Материалы к уроку по рассказам В.Т. Шаламова
методическая разработка по литературе (11 класс)

Технологическая карта урока по теме:

«Колымские рассказы» - это судьба мучеников не бывших, не уцелевших и не ставших героями»

(по рассказам В.Т. Шаламова)

Разработка преподавателя СПб ГБПОУ «Колледж кулинарного мастерства» Шараповой Ирины Владимировны

Тема урока: «Колымские рассказы» - это судьба мучеников не бывших, не уцелевших и не ставших героями (по рассказам В.Т. Шаламова). 

Тип урока: урок открытия нового знания

Цели урока:

1. образовательные: ознакомить учащихся с историческими фактами об изучаемом периоде, с биографией и творчеством В.Т. Шаламова, обучение умению использовать интернет-ресурсы для поиска информации по теме, обучение умению использовать содержимое кейса для формирования собственных знаний по теме;
2. развивающие: обучение умению работать по заданному плану, аргументировать свою точку зрения по проблеме и иллюстрировать ее примерами из художественного текста, развитие коммуникативных навыков;
3. воспитательные: воспитание активной жизненной позиции, нравственных принципов.

Опорные понятия: образ персонажа, авторская позиция, нравственность.

Межпредметные связи: история.

Технология: кейс-технология.

Рассказ В.Т. Шаламова «Заклинатель змей».

1. Изучить дополнительный материал по теме:

Что я видел и понял в лагере

1. Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
2. Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
3. Понял, что человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного — никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере.
4. Увидел, каким веским аргументом для интеллигента бывает обыкновенная плюха.
5. Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень, животное.
6. Видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и сам в нем провел одну ночь.
7. Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
8. Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать. На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе.
9. Научился «планировать» жизнь на день вперед, не больше.
10. Понял, что воры — не люди.
11. Что знание людей — бесполезно, ибо своего поведения в отношении любого мерзавца я изменить не могу.
12. Что масштабы смещены, и это самое характерное для лагеря.

( https://shalamov.ru/library/29/)

До 1953 г. Колыма была закрытой территорией Советского Союза, куда можно было попасть либо по специальному пропуску, выдаваемому милицией, либо по приговору суда или решению Особого совещания при министре госбезопасности.

Безраздельным хозяином этой огромной территории, равной по размерам нескольким европейским государствам, было Министерство внутренних дел и ГУЛаг, образовавшие Государственный трест Дальстрой и Управление северо-восточных исправительно-трудовых лагерей – УСВИТЛ, находившиеся в Магадане.

На Колыму был направлен поток заключённых, недостатка в которых в Советском Союзе не было во все периоды его истории. Перед новым структурным образованием были поставлены две задачи: первая – стать валютным цехом страны, вторая – стать местом заключения и уничтожения неугодных власти. В аббревиатуре УСВИТЛ слово «исправительные» по праву могло бы быть заменено словом «истребительные», ибо заключённые содержались в них в нечеловеческих условиях, при нечеловеческом режиме.

Старожилы Колымы рассказывали, что заключённых привозили в тайгу, где они сами строили зону для себя и жильё для охраны, после чего начиналась их эксплуатация, невиданная даже в условиях рабовладельческого общества. Скудное питание, нормы выработки, превышающие человеческие возможности, ужасающий колымский климат, жестокость режима, цинга, которой болело подавляющее большинство заключённых, быстро делали своё дело. Но недостатка в рабочей силе не было. Один за другим колымский флот – приспособленные для перевозки в трюмах зэков пароходы «Феликс Дзержинский» и «Джурма» – в период навигации привозили десятки тысяч людей.

Во всяком производстве главное – дороги. Колымская трасса протяжённостью полторы тысячи километров, от Магадана до Хатанги, построенная в тридцатые годы, когда никакой механизации дорожных работ не было и в помине, стоит на костях сотен тысяч людей, имя им – ты Господи веси! – ибо никто не знает, сколько их полегло в вечную мерзлоту.

