Выступление на научно-практической конференции
творческая работа учащихся по литературе (11 класс) по теме

Районная научно-практическая конференция памяти В.З. Власова и Н. В. Богданова

Женщина и война

в русской литературе ХХ века и в жизни

(учебное исследование по литературе)

Кашина Инга,

обучающаяся 11 класса

МБОУ ТСОШ №1        

им. Героя России М. Г. Ефремова

Афанасьева Е. И.,

научный руководитель,

преподаватель русского языка и

литературы        МБОУ ТСОШ №1        

им. Героя России М. Г. Ефремова

Таруса, 2015 г.

Содержание

Цель

Узнать как можно больше о женщинах и девушках, побывавших на войне, в литературе и в  жизни.

Задачи:

1. Познакомиться с литературой о подвиге  женщин на войне

2. Постигать азы научного подхода к освещению темы

3. Встретиться с женщиной - моей землячкой, прошедшей дорогами войны, и собрать материал о ней.

 I. Введение

           Я читала немало книг о войне. Но когда  наткнулась на произведения, подробно описывающие «женскую войну», мне стала очень интересна эта тема. Я захотела узнать как можно больше об этом, стала читать книги, рассказывающие о жизни женщин в военные годы, после чего поняла, что сама хочу узнать о войне от тех, кто видел весь  ужас своими глазами.

 Мне кажется, что всё, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово «милосердие». Есть и другие слова – «сестра», «жена», «друг» и самое высокое – «мать».

        Женщина даёт жизнь, женщина оберегает жизнь. А женские имена Вера, Надежда, Любовь? Так о многом они мне говорят.

        Издавна люди связывали с женщиной всё самое лучшее, что есть в человеке, и видели в женщине силу, способную помочь в трудную минуту и укрепить душевные силы. Женщина и жизнь - синонимы. Но есть слово женского рода, которое является полной противоположностью, это страшное слово «война». Война и женщина - парадокс. Однако ещё в давние времена были легендарные личности: кавалерист-девица Надежда Дурова, партизанка Василиса Кожина, в годы гражданской войны находились женщины в рядах Красной Армии, но в большинстве своём они не участвовали в военных действиях, а были медсёстрами  и врачами. Великая Отечественная война явила миру пример массового участия советских женщин в защите своего Отечества.

         Женщина и мир - вот гармоничное сочетание. Но если бы не было на войне женщин, их ласковых рук, женского терпения, любви и нежности, вряд ли была бы возможна мужская победа. Когда в жизнь мужчины врывается ужасное, кровавое, как закат, слово «война»- это страшно. Неизмеримо страшнее, если оно врывается в жизнь женщины, испокон веков воспеваемой писателями, художниками, музыкантами «как гений чистой красоты», образ божества, как символ любви, материнства, домашнего уюта и добросердечия.

        Образ женщины с большой буквы ассоциируется с образом Прекрасной Дамы А. Блока. Поэт преклоняется перед идеалом красоты и женственности и ощущает себя рыцарем, отдающим жизнь служению своей Даме.

        Что же происходит с ней, Прекрасной Дамой, доброй, милой, нуждающейся в защите сильного и надежного друга, в вихре войны и революции, в пламени «мирового пожара в крови», который большевики в далёком семнадцатом пытались раздуть на горе всем буржуям. Об этом узнаем мы со страниц произведений Б. Лавренёва,

А. Толстого, А. Фадеева, М. Булгакова, созданных в двадцатые годы прошлого столетия, по горячим следам гражданской войны.

 II. Тема женщины на войне в произведениях начала ХХ века

Б. Лавренев «Сорок первый»

        «Сорок первый» Б. Лавренёва - романтическая баллада с героями сильными и цельными, с сюжетом необычным и трагическим, прекрасная баллада, написанная яркими и чистыми красками.

        Бредёт, шатаясь и петляя в песках, по зимним холодным Каракумам отступающий отряд красноармейцев. «Двадцать три», что ушли с Евсюковым на север из смертного сабельного круга, красноармейцы как красноармейцы. А особая между ними Марютка.

        Круглая рыбачья сирота Марютка из рыбачьего посёлка. Марютка - тоненькая «тростиночка прибрежная», рыжие косы заплетает венком под текинскую бурую папаху. А глаза Марюткины косо прорезанные, с желтым кошачьим огнем.

        Автор выделяет Марютку, находит для её описания нежные слова, наверное, прежде всего потому, что она женщина. «Красноармейцы над Марюткой посмеивались, но в боях берегли пуще себя».

        Говорила в них бессознательная нежность, глубоко запрятанная под твердую скорлупу курток. Читаешь эти строки и понимаешь, что женщина в любых обстоятельствах, в любых жизненных ситуациях является для мужчины «маяком», к огню которого он вечно стремиться, Свет его даёт надежду, поддерживает силы в трудную минуту, озаряет жизнь любовью и верой, не даёт ожесточиться душе.

        Простая рыбачка Малютка и  интеллигентный офицер - её враг, пленник и возлюбленный - одинаково молоды и полны жизни, но один из них выражает устремление революционного народа к новым человеческим отношениям, чуждым корысти и жадности. А другой, удовлетворяется узким понятием о личном счастье. Каждый из них готов до последней капли крови с оружием в руках защищать свою позицию. Оказавшись волею стихии один на один на необитаемом острове, любовники-враги оказываются в положении невольного соревнования в своей человеческой ценности.

        «Робинзон и Пятница», - с улыбкой говорит поручик непонимающей Марютке. Робинзон и Пятница, союз которых соединяется не только человеческой потребностью в общении, не только благодарностью погибающего  к своей спасительнице, но и естественной здоровой страстью двух молодых, красивых людей. «Сорок первым» должен был стать на Марюткином смертном счету гвардии поручик Говоруха - Отрок. А стал первым на счету девичьей радости.

        Но кто же здесь «Робинзон», а кто «Пятница»? Синеглазый офицер с чувством привычного высокомерного превосходства, конечно, считает «Пятницей» Марютке - дикарку с наивной страстью к неграмотным, нескладным стихам, с варварским языком, не читавшей никогда Дефо, не знающей ни географии, ни истории. Но не образованный «Робинзон», а полуграмотный «Пятница» оказался во всех отношениях первой главной фигурой на острове. И не только потому, что Малютка более находчива, более приспособлена к невзгодам и случайностям, чем изнеженный барин, но и потому, что она обладает высоким душевным благородством и самостоятельностью, то есть духовной культурой. И выражается это не в словах - слова Марютке грубоваты и просты,- а в поступках: она спасла жизнь больному офицеру, она сделала жизнь на острове сносной, она наполнила сердце поручика счастьем и любовью.

        «Что ж, по-твоему, дать человеку умирать? Зверь я лесной или человек?» -застенчиво отвечает Марютка на благодарность выхоженного ею поручика. И всем своим поэтическим и простым обликом доказывает, что она - человек, да ещё какой человек! Она хороша такая, какая она есть, со своим жестким счётом убитых офицеров, со своим детским простодушием и наивной страстью к стихам, со своей прямотой и душевной открытостью.

        Разнеженный Марюткиной любовью, поручик мечтает, в случае если им удастся спастись, уехать с Марюткой на Кавказ, жить так  же, как здесь, на берегу моря, читать книги, учиться. Естественная человеческая мечта, но в тот момент она означала одно: отстраниться от бушующей на земле бури, переждать битву в тишине. «Так-с», - гневно и презрительно отвечает Марютка. «Значит, земля напополам трескается, люди правду ищут, в крови мучаются, а ты байбаком на лавке за печью будешь сказки читать? Стыдоба меня берёт, что с таким связалась. Слизняк ты, мокрица паршивая!..  Другие горбом землю под ноль распахивают, а ты? Ах, и сукин же сын!» - Продолжением спора морячки и офицера оказался роковой выстрел, которым уложила наповал Марютка своего возлюбленного, свою сорок первую жертву.

        И в этом эпизоде ярко проявилось женское, бабье в Марютке. Красноармеец Марютка помнила слова Евсюкова: «На белых нарвётесь ненароком, живым не сдавай». Но я чувствую, как трудно было женщине стрелять в своё «бабье» счастье…». Ахнула, закусила губы…, закричала отчаянным голосом». И теперь уже не боец Красной Армии, а женщина, возлюбленная»…шлёпнулась коленями в воду, попыталась приподнять изуродованную голову и вдруг упала на труп, колотясь, пачкая лицо в багровых сгустках, и завыла низким, гнетущим воем: «Родненький мой! Что же я наделала? Очнись, болезный мой! Синегла-а-азенький!»

        Вероятно, в жестокой революционной борьбе двух враждебных мироощущений погибают оба героя - молодые, прекрасные, созданные природой для любви и счастья. Их судьба - тяжелая и неизбежная плата за утверждение новых нравственных идеалов.

        Марютка дорога писателю, а вслед за ним и мне, не только своей отвагой, революционной убежденностью, чистотой щедрого сердца, но и своей страстной мечтой приблизиться к красоте, культуре, стать лучше и чище.

        «В образ Марютки, - говорил Лавренёв, - целиком вошла девушка-доброволец одной из частей Туркфронта Аня Власова, часто бывавшая в редакции «Красной звезды» со своими трогательными, но нелепыми стихами, которые мной и цитированы без изменений в повести. А Говоруха - Острок – такой же реальный поручик, захваченный одним из наших кавалерийских отрядов в приуральских песках. Я и свёл этих персонажей вместе, придумав робинзонаду на острове Барса - Нельшес».

А. Толстой «Гадюка»

 Трагически заканчивается рассказ А. Толстого «Гадюка». Если для героини рассказа Б. Лавренёва ответ на вопрос «Какое место я займу в наступающей жизни?» нашелся сразу: … «когда объявили по всем городам и сёлам набор добровольцев в Красную Армию, воткнула вдруг Марютка ноги в скамью, встала и пошла записываться в красноармейцы».

        Другие, как Ольга Зотова, готовившие себя в юности к уютной домашней жизни, к семейному счастью «в копоте, за кофейником», трагически теряют в водовороте событий родных, дом, детские мечты и вынуждены начать новую, совсем не похожую на прежнюю жизнь: «после чёрных дней, когда едва не помутился разум, она… нашла спасение: ненависть, мщение». «За эти дни она, должно быть, выплакала все слёзы, отпущенные ей на жизнь. Оборвалась её беспечальная, бездумная молодость. Душа покрылась рубцами, как заживленная рана. Она еще не знала, сколько таилось в ней мрачных и страстных сил».

        Для Ольги Вячеславовны приход в красноармейский отряд - это, прежде всего способ отомстить убийце её родителей, заглушить в боях страдания израненной души и, конечно же, быть рядом с человеком, который стал близким и дорогим-красным командиром Емельяновым.

