Братья Карамазовы
методическая разработка по литературе (10 класс)

1. «Братья Карамазовы» (1878-1880).Это произведение энциклопедического взгляда, которое всесторонне характеризует свое время. Действие происходит в городке Скотоприбойнике. Д увез героев в провинцию, чтобы показать, что болезненный психолого-общественные процессы перестают быть привилегией Питера. Под влиянием ломки привычного уклада жизни, брожения, охватившего сто случайных семейств. Люди не могут больше жить бессознательно. Даже в провинциальном монастыре идет скрытая борьба страстей. А через эти семьи Д показывает , как в разных типах семейств случайных идет скрытая борьба между поколениями. Ф.П. Карамазов – разбогатевший приживальщик, в его образе сфокусированы тенденции эпохи : моральная деградация личности, вырождение дворянства, небывалый идейный разброд. Он олицетворяет источник всяческого растления. Хищному сладострастию Федора Павловича нужно и разврат утвердить как всеобщий принцип. Это побуждает совершить насилие над городской юродивой Смердящей. Кощунством над природой, над душой, над юродивой, божьим человеком, он покушается н а изначальные основы, подрывает корни родового древа человеческого. Сын рожденный от Смердящей – существо, лишенное сокровенного человеческого содержания и в чувственной, и нравственной, и умственной сфере. В образе Смердякова Достоевский пророчески указывает на множащуюся породу вымороченных людей, оторванных от национальных и общечеловеческих корней. Митя – современный, цивилизованный человек, в этом его беда, он слишком широк. Единственный выход для него – отвлечение от страстей. Дмитрий подвержен двойственности (красота Мадонны и красота содомская) и переживает ее как внутренний разлом, душевный надрыв. Митя жаждет избавить мир от слез, ибо сознает, что в них виновен и он. Принять кару за несовершенное убийство отца – значит искупить вину, остановить падение дошедшей до краю личности, предотвратить разложение. Но исход, к которому пришел Митя и который стал итогом романа – еще не последнее слово о мире. За ним встают новые противоречия: принять свое страдание ради искупления вины человек может и должен, но возможно ли принять мир, обрекающий на страдание невинных.во всей острот этот вопрос ставит Иван. Иван Карамазов – носитель отвлеченного, кабинетного типа мышления. По Д такой строй мышления характерен для человека индивидуалистической эпохи. У них нарушено равновесие между умом и чувством. Диалог между Иваном и Алешей – кульминация романа, философских исканий Д. Суть ответа, который дает Иван в Легенде,в том, что признавая истину, заключенную в Христе, он отделяет и противопоставляет ее истине, заключенной в человеческой природе. Он разрывает связь м\у Христом и человеком, м\у земным и вселенским. Христос дал идеал, но человеку не по силам следовать за ним. Иван, как Инквизитор отрекается от Христа во имя любви к человеку. Сострадания к его несовершенству. В 6 книге «Русский инок» в качестве философской антитезы Мити и Ивана, он излагает идеи своего героя Зосимы, который дает единственный возможный ответ человечества в это время. Философская вершина романа «Легенда о великом инквизиторе». Главная проблема – проблема нравственной свободы духа. В романе дается становление Алеши, он связывает все сюжетные линии романа. Его задача быть не только хранителем нравственной правды, а соединителем распада русской земли (как в религии). Главные перспективы жизни в романе связываются с ним, в котором все языческие, земляные стихии карамазовской породы преображаются под влиянием духовного отца Зосимы в могучую жизнеустрояющую силу. Проблема полифонизма.Достоевский – творец полифонического романа. Так как множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов действительно является особенностью его романов. В его произведении появляется герой, голос которого строится так, как строится голос самого автора. Слово героя о себе самом и о мире также полновесно, как и авторское, оно звучит рядом с ним и особым образом сочетается с ним и с полноценными голосами других героев. Сознание героя дано как другое, чужое сознание, но в то же время оно не становится простым объектом авторского сознания. Цель – утвердить чужое «Я» не как объект, а как другой субъект ( «Ты еси»). Внутренняя самостоятельность героев сочетается с их свободой и самостоятельностью в самой структуре романа по отношению к автору. С множественностью голосов в романах Достоевского связан композиционный принцип полифонического романа – соединение несовместимых материалов. У Д чужеродные элементы материала распределены м\у несколькими полноправными сознаниями, даны в равноценных кругозорах. И эти сознания с их кругозором сочетаются в высшее единство полифонического романа (мир частушки соединяется с миром шиллеровского памфлета). В произведениях Д объективный мир – это мир равноправных сознаний. Герой интересует Д как особая точка зрения на мир, на себя самого, как смысловая и оценивающая позиция человека по отношению к себе и к действительности. Важно не то, чем является герой в мире, а то, чем является мир для героя, и он для себя самого. Элементами, из которых слагается образ героя, служат не те черты действительности, но значения этих черт для него самого, его самосознание. Все качества героя становятся объектом его рефлексии, вся действительность – элементом самосознания. Д перенес автора и рассказчика с совокупностью их точек зрения на героя в кругозор самого героя. то , что ранее выполнял автор, теперь выполняет герой. Всепоглощающему сознанию героя автор может противопоставить только объективный мир других, равноправных с ним сознаний. Самосознание героя становится доминантой художественного построения, которая разлагает монологическое единство произведениям. Автор строит героя не из чужих слов, а строит слово героя о себе самом. Самосознание как художественная доминанта в построении образа героя предполагает новую авторскую позицию по отношению к изображаемому человеку. Дело идет об открытии нового целостного аспекта человека – «человека в человеке».. Слово автора о герое ориентировано на человека как на слово и потому диалогически обращено к нему. Слово героя не обусловлено авторским замыслом, и потому может выпасть из его кругозора, развив свою логику. Т.обр., автор не оставляет за собой никакого существенного смыслового избытка и на равных входит в большой диалог романа в целом.