За четыре года (с 1954 по 1958) работы в Магаданской области я встречался с тысячами людей, судьбы которых были объединены одним – они попали в сталинскую мясорубку. Справедливости ради я должен сказать, что среди них были и бандиты, убийцы, воры всех мастей – криминальный мир был представлен во всём своём разнообразии, – предатели родины, полицаи, бандеровцы, власовцы. Но основная часть людей, сидевших в лагерях по 58-й статье, – это были люди, оказавшиеся в лагере за несовершенные преступления, истинные мученики нашей истории. Среди них были простые труженики, крестьяне, интеллигенты, попавшие в круги этого ада по злому навету, по глупости – за рассказанный анекдот, за испорченный портрет вождя, да и просто по разнарядке… Скольких гениев лишилась Россия из-за сталинского произвола? Тебе, читатель, что-нибудь говорят имена Королёва, Георгия Жжёнова, Иннокентия Смоктуновского? Им удалось вырваться из колымского ада. Большинству не удалось, и они пробыли в нём, как говорится, «от звонка до звонка».

Зимой 1956 г. я возвращался из Сусумана, где я принимал участие в работе пленума райкома, в Нексикан. Было около 7 часов вечера, когда машина, в которой я ехал, свернула на Колымскую трассу, но вскоре путь нам преградила вооружённая охрана: колонна заключённых возвращалась с работы в лагерь. Огромный Сусуманский лагерь располагался рядом с трассой, нас остановили почти у вахты, и я мог в подробностях видеть происходящее. Мороз был минус 49 градусов по Цельсию – при минус пятидесяти день актировался и заключённых на работу не выводили. Колонна была большая, не менее тысячи человек. Они были выстроены в шеренги, по пять человек в каждой. Одеты они были в ватные бушлаты-«москвички», как их называли, ватные чуни, к которым проволокой были привязаны куски старых автомобильных покрышек, ватные ушанки, шеи были замотаны грязным тряпьём. Колонну окружали вооружённые автоматами вохровцы, среди них было много татар и казахов.

      Было много немецких овчарок, они рвались с привязи и готовы были разорвать заключённых – их специально натаскивали на это. В зону впускали по шеренге – пятёрка проходила через распахнутые ворота, за воротами её принимал по счёту лагерный конвой, и только после этого впускалась следующая пятёрка. Матерный крик конвоя, лай и рычанье собак, готовая в любой момент открыть огонь охрана, серые, осунувшиеся, с потухшими глазами лица заключённых, прохватывающий до костей мороз – картина дантовского ада! Мы простояли не менее часа, прежде чем последняя шеренга прошла в зону, за ней вошёл конвой, ворота захлопнулись и мы получили возможность двигаться по направлению к дому.

Повидав многое, я не мог не задумываться о том, что система наказания в нашей стране была запрограммирована только на уничтожение и устрашение, перевоспитать кого-либо она не могла и не ставила это своей целью. И кого перевоспитывать? Обвиненных по 58-й статье, на 90 % – невиновных людей, попавших в чудовищную мясорубку сталинского «правосудия»? Бандитов и уголовников, убийц и насильников, чья психика была невосстановимо искалечена уголовной романтикой, живших и живущих сейчас по своим волчьим законам, чьим кредо было и остаётся «ты сдохни сейчас, а я завтра»?

Вчера я проходил около бывшего музея Ленина, где проводила свой митинг «Коммунистическая трудовая народная партия» – есть и такая, оказывается. Около сотни людей с красными знамёнами, с портретами Сталина, с лозунгами, призывающими русский народ вернуться в прошлое… Динозавры! Глядя на это сборище – иначе его и не назовёшь, – я вспомнил Сусуман, огромный лагерь на его окраине, тысячную колонну заключённых, на морозе ожидающих, когда их впустят в лагерь, – там баланда, там тепло и возможность на несколько часов забыться сном в бараке, где, впрочем, тебе и ночью нет покоя – тебя могут проиграть в карты, «опустить», где твоей жизнью распоряжается пахан – наместник Главного Пахана в лагерном бараке.

(Юрий Шапиро. Колыма и колымчане (из воспоминаний)//

Здравый смысл. Зима,2005/2006, №1 (38))

Белая, чуть синеватая мгла зимней 60°-й ночи, оркестр серебряных труб, играющий туши перед мертвым строем арестантов. Желтый свет огромных, тонущих в белой мгле, бензиновых факелов. Читают списки расстрелянных за невыполнение норм.

