы и слабости в душе героя, борьба в нём обломовщины и Обломова. Напряженная борьба героя с собой и с наступающей на него враждебной реальностью, по сути, трагична.

Своего пути герой Гончарова не смог выработать, и не только в силу дурного воспитания, инертности, лени, но главное – в силу объективных трудностей самостоятельного формирования такого нового пути в неведомое, в силу отсутствия тогда в России доступной Обломову необходимой общественной среды.

Писатель очень точно изобразил болезнь, которая поразила русское общество в середине XIX века, и указал на социальные причины этого явления. Однако главный герой его романа стал не только символом барской крепостнической эпохи, которая губительно воздействовала на личность человека дворянского круга, но и символом таких характерных черт русской ментальности, как созерцательность, мечтательность, тоска по идеалу.

Герои литературы 1 половины XIX века высоко возвышались над своей средой и не могли являться массовыми персонажами. Они вступали в конфликт с окружавшей их узкой социальной средой привилегированного дворянства, отталкивались от неё для того, чтобы приблизиться к народу. Именно отталкивание от своей непосредственной среды и давало этому герою возможность явиться широким типическим обобщением лучших свойств передового русского человека своего времени, многих лучших черт русского национального характера. С точки же зрения этой среды, к которой герои предшествовавшей русской литературы принадлежали по рождению, все они были исключительными, необыкновенными людьми, по меньшей мере «странными».

1.2. «Лишний человек» в творчестве И.С. Тургенева

Само понятие «лишний человек» вошло в широкое употребление благодаря И.С. Тургеневу. Многие литературоведы полагают, что именно он ввёл этот термин. Согласно их мнению, Онегина и Печорина впоследствии причислили к «лишним людям». Отправной точкой стал «Дневник лишнего человека» (1849). Именно за главным героем – разочарованным и пассивным русским дворянином – закрепилось уже известное нам понятие. «Очень быстро этот образ вошёл в моду у русских писателей, которые с радостью посвящали ему целые произведения. А ведь их работы во многом были автобиографичными, что заставляет задуматься^[21].

Работу над повестью И.С. Тургенев закончил еще в Париже в 1850 году. «Дневник» и начинает в творчестве писателя тему «лишнего человека». Автор обращался к ней и раньше, но если предыдущие произведения были проникнуты иронией и полемикой, то основой «Дневника» является более объективный и глубокий психологический анализ. Писателя особо занимает проблема основательного изображения характера, в этом и кроется тургеневский психологизм, но уже на реалистичной основе, а не романтической. Сам автор считал «Дневник» удавшимся произведением. В этой повести Тургенев не дает объяснения такому типу людей, не раскрывает глубоко идеологические и общественные связи и отношения. Но здесь уже обозначены симптомы, однако неясны пока причины и методы лечения. Автор «Дневника» Челкатурин наделен чертами «лишнего человека», но у него еще нет того интеллектуального и нравственного превосходства над окружающими, которое отметит позднее в других своих произведениях и Тургенев, и другие представители литературы XIX века.

«Дневник» – пока лишь набросок, дающий характеристику «лишнего человека». Композиция произведения соответствует образу думающего человека. Но сам тургеневский герой поставлен в жалкое и смешное положение, что снижает трагизм его судьбы. Это произошло из-за того, что в повести тема «маленьких людей» сливается с темой «лишнего человека». В последующих произведениях писатель отчетливо покажет, как богатый внутренний мир «лишнего человека» возвышается над поверхностной образованностью и аристократическим лоском.

Автор устами героя «Дневника» иронично описывает общество города: «скроенный, словно из залежалого материала», «жёлтенькое и язвительное существо». К таким собирательным характеристикам Тургенев будет прибегать и позже. То раскрывая их типы, то ограничиваясь скупыми набросками, автор будет создавать бытовой фон, на котором и происходит нравственная драма его героя. Для полного раскрытия образа Тургенев в «Дневнике лишнего человека» представляет героя через его исповедь.

Челкатурину некому поведать свои невеселые мысли, но он пытается понять, как и для чего прожиты его тридцать лет. Родители его были богатыми людьми. Отец быстро всё спустил, играя в карты. От былого состояния осталась небольшая деревенька Овечьи Воды, где он сейчас и умирал от чахотки. Мать была гордая женщина и переносила семейные несчастья смиренно, но был в этом какой-то упрек окружающим. Мальчик её побаивался и был привязан больше к отцу. Светлых воспоминаний о детстве почти не было. После смерти отца Челкатурин переехал в Москву. «Университет, немногочисленные знакомые, служба мелкого чинуши – ничего особенного, жизнь совершенно лишнего человека. Это слово очень ему нравится, потому что только оно передает точно смысл его существования, и он пишет его в свой предсмертный дневник»^[22].

Челкатурин – человек контрастов: без имени, но с ироничной фамилией; он молод, но неизлечимо болен. Начинает писать дневник 20 марта, когда в природе возобновляется жизнь, а его жизнь подходит к концу. Между строк виден глубокий подтекст, показывающий, что в жизни этого человека всё противоречит душевным устремлениям. И герой пытается постичь себя, осознать сущность своего бытия – он начинает вести дневник. В итоге он приходит к выводу, что всегда и во всём был лишним. Пытаясь осознать свою жизнь, он вспоминает свою любовь, которая, как всегда в прозе Тургенева, оказывается трагичной. Долгое время, надеясь на взаимность, Челкатурин вдруг понимает, что он вызывает в Лизе Ожогиной только антипатию. Глубокое разочарование привело его к моральному и физическому опустошению, к осознанию своей ненужности. И единственный выход – это смерть. Вскоре его жизнь оборвалась.

Другой пример тургеневского «лишнего человека» – Дмитрий Рудин. Действие романа Тургенева «Рудин» (1855) происходит в сороковые годы. Дарья Ласунская, одна из героинь романа, проживает в Москве, но летом выезжает за город, где организовывает музыкальные вечера. Гости её – исключительно образованные люди. Однажды в доме Ласунской появляется некто Рудин. Этот человек склонен к полемике, чрезвычайно пылок, и остроумием своим покоряет слушателей. Гости и хозяйка дома зачарованы удивительным красноречием Рудина. Ласунская предлагает ему пожить в её доме. Для того чтобы дать чёткую характеристику Рудину, Тургенев рассказывает о фактах из его жизни. Этот человек родился в небогатой семье, но никогда не имел стремления заработать, выбраться из нужды. Он жил на гроши, которые присылала ему мать. Затем существовал за счёт богатых друзей. Рудин ещё в юности отличался необыкновенным ораторским мастерством. Он был человеком довольно образованным, потому как весь свой досуг проводил за чтением книг. Но беда в том, что за речами его ничего не следовало.

Дмитрий Рудин – человек мыслительного типа, теоретик, «русский Гамлет». Такие люди способствуют изменению ситуации в обществе, но, сделав своё дело, разбудив «новизну», они не идут дальше, становятся архаичными и поэтому подвергаются критике.

Тургенев показывает как закономерность, что y людей погружённых в умственные интересы, привыкших «каждое движение жизни, своей и чужой, нашпиливать словом, как бабочку булавкой», непосредственные сердечные движения отмирают. Отсюда ироническое замечание о том, что у Рудина, подобно китайскому болванчику, «перевешивала голова». Погружение в сферу философских идей помогает многое понять в поведении Рудина. Лежнев неспроста называет Рудина «политической натурой». Это прирожденный вождь, оратор – «он всячески старался покорить себе людей».

Ко времени знакомства с Ласунской он стал уже человеком, изрядно потрёпанным жизненными невзгодами. К тому же стал болезненно самолюбив и даже тщеславен. Рудин – «лишний человек». Многолетнее погружение в философскую сферу привело к тому, что обычные душевные переживания словно отмерли. В этом он похож на своего предшественника – пушкинского Онегина. Любовь Натальи Ласунской обнаружила его душевную несостоятельность, «старость души». Это наглядно доказывает сцена романа, описывающая последнее свидание Рудина и Натальи у пруда. Опасения Рудина, что «развязка приближалась» и что «надо будет решиться», оправдываются с первых слов девушки. Наталья сообщает, что их любовь раскрыта, к негодованию Дарьи Михайловны, которая «скорее согласится видеть меня мёртвою, чем вашей женою». В решающий момент герой демонстрирует почти детскую растерянность, он решает покориться судьбе. Рудин малодушно отступился от своей любви. Неспособность идти до конца в любви, брать на себя ответственность за другого человека – объединяющая черта «лишних людей».

Главное действующее лицо романа И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» (1859) – Фёдор Лаврецкий. Он – сын богатого и родовитого помещика, который был женат на крепостной крестьянке. Мать умерла, когда Феде не было и восьми лет. Отец дал ему «спартанское» воспитание. Эта система воспитания сделала Лаврецкого человеком могучего здоровья, с виду суровым и в то же время застенчивым и робким, чуть не ребенком. Он вырос в искусственном уединении и «втайне чувствовал себя чудаком».

С наступлением зрелости Лаврецкий сожалеет о своей бесполезной жизни и пытается сделать хоть что-нибудь не только для себя самого, но и для других. Он не глупец и не озлобившийся человек – он скорее раздосадован и терзаем мыслью о том, что не сделал ровно ничего, и его неприятности – следствие прежде всего слабой воли. Даже его женитьба носит оттенок пассивности, и так же покорно он терпит последствия своего заблуждения. Предательство жены, Варвары Павловны, становится для него тяжким испытанием. Он уезжает из России. Невольно напрашивается параллель с Онегиным – «охота странствовать напала на него».

После нескольких лет заграничной жизни он вернулся на родину – в своё родовое поместье. Лаврецкий, стремится облегчить жизнь крестьян, но, подобно пушкинскому Онегину, за личными делами забывает о своём долге. Пришла новая любовь, история которой и составляет сюжетное ядро романа: Лаврецкий встретил Лизу Калитину. Герой был у порога второй женитьбы, сулившей ему полноту счастья, но неожиданное возвращение Варвары Павловны опрокинуло его планы. Наступил печальный финал. Лиза ушла в монастырь, Лаврецкий перестал думать о собственном счастье, утих, постарел, замкнулся. Он, впрочем, нашел и дело: занялся хозяйством и «упрочил быт своих крестьян». Но всё же последней, дорисовывающей его образ чертой остаётся горькое обращение героя к самому себе: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!»

Главным героем романа Тургенева «Отцы и дети» становится представитель иного литературного типа – разночинец 60-х годов, «новый человек» Евгений Базаров. Но в романе также есть образ «лишнего человека» – это Павел Петрович Кирсанов – представитель 40-х годов, поколения «отцов». Он является главным антагонистом Евгения Базарова, защитником интересов дворянского сословия. Свою жизнь он «устроил на английский вкус». Героя отличают гордость и насмешливость, общения с людьми он старается избегать. О его взглядах «говорит» и его внешность: он всегда одет с аристократической изысканностью, больше всего бросаются в глаза его ухоженные ногти. Существование Павла Петровича держится на постулатах либерального дворянства. «Принсипы» для Кирсанова-старшего – это основа жизни. В словесных поединках с другом племянника он выглядит неубедительно: всегда первый вызывает противника к разговору, его спокойствие и чопорность сменяются раздражением и непониманием жизни без идеалов. Он декларирует свободу и равенство, но только на словах, на деле герой отрицает прогресс и всегда проигрывает Базарову в споре.

Павел Петрович был франтом и любимцем женщин, пока не встретил княгиню Р. Он оставил свою блестящую карьеру и подарил любовь этой женщине. После её кончины он оказался опустошен и стал жить вместе с братом. Будучи добрым и чутким человеком, он всячески помогал Николаю Петровичу и часто одалживал деньги. Павел Петрович испытывает чувства к Фенечке, напоминающей ему возлюбленную. Он бросается на защиту чести брата и его избранницы, вызывая на дуэль Базарова после эпизода с поцелуем. Он до последнего защищает свои взгляды, тихо доживая свой век. Во всех этих поступках мы видим благородство и силу характера гордого человека. В финале романа мы узнаем, что Павел Петрович уехал жить в Дрезден, тем самым знаменуя уход поколения «отцов» в прошлое.

В литературе XIX века тема «лишних людей» стала одним из наболевших вопросов. К появлению такого определения писателей привела история. Исторические события тех лет сыграли определенную роль в формировании личностей, которые страдают от своей ненужности и неприкаянности, увядают в самом начале жизненного пути и в отчаянии задают себе вопрос: «Для чего я жил?» Человек, называемый «лишним», не идёт по проторенной дорожке людей светского большинства. Это тип человека с трагической судьбой.

Таким образом, лишний человек в русской литературе – это тип литературного героя, который часто встречается в произведениях писателей 1830-1860-х годов. Такой человек талантлив и представляет собой достойного представителя человеческого рода. В силу ряда обстоятельств он не может реализовать весь свой потенциал в условиях России. Самые популярные лишние люди – это Онегин, Печорин, Бельтов, Челкатурин, Рудин, Лаврецкий, Обломов.

Основные черты лишнего человека – это «преждевременная старость души», эгоизм, скептицизм, пассивная роль в обществе, хандра, раздвоенность, отсутствие жизненной цели, склонность к пространным размышлениям.

