Классный час "К 90-летию со дня рождения З. А. Космодемьянской"
классный час по истории (8 класс) по теме

ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ЕЁ!

Жизнь её была короткой, но ясной и чистой, как стёклышко. Росла Зоя до шести лет в Осиновых Гаях у дедушки с бабушкой - Тимофея Семёновича и Мавры Михайловны. Росла, как и все деревенские ребятишки, мало чем от них отличаясь: скакала по улицам, до посинения ныряла и плавала в тихой Кашме, бегала по росистой траве, любила летние грозы. И осталось у неё от деревенского детства ощущение светлой и тёплой радости. Любила она ещё собирать цветы, хорошо в них разбиралась, знала их названия...

«Зоя росла бойкой и весёлой, - вспоминала много лет спустя её подруга детства Зоя Епихина. - Но бывало иногда и на неё тучка набежит...»

Такими словами она, наверное, хотела отметить ту особинку, которая отличала девочку от остальных сверстниц. Да, ей совсем не были чужды ребячьи радости и затеи, но что-то и выделяло её из одногодков. Что же? Может, рано появившаяся сосредоточенность, углубленность в самоё себя, незаурядность душевного мира? Она ведь рано, в шесть лет, научилась читать, с детства вела дневник. Летом пропалывала с бабушкой грядки, следила за домашней живностью. Однажды с отцом ездила в луга за сеном. Подсохшая трава пахла пряно, от этого слегка кружилась голова. А может, она кружилась оттого, что аккуратный возок на ухабах слегка покачивался, и она, запустив ручонку в разнотравье, изо всех сил удерживалась на его вершинке? Рядом был папа, с ним ничего не страшно. Только каждый раз, когда лошадка ускоряла ход, почему-то приятный холодок подкатывал к сердцу, которое начинало беспокойно трепыхаться.

Было ощущение счастья, необъяснимой радости.

Скорее всего - от созерцания родных мест, от своего здоровья, оттого, что все родные вместе, и впереди вся жизнь - долгая и, конечно, интересная. Она очень рано почувствовала себя личностью. В 1936 году, приехав в Осиновые Гаи на летние каникулы, Зоя запишет в своём дневнике: «Как здесь хорошо!»

Да, ей было хорошо на Тамбовщине.

Так   и   росла   маленькая, хрупкая, приветливая, доверчивая   ясноглазая   девочка   с кроткой улыбкой, мечтавшая   стать писателем. И судьба подарила ей встречу с любимым автором - Аркадием Гайдаром. Они отдыхали в одном подмосковном санатории и подружились.

А когда прощались, Аркадий Петрович подарил Зое свою только что вышедшую книгу «Чук и Гек». И написал на титульном листе своё понимание счастья. И оно совсем не расходилось с Зоиным пониманием, потому они и потянулись друг к другу - умудренный жизненным и боевым опытом популярный писатель и юная московская школьница. Она, как и Гайдар, стремилась жить честно и смело, ненавидела людей, которые ради выгоды и корысти могли отступить от веры, от служения Отчизне.

Когда Зоя уезжала из санатория, Гайдар сказал её маме, Любови Тимофеевне: «Она у вас великолепно читает Гёте». Но она также хорошо читала и Маяковского. И ещё любила напевать бетховенскую «Песенку Клерхен», написанную опять же на слова  Гёте. Своим мелким ровным почерком она переписала в специальную тетрадочку понравившиеся строки:

Ах, если бы латы и шлем мне достать,

Я стала б Отчизну свою защищать...

Уж враг отступает пред нашим полком.

 Какое блаженство быть храбрым бойцом!

И когда над Родиной нависла чёрная зловещая тень фашизма, она не раздумывала, где ей нужно быть в это время. И только повторяла: «Какую землю топчут, какую землю!» Вместе с мамой шила мешки для фронта, рукавицы, шлемы, дежурила на чердаке и крыше, и готовилась попасть на фронт в любом качестве: медсестры, бойца, разведчицы, диверсанта...

Ах, если бы латы и шлем мне достать...

И достала! И ушла. Любовь Тимофеевна ничего не могла поделать, чтобы воспрепятствовать этому. Она знала характер Зои. И уже через четыре месяца после начала войны, Зоя была в воинской части, которой командовал герой испанской войны майор Артур Спрогис.

28 ноября 1941 года, выполняя боевое задание, она попала в лапы к фашистам. Эти нелюди пытались сломить её. Но из этого ничего не вышло Партизанка даже свою смерть подчинила борьбе с врагом. Её сила духа, её жертвенность подвига потрясли весь мир. «У любого человека с нормальной нравственностью, - писал один из наших соотечественников, - образ этой девушки может вызвать только благоговение и светлую скорбь».