Свитер шерстяной, домашний чей-то лежит на лавке и шевелится — так много в нем вшей.

Идет шеренга, в ряду люди сцеплены локтями, на спинах жестяные №№ (в масть бубнового туза). Конвой, собаки во множестве, через каждые 10 минут — Ло-о-жись! Лежали подолгу, в снегу, не подымая голов, ожидая команды.

Состояние истощения, когда несколько раз задень человек возвращается в жизнь и уходит в смерть.

Шестнадцатичасовой рабочий день. Спят, опираясь на лопату, — сесть и лечь нельзя. Тебя застрелят сразу.

И возращение в лагерь, в т. н. «зону», где на обязательной арке над воротами по фронтону выведена предписанная из приказа надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».

Ворот у отверстия штольни. Бревно, которым ворот вращают и семь измученных оборванцев ходят по кругу вместо лошади. И у костра — конвоир. Чем не Египет?

Все это — случайные картинки. Главное не в них, а в растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня все четче, что можно, оказывается жить без мяса, без сахару, без одежды, без обуви, а также без чести, без совести, без любви, без долга. Все обнажается, и это последнее обнажение страшно. Расшатанный, уже дементивный ум хватается за то, чтобы «спасать жизнь» за предложенную ему гениальную систему поощрений и взысканий. Паек 7 «категорий» (так и напечатано на карточке «категория» такая-то) в зависимости от процента выработки. Поощрения — разрешение ходить за проволоку на работу без конвоя, написать письмо, получить лучшую работу, перевестись в другой лагерь, выписать пачку махорки и килограмм хлеба — и обратная система штрафов, начиная, от голодного питания и кончая дополнительным сроком наказания в подземных тюрьмах. Пугающие штрафы и манящие поощрения — зачеты рабочих дней. На свете нет ничего более низкого, чем намерение «забыть» эти преступления. Ведь ни одной сколько-нибудь крупной стройки не было без арестантов — людей, жизнь которых беспрерывная цепь унижений. Время успешно заставило человека забыть о том, что он — человек. 

(Фрагмент письма В.Т. Шаламова Б.Л. Пастернаку от 08.01.1956)

2. Рассмотреть фотографии той эпохи

3. Ответить на вопросы:

• Почему Платонов, несмотря на сомнения, соглашается развлекать Федечку?
• Как герой оправдывает сове решение? Сила духа в этом или слабость характера?
• Можно ли осуждать поступок Платонова? Какова авторская позиция?

Рассказ В.Т. Шаламова «Шоковая терапия». Образ Мерзлякова.

1. Изучить дополнительный материал по теме:

Что я видел и понял в лагере

1. Главное средство растления души — холод, в среднеазиатских лагерях, наверное, люди держались дольше — там было теплее.
2. Понял, что человек позднее всего хранит чувство злобы. Мяса на голодном человеке хватает только на злобу — к остальному он равнодушен.
3. Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
4. Понял, что человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного — никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере.
5. Что народ различает начальников по силе их удара, азарту битья.
6. Побои как аргумент почти неотразимы (метод № 3).
7. Понял, что можно жить злобой.
8. Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень, животное.
9. Понял, что можно добиться очень многого — больницы, перевода, — но рисковать жизнью — побои, карцерный лед.
10. Видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и сам в нем провел одну ночь.
11. Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
12. Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать.
    На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе.
13. В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы, десятки миллионов заключенных.
14. Научился «планировать» жизнь на день вперед, не больше.
15. Что в лагере никаких преступников нет, что там сидят люди, которые были рядом с тобой (и завтра будут), которые пойманы за чертой, а не те, что преступили черту закона.
16. Я понял, что такое власть и что такое человек с ружьем.

( https://shalamov.ru/library/29/)

После окончания Сталинабадского медицинского института я, не без труда, получил направление на работу в Магаданскую область, где находились в ссылке мои родители.

