Дневники писателя М.М. Пришвина
статья по литературе по теме

Л.В.Шостак, учитель русского языка и литературы ГОУ СОШМ861

Дневники писателя М.М. Пришвина

Михаил Михайлович Пришвин родился в 1873 г. 5 февраля под городом Ельцом Орловской губернии, а умер на 81-ом году 16 января 1954 года. Судьба его творчества довольно сложна: многие произведения Пришвина давно и широко известны и пользуются признанием читателей, а публикация дневника писателя в полном объеме началась совсем недавно.

Перед нами дневники Пришвина. Они охватывают полвека. Какое значение для самого писателя имели его записи, которые он любовно называл «мои тетрадки»? Дневники были для Михаила Михайловича не только зеркалом его собственной души, его вторым «я». Они были и кладовой, из которой он черпал материалы для своих профессиональных целей. Там собиралось все: темы, философские записи-обобщения, разработки художественных деталей будущих рассказов, записи услышанного народного слова. Иногда на странице дневника начинался набросок нового рассказа или повести, над которой в эти дни шла работа. Одни наброски так и остаются в дневнике, забытые автором, другие появляются в виде варианта в рукописи произведения. Все это на фоне и личных своих переживаний, и общественных событий записывалось изо дня в день. Из воспоминаний В. Д. Пришвиной, жены писателя, мы узнаем, что «с записной книжкой Пришвин не расставался ни ночью, ни днем - она лежала всегда возле постели на ночном столике. Трудно вспомнить такую ночь, которая не прерывалась бы осторожно зажигаемым огоньком маленькой настольной лампочки или электрического фонарика в деревенских условиях. Днем мы постоянно заставали его с записной книжкой в самой разнообразной обстановке. Один и в обществе людей, среди разговоров, во время прогулки на ходу Пришвин неожиданно вынимал свою записную книжку и с характерным выражением сосредоточенного внимания к неожиданно постигшей его мысли, вглядываясь то поверх очков, то на бумагу, как бы внезапно покидая своего спутника, делал короткую отметку карандашом. На следующее утро заметки дня с присоединением всего незаписанного, хранимого лишь в памяти, переносились из записной книжки в дневник за письменным столом, часто за ранним утренним одиноким чаем в обществе неразлучной с ним собаки».

Часто Михаил Михайлович ложился спать пораньше для того, чтобы скорее наступило утро, и он смог опять работать. Вызывала удивление и величайшее уважение эта неуклонная ежедневная работа над впечатлениями прошедшего дня ранним утром следующего.

Пришвин не позволял себе никаких скидок на настроение, обстановку, здоровье. В дневнике 1927 года сохранилась такая запись: «Татьяна Васильевна [дочь В.В. Розанова] говорила, что ей непременно надо идти ко всенощной, иначе завтра будет у неё тоска, и день в мучении пройдет. У меня бывает приблизительно так же, если я разрываю связь свою с наблюдениями в природе и не записываю в этом дневнике ничего».

Итак, не будет преувеличением сказать, что Пришвин в какой-то степени жил своим дневником, - это было его второе, отраженное существование, проведенное через сознание и приобретшее с годами четкую форму, сообщаемую жизни искусством. Что мы узнаём о М.М. Пришвине из его дневниковых записей?

Запись 1940 г. «Это было в 1932 году... Я стал усиленно искать себе где-нибудь в глуши избушку, чтоб купить ее и поселиться в ней одному. Много я пересмотрел везде избушек, уединенней всех и красивей была изба в деревне Спас-на-Нерли. Только случайно я не купил ее, и потом все так обернулось, что желанная избушка превратилась в квартиру в Москве».