Но нашлись люди с лакейскими перьями, которые попытались лишить общественного смысла жертвенный подвиг 18-летней московской школьницы, представив его никчёмным, никому не нужным. И даже преступным. Они называли нашу Орлеанскую деву «орудием преступленья». Дескать, Космодемьянская нарушила международную конвенцию, которая запрещает поджигать дома мирных жителей. Стоит только удивляться тому, кто напечатал этот либеральный бред, бессовестный и циничный.

Самое поразительное заключается в том, что «писания» этих «гробокопателей» и «уточнителей» истории подозрительно идентичны текстам фашистских оккупационных листовок, которые  издавались немецкими спецслужбами в целях дискредитации партизанского движения в годы Великой Отечественной. Да и лексика почти одна и та же. И это заставляет о многом задуматься. Разрушая национальное самосознание народа, его историческую память, эти господа тем самым демаскируют свои далеко идущие цели. Глумление над нашими святынями, по мнению академика С. Кара-Мурзы, стало главным инструментом «социокультурных реформ». А «насколько точен выбор объектов для глумления, - пишет учёный, - мне объяснили специалисты. Читал я лекцию в Бразилии перед обществом психологов и психоаналитиков. Тему они задали такую: «Технология разрушения культурных устоев в ходе перестройки». Я рассказывал факты, приводил выдержки из газет. А смысл слушатели понимали лучше меня. Особенно их заинтересовала кампания по дискредитации Зои Космодемьянской. Мне задали удивительно точные вопросы о том, кто была Зоя, какая была у неё семья, как она выглядела, в чём была суть её подвига. А потом объяснили, почему именно её образ надо было испоганить - ведь имелось множество других героинь. А дело в том, что она была мученицей, не имевшей в момент смерти утешения от воинского успеха (как, скажем, Лиза Чайкина). И народное сознание независимо от официальной пропаганды, именно её выбрало и включило в пантеон святых мучеников. И её образ, отделившись от реальной биографии, стал служить одной из опор самосознания нашего народа. И те, кто над этим образом глумились, стремились подрубить именно эту основу».

«Кем войдёт в историю Отечества Космодемьянская: символом, мифом, фетишем, легендой?» - совсем ещё недавно допытывались устроители неприличной дискуссии на страницах либеральных газет. Ответ же однозначен: она навеки останется в истории России русской Жанной д'Арк....

Пророческими оказались слова боевой подруги Зои Клавы Милорадовой, слава Богу, здравствующей, сказанные ею в те нелёгкие недели обороны Москвы: «Она многих ещё поднимет на борьбу, многим осветит путь своим подвигом». И подняла, и осветила! Её гибель переплавилась в благородную ярость атакующих лав краснозвёздных бойцов, в богатырскую силу наших танкистов и лётчиков, писавших перед боем на броне и фюзеляжах своих боевых машин  короткое, но призывное, как клич: «За Зою!» И никто ныне не скажет, во что можно оценить подвиг русской Орлеанской девы, сколько дополнительно полков и дивизий он восполнил в тот критический момент, когда решалась судьба страны, а, может, и всего мира. Ведь коричневая чума поползла бы и дальше, заполонив всю планету. По крайней мере, таков был замах обезумевших от безнаказанности гитлеровцев. И вот против этой бесчеловечной громадины, в считанные дни и недели сокрушившей Европу, встала московская школьница, родившаяся и выросшая на Тамбовской земле.

«Смотрите, люди! - воскликнул в те январские дни 1942 года, когда мир узнал о Зое, народный артист РСФСР, один из основоположников советского кинематографа Александр Довженко. - Это Зоя Космодемьянская. Смотрите, девушки, воины, дети, смотрите, господа международные политики! Вот идёт на смерть бессмертная среди оккупантов... Напишут книги, пропоются возвышенные стихи, и слава Зои перейдёт в века из рода в род как вдохновенье чистой нашей юности, которой всегда цвела и будет процветать наша земля».

...Она вернулась на свою малую родину, в село Осиновые Гаи, где ей так хорошо дышалось, где она была так счастлива. Вернулась памятником, воздвигнутым на народные деньги. Скульптор Михаил Салычев, словно услышав слова Довженко, изобразил её «как вдохновенье чистой нашей юности». С косынкой за плечами, словно бы стряхнув года, пришла Зоя в сельский сквер к своим односельчанам, чтобы теперь уже навеки остаться с ними.