Один из главных диалогов в отечественной литературе, пожалуй главный в вопросах понимания Веры и Церкви. там есть два на мой взгляд основных вопроса, про всеобъемлющую христианскую любовь и основания принимать мир, в котором страдают дети, и про противоречие Церкви и Христа.

Церковь, причем как православную, так и католическую упрекают в том, что они своей "жесткостью" противоречат христианской "мягкости". В принципе эти упреки на первый взгляд вполне справделивы. Справедливы в том смысле, что если Бог есть прежде всего Любовь, то Церковь есть прежде всего структура и Порядок. Любовь vs Порядок это конечно ложная дихотомия, но все же порой могут вступать в головах человеческих в некоторое противоречие. А я вот мыслю так, что это и правильно. Дело Христа - прощать, дело Церкви приводить к Прощению.

Возьмем тот самый разговор Алеши и Ивана Карамазовых. Сперва кажется, что Иван Алешу на лопатки уложил, а ведь это не так. Поэма о Великом Инквизиторе это и есть та самая претензия, о которой я писал чуть выше. Мол Христос это одно, а церковь другое. Христос мол мешает порядку, а посему "уходи и не приходи больше". Ерунда все это и неправда. Потому как если бы Он и вправду пришел раньше времени, так Великий Инквизитор прав был бы. И поэтому Он и не приходит раньше времени. Потому как Прощение должно быть своевременно.

Это про Порядок, теперь же про Любовь. Христианская Любовь есть на мой взгляд ни что иное как абсолютная мудрость. Чем отличает мудрый от всех прочих? Тем, что понимает других, может встать на их место. А когда понимаешь человека. то не можешь его уже и ненавидеть, даже если он поступает дурно. То кто понимает другого, тот и со-страдает. А Любовь уже совсем рядышком. А теперь представьте Того, кто настолько мудр, что способен понять любого человека, даже самого злодея, серийного убийцу какого-нибудь, даже бесконечно подлого человека, который кажется вообще лишен всяческой совести. И даже не только понять, но и полюбить. Мудрость = Любовь.