Невозможность примириться с действительностью и неумение подняться до правильного понимания смысла жизни – основная причина противоречивости «лишних людей». Противоречивость «между глубокостью натуры и жалкостью действий» (В.Г. Белинский) – основной признак «лишнего человека». Рефлексия, «хандра», переходное состояние, в котором для человека всё старое разрушено, а нового ещё нет, и в котором «человек есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем» (В.Г. Белинский)^[23].

«Лишний человек» – это «эгоист поневоле», «умная ненужность». Трагизм «лишнего человека» – в ясном понимании им самим противоречивости его натуры. Негативное начало в нём сильнее положительного. «Лишний человек» – носитель отрицания, протестующей мысли. М.Е. Салтыков-Щедрин писал: «Лишний человек – это наше больное место. Ведь он нас думать заставляет»^[24]. Поэтому тип «лишнего» является в первую очередь духовным и только потом – социальным и психологическим типом.

Созданный Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым образ «лишнего человека» ещё долго разрабатывался в последующей литературе. По социальному статусу «лишние люди» – представители дворянства, поэтому, когда все резервы обаяния «лишних людей» были исторически исчерпаны, они сходят со страниц произведений или видоизменяются, приобретая новые черты.

Наглядным примером является герой повести А.П. Чехова «Дуэль», Иван Лаевский. В «Дуэли» писатель показывает общественный тип, героя своего времени, повторяя приемы предшественников. Лаевский – сложный, противоречивый образ, в нём сочетаются и отрицательные и положительные качества. Сам Лаевский сопоставляет себя с героями А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого. Но чаще других он обращается к И.С. Тургеневу, описавшему драматическую судьбу «лишнего человека». Лаевский аттестует себя так: «Для нашего брата-неудачника и лишнего человека всё спасение в разговорах»^[25]. Он же пытается явно не без влияния тургеневской статьи «Гамлет и Дон Кихот» объяснить психологию этого типа: «Я должен обобщать каждый свой поступок, я должен находить объяснение и оправдание своей нелепой жизни в чьих-либо теориях, литературных типах, в том, например, что мы, дворяне, вырождаемся и прочее»^[26].

Однако тургеневский образ «лишнего человека» в лице чеховского Лаевского выглядит явно сниженно и даже пародийно: «пил много и не вовремя, играл в карты, призирал свою службу, жил не по средствам, часто употреблял в разговоре непристойные выражения..»^[27]. Лаевский – личность слабая, в отличие от героев И.С. Тургенева, поддающаяся влиянию обстоятельств.

«Намерение подарить нас новым изданием «лишнего человека» так и сквозит в целой повести»^[28], – отмечает чеховед В.Я. Линков. При этом исследователь выделяет следующие отличия чеховских персонажей от героев классического романа о «лишних людях» в изображении любви, во взаимосвязи с другими персонажами, пожалуй, в главном: «Герой онегинского типа – общественный тип общественного масштаба, которым измеряется его социальная ценность. У персонажа Чехова поведение не детерминировано жёстко ни социальным положением, ни уровнем культуры, ни теоретическими взглядами»^[29].

«Лишний человек» как характерная фигура для классической русской литературы возвышается над той средой, к которой он принадлежит по воспитанию и общественным связям. Как правило, это – недюжинная, богатая натура, а чеховский герой совершенно лишён ореола умственной и духовной исключительности. Это средний интеллигент, рядовой врач, профессор или чиновник. Обстоятельства жизни, гнетущая обыденность влияют на героев, но не являются довлеющими. Сам человек виновен в своих несчастьях, поддаваясь ложной, мнимой жизни, он не сопротивляется и не пытается изменить самого себя. Такой герой самое большое, к чему может прийти – это осознание происходящего, а дальше этого ни один чеховский герой не идет.

Эпоха героев Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова (70-е – 90-е годы XIX века) явилась годами кризиса, полного идейного банкротства героя-интеллигента. Часть интеллигенции в обстановке правительственной реакции и крушения народнических иллюзий каялась в своих «прегрешениях» и открыто переходила в правительственный лагерь. Другая, растерянная, изверившаяся и напуганная, металась, стремясь утешиться то толстовским непротивлением злу насилием, то модным течением «малых дел», быстро уставала и в этих своих увлечениях окончательно скатывалась в болото обывательщины. Частенько это идейное банкротство прикрывалось маской «лишнего человека», жертвы жестокой и враждебной ему среды.

Глава 2. «Новый» лишний человек в творчестве Ф.М. Достоевского

2.1. Черты «лишнего человека» в образе героя-мечтателя

Тип героя-мечтателя появляется уже в раннем творчестве Ф.М. Достоевского. Многими чертами он типологически связан с предшествующим образом «лишнего человека». Мечтатель – это не обычный человек, он обладает тонкой ранимой душой, легко переносится в мир грез, фантазий, играет со своим воображением. Мечтатель всю свою жизнь проводит в своих фантазиях. Негативной чертой мечтателя можно назвать то, что его мало волнуют события, происходящие в реальной жизни, его не касаются проблемы, которые вызывают волнение у большинства других людей. Крайняя степень мечтательности наступает тогда, когда человек из-за своих грёз забывает о реальных вещах, о семье, друзьях. Один из первых героев-мечтателей Достоевского – Ордынов из повести «Хозяйка» (1847).

Кандидат канонического права, неслужащий дворянин Михаил Васильевич Ордынов, работающий над академической диссертацией, переживает трагическую страсть, навсегда вырывающую его из мира обыденности, практицизма и успехов. Мечтатель-романтик Ордынов, погруженный в работу над созданием универсальной системы знания, в которой он хочет слить воедино искусство и науку, во время одиноких прогулок по Петербургу встречает красавицу Катерину, которую сопровождает нелюдимый и мрачный старик. Подобно Печорину он бросается навстречу приключениям. Ордынов узнаёт тайну Катерины и пытается её спасти, но терпит поражение из-за своей слабости.

По своей типической сущности Ордынов – предвестник Раскольникова. Перед нами одинокий, одичавший в своем уединении молодой мыслитель. Он нелюдим и угрюм. «Ещё в детских летах он прослыл чудаком и был непохож на товарищей. Родителей о не знал; от товарищей за свой странный, нелюдимый характер терпел он бесчеловечность и грубость, отчего сделался действительно нелюдим и угрюм и мало-помалу ударился в исключительность» (I, 2)^[30]. Его ум, «подавленный одиночеством, изощряемый и возвышаемый лишь напряженною, экзальтированною деятельностью», работает в одном направлении: он вырабатывает новую научную систему, стремясь слить в ней творчество и знание, поэзию и философию. Он хочет быть художником в науке. Захваченный своим замыслом, Ордынов блуждает по переулкам Петербурга в поисках угла у полунищих жильцов в огромном, чёрном и перенаселённом доме. Прохожие принимают его за сумасшедшего.

В заключение повести намечается путь к духовному возрождению Ордынова. Как и позднее у Достоевского, этот катарсис не пережит до конца, а только намечен. Внешний мир потерял свой цвет для молодого ученого, а прежнее творчество закрылось навсегда. Но его внутренняя жизнь не завершилась, она лишь устремляется по новому пути. Эта повесть, не признанная современниками и вскоре осуждённая самим автором, являет в раннем творчестве Достоевского одно из предвестий его созданий зрелой поры.

Образ «мечтателя» становится сквозным, центральным для большинства произведений 1847-49 годов («сентиментальный роман» «Белые ночи», 1848; незавершенный роман «Неточка Незванова», 1849). Жизнь современного общества и в особенности жизнь большого города, по Достоевскому, неизбежно порождают тип «мечтателя». Мыслящий человек, не находящий удовлетворения своим внутренним стремлениям, невольно уходит в мир мечты, создаёт поглощающую его «идею». Эта «теоретическая», «кабинетная» (по позднейшим определениям писателя) жизнь – одновременно и наслаждение и проклятие для мечтателя. В герое этого типа сильно ощущение оторванности от мира и людей, желание слиться с ними, обрести не «мечтательную», а подлинную, «живую» жизнь.

Тип мечтателя, отсылающий нас к типу «лишнего человека», возникает и в романе «Униженные и оскорбленные» (1861). Этот роман – эксперимент, в котором писатель впервые «опробовал» многие приемы, сюжетные ходы и характеры героев, которым затем предстоит появиться в его «программных» фундаментальных произведениях. Роман «Униженные и оскорбленные» – во многом переходное в творчестве Достоевского произведение. Это – первый опыт нового для писателя «идеологического романа». В нём содержатся зачатки многих идей, образов и всей поэтики в целом зрелого Достоевского и он продолжает тему «лишнего человека».

«Униженные и оскорбленные» – роман, рассчитанный на признание массового читателя, но внимательный взгляд различит в его персонажах и «настоящего» Достоевского с присущей ему проблематикой^[31]. «Герой времени» у Достоевского превращается в один из «характеров протекшего недавнего времени», в «антигероя», в «обыкновенное» «лицо публики», о чём заявлено писателем в первой сноске к запискам. Но, тем не менее, «мечтатель» обладает теми качествами, что присущи «героям» Лермонтова. К таким качествам относится крайний индивидуализм, раздвоенность, утомлённость и внутренние волнения, о каждом персонаже можно сказать, что он «весь съеден самоанализом».

Повествование в романе ведётся от первого лица, это – «заметки» Ивана Петровича. Он – писатель, герой его дебютного произведения – мелкий и нищий чиновник (точно так же, как это было и в «Бедных людях» – дебютном романе самого Достоевского). В рассказе Ивана Петровича появляется и критик Б. (ясно, что это намёк на Белинского), который, по прочтении рукописи Ивана, радуется, «как ребенок». Получается, что Достоевский вспоминает свою молодость, которая и служит материалом для создания образа Ивана Петровича^[32]. Иван Петрович, сочувствует несчастным и, не думая о своем пошатнувшемся здоровье, протягивает им руку помощи.

Вспоминая свои молодые годы, Достоевский выводит филантропа и альтруиста, полного сочувствия к несчастным людям и желающего им помочь. То есть в писателе и герое продолжает присутствовать тот уже упоминавшийся поборник «социализма как нового христианства», в которое так свято верил Достоевский в дни своей молодости. Этот «социализм» выставляет в качестве идеала «нового Христа», исполненного сочувствия к растоптанным и обесчещенным женщинам. Подражание Христу, принесение себя в жертву ради несчастных женщин и страдающих детей, спасение их через любовь – вот в чём состоит высшее предназначение человека.

В 40-е годы XIX в. это учение было горячо воспринято в качестве «новой истины» образованной российской молодежью. Как говорит В.Л. Комарович в «Юности Достоевского», писатель был «человеком 40-х годов», то есть глубоко впитал в себя эти гуманистические идеалы. В «Дневнике писателя» («Одна из современных фальшей», 1873 г.), Достоевский прямо говорит о «святости» этого учения и о готовности погибнуть за него. «Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния»^[33].

Пройдя через каторгу и солдатчину, в декабре 1859 г. Федор Михайлович после десятилетнего перерыва возвратился в Петербург. Он приписал Ивану свои идеалы филантропии, которые сам исповедовал в молодости, но судьба Ивана трагична. Поборник идеи добра, Иван ничего не может предпринять, чтобы сделать счастливыми несчастных людей. Сам он брошен людьми и пишет свои «заметки», ожидая смерти на больничной койке.

В журнальной публикации романа ему был предпослан подзаголовок «Из записок неудавшегося литератора». Он прямо свидетельствует о замысле автора: «Униженные и оскорбленные» возможно прочесть как «отчёт» о крахе Достоевского-филантропа.

Но всё не так просто. Если мы воспримем эти записки о поражении в их целостности, мы увидим интересную деталь: да, Иван проиграл, но он вовсе не похоронен. Иван возрождается в наших глазах как человек тёплый и прекрасный. Иван отказывается от себя, он протягивает руку помощи своей возлюбленной Наташе, он последовательно выступает в качестве великодушного и несчастного спасителя и жертвователя, он терпит поражение. В этом отношении он подобен Мечтателю из «Белых ночей», который приносит себя в жертву своим прекрасным идеалам. Достоевский стремился вернуться к литературной жизни. Возможно, он рассчитывал на то, что такой типаж, как Иван – терпящий неудачу человек с прекрасной душой, будет встречен благосклонно и окажется созвучен настроениям тех читательских кругов, с нетерпением ожидавших отмену крепостного права, среди которых всё большее распространение получали гуманистические идеалы. Расчёт оказался верен: «Униженных и оскорбленных» ждал грандиозный успех,

Исследователи и критики единогласно отмечают, что среди персонажей романа появляется новый для Достоевского типаж – это князь Пётр Валковский^[34]. Он является причиной несчастий, обрушившихся на героев романа. Он насмехается над Иваном, который всегда стоит на стороне слабого, который, отринув себя, протягивает руку помощи даже отвергнувшей его Наташе. Валковский говорит ему: вы – филантропы по Шиллеру, вы полагаете, что нет для человека более высокого предназначения, чем постоянно помогать другим; но на самом деле вы играете недостойную пьесу, поскольку выставляете напоказ своё великодушие и мне это надоело; моя же истина заключается в том, что есть личность, «это я сам. Всё для меня, и весь мир для меня создан. Послушайте, мой друг, я еще верую в то, что на свете можно хорошо пожить. А это самая лучшая вера...» (IV, 153).