На Колыму был направлен поток заключённых, недостатка в которых в Советском Союзе не было во все периоды его истории. Перед новым структурным образованием были поставлены две задачи: первая – стать валютным цехом страны, вторая – стать местом заключения и уничтожения неугодных власти. В аббревиатуре УСВИТЛ слово «исправительные» по праву могло бы быть заменено словом «истребительные», ибо заключённые содержались в них в нечеловеческих условиях, при нечеловеческом режиме.

Я начал работать в Нижнем Сеймчане, центре оловодобывающей отрасли Колымы, заведующим хирургическим отделением районной больницы. Ко мне на приём в поликлинику, который я проводил каждый день, приходили десятки освободившихся из лагеря людей с последствиями цинги, отморожениями, огромными грыжами, букетом хронических заболеваний, молящие о помощи. Что мог сделать я, молодой, только окончивший институт врач? Лишь положить в отделение, подкормить, подлечить, кое-кого прооперировать.

Я много разговаривал с этими людьми и передо мной открылась вереница трагедий. Порой отказывался верить услышанному, однако всё увиденное мной подтверждало их правоту.

Я хочу рассказать о судьбах двух людей, с которыми мне довелось встретиться на Колыме.

В больнице Нижнего Сеймчана работал доктор Владимир Онуфриевич Мохнач.  Он был на общих работах, погибал от пеллагры и дизентерии. Случай помог ему попасть в медицинскую часть. И здесь произошло чудо.

В лагере сотнями погибали люди от дизентерии и дистрофии. Однажды Владимир Онуфриевич случайно опрокинул на свой хлебный паёк пузырёк с йодом. Увидев это, доходяга-заключённый, бывший у него на приёме, схватил этот хлеб и съел. В его состоянии произошла неожиданная перемена – он начал поправляться. Владимир Онуфриевич, раздобыв на пищеблоке крахмал, начал варить крахмальный клейстер, воздействовать на него йодом и кормить им больных. Умиравшие больные пошли на поправку, метод получил распространение в лагерях.

Зимой 1956 г. я возвращался из Сусумана, где я принимал участие в работе пленума райкома, в Нексикан. Было около 7 часов вечера, когда машина, в которой я ехал, свернула на Колымскую трассу, но вскоре путь нам преградила вооружённая охрана: колонна заключённых возвращалась с работы в лагерь. Огромный Сусуманский лагерь располагался рядом с трассой, нас остановили почти у вахты, и я мог в подробностях видеть происходящее. Мороз был минус 49 градусов по Цельсию – при минус пятидесяти день актировался и заключённых на работу не выводили. Колонна была большая, не менее тысячи человек. Они были выстроены в шеренги, по пять человек в каждой. Одеты они были в ватные бушлаты-«москвички», как их называли, ватные чуни, к которым проволокой были привязаны куски старых автомобильных покрышек, ватные ушанки, шеи были замотаны грязным тряпьём. Колонну окружали вооружённые автоматами вохровцы, среди них было много татар и казахов.

В зону впускали по шеренге – пятёрка проходила через распахнутые ворота, за воротами её принимал по счёту лагерный конвой, и только после этого впускалась следующая пятёрка. Матерный крик конвоя, лай и рычанье собак, готовая в любой момент открыть огонь охрана, серые, осунувшиеся, с потухшими глазами лица заключённых, прохватывающий до костей мороз – картина дантовского ада! Мы простояли не менее часа, прежде чем последняя шеренга прошла в зону, за ней вошёл конвой, ворота захлопнулись и мы получили возможность двигаться по направлению к дому.

Повидав многое, я не мог не задумываться о том, что система наказания в нашей стране была запрограммирована только на уничтожение и устрашение, перевоспитать кого-либо она не могла и не ставила это своей целью.

(Юрий Шапиро. Колыма и колымчане (из воспоминаний)//

Здравый смысл. Зима,2005/2006, №1 (38))

О физическом труде. Я «в полном согласии с классиком марксизма» утверждаю, что физический труд — проклятие человечества и ничего не вижу привлекательного в усталости от физической работы. Эта усталость мешает думать, мешает жить, отбрасывает в ненужное прожитый день. Поэтизация физического труда — это, кстати, конечно, другое и рассчитана она не на людей, которые обречены им заниматься.