Перед тем как получить в 1937 г. в Москве «желанную избушку»,- Пришвин приобрел себе в 1926 г. впервые после многолетней страннической жизни «небольшой рыженький домик с тремя оконцами на улицу». Это было в Троице-Сергиеве, ныне Загорске, в 70 км от Москвы. Труден был писателю в его годы путь по железной дороге из Загорска в Москву по всякому большому и малому делу. А дела требовали частых поездок: он много пишет и много печатается. Дела приходилось устраивать «обыденкой» - ночевать негде. Хранится черновик его письма от 21 марта 1931 года, адресованного в Союз писателей: «...после больших хлопот я купил в Сергиеве деревянный дом в три окошка и с тех пор живу в нем, устраивая литературные дела обыденкой, т.к. номера в гостинице всегда заняты. По натуре своей, положению и возрасту я не могу отбивать силой комнату у претендента, не имеющего приюта в Москве и начинающего карьеру. И мне отказывают под предлогом, что я не городской человек и удовлетворяюсь жизнью в природе. Но это неправда. Я живу «в природе» только потому, что стесняюсь чуть что добиваться себе жизни в Москве. Но вот я пошел навстречу общему зову писателя к производству и городу... Я жил на Урале, получил там много тем, разрабатывать которые могу только по городским материалам. Мне совершенно необходима в Москве комната, в которой я мог бы удобно работать и уезжать из Москвы без опасения за целость архива моего...».

Трудно преувеличить значение, какое имело получение отдельной квартиры в Москве - центре писательского «производства». «Художнику, - писал он, - запереться можно и надо от шума, от помех, но от жизни нельзя запираться, - ты должен слышать постоянно течение... Ты пишешь в уединении, но чувствуешь текущую реку... Ныне праздное уединение позорно».

Пришвин до предела увлечен новой для него темой города как копилки культуры. Через два месяца мы встречаем новую запись все о том же: «Если устроюсь в квартире своей, может быть, почувствую через предметы искусства дыхание истинной культуры человечества, как чувствовал через своих пташек дыхание матери-земли».

Наконец писатель получает ключ от долгожданного жилья. Это была квартира во вновь выстроенном писательском доме в Лаврушинском переулке. Она досталась ему на 6-м этаже с широким видом на еще не застроенное высокими домами Замоскворечье. Небо открывалось из огромных окон во всю его ширь и высоту. Что было еще ценного для Пришвина - это соседство с Третьяковской картинной галереей. В Москве сразу же рождается у Михаила Михайловича новая тема - ценности городской культуры. Он живо интересуется культурой, творимой в библиотеках, музеях, концертных залах... Пришвин с юношеским азартом целые дни посвящает хождению по музеям и букинистическим магазинам. Не прошло и недели с тех пор, как он поселился в Москве, и вот уже появляется такая запись: «В Москве опять ходил по музеям и сравнивал, что дает лес и что красота: не то ли это самое?» Так он сравнивает природу и искусство и ищет позицию, с которой можно было бы их для себя соединить.

Искусство в понимании Пришвина углубляет нашу душу и наши связи друг с другом. Какие желания владеют его увлеченным воображением? «Любую книгу прочесть и купить!» Вот и всё, что сейчас так страстно хочется автору. Запись в дневнике от 1 февраля 1938 г.: «Парень огромного роста, косая сажень в плечах, один принес на 6-й этаж 86 томов Энциклопедического словаря. Читать и много читать...» Соприкосновение с городской культурой рождает множество вопросов. Живя в природе, Михаил Михайлович получает ответы непосредственно от неё. В городе надо искать ответы в книгах. Вот, например, появляется в его кабинете копия бюста Антиноя. Он куплен в антикварном магазине вскоре после «встречи» с Антиноем в музее. И тут же немедленно разыскивается в букинистическом отделе Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. В тихом просторном кабинете с большими окнами, открывающими небо, идет у Михаила Михайлович беседа с самим собой: «Вечером смотрю на море огней и на небо чистое, как будто слушаю симфонию, и думаю, думаю о своём, а симфония где-то сама собой».

Выплывает постепенно тема - она и поэтична, и музыкальна, и ненова у Пришвина; она родилась для него еще в 1908 г. во время поездки в керженские леса, к озеру Светлояру, где, по народной легенде, затонул город Китеж. «Я хочу собрать град Китеж в Москве»- записывает Пришвин глубокой осенью в первый год своей жизни в лаврушинском доме.