Если вдуматься в рассуждения Валковского, то мы заметим и определённую дистанцию, которую держит Достоевский по отношению к «социализму как новому христианству».

Мечтатель Вася из «Дядюшкиного сна», который грезит о прекрасном сообществе, превращается в Ивана из «Униженных и оскорбленных»; М. из «Маленького героя», который презирает «романтизм», становится князем Валковским – поединок продолжается. Амбивалентность отношения Достоевского к социализму как форме филантропии отражена в противоборстве его персонажей.

На первый взгляд, кажется, что аргументы Валковского уничтожают идеалы «социализма» (филантропии). Но в своих позднейших произведениях писатель пошлёт поражение персонажам типа Валковского. Эгоист Валковский, гордящийся тем, что «весь мир для меня создан», превратится в человека безжизненного и бессильного.

Подобно ему, и Свидригайлов из «Преступления и наказания», и Ставрогин из «Бесов» – противники Шиллера и его идей. Но они, в отличие от Валковского, не воспевают свой эгоизм. Им недоступен свет филантропических идеалов, они страдают от холодного и мрачного ощущения «другого мира». Они испытывают страдания и движутся к краху. Это показывает, что «социализм как новое христианство» был для Достоевского обещанием светлой и тёплой загробной жизни^[35].

Сын князя, Алёша Валковский, оставляет сложное впечатление. Как это ни странно, но в Алёше совершенно отсутствует сознательная интенция (а, может быть, именно потому, что в нём такая интенция отсутствует) обидеть и оттолкнуть другого человека, но без всякого зазрения совести он разрывает отношения с другими людьми, он разрушает эти отношения и заставляет людей страдать. «Он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинный мог бы сделаться виноватым?»^[36].

Алёша абсолютно безволен – так считает Иван. Добро и зло должны оставлять в сердце человека хоть какой-то след, но в Алёше он не обнаруживается. А потому, хотя у него нет никакого желания сделать человеку зло, он его приносит: он портит отношения между Иваном и Наташей, между Наташей и её отцом. Алёша рассуждает так: я не хотел этой трагедии, просто Наташа влюбилась в меня, а я полюбил её – вот и всё. Когда же он поддался новому очарованию и полюбил Катю, Алёша не стал скрывать это от Наташи. То есть, как он сам считает, он – человек откровенный и действует по побуждению сердца. Алёшу можно определить как «наивного эгоиста». В юноше есть какая-то странная чистота. В случае неблагоприятных обстоятельств он не впадает в депрессию – по тем же самым причинам. Когда его постигает неудача, ему становится по-настоящему грустно, но грусть не длится сколько-нибудь долго. Иван пишет об этом юноше: «Мне кажется, этот ребенок никогда, даже и в шутку, не мог бы солгать, а если б и солгал, то, право, не подозревая в этом дурного» (IV, 178).

Необычайная «чистота» Алёши представляет огромную опасность для мира, который управляется самыми разнообразными эмоциями и интенциями. Этот безвольный юноша-ребенок, который не способен на ложь, диктуемую чувством ответственности и заботы о человеке, является для мира обычных человеческих отношений «опасным ребенком», он – злодей, у которого нет намерения быть злодеем.

Можно соотнести этот образ с образом мечтательного и созерцательного «лишнего человека» Обломова из одноимённого романа И.А. Гончарова. Автор даёт нам возможность увидеть и лучшие человеческие свойства героя: способность в ясные сознательные минуты трезво и сурово оценивать себя; честность, искренность и доброту, «волканическую внутреннюю жизнь», невидимую для окружающих. Именно внутренняя честность заставляет Обломова мучительно переживать собственную никчёмность и задаваться вопросом: «Отчего я такой?» И.А. Гончаров заставляет нас не только посмеяться над Обломовым, но и проникнуться к нему симпатией, а главное, задуматься, почему возник этот тип, какие свойства русской действительности закономерно привели к его возникновению.

Достоевский также не осуждает своего героя. Автора привлекало в Алёше отсутствие интриганства, эмоциональность и независимость. Достоевский стремился приблизиться к такому «детскому» типу человека, который не обладает ни силой, ни душевной ответственностью осуждать других, – человеку незлобивому, не отличающему добро от зла.

Почти во всех произведениях Достоевского присутствует милый писателю тип, которому практически всегда приданы черты «детскости», в чём проявляются инстинктивные предпочтения писателя. Мышкин из «Идиота», как и Алёша, – это юноша-ребенок, он больной, но он чист, и именно в нём Достоевский чувствует «прекрасного» человека.

Р.Г. Назиров отмечает, что «идейный замысел Достоевского при создании Мечтателя явно связан с темой романтического разочарования, с темой "лишних людей"»^[37]. Как мы видим, образы Обломова и Мечтателя близки, оба настолько погружены в свои грёзы, что даже не предпринимают попыток бороться за своё счастье. Жизнь в грёзах кажется им спокойной и прекрасной в отличие от реальной жизни, которая наполнена как положительными, так и отрицательными событиями.

Герой совмещает в себе, в результате ряда культурно-психологических наслоений, одновременно несколько типов и характеров, что предопределяет раздвоенность и алогичность его натуры.

2.2. Персонажи антигеройного типа, герои-идеологи как «лишние люди» в произведениях Ф.М. Достоевского

Исследователи Р.Г. Назиров и В.Г. Одиноков), прослеживая эволюцию типа мечтателя в произведениях Достоевского, делают выводы о его особых отношениях с типом «подпольного человека» (как начального варианта «героя-идеолога»). «Подпольный человек – это перевернутый тип романтика-мечтателя, цинически оплёвывающего свои собственные романтические идеалы. Поэтому он сам в конце своей исповеди называет себя "антигерой"»^[38]. «Подпольный человек – переродившийся мыслитель раннего Достоевского и первый герой-идеолог зрелого творчества писателя»^[39].

В определении типа героя-идеолога Р.Г. Назиров опирается на работы М.М. Бахтина и подчеркивает связь этого типа с реалистическим направлением литературы (через тип «лишнего человека») и с романтизмом: «Для героя-идеолога характерно сходство с "лишними людьми" русской классической литературы, но у героев-идеологов мысль непосредственно (или опосредованно, как у Ивана Карамазова) претворяется в дело»^[40].

По справедливому замечанию А.Б. Криницына, у Достоевского «герой совмещает в себе, в результате ряда культурно-психологических наслоений, одновременно несколько типов и характеров, что предопределяет раздвоенность и алогичность его натуры»^[41].

«Записки из подполья» (1864) написаны Достоевским в уже почти зрелом периоде его творчества. В каком-то смысле эта повесть является переломным моментом, когда писатель определяет свой путь более как идеологически-философский, нежели просто литературный. Это самая середина творческого пути писателя. Он уже успел почувствовать жизнь во всех её проявлениях: состоялся его «расстрел», заключение в острог.

В подстрочном примечании к журнальной публикации первой части «Записок из подполья» автор указал на связь своего «антигероя» с типом «лишнего человека». Проблема «лишних людей», на смену которым шли новые герои-деятели, активно обсуждалась в русской публицистике на рубеже 1860-х годов. Проявлял к ней интерес и Достоевский. Так, имея в виду Чацкого и последовавших за ним «лишних людей», Достоевский писал в «Зимних заметках о летних впечатлениях»: «Они все ведь не нашли дела, не находили два-три поколения сряду. Это факт, против факта и говорить бы, кажется, нечего, но спросить из любопытства можно. Так вот не понимаю я, чтоб умный человек, когда бы то ни было, при каких бы то ни было обстоятельствах, не мог найти себе дела» (IV, 378).

В то же время Достоевский осознавал и трагичность положения «лишних людей». Герой «Записок» говорит о себе: «Развитый и порядочный человек не может быть тщеславен без неограниченной требовательности к себе самому и не презирая себя в иные минуты до ненависти. <...> Я был болезненно развит, как и следует быть развитым человеку нашего времени» (IV, 280). Подобное трагическое мироощущение Достоевский считал характерной чертой «избранных» «лишних людей».

В «Записках из подполья» Достоевский нарисовал картину замкнутого мира озлобленного человека, ужасные выводы которого, тем не менее, логическим путем опровергнуть трудно. Задумав произведение, в центре которого должен был стоять исповедующийся «лишний человек», Достоевский не мог не учесть опыта своих предшественников, создавших классические образцы этого типа, а также суждения критиков, объяснивших историческую сущность и закономерность появления «лишних людей».

Герой «Записок из подполья» по своему психологическому облику ближе всего стоит к «русским Гамлетам» Тургенева, к «Гамлету Щигровского уезда» и к Челкатурину из «Дневника лишнего человека». Эта общность была отмечена ещё Н. Страховым, который писал: «Отчуждение от жизни, разрыв с действительностью, эта язва, очевидно, существует в русском обществе. Тургенев дал нам несколько образцов людей, страдающих этой язвою; таковы его "Лишний человек" и "Гамлет Щигровского уезда" <...> Г-н Ф. Достоевский, в параллель тургеневскому Гамлету, написал с большою яркостию своего "подпольного" героя...»^[42].

Здесь по-новому раскрывается образ «лишнего человека». Подпольный антигерой Достоевского в отличие от тургеневских «лишних людей» – не дворянин, не представитель меньшинства, а мелкий чиновник, страдающий от своей социальной приниженности и восстающий против обезличивающих его условий общественной жизни. «Писатель изображает усреднённого члена общества, который совершенно потерялся, вот настоящий человек, который каждый день проходит мимо вас по улице»^[43].

Действие происходят в Петербурге (как и в большинстве произведений автора) в середине XIX века, автор описывает современное ему время. Это не простая случайность: одна из целей произведения – это указать на то, что лежит перед самым носом читателя, показать мечтающей интеллигенции, что реальность ближе, чем кажется и выглядит она совсем не так, как им могло бы показаться среди блистательных приёмов и бесед за чаем.

Писатель делает предметом исследования душу современного человека-индивидуалиста, до предела сгущая действие во времени и пространстве и заставляя своего героя в течение нескольких часов пережить все возможные фазы унижения, горделивого самоупоения и страдания. Герой подвергает жизнь и собственное «я» «химическому разложению» в своём духовном «подполье». «Подполье» – это скрытая в потайных углах совести и ума трагедия души, утратившей нравственную опору, веру. В отличие от своих предшественников Достоевский избирает в качестве объекта анализа не величественного «титана»-индивидуалиста, не Мельмота, Фауста или Демона, а заурядного русского чиновника, душе которого новая эпоха открыла противоречия, сомнения и соблазны, аналогичные тем, которые раньше были уделом немногих избранных «аристократов духа» вроде Онегина или Печорина.

Ничтожный плебей в обществе своих школьных друзей-аристократов, герой «Записок» высоко поднимается над ними в горделивом, свободном и раскованном полёте мысли, отвергая все общеобязательные социально-этические нормы, которые он считает досадными и ненужными помехами, стесняющими человека. Единственный закон – его собственный каприз, «вольное хотение», отказ от осуществления которого уподобляет его ничтожному «штифтику» или фортепьянной клавише, приводимой в действие чужой рукой.

Смысл произведения заключается в определении границ свободы воли человека, испытании его души самой идеей о своей свободе. Неизвестно, так ли мы к ней действительно близки, и стоит ли положить свою жизнь на выяснение этого вопроса, ведь жизнь всё равно затеряется в миллионах других. Нельзя считать, что границы свободы должны быть непременно найдены, альтернативой всегда может быть вера, она призвана освободить нас от мучений, которые испытывает главный герой, чтобы можно было просто делать выбор, потому делать его всё равно придется, а иначе – «подполье».

Герой «Записок» в первой главе «Подполье» рассуждает о вопросе свободы воли, он опирается на классическую философскую школу (Кант, Штирнер, Шопенгауэр) и ругает все существующие концепции, в том числе позитивизм, материализм, утопический социализм и идеализм за то, что их последовательное проведение ведёт к детерминированности, отрицанию свободы человека. Потому он пытается разорвать все связи с миром, это его неопровержимая свобода^[44].

Глубокий трагизм «подпольного человека», как показывает автор во второй части «Записок», состоит в том, что тот же герой, который в горделивых мечтах уподоблял себя новому Нерону, спокойно взирающему на горящий Рим и людей, распростёртых у его ног, оказывается перед лицом жизни всего лишь слабым человеком, который мучительно страдает от своего одиночества и больше всего нуждается в участии и братстве. Его горделивые «ницшеанские» (до Ницше) притязания и мечты – лишь маска, под которой скрывается больная, израненная бесконечными унижениями человеческая душа, нуждающаяся в любви и сострадании другого человека и во весь голос взывающая о помощи. Герой неспособен выйти за пределы своего «я», познать другое «я» другого человека – в этом состоит трагедия, которую невозможно разрешить в условиях замкнутого «подпольного» существования.

Отчуждение человека, протест его против несвободы выражаются в «мировой скорби» и в «гордом одиночестве», что присуще и Печорину Лермонтова, и опошленному бытом сознанию «подпольного человека» Достоевского.