Иван Овсянников.        

Заслуженный работник культуры России,  лауреат премии имени Зои Космодемьянской.

ТАНЯ

В первых числах декабря 1941 года в Петрищеве, близ города Вереи, немцы казнили восемнадцатилетнюю комсомолку-москвичку, назвавшую себя Татьяной.

То было в дни наибольшей опасности для Москвы. Дачные места за Голицыном и Сходней стали местами боёв. Москва отбирала добровольцев-смельчаков и посылала их через фронт для помощи партизанским отрядам в их борьбе с противником в тылу. Вот тогда в Петрищеве кто-то перерезал все провода германского полевого телефона, а вскоре была уничтожена конюшня немецкой воинской части и в ней семнадцать лошадей. На следующий вечер партизан был пойман.

Из рассказов солдат петрищевские колхозники узнали обстоятельства поимки партизана. Он пробрался к важному военному объекту. На нём была шапка, меховая куртка, стеганые ватные штаны, валенки, а через плечо - сумка. Подойдя к объекту, человек сунул за пазуху наган, который держал в руке, достал из сумки бутылку с бензином, полил из неё и потом нагнулся, чтобы чиркнуть спичкой.

В этот момент часовой подкрался к нему и обхватил сзади руками. Партизану удалось оттолкнуть немца и выхватить револьвер, но выстрелить он не успел. Солдат выбил у него из рук оружие и поднял тревогу.

Партизан был отведен в избу, где жили офицеры, и тут только разглядели, что это — девушка, совсем 

юная, высокая, стройная, с большими темными глазами и тёмными стрижеными, зачесанными наверх волосами.

Хозяевам дома было приказано выйти в кухню, но всё-таки они слышали, как офицер задавал Татьяне вопросы и как та быстро, без запинки отвечала: «нет», «не знаю», «не скажу», «нет», и как потом в воздухе засвистели ремни, и как стегали они по телу. Через несколько минут молоденький офицерик выскочил оттуда в кухню, уткнул голову в ладони и просидел так до конца допроса, зажмурив глаза и заткнув уши.

Хозяева    насчитали    двести ударов, но Татьяна не издала ни одного звука. А после опять отвечала: «нет», «не скажу», только голос её звучал глуше, чем прежде.

После допроса Татьяну повели в избу Василия Александровича Кулика. На ней уже не было ни валенок, ни шапки, ни тёплой одежды. Она шла под конвоем в одной сорочке, ступая по снегу босыми ногами.

Когда её ввели в дом, хозяева при свете лампы увидели на лбу у неё большое иссиня-чёрное пятно и ссадины на ногах и руках.

Руки девушки были связаны сзади верёвкой. Губы её были искусаны в кровь и вздулись. Наверно, она кусала их, когда побоями от неё хотели добиться признания.

Она села на лавку. Немецкий часовой стоял у двери. С ним был ещё один солдат. Василий и Прасковья Кулик, лёжа на печи, наблюдали за арестованной. Она сидела спокойно и неподвижно, потом попросила пить. Василий Кулик спустился с печи и подошёл было к кадушке с водой, но часовой оттолкнул его.

- Тоже хочешь палок? - злобно спросил он.

Солдаты, жившие в избе, окружили девушку и громко потешались над ней. Одни шпыняли её кулаками, другие подносили к подбородку зажженные спички, а кто-то провёл по её спине пилой.

Натешившись, солдаты ушли спать. Часовой вскинул винтовку на изготовку и велел Татьяне подняться и выйти из дома. Он шёл позади неё вдоль по улице, почти вплотную приставив штык к её спине, потом он крикнул: «Цурюк!» - и повёл девушку в обратную сторону. Босая, в одном белье, ходила она по снегу до тех пор, пока её мучитель сам не продрог и не решил, что пора вернуться под тёплый кров.

Этот часовой караулил Татьяну с десяти часов вечера до двух часов ночи и через каждые полчаса-час выводил её на улицу на 15-20 минут. Наконец, изверг сменился. На пост встал новый часовой. Несчастной разрешил прилечь на лавку.

Улучив минутку, Прасковья Кулик заговорила с Татьяной.

-  Ты чья будешь? - спросила она.

-  А вам зачем это?

-  Сама-то откуда?

-  Я из Москвы.

-  Родители есть?

Девушка не ответила. Она пролежала до утра без движения, ничего не сказав более и даже не застонала, хотя её ноги были обморожены и не могли не причинять боли.