Но человеку такая абсолютная мудрость ясное дело недоступна, ровно как и абсолютная Любовь. Даже наимудрейшему недоступна. Вот тут и нужна Церковь. Заповеди заповедями, о них и так все ясно, а вот принципы христианской жизни, типа "любви к ближнему" и пресловутой "другой щеки" это и есть то поведение, которое едва ли может быть доступно человеку просто так, поскольку это есть уже атрибуты божественной мудрости, отголоски того самого Всепрощения. А стало быть христианину необходимо стараться жить по этим принципам пока он не достиг Божественнй Мудрости.

Вот примерно так я думаю про карамазовский разговор. То есть конечно за травлю детей собаками "расстрелять", и много за что другое расстрелять. Но не в том дело чтобы расстрелять, а в том чтобы расстреляв простить. А простив полюбить? Слабо? Слабо. А коли слабо, так хоть попытаться, а не бунтовать. А зачем пытаться? - А потому что мудрость есть абсолютная ценность, а христианская Любовь это абсолютная Мудрость и есть. Не в силах стать абсолютно мудрым, хоть живи как мудрый. Вот в этом Церковь и помогает.

Католический первосвященник — испанский кардинал, заглавный герой вставной «поэмы» Ивана Карамазова «Великий инквизитор», пересказанной автором брату Алеше (ч. 2, кн. 5, гл. V). Действие в «поэме» Ивана происходит в XVI в., в Испании, в Севилье, когда инквизиция (от лат. inguisitio — расследование), специально учрежденный с XIII в. институт римско-католической церкви, свирепствовала особенно жестоко и тысячами сжигала на кострах еретиков. «Будничный» портрет Великого инквизитора дан в момент, когда, обходя улицы Севильи, он увидел, как Иисус Христос совершает чудо воскрешения умершей девочки: «Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится как огненная искорка блеск. О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов Римской веры, — нет, в эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе. За ним в известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и "священная" стража. Он останавливается пред толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног Его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять Его...».

Вся дальнейшая часть «поэмы», по существу, — монолог Великого инквизитора перед упорно молчащим узником в темнице: кардинал страстно доказывает Христу, что Его новое пришествие на землю совершенно излишне, Он только мешает им, представителям католической церкви, устанавливать царствие Божие на земле: «...Ты гордишься своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец ожидая Тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на Тебя же и воздвигнут свободное знамя свое. Но Ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода Твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих".

Идейное значение поэмы

В романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» центральное место занимает Легенда о Великом Инквизиторе. Это — пространный пересказ Иваном Карамазовым брату Алеше содержания своей уничтоженной поэмы. Здесь — один из кульминационных пунктов композиции романа, средоточие ведущихся его героями идейных споров. Сам Достоевский определял значение Легенды о Великом Инквизиторе как примат необходимости «вселить в души идеал красоты» над призывами социалистов: «Накорми, тогда и спрашивай добродетели!» Великий Инквизитор духовным ценностям противопоставляет первобытную силу инстинктов, идеалу героической личности — суровую стихию человеческих масс, внутренней свободе — потребность каждодневно добывать хлеб насущный, идеалу красоты — кровавый ужас исторической действительности. Писатель ставил своей целью «изображение крайнего богохульства и зерна идеи разрушения нашего времени в России, в среде оторвавшейся от действительности молодежи», которую представляет в романе Иван Карамазов. Достоевский считал, что природа человеческая не может быть сведена к сумме рациональных оснований. Великий Инквизитор убеждает вновь пришедшего в мир Христа: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо никогда и ничего не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои. Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение: ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами. Ты возразил, что человек жив не единым хлебом: но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя Дух Земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен Зверю сему, — он дал нам огонь с небеси!»