Философская проблематика в повести вплетена в личную драму героя. Подпольный «парадоксалист» встретился с «падшей» девушкой Лизой. Она принадлежит всем, но любит его, пусть самого недостойного. Он вымещает на ней свою обиду на жизнь и морально истязает её картинами чистой жизни и материнского счастья, в которых ей навсегда отказано её профессией. Он рисует её участь – переход из одного притона в другой, болезни, побои, чахотку, смерть и яму с водой. Через несколько дней Лиза приходит к нему и говорит, что хочет начать новую, чистую жизнь. Это вызывает в герое злобу. Девушка, понимая, как он несчастен, относится к нему с состраданием. Но на её нежность герой отвечает ещё большим оскорблением, уже похожим на мщение. Он дает ей деньги как проститутке за услуги. Лиза уходит, оставив смятую денежную бумажку на столе.

Мироощущение «подпольного человека», генетически связанного с «лишними людьми» 1840-1850-х годов, заключало в себе ростки позднейшего буржуазного индивидуализма и эгоцентризма. Достоевский впервые указал на социальную опасность превращения «самостоятельного хотения» личности в сознательно выбираемый ею принцип поведения, на рубеже XIX и XX вв. получило подтверждение в ницшеанстве, а позднее в некоторых направлениях экзистенциализма.

Эта повесть стала новым этапом в творчестве писателя, так как в ней впервые появляется герой-идеолог, задавленный своей идеей, подчинившийся ей. От парадоксалиста «Записок» ведут свою родословную такие герои Достоевского, как Раскольников, Ипполит Терентьев, Кириллов, Шатов, Ставрогин, Смешной («Сон смешного человека»), Иван Карамазов.

Развивая образом антигероя те тенденции, которые установила предшествующая литература, Достоевский показывает, к чему приводит человека углублённый самоанализ, потеря нравственных ориентиров, позиция «над» обществом. В данном контексте необходимо сказать о расстоянии между героем и автором. Лермонтовский Печорин меньше, чем «подпольный», отдалён от личности автора, потому и его осуждение не выглядит таким категоричным. Для Лермонтова слово «герой» сохраняет двойственное значение: это и типичный представитель времени, «составленный из пороков» своего поколения, и собственно «герой» – человек исключительных черт характера. Достоевский же снимает этот туман двойственности, описывает личность заурядную, характерную для своей эпохи.

А.И. Журавлева наибольшее количество перекличек с «Героем нашего времени» видит в «Преступлении и наказании»^[45]. В.Г. Одиноков подчеркивает генетическую связь образа Раскольникова с другими типами «лишних людей»: «Герой "Преступления и наказания" изображен как историческая и социально-психологическая модификация "русского странника", "мечтателя", замахнувшегося на решение мировых проблем»^[46].

Родион Раскольников принадлежит к особому типу героев-идеологов. Это человек-мыслитель, занимающийся поисками истины, смыслом жизни которого является борьба за справедливость. Однако Раскольников, несмотря на благородство цели, выбирает неожиданные методы её достижения. Герой живёт в то время, когда уже существуют нигилизм и социалистические идеи. Однако он не хочет идти проторенной дорожкой и выбирает собственный путь. Раскольникова создаёт собственную теорию. Согласно ей, существует два типа людей: простые, для которых действуют моральные нормы и разного рода ограничения, и необыкновенные, выделяющиеся из толпы, которым позволено больше, чем серой массе людей.

В черновых материалах к роману Достоевский подчёркивал: «В его образе выражается в романе мысль непомерной гордости, высокомерия и презрения к обществу. Его идея: взять во власть это общество. Деспотизм – его черта…». «Это человек идеи, – писал позднее Достоевский о своих героях-идеологах раскольниковского типа, – идея обхватывает его и владеет им, но имея то свойство, что владычествует в нём не столько в голове его, сколько воплощаясь в него, переходя в натуру, всегда со страданием и беспокойством, и, уже раз поселившись в натуре, требуя и немедленного приложения к делу»^[47]. М.М. Бахтин, развивая эту мысль Достоевского, пишет о его герое: «Идея становится в нём идеей-силой, всевластно определяющей и уродующей его сознание и его жизнь. Идея ведёт самостоятельную жизнь в сознании героя: живет, собственно, не он – живёт идея»^[48].

Для Раскольникова является насущным вопрос – а к каким людям относится он сам. Его кумиры – Наполеон и Магомет. Они убивали людей, совершали грехи, однако не только не получили наказания, но и наоборот, – остались в памяти других великими. Их поступки – это то, на что не способен обыкновенный человек («вошь»). Раскольников говорит о Наполеоне: «Настоящий властелин, кому всё разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне, и ему же, по смерти, ставят кумиры, – а стало быть, и всё разрешается» (VII, 166).

Раскольников и сам личность неординарная, он знает это и хочет проверить, на самом ли деле он выше других. А для этого всего-то и стоит, что убить старуху-процентщицу: «Сломать надо, раз и навсегда, да и только: и страдание взять на себя!» (VII, 201). Здесь слышится бунт, отрицание мира и бога, отрицание добра и зла, а признание только власти. Ему это нужно для удовлетворения собственной гордости, для того, чтобы проверить: выдержит он сам или нет? Это в его представлении только проба, личный эксперимент, а уж потом «тысячи добрых дел». И уже не просто ради человечества идёт на этот грех Раскольников, а ради себя, ради своей идеи. Позже он скажет: «Старуха была только болезнь… я переступить поскорее захотел… я не человека убил, я принцип убил!» (VII, 166).

Теория Раскольникова построена в своей основе на неравенстве людей, на избранности одних и унижении других. Убийство старухи лишь её проверка. Такой способ изображения убийства ярко выявляет авторскую позицию: преступление, которое совершает герой, – это низкое, подлое дело, с точки зрения самого Раскольникова, но он совершает его сознательно.

Таким образом, в теории Раскольникова есть два основных момента: альтруистический – помощь униженным людям и месть за них – и эгоистический – испытание себя на причастность к «право имеющим». Процентщица здесь выбрана почти случайно, как символ бесполезного, вредного существования, как проба, как репетиция настоящих дел. А устранение настоящего зла, роскоши, грабительства для Раскольникова – впереди. Но на практике его хорошо продуманная теория рушится с самого начала. Вместо задуманного благородного преступления получается ужасное преступление, а деньги, взятые у старухи на «тысячи добрых дел», никому не приносят счастья.

Герой идет по ложному пути. Сам герой, по мысли Достоевского, сомневается в «наполеоновской» идее: «Наполеон, Наполеон, да это, может быть, не то. – Нет, то». Несколько ранее Достоевский сформулировал важную мысль Раскольникова: «А завтра же меня другой Наполеон за вошь сочтёт и под Маренго истратит. А может, и просто из-за угла топором истратит» (VII, 187).

«Наполеонизмом», идеей исключительности своей личности грешили многие «лишние люди» русской литературы. Тема «наполеонизма» в романе «Евгений Онегин» звучит как-то вскользь, косвенно. Но на самом деле идеи Наполеона оказывают решающее влияние на главного героя, потворствуют его эгоизму, гордости, чувству исключительности. Многие молодые люди попали под влияние заманчивых идей Наполеона.

Пушкин тонко их разоблачает, показывает их античеловеческую сущность. В кабинете Онегина стоит бюст Наполеона, Татьяна понимает заинтересованность Онегина идеями Бонапарта, оказавшись в его библиотеке. Афористично звучит авторское замечание: «Мы все глядим в Наполеоны. Двуногих тварей миллионы».

«Образ Наполеона становится в сознании Пушкина одним из тех многозначительных символов, которые соединяют художественное и научное в мышлении поэта: исторически он связан с рождением «денежного века», психологически – с безграничным честолюбием и презрением к людям и морали, художественно – с романтическим демонизмом»^[49].

Пушкинский герой чувствует себя лишним, нереализованным. Ради выхода из внутреннего кризиса, Онегин начинает ухаживать за Ольгой Лариной, при этом совершенно не задумываясь о чувствах своего друга. Страдающий от скуки Евгений, в конечном итоге, убивает лучшего друга Владимира Ленского на дуэли. Тем самым герой обрекает себя на ещё большие душевные переживания. В этом на него похож Раскольников, хотя он пытается найти другие пути выхода из кризиса, более жестокие и радикальные.

Достоевский доказывает, что идеи власти, вседозволенности губительны для человека. Они противоречат нравственным законам бытия. В этом после долгих терзаний и мучений убеждается Родион Раскольников. У героя, не желающего больше мириться с нищетой и бесправием, под влиянием Наполеона и подобных ему кровавых правителей родилась заманчивая идея убийства во имя блага других и одновременно ради собственного возвеличивания.

У Раскольникова – сознание своего превосходства, что явилось благоприятной психологической почвой для развития индивидуалистических черт, притязаний на власть. Вот почему, Наполеон, как идеал сильной личности, очень увлекал его.

Но теория «сильной личности» рушится. Измотанный страхом разоблачения и чувствами, разрывающим его между своей идей и любовью к людям, Раскольников ещё не может признать её несостоятельность. Он пересматривает лишь своё место в ней. «Я это должен был знать, и как смел я, зная себя, предчувствуя себя, брать топор и кровавиться…» (VII, 186), –спрашивает себя Раскольников. Он уже осознает, что он – отнюдь не Наполеон, что, в отличие от своего кумира, спокойно жертвовавшего жизнями десятков тысяч людей, он не в состоянии справиться со своими чувствами после убийства одной «гаденькой старушонки». Раскольников чувствует, что его преступление, в отличие от кровавых деяний Наполеона, – «стыдное», неэстетичное. Раскольников пытается определить, где же он сделал ошибку: «Старушонка вздор! – думал он горячо и порывисто, – старуха, пожалуй, что и ошибка, не в ней дело! Старуха была только болезнь… я переступить поскорее хотел… я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался…» (VII, 166).

Принцип, через который пытался преступить Раскольников – совесть. Стать «властелином» ему мешает всячески заглушаемый зов добра. Он не желает его слышать, ему горько осознавать крах своей теории, и даже когда идёт донести на себя, всё еще в неё верит, не верит лишь более в свою исключительность. Раскаяние и отказ от бесчеловечных идей, возвращение к людям происходит потом, по каким-то опять же недоступным логике законам: законам веры и любви, путём страдания и терпения. Очень ясно и тут прослеживается мысль Достоевского, что человеческая жизнь не может контролироваться законами разума. Ведь духовное «воскрешение» героя совершается не на путях рациональной логики, писатель специально подчёркивает, что даже Соня не говорила с Раскольниковым о религии, он пришел к этому сам. В этом ещё одна из особенностей сюжета романа. У Достоевского герой сначала отрекается от христианских заповедей, а уже потом совершает преступление, – сначала признаётся в убийстве, а уж потом духовно очищается и возвращается к жизни.

Воскрешение, возврат к людям главного героя в романе происходят в точном соответствии с представлениями автора. Достоевскому принадлежат слова: «Покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты. Человек не родился для счастья, человек заслуживает счастья и всегда страданием». Так и Раскольников заслуживает для себя счастье – взаимную любовь и обретение гармонии с окружающим миром – непомерными страданиями и муками. В этом заключается еще одна ключевая мысль романа.

Пушкин своего «лишнего человека» Евгения Онегина в последней главе также приводит к духовному воскрешению – способности любить и желанию возвратиться к людям, открыть себя для жизни. Хотя дальнейшую судьбу его героя мы можем только угадать – роман имеет открытый финал. Лермонтов своего «лишнего человека» Григория Печорина приводит к смерти, так как дальнейшая жизнь, пустая и холодная, полная разочарований, становится ему в тягость и он не находит в себе душевных сил на возрождение.

Родион Раскольников бросает университет, ему не хочется становиться семейным учителем, разговоры с его единственным другом Разумихиным тяготят его, он пребывает в заточении в своей комнатке с низким потолком. Выходя на улицу, он старается избежать встречи с домохозяйкой, он старается спуститься по лестнице незамеченным. Общество других людей раздражает его. Идя по улицам, он старается не видеть попадающихся ему навстречу людей.

Раскольников болен жестокой мизантропией. Желание Раскольникова нормально общаться с людьми целиком затмевается этой мизантропией. Этот человек, которому так немила действительность, бежит от неё и погружается в фантазии. Он поражен мизантропией в самое сердце. По сравнению с действительностью настоящей, его иллюзорная действительность обладает большей убедительностью, и именно она управляет его поступками. Ведь он не то чтобы горел осмысленным желанием совершить убийство, нет, сначала это убийство явилось ему в его фантазиях. И эта фантазия настолько заполнила его воображение, что он уже не смог остановить себя^[50].

В реальной жизни мы часто сталкиваемся с таким типажом одиночки, восприятие и характер которого отличаются от других, который не способен к сопереживанию и воспринимает жизнь в мрачных тонах. В качестве защиты от чувства дисгармонии такой человек пытается элиминировать свои страдания за счёт какой-нибудь «правильной» теории, которая якобы отстаивает некую «справедливость». В психиатрии это явление хорошо известно: человек прочно привязывается к какой–то идее и использует её для собственной защиты и оправдания^[51].