Беглец, которого поймали в тайге и застрелили, «оперативники» отрубили ему обе кисти, чтобы не возить труп за несколько верст, а пальцы ведь надо печатать. А беглец поднялся и доплелся к утру к нашей избушке. Потом его застрелили окончательно. Рассказывает плотник, работавший в женском лагере: «За хлеб, конечно. Там, В.Т., было правило — пока я имею удовольствие — она должна «пайку» проглотить, съесть. Чего не доест — отбираю обратно. Я, В.Т. с утра пайку кину в снег, заморожу, суну в пазуху и иду. Не может угрызть — так на трех хватает одной «пайки».

Свитер шерстяной, домашний чей-то лежит на лавке и шевелится — так много в нем вшей.

Идет шеренга, в ряду люди сцеплены локтями, на спинах жестяные №№ (в масть бубнового туза). Конвой, собаки во множестве, через каждые 10 минут — Ло-о-жись! Лежали подолгу, в снегу, не подымая голов, ожидая команды.

Кто поднимет 10 пудов — тот морально, именно морально, нравственней, ценней, выше других — он достоин уважения начальства и общества. Кто не может поднять — недостоин, обречен. И побои, побои — конвоя, старост, поваров, парикмахеров, воров.

Пьяный начальник на именинах хвалится силой — отрывает голову у живого петуха. (Там все начальство держит по 50—100 кур, яйцо 120 руб. десяток — подспорье солидное.)

Состояние истощения, когда несколько раз задень человек возвращается в жизнь и уходит в смерть.

Умирающему в больнице говорит сердобольный врач: — «Закажи, что ты хочешь». — «Галушки», — плача говорит больной.

Шестнадцатичасовой рабочий день. Спят, опираясь на лопату, — сесть и лечь нельзя. Тебя застрелят сразу.

И возращение в лагерь, в т. н. «зону», где на обязательной арке над воротами по фронтону выведена предписанная из приказа надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».

Все это — случайные картинки. Главное не в них, а в растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня все четче, что можно, оказывается жить без мяса, без сахару, без одежды, без обуви, а также без чести, без совести, без любви, без долга. Все обнажается, и это последнее обнажение страшно. Расшатанный, уже дементивный ум хватается за то, чтобы «спасать жизнь» за предложенную ему гениальную систему поощрений и взысканий. Паек 7 «категорий» (так и напечатано на карточке «категория» такая-то) в зависимости от процента выработки. Поощрения — разрешение ходить за проволоку на работу без конвоя, написать письмо, получить лучшую работу, перевестись в другой лагерь, выписать пачку махорки и килограмм хлеба — и обратная система штрафов, начиная, от голодного питания и кончая дополнительным сроком наказания в подземных тюрьмах.

Время успешно заставило человека забыть о том, что он — человек. 

(Фрагмент письма В.Т. Шаламова Б.Л. Пастернаку от 08.01.1956)

2. Рассмотреть фотографии той эпохи

3. Ответить на вопросы:

• Как удается герою выживать в лагерных условиях?
• Почему Мерзляков добровольно себя калечит в больнице, симулируя перелом позвоночника? Что он испытывает при этом?

Рассказ В.Т. Шаламова «Шоковая терапия». Образы врачей.

1. Изучить дополнительный материал по теме:

Что я видел и понял в лагере 

1. Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
2. Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
3. Понял, что можно добиться очень многого — больницы, перевода, — но рисковать жизнью — побои, карцерный лед.
4. Неудержимую склонность русского человека к доносу, к жалобе.
5. Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
6. Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать.
   На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе.
7. Репрессии касались не только верха, а любого слоя общества — в любой деревне, на любом заводе, в любой семье были или родственники, или знакомые репрессированы.
8. Понял, какая страшная вещь — самолюбие мальчика, юноши: лучше украсть, чем попросить. Похвальба и это чувство бросают мальчиков на дно.
9. Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.

 ( https://shalamov.ru/library/29/)

После окончания Сталинабадского медицинского института я, не без труда, получил направление на работу в Магаданскую область, где находились в ссылке мои родители.

За четыре года (с 1954 по 1958) работы в Магаданской области я встречался с тысячами людей, судьбы которых были объединены одним – они попали в сталинскую мясорубку. Среди них были простые труженики, крестьяне, интеллигенты, попавшие в круги этого ада по злому навету, по глупости – за рассказанный анекдот, за испорченный портрет вождя, да и просто по разнарядке.