Писатель работает, не теряет обычной строгой взыскательности к себе, он наблюдает, иногда иронизирует. Так не раз говаривал разным людям, что кабинет его в стиле XIX в. нужен только ради редакторов, «а то они меня и за настоящего писателя не считают».

Человек, посвятивший долгую жизнь вживанию в естественную вольную природу на той грани, где её не касается ни городское потребительство, ни городской эстетизм, такой человек в Пришвине был неистребим. Вот тут и началась очень скоро и всерьез борьба природы с городом в душе Пришвина. Позже в дунинском дневнике (в деревне Дунино автор жил последние годы) мы видим запись, звучащую как итог размышлений: «Вещи, собранные в моей московской квартире, имеют один недостаток: они не мои. Моих вещей как-то вообще нет, но в лесу деревья, цветы на лугах, облака на небе - это всё моё».

Лето 1940 г. семья Пришвиных провела в деревне Тяжино под Бронницами, где Пришвин снял избу у колхозника С. И. Грекова. Там была создана книга по дневникам, которые почти не подвергались авторской правке. Это была «Лесная капель». Новая книга была о радости и мире. Автор писал о красоте мира, когда на Земле разгоралась война. Это не сразу было понято. Вот почему Михаилу Михайловичу пришлось бороться за свою мысль и книгу еще целых три года, пока в разгар Великой Отечественной войны его мысль не восторжествовала: всем стало понятно, что именно радостью жизни и стремлением к миру питается наша Любовь к Родине и необходимость сё защиты. «Лесная капель» вышла в 1943 г. отдельным изданием и с тех пор заняла достойное место в нашей литературе.

Пришвин никогда не расставался со своим дневником. Измученный непрерывными бомбежками, осенью 1941 г. 68-летний писатель решил покинуть Москву и уехать в деревню Усолье под Переяславль-Залесский. При расставании с Москвой он захватил с собой только чемодан с рукописями дневников. Для него это были не только материалы его профессиональной литературной работы - это были куски его собственной жизни - плоть от живой плоти. «Страшной зимой 1941-42 г., когда враг подступал к Ярославлю, мы начали с населением рыть противотанковые рвы и готовить себе одежду и сумки со строго необходимым. Вот тут-то мы с Михаилом Михайловичем занялись дневниками. Мы тщательно заклеили их в тонкую эластичную резину, разрезав для этой цели резиновую лодку, и насмотрели глухое место в лесу, чтобы закопать их в последний момент. К счастью, опасность миновала. Враг не овладел нашим краем», - вспоминает В.Д. Пришвина.

Позднюю осень 1941 г. писатель переживал как рубеж, за которым стояло неизвестное будущее, либо не стояло ничего.

Пришвин записывает: «...Теперь даже один наступающий день нужно считать за всё время. Никто и никак теперь не может сказать - будет ли за этой жизнью в Усолье какая-нибудь другая, благополучная, но все равно эти дни суда всего нашего народа, всей нашей культуры, нашего Пушкина, нашего Достоевского, Толстого, Гоголя, Петра I и всех нас будут значительнее всех дней». Казалось бы, не до писательской работы было Пришвину тогда. И вдруг неожиданная, полная света и силы запись: «Утром, в полумраке, я увидел на столе в порядке уложенные любимые книги, и стало мне хорошо на душе. Я подумал: сколько чугуна пошло на Днепрострой, на Донбасс, и всё взорвано, страна пуста, как во время татар или в «Слове о полку Игореве». И вот оно, Слово! И я знаю: по Слову всё встанет, заживет. Я так давно был занят словом, и так недавно понял это вполне ясно: не чугуном, а словом всё делается». Подвиг его должен быть в труде - в труде над словом для всех, кто будет творить новую жизнь после войны. В дневнике есть запись: «Совершается на наших глазах злодейство... Мой долг - быть современным». Это значит, «быть с тем, кто участвует в создании нового времени, кто на это душу свою положил».