В монологическом обосновании своей «справедливости» Раскольников весьма красноречив. Утверждая право сильного на протест против устоявшихся порядков, он ещё более утверждает свойства своей натуры, страдающей от мизантропического раздражения и горестного разлада с миром. Парадоксальным образом представление Раскольникова о справедливости, которое ещё больше усиливает его одиночество, влечёт его к контактам с другими людьми. Он вынужден постоянно представлять доказательства истинности своей «справедливости». Его идеи, служащие щитом для самообороны, поддерживают его, но в то же самое время они являются и оружием для наступления и проявления агрессии, направленной против других.

И до этого романа Достоевский неоднократно выводил на сцену одиночек. Эти персонажи желали обрести друга и спастись, разрушив стену своего одиночества, но дело начиналось и кончалось страданиями в «подполье», из которого они не могли выбраться. Что до Раскольникова в романе «Преступление и наказание», то он, размахивая топором своей «справедливости», набрасывается с ним на совершенно посторонних людей. Не способный к сопереживанию, этот одинокий человек с помощью страшного убийства устанавливает контакт с миром в качестве преступника.

Драма «человека с больной совестью», драма «умной ненужности», унаследованная Достоевским от предшествовавшей литературы, приобрела новые очертания, наполнилась новым, более глубоким и широким содержанием.

Отвечая критикам, высказавшимся по поводу напечатанных частей «Подростка», Достоевский писал в черновом наброске «Для предисловия» (1875): «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости <...> Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!». Достоевский утверждал в заключение, что «причина подполья» кроется в «уничтожении веры в общие правила. «Нет ничего святого»^[52].

«Подпольный парадоксалист» выступает против просветительской концепции человека, против позитивистской абсолютизации естественнонаучных методов, особенно математических, при определении законов человеческого бытия. В начале 1860-х годов эти взгляды получили развитие и в идеологии русских революционных демократов, в частности, в теории «разумного эгоизма» Н.Г. Чернышевского.

В итоговом романе Достоевского «Братья Карамазовы» героем-идеологом, захваченным некоей философской проблемой или идеей, в решении или осуществлении которой сосредотачивается для них вся жизнь, является Иван Карамазов. В подтверждение можно привести фразу, сказанную об Иване Карамазове: «... душа его бурная. Ум его в плену. В нём мысль великая и неразрешённая. Он из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить».

Освобождая образ «бунтаря» – носителя главной «идеи» от определенного груза всех вытекающих из «идеи» последствий, варьируя «идею» в теории и практике «двойников», выводя её при этом в теорию и практику иного социального ряда, добиваясь наиточнейшего соответствия некоторых сторон «идеи» с социальной сущностью «двойника», Достоевский открывает богатые возможности метода «фантастического реализма».

В «Легенде» Ивана Федоровича социализм отождествлялся с рабством всего человечества и каждого человека в отдельности и сущностью социалистического общества, провозглашалась «общность преклонения» перед избранным кумиром-владыкой.

Второе «я» Ивана Фёдоровича – Чёрт – так излагает его мысли: «Новые люди» хотят всё разрушить, а разрушить нужно только идею о Боге; тогда падёт прежнее мировоззрение, прежняя нравственность, «человек возвеличится духом божеской титанической гордости и явится человекобог». И эти «человекобоги» возьмут от жизни всё, что она может дать, для счастия и радости в этом земном существовании. Иными словами, «земной рай», то есть социалистическое общество – это совокупность «сверхчеловеков» или, по терминологии Ивана, «человекобогов». Но ведь тот же Иван отождествлял «земной рай» с полным порабощением «жалких существ», отдающих свою свободу в обмен на хлебы. В этом у Ивана, как и у Раскольникова с его теорией, внутреннее противоречие мысли.

В Иване воплощен тип рационального отрицателя. Достоевский использует диалектику Ивана, чтобы вывести из неё противоположное заключение: Бог существует как раз потому, что существует боль и зло. Если бы мир был только хорош, не был бы нужен Бог: мир был бы Богом. Бог есть потому, что существует зло и свобода. Ошибка состоит в том, что каждый рискует возлюбить ближнего как такового, а не потому, что тот несёт в себе отражение Бога. Здесь – наиболее важное место в концепциях, вынашиваемых Иваном.

Таким образом, философские построения Ивана сводятся к утверждению того, что на земле невозможна «гармония», поскольку человечеству приходится покупать её ценою длительных и тяжких страданий. Насилием даже над угнетателями и мучителями нельзя купить счастья человечества. Иван Федорович не видит исхода, кроме «возвращения своего билета на вход в царство гармонии». А это, в сущности, признание бессмыслицы существования.

Душевная травма Ивана, детская рана, была столь велика, что ему трудно было «отогреться»: «Он рос каким-то угрюмым и замкнувшимся отроком, далеко неробким, но как бы ещё с десяти лет проникнувшим в то, что растут они всё-таки в чужой семье и на чужих милостях и что отец у них какой-то такой, о котором даже и говорить стыдно» (IX, 158). Недоверие к жизни у Ивана простирается на всё мироздание, его внутреннему ребенку в этом мире очень плохо, он страдает, ему больно. Ещё при жизни матери побыв покинутым ребенком, Иван остро воспринимает страдания детей, на которых проецирует регрессировавшие части своей личности: он ассоциирует себя с детьми, перенесшими насилие. Собирая «анекдоты» о детях, над которыми издеваются, он набирает доказательства о негодности мироздания. Его внутренний ребенок даже не плачет, а стоит, наказанный, в поганом месте, истязаемый отвратительными родительскими фигурами. Его внутренняя часть – чёрт в виде приживала, помещика-белоручки в грязноватом белье, похожий на отца, – то, чем больше всего боится стать Иван, не имеющий ничего своего, не способный проживать собственную жизнь.

Внешне Иван – самый неуязвимый и успешный представитель своего семейства: «…Иван Фёдорович имел тогда вид посредника и примирителя между отцом и затеявшим тогда большую ссору и даже формальный иск на отца старшим братом своим, Дмитрием Фёдоровичем» (IX, 22). Через суровое самовоспитание, служившее защитой от заброшенности, Иван превратился внешне в личность, вызывающую восхищение, поднялся над всеми своими унижениями детства, но внутренне остался пустым, обделённым и несчастным. Более всего он страдает от ощущения, что другие живут полной и счастливой жизнью; он завидует братьям, и больше всего – Дмитрию, между ними чувствуется напряжение и соперничество. Нарциссическая зависть мешает ему полноценно полюбить теплого и всегда всеми любимого Алёшу. Для него на первом месте – внешнее благополучие, и непереносимы чужие глаза: «Катя меня презирает, я уже месяц это вижу, да и Лиза презирать начнет!» (IX, 781).

У Ивана нет ничего своего – он любит невесту брата, деньгами владеет отец, преступление вместо него совершает Смердяков. Даже Лиза, которая ему «предлагается», любит Алёшу… Митя любит женщину отца, Иван любит женщину брата… Старший брат и отец сливаются для него в «схватку гадов», он хочет, чтобы они освободили место для него, достойного; одновременно осознавая сходство своё со Смердяковым, он не хочет, не может вынести этого сходства. Почему Иван не может вынести того, что Митю заберут, и он получит доступ ко всему, чего страстно желал? Потому что он какой-то своей частью сильно стремиться слиться с Митей, а Митя «рыцарь чести», у которого нет никаких задних задумок. Он чист душой и однозначен, наполнен чувствами, недоступными Ивану. Его выкрик в зале суда: «Ну, берите же меня вместо него! Для чего же нибудь я пришёл…» (IX, 821) – о желании стать Митей, прожить хотя бы часть его судьбы. Иван заранее чувствует себя преступником, грязным и недостойным. И это пришло к нему из детства, от того, что никогда не обладал он ничем своим, даже родителя не было, который дал ему что-то, хотя бы любовь, которой ему так не хватало.

Таким образом, в герое-идеологе Достоевского трансформировались такие черты «лишнего человека», как одиночество, ум, интеллектуальное превосходство, гордость, эгоизм, отрицание возможной гармонии с миром, презрение к обществу, стремление подчинить своему влиянию окружающих.

2.3. Николай Ставрогин как вариант «лишнего человека» («Бесы»)

Главный герой романа Достоевского «Бесы» Николай Ставрогин также имеет черты «лишнего человека». Образ Николая Ставрогина двойственный: он и злодей и жертва. Это один из самых сложных человеческих характеров, созданных Достоевским. Он – аристократ, единственный сын деспотичной помещицы Варвары Ставрогиной. Его воспитание было поручено похожему на ребенка, нарциссирующему идеалисту Степану Верховенскому – бывшему профессору. Мечтатель Степан Верховенский сумел привить неокрепшей душе мальчика тягу к прекрасному. Когда учитель плачет, его ученик проникается сочувствием и тоже плачет, когда учитель радуется, мальчик тоже радуется. От Степана Верховенского Николай Ставрогин приобретает и склонность к прекраснодушному позёрству.

Всегда щегольски одетый, холодный и бесстрастный, как великосветский денди, с лицом, напоминающем мертвую маску, и губами, на которых блуждает загадочная улыбка, Ставрогин – один из последних в русской литературе трагических выразителей темы романтического «демонизма». Ставрогин – человек острого, аналитического ума и большой внутренней силы, полный сжигающей его ненависти к лицемерным устоям того общества, в котором он рос и воспитывался. Анархическое отрицание существующей морали побудило Ставрогина в молодые годы бросить ей вызов и с головой погрузиться в разврат. В это время он совершил отвратительное преступление, мысль о котором позднее никогда не покидала его, – насилие над девочкой Матрёшей. Рассказ об этом преступлении и вызванных им муках совести составляет содержание особой главы романа – «У Тихона» (так называемой «Исповеди Ставрогина»), которую редакция «Русского вестника» исключила при печатании, сочтя её слишком смелой, и она была впервые опубликована уже после 1917 года. Ставрогин посещает здесь живущего в расположенном неподалеку от города монастыре престарелого архиерея Тихона и читает ему свою отпечатанную в форме брошюры исповедь, которую он намерен (хотя так и не решается на это) опубликовать всенародно. После совершенного преступления Ставрогин ни на минуту не находит душевного покоя.

Казня и не щадя Ставрогина, автор всё же отдает ему должное: этот отрицательный герой, предстает не только как «барич», оторванный от народной почвы, и не только как «великий грешник», изменивший своему высокому предназначению и за это осужденный богом и людьми, но и как трагическая фигура, как мученик, страдающий от потери своего человеческого лица. Не случайно фамилия героя произведена от греческого «ставрос» (крест) и намекает на его высокое предназначение^[53].

Все без исключения персонажи «Бесов» считают его «героем», человеком выдающимся – красивым, мужественным, сильным, умным. Поэтому когда он возвращается домой после европейских странствий, все ожидают от него, чтобы он не бездействовал, а поскорее обнаружил свою суть и незаурядные таланты, сокрытые в нем. Раньше эти люди слышали от него то, что хотели услышать – речи бесстрашные и зовущие к великому. Теперь они видят, что князь Ставрогин сделал то, чего нельзя ожидать от человека заурядного: женился на хромоножке и дурочке Марии Лебядкиной. Этот поступок производит на них сильное впечатление. Видя, с каким превосходством держится Ставрогин, эти люди видят в нём человека необычайного. Его мать тоже видит в нём проявление чего-то грозного и пугающего.

Но на самом деле Ставрогин – вовсе не герой, каким его воображают другие. Как это хорошо видно по истории с «необыкновенной» женитьбой, его расчёт состоял именно в том, чтобы продемонстрировать людям свою «необыкновенность». «Продемонстрировать себя» – вот тот мотив, который доминирует в его поведении. В сущности, это главный резон его существования.

Повествователь «Бесов» отмечает: «Поразило меня тоже его лицо: ...казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску». Люди видели в его лице маску потому, что его внутреннее «я» всё время требовало от Ставрогина игры на публику.

В общении с другими людьми он может совершить нечто по-мальчишески озорное – укусить за ухо, например. Он пытается вести себя как настоящий «герой», но всё-таки бывают моменты, когда внутренняя ущербность не позволяет ему выглядеть так. Но всё равно он не развенчивает всеобщее мнение о своей геройской особости и скрытых талантах и старается поддерживать в людях это убеждение. Его «демонстрации» и те иллюзии о себе, которые пестует Ставрогин, приводят в конце концов к страшным последствиям. Ставрогин теряет своё «я», он теряет чувство сопричастности, его эмоции замораживаются – он остается красавцем, но человек в нем умер.

Ставрогин не способен к совместной жизни с другими. Хотя и случаются минуты, которые требуют откровенности и сближения, но это страшит его. Он чувствует, что тем самым он разрушит себя. Поэтому он никогда не сокращает дистанцию. Ставрогин декларирует, что ему ни до чего нет дела. Елизавета Тушина, любовница Николая, говорит: «Мне всегда казалось, что вы заведёте меня в какое-нибудь место, где живёт огромный злой паук в человеческий рост, и мы там всю жизнь будем на него глядеть и его бояться». Только эта непричастность позволяет ему хоть как-то сохранять душевное равновесие. Для него быть вместе с другими – бремя и мучение. Главный герой «Записок из подполья» испытывает страх, когда чистая женщина открывает ему свое сердце, Ставрогину близкие отношения тоже внушают ужас. Как и герой «Записок из подполья», он – мертворождённый.