Никто не знает, спала она в эту ночь или нет, и о чём думала она, окружённая злыми врагами.

Поутру солдаты начали строить посреди деревни виселицу.

Прасковья снова заговорила с девушкой:

-  Позавчера это ты была?

-  Я... Немцы сгорели?

-  Нет.

-  Жаль... А что сгорело?

-  Кони ихние сгорели. Сказывают - оружие сгорело...

В 10 часов утра пришли офицеры. Старший из них по-русски спросил Татьяну:

-  Скажите, кто вы? Татьяна не ответила.

- Скажите, где находится Сталин? 

            - Сталин находится на своём посту, - ответила Татьяна. Продолжение допроса хозяева дома не слышали - им велели выйти из комнаты и впустили обратно, когда допрос был уже окончен.

Из комендатуры принесли   часть   Татьяниных   вещей: жакет, брюки, чулки. Шапка,  меховая  куртка  и валяные  сапоги  исчезли  -  их   успели   уже   поделить между собой  унтер-офицеры. Тут же лежала её походная сумка и в ней - бутылка с бензином, спички, патроны к нагану, сахар и соль. Татьяну одели, и хозяева помогали натягивать чулки на почерневшие ноги. На грудь Татьяне повесили отобранную у неё бутылку с бензином и доску с надписью «Партизан». Так её вывели на площадь, где стояла виселица.

Место казни окружали десятеро конных с саблями наголо. Вокруг стояли больше сотни немецких солдат и несколько офицеров. Местным жителям было приказано собраться и присутствовать при казни, но их пришло немного, а некоторые, придя и постояв, потихоньку разошлись по домам, чтобы не быть свидетелями страшного зрелища.

Под спущенной с перекладины петлёй были поставлены один на другой два ящика из-под макарон. Татьяну приподняли, поставили на ящик и накинули на шею петлю. Один из офицеров стал наводить на виселицу объектив своего «кодака»: немцы - любители фотографировать казни и экзекуции. Комендант сделал солдатам, выполнявшим обязанность палачей, знак обождать.

Татьяна воспользовалась этим и, обращаясь к колхозницам и колхозникам, крикнула громким и чистым голосом:

-  Эй, товарищи! Чего смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите!

Стоявший рядом немец замахнулся и хотел то ли ударить её, то ли зажать ей рот, но она оттолкнула его руку и продолжала:

- Мне не страшно умирать, товарищи. Это - счастье умереть  за свой народ...

Фотограф снял виселицу издали и вблизи и теперь пристраивался, чтобы сфотографировать её сбоку. Палачи беспокойно поглядывали на коменданта, и тот крикнул фотографу:

-  Скорее же!

Тогда Татьяна повернулась в сторону коменданта и, обращаясь к нему и к немецким солдатам, продолжала:

-  Вы меня сейчас повесите, но я не одна, нас двести миллионов, всех не перевешаете. Вам отомстят за меня...

Люди, стоявшие на площади, плакали. Иные отвернулись, чтобы не видеть того, что должно сейчас произойти.

Палач потянул верёвку, и петля сдавила Танино горло. Но она обеими руками раздвинула петлю, приподнялась на носках и крикнула, напрягая силы:

-  Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь! С нами Сталин! Сталин придёт!..

Палач упёрся кованым башмаком в ящик, и ящик заскрипел по скользкому утоптанному снегу. Верхний ящик свалился вниз и гулко стукнул оземь. Толпа отшатнулась. Раздался и замер чей-то вопль, и эхо повторило его на опушке леса...

Она умерла во вражьем плену на фашистской дыбе, ни единым звуком не выдав своих страданий, не выдав своих товарищей. Она приняла мученическую смерть, как героиня, как дочь великого народа, которого никому и никогда не сломить! Память о ней живёт вечно!

В ночь под Новый год перепившиеся фашисты окружили виселицу, стащили с повешенной одежду и гнусно надругались над телом. Оно висело посреди деревни ещё день, исколотое и изрезанное кинжалами, а вечером 1 января фашисты распорядились спилить виселицу. Староста кликнул людей, и они выдолбили в мёрзлой земле яму в стороне от деревни.

Таню похоронили без почестей, за деревней, под плакучей березой, и вьюга завеяла могильный холмик. 