        Читаю строки о том, «в эскадроне все называли Ольгу Вячеславовну женой Емельянова. Но она не была ему женой… Зотова-девица. Считаться женой было понятнее и проще…» И думаю о нравственной чистоте этих людей, которых окружала грязь, кровь, ужасы братоубийственной войны»… Молодые кавалеристы крутили носами, задумывались матерые, когда Зотова, тонкая и высокая, с темной ладной шапочкой волос, в полушубке, натуго перехваченном ремнём, позванивая шпорами, проходила в махорочном дыму казармы». Для всех бойцов она была только «братишкой». И, несмотря на то, что Ольга Вячеславовна стала лихой наездницей, научилась обращаться с шашкой и даже «угробила двух мужиков», она всё же оставалась женщиной, одна среди мужчин.

        И это большое неудобство в походной жизни. Не могла она вместе со всеми в жаркий день насладиться прохладной водой реки или пруда, ей приходилось выбирать местечко отдельно, и была она одинока. Для того чтобы облиться студеной водой у колодца, приходилось Зотовой вставать раньше других, бежать по студеной росе. В этих незначительных эпизодах мне видится сама противоестественность пребывания женщины на войне.

        Любовь Ольги Вячеславовны и Емельянова, по моему мнению, глубокая и чистая. Но не суждено этим людям быть вместе и быть счастливыми. В последнем бою перед своей гибелью Емельянов «… привлек ее за плечи – и стал целовать в глаза, в рот, в щеки. – Женой бы тебя сделал, Оля, да нельзя сейчас…понимаешь меня ты…» «Как птица, что мчится в ветреном, в сумасшедшем небе и вдруг с перебитыми крыльями падает клубком на землю, так вся жизнь Ольги Вячеславовны, страстная, невинная любовь, оборвалась, разбилась, и потянулись ей ненужные, тяжелые и смутные дни…»  «Жить было тошно и мрачно».

        Одинокая в этом мире, Ольга вновь оказывается на фронте в Сибири, и у писателя появляется совсем иное, чем в начале рассказа описание: «Ольга Вячеславовна была худа и черна, могла пить автомобильный спирт, курила махорку и, когда надо ругалась не хуже других. За женщину ее мало кто признавал, была уж очень тоща и зла, как гадюка».

        После войны Зотова жила одиноко и сурово. Но военная жестокость понемногу сходила с нее и проявлялась лишь внешне, в словах («сволочь недорезанная», «черт», «что вылупился»), в манере поведения («свирепые глаза, раздутые ноздри, непричесанная и мрачная, в клубную работу она внесла дисциплину и терминологию эскадрона, провоняла все помещения махоркой»). Люди ее не любили и даже побаивались. Один из жильцов сказал про нее: «Бывают такие стервы со взведенным курком…». Роза Абрамовна охала «Это какой-то демобилизованный солдат, ну разве это женщина?» И все же Ольга снова становилась женщиной.

        «… Зотова явилась на службу в черном, с короткими рукавами, шелковом платье, в телесных чулках и лакированных туфельках; каштановые волосы ее были подстрижены и блестели, как черно-бурый мех». И вновь появляется описание, в котором узнается Ольга Вячеславовна:

        «… Зотова была до жути хороша: тонкое изящное лицо со смуглым пушком на щеках, глаза как ночь, длинные ресницы…»

        Эта женщина ждала любви, заслуживала счастья, но не смогла справиться с цинизмом людей, окружавших ее, ненавидевших ее. Сонечка Варенцова вызывала смех у жильцов коммунальной квартиры своим рассказом о том, что Ольга Вячеславовна «при заполнении анкеты прописала вот такими буквами: «девица» А все говорят… жила чуть не со всем эскадроном».

        Прочитав эти строки, я ясно представила эту картину и острую пронзительную боль Зотовой. Разве имеют право люди, не прошедшие войну, кровь, смерть своего любимого человека, судить эту несчастную одинокую женщину? Вот где настоящая жестокость мещанского «болота», окружавшего Ольгу, и это оказалось страшнее военных сражений и походной жизни.

        Рассказ А. Толстого «Гадюка» заканчивается трагически. Израненная, кровоточащая душа Ольги Зотовой не справилась с  испытанием мирной жизнью, одиночеством, безответной любовью. Странно, но мне не жаль Сонечку Варенцову. А вот главную героиню рассказа Ольгу Вячеславовну мне хотелось бы видеть счастливой, веселой и радостной, потому что она глубоко несчастный, но чистый, нравственный, вызывающий у меня уважение человек.

        Марютка и Ольга Зотова – женщины, рукой которых убиты люди. Приняв во внимание обстоятельства, приводящие к такому трагическому завершению, вряд ли можно примириться с мыслью, что женщина, существо, которому Богом предначертано давать жизнь другим людям, может убивать и обрекать на смерть, пусть даже из чувства долга

                                                   А. Фадеев «Разгром»        

        Насколько мягче, добрее, женственнее героиня другого произведения о революции – Варя из романа А. Фадеева «Разгром».

        Варя, жена Морозки, «милосердная сестра» отряда, добрая и гулящая девушка.. «Она обшивала и обмывала весь лазарет. Чувствовалась в ней большущая любовь к людям… Она была немножко сутула и бледна, а руки ее излишне велики для женщины. Но ходила она какой-то особенной походкой. Неплавной, сильной, и голос ее всегда что-то обещал».

        «Она слишком много «крутила» с мужчинами – со всяким, кто мог хоть немножко обходиться без чужой помощи». Но ведь в госпитале больше не было женщин.

        А насколько отличается поведение Вари в обществе мужчин от поведения Марютки и Ольги Зотовой. Да и мужчины здесь не заботятся об этой женщине, не относятся к ней как к «братишке», а наоборот, каждый старается взять свое от единственной женщины в отряде.

        Варя ведет себя очень распущенно, не контролирует свои чувства и эмоции, и это вызывает в моей душе неприязнь к ней, даже чувство некоторого отвращения. Возникает вопрос, почему всё это происходит? И думаю, что она просто несчастная в любви, в семье, да и слишком беспечна и добра.

        «Круглыми», простыми были отношения Морозки с женой. В семейную жизнь он принёс черты грубости и похабства, которые на шахте считались обязательным проявлением «мужского достоинства» в отношениях с женщинами. «Парни на руднике редко ласкали девушек, а только сходились с ними; за всю совместную жизнь он поцеловал её только один раз - в день их свадьбы,- когда был сильно пьян и соседи кричали «горько».

        Объяснение с Варей вдруг заставляет Морозку по-новому почувствовать, насколько он связан с ней. И это так и есть, потому что под корою грубости и бездушья в нём живёт, пусть не осознанное и неразвившееся, но человеческое чувство к жене. И в этом же разговоре у Вари вырывается наружу «крик души», когда она заговорила быстро и возбужденно: «…ну, чего ты храбришься, что толку в лихости твоей? За три года ребёнка не сделал - только языком треплешься, а туда же… Богатырь липовый…»

        А может быть, появление ребенка изменило бы поведение Вари? И вся энергия молодой, недолюбившей женщины перешла бы в любовь материнскую, и была бы Варя очень ласковой, заботливой, доброй матерью? Вот и мечется её душа, ищет. Кому нужна она будет, как ребенку, кому нужна будет её ласка и забота. «За трудную и терпеливую жизнь, где мужчин было так много, что невозможно было их отличить по цвету глаз, волос, даже по именам, Варя ни одному не могла сказать: «желанный, любимый». Мечик был первый, которому она  сказала эти слова. Ей казалось, что только он, такой скромный, красивый и нежный, способен удовлетворить её тоску материнства и что полюбила она его именно за это. И если с другими, ничего не значившими для неё мужчинами, всё было просто, то в отношениях с Мечиком Варя была очень сдержанна и скромна»… В тревожной немоте она звала его по ночам, искала каждый день неутомимо, жадно, стараясь увести от людей, чтобы подарить свою позднюю любовь, но никогда не решалась почему-то сказать этого прямо»

        Марютка любила мечтать и сочинять стихи о революции. А вот у Вари мечты «затаённые, задушевные, о которых никому нельзя рассказывать. Она представляла себе, как он появится на опушке - в шагреневой рубашке, красивый, стройный, белокурый немножко робеющий, - она чувствовала на себе его дыхание, мягкие курчавые волосы под рукой, слышала его нежный, влюблённый разговор».

        Может быть, Фадеев хотел показать своё отношение к любви на войне, как недостижимой или недопустимой, но не суждено Варе встретить свою любовь и быть счастливой.

        Варя в отношениях с Мечиком под конец начинает понимать, что предмет её - впервые в жизни целомудренной, чуть сентиментальной  влюблённости - в сущности, существо чёрствое и гораздо более грубое, чем её внешне грубый муж.

        «У неё не хватало мужества сразу сознаться в этом, не  так легко было выбросить всё, чем долгие дни и ночи она жила-страдала, наслаждаясь, и ощутить в душе внезапную, ничем не заполнимую пустоту». «Полезно для революции, на пользу Советской власти»- именно с этой точки зрения определяет автор «доброе и злое» в характерах своих героев. Морозка, Варя - по справедливому его суждению - неповинны в тех пороках, которые привиты им капиталистическим обществом. В жизни большинства простых трудовых людей при капитализме есть много трудного, тёмного, грешного, а Фадеев, как художник-коммунист, считает, что не нарушает верность человека революции, народу, не нарушает его связи, его единства с ним,- это зло временное, побеждаемое и изживаемое в процессе революционной борьбы.

        Скучное, серое существование, изнурительная работа на шахте, замужество без сердечного влечения, невозможность иметь детей, а позднее - полная походных испытаний и трудностей жизнь в партизанском отряде не ожесточили её, не закрыли душу для любви. От Вари исходит  «чувство какой-то бесцельной, но и всеобъемлющей, почти безграничной доброты и нежности» в её ласке, обращённой к раненым в госпитале, к Мячику «чувствуется что-то материнское». Эти строки можно отнести и к Марютке. В  главах, где описывается болезнь Говорухи - Отрока, она предстаёт перед нами заботливой и отзывчивой женщиной, ласковой и открытой, как будто не было по - снайперски убитых людей, добровольного отказа от бабьего образа жизни и деторождения».

        Марютка беспомощно плакала, но продолжала бороться своими силами за жизнь больного поручика. Гладила вьющиеся волосы Говорухи - Отрока, нежно шептала «- дурень ты мой, синеглазенький!» В ответ на слова поручика о том, что он кадет-враг, Марютка махнула рукой и засмеялась: «Ты уж враг? Руки поднять не можешь, какой тут враг? Судьба моя с тобой такая». Говоруха - Отрок оценил заботу о себе взволнованной фразой: «Ты прямо золото, Маша! Лучше няньки!» Ведь Марютка не только высушивала намокшую махорку, так как знала, что у курящего»…опосля болезни ещё пуще на табак тяга», но и без жалости пожертвовала на завертку свои стихи.

        Варя не  участвовала в боевых действиях и всегда была только женщиной, от которой требовалось выполнение только женской работы, ласки, заботы о раненых, а Марютка в одной ситуации безжалостный боец-красноармеец, а на острове обыкновенная женщина - «хранительница очага», нежная возлюбленная.

