О применении количественных методов в психологии
статья по психологии на тему

О применении количественных методов в психологии

        Мы пытаемся найти строго научные, объективные методы исследования субъективных психических явлений. Мы обрабатываем математически и с помощью статистических компьютерных программ (SPSS) результаты опросов и анкетирования людей по тем или иным группам вопросов, сформулированным, предложенным опрашиваемым людям опять же субъективно настроенными другими людьми — исследователями, психологами. И отвечает на эти вопросы живой человек, субъект сознания и чувствования. Ответы, следовательно, могут быть — и являются таковыми — субъективными, они могут быть не очень правдивы, могут быть мотивированы разной мотивацией, часто — бессознательно для самого отвечающего.

     Мы собираем субъективную информацию, информацию из сферы социогуманитарного знания, качественно несводимую и принципиально нередуцируемую, и обрабатываем эту субъективную информацию математически, количественно и редуцируя её к соотношениям числовых величин — и что мы получаем? Просто результат подсчёта субъективных, необъективизируемых данных, принципиально не могущих быть математически исчисленными и естественнонаучно объективированными; иначе говоря — сравнение, сопоставление субъективных человеческих мнений, переживаний, реакций, представлений. Нет абсолютно (да и относительно тоже) валидной, корректной, всеми признаваемой процедуры объективации субъективных данных.

     Ведь главное в естественных науках, имеющих такие объективированные процедуры валидации (признание объективной ценности знания и метода получения этого знания) и верифицируемости (проверяемости теории и установление границ применимости данной теории — без этих границ теория не может считаться научной: «Теория, которая претендует на объяснение всего, на самом деле не объясняет ничего) — это понятие «причинность». Данная причина с необходимостью при данных условиях вызывает данное следствие (я не говорю сейчас о квантовой механике с её парадоксальными принципами дополнительности Бройля-Бора и неопределённости Гейзенберга: это тема особая; не зря Эйнштейн говорил, что он не верит, что Бог играет в кости).

     В социальных явлениях, в том, что касается мышления (голова — вообще, как известно, «предмет тёмный, и исследованию не подлежит») и поведения человека (а, это, по меньшей мере, видно и очевидно) такой обязательной зависимости следствия от причины, разумеется, нет. В мире социальном, мире моральном (по Канту мы живём в двух мирах: 1) как природное существо, в мире причинной необходимости, 2) а как разумное существо, в мире нравственном, который есть мир свободы) не причинно-следственного детерминизма. Свобода беспричинна, она — автономна, её причина — в ней самой. Наш разум — автономен, он сам себе закон, тогда как физические тела — гетерономны, их причинность, законы их действования — вне их самих. Так, причина нашей неизбежной смерти — вне нас, это — закон природы, природная необходимость, а причина моей лжи — я сам, моя автономная разумная воля.

     Да, книга природы (насколько мы её пытаемся охватить нашим разумением) написана на языке математики. Но, во-первых, математика — это ведь тоже создание нашего субъективного разума: мы все пифагорейцы. Мы заворожены мистикой чисел, нам кажется, что числа правят миром, а на самом деле — это наше отчуждённое сознание, которое уже властвует над нами в объективированной форме. Нам кажется, что чем больше цифр, тем больше научности они придают той или иной научной дисциплине; математический редукционизм есть идеал научного знания. «Наука тогда достигает совершенства, когда она пользуется математикой» (К. Маркс). Но как редуцировать психику человека — эмоционально-когнитивное начало в человеке?

     Кроме того, надо отличать естественнонаучный эксперимент о эксперимента в психологии. Главная особенность эксперимента в естественных науках — методологическая верифицируемость: при прочих равных условиях учёный воспроизводит эксперимент своего коллеги и получает те же самые результаты. Это — необходимое условие признания валидности полученного экспериментальным путём нового знания: воспроизводимость опыта. Поэтому обязательной частью (даже, пожалуй, самой важной) научной публикации в науках о природе (экспериментальная физика, химия, биология — здесь, скорее наблюдение, но генетика — конечно, эксперимент) является полное, точное и строгое описание эксперимента.

   В психологии такое точное воспроизведение эксперимента с ясно и  точно  предвосхищаемым результатом попросту невозможно. Человек — не камень, бросаемый с Пизанской башни. Слишком вариабельным, волатильным, непредсказуемым является объект эксперимента — субъект чувства и мысли, человек. Это очевидно даже с с психологическими экспериментами в виде тестирования. Тесты могут быть составлены очень объективно (правда, так может казаться самим составителям), включать в себя самый широкий диапазон тех или иных психических состояний человека (тесты на интеллект, на акцентуацию характера, на типы темперамента и т. п.).

        Но — привходящие обстоятельства всё равно превалируют. Один и тот же человек может быть в разные минуты в разных эмоциональных состояниях, он может подлаживаться под проверяющего или, наоборот, сопротивляться ему; в тестах на IQ он может угадать (по школьному опыту известно, что так «проскакивают» очень слабые учащиеся), более того, если он поднаторел в такого рода тестах, то он уже кажется — и таков будет результат  тестирования — более «интеллектуальным» и так далее.