            А  вскоре  пришли те, для кого Таня в тёмные декабрьские ночи грудью пробивала дорогу на запад.
            Остановившись для привала, бойцы приедут сюда, чтобы до земли поклониться её праху и сказать ей душевное русское спасибо. И отцу с матерью, породившим на свет и вырастившим героиню; и учителям, воспитавшим её; и товарищам, закалившим её дух.
            И немеркнущая слава разнесется о ней по всей советской земле, и миллионы людей будут с любовью думать о далёкой заснеженной могилке, и Сталин мысленно придёт к надгробию своей верной дочери.

Пётр Лидов.

«Правда», 27 января 1942 г.

КТО БЫЛА ТАНЯ

 Указом Президиума Верховного Совета СССР комсомолке-партизанке Зое Космодемьянской посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

О ее подвиге было рассказано в очерке «Таня», напечатанном в «Правде» 27 января этого года. Тогда еще не было известно, кто она. Ни на допросе, ни в разговоре с петрищевской крестьянкой Прасковьей Кулик девушка не назвала своего имени и лишь при встрече в лесу с одним из верейских партизан сказала, что ее зовут Таней. Но и здесь из предосторожности она скрывала свое настоящее имя.

Сейчас Московским комитетом комсомола установлено, кто была эта девушка.

Это - Зоя Анатольевна Космодемьянская, ученица десятого класса школы № 201 Октябрьского района города Москвы.

Ей было восемнадцать лет. Она рано лишилась отца и жила с матерью Любовью Тимофеевной и братом Шуриком близ Тимирязевского парка, в доме № 7 по Александровскому проезду.

Высокая, стройная, плечистая, с живыми темными глазами и черными, коротко остриженными волосами  -  таким рисуют друзья ее внешний облик. Зоя была задумчива, впечатлительна, и часто вдруг густой румянец заливал ее смуглое лицо.

Мы слушаем рассказы ее школьных товарищей и учителей, читаем дневники, сочинения, записи, и одно поражает в ней всюду и неизменно: необычайное трудолюбие, настойчивость, упорство в достижении намеченной цели. Перед уроками литературы она прочитывала множество книг и выписывала понравившиеся места. Ей хуже давалась математика, и после уроков она подолгу засиживалась над учебником алгебры, терпеливо разбирая каждую формулу до тех пор, пока не усваивала ее окончательно.

Зою избрали комсомольским групповым организатором в классе. Она предложила комсомольцам заняться обучением малограмотных домохозяек и с удивительным упорством добивалась, чтобы это начинание было доведено до конца. Ребята вначале охотно принялись за дело, но ходить нужно было далеко, и многие быстро остыли. Зоя болезненно переживала неудачу, она не могла понять, как можно отступить перед препятствием, изменить своему слову, долгу...

Русскую литературу и русскую историю Зоя любила горячо и проникновенно. Она была простой и доброй советской школьницей, хорошим товарищем и деятельной комсомолкой, но кроме мира сверстников, у нее был и другой мир - мир любимых героев отечественной литературы и отечественной истории.

Порой друзья упрекали Зою в некоторой замкнутости - это бывало тогда, когда ее целиком поглощала только что прочитанная книга. Тогда Зоя становилась рассеянной и нелюдимой, как бы уходя в круг образов, пленивших ее своей внутренней красотой.

Великое и героическое прошлое народа, запечатленное в книгах Пушкина, Гоголя, Толстого, Белинского, Тургенева, Чернышевского, Герцена, Некрасова, было постоянно перед мысленным взором Зои. Это прошлое питало ее, формировало ее характер. Оно определило ее чаяния и порывы, оно с неудержимой силой влекло ее на подвиг за счастье своего народа.

Зоя переписывает в свою тетрадь целые страницы из «Войны и мира», ее классные работы об Илье Муромце и о Кутузове, написанные с большим чувством и глубиной, удостаиваются самой высокой оценки. Ее воображение пленяет трагический и жертвенный путь Чернышевского и Шевченко, она мечтает подобно им послужить святому народному делу.

Перед нами записная книжка, которую Зоя Космодемьянская оставила в Москве, отправляясь в поход. Сюда она заносила то, что вычитывала в книгах и что было созвучно ее душе. Приведем несколько выписок, которые помогут нам понять Зою.

«...В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» (Чехов).

«Быть коммунистом - значит дерзать, думать, хотеть, сметь» (Маяковский).

«Умри, но не давай поцелуя без любви» (Чернышевский).

«За десять французов я ни одного русского не дам» (Кутузов).

«Ах, если бы латы и шлем мне достать,

Я стала б Отчизну свою защищать...

Уж враг отступает пред нашим полком.

Какое блаженство быть храбрым бойцом!» (Гёте).