В Варе нет того слепого фанатизма, который поднимает руку Марютки на убийство любимого и при этом именно она, в числе немногих оставшихся в живых людей после прорыва из окружения, будет продолжать дело погибших  Морозки, Метелицы, конечно, юного Бакланова - сражаться за революцию.

        Интересна для меня оказалась, история прообраза Вари. По мнению литератора Клиповича, под команду Левинсону Фадеев отдал не «особый коммунистический», к которому «прикипел» сердцем. И не отряд Петрова-Тетерина или Мелехина, где он начал свой боевой путь, и не воссозданное в своих реальных, идущих от жизни чертах и уменьшенное до размеров одного отряда сложное, живое, противоречивое единство, каким было партизанское движение Приморья.

        В своём собрании сочинений т. 3 стр. 134 А. Фадеев пишет: «Единственной женщиной «Особого коммунистического» была сестра одного из бойцов - Ситникова. Она была связистом отряда, очень удобным, потому что никто из врагов не мог предположить, что скромная, застенчивая девушка может выполнять такие ответственные задания. Иногда она могла задержаться у нас несколько дней; тогда стирала нам бельё, чинила одежду. Она была очень тихой и неразговорчивой. Я и сейчас помню её, сидящей на нарах, согнувшейся над иглой. И все понемножку ухаживали за ней. А она - безответна. Разве уж только что на какой-нибудь удачный ход младшего Кокорковича она вдруг вскидывала на него свои тёмные ресницы, в глазах её появлялось выражение лукавства, и она начинала тихо-тихо смеяться, показывая белые зубы. Я уже сказал о том, все её любили. Но отношение к ней было товарищеское, в совершенно особом мужском смысле. Ведь нас было около сотни, молодцов, оторванных от своих семей, от жен, невест. Но никогда ни один из нас не допустил себя по отношению к Вере до грубости, по молчаливому, не писанному какому-то соглашению, не полагалось объясняться в любви. После, когда отряд вошел в город, она вышла замуж за младшего Кокорковича и уже не расставалась с отрядом». В «минуты роковые» встречают Марютка, Ольга Зотова, Варя большое, сильное, настоящее чувство, войной, несомненно, обострённое, усиленное, не желающее ждать «завтра», которого может не быть и – для этих героинь не бывает. Чувство яркое, всепоглощающее, ибо на войне каждый день - последний, каждый взгляд прощальный. Любовь «военная», трагическая, но любовь, потому что «только ею… держится и движется жизнь», неизменно выходящая победительницей во всех войнах.

 2.Женщина на Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. в русской литературе

На самой страшной войне двадцатого века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых и стреляла из «снайперки», бомбила, ходила в разведку, брала «языка». Женщина убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на её землю, на её дом, на её детей. «Не женская это доля - убивать», - скажет одна из героинь книги С. Алексиевич.

        В Великую Отечественную войну в армию было направлено, по сведениям статистики, около 500 тысяч девушек. Таковы цифры. Их мы знаем. А за ними судьбы, целые жизни, искорёженные войной: потеря близких, женское одиночество, невыносимая память военных лет. Об этом мы знаем меньше.

        К. Симонов «Живые и мёртвые»

Так уж случилось, наша память о войне и все наши представления о войне - мужские. Это и понятно: воевали то в основном мужчины, но это и признание неполного нашего знания о войне. Хотя и о женщинах, участницах Великой Отечественной войны, написаны сотни книг, одной из которых является трилогия К. Симонова «Живые и мёртвые».

        Центральное место и в трилогии, и во всём творчестве Симонова занимает рассказ «Солдатами не рождаются», завершенный в 1964 годы. Писатель вновь вернулся к боям за Сталинград, о которых писал в повести «Дни и ночи». В отношениях между комбатом Синцовым и военврачом Таней Овсянниковой можно увидеть продолжение некоторых эпизодов из жизни комбата Сабурова и воен-фельдшера Ани Клеменко. Однако роман по богатству своего содержания, по ширине охвата исторических событий, по своей социальной проблематике решительно отличается от повести.

        Таня Овсянникова всего на год моложе Синцова и, следовательно, вместе с ним представляет симоновское поколение. Военного опыта у неё ещё меньше, чем у Синцова, а как женщина, обучавшаяся такому мирному ремеслу, как зубоврачевание, она ещё дальше от суровой солдатской профессии. Уже это предопределяет её значение в романе, основная тема которого - формирование характера на войне, воспитание войной.

        В конце романа Симонов показывает Таню в лагере военнопленных, который наши войска отбили у фашистов. Симонов посчитал необходимым сообщить, что он не выдумал этот лагерь,- так страшно даже читать о нём. А Таня работала там, она шагала по его территории, всё пространство которой сплошь покрывали трупы. «Ледяные, полуголые, они лежали с закинутыми друг на друга руками и ногами, так что даже нельзя было разобрать, что кому принадлежит». И медики, приехавшие спасти тех, кто остался жив, вынуждены ходить прямо по мёртвым.

        «Таня первые несколько шагов ещё выбирала, старалась не ступить на голову или лицо. А потом, не выдержав зрелища застывших, затоптанных, вывернувшихся мертвых голов, закрытых и открытых мёртвых глаз, пошла, спотыкаясь, задевая за что-то, боясь только одного - упасть!- и все время неотрывно глядела вперёд, на черневшую впереди дыру землянки. Она шла по людям, шла по тому, что было раньше людьми».

        Симонов рассказывает и о военном враче, мужчине, который  оказался во власти истерического отчаяния. Так контрастно высвечивается мужество Тани, впрочем, очевидное и само по себе. Для того, чтобы хрупкая маленькая женщина, у которой одна мысль о чужой боли вызвала искренние неутешные слёзы, проявила бы такую твердость и выдержку, была необходима школа войны. Таня прошла такую школу сначала в окружении, потом в партизанском отряде. Но автор не ограничился этим. До приезда в Сталинград он испытывает свою героиню и картинами мирной тыловой жизни.

        Таня увидела в Ташкенте людей, которые каждодневно совершают подвиг, тем более удивительный, что он обычен и незаметен. Они сутками не выходят из цеха, мерзнут и голодают, но обеспечивают фронт оружием. И эта тяжелая, напряженная, изматывающая работа - удел женщин, подростков, стариков. Это удел матери Тани, и нужно сказать, что в образе Ольги Ивановны драматизм тыловой жизни достиг высокой степени концентрации.

        У матери и дочери всё совпадает: противники, нравственные принципы, сила характера. И это, несомненно, один из способов обобщения действительности, выражение типических черт советского человека

        Маленький докторше нужно было побывать в Ташкенте. Оказывается, тыл тоже способен дать уроки мужества. Познакомившись и с теми, кто помогает воевать, и с теми, кто пытается кормиться чужой бедой, Таня научилась энергичнее отстаивать свои гражданские позиции. Но Симонов вовсе не стремится к тому, чтобы характер докторши воспринимался как однозначный. Сразу после мучительной работы по спасению советских людей, каким-то чудом еще не погибших в фашистском аду, автор перебрасывает Таню в лагерь для отвоевавшихся немцев. И тут ей опять нужны силы - для того, чтобы спасать вчерашних врагов от голодной смерти, не допускать случайных эксцессов, не мстить и не позволять этого другим: «видно, она такая русская натура» - приходилось удивляться не только другим, но и в самом себе. Она пробовала ожесточить себя, воскрешая в памяти партизанскую жизнь. Но воспоминания о тех немцах там, в ненавистном немецком тылу, всё равно не помогали ей ожесточиться против этих немцев здесь, в её госпитале. Госпиталь был немецкий, но она привыкла за эти дни думать о нём, как о своём. Так и говорила вслух: «Моим немцам жрать надо», моим немцам. Дожили, называется!

        Если без всякой иронии вдуматься, до чего же дожила Таня на самом деле, то выяснится, что противоречивость её поступков чисто внешняя. Маленькая докторша всегда руководствуется едиными гуманистическими принципами, которые составляют самую суть её чистой и сильной души. Она ненавидела и убивала фашистов, когда в этом была высшая справедливость и необходимое условие защиты Родины. Она борется за жизнь «её немцев», раз они перестали быть врагами и насильниками и теперь на неё возложена ответственность за то, чтобы они не умирали. Таня поступает именно так, как предсказывал член Военного совета армии Захаров: «Мы отходчивые. Сдадутся - и будешь им раны перевязывать… А я буду тыловиков гонять, чтобы пленным в котёл до грамма всё, что положено. А не обеспечат - шкуру буду спускать».

        Так словами Захарова доказывается типичность поведения Тани, типичность её характера, в котором нет ни малейшей щели между долгом  и её внутренним убеждением, между обязанностями и желаниями. От этой цельности и идёт её бескомпромиссное правдолюбие. Когда она не устаёт повторять: «надо - правду», то, что за этим стоит нечто большое, чем её личная честность. Таня воистину бесстрашна в своей верности правдолюбие, бесстрашна во всём. Так, она не боится признаться себе, что просто стосковалась по мужчине, не стыдиться первой прийти к Синцову, когда поняла, что полюбила его, а впоследствии не побоялась и расстаться с ним, когда услышит, что жива Маша, его жена. Когда между Таней и Синцовым встаёт тень Маши, она оказываются в очень трудном положении. Синцов любил свою жену, любил нежно, преданно, и Маша была вполне достойна этого чувства. Таня первой сказала Синцову, что Машу казнили. Сама сообщила Синцову, что он вдовец, и сама вышла за него замуж. Когда партизанский командир Каширин сообщил Тане свою оглушительную новость, то он очень удивился: «Ему показалось, она сдерживается, чтобы не заплакать». И он сказал фразу, вполне понятную и естественную «Чего ты? Не реветь, а радоваться надо». И тогда у Симонова мы читаем слова, которые при всей их сдержанности и внешней неброскости отлично раскрывают психологический драматизм происходящего: «Я радуюсь,- продолжая дрожать всем телом, сказала Таня». Горькие муки испытывает она, теряя любимого человека, но иначе поступить она не может. Ни на какие компромиссы с правдой, ни на какие отступления от своих суровых нравственных принципов она не способна.

        «Надо правду», - это для Симонова и жизненный и эстетический принцип, получающий самое убедительное подтверждение в героической нравственности маленькой докторши. Но далеко не  сразу сформировался её характер, такой человечный и богатый в конце романа. Когда сама Таня говорит, что она «стала солдатом», то в этой фразе содержится по крайней мере, два смысла: во-первых, она оказывается в одном лагере с Синцовым, в лагере глубоко мирных штатских людей, которых фашистское нашествие заставило взяться за оружие; она сразу почувствовала себя по-человечески богаче, весомее, значительнее. Уже в самом начале романа командарм признаётся врачу Барановой: «Не могу привыкнуть к тому, что убивают и ранят женщин. Хотя пора бы». Мысль о противоестественности присутствия женщин на войне всё время преследует Серпилина и, в частности, диктует его отношение к Тане. Только раз он сорвался: «Если б родила, на пушечный выстрел не подпустил бы к войне. А постоянно он руководствуется другим - горьким сознанием необходимости… Я лично считаю, что по гроб обязан каждой женщине, которая пошла на фронт».

