Исследования массовой культуры и изучения истории, антропологии и социологии в трудах Ю. Хабермаса, П. Бурдье, Р. Барта, М. Фуко, К. Гирца.
статья по истории

Переосмысливая массовую культуру. Исследования массовой культуры и изучения истории, антропологии и социологии. Особенности “публичной сферы”. Труды Ю. Хабермаса, П. Бурдье, Р. Барта, М. Фуко, К. Гирца.

Идеологическая функция массовой культуры заключается в способности этого типа культуры внушать своим потребителям взгляды, идеи и представления, определенным образом конструирующие понимание окружающей действительности. Идеологическая функция довлеет над другими функциями массовой культуры, в том числе над процессом передачи познавательной информации от источников, владеющих специализированным научным знанием, к получателю — массовой аудитории. Рассмотрим влияние идеологической функции массовой культуры на трансляцию специализированного научного знания в СМИ.

Аспектов идеологии, выделяемые Р. Бартом: претензия на универсальность, агрессивность, стремление к подавлению личностного сознания и отчуждению ответственности индивида, стереотипность, предлагающая набор узнаваемых клише (Барт, 1975: 114–163). Бросающиеся в глаза пересечения выделенных философом аспектов идеологии с сущностными особенностями массовой культуры, подтверждают чрезвычайную идеологическую насыщенность последней. К. Гирц: идеологии как «процесса символического образования».

По мнению М.Фуко массовая культура формирует у её потребителей пассивную оценку восприятия. Стремление к занимательности и развлекательности становится ведущим. Массовая культура основывается не на образе, ориентированным на реальность, а на системе имиджей, воздействующих на бессознательную сферу человеческой психики.

В XX столетии, однако, СМИ превратились в монополистические организации и в меньшей мере стали выполнять свою важнейшую функцию — доводить до общественности достоверную информацию. По мере того как СМИ во все большей степени выражают интересы класса капиталистов, они не столько распространяют информацию, сколько формируют общественное мнение.

У этого процесса есть много аспектов, некоторые из них рассмотрены в главе 6, но итог состоит в том, что по мере того как пресса становится средством рекламы и берет на себя функции пропаганды (даже в том случае, когда публикует, казалось бы, всего лишь репортажи), публичная сфера приходит в упадок. По тем же причинам — растущей коммерциализации и экспансии корпоративного капитала — сокращается роль литературы, ее функция становится преимущественно развлекательной, теперь это бестселлеры и блокбастеры, которые пишутся не для того, чтобы их критически обсуждали, а для того, чтобы потребляли. Касается ли дело издательств, прессы или играющего более важную роль телевидения, все они сегодня порабощены, «феодализированы», их задачей стало прославление капиталистического образа жизни. Что они и делают, угодливо рассказывая о жизни звезд, односторонне и предвзято подавая новости, подчиняя содержание диктату рекламодателей, которые требуют максимально увеличить размеры аудитории, к которой обращена публикация.

Хабермас идет дальше, чем сторонники Маркса. С его точки зрения, публичная сфера не только ослаблена вторжением рекламы и присущей ей этики, но ей еще нанесен существенный урон технологиями пиара. В этой связи на Хабермаса произвела сильное впечатление карьера Эдварда Бернайса (1891­-1995) — старейшины американского направления «управления общественным мнением». Хабермас рассматривает его карьеру как особенно показательную для эпохи гибели публичной сферы. Для него все, что представляет Бернайс и его многочисленные последователи, связано с исчезновением характерной для публичной сферы традиции рационального обсуждения, на смену которой пришли лицемерие и манипуляции политиканов (Robins and Webster, 1999). Для Юргена Хабсрмаса это отказ от «критериев рациональности», лежавших в основе публичной дискуссии:  подобные критерии «полностью отсутствуют среди хитроумных приемов формирования консенсуса», которые превращают политическую жизнь в шоу, разыгрываемое перед одураченными «зрителями, которые тут же готовы к нему присоединиться» (Habermas, 1962, с. 195).

Хабермас с глубокой тревогой размышляет о сегодняшнем положении вещей. Ведь мы, получив избирательные права, приобщились к политике, но не привело ли это к тому, что мнение масс возобладало над разумной аргументацией?

П.Бурдье исследует массовую культуру с точки зрения вкусов, которые социально обусловлены и  институционально сконструированы. Он отмечает, что есть «легитимные» области культуры – музыка, живопись и т.д., которые учат воспринимать  артефакты, произведения культуры. Эти области учат воспринимать в образовательной системе, в результате чего такие произведения воспринимаются представителями разных социальных слоев более одинаково. Но, чем менее «легитимны» те или иные  области культуры, тем на предпочтение здесь уже больше влияет социальное положение человека.   Он выводит зависимость между культурными предпочтениями тех или иных произведений и социальным положением. П.Бурдье вводит понятие «социального капитала». По его мнению, восприятие  всегда фильтруется через культурные коды, которым обучают в семье и школе. А поскольку это обучение не равномерно, то и восприятие разное. Неподготовленной аудитории сложно воспринимать высокое искусство. Популярная или массовая культура  этого не требует поэтому массы населения отдают предпочтения ей.