«Какая любвеобильность и гуманность в «Детях солнца» Горького!» - записывает она карандашом в свою памятную книжку. И далее: «Отелло» - борьба человека за высокие идеалы правды, моральной чистоты, тема «Отелло» - победа настоящего большого человеческого чувства!»

С какой-то особенной, детской искренностью и теплотой пишет Зоя о тех, в ком воплощены горделивое вчера, бурливое сегодня и светлое завтра нашего народа, - об Ильиче, о Сталине.

В этих записях она вся - чистая помыслами и всегда стремящаяся куда-то ввысь, к достижению лучших человеческих идеалов.

Июнь 1941 года. Последние экзамены. Зоя переходит в десятый класс, а через несколько дней начинается война. Зоя хочет стать бойцом, она уходит добровольцем в истребительный отряд.

Она прощается с матерью и говорит ей:

- Не плачь, родная. Вернусь героем или умру героем.

И вот Зоя в казарме, в большой и показавшейся ей суровой комнате, перед большим столом, за которым сидит командир отряда. Командир долго и испытующе вглядывается в ее лицо:

- Не боитесь?

- Нет, не боюсь.

- В лесу ночью одной ведь страшно?

- Нет, ничего.

- А если к немцам попадетесь, если пытать будут?

- Выдержу...

Ее уверенность подкупила командира, он принял Зою в отряд. Вот они, латы и шлем бойца, которые грезились Зое!

Семнадцатого ноября она послала матери последнее письмо: «Дорогая мама! Как ты сейчас живешь, как себя чувствуешь, не больна ли? Мама, если есть возможность, напиши хоть несколько строчек. Вернусь с задания, так приеду погостить домой. Твоя Зоя». А в свою книжечку занесла строку из «Гамлета»: «Прощай, прощай! И помни обо мне».

На другой день у деревни Обухово, близ Наро-Фоминска, с группой комсомольцев-партизан Зоя перешла через линию фронта на занятую противником территорию.

Две недели они жили в лесах, ночью выполняли свое боевое задание, а днем грелись в лесу у костра и спали, сидя на снегу и прислонившись к стволу сосны. Иных утомили трудности похода, но Зоя ни разу не пожаловалась на лишения. Она переносила их стойко и гордо.

Пищи было запасено на пять дней. Ее растянули на пятнадцать, и последние сухари уже подходили к концу. Пора было возвращаться, но Зое казалось, что она сделала мало. Она решила остаться и проникнуть в Петрищево. Она сказала товарищам:

- Пусть я там погибну, зато десяток немцев уничтожу.

С Зоей пошли еще двое, но случилось так, что вскоре она осталась одна. Это не остановило ее. Одна провела две ночи в лесу, одна пробралась в деревню к важному вражескому объекту и одна мужественно боролась против целой своры терзавших ее с безумной жестокостью фашистов. И в эти последние часы ее, наверное, не покидали и окрыляли любимые образы героев и мучеников русского народа!

Как-то Зоя написала в своей школьной тетради об Илье Муромце: «Когда его одолевает злой нахвальщик, то сама земля русская вливает в него силы». В те роковые минуты словно сама родная, советская земля дала Зое могучую, не девичью силу. Эту дивную силу с изумлением вынужден признать даже враг.

В наши руки попал унтер-офицер Карл Бейерлейн, присутствовавший при пытках, которым подверг Зою командир 332-го пехотного полка 197-й немецкой дивизии подполковник Рюдерер. В своих показаниях гитлеровский унтер, стиснув зубы, написал:

«Маленькая героиня вашего народа осталась тверда. Она не знала, что такое предательство... Она посинела от мороза, раны ее кровоточили, но она не сказала ничего».

Зоя умерла на виселице с мыслью о Родине и с именем Сталина на устах. В смертный час она славила грядущую победу.

Тотчас после казни площадь опустела, и в этот день никто из жителей не выходил на улицу без крайней необходимости. Целый месяц висело тело Зои, раскачиваемое ветром и осыпаемое снегом. Прекрасное лицо ее и после смерти сохранило свою свежесть и чистоту, и печать глубокого покоя лежала на нем. Те, кому нужно было пройти мимо, низко опускали голову и убыстряли шаг. Когда же через деревню проходили немецкие части, тупые фрицы окружали виселицу и долго развлекались, тыкая в тело палками и раскатисто гогоча. Потом они шли дальше, и в нескольких километрах их ждало новое развлечение: возле участковой больницы висели трупы двух повешенных немцами мальчиков.