Как пишет Достоевский в подготовительных тетрадях, Ставрогин обладает исключительным умом, но обладает падшим характером. Таким образом, он – псевдогерой, человек-маска, мертворождённый ребенок.

Возвратившись в свой родной город, Николай Ставрогин предпринимает попытки сбросить с себя эту безвкусную маску героя, которую он носил так долго. Он не герой, но все считают его за героя – это противоречие вызывает в нём душевный разлад, служит источником печали и страданий. Его идентичность держится только на том, что он совсем не такой, как другие люди, он подобен трупу, и это становится предметом страданий. Ставрогин изо всех сил ищет выход из этой ситуации, но никто не понимает его поведения. Тем не менее, он стремится к тому, чтобы избавиться от грима. На протяжении текста романа отношения между Ставрогиным и окружающими его людьми неоднократно трансформируются, обожание сменяется неприязненностью, что является следствием того, что он пребывает в состоянии отчаянных поисков себя^[54].

Об истинной сущности Ставрогина догадывается не только Мария Лебядкина. Он соблазняет жену Шатова – Марию, но потом безжалостно порывает с ней. Она видит, что Ставрогин – не человек, что чувства этого «мертворождённого» не способны принести радость.

Любовь между Ставрогиным и Елизаветой Тушиной – трагедия надежд и разочарований. Проведя с ним ночь, она понимает, что он – лжегерой, который не может существовать без посторонней поддержки. Ставрогин не может быть связанным с другими. Он не может избавиться от своей «непричастности», а потому любая встреча для него – лишь «мгновение».

Ставрогину нужна преданная сиделка – вроде Даши, сестры Шатова. Но даже и с этой «сиделкой» он не в состоянии выстроить отношений.

Николай несколько раз признается, что он вовсе не такой герой, за которого его принимают. Он честно говорит Кириллову, что он – «никчемный характер». Он изо всех сил пытается сказать, что хочет избавиться от своего высокого и даже мистического образа, что он – человек незначительный и низкий^[55].

Глава «От Ставрогина» была также написана затем, чтобы развеять ложные представления о себе и обрести своё «я». Но и здесь, хотя он и делает попытку обнаружить свою истинную сущность, хорошо видна напыщенность и желание приукрасить себя. Ставрогин не может избавиться от демонстрации своего «геройства», от своей маски.

Поиски своего лица представлены в Ставрогине с пугающей яркостью. Он сам признается, что никогда не может «потерять рассудок», не может прервать череду размышлений по этому поводу. Но при этом он ищет свою идентичность не в отношениях с другими, а в одиночестве. Без всякой необходимости он совершает кражу, присутствует на месте самоубийства девочки, но ничего не предпринимает, и всё это не оказывает никакого влияния на его представления о самом себе. Сострадать и сочувствовать, отдаваться чему-нибудь со всей душой, забывать про себя ради других и обрести в результате полноценное бытие – всё это не вписывается в представления Ставрогина о себе, не может принести ему радости, пугает. Совершенно естественно, что он не делает ничего, что бы шло вразрез с теми ожиданиями, которые на него возлагают.

Осознание себя таким, как ты есть – это потребность ясная и одновременно размытая, человеческое «я» безотчетно поддерживается связями с миром, что в результате и обеспечивает идентичность. Но в Ставрогине доминирует не сопричастность, а её отсутствие. Как он сам признается, «в России я ничем не связан – в ней мне всё также чужое, как и везде». В этом признании – суть его душевных проблем.

Связь «Ставрогин – Печорин» не является новой проблемой для исследователей, занимающихся генезисом и типологией героя Достоевского. Родственная близость героев обнаруживается либо в контексте идейного снижения печоринского богоборчества, которое в «Бесах» посредством «исповеди» Ставрогина было развенчано, либо в плане семантической трансформации мотива зла.

Отсылки к творчеству Лермонтова можно усмотреть во всех значительных работах Достоевского. Так, Х.Ш. Точиева находит связь между Печориным, Раскольниковым, Ставрогиным^[56]. Более подробно анализируется отношения между «Героем нашего времени» и «Бесами» в работах А. Валагина и Л. Аллена. Валагин^[57] останавливается на сопоставлении образов главных героев, выявляет их сходство и различие, а Л. Алленом рассматривается структура произведений и обосновывается выбор их форм^[58]. Исследователи приходят к выводу, что при создании образа Ставрогина Достоевский учитывал опыт «Героя нашего времени» и наделил своего героя многими чертами Печорина.

Аллен пишет,^[59] что «Герой нашего времени» Лермонтова дал существенный толчок всему творчеству Достоевского, и наиболее лермонтовским произведением Федора Михайловича Достоевского является роман «Бесы». В своей статье Аллен подробно рассматривает основные и самые яркие переклички образов Николая Ставрогина и Печорина, а также формы произведений. Аллен подчеркивает^[60], как значимо было для Достоевского открытие Лермонтова в композиционном плане. Пытаясь передать «историю души человеческой», писатель также использует в романе приём многоголосия и разнообразные вставные конструкции, которые способствуют раскрытию главного действующего лица с разных сторон. В обоих романах персонаж введён в дискурс посредством системы из трёх разных нарративных ракурсов: повествователь о герое, другие о герое, герой о себе.

Как самое общее, сопоставление это, безусловно, точно, но аналитично намеченная параллель поверхностна. Отсутствует проблематизация самой необходимости для данного межтекстового диалога. Иными словами, следует не просто констатировать, что существует какая-то близость между этими двумя романами, но и выяснить, что спровоцировало Достоевского дать герою возможность исповедоваться, высказаться от 1-го лица, подобно тому, как высказывает свою душу Печорин. Печорин возвеличивает себя, ему присуща «сатанинская гордость», «демонизм», честолюбие. Печорин презирает всех вокруг. Не ценит дружбу и любовь, Ставрогин тоже презирает людей, которые окружают его. Печорину и Ставрогину всё наскучило, надоело. Ставрогин и Печорин полностью исчерпали себя, не видят смысла жить дальше. Печорину и Ставрогину присуща идея наполеонизма: презрение, желание всеми помыкать, также сатанинское презрение. Маски, которые они применяли, надоели им. Скука и разочарованность сближает этих героев. Ставрогин и Печорин ставят эксперименты. Печорин ведёт дневник, Ставрогин журнал. Но в отличие от Ставрогина Печорин описывает все эксперименты для себя, он не хочет показывать их людям. Печорин осуждает себя. Ставрогин более жесток. Он хочет опубликовать свой журнал, свою «исповедь», если Печорину мы можем посочувствовать, то Ставрогину нет. В нём нет человечности, сострадания. В герое Достоевского гипертрофируются такие черты «лишнего человека», как вседозволенность, индивидуализм, наполеонизм, скука.

Занимаясь поиском общих типов героев в творчестве Достоевского и Лермонтова, А. Валагин^[61] сопоставляет образы Печорина и Ставрогина, а также отношение авторов к своим персонажам. В романе «Бесы» Достоевский хотел отразить преемственность в развитии мысли героев разных поколений, начиная со старшего Верховенского и заканчивая Ставрогиным. Слово «развитие» необходимо подчеркнуть, потому как ещё Лермонтов сделал на этом акцент: «это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». Ставрогин – это чисто русский тип «правдоискателя», который вбирает в себя героическую ошибочность декабристов и онегинскую скуку, печоринское отчаяние и всеотрицающий нигилизм. Если Печорин – это духовный современник М.Ю. Лермонтова, то Николай Ставрогин – это результат полувековых «заблуждений» русского интеллигента.

Валагиным подчеркивается^[62], что трагедия Печорина со всей его жизнеспособностью является отражением безысходности времени, бесперспективности обстоятельств, тогда как «болезнь» Ставрогина зависит от характера его личности, её патологии. Демонизм личности у Лермонтова, её мощное влияние на окружающих, всё же психологически обоснованы и не выходят за рамки обычных человеческих представлений. Те же свойства личности у героя Достоевского принимают некую гипертрофированность: Ставрогин красив настолько, что даже «омерзителен», при всём внешнем благородстве он совершает аморальные поступки, а положительные человеческие отношения, такие как любовь, дружба, уважение, приобретают «болезненно-нервическую восторженность, доходящую до молитвенного экстаза».

В одном из мест романа Тихон говорит, что «есть одна казнь, преследующая оторвавшихся от родной земли, – скука и способность к бездельничеству, даже при желании дела». Печорина эта скука привела к глупой «смешной, ненужной смерти». Ещё более бессмысленна и нелепа смерть Ставрогина: Достоевский вешает его «прямо за дверцей» в тёмной комнатке. Так, по мнению А. Валагина, замыкается цепь духовных исканий русского интеллигента, оторвавшегося от почвы.

Исследователь Г.К. Щенников также видит в образе Печорина «предшественника Ставрогина по силе разрушительных бесовских сил, завладевших душой человека»^[63].

Вписывая Ставрогина в линию «лишних людей», исследователи выстраивают инерционную модель историко-литературного процесса: каждый новый герой предстает как вариант некоего инварианта. В результате типологическое сближение Ставрогина с Печориным остаётся не проблематизированным. Однако возможно допущение, что Достоевский, ставя своего героя в интертекстуальную зависимость от Печорина, стремился оспорить идеологему «лишнего человека».

«Исповедь» раскрывает героя «Бесов» в категориях морального. После прозвучавшего откровения о прогнившей душе, ещё сильнее начинает ощущаться фальшь демонстрированного перед всеми «идеологического» тела. Вспомним первое возвращение Ставрогина в родной город: ожидания встречающих относительно его поведения оказываются прочно смоделированы литературными образцами. Все уверены, что гость будет вести себя по модели, сочетающей печоринскую изощрённую психологическую чувствительность и противостояние обществу с красотой разумной уравновешенности внутренне-духовной жизни тургеневских персонажей. Принципиальное семантическое отвержение литературных стереотипов происходит именно в тексте «От Ставрогина», раскрывающем нравственный распад героя. Самоанализ героя подсказывает, что «исповедь» имплицитно нагружена значениями своеобразного метатекстового кода, атрибутирующего Ставрогина как «печоринский тип». Однако исповедальное слово Ставрогина показывает знакомый эмблематический «печоринский образ» в другом идеологическом ракурсе^[64].

Достоевский уловил проявления этого умолчания и превратил его в порождающую метафору о своем герое. Таким образом, через неё, но уже в метатекстовом ракурсе, Ставрогин говорит и о том, о чём умолчал Печорин. Именно из-за этой предпоставленной метатекстовости, слово Печорина узнаваемо как общий внешний контур в слове Ставрогина. Достоевский сознательно сохраняет узнаваемость чужого в своём с целью – через перечитывание – демаскировать скрытую идеологию «печоринского типажа». Своим героем он показывает, как все опьянены и ослеплены красивым печоринским «Кто же я на самом деле? На поверхности «я» – человек сильный, герой, но душа моя пуста, я слаб»^[65].

Это противоречие свойственно одиночке, который заключён в оболочку своей ложной идентификации, не способен к сочувствию. Именно эта проблема волновала Достоевского в герое Лермонтова. И не только одного Достоевского. Как видно из дневника возлюбленной Достоевского – Аполлинарии Сусловой, во второй половине 60-х годов среди интеллигенции получил широкое распространение именно такой взгляд на Печорина (А.П. Суслова. «Годы близости с Достоевским»).

К этой же проблематике обращается и Достоевский в образе Ставрогина. Он не в состоянии избавиться от своей фальшивой идентичности, он не может существовать в гармонии с природой и людьми. В то же самое время он демонстрирует перед людьми своё «геройство», люди неверно понимают его, он страдает. Люди не воспринимают его верно, и получается, что Ставрогин – никто. Поэтому на все вопросы он вынужден отвечать отрицанием. Самоубийство Ставрогина – это самоотрицание, вызванное желанием избавиться от своего бытия.

Тема «лишних людей» становится популярной среди других писателей уже к концу XIX века. В 70-x годах Достоевскому приходится не раз пояснять критикам суть своего произведения: попытка разоблачить в уродливой жизни человека, не принадлежащего ни к одной общественной категории, трагедию его существования. Сам персонаж постоянно ищет трагедии, презирая себя за это, но презрение его не обосновано, он сам блуждает, потому заслуживает сострадания, он блуждает в безверии. Требуется лишь отречься от желанного лозунга вседозволенности.

Эпоха, во времена которой трудился Достоевский над своими работами, не была к нему ласкова. Его не понимали из-за излишней критики новизны, в том числе и социалистических взглядов, его персонажи казались критикам и товарищам-писателям больными людьми, маргинальными элементами.

Никто не воспринимал всерьёз эти картины душевных мук и отчаяния людей, поставленных перед выбором, но не видящих его. XIX век казался всем временем перемен, в воздухе стояло предчувствие изменений, может Достоевский был и прав, показывая эти отчаянные ситуации как невольный и обречённый взгляд сквозь время, на скорую череду русских и мировых трагедий.