Б. Васильев «А зори здесь тихие…»

В нашей критике обычно считается, что трагизм этой темы - женщины на войне - открыл читателям Борис Васильев. В самом деле, трудно переоценить силу воздействия его произведений, не только знаменитой повести «А зори здесь тихие», но и удивительного по своей жизненной правдивости рассказа «Ветеран». Но будет только справедливо, если история литературы не забудет о роли Симонова, который предвосхитил многие моменты творчества Б. Васильева. Так, прачки, ставшие героинями «Ветерана», не могут не напоминать о девушках, помогавших «маленькой докторше» спасать наших солдат в лагере смерти под Сталинградом, а старшина Васков кажется одним из тех, кто учился воевать у генерала Серпилина.

        Мне страшно брать в руки книгу Б. Васильева "А зори здесь тихие", ведь из того, что я прочла перед этим - нет произведе ния, где было бы так глубоко передано основное противоречие между "войной" и женщиной. Я знаю сюжет этой книги, мне знакомы героини, так как уже не впервые её читаю, и от этого ещё сильнее «стальной обруч» сжимает сердце.

Я не могу без слёз и содрогания души читать это произведение. Открыв первую страницу, я не могу справиться со своей памятью, кото рая воскрешает содержание последней страницы. И это усиливает мой ужас, невозможно что-либо изменить, вернуть. Я не хочу, чтобы когда-нибудь война могла повториться.

Вновь и вновь читаю страшные строки: «Федот Евграфович заплакал. Слёзы текли по грязному небритому лицу, он трясся в ознобе, и смеялся сквозь слёзы, и кричал:

Что, взяли?.. Взяли, да? Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!...А не прошли вы, никуда не прошли. Сдохните здесь, все сдохните!»

Вдруг, я ловлю себя на мысли, а если бы это произошло со мной и с девчонками - хохотушками, моими одноклассниками? Нет!!! Этого не должно быть никогда! Пусть над нами всегда будет ясное, мирное небо, пусть миром правят доброта, и любовь.

Героини произведения Б.Васильева - Рита Осянина, Евгения Комелькова, Лиза Бричкина, Соня Гурвич, Галя Четвертак. У каждой из них была своя дорога на фронт. Но побуждение одно - спасти Родину. И же лание одно - спасти Родину.

«Старший лейтенант Осянин погиб на второй день войны, в утренней контратаке. Рита узнала об этом уже в июле, с павшей за ставы чудом прорвался сержант-пограничник. Риту хотели отправить в тыл, а она просилась в бой. Её гнали, силой запихивали в теплушки, но настырная жена заместителя начальника заставы старшего лейтенанта Осянина через день снова появлялась в штабе укрепрайона. В конце концов взяли санитаркой, а через полгода послали в полковую зенитную школу. Теперь Рита была довольна: она добилась того, чего хотела. У неё была работа, обязанность и вполне реальные цели для ненависти. А ненавидеть она научилась тихо и беспощадно.

        У Евгении Камельковой немцы расстреляли маму, сестру, братишку. Евгения видела всё - эстонка спрятала её в доме напро тив. Сестрёнка последней упала - специально добивали.

«Лида Бричкина попала на оборонные работы. Всё лето рыла окопы и противотанковые укрепления, которые немцы аккуратно обходили, попадала в окружения, выбиралась из них и снова рыла, с каждым разом всё дальше и дальше откатываясь на восток. Позднее, осенью, она оказалась где-то за Валдаем, прилепилась к зенитной части...»

«Соня Гурвич была незаметной и исполнительной - попала в зенитчицы случайно. Фронт сидел в глухой обороне, переводчиков хватало, а зенитчиц нет. Вот  её и откомандировали вместе с Женькой Комельковой».

«Война застала Галю Четвертак на третьем курсе библиотечного техникума, и в первый же понедельник вся их группа в полном составе явилась в военкомат. Группу взяли, а Галю нет, потому что она не подходила под армейские стандарты ни ростом, ни возрастом. Но Галя не сдавалась, упорно штурмовала военкомат и так беззастенчиво врала, что ошалевший от бессонницы подполков ник окончательно запутался и в порядке исключения направил Га лю в зенитчицы».

Они такие разные эти девушки-зенитчицы, с какой любовью ав тор знакомит нас с ними. «Осянина строга. Не засмеётся никогда, только поведёт чуть губами, а глаза по-прежнему серьёзные оста ются. Странная была Осянина. Жила затянутая ремнём. На самую последнюю дырку затянутая. Мужчин для неё не существовало. Один был мужчина-тот, что вел в штыковую поредевшую заставу на втором рассвете войны. Рита Осянина среди других девушек, не знавших ни любви, ни материнства не выделялась. Вот почему исчезала Рита по ночам, вот почему «откочевывала» в городишко сахар, пшённый кон центрат, а когда и банки с тушенкой».

Рита - мать, она сделала всё возможное, чтобы увидеть своего единственного сынка.

Шальная от удач Рита бегала в город по две-три ночи в неделю: почернела, осунулась. Женька укоризненно шептала в ухо: Завралась ты, мать! Налетишь на патруль, либо командир какой заинтересуется, и сгоришь.

-Молчи, Женька, я везучая! У самой от счастья глаза светятся. И в самые роковые минуты Рита думает не о себе, а о нём, маленьком, самом родном человеке на всей земле.

«Холодная черная бездна распахивалась у её ног, и Рита мужественно и сурово смотрела в неё. 0на не жалела себя, сво ей жизни и молодости, потому что всё время думала о том, что было куда важнее, чем она сама. Сын её оставался сиротой...» Последняя просьба, обращенная к Васкову, была об Алике, трёхлет нем сыне.

Евгения Комелькова—полная противоположность Рите, но именно благодаря ей, кончилось Ритино старательно охраняемое одиночество.

«Высокая, рыжая, белокожая. А глаза детские, зелёные, круглые, как блюдце. Васков с восхищением говорит о глазах Женьки: Опас ные глазищи, как омуты». Девушки в предбаннике как на чудо, гля дели на неё:

-Женька, ты русалка!

-Женька, у тебя кожа светится.

-Женька, с тебя скульптуру лепить. Ты же без лифчиков ходить можешь.

- Ой, Женька, тебя в музей нужно. Под стекло на черном бархате...

Рыжая Комелькова, несмотря на все трагедии, была чрезвы чайно общественной и озорной. По выражению Васкова:

-Ох, хороша девка, не приведи бог влюбиться, хороша!»

    Автор среди героинь выделяет Евгению в эпизодах, которые показывают красоту и прелесть этой девушки.

«Федот Евграфович спустился вниз - под скалой Комелькова волосы расчесывает. Распустила - спины не видно. Стала гребенку вести - руки не хватает: перехватывать приходиться. А волос густой, мягкий, медью отливает. И руки у неё плавно так ходят, неторопливо, покойно».

И даже после труднейшего перехода через болото она пытается сбросить с себя усталость, искупавшись в ледяной воде. По восторженному визгу и смеху Васков понял, что это Женька. Своими шутками и веселостью она помогает переносить тяготы похода окружающим её людям. Такая она боец Комелькова: прекрасная красавица, весёлая, надёжный товарищ.

        Евгения вошла в жизнь не только Риты Осяниной. В трудный момент для Гали Четвертак, когда реальный мир фронта оказался суровым и жестоким, и требовал не героического порыва, а неукоснительного исполнения воинских уставов, Галина от этого растерялась, скисла и тайком      плакала по ночам, появилась Женька, и мир снова завертелся быстро и радостно.

А Галине очень была нужна помощь кого-нибудь сильного, уверенного в себе, ведь в отделении её называли «замухрышкой». «Худощавая, востроносая, косички из пакли и грудь плоская, как у мальчишки. Женька её в бане отскребла, причёску соорудила, гимнастёрку подогнала-расцвела Галка. И глазки вдруг засверкали, и улыбка появилась, и грудки, как грибы, выросли. Галина Четвертак была подкидышем, и даже фамилию ей в детском доме дали: Четвертак. Потому что меньше всех ростом вышла, в четверть меньше. Галина прославилась в детском доме тем, что любила сочинять о себе красивые сказки, всё окружать таинственностью, но после того как обман раскрывался, её долго дразнили и презирали. А не врать Галя просто не могла. Собственно, это была не ложь, а желание, выдаваемое за действительность. И появилась на свет мама - медицинский работник, в существование которой Галя почти поверила сама.

Образ Гали - образ беззащитной, мечтательной, хрупкой и душой и те лом девчонки. И если о других героинях можно сказать, что это сильные духом женщины, то Галя - ребёнок, нуждающийся в опеке, ласке и заботе окружающих ею людей.  Она обречена на гибель; в её душе живет «животный» страх,  парализующий её волю, страх, появившийся в её душе с момента скоротечного боя и уже не оставлявший её.

        Галя Четвертак настолько испугалась, что и выстрелить-то ни разу не смогла. Лежала, спрятав лицо за камнем и уши руками зажав, винтовка в стороне валялась.

А Женька быстро опомнилась:  била в белый свет, как в копейку. Попала- не попала: это ведь не стрельбище, целиться некогда. Другое стояло перед глазами : серое заострившееся лицо Сони, полузакрытые, мертвые глаза её и затвердевшая от крови гимнастер ка. И... две дырки на груди. Узкие, как лезвие. Она не думала ни о Соне, ни о смерти - она физически , до дурноты ощущала проника ющий в ткани нож, слышала хруст разорванной плоти, чувствовала тяжелый запах крови. Она всегда жила в воображенном мире активнее, чем в действительности, и сейчас хотела бы забыть его, вычеркнуть - и не могла. И это рождало тупой, чугунный ужас, и она шла под гнё том этого ужаса «ничего уже не соображая».

Галина, угловатая и неловкая, да и проблем с ней хватает, при переходе через болото потеряла свой сапог, пришлось Васкову мастерить ей чуню, к тому же заболела, напугав Федора Евграфовича тем, что будет в его распоряжении небоеспособный боец.

Другое дело Лиза Бричкина. «Коренастая, плотная, то ли в пле чах, то ли в бёдрах- не поймешь, где шире. И вообще ничего, такая всегда пригодится, здорова, хоть паши на ней.»

Васков, проверив, как обустроились бойцы, характеризует Лизу так: «Вот толковая девка! Бывалый человек». И не хотелось ему от неё вы ходить. «Уж больно девка лесная была, уж больно устроилась уютно, тянуло, как от родимой русской печки, что привиделась ему сегодня в дрёме. А Лиза действительно была «лесная», ничего в жиз ни она не видела. Все девятнадцать лет прожила в ощущении завтраш него дня. С четырнадцати лет она научилась великому женскому чувству «ждать».