Образ Инквизитора помогает Достоевскому развенчать два важнейших тезиса сторонников преобладания материального над духовным. Первый — что люди — невольники, «хотя созданы бунтовщиками», что они слабее и ниже Божественного Промысла, что им не нужна и даже вредна свобода. Второй — будто подавляющее большинство людей слабы и не могут претерпеть страдание во имя Божье ради искупления грехов, и, следовательно, Христос в первый раз приходил в мир не для всех, а «лишь к избранным и для избранных». Писатель опровергает эти по виду очень складные рассуждения Инквизитора. Еще за четверть века до создания Легенды о Великом Инквизиторе Федор Михайлович утверждал в одном из писем: «Если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились лучше остаться со Христом, нежели с истиной». И в Легенде финал, помимо воли автора поэмы, Ивана Карамазова, свидетельствует о торжестве идей Христа, а не Великого Инквизитора. Как вспоминает Иван Федорович: «Я хотел ее кончить так: когда Инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему: «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!» И выпускает его на «темные стегна града». Пленник уходит... Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее». А ведь целует Христос своего тюремщика после страстного обещания Инквизитора, что люди с радостью сожгут неузнанного Спасителя: «Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя». Однако доброта Иисуса поколебала даже каменное сердце старого Инквизитора. Поцелуй оказывается самым сильным возражением против всех хитроумных и вроде бы логичных теорий строителей царства Божьего на земле. Чистая любовь к человечеству начинается лишь тогда, когда любят не телесную, внешнюю красоту, а душу. К душе же Великий Инквизитор в конечном счете остается безразличен. Как понимает слушающий Ивана брат Алеша, оппонент Христа на самом деле в Бога не верит, и Иван Карамазов с этим охотно соглашается: «Хотя бы и так! Наконец-то ты догадался. И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы и для такого, как он, человека, который всю жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству? На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, «недоделанные пробные существа, созданные в насмешку». И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа», страшною духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми. И заметь себе, обман во имя того, в идеал которого столь страстно веровал старик во всю свою жизнь! Разве это не несчастье?»

Достоевский рисует нам картину борьбы добра и зла в душе человеческой. При этом носитель злого начала наделен многими привлекательными чертами, общими с самим Христом: любовью к людям, стремлением к всеобщему, а не личному счастью. Однако все благие намерения сразу рушатся, как только оказывается, что Великий Инквизитор вынужден прибегать к обману. Писатель был убежден, что ложь и обман недопустимы на пути к счастью. И не случайно в романе автор Легенды о Великом Инквизиторе тоже отвергает Бога и приходит к выводу, что «все дозволено», а кончает безумием и встречей с чертом. А Инквизитору как бы отвечает в своих предсмертных поучениях наставник Алеши Карамазова старец Зосима: «О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил себя Бог и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...» Гордыня Великого Инквизитора, мечтающего заместить собою Бога, прямиком ведет его душу в ад. Христос же,

которому, как показывает писатель, при втором пришествии был бы уготован застенок инквизиции и костер, остается победителем в споре. Палачу-инквизитору нечего противопоставить его молчанию и последнему всепрощающему поцелую.

Сам образ Великого Инквизитора восходит к одному из образов баллады близкого друга Достоевского поэта Аполлона Майкова «Приговор».

Достоевский «Легенда о Великом Инквизиторе» – анализ

В чем тайна Великого Инквизитора? Слушая, как Иван рассказывает эту легенду (см. полный текст его рассказа), Алеша догадывается: «Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет». Иван охотно соглашается: «Хотя бы и так! – отвечает он. – Наконец-то, ты догадался. И, действительно, так, действительно, только в этом и весь секрет...»

Символика «легенды» многопланна: на поверхности лежит обличение «антихристова» начала римской церкви и современного социализма. Достоевский полагал, что Вавилонская башня, воздвигаемая безбожным социализмом, будет увенчана католическим Римом. Но это несправедливое и нехристианское осуждение католичества – только внешний покров религиозного мифа. Под ним скрывается глубочайшее исследование метафизического смысла свободы и власти.