       При данных социокультурных и психофизиологических условиях человек поведёт себя так-то и так-то, а при иных условиях — иначе; при данных изменениях внешних условий психика человека отреагирует так-то и так-то, а при других изменениях — иначе. Человек может не отреагировать вообще, отреагировать иначе, чем от него ожидает экспериментатор, или же степень реакции будет сильнее или слабее ожидаемой и вообще выходить за контрольные параметры, установленные и прогнозируемые экспериментатором.  Причём, это уравнение — со многими неизвестными: изначальное психофизиологическое состояние как экспериментуемого, так и экспериментатора, реакция на изменения, субъективная оценка этих состояний, реакций и оценок (степень взаиморефлексии) протагонистами эксперимента.

    Ведь, несмотря на то, что в психологическом эксперименте экспериментатор относится к испытуемому как к объекту (в данном случае — это правильно и соответствует парадигме естественнонаучного познания: субъектно-объектного взаимодействия), тем не менее, любые отношения между людьми есть социальные отношения, они — субъектно-субъектные отношения, то есть отношения субъективные, и эту социальную субъективность, толику «человечности», никак нельзя элиминировать, «вытравить» из психологического эксперимента.

      Даже эксперимент, проведённый с применением технических средств (компьютерные технологии) не элиминирует человеческой компоненты субъективности и пристрастности. Кто задаёт программу и цель эксперимента? И самое главное — кто интерпретирует результаты? Ответ очевиден. Психология, получается, как и историческая наука — это «кот, которого упорно тянут за хвост именно туда, куда он сам никак не желает идти» (Чарльз Бэрд, американский историк).

        Даже полиграф (так называемый «детектор лжи») не может считаться  абсолютно достоверным способом психологических измерений. Не говоря уже о психофизиологических тренингах, научающих — и успешно - обходить разоблачающие «ловушки» полиграфа (как то практиковалось в советском КГБ), сама сходная психофизиологическая  человеческая реакция на собственную ложь есть, скорее, довод в подкрепление аргумента  о наличии компоненты («гена») врождённой моральности у человека (о чём говорят христианство и Кант). Да к тому же, разве сама специальная обстановка проверки уже не влияет на реакции человека, но его состояние, на  эвентуальные результаты эксперимента?

          Поэтому, например, деление шкал психологических измерений на: 1) шкалы названий (описательные - «да/нет») и 2) шкалы количественные (исчисляемые математические) — достаточно условно, скорее это — рабочие инструменты, тешащие самолюбие психолога-экспериментатора: «Вот, мол, какими современными методами и современными технологиями я пользуюсь!».

    Методы и технологии меняются, объект исследования остаётся прежним — непонятным, непредсказуемым, неисследимым. Положа руку на сердце — больше ли мы знаем о человеческой душе (а именно душа, психея, — предмет исследования психологии), чем о ней знали Декарт, Юм, Кант, Вундт или Выготский? А путь, пройденный, скажем, физикой за последние 80 лет, прошедшие после смерти Л.С. Выготского, — огромен и впечатляющ.

      Да, конечно, вероятностные статистические методики и делаемые по  результатам их применения выводы очень полезны для практического использования в виде рекомендаций, вероятностных прогнозов и объяснений в ряде разделов социальной психологии: в психологии группы, психологии толпы (тенденции и особенности поведения людей в толпе, внутригрупповое и межгрупповое  взаимодействие).

       На основе изучения и обобщения поведения людей в этих общностях в данных условиях и обстоятельствах (например, толпа в состоянии паники) можно — и нужно — делать практические выводы и формулировать конкретные рекомендации для людей, социальных групп, государственных институтов: как себя вести в этих обстоятельствах. Но это — именно рекомендации относительно ожидаемого поведения людей и групп людей и ожидаемой реакции на это поведение других людей.

       Нельзя  психологическому исследованию приписывать  прогностическую функцию естественнонаучного эксперимента: точное предсказание, предвидение будущего действия объекта, зная его текущее состояние. А если можно уловить закономерности, то — только статистические, вероятностные.  Это — в лучшем случае с высокой степени вероятности  ожидаемое поведение и ожидаемая реакция, но, конечно, не наверняка, точно и стопроцентно известное будущее  «поведение» камня, брошенного с Пизанской башни.  

        Другой вопрос — об эвристической ценности экспериментальных психологических исследований. Что нового они дают во многих случаях? Какие исследовательские перспективы открывают? Вот пример  применения многомерной статистики в рамках экспериментального психологического исследования— кластерный анализ по опроснику студента-психолога, сопоставляющего разные психологические теории и оценивающего их по данным свойствам, качествам и признакам, в разной степени присущим этим теориям.