Я начал работать в Нижнем Сеймчане, центре оловодобывающей отрасли Колымы, заведующим хирургическим отделением районной больницы.

Ко мне на приём в поликлинику, который я проводил каждый день, приходили десятки освободившихся из лагеря людей с последствиями цинги, отморожениями, огромными грыжами, букетом хронических заболеваний, молящие о помощи. Что мог сделать я, молодой, только окончивший институт врач? Лишь положить в отделение, подкормить, подлечить, кое-кого прооперировать.

Я много разговаривал с этими людьми и передо мной открылась вереница трагедий. Порой отказывался верить услышанному, однако всё увиденное мной подтверждало их правоту.

Я хочу рассказать о судьбах двух людей, с которыми мне довелось встретиться на Колыме.

В больнице Нижнего Сеймчана работал доктор Владимир Онуфриевич Мохнач. Высокий рост, благородные черты лица, прекрасная речь – весь его вид внушал уважение.

Он – представитель дворянского рода, по образованию биолог. В конце 1930-х гг. был директором биологического института Дальневосточного филиала Академии наук СССР. Весь руководящий состав института был арестован, и его судила выездная сессия военной коллегии Верховного суда под председательством Матулевича. Владимир Онуфриевич был осуждён на 10 лет лагерей. Он был на общих работах, погибал от пеллагры и дизентерии.

Случай помог ему попасть в медицинскую часть. И здесь произошло чудо.

В лагере сотнями погибали люди от дизентерии и дистрофии. Однажды Владимир Онуфриевич случайно опрокинул на свой хлебный паёк пузырёк с йодом. Увидев это, доходяга-заключённый, бывший у него на приёме, схватил этот хлеб и съел. В его состоянии произошла неожиданная перемена – он начал поправляться. Владимир Онуфриевич, раздобыв на пищеблоке крахмал, начал варить крахмальный клейстер, воздействовать на него йодом и кормить им больных. Умиравшие больные пошли на поправку, метод получил распространение в лагерях. После реабилитации Мохнач вернулся в Ленинград, запатентовал свой метод и возглавил созданный им институт, который начал выпускать йод-крахмал для нужд ветеринарии.

Главным врачом нашей больницы была Евдокия Семёновна Симакова, человек недалёкий и неумный, всерьёз воспринимавшая беседы, проводимые с нами в отделе кадров. Мохнача она ненавидела как врага народа и аристократа, которым он и являлся на самом деле. Она всячески унижала и притесняла его. Однажды ему представился случай расквитаться с ней, и он им воспользовался.

Было дело так. Он одним из первых в посёлке узнал об аресте Берия. В каждом кабинете любого колымского начальника висел на стене портрет Лаврентия Павловича, висел он и в кабинете Евдокии Семёновны. Мохнач отправился в больницу, без стука вошёл в кабинет главного врача. Симакова онемела от такой наглости.

– Евдокия Семёновна, до каких пор на стене вашего кабинета будет висеть портрет шпиона, агента иностранных разведок, убийцы и палача Берии? – спросил он.

Ничего не знавшая о последних событиях Симакова кинулась звонить в райотдел КГБ.

– Товарищ начальник, – заорала она, – ссыльнопоселенец Мохнач в моём присутствии назвал нашего вождя товарища Берия шпионом и убийцей!

Хорошо информированный начальник райотдела КГБ послал Симакову туда, куда она и не мечтала попасть, и бросил трубку… С огромным удовольствием наблюдал Владимир Онуфриевич, как она полезла снимать со стенки портрет своего поверженного кумира.

Второй из встреченных мною на Колыме людей с необыкновенной судьбой – мой Учитель, Яков Соломонович Меерзон, один из самых известных колымских хирургов.

До своего ареста Яков Соломонович был любимым учеником и старшим ассистентом академика Сергея Ивановича Спасокукоцкого. Его ожидала блестящая карьера, но грянул 1937 год. Яков Соломонович был арестован и обвинён в том, что он в составе преступной группы, возглавляемой Спасокукоцким, в ту пору главным хирургом Лечсанупра Кремля, готовил убийство товарища Сталина. Яков Соломонович не давал признательных показаний, требовал очной ставки со Спасокукоцким.