Так шли они по оккупированной земле, утыканной виселицами, залитой кровью и вопиющей о мщении.

Немцы отступали поспешно и впопыхах не успели сжечь Петрищево. Оно одно уцелело из всех окрестных сел. Живы свидетели кошмарного преступления гитлеровцев, сохранились места, связанные с подвигом Зои, сохранилась могила, где покоится ее прах.

И холм славы уже вырастает над этой едва приметной могилкой. Молва о храброй девушке-борце передается из уст в уста в освобожденных от фашистов деревнях. Бойцы на фронте посвящают ей свои стихи и свои залпы по врагу. Память о ней вселяет в людей новые силы. «Нам, советским людям, - пишет в редакцию «Правды» студент-историк, - много еще предстоит пережить. И если трудно придется, я прочту снова этот печальный рассказ и погляжу на прекрасное, мужественное лицо партизанки».

Лучезарный образ Зои Космодемьянской светит далеко вокруг. Своим подвигом она показала себя достойной тех, о ком читала, о ком мечтала, у кого училась жить.

Петр Лидов.

«Правда», 18 февраля 1942 г.

АРТУР СПРОГИС РАССКАЗАЛ…

            Его называли «человеком из легенды». И не без основания. Он стал

профессиональным разведчиком в... 14 лет, а в 16, по настоянию

Ф. Дзержинского, зачислен курсантом Кремлевской школы

командиров-пулеметчиков. Это он проводил через польскую границу

Бориса Савинкова и сопровождал его до самого Минска. Воевал

в Испании. С первых дней Великой Отечественной войны майор

А. К. Спрогис — в действующей армии. Он становится одним

из руководителей по ведению подрывной работы в тылу врага,

назначается начальником разведывательной школы.

Интервью, которое взял у Артура Спрогиса в 1978 году журналист

Валентин Лавров, было опубликовано спустя тринадцать лет,

в декабре 1991 года в газете «Московский комсомолец»

 -  Почему комиссия  отказала  Космодемьянской, и первоначально ее не приняли в ваш отряд?

 - Нам следовало набрать две тысячи добровольцев, а к кинотеатру «Колизей» (теперь в этом помещении театр «Современник») пришли три тысячи. Зоя была слишком юной, хрупкой и... красивой. Представьте: появляется такая в населенном пункте, занятом врагами. Естественно, у немцев сразу проснется интерес. В наши планы такое не входит. Но Зоя оказалась настойчивой - она осталась на ночь возле нашего кабинета. Твердо мне заявляет: «Хочу воевать за Родину».

Вздохнул я и зачислил в отряд Космодемьянскую.

-  Какой она была в отряде?

- Скажу честно, я не обращал на Зою внимание - кроме нее, помните, было еще две тысячи бойцов. В то время мы дислоцировались на нашей территории вблизи линии фронта. Второй переход ее для Зои стал последним...

- Про Петрищево писалось много, но ничего внятного не сказано о том, почему оно стало объектом повышенного стратегического внимания.

- В этой глухой деревушке, затерявшейся среди лесов, немцы расположили часть армейской радиоразведки. Она перехватывала наши радиопереговоры,

устраивала эфирные помехи. В те дни советское командование планировало мощное контрнаступление. Вот почему стало необходимым вывести вражескую станцию из строя - хотя бы на некоторое время.

— Теперь понятно, почему Петрищево охраняли гестаповцы.

— Охраняли надежно. Мы посылали несколько групп -  никто задания не выполнил, мы несли обидные потери. В ту зиму стояли лютые морозы,  выпал  глубокий  снег  -  местами  его  нанесло  по  пояс.  Все это осложняло нашу задачу. В очередную группу была включена Зоя. Но и теперь подступы к Петрищеву были перекрытыми. Бойцы по пути следования уничтожали провода связи, установили на дорогах два десятка мин, командир дал приказ - возвращаться. Зоя наотрез отказалась:

- Пока задание не выполню - не вернусь. Я иду к Петрищеву. Командир был вынужден оставить в помощь Зое некоего Клочкова (сейчас кое-кто из публикаторов называет другую фамилию - В. Л.), до войны он возглавлял комсомольскую организацию крупного московского завода. Они пробрались к Петрищеву, где их схватили немцы. Зоя действительно вела себя геройски, с достоинством вынесла все муки, и была повешена. Зато Клочков сразу же согласился сотрудничать с немцами. Не исключено, что именно он выдал немцам Зою и имя ее сообщил, хотя это никакого значения не имело. Кстати, Пётр Лидов, первым рассказавший в «Правде» о подвиге Космодемьянской в знаменитом очерке «Таня», ошибочно писал, что «с Зоей пошли еще двое, но... вскоре осталась одна». Туманно так написал...