«Вырванная из школы болезнью матери, ждала сначала возвраще ния в класс, потом свидания с подружками, потом- редких свободных вечеров на пятачке возле клуба летом...

Потом случилось так, что ей нечего оказалось ждать... Так уходило детство, а вместе с ним старые друзья. А новых не было, потому что никто, кроме дремучих лесников, не заворачивал на этот затерянный в лесах кордон.

«Соня Гурвич родом из простой штатской семьи. Отец её простой участковый врач. Семья у них была очень дружная и очень большая. В университете Соня донашивала платья, перешитые из платьев сестер серые и глухие, как кольчуги. И долго не замечала их тяжести, потому что вместо танцев бегала в читалку и во МХАТ, если удавалось достать билет на галёрку. Проучилась в университете Соня недолго: всего год. А потом надела форму. И сапоги -на два размера больше. «Соня была незаметной и исполнительной, круглой отличницей и в школе, и в университете. Любила стихи. Соню и Галю автор показывает, в сравнении с Лизой, «пигалицами городскими». А Васков с теплом и заботой говорит о Гурвич: «Худющая, как весенний грач. «Ах, заморыш ты воробьиный, по силам ли горе на горбу у тебя?»

Разные бойцы, с разными судьбами достались старши не Васкову в подчинение. Когда на разъезд прибыло первое и второе отделение третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона для охраны объекта.

«Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и стар шина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в собственный дом: боялся шепнуть не то, сделать не так, а уж о том, войти куда без стука, не могло быть теперь и речи, и если он забывал когда, об этом, сигнальный визг немедленно отбра сывал его на прежние позиции. Ночами зенитчицы азартно лу пили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днём разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-нибудь тряпочки. Подобные украше ния старшина считал неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову.

- Демаскирует.

- А есть приказ, - не задумываясь, сказала она.

- Какой приказ?

- Соответствующий. В нём сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить бельё на всех фронтах. Зенитчицы выполняли свой солдатский долг, оставались при этом женщинами.

«Молодое, легкое, кокетливое бельё было Женькиной слабостью. От многого она могла отказаться с легкостью, потому что её ха рактер был весел и улыбчив, но подаренные матерью перед войной гарнитуры упорно таскала в армейских вещмешках. Хоть и получала за это постоянно выговоры, наряды вне очереди и прочие солдатские неприятности». Войне не озлобила, не ожесточила главных героинь.

Рита Осянина, заботясь по-женски о Васкове, говорила ему:-«Вы бы поспали пока, товарищ старшина. На зорьке раз бужу».

Рита улыбнулась. И опять посмотрела длинно, как бабы на ребят смотрят. Гурвич тоже была по-женски внимательна к Васкову. В одном их эпизодов, чтобы Васков не сидел на голом камне, Соня вдруг задержалась, быстро шинельку свою подсуну ла. Интересно, как меняется отношение Васкова к своей «гвардии» по мере развития событий.

И если в начале книги мы читаем «строй нечего сказать: у одной волосы, как грива, до колен, у другой какие-то бумажки в голове. Вояки... У половины сапоги на тонком чулке, а у другой половины: портянки намотаны, словно шарфики.

Женщине несвойственно интересоваться оружием, во всяком слу чае, героиням произведения, это их отличает от мужчин, потому что оружие для них это что-то притягательное, поэтому Васков «сорок минут преподавал ,как портянки наматывать. А ещё сорок-винтовки чистить заставлял. Они в них ладно, если мокриц не развели...» Васков размышляет: «Эх, бабы, бабы, несчастный вы народ». Мужикам война - как зайцу курево, а уж вам-то...»

Но вот мы читаем строки, когда поисковая группа переходит болото Васков подбирает довольно лаконичное, точное описание: «Молчит его «гвардия». Пыхтит, ойкает, задыхается. Но лезут. Упрямо лезут, зло».

Васков брёл медленно, приноравливаясь к маленькой Гале Чет вертак- Хоть и женский пол, а молодые, силёнка какая - никакая имеется. Только бы не расхворались: вода-лед. Васков чувствует заботу об этих сметливых девчонках, ответственность за сохранение их жизней. Поэтому переживает Федот Евграфович самый настоящий страх.

«Эх, пулемёт бы сейчас с ножным диском и толковым вторым номером! Даже бы не дегтярь- автоматов бы тройку да к ним мужиков посноровистей. Но не было у него ни пулемётов, ни мужиков, а была шес тёрка смешливых девчат, да пять обойм на винтовку. От того- то обливался потом старшина Васков в то росистое майское утро».

По мере развития действия девушки становятся Васкову всё ближе и ближе. «Ну, девчата, одни вы у меня!» Эту похвалу они заслужили за свою идею с «лесорубами», да и воплотили они её в жизнь замечательно. И вот, когда всё прекрасно складывалось, воз никла, опасность обнаружения обмана. Женя Комелькова совершила героический поступок.»... Пышная Комелькова вышла на каменистый, залитый солнцем плес к воде.

Ах, хороша она была сейчас, чудо как хороша! Высокая, белотелая, гибкая - в десяти метрах от автоматов. Шатнула в воду и, вскрикнув шумно и весело. начала плескаться. Брызги сверкали на солнце, скатывались по упругому буйно-молодому телу, а комендант, не дыша, с ужасом ждал очереди. Вот сейчас, сейчас ударит - и переломится Женька, всплеснёт руками и... Совершить ей этот поступок было нелегко, и   это вызывает у меня ещё большее уважение. Ведь смогла же эта прекрасная юная женщина переступить жуткий страх, а ведь он был в её душе. Васков сел рядом и вдруг увидел, что она улыбается, а глаза, настежь распахнутые, ужасом полны, как слезами. И ужас этот жи вой и тяжелый, как ртуть. Боец Комелькова, закрывши лицо, скор чившись, сидела на земле, и круглые плечи ходуном ходили под узкими ленточками рубашки...»

Тяжело переживают женщины смерть на войне: будь то подруга или первый немец, убитый ими. Защищая жизнь Васкова, Евгения Комелькова прикладом по голове первый раз в жизни уби ла человека.

«Васков не трогал Комелькову, не окликал, по себе зная, что первая рукопашная всегда ломает человека, преступая через естественный, как жизнь закон «не убий». Тут привыкнуть надо, душой зачерстветь, и не такие бойцы, как Евгения, а здоровые мужики тяжело и мучительно страдали, пока на новый лад перек раивалась их совесть. А тут ведь женщина по живой голове при кладом била, баба, мать будущая, в которой самой природой ненависть к убийству заложена.

Обнаружив Соню убитой, Галя закричала, затряслась после окрика Осяниной, стала на колени возле Сониной головы, тихо плакала. А Рита только дышала тяжело, а глаза сухие были, как уголья.

Рита и Женька- такие разные ,но объединяло их одно качество- умение верить в лучшее. «Рита ждала Васкова спокойно, твёрдо веря, что ничего не может случиться. Всё её воспитание было направлено на то, чтобы ждать счастливых концов : сомнение в удаче её поколения равнялось почти предательству . Ей случалось, конечно,  ощущать страх, и неуверенность, но внутреннее убеж дение  в благополучном исходе было всегда сильнее реальных обстоятельств.»

«Женька вообще никогда не расстраивалась. Она верила в себя и сейчас, уводя немцев от Осяниной, ни на мгновение не сомневалась: всё окончится благополучно. И даже когда первая пуля ударила в бок, она просто удивилась. Ведь так глупо, так несуразно и неправдоподобно умирать в девятнадцать. А немцы ранили её вслепую, сквозь листву, и она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны. Стреляла лёжа, уже не пыталась убегать, потому что вместе с кровью уходили и силы. И немцы добили её в упор, а потом долго смотрели на её гордое и прекрасное лицо.» Евгения Комелькова погибла в перестрелке, пытаясь спасти жизнь Рите. Рита, тяжело раненная, зная. что её ожидает смерть, застрелилась, что бы не быть обузой Васкову.

Галя Четвертак не смогла побороть свой страх и выско чила на немцев. «Коротко ударил автомат. С десятка шагов ударил в тонкую, напряженную в беге спину, и Галя с разлёту сунулась лицом в землю, так и не сняв с головы заломленных в ужасе рук. Последний крик её затерялся в булькающем крике, а ноги ещё бежали, ещё бились, вонзались в мох носками сапог.» Какая неле пая и страшная смерть!

Но больше всего поразила меня и привела в ужас смерть Лизы Бричкиной, которая погибла в болоте. Подвела ее женская импульсивность , чувственность , эмоциональность.

«Лиза думала о словах Васкова -после споём с тобой, Лизавета. Вот выполним боевой приказ и споём-, и улыбаясь, стесняясь того могучего незнакомого чувства, что нет-нет да и шевелится в ней, вспыхивая на упругих щеках. И, думая о нём ,она проскочила мимо приметной сосны, а когда у болота вспомнила о слегах, возвращаться уже не хотелось,и Лиза быстро выбрала подходящую жердь.»

Сцена гибели Лизы страшна. Это ужасно, непоправимо. Ведь Лиза могла дойти, могла остаться живой! Лиза была одна, ей некому было помочь, болото поглотило её молодое тело. «Жуткий, одинокий крик долго звенел над ржавым болотом. Лиза долго видела это синее прекрасное небо. Хрипя, выплёвывая грязь,  тянулась, тянулась к нему, тянулась и верила... И до послед него мгновения верила, что завтра будет и для неё.»

Не было свидетелей гибели Лизы Бричкиной, и невозможно определить место её гибели.

А вот Соню Гурвич похоронили оставшиеся в живых Женя, Галя, Рита, Васков и даже отметили на карте её место гибели, чтоб после войны поставить памятник. Погибла Соня от удара ножа в грудь.

«Бежала без опаски по дважды пройденному пути, торопясь при тащить ему, старшине Васкову, махорку ту, трижды клятую... Не достал нож до сердца с первого удара, на мужика рассчитан был: грудь помешала. Высокая грудь была, тугая..."

Васков думает о смерти Сони, что могла нарожать она дети шек, а те- бы внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточ ки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества, перере занной ножами...»

Казнил себя Васков за смерть своих девчат, последних  непременно уберечь он должен, обязан был перед совестью своей мужицкой и командирской. Хватит тех, что погибли, По горло хватит, до конца жизни. Не уберёг Васков последних. А может ,автор таким образом протестует против при сутствия женщин на войне? Женщина ранена войной на всю оставшуюся жизнь, так как не может она никогда забыть пережитого там. А Васков всё же вернулся к своим девчатам вместе с сыном Риты Осяниной, навестить могилу

                С. Алексиевич «У войны не женское лицо»

Всё, что было прочитано мною до того, как я взяла в руки книгу Алексиевич «У войны не женское лицо», произведения художествен ные, а сейчас передо мной книга документальная, и оттого читать её очень тяжело, ведь за каждым рассказом живёт свидетель этой страш ной войны.