Но на Лубянке сам факт ареста являлся признанием виновности арестованного. Свои десять лет он получил по 58-й статье и был отправлен на БАМ – строительство «магистрали века» началось ещё до войны. Через год, работая хирургом в лагерной санчасти, он увидел своего следователя, одетого в лагерный бушлат.

Однажды Меерзона вызвали с вещами на вахту, посадили в кузов грузовика и повезли в Магадан. Яков Соломонович ничего хорошего от этой поездки не ждал. Новое дело, новый срок… В Магадане его привезли к начальнику МагЛага Александре Романовне Гридасовой, гражданской жене Никишова, начальника Дальстроя.

– Я назначаю вас главным врачом больницы МагЛага, – сказала она Меерзону.

– Но я же заключённый, в больнице охрана…

– Пусть это вас не волнует, – сказала ему Гридасова и вызвала в кабинет начальника охраны: – З/к Меерзон назначен главным врачом больницы МагЛага.

– Слушаюсь – ответствовал тот.

Каждое утро майор, начальник охраны, докладывал Меерзону: «Гражданин начальник, в вверенной вам больнице происшествий не произошло».

Яков Соломонович совмещал в себе блестящие хирургические способности с чертами учёного. У Якова Соломоновича было пять учеников, воспитанных им на Колыме. Первым из них был Николай Иванович Герасименко, будущий профессор, крупнейший торакальный хирург. Попав в лагерь, он стал учиться хирургии у Меерзона и достиг в ней больших успехов. Вместе с Меерзоном он разработал способ лечения отморожений и написал монографию «Клиника и лечение отморожений», ставшую сейчас библиографической редкостью. Иллюстрации к этой книге выполнены заключённым-художником. Освободившись из лагеря в 1948 г., Герасименко сумел приехать в Москву и попасть на приём к главному хирургу Советской Армии академику Бурденко. Ознакомившись с представленным ему материалом, Бурденко ахнул – такого материала не было в то время ни у кого в мире.

Полупьяная, малограмотная, сознающая свою безнаказанность и свою значимость, вершительница судеб миллионов людей, бездушная, бесчеловечная – такой я воспринимал ВОХРу колымского периода своей жизни. И уж она делала всё для того, чтобы превратить своих подопечных в выродков. Лагерь никого ничему не научил – это справедливо отметил вечный сиделец, один из великих писателей земли русской Варлам Шаламов. А он этот вопрос изучил досконально! Поколения советских людей были морально искалечены, их были миллионы.

(Юрий Шапиро. Колыма и колымчане (из воспоминаний)//

Здравый смысл. Зима,2005/2006, №1 (38))

Кто поднимет 10 пудов — тот морально, именно морально, нравственней, ценней, выше других — он достоин уважения начальства и общества. Кто не может поднять — недостоин, обречен. И побои, побои — конвоя, старост, поваров, парикмахеров, воров.

Состояние истощения, когда несколько раз задень человек возвращается в жизнь и уходит в смерть.

Умирающему в больнице говорит сердобольный врач: — «Закажи, что ты хочешь». — «Галушки», — плача говорит больной.

Все это — случайные картинки. Главное не в них, а в растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня все четче, что можно, оказывается жить без мяса, без сахару, без одежды, без обуви, а также без чести, без совести, без любви, без долга. Все обнажается, и это последнее обнажение страшно. Расшатанный, уже дементивный ум хватается за то, чтобы «спасать жизнь» за предложенную ему гениальную систему поощрений и взысканий. Время успешно заставило человека забыть о том, что он — человек.

(Фрагмент письма В.Т. Шаламова Б.Л. Пастернаку от 08.01.1956)

2. Рассмотреть фотографии той эпохи

3. Ответить на вопросы:

• Охарактеризовать образы врачей: отношение к своим обязанностям, обращение с заключенными.
• Почему Петр Иванович настаивает на шоковой терапии, а Сергей Федорович отказался присутствовать на этой процедуре?
• Оцените поведение врачей и мотивы их поступков.