       Берутся: культурно-историческая теория Выготского, психологическая теория деятельности, психоанализ, бихевиоризм, теория Юнга и другие. Перечисляются такие качественные компоненты психологических теорий как «гуманность», «личностная направленность», «опережающее развитие», «деятельностный подход», «реакция-стимул» и т. д. Эти компоненты приписываются психологическим теориям — в зависимости от того, в какой мере они присущи эти теориям: по десятибалльной шкале; 10 баллов — высшая степень инкорпорированности, 1 балл или 0 баллов — ничтожность данной компоненты в содержании теории. Понятно, к примеру, что компонента «опережающее развитие» в теории Выготского будет иметь числовое  значение 9-10 баллов, а в бихевиоризме — 0-1 балл; и, наоборот, компонента «стимул-реакция» в бихевиоризме наберёт все 10 баллов (ибо она выражает суть этой теории), а в культурно-исторической психологии — намного меньшее числовое значение.

      После расстановки всех компонент в соответствии психологическим теориям, мы подвергаем опросник так называемому кластерному анализу в многомерной математической статистике (программа SPSS). У нас получается, что все психологические теории, в общем и целом, распадаются на два очевидных кластера (две близких по мировоззренческим основаниям группы теорий): 1) социально-обусловленные и личностно-ориентированные (культурно-историческая психология, психологическая теория деятельности, во многом — экзистенциалистские психологические теории) и 2) биологически-обусловленные теории (бихевиоризм, более или менее — психоанализ и рефлексология).

    Очень хорошо. А что дальше? Какова эвристическая ценность такого анализа, нашего исследования? Человек, более или менее знакомый с историей психологии, и так знает, какие теории относятся к тому или иному направлению философско-психологической мысли, такой человек и так без особого труда по определённому ключевому мировоззренческому  аспекту  теории отнесёт её к тому или иному кластеру (тем более, что, как известно, деятельностный подход в психологии — по крайней мере, в самом известном в СССР изводе, теории А.Н. Леонтьева — вырос напрямую из теории Выготского, чьим учеником был Леонтьев). Ведь на самом деле, мы скорее провели социологический опрос и обработали его с помощью компьютерной программы.

   Мы проанализировали мнение одного студента; мы можем проанализировать мнения тысячи студентов — грамотный студент-психолог ответит практически так же. И что нового мы узнаем? Мы оценили степень усвоения студентом программы психологического образования на базовом уровне. Но разве это научно-психологическое исследование?

        Да, как мы ранее указывали, некоторую социально-прикладную перспективу имеют исследования в сфере социально-групповых взаимодействий. Эти исследования дают усреднённые образцы поведенческих реакций, пригодные — в большей или меньшей степени — для изучения и вероятностного прогнозирования в отношении сравнительно больших групп людей.

       А исследования в сфере личностной, персональной психологии, касающиеся особенностей индивидуальной психики, внутреннего мира человека, по правде говоря, не особенно эвристичны, валидны, репрезентативны. Что они представляют нам, какие результаты предъявляют? Субъективный внутренний мир человека, часто непонятный самому субъекту? Как можно подтвердить истинность этих данных, и каковы критерии этой истинности? Спросить у человека — искренен ли он был в своих ответах? Надеяться на «объективность» метода наблюдения и измерения психофизиологических реакций? Когда-то этим методом была рисовая мука во рту, сегодня — полиграф. Но проблему с этим методом мы уже обозначили ранее.

      Какова, наконец, научная ценность, эвристичность подобных  исследований индивидуальной психики? Обладают ли они прогностической силой? Можно ли сделать точный прогноз о будущем поведении человека, основываясь на его текущем состоянии? Точный — нет, вероятностный — наверное. Но ведь здесь валидно и обычное житейское знание, основанное на социальном опыте и здравом смысле («мы знаем, что в данных обстоятельствах большинство людей обычно поступают так-то и так-то»).  Как применять выводы из экспериментально полученных данных индивидуальных психологических измерений? Дать рекомендации респонденту-испытуемому? Экстраполировать данные и выводы из них на других людей  - а каков критерий выборки референтной группы? Сходный социальный статус, образовательный уровень, пол, возраст, этническая принадлежность, сходный тип темперамента (так и его надо экспериментально определить)? А если даже и найти другого человека с искомыми характеристиками, то как мы можем быть уверены в схожести его реакций на реакции исходного испытуемого? Ответ, разумеется, совершенно не очевиден. Проще говоря: Я кидаю камень — один, второй, третий и т. д. И я могу  предсказать и математически  точно рассчитать траекторию его полёта. Я говорю человеку: «Ты дурак», говорю это одному человеку, второму, третьему...И какова будет реакция каждого из них?..

      Выходит, что психология — наука идеографическая, скорее — описательная, социогуманитарная, нежели номотетическая, устанавливающая закономерности, при всей прокламируемой приверженности (особенно психологов-экспериментаторов) к естественнонаучному редукционизму и математическим методикам.