В ней собраны рассказы не знаменитых снайперов и не про славленных лётчиц или партизанок, а обыкновенных девушек, каких много. Но именно в их сознании, по мнению автора, хранится то, что мы высоко именуем - народной памятью. «Когда посмотришь на войну нашими, бабьими глазами», так она страшнее страшного, -сказала Алек сандра Иосифовна Мишутина, сержант, санинструктор. В этих словах простой женщины, которая всю войну прошла, потом вышла замуж, роди ла троих детей, теперь нянчит внуков, и заключена главная идея книги.

В оптике есть понятие "светосила" - способность объектива хуже- лучше зафиксировать уловленное изображение. Так вот, жен ская память о войне самая «светосильная» по напряжению чувств, по боли. Она эмоциональна, она страстна, насыщена подробностями, а имен но в подробностях и обретает свою неподкупную силу документа. Женская память охватывает тот материал человеческих чувств на вой не, который обычно ускользает от мужского внимания. Если мужчину война захватывает как действие, то женщина чувствовала и переносила её иначе в силу своей женской психологии: бомбёжка, смерть, страдание - для неё ещё не вся война. Женщина сильнее ощущала, опять-таки в силу своих психологических и физиологических особенностей, перегрузки войны- физические и моральные, она труднее переносила «мужской»быт войны. И то, что она запомнила, вынесла из смертного ада , сегодня стало уникальным и духовным опытом, опытом беспредельных человеческих возможностей, которые мы не вправе предавать забвению.

Пушкин, публикуя в «Современнике» отрывок из записок На дежды Дуровой, писал в предисловии: «Какие причины заставили мо лодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, ко торые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений - и каких ещё? Наполеоновских! Что побудило её? Тайные, семейные огорчения? Вос паленное воображение? Врожденная неукротимая склонность? Любовь?» Речь шла только об одной невероятной судьбе, и догадок могло быть множество. Совсем другое в Великую Отечественную войну в армии служило восемьсот тысяч женщин,  а просилось на фронт их ещё больше.

«Мы пошли на фронт, потому что «мы» и родина- для нас это было одно и  то         же»,- вспоминает Тихонович П. С., зенитчица, одна из героинь книги ,их пустили на фронт потому , что на весы истории было брошено: быть или не быть народу -стране? Ведь для того, чтобы победить всем, народу всему победить, надо было стремиться победить каждому в отдельности.

Собранные вместе рассказы женщин    рисуют облик войны, у которой совсем не женское лицо. Они звучат как свидетельства-обвинения фашизму сегодняшнему и фашизму будущему. Фашизм обвиняют матери, сестры, жены. Фашизм обвиняют женщины. Так какие же они были, девочки сорок первого, как уходили на фронт? Сами они вспоминают, что были обыкновенными школьницами, студентками. Но в один день мир для них разделился на прошлое - то,  что было ещё вчера: последний школьный звонок, новое платье к выпускному балу, каникулы, студенческая практика , первая любовь, мечты о будущем … И войну. То, что называлось войной, обрушилось прежде всего необхо димостью выбора. И выбор между жизнью и смертью для многих из них  оказался простым, как дыхание.

Из письма москвички Зинаиды Ивановны Пальшиной, рядовой, связистки:… «Я добровольно пошла на фронт. Как было не пойти? Нельзя было не пойти. Все шли. Только на фронт. Другой мысли не было . . .» Этими словами можно объединить все воспоминания о том, как девушки попадали на фронт. У каждой из них была своя дорога, но цель одна- спасти Родину. И атаковывали они военкоматы, приписывали себе года,  шли на различные ухищрения,  но добивались, своей цели. Разве можно было удержать этих девчонок? Помните, как об этом у Юлии Друниной:

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушала, и не слышал

Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем Россия,

Не смогла сыскать…

 Серафима Ивановна Панасенко, младший лейтенант, фельдшер мотострелкового батальона:

- Я сама свердловчанка. Оттуда и на фронт ушла. Только мне исполнилось восемнадцать лет, как вдруг объявляют: «Война!» Помню. как люди плакали. Сколько видела людей в этот день, все плакали. Училась я на втором курсе фельдшерско-акушерской школы. И я сразу подумала:

«Раз война, значит,  нужно на фронт».  У меня папа старый коммунист, политкаторжанин. Он нам в детстве говорил, что Родина- это все, Родину, надо защищать. И я так была воспитана, что если я не пойду, кто пойдёт?»

Сколько разных воспоминаний я прочла, а в них судьбы людей, в книге опубликованы также и фотографии женщин,  а они так кра сивы своей молодостью, силой духа, верой в победу. Глаза с фотог рафий смотрят мне в душу, я вглядываюсь в их лица внимательно, думая о том, смогла бы я поступить также, смогла бы я, не задумываясь, отдать свою молодость, любовь, будущее во имя Родины?

Особенно поразили меня два снимка, помещенные рядом. На одном стоит, прислонившись к березе, девушка с прелестным, милым лицом, в бе лом платье и белой шляпе и подпись: « Лилия Будко, выпускница школы 1941 г.» А это ведь так близко мне.

На втором снимке эта же девушка, но уже в форме, а лицо не измени лось: мягкие черты, нежный и глубокий взгляд, красивый рот. Подпись следующая: «Лилия Михайловна Будко,  старшина, хирургическая сестра, 1941 год.

Когда я рассматривала эти две фотографии, вспомнились стихи Булата Окуджавы:

Ах, война, что ты подлая сделала:

Вместо свадеб разруха и дым.

Наши девочки платьица белые

Раздарили сестренкам своим.  

          А вот ещё две фотографии, расположенные рядом. На одной из них совсем девочка, ребёнок с волнистыми волосами, огромными умными глазами, красивыми и правильными чертами лица. Но подпись говорит о том, что это партизанская разведчица Люба Осмоловская, дата 1942г. А рядом фотография красавицы с лицом Мадонны,  держащей на руках младенца. Любовь Ивановна Осмоловская с дочерью 1948г. Радость моя настолько велика, что слова лишние.

Жизнь и красота, женское начало победило смерть, кровь, грязь!

« Как историк, я долго занималась войной,- рассказывала Вера Сафроновна Давыдова. – И  наконец среди вопросов, которые я себе задавала, был и этот: что заставило женщину пойти на войну? Я думаю, что это наша национальная черта. Не может наша женщина купать ребенка, гото вить обед, когда видит, что гибнет её страна, гибнет её народ. Ну, во -вторых, к началу войны уже сыграла свою роль эмансипация,

уравнение нас в правах с мужчинами. «И взвалили женщины на свои плечи  «неподъёмное» бремя войны. Женщины-сестры милосердия». Читать их воспоминания без слёз невозможно, женщины с военными специальностями, связистки, зенитчицы, лётчицы, снайперы, женщины -подпольщицы, женщины, работающие в прачечных и т.д., выполняющие «бабью» работу. В экстремальных условиях женщина, это хрупкое

эмоциональное создание, оказывалась сильнее, выносливее мужчины. Из воспоминаний Веры Сафроновны Давыдовой: - Делаем переход в тридцать -сорок километров... Лошади падают, мужчины падают, а женщина идёт, поет песни. Девчонки таскали с поля боя крепких мужиков, которые, когда были раненые, становились ещё тяжелее. В это трудно сегодня поверить.- Война это не женская работа. Вот мужчина превращал её в работу. А женщина не могла приспо собиться к этой работе, несмотря на свою выносливость, во много раз превосходящую мужскую, несмотря на его способность к адаптации, более гибкую, чем у мужчин, потому что она мать, она должна защитить, сохранить ребёнка, природа это учла. Но все равно она не могла привыкнуть к войне…

Женщины видели по-другому. Их война имела и цвет, и звук, и запах.

Поразили до глубины души воспоминания о фронтовых дорогах санинструктора Тамары Семеновны Умнягиной.

 –«После войны я несколько лет не могла отделаться от запаха крови, он преследовал меня долго и долго. Стану стирать бельё - слышу этот запах, стану варить обед - опять слышу... Подарил мне кто-то красную блузку, а тогда же это такая редкость, материала не хватало, но я носить её не смогла, потому что она красная... Вот этот цвет я воспринимать не могла. Не могла ходить в магазины в мясные отделы... У меня муж ходил за мясом. А летом совсем не могла оставаться в городе, старалась хоть куда-то уехать. Как только лето, мне кажется, что сейчас начнётся война. Когда солнце нагревало всё: деревья, дома, асфальт, - всё это запах имело, всё пахло для меня кровью. Что бы я ни ела, ни пила, не могла отделаться от этого запаха! Даже чистое бельё постелю, а оно мне кровью пахнет...»

Вспоминает санитарка Александра Иосифовна Мишутина: «...Попала я на передовую, в армейский госпиталь при двадцать второй армии. И я, которая до войны не могла разжечь примус, я ра ботала в санпропускнике. Раненые прибывают, мы их сортируем, одеваем, раздеваем, бреем, моем. Они беспомощные. Вся грязная работа на нас. О войне много книг написано, фильмов снято и о женщинах - лётчицах. «В бой идут одни старики», и о зенитчицах «А зори здесь ти хие», о медсестрах, и о подпольщицах «Вызываю огонь на себя», «Моло дая гвардия», но вот то, что я прочла в главе «Мы не стреляли», я прочла впервые. Читаю воспоминания Нины Яковлевны Вишневской, стар шины, санинструктора танкового батальона, и пробирает меня озноб до самых костей, я не могу согреться. Читаешь это как художественную книгу, и не хочется верить, что это всё правда. Потому что попала на фронт эта маленькая девочка после восьмого класса школы, спрятанная под брезентом и после долгих перепитий её всё-таки оставили в танковом батальоне, хотя девчонок обычно не брали. «Танки часто горели. Танкист, если остаётся живой, весь в ожогах. И мы обгорали, потому что, вынимая горящего, в огонь лезешь. Очень трудно человека вытащить из люка, особенно башенного стрелка. «И опять возвращается она к самому мучительному: «Страшно было не то, что тебя убьют, а то, что умрёшь, не узнав жизни, ничего не изведав. Это было самое страшное. Мы шли умирать за жизнь, ещё не зная, что такое жизнь. Санинструкторы в тан ковых частях гибли быстро. Для нас место в танке не предусмотрено, вцепишься поверх брони, и только об одном мысль, чтобы не затянуло ноги в гусеницы. И надо следить, где танк загорится. Туда бежать, ползти… На фронте нас было пятеро подружек: Люба Ясинская, Шура Киселева, Тоня Бобкова, Зина Латыш и я. И все девчонки погибли...

