"Говори обо мне: это брат мой". Размышление над повестью Анатолия Приставкина "Ночевала тучка золотая"
статья по литературе (7, 8, 9 класс)

«Говори обо мне: «Это брат мой»

Ещё раз о повести А.Приставкина «Ночевала тучка золотая»

Балыбердина Елена Владимировна,

 учитель русского языка и литературы

ГБОУ гимназия №74 Санкт-Петербурга

«…сделай со мною сию милость, в какое ни придём мы место, везде говори обо мне: «это брат мой»

Бытие. 20:12

И сказал Авимелех: вот, земля моя пред тобою: живи, где тебе угодно»

Бытие. 20:15

Казалось бы, мы всё или почти всё знаем о войне. О той, с момента окончания которой прошло почти три четверти века. О тех, которые разгораются и гаснут, не коснувшись нас.  А когда тебя не коснулось, возникает иллюзия, что, может, и не касается…

Но остался влажный след в морщине

Старого утёса…

Неужели жизнь человеческая испаряется, подобно тучке? А смерть? Во что превращается она? И кому какое дело до чужих смертей, не по нашей вине произошедших?

Пронзительная повесть Анатолия Приставкина, опубликованная в середине 80-х, на заре перестройки и гласности, открыла вещи не то чтобы простые и естественные, а, можно сказать, основополагающие, но затёртые от частого употребления и потому убранные подальше, про запас, который, как правило, не бывает востребован.

Ничуть не боясь показаться банальным, Приставкин вложил в уста своих героев с разной степенью искренности и убеждённости произносимые слова: «Плохих народов не бывает, бывают лишь плохие люди», «Если враг не сдаётся, его уничтожают», - и многое, многое другое, что произносят взрослые люди, знающие, что такое война и смерть, вовсе не храбрецы и не герои, а просто жертвы войны. И на фоне этих идеологически выверенных и очень правильных фраз гласом вопиющего в пустыне звучат беспомощные реплики двух мальчишек, русского и чеченского:

« - Там быэц стрылат, - с боязнью произнёс Алхузур.

  - А здесь чечен стреляет… - воскликнул Колька.

  - Выздэ плох!- вздохнул Алхузур. – А зычем оны стрылат? Ты пынымаш?

  - Нет, - сказал Колька. – Я думаю, что никто не понимает.

   - Но оны же болше… Оны же умыны… Тэк?»

Так, и у этих больших и умных взрослых есть ответ на вопрос, зачем они стреляют друг в друга, но всё дело в том, что Кольку Кузьмёныша, потерявшего брата-близнеца,  этот ответ никогда не удовлетворит, и он всё равно, с детской своей настойчивостью, будет и будет задавать свои «зачем?» и «почему?» А в безответном диалоге с распотрошённым Сашкой произнесёт об убийце: «…я, знаешь, Сашка, не стал бы его губить. Я только в глаза посмотрел бы: зверь он или человек? Есть ли в нём живого чего? А если бы я живое увидел, то спросил бы его: зачем он разбойничает? Зачем всех кругом убивает? Разве мы ему чего сделали?»

Простота и очевидность выстраданного, гибелью брата выкупленного Колькиного убеждения – поразительное писательское и человеческое открытие Приставкина. Он снова напомнил, что война – это в первую очередь братоубийство. Наивный взгляд одиннадцатилетнего детдомовца обращён к детству человечества, к тем библейским горам, куда после смерти облаками поплывут Кузьмёныши, «поплывут далеко-далеко, туда, где горы сходят в море и люди никогда не слышали о войне, где брат убивает брата».

Не от первородного ли греха на нас злоба к ближнему, к неузнанному брату своему? Тогда, кажется, на Кузьмёнышах и впрямь нет этого греха, потому что они, беспризорники, и не родились вовсе, и потому у них нет ни отца, ни матери, ни дня рождения даже.

Вот им-то, безродным и безгрешным, и предстоит пройти все круги ада, чтобы набрести на неожиданную и потрясающую мысль: «Все люди братья». Звучит по-библейски, да Приставкин и не скрывает, что исповедует истину Самой Главной Книги.  И в трагических перипетиях судьбы близнецов Кузьмёнышей то и дело возникают отсылки к Ветхому и Новому заветам. Даже сказочный Кавказ, ассоциирующийся у братьев с картинкой на пачке из-под папирос «Казбек», приобретает черты не то рая земного, не то земли обетованной, куда сперва нехотя, а затем всё с большим вожделением стремится голодная ребятня в надежде на сытую и вольную жизнь. Как от Великого Потопа, спасаясь из голодного Подмосковья, загрузившись, точно в Ноев ковчег, всякой твари по паре – по двое от каждого детдома, - дети отправляются туда, где их, правда, никто не ждёт. Двадцатый век вносит в Священную историю свои коррективы.

И когда земля обетованная, и сам рай оказываются ловушкой, так и продолжает напуганная ребятня следовать по неведомому пути, через чужую и враждебную ночь, через сполохи недалёкого огня, за беспомощным и добрым директором Мешковым – как некогда шёл за Моисеем его народ: «Он, наверно, спиной чувствовал, что вот так, за ним, ближе к нему, они лучше прикрыты и защищены. Слава Богу, что никто из них не мог в это время видеть его лица».

Надежды обманули. Путь в землю обетованную обернулся для ребятишек дорогой к собственной смерти, а для Сашки Кузьмина ещё и крестным путём: здесь, среди долин Кавказского хребта, обрёл он свою Голгофу, заплатив собою за новое учение - за то, чтобы оставшийся Колька, его вечная вторая половина, имел право назвать чеченского мальчишку (отец которого, вполне вероятно, мог быть убийцей Сашки) – «братом» и услышать в ответ: «Я, я Саск».И снова библейская реминисценция: своим братом Авраам просил называть себя Сарру в царстве Авимелеха.

Белобрысый Колька и чернявый Алхузур – действительно братья, породнённые жестокостью взрослой жизни. Побратимами  становятся и два страшных эшелона, встретившиеся на железнодорожных путях станции Кубань: в одном из них везут в обещанный рай подмосковных детдомовцев, во втором, только в ином направлении, депортируемых чеченских детей. «Поезда постояли бок о бок, как два брата-близнеца, не узнавшие друг друга, и разошлись навсегда».

Приставкин мудр в своём нежелании принять позу третейского судьи. За изображаемой в повести междоусобице он видит правду обеих сторон: самой страшной войны на плечах одних и осквернённых могил, которые ожесточённо защищают другие. Истина, утверждает писатель, где-то посередине. Она в том, что дорога из выковырянных из земли родового кладбища могильных плит ведёт в пропасть. Она в том, что ни один взрослый герой повести, сколько бы он ни жалел оголодавших сирот, руководствуясь кто сердечным сочувствием, кто хитрым расчётом, не преодолел в себе стереотипов взрослого мира, а иногда просто не смог найти силы для борьбы со злом.  Как, например, Регина Петровна, ни в чём не виноватая перед Сашкой и Колькой и одновременно виновная своей причастностью к несправедливому миру взрослых, допустивших смерть ребёнка.

Повесть Приставкина – крик совести, раненной этой смертью.