В годы войны Пришвин написал «Повесть нашего времени». Герои повести - солдаты, возвращаясь домой, приносят с собой новые отношения дружбы, где «не лукавятся, не таятся, где один миг тут отвечает за весь пуд соли». Эта сила разрывает привычные штампы отношений и одаривает человека высокой способностью «превращать себя в другого». Такое понимание вкладывается писателем в понятие дружбы, выстраданной на войне. Этой же силой высокой дружбы разрешается и любовный конфликт- соперничество двух за любовь к женщине. Поветь «Кладовая солнца», которая будет закончена по возвращении Пришвина из эвакуации, целиком насыщена впечатлениями от усольской природы и жизни.

В 14 км от Усолья сохранился дворец Петра Первого Ботик. Туда привезли спасенных детей из осажденного Ленинграда. Отопление на Ботике не работало, с ремонтом помещения возникли трудности. Михаил Михайлович тут же обратился по телефону из Усолья к А.Н. Толстому с просьбой о помощи, а сам отправился пешком на Ботик.

Тема человеческих страданий, тема материнского подвига во время войны - всё это соединилось теперь для писателя в лице матери - Родины. В дневнике запись: «Ленинградская страда перешла в народ и стала фольклором. Так я и написал «Рассказы о прекрасной маме».

Письмо от 29 апреля 1943 г. Было написано на фронте красноармейцем В. Борахвостовым и адресовано Пришвину в Москву. Бог весть, какими путями дошло оно в Усолье 16 июня. Боец пишет, как он в разгромленном врагом местечке нашел книгу совершенно незнакомого ему писателя Пришвина. Это был роман «Кащеева цепь». Читал её всю ночь при разрыве снарядов и мин. И так к утру прочел весь том. Он просил написать продолжение, чтобы прочитать его обязательно после войны.

Исследователь творчества Михаила Михайловича Пришвина А.А. Семенов пишет о свидетельстве знакомого ему человека, как в фашистском лагере для военнопленных заключенные бережно хранили и тайно передавали друг другу переписанную кем-то поэтическую миниатюру Пришвина «Птичик». Она воспринималась страдающими людьми как символ стойкости, бескорыстия в любви к родной земле.

Военные рассказы Пришвина, пронизанные тонким юмором, народной шуткой, лиризмом, обладают удивительной силой. В суровые дни войны настоящим сокровищем было слово, способное вызвать у человека чистую улыбку хотя бы на мгновение.

Итак, значительную часть литературного наследия М.М. Пришвина составляют его дневники. Это своеобразная летопись времени, в которое ему выпало жить. В этих дневниках боль и сомнения, попытка понять смысл происходящего, «связать времена», надежда на спасение нравственных ценностей, завоеваний отечественной культуры.

Читая дневники писателя, мы видим в нем не только тонкого лирика, но и глубокого философа, психолога, неутомимого труженика и прекрасного человека.

В дневнике последних лет есть запись М.М. Пришвина: «Завещание. Верно судить о писателе можно только по семенам его, понять, что с семенами делается, а для этого время нужно и время. Так скажу о себе (уже 50 лет пишу), что прямого успеха не имею и меньше славен даже, чем средний писатель. Но семена мои всхожи, и цветочки из них вырастают с золотым солнышком в голубых лепестках, те самые, что люди называют незабудками. Итак, если представить себе, что человек, распадаясь после конца, становится основанием видов животных, растений и цветов, то окажется, что от Пришвина остались незабудки.

Милый друг, если ты переживешь меня, собери из листков этих букет и книжечку назови «Незабудки».

Валерия Дмитриевна Пришвина, исследователь, биограф и мемуарист, близкий человек писателя, исполнила волю автора. Среди ее работ особо выделяется книга «Незабудки», составленная по дневникам писателя.

Каждую весну расцветают цветы с золотым солнышком в голубых лепестках и тянутся к солнцу. К произведениям Пришвина, как к солнцу, тянутся сегодня читатели. Мысли Пришвина протягиваются невидимыми нитями к новым поколениям.

В дневниках писателя во множестве разбросаны мысли, как зерна, многие из которых еще не проросли и требуют времени для своего всхода.