Перед боем, в котором Любу Ясинскую убили, мы с ней сидели ве чером, обнявшись, разговаривали. Это был сорок третий, год. Дивизия наша подошла к Днепру. Она мне вдруг говорит: «Ты знаешь, я в этом бою погибну...» Вот есть у меня такое предчувствие. Ходила к старшине, про сила дать новое бельё, а он пожалел: «Ты же недавно получала». Пойдём завтра попросим вдвоём». Я её успокаиваю: «Мы с тобой два года уже воюем, нас теперь боятся». Но утром она меня всё-таки уговорила пойти к старшине, выпросили мы у него пару нового белья. И  вот у неё эта новая рубашка нижняя. Белоснежная, тут с завязочками такая... Она вся залита кровью... Вот это сочетание белого с красным, с алой кровью, - до сего времени у меня в памяти. Она себе так и представляла... Во многих воспоминаниях женщин красной линией проходят желания и на войне оставаться истинной женщиной. И даже в самые страшные минуты боёв они думали о том, чтобы не предстать перед смертью неподго товленными. Женщины закрывали лицо руками от пуль, даже мёртвыми они хотели выглядеть красивыми. Вот воспоминания Ольги Васильевны Корж, санинструктора кавалерийского эскадрона. - Женщина на войне... Это что-то такое, о чём ещё нет человеческих слов. Если мужчины видели женщину на передовой, у них лица другими становились, даже звук женского              голоса их преображал.

Всегда я старалась быть подтянутой, не забывать, что я женщина. И мне часто говорили: «Господи, разве она была в бою, такая чистенькая». Я помню, что очень боялась, что если меня убьёт, то я буду некрасиво выглядеть.  Я видела много убитых девочек … Мне не хотелось так умереть. Другой раз прячешься от обстрела и не столько думаешь, чтобы тебя не    убило, как прячешь  лицо, чтобы не изуродовало. Мне кажется, все наши девчонки так думали. А мужчины над нами смеялись, им это казалось забавным. Мол, не о смерти думают, а чер-те о чём...

        Интересно читать о женщинах- воинах в разделе «В нашем доме две войны живёт». Это рассказ о семейной паре Ольге Васильевне Подвышенской и её муже. Ольга Васильевна воевала в морской части на Балтике, была старшиной первой статьи. Муж её служил сержантом в пехоте. Ольга Васильевна вспоминает, что мужчине было легче ко всему приспособиться. А мы тосковали, страшно тосковали по дому, по маме, по уюту. У нас была одна москвичка, Наташа Жалина, её наградили медалью «За отвагу» и как поощрение - отпустили домой на несколько дней. Так когда она приехала, мы её обнюхивали. Ну, буквально становились в очередь и обнюхивали, говорили, что она домом пахнет. Такая тоска была по дому…

        «Сидели, если была минута отдыха, что-то вышивали, какие-то платочки, дадут нам портянки, а мы из них шарфики сделаем, обвяжем. Хотелось заняться чем-то женским. Вот этого женского нам не хватало. Просто невмоготу было. Ищешь любой предлог, чтобы иголку в руки взять, зашить что-нибудь, хотя бы на какое-то время приобрести свой естественный вид».

        «Мне кажется, что в войну мы как-то закаменели, никто по-настоящему ни разу не засмеялся, не порадовался. Нет, мы, конечно, и смеялись, и радовались, но всё это было не то, не так как до войны. И сколько была война, столько человек находился в каком-то особом состоянии, из которого нельзя было выйти».

Муж Ольги Васильевны признаётся: « Я многое из её рассказов запомнил и, как теперь говорят, «усек» для внуков. Часто им не свою, а её войну рассказываю. Им она интереснее. У меня больше военного знания, а у неё чувства. А чувства всегда ярче. Я хочу сказать, что это же самое, например, чувствовал и на войне. У нас тоже в  пехоте были девушки. Стоило хотя бы одной из них появиться  среди нас, как мы подтягивались. Но вы себе представить не можете, как хорош женский смех на войне, женский взгляд?

Я по сравнению с женой ничего не сделал для Победы, я мужчина, я был обязан. А их, девчонок, которые выдержали такую вой ну, их на руках носить надо. Это вам любой фронтовик скажет. Надо ли было пускать девушек на войну? Не знаю... Но они были на войне и сделали великое дело. Они, как и мы, носили кирзовые сапоги, тяжёлые шинели, спали на снегу. Умирали от пуль и осколков. Запомнил, как идёт Девятого мая по Ленинскому проспекту женщина, и у неё на празд ничном платье только одна медаль. Но медаль – «За отвагу»! Она идёт и стесняется. И у меня такое чувство - подойти к ней и обнять: «До рогая, моя, тебе за твою медаль до земли поклониться надо...» Мы все в долгу перед ними...» А вот другое мнение мужчин. Собеседники автора: Николай Борисович и Кочетков случайные попутчики по купе. Оба воевали - орденские колодки на пиджаках. Разговор с ними завязался о роли жен щины на войне. Николай Борисович, в прошлом командир сапёрного ба тальона нервничает, говоря на эту тему: «Я считаю, что незачем жен щине лезть на передний край. Хватает нас, мужиков. И потом с ними мас са хлопот: «Надо делать отдельный блиндаж, обставлять их командную деятельность кучей всякого рода девичьих дел.

- Значит, ваше мнение, что девушки лишь только лишние хлопоты при носили на войне?

- Нет, я этого не сказал. Если вспомнить историю, то все времена, рус ская женщина не только провожала на битву мужа, брата, сына, горевала, ждала их, но в трудное время сама становилась рядом с ними. Ещё Ярославна поднималась на крепостную стену и лила расплавленную смолу на головы врагов. Но у нас, у мужчин, было чувство вины, что девчонки воюют, и оно у меня осталось…  Вот вам один случай. Мы отступаем.

А это осень, дожди идут сутками. Возле дороги лежит убитая девушка, у неё длинная коса, и она вся в грязи... И такая неестественность этой смерти и того,  что женщина здесь с нами, посреди ужаса, грязи, хаоса. Я много видел смертей, а эту...

Другой собеседник Кочетков отвечает ему, что понимает: одно, когда ме дицинские сестры отстреливались, защищая раненых бойцов, но когда две женщины ползут кого-то убивать со «снайперкой» на нейтральной полосе - это всё-таки «охота». Я сам был снайпером. И сам стрелял... Но я же мужчина...

-Но она убивала врага, а не просто человека на улице?

 -Не знаю, не знаю...- нетерпеливо перебивает автора Кочетков.

В разведку я, может быть, с такой и пошел, а жены бы не взял... Нет... Чтобы моя жена была  снайпером -этого я представить се бе не могу, Мы привыкли думать о женщине как о матери, невесте.

Война- дело мужское. Николай Борисович, возражая ему, говорит о том, что девчонки на войне показывали чудеса героизма. Награжда ли их скупо. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжело раненных, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием,- медаль «За боевые заслуги», не говоря уже об орденах.

Кочетков вышел курить в коридор, разговор продолжался с  Николаем Борисовичем.

-Среди фронтовых девчонок было много красивых, но мы не видели в них женщин, хотя, на мой взгляд, это были чудесные девушки. Однако мы смотрели на них, как на друзей.

- Они вам не нравились?

-Что значит не «нравились»? Это были наши подружки, которые выволакивали  нас с поля боя. Меня дважды вытаскивали раненого. Как я мог к ним  плохо относиться? Но могли ли бы вы выйти замуж за брата? Это были наши  сестренки... Мне вспоминается Марютка, Ольга Зотова, девчата- зенитчицы, старшина Васков. Ведь в этих произ ведениях отношение мужчин к ним такое же заботливое, братское. То, что сказал Николай Борисович дальше, глубоко расстроило меня.

-Кончилась война, женщины - фронтовички оказались страшно незащищенными... Вот моя жена. Она - чудесная  женщина, мы с ней друж но живем тридцать пять лет. И она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на воину, за женихами, что у них у всех там были романы. Хотя на самом деле это честные были девчонки. После грязи, после вшей, после смертей хотелось чего-то красивого. Красивых женщин… У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, он демобилизовался и нашел себе другую, посмазливее. И он несчастлив со своею женой… Он теперь вспоминает ту, она бы ему другом была. Но после фронта он жениться на ней не захотел. Он ее четыре года только в стоптанных сапогах и мужском ватнике видел... А хотелось скорее забыть войну. Мы старались забыть всё. И девчонок своих забыли тоже...

В дополнение к этим размышлениям хочу добавить мнение Саула Генриховича Подвышенского, сержанта пехоты.

-Была ли на войне любовь?  те женщины, которых     встретили там, прекрасные жены, верные подруги. Кто поженился на войне, это самые счастливые люди, самые счастливые пары. Вот мы тоже друг друга полюбили с женой на фронте. Не буду отрицать, что было и другое, потому что долгая была война и много нас было на войне, но я больше помню светлого, чистого… А это, как говорится, не для печати. В этом мы сами себе боимся признаться…

Теме любви посвящен раздел книги «Только поглядеть один раз…» Это рассказ о любви, о чувстве, которого не должно было быть в ужасе, что называлось войной, -       счи тают одни, и которого не могло не быть,- говорят другие, ибо война, несмотря на все принесенные ею горести и лишения,- это тоже го ды человеческой жизни. И часто - самые молодые годы, природой пред назначенные для любви и счастья. Война могла убить одного из любящих, но она не могла убить любовь, желание любить и быть любимым.

В самых трагических ситуациях женщина выбирала жизнь, а зна чит - любовь. Будущее!

У них был свой опыт любви, и не сразу скажешь, чего в их чувствах оказывалось больше: любви или жалости, любви или самопо жертвования, женской гордости

«Раненых было так много, и всех было так жалко, что, когда ты ви дела, что беспомощна, что человек умирает... молодой, красивый муж чина умирает... хотелось успеть хотя бы поцеловать его. Что-то женское  для него сделать, если ничего не можешь сделать как врач.» -  В. В. Шевалдашева, военный хирург.

Из воспоминаний партизанки Евгении Викторовны Клиновской, всем своим видом как бы отрицающей, отвергающей для себя всякую женственность. Мужская стрижка, тяжелые женские руки.

Девчонки постарше говорили, что, мол, если бы даже все горе ло, все равно была бы любовь. А я не соглашалась. Вокруг раненые, вокруг стон... У мертвых такие желто-зеленые лица. Я не хотела сочетать любовь с этим. Мне казалось, что здесь любовь погибнет мигом. Без торжества, без красоты, какая может быть любовь? Кончится война, будет красивая жизнь. Вот такое было чувство». Но любовь была. Ею спасали. Она спасала. И без неё едва ли бы выстояли в этой страшной войне.

Конечно, там, на фронте, любовь была другая. Каждый знал, что ты можешь любить сейчас, а через минуту может этого человека не быть. У нашей любви не было сегодня, завтра... Уж если мы любили, значит любили. Во всяком случае, вот неискренности там не могло быть, потому что очень часто наша любовь кончалась звездой на могиле.

Я почему-то думаю,  я даже о себе могу это сказать, что на все ужасы там, на войне, многие из нас пережили самые высокие взлеты души. И это тоже естественно, потому что каждый день ставил выбор: жизнь или смерть. Там человек  проверялся каждый день. Это трудно было понять всем, кто не был на войне.