-  Почему?

- Потому, что Клочков, как я сказал, был комсомольским вожаком, и нельзя было писать о его предательстве. Он, если мне память не изменяет, и у нас в отряде был комсоргом. Клочков вскоре вновь появился

 у меня в подразделении.

- Убежал, - говорит, - от ненавистных фашистов. Смерть немецким оккупантам! Да здравствует товарищ Сталин!

Клочкова я отправил в первый отдел, и через пять минут его «раскололи». Размазывая по лицу сопли, этот «вожак» признался, что прошел подготовку в немецкой разведшколе и был к нам переброшен. Рассказал он и про гибель Зои. Клочкова расстреляли.

В конце января сорок второго года «Правда» опубликовала очерк «Таня». Он имел исключительный резонанс. Первый секретарь Московского горкома партии Щербаков приказал: «Срочно установить личность героини». Готовилось ее награждение Золотой Звездой. Я отправил ему донесение, в котором твердо назвал Космодемьянскую.

Но к этому времени нашлось несколько женщин, которые считали, что «Таня» - это их дочь. Я был вынужден посетить Москву, провести беседу с этими матерями. После этого осталась лишь одна претендентка, да еще Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Образовали комиссию, куда вошли комсомольские руководители, представители городской милиции, доктор и я. Когда беседовали с матерями, Любовь Тимофеевна рассказала, что у Зои было очень чистое тело и никаких примет. Другая же, напротив, решительно потребовала запротоколировать: у Тани выше левого колена глубокий шрам, а на щеке оспинки.

Провели эксгумацию. Шура Космодемьянский, который сопровождал мать и которому судьба тоже уготовила геройскую гибель и Звезду Героя, воскликнул:

- Мама, это Зоя!

Но Любовь Тимофеевна свою дочь не узнала. Другая женщина, напротив, запричитала:

- Это моя Танечка! Вот шрам, а вот оспинки!

Я, признаюсь, испытал дурные минуты: сразу же признав Зою, я в то же время увидал и шрам, и оспинки. Да и Любовь Тимофеевна дочь напрочь не узнает. Голова пошла кругом! Тогда Зою стоймя прислонили к сосне. «Нет, это не Зоя! - еще более упорствует ее мать. - Зоя была много ниже».

Господи, но не могу же я ей объяснить, что повешенные сильно вытягиваются. Кстати, Зоя висела около месяца.

Положили героиню в приготовленный гроб - пора закапывать. Вдруг Любовь Тимофеевна говорит:

- Я Зою в поле рожала, пупок узлом завязывала.

Зоя лежала в одной рубашечке, местами окровавленной... Подняли ее - пупок узлом завязан. Все стало ясно!

Лжемамаша тут же призналась: ей удалось из Москвы добраться до Петрищева, за самогон подкупить местных мужиков, которые подняли из могилы труп и дали осмотреть этой проныре.

-  Про шрам на ноге Любовь Тимофеевна могла забыть, но откуда оспинки?

- Я тоже вначале недоумевал: у Зои лицо действительно было чистым. Но все объяснилось просто: когда ее доставили к месту казни, виселица не была достроена. Конвойный толкнул Зою в находившийся рядом сарай. У девушки были связаны руки, она неловко упала на песчаный пол. К лицу прилипли песчинки - они остались оспинками.

16 февраля 1942 года Калинин подписал указа о присвоении звания Героя Советского Союза Космодемьянской. Слава партизанки стала всемирной - о ней писали и говорили во всех странах антигитлеровской коалиции: имя ее сделалось символом мужества. Но Зоиному праху не давали покоя.

Спрогис продолжал:

- По весне тело Космодемьянской вновь - уже в третий раз! - подняли из земли. Ее кремировали. 7 мая 1942 года в торжественной обстановке под ружейный салют мы захоронили урну в центре Петрищева (прежде Зоя лежала за околицей, вначале даже без гроба).

Минуло без малого полвека. Новые гробокопатели предлагают провести «криминалистическую экспертизу» праха (см. АиФ № 43). Может, хватит бесчинствовать, и оставим на пьедестале тех, кто ради Отчизны не пожалел свою жизнь!

Валентин Лавров.

«Зоя. Еще раз о гибели Зои Космодемьянской»,

газ. «Московский комсомолец», 1991,12 декабря.