Заключение

Художественный мир Достоевского, так же как и его творец, – «весь борьба». Это мир мысли и напряженных исканий. В своих произведениях Достоевский каждый раз испытывал на прочность не только различные типы людей, но и распространенные в его время или рождавшиеся на его глазах настроения и идеи. «Романы Достоевского являются, в сущности, каждый раз грандиозной художественной лабораторией, где испытываются на прочность различные социальные и философские идеи прошлого и настоящего и при этом выявляются не только их явные, но и скрытые потенции, их "pro" и "contra"»^[66], – отмечает Г.М. Фридлендер.

Достоевский – один из величайших новаторов в области художественной формы. Все зрелые романы Достоевского – философские по своему основному конфликту. Федор Михайлович создал тип «полифонического романа», в котором сталкиваются разные голоса и мнения. Соединение психологизма и философичности создает особый тип произведения. Центральные герои в романах Достоевского всегда захвачены некоей философской проблемой или идеей, в решении или осуществлении которой сосредотачивается для них вся жизнь.

Нами была поставлена цель – исследовать особенности воплощения образа «лишнего человека» в произведениях Ф.М. Достоевского, в результате проделанного исследования мы пришли к следующим выводам:

Несмотря на то, что герои Достоевского отличаются неповторимой оригинальностью и атипичностью, писатель, максимально усложняя характер своих героев, совмещает в них несовместимые противоположные свойства, в них своеобразно отразились черты типа «лишнего человека» – образа предшествующей литературы XIX века.

«Лишний человек» в русской литературе – это тип литературного героя, который часто встречается в произведениях писателей 1830-1860-х годов. Самые известные герои этого типа – Онегин, Печорин, Бельтов, Челкатурин, Рудин, Лаврецкий, Обломов.

Доминантными чертами «лишнего человека» являются «преждевременная старость души», эгоизм, скептицизм, пассивная роль в обществе, рефлексия, хандра, раздвоенность, противоречивость, отсутствие жизненной цели. При этом «лишний человек» – носитель отрицания, протестующей мысли. Тип «лишнего человека» является в первую очередь духовным и только потом – социальным и психологическим типом.

«Лишний человек» как характерная фигура для классической русской литературы возвышается над той средой, к которой он принадлежит по воспитанию и общественным связям. Как правило, это – недюжинная, богатая натура, но так и не сумевшая найти своим достоинствам применение в жизни, оказавшись «умной ненужностью». Наиболее полное воплощение тип «лишнего человека» нашел в произведениях И.С. Тургенева.

Тип героя-мечтателя в творчестве Ф.М. Достоевского («Хозяйка», «Униженные и оскорбленные») многими чертами типологически связан с предшествующим образом «лишнего человека». Мечтатель – это не обычный человек, он обладает тонкой ранимой душой, легко переносится в мир грез, фантазий, играет со своим воображением. Это мыслящий человек, не находящий удовлетворения своим внутренним стремлениям, который невольно уходит в мир мечты, создаёт поглощающую его «идею». В герое этого типа сильно ощущение оторванности от мира и людей, желание слиться с ними, обрести не «мечтательную», а подлинную, «живую» жизнь.

Роман «Униженные и оскорбленные» – первый опыт нового для писателя «идеологического романа». В нём содержатся зачатки многих идей, образов и всей поэтики в целом зрелого Достоевского и он продолжает тему «лишнего человека». «Мечтатель» в романе «Униженные и оскорбленные» обладает теми качествами, что присущи «лишним» героям Лермонтова. К таким качествам относится крайний индивидуализм, раздвоенность, утомлённость и внутренние волнения, о каждом персонаже можно сказать, что он «весь съеден самоанализом».

«Подпольный человек», антигерой или герой-идеолог («Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Подросток», «Братья Карамазовы») – это перевернутый тип романтика-мечтателя, цинически оплёвывающего свои собственные романтические идеалы. «Подпольный человек – переродившийся мыслитель раннего Достоевского и первый герой-идеолог зрелого творчества писателя.

Развивая образом антигероя те тенденции, которые установила предшествующая литература, Достоевский показывает, к чему приводит человека углублённый самоанализ, потеря нравственных ориентиров, позиция «над» обществом. Эти черты антигероя Достоевского во многом достались ему от лермонтовского Печорина. Для Лермонтова слово «герой» сохраняет двойственное значение: это и типичный представитель времени, «составленный из пороков» своего поколения, и собственно «герой» – человек исключительных черт характера. Достоевский же снимает этот туман двойственности, описывает личность заурядную, характерную для своей эпохи.

Генетическая связь с типами «лишних людей» прослеживается в образе героя-идеолога Раскольникова. Герой «Преступления и наказания» изображен как историческая и социально-психологическая модификация «русского странника», «мечтателя», замахнувшегося на решение мировых проблем.

В типе героя-идеолога трансформировались такие черты «лишнего человека», как одиночество, ум, интеллектуальное превосходство, гордость, эгоизм, отрицание возможной гармонии с миром, презрение к обществу, стремление подчинить своему влиянию окружающих.

Черты «лишнего человека» гипертрофируются в героях Ф.М. Достоевского. Они не боятся совершить преступление, до конца считают себя не виновными и правыми. Вседозволенность переходит все границы, психика изуродована временем и обществом.

Герои Ф.М. Достоевского не только презирают общество и желают всех подчинять, но они способны на самые страшные вещи: убийство и самосуд, они – эти «лишние люди» решают кому жить, а кому умереть, не понимая, что такие методы не являются действенными.

В Ставрогине («Бесы») развивались худшие наклонности «лишнего человека печоринского типа. Ставрогин – один из последних в русской литературе трагических выразителей темы романтического «демонизма». Ставрогин – человек острого, аналитического ума и большой внутренней силы, полный сжигающей его ненависти к лицемерным устоям того общества, в котором он рос и воспитывался. Анархическое отрицание существующей морали побуждает Ставрогина бросить ей вызов и совершать странные, порой жестокие поступки.

Можно говорить о типологическом сближении Ставрогина с Печориным. Ставрогин предстает как вариант некоего инварианта «лишних людей». Однако возможно, что Достоевский, ставя своего героя в интертекстуальную зависимость от Печорина, стремился оспорить идеологему «лишнего человека».

В своих «новых» «лишних людях» Достоевский попытался разоблачить в уродливую жизнь человека, не принадлежащего ни к одной общественной категории, трагедию его существования. Его герои постоянно ищут трагедии, презирают себя за это, но презрение его не обосновано, они сами блуждают, погибают от сомнений и безверия, потому заслуживают сострадания.

«Лишний человек» – это не просто образ, присущий как русской, так и зарубежной классической литературе. Это отсутствие единства и полной гармонии между внутренним миром человека и обществом, которое этого человека воспитало. Пройдя долгий путь, эта тема остается актуальной и в наши дни. Зачастую люди не умеют слушать друг друга, общаться, дружить, любить из-за дисгармонии между мыслями и чувствами, между рассудком и сердцем. Без человека невозможно существование общества, человек его первопричина и первоисточник. Если каждый человек изменит себя, будет жить в гармонии со своим сердцем и рассудком, изменится и общество, следовательно, неприемлемость общества человеком и человека обществом минимизируется, а тема «лишних людей» навсегда уйдёт в прошлое.

Список литературы

I. Общетеоретическая литература

Бахтин М.М. Эпос и роман: О методологии исследования романа / М.М. Бахтин. – СПб. 2016. – 702 с.
Поспелов Г.Н. Введение в литературоведение / Г.Н. Поспелов. – М., 2018. – 202 с.
Хализев В.Е. Ценностные ориентации русской классики / В.Е. Хализев. – М.: МГУ, 2005. – 432 с.

Научная литература и критика по творчеству писателя

Алексеев А.А. От замысла к воплощению: проблема авторской позиции в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / А.А. Алексеев // Филологический класс. – 2014. – №12. – С. 59-65.
Алексеев А.А. Юродское в героях Достоевского // Достоевский и современность: Матер. 1 международных «Старорусских чтений» 2014 / А.А. Алексеев. – Новгород, 2015. – С. 6-8.
Аллен Л. «Герой нашего времени» в художественном восприятии Достоевского // Этюды о русской литературе / Л. Аллен. – Л., 1989. – С. 35- 46.
Балашов Н.В. Спор о русской Библии и Достоевский // Достоевский. Материалы и исследования / Н.В. Балашов. – Т.13. – СПб.: Наука, 2016. – С. 3-9.
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 7 т. – М.: Русские словари: Языки славянской культуры, 2002. – Т. 6.
Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973.
Белов С.В. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Комментарии / С.В. Белов. – М., 2014. – 343 с.
Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского / Н.А. Бердяев // Бердяев Н.А. о русских классиках. – М.: Высшая школа, 1993. – 242 с.
Валагин А. «Герой нашего времени» Лермонтова и «Бесы» Достоевского // Сборник научных студенческих работ Воронежского Университета / А. Валагин. – Воронеж, 1968. – Вып. 1. – С. 110-113.
Ветловская В.Е. «Хождение души по мытарствам» в «Преступлении и наказании» / В.Е. Ветловская // Достоевский: материалы и исследования. – 2011. – С. 97–117.
Ветловская В.Е. Литературные и реальные прототипы героев Достоевского / В.Е. Ветловская // Русская литература. – 2018. – №1. – С. 194-205.
Воловой Г.Н. Евгений Онегин А.С. Пушкин – Тайна романа. Критика / Г.Н. Воловой. – М., 2014. – 600 с.
Габдуллина В.И. Проблема периодизации творчества Ф.М. Достоевского: опыт реинтерпретации / В.И. Габдуллина // Сибирский филологический журнал. – 2018. – №1. – С. 36-43.
Гарин И.И. Многоликий Достоевский / И.И. Гарин. – М.: ТЕРРА, 2017. – 396 с.
Григорьян К.Н. Лермонтов и его роман «Герой нашего времени» / К.Н. Григорьян. – Л., 1975.
Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского / Л.П. Гроссман // Собр. соч. в 5 тт. – Т. 2. Вып. 2. Творчество Достоевского. – М.: «Современные проблемы», 2018. – 560 с.
Данилов В.В. К вопросу о композиционных приёмах в «Преступлении и наказании» Достоевского / В.В. Данилов // «Изв. АН СССР. Отд. обществ, наук». – 2013. – № 3. – С. 249-263.
Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? / Н.А. Добролюбов // И.А. Гончаров в русской критике. – М., 1958.
Евлампиев И.И. Во что верил Достоевский / И.И. Евлампиев // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». – 2018. – №1 (3). – С. 150-166.
Егоренкова Г.И. Проблема общественной психологии в романе Достоевского «Бесы» / Г.И. Егоренкова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1978. – Т. 37. – № 6. – С. 483-496.
Журавлева А.И. Лермонтов и Достоевский. // Известия АН СССР, серия литературы и языка, 1964. – Т. 23, Вып. 5. – С 386-392.
Казакова Н.Ю. К осмыслению публицистического пласта романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: Петр Верховенский как архетип / Н.Ю. Казакова // Вестник РГГУ. – 2016. – №8. – С. 92-101.
Кантор В.К. Бердяев о Достоевском: теодицея и свобода / В.К. Кантор // Философские науки. – 2014. – №4. – С. 52-64.
Капилупи С.М. Достоевский и христианство: новые итоги исследования / С.М. Капилупи // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. – 2017. – №2. – С. 136-144.
Карякин Ю. Самообман Раскольникова / Ю. Карякин // Карякин Ю. Достоевский и канун XXI века. – М.: Сов. писатель, 1989. – 560 с.
Касаткина Т.А. Характерология Достоевского / Т.А. Касаткина. – М.: Наследие, 1996. – 335 с.
Кириллова И.А. Христос в жизни и творчестве Достоевского / И.А. Кириллова // Достоевский. Материалы и исследования. – СПб., 2017. – Т. 1.
Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф.М. Достоевского / А.Б. Криницын. – М.: МАКС Пресс, 2001. – 372 с.
Криницын А.Б. К вопросу о типизации героев в романах «пятикнижия» Ф.М. Достоевского / А.Б. Криницын // Научный диалог. – 2016. – № 4 (52). – С. 128-142.
Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова / В.Я. Линков. – М.: Изд-во МГУ, 1982. – 128 с.
Ломинадзе С.В. Тайный холод / С.В. Ломинадзе // Вопросы литературы. – 2017. – № 3. – С. 206-226.
Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин / Ю.М. Лотман. – Л., 2013. – 702 с.
Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского / Р.Г. Назиров. – Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1982. – 160 с.
О нравственности, патриотизме, культуре и бескультурье (актуальный разговор на вечные темы) / Д.А. Гранин [и др.] // Вопросы философии. – 2009. – № 11. – C. 3-26.
Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского / В.Г. Одиноков. – Новосибирск, 1981. – 145 с.
Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования / В.Ф. Переверзев. – М., 1982.
Печерская Т.И. Заклад Достоевского: три тысячи в романе «Преступление и наказание» / Т.И. Печерская // Критика и семиотика. – 2017. – №2. – С. 97-108.
Писарева К.В. Значение и функции портретных характеристик в романах Ф.М. Достоевского / К.В. Писарева // Язык и культура. Сборник материалов XXX Международной научно–практической конференции. – 2017. – С. 102–110.
Розанов В.В. М.Ю. Лермонтов / В.В. Розанов // Розанов В.В. О писательстве и писателях. – М., 2011. – 500 с.
Соколов Б.В. Расшифрованный Достоевский: тайны романов о Христе: преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы / Б.В. Соколов. – М.: Яуза: Эксмо, 2007. – 512 с.
Степанян К.А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле как творческий метод Ф.М. Достоевского / К.А. Степанян – М., 2015. – 512 с.
Страхов Н.Н. Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание / Н.Н. Страхов // Страхов Н.Н. Литературная критика. – М.: Современник, 1984. – С. 96-122.
Сухих О.С. Традиции Ф.М. Достоевского в русской литературе ХХ века: Учебно-методическое пособие / О.С. Сухих – Нижний Новгород: Нижегородский госуниверситет, 2014. – 30 с.
Точиева Х.Ш. Лермонтов в творческом восприятии Достоевского // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова: Материалы Всесоюз. лермонтов. конф., состоявшейся 27-29 сент. 1984 г. в Грозном – Грозный, 1987 / Х.Ш. Точиева – С. 74-82.
Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература / Г.М. Фридлендер. – Л.: Сов. писатель, 1985. – 456 с.
Фридлянд В. Тургеневский роман: (От «Рудина» к «Нови») / В. Фридлянд // Тургенев И.С. Рудин. Дым. Новь. – М., 1986. – С. 3-22.
Щенников Г.К. «Журнал Печорина» и «Исповедь» Ставрогина: анализ деструкции личности / Г.К. Щенников // Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. – Вып. 3. Филология. – 2000. – № 17. – С. 154-162.
Янкушевич А.С. Психоаналитический подход к изучению форм экзистенциального сознания в творчестве Ф.М. Достоевского / А.С. Янкушевич, А.Н. Кошечко // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – №5. – С. 550-557.