Мужчина возвращался - так это герой. Жених! А если девчонка, то сразу косой взгляд: «Знаем, что вы там делали…» И ещё подумают всей роднёй, «брать ли её замуж»? Честно признаюсь, мы скрывали, мы не хотели говорить, что мы были на фронте. Мы хотели снова стать обыкновенными девчонками. Невестами…»- со слов Нины Васильевны Ильинской, старшего сержанта.

И судьба же им выпала. Сначала надо было, чтобы хватило сил стать необыкновенными. Героинями! А потом, чтобы найти силы стать обыкновенными. Девчонками. Невестами.

Я восхищаюсь этими женщинами, их силой воли, необъятной любовью к людям, милосердием самопожертвованием. Им нечего стыдиться, они должны ходить с высоко поднятой головой. И никто не вправе осудить их, особенно те, кто не знал, что такое фронт, что такое смерть людей.

Самыми страшными воспоминаниями для меня оказались воспоминания женщин о материнстве или любви. Вспоминает подпольщица. Мария Тимофеевна Савицкая из города Слуцка:

-Я глядела на них во все глаза: они были молодые, весёлые, все время смеялись. Я только мечтала, чтобы я отомстила, чтобы я погибла, и обо мне написали книгу. Готова была всё сделать для своей Родины.

-Но у Вас был маленький ребёнок?

- Дочку я родила в сорок третьем. На болоте родила в стогу сена. Пелёночки на себе сушила, положу  за пазуху, согрею и опять пеленаю.

Вокруг все горело, жгли деревни вместе с людьми... Девять деревень сожгли в нашем районе.

Я сама огарки собирала, собирала подруге семью. Косточки находили, и где остался кусочек одежды, хоть окраичек какой, узнавали, кто это. Подняла я один кусочек, она говорит: « Мамина кофта...». И упа ла. Кто в простынку, кто в наволочку косточки собирал. Что у кого было чистое. И в могилку общую клали. Только косточки белые... После этого на какое бы задание меня ни посылали, я шла. Я хотела как можно больше помощи оказать. Ничего не жалела.

Ребенок у меня был маленький, три месяца, я с ним на задание ходила. Комиссар меня отправлял, а сам плакал: « Душа болит». Меди каменты из города  приносила, бинты, сыворотку... Между ручек и меж ду ножек положу, пелёночками перевяжу и несу. В лесу раненые уми рают. Надо идти. Никто не пройдет, везде немецкие и полицейские посты одна я проходила.

Теперь так рассказать трудно.. .Чтобы была температура, ре беночек плакал, натирала его солью. Он тогда красный весь, по нем сыпь, он из шкуры вылазит. Подхожу к посту: «Тиф, пан... Тиф...» Они кричат, чтобы скорее уходила: «Век? Век...» И солью натирала, и чесночок клала. А дитятко маленькое... С трех месяцев я с ним ходила на задание ...Ещё грудью кормила...

Как пройдем посты, войду в лес, плачу-плачу. Кричу! Так дитят ко жалко. А через день-два опять иду. Надо..."    

Продолжает воспоминания Марии Тимофеевны её подруга, подполь щица Мария Михайловна Матусевич. Слушала, плакала, о своем тоже без слёз не могла рассказывать.

«За три дня до войны родила я сыночка... Антона.. Люди кричат: «Война!» А мы в роддоме детей рожаем. И что я запомнила: мальчиков все рожали.

С первых дней, как пришли немцы, мы старались в лесу каждый патрон подобрать, оружие собирали. Мама не пускала:  «Куда ты с дитём на руках? Бога не боишься? – «А Бога эти боятся? - отвечала я. - Посмотри, что делают с нашими людьми...»

«Выведут молодых мужчин с хаты и возле порога расстреляют. Я была комсомолка. И не могла сидеть, сложа руки. Листовки разносила, сведения собирала. И всё с ребенком на руках. Две головы несла немцам. Сколько слёз моих было? Река…

Сыночек погиб. Без меня погиб, но по моей вине, я в партизанах бы ла, их с мамой сожгли. Я прибежала к нашей хате... Земля ещё тёплая была. . .Однако, что я нашла: граммочку костной золы. После войны, когда родила снова мальчика, молила бога, чтобы я его успела вырастить, чтобы он меня своими руками обнял и узнал, что я его мать. Такая я была больная от войны...»

А вот письмо москвички Марии Сергеевной Колесник, в войну старшего сержанта, зенитчицы: «Я видела, как горел Вильн ... Всё горело, даже камень горел. Осталось у меня в памяти, что горел красный камень какого-то костела. Первые три дня был страшный страх: кругом убитые, раненые, а я, беременная, живая. Бегу по дороге и помню, как мама говорила, что, если хочешь родить красивого сыночка, смотри только на красивое, слушай красивые песни. А я бегу и только пожары вижу, только смерть вижу, только кровь вижу. Думаю: «Кого же я рожу в таком ужасе?»

Сыночек мой долго не пожил. И я сразу попросилась в армию. И таких воспоминаний женщин много, они ужасны для меня, ранят глубоко и больно и заставляют думать о том, сколько же нужно сил, как надо любить свою Родину. Чтобы рисковать самым дорогим на свете. Ещё сотни лет будем разбираться: что это такое? Как найти слова, что бы это назвать? Толстой называл это скрытой теплотой патриотизма. Они говорят о себе проще: «нам зачем в этом разбираться, кто мы такие были. Нас воспитали, что Родина и мы - это одно и то же». А нам это надо понять, надо в этом разобраться, потому что мы их правнуки.

        Читая эту книгу и думая о том, как они могли всё это выдержать, смогли дойти до победы, смогли воевать? И уверена, что участие женщины в войне - этот факт женского самопожертвования в нравственном смысле бесценен.

Такие страшные строки прочитала я о войне, о войне не книжной, а о настоящей. Я долго не могла успокоиться, так глубоко тронула меня эта книга, воспоминания женщин пронзают насквозь. Закончить свой реферат хочется фразами из воспоминаний Ксении Сергеевны Осадчевой.

-Всё у нас сейчас восстановлено, всё утопает в цветах, а я изнываю от болей. Оттуда даже если живой придешь, душа болеть будет. Очень больно… У меня и сейчас не женское лицо. Я не могу улыбаться. Я ежедневно в стоне. За войну я так изменилась, что когда приехала домой, мама меня не узнала. Я прошла очень тяжёлый путь. На сегодняшний день нет ещё книг и фильмов, чтобы сравнить с тем, что я пережила.

   …И теперь на мирных перекрёстках,

        Вспоминая молодость свою,

        Многих

        Прежних девушек-подростков

        Я в солидных мамах узнаю.

        И прошу их:

    «Вы своим ребятам

        Не смущаясь говорить должны

        Что без нас, без женщин,

        В сорок пятом,

        Может быть, и не было б весны…»

Стихи рядовой зенитчицы Ноны Александровны Смирновой.

 III  Практическая часть. Выводы

Можно ли было победить народ, женщина которого в самый тяжёлый час, когда так страшно качались весы Истории, тащила с поля боя и своего раненого, и чужого раненого солдата!

        Можно ли поверить, что народ, женщина которого хотела родить девочку и верила, что у той будет другая, не её судьба, что этот народ когда - либо захочет войны? Разве во имя этого женщина жизнь спасала, мир спасала- была матерью, дочерью, женой, сестрой и Солдатом?

                Именно поэтому мне стало интересно найти в нашем городе женщину, участвовавшую в войне, и своими ушами услышать о трудностях и потерях тех лет.  В нашем городе живёт по сей день участница ВОв. Вот то, что я смогла узнать во время встречи с ней о её жизни и о войне, о «её» войне: « Яньшина Лидия Александровна родилась в 1923г. 17 июля. Жила в г. Мичуринске с родителями и младшим братом. Закончила Фельдшерско - акушерскую школу в родном городе. Был выпускной в июне 1941 г. А на следующий день объявили войну. Ей было18 лет, когда мобилизовали всех военнообязанных, Сначала попали на Западную Украину с самого первого года войны. Западная Украина не принимала русскую армию. Не давали хлеба, ни в чем не помогали.

        Девчонки-медсестры в тылу перевязывали раненых, откачивали умирающих, и даже приходилось самостоятельно делать операции. Бинтов не хватало. Их делали из простыней, вещей. Русские солдаты старались во всем помогать девчонкам, берегли их.

        На вопрос: «Приходилось ли вам когда-нибудь держать оружие?» смеется и отвечает: «Оружие всегда со мной было, пол -Европы с автоматом прошагала» .После мобилизации находилась сначала в тылу в Тамбовской области в селе Шапкино.

        Командование придерживало молодых неопытных медсестер, не спешило отправлять их на фронт. Но село сильно бомбили немцы, было много раненых.

        На второй украинский фронт попала в 1943 году операционной сестрой. Было очень тяжело, не спали сутками. Бой прошел, везут раненых, работали без передышки по несколько суток. Чтобы в нормальном состоянии оказывать медицинскую помощь, выпивали ампулу кофеина. Бывали под бомбежками. В палатках оперировали, начиналась атака. Первыми на операционный стол попадали их солдаты, поэтому было особенно тяжело оказывать помощь своим, кого хорошо знали.

        Вот как сама Лидия Александровна говорит о войне: «Плакала, много плакала на фронте, от этого никуда уж не денешься».

        На фронте познакомилась с мужем, он был на 21 год старше, также участник войны, впоследствии в апреле 1945 года поженились, прожили 33 года. Муж - Мазнев Ефим Васильевич, до войны жил в Башкирии.

        Победу встретили в Австрии, все кричали: «Ура». После войны родила сына. Имеет «Орден Красной звезды», Орден Отечественной войны «За взятие Вены»

        «Война людей сближала, держались все вместе»,- как бы напоследок говорит Лидия Александровна.

        Я восхищаюсь смелостью и мужеством женщин тех времен. И никогда не перестану гордиться своей  Родиной, воспитавшей таких достойных дочерей.

IV  Литература

Художественная литература.

Алексиевич  С. У войны не женское лицо.М.:Советский писатель, 1989.

Васильев  Б. А зори здесь тихие.М.: Ордена Знака почёта.

Лавренёв  Б. Сорок первый.М.:Детская литература, 1983.

Симонов  К. Живые и мёртвые.М.:Просвещение,1982.

Толстой А. Гадюка.М. : Художественная литература, 1985.

Фадеев А. Разгром.М.:Правда, 1987.

Критическая литература.

Книпович  Е. Разгром Фадеев.М. :Правда, 1987.

Леонов   В.Борис Лавренёв.М.: Правда, 1989.

Сахаров  В.Михаил Булгаков: Уроки судьбы..М.: Минская литература, 1988.

Старикова Е.О творчестве Б. Лавренёва.М.: Советская Россия, 1979.

Финк Л.Константин Симонов. Творческий путь.М.: Советский писатель, 1979.