Изложите методологическую сущность историографического направления: микроистория.

Микроистория стремится рассматривать людей прошлого как действующих лиц, обладавших собственными целями и стратегиями, выступая против позиций «традиционной» макроориентированной социальной истории, для которой низшие слои оставались «безмолствующими» и представлялись просто анонимной массой^[1].

Для микроистории характерны:

• применение крупного масштаба исследования, позволяющего изучить существенные особенности явления, «ускользающие» при макроанализе;
• внимание к стратегиям, выбору и интерпретациям «маленьких людей», благодаря которым функционируют общественные институты, происходят исторические изменения или поддерживается традиция;
• анализ социального взаимодействия людей в контексте сети социальных отношений, в рамках которых они осуществляют свои «стратегии»;
• привлечение всех без исключения доступных источников, относящихся к объекту исследования; особое внимание к номинативным (именным) источникам;
• экспериментирование с методами исследования и формой изложения материала при приоритетном использовании микроаналитических процедур.

Какие исследовательские подходы применяются в исторической социальной психологии?

Первая форма исследования базируется на постулате о стабильности (“assumption of stability”), признании, с одной стороны, универсальных принципов функционирования человека, с другой – различий в проявлениях этих принципов внутри различающихся временных контекстов. Базовые процессы социального взаимодействия сохраняются, но конкретная форма их реализации может видоизменяться с течением времени (например, в психологии развития ребенка, процесса обучения или мотивации достижения успеха) . Сторонники этого подхода разделяют веру в наличие фундаментального стабильного основания человеческой природы, управляемого определенными механизмами и принципами. Исследование этого типа не противоречит экспериментированию. Однако существует очевидная трудность в сборе экспериментальных данных, относящихся к длительному историческому периоду.

        Второй исследовательский подход может быть назван как концепция упорядоченного изменения (“ordered change”). Сторонники этого направления считают базовые принципы человеческого существования диахронными по своей природе и фокусируют внимание не на их проявлении в тот или иной период, а на процессе последовательного продвижения в ходе их развития от одной стадии к другой. Приверженцы данного подхода полагают, что эти последовательные формы повторяются в течение жизни либо одного индивида или культуры, либо ряда индивидов и культур. Данная ориентация может быть прослежена в трудах Вико, Вундта, Маркса, Фрейда и других исследователей.

        Третий подход, который может быть условно назван «теорией случайности» (“aleatory orientation”), характеризуется убеждением в том, что большинство длительных процессов не могут быть предопределены или в своей основе повторяться. Более того, принимается, что они могут варьироваться, иногда существенно, от одного индивида или периода к другому. Большинство моделей исторических перемен сами являются предметом значительных изменений. В результате, каждый долговременный процесс может быть понят лишь в контексте взаимодействующих обстоятельств конкретной исторической ситуации . Этот подход завоевывает постоянно растущее число приверженцев, в частности, среди исследователей психологии жизненного цикла. Он может быть прослежен в изучении «поколенческих» эффектов и находит выражение в методологическом прорыве, представленном когорт-анализом. Как показывает последний, траектория развития в течение жизни человека большинства поведенческих тенденций имеет специфику применительно к различным возрастным группам . В целом последний подход характеризуется принятием образа человека как сознательно действующего социального агента.

Какие прикладные методы социологии применяются в исторических исследованиях и какие возможности это открывает для историка?

Анкетирование и интервьюирование участников исторических событий. Как отмечает Е.С. Сенявская, «если участники и современники изучаемых событий еще живы, историк имеет уникальную возможность использовать самих людей в качестве непосредственного источника информации. Преимущество в этом случае состоит в том, что исследователь может управлять процессом создания нового источника в соответствии с потребностями исследования, конкретизировать и уточнять получаемые данные» . Проведение стандартизированного и глубокого (нестандартизированного) интервью является методом «устной истории», широко практикуемым в западной науке , а в последние годы  и отечественными исследователями. Их применение связано с неполнотой традиционных письменных источников по ряду тем, привлекающих сегодня большое внимание исследователей, находящихся в русле прежде всего таких направлений, как история повседневности и новая социальная история. Как отмечает авторитетный специалист в области теории и практики «устной истории» П. Томпсон, свидетельства очевидцев обладают тройным потенциалом: позволяют разрабатывать новые подходы к интерпретации фактов, подтверждать справедливость прежнего истолкования исторических событий и демонстрировать, как они воспринимались на индивидуальном уровне.

Материалы «устной истории» должны быть подвергнуты анализу по трем направлениям: с точки зрения содержания, особенностей изложения и в качестве источника. Последнее предполагает оценку достоверности интервью как исторического источника. С этой целью анализируется само повествование, которое должно быть логически последовательным целым (противоречия и несоответствия выдают искажения), проводится сопоставление его данных с данными других источников; устные свидетельства рассматриваются в более широком социально-историческом контексте.