III. Энциклопедии, словари, справочники

Литературно-энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987.
Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия / Н.Н. Наседкин. – М.: Алгоритм, 2003.
Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. АП. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999.

IV. Художественная и мемуарная литература

Достоевский Ф.М. Cобрание сочинений в 15 т. / Ф.М. Достоевский. – Л.: Наука, 1989-1996.
Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4 т. / М.Ю. Лермонтов. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2002. – Т. 4.
Пушкин А.С. Евгений Онегин / А.С. Пушкин. – М., 2013. – 250 с.
Салтыков-Щедрин М.Е. О литературе и искусстве / М.Е. Салтыков-Щедрин. – М., 1953.
Тургенев И.С. Собрание сочинений: В 12 т / И.С. Тургенев. – М.: Худ. литература, 1977.
Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 томах / А.П. Чехов. – М.: Наука, 1974-1983. – Т. 7.

[1] Литературно-энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987. – С. 257.

[2] Литературно-энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987. – С. 257.

[3] Литературно-энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987. – С. 257.

[4] Там же. – С. 258.

[5] Там же.

[6] Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М., 1999. – С. 327.

[7] Литературно-энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. – М., 1987. – С. 258.

[8] Кирпотин В.Я. Достоевский и русские классики / В.Я. Кирпотин. – М., 1960.

[9] Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования / В.Ф. Переверзев. – М., 1982.

[10] Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского / Л.П. Гроссман // Собр. соч. в 5 тт. – Т. 2. – Вып. 2. Творчество Достоевского. – М., 2018. – 560 с.

[11] Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского / В.Г. Одиноков. – Новосибирск, 1981. – С.5-9.

[12] Криницын А.Б. К вопросу о типизации героев в романах «пятикнижия» Ф.М. Достоевского / А.Б. Криницын // Научный диалог. – 2016. – № 4 (52). – С. 129.

[13] Катаев В.Б. Игра в осколки: Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма / В.Б. Катаев. – М., 2002. –С. 92.

[14] Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973. – С. 178.

[15] Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4 т. / М.Ю. Лермонтов. – М., 2002. – Т. 4. – С. 145.

[16] Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973. – С. 217.

[17] Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973. – С. 218.

[18] Григорьян К.Н. Лермонтов и его роман «Герой нашего времени» / К.Н. Григорьян. – Л., 1975. – С. 245.

[19] Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973. – С. 321.

[20] Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? / Н.А. Добролюбов // И.А. Гончаров в русской критике. – М., 1958. – С. 58.

[21] Курляндская Г. Человек и его призвание в произведениях И.С. Тургенева / Г. Курляндская // И.С. Тургенев Дворянское гнездо: рассказы, повести, роман. – Тула, 1981. – С. 313.

[22] Фридлянд В. Тургеневский роман: (От «Рудина» к «Нови») / В. Фридлянд // Тургенев И.С. Рудин. Дым. Новь. – М., 1986. – С. 3-22.

[23] Белинский В.Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе / В.Г. Белинский. – М., 1973. – С. 178.

[24] Салтыков-Щедрин М.Е. О литературе и искусстве / М.Е. Салтыков-Щедрин. – М., 1953. – С. 257.

[25] Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 томах / А.П. Чехов. – М.: Наука, 1974-1983. – Т. 7. – С. 381.

[26] Там же.

[27] Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 томах / А.П. Чехов. – М.: Наука, 1974-1983. – Т. 7. – С. 385.

[28] Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова / В.Я. Линков. – М., 1982. – С. 37.

[29] Там же. – С. 42.

[30] Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: 15 т. / Ф.М. Достоевский. – Л.: Наука, 1989-1996. Здесь и далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием в скобках тома и страницы. Курсив, кроме оговариваемых случаев, везде наш.

[31] Капилупи С.М. Достоевский и христианство: новые итоги исследования / С.М. Капилупи // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. – 2017. – №2. – С. 136.

[32] О нравственности, патриотизме, культуре и бескультурье (актуальный разговор на вечные темы) / Д.А. Гранин [и др.] // Вопросы философии. – 2009. – № 11. – C. 3.

[33] Там же. – C. 4.

[34] Соколов Б.В. Расшифрованный Достоевский: тайны романов о Христе: преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы / Б.В. Соколов. – М., 2007. – С. 51.

[35] Янкушевич А.С. Психоаналитический подход к изучению форм экзистенциального сознания в творчестве Ф.М. Достоевского / А.С. Янкушевич, А.Н. Кошечко // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – №5. – С. 550.

[36] Соколов Б.В. Расшифрованный Достоевский: тайны романов о Христе: преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы / Б.В. Соколов. – М., 2007. – С. 52.

[37] Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского / Р.Г. Назиров. – Саратов, 1982. – С. 42.

[38] Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского / Р.Г. Назиров. – Саратов, 1982. – С.64.

[39] Там же.

[40] Там же. – С.65.

[41] Криницын А.Б. К вопросу о типизации героев в романах «пятикнижия» Ф.М. Достоевского / А.Б. Криницын // Научный диалог. – 2016. – № 4 (52). – С. 130.

[42] Страхов Н.Н. Литературная критика / Н.Н. Страхов. – М., 1984. – С.295.

[43] Писарева К.В. Значение и функции портретных характеристик в романах Ф. М. Достоевского / К.В. Писарева // Язык и культура. Сборник материалов XXX Международной научно-практической конференции. – 2017. – С. 102.

[44] Соколов Б.В. Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы / Б.В. Соколов. – М., 2007. – С.112.

[45] Журавлева А.И. Лермонтов и Достоевский / А.И. Журавлева // Известия АН СССР, серия литературы и языка, 1964. – Т. 23. – Вып. 5. – С. 386-392.

[46] Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского / В.Г. Одиноков. – Новосибирск, 1981. – С. 91.

[47] Записные тетради Ф. М. Достоевского. – М.-Л, 1953. – С.148.

[48] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. – М., 1979. – С.105.

[49] Страхов Н.Н. Литературная критика / Н.Н. Страхов. – М., 1984. – С.115.

[50] Кириллова И.А. Христос в жизни и творчестве Достоевского / И.А. Кириллова // Достоевский. Материалы и исследования. – СПб., 2017. – Т. 1. – С. 20.

[51] Евлампиев И.И. Во что верил Достоевский / И.И. Евлампиев // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». – 2018. – №1 (3) – С. 150.

[52] Евлампиев И.И. Во что верил Достоевский / И.И. Евлампиев // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». – 2018. – №1 (3) – С. 150.

[53] Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия / Н.Н. Наседкин. – М., 2003. – С. 450.

[54] Соколов Б. В. Расшифрованный Достоевский: тайны романов о Христе: преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы / Б.В. Соколов. – М., 2007. – С.128.

[55] Точиева Х.Ш. Лермонтов в творческом восприятии Достоевского / Х.Ш. Точиева // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова: Материалы Всесоюз. лермонтов. конф., состоявшейся 27-29 сент. 1984 г. в Грозном. – Грозный, 1987. – С. 74-82.

[56] Точиева Х.Ш. Лермонтов в творческом восприятии Достоевского / Х.Ш. Точиева // Кавказ и Россия в жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова: Материалы Всесоюз. лермонтов. конф., состоявшейся 27-29 сент. 1984 г. в Грозном. – Грозный, 1987. – С. 74-82.

[57] Валагин А. «Герой нашего времени» Лермонтова и «Бесы» Достоевского / А. Валагин // Сборник научных студенческих работ Воронежского Университета. – Воронеж, 1968, Вып. 1. – С. 110-113.

[58] Аллен Л. «Герой нашего времени» в художественном восприятии Достоевского / Л. Аллен // Этюды о русской литературе. – Л., 1989. – С. 35-46.

[59] Аллен Л. «Герой нашего времени» в художественном восприятии Достоевского / Л. Аллен // Этюды о русской литературе. – Л., 1989. – С. 35-46.

[60] Там же.

[61] Валагин А. «Герой нашего времени» Лермонтова и «Бесы» Достоевского / А. Валагин // Сборник научных студенческих работ Воронежского Университета. – Воронеж, 1968. – Вып. 1. – С. 110-113.

[62] Там же.

[63] Щенников Г.К. «Журнал Печорина» и «Исповедь» Ставрогина: анализ деструкции личности / Г.К. Щенников // Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. – Вып. 3. Филология. – 2000. – № 17. – С. 154-162.

[64] Ветловская В.Е. Литературные и реальные прототипы героев Достоевского / В.Е. Ветловская // Русская литература. – 2018. – №1. – С. 194-205.

[65] Валагин А. «Герой нашего времени» Лермонтова и «Бесы» Достоевского / А. Валагин // Сборник научных студенческих работ Воронежского Университета. – Воронеж, 1968. – Вып. 1. – С. 110-113.

[66] Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература / Г.М. Фридлендер. – Л., 1985. – С.159.

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Евгений Онегин =- образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Данная работа представляет исследовательский проект по роману А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Предназначен для учащихся 9-х классов...

Евгений Онегин - образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Данная работа представляет из себя исследовательский проект по роману А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Предназначена для учащихся 9-х классов....

Урок литературы для учащихся 10 класса по теме «Анализ эпизода «Сон Раскольникова» (по роману Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"

Разработка данного урока помогает освоить знания в сфере комплексного анализа художественного текста и выявление его особенностей. Десятиклассники учатся устанавливать связь между эпизодом, отдельными...

Урок по литературе. Человек в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание" подлец или....?

Один из уроков в системе изучения творчества Ф.М.Достоевского....

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

В этой разработке урока раскрыт образ Сони Мармеладовой, показано, что именно в этой «отверженной» девушке с бледным и худым личиком открыта великая религиозная мысль, что именно об...

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

Урок – лекция по роману М.Булгакова «Мастер и Маргарита» Тема: «Аллегоричность образов всадников Апокалипсиса в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»»

Урок в 11 классе в форме лекции с последующим заданием. Материал лекции способствует углубленному изучению романа, приоткрывает тайны автора....

Мне нравится

Навигация

Библиотека

Дипломная работа на тему " Модификация образа лишнего человека в романах Ф.М. Достоевского".
учебно-методический материал

Скачать:

Предварительный просмотр:

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Евгений Онегин =- образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Евгений Онегин - образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Урок литературы для учащихся 10 класса по теме «Анализ эпизода «Сон Раскольникова» (по роману Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"

Урок по литературе. Человек в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание" подлец или....?

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

Урок – лекция по роману М.Булгакова «Мастер и Маргарита» Тема: «Аллегоричность образов всадников Апокалипсиса в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»»

Навигация

Библиотека

Дипломная работа на тему " Модификация образа лишнего человека в романах Ф.М. Достоевского". учебно-методический материал

Скачать:

Предварительный просмотр:

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Евгений Онегин =- образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Евгений Онегин - образ лишнего человека в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин"

Урок литературы для учащихся 10 класса по теме «Анализ эпизода «Сон Раскольникова» (по роману Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"

Урок по литературе. Человек в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание" подлец или....?

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

«Вечная Сонечка, пока мир стоит...» (Образ Сони Мармеладовой в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

Урок – лекция по роману М.Булгакова «Мастер и Маргарита» Тема: «Аллегоричность образов всадников Апокалипсиса в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»»

Дипломная работа на тему " Модификация образа лишнего человека в романах Ф.М. Достоевского".
учебно-методический материал