Герой легенды Великий Инквизитор изображен с огромным искусством. Это не пошлый безбожник, не «мелкий бес», вроде Петра Верховенского. Старик-кардинал – лицо величественное и трагическое. Он отдал свою жизнь на самоотверженное служение Христу, на подвиг в пустыне – и вдруг на закате дней, потерял веру. «Неужели же не довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедия?» – спрашивает Иван. Действительно, потеря веры – глубочайшая трагедия Инквизитора: не веря в Бога, он берет на себя ложь и обман и принимает это страдание «из любви к людям». Автор пренебрегает общедоступным оружием борьбы с атеизмом: он не изображает своего героя злодеем и извергом. Инквизитор – аскет, мудрец и филантроп. В этой концепции гениальное прозрение Достоевского. Антихрист выступает против Христа во имя Христова завета любви к ближним. Он выдает себя за Его ученика, за продолжателя Его дела. Антихрист – лже-Христос, а не анти-Христос. Так же понимал идею Антихриста и Владимир Соловьев. В своей замечательной повести «Три разговора», он, подобно Достоевскому, изображает Антихриста – человеколюбцем и социальным реформатором.

Автор «Карамазовых» представляет богоборчество во всем его демоническом величии: Инквизитор отвергает заповедь любви к Богу, но становится фанатиком заповеди любви к ближнему. Его могучие духовные силы, уходившие раньше на почитание Христа, обращаются теперь на служение человечеству. Но безбожная любовь неминуемо обращается в ненависть. Потеряв веру в Бога, Инквизитор должен утратить и веру в человека, ибо две эти веры неразделимы. Отрицая бессмертие души, он отвергает духовную природу человека. И сразу же человек превращается для него в жалкое, слабое и подлое существо, история человечества – в бессмысленное нагромождение бедствий, злодейств и страданий. Если человек – только земная тварь, то судьба его, – действительно, «дьяволов водевиль»; если люди «за гробом обрящут только смерть», то воистину они «недоделанные, пробные существа, созданные в насмешку». Тогда для филантропа остается одна цель: облегчить этим несчастным созданиям их короткую жизнь, «устроить на земле это непокорное стадо, человеку дано только мгновение земной жизни, пусть же он проживет его в довольстве и покое. И Инквизитор устраивает «всеобщее счастье»: он накормит людей («хлеб»), свяжет их бесчинную волю «чудом, тайной и авторитетом», возьмет меч Кесаря и соберет малосильных бунтовщиков в единое стадо. Тогда воздвигнется великая Вавилонская башня и воссядет на звере блудница – и уже навеки. Иван утверждал, что без веры в Бога и в бессмертие нельзя любить человечество. Великий Инквизитор доказывает это. Он начал с человеколюбия и кончил превращением людей в домашних животных. Чтобы осчастливить человечество, он отнял у него все человеческое. Как Шигалев в «Бесах», герой «Легенды» кончил идеей «безграничного деспотизма».

Монолог Инквизитора – шедевр ораторского искусства: выводы логически следуют из предпосылок, заключения поражают своей неотразимостью; но отрицательная аргументация вдруг оборачивается положительной: обвинительная речь становится величайшей в мировой литературе теодицией. «Легенда» завершает дело всей жизни Достоевского: его борьбу за человека. Он вскрывает в ней религиозную основу личности и неотделимость веры в человека от веры в Бога. С неслыханной силой утверждает он свободу, как образ Божий в человеке и показывает антихристово начало власти и деспотизма. Без свободы человек – зверь, человечество – стадо; но свобода сверхъестественна и сверхразумна, в порядке природного мира нет свободы, есть только необходимость. Свобода – божественный дар, драгоценнейшее достояние человека. Ни разумом, ни наукой, ни естественным законом обосновать ее нельзя – она укоренена в Боге, раскрывается в Христе. Свобода есть акт веры. Безбожные человеколюбцы отвергают Бога, т. к. в мире существует зло. Но зло существует только потому, что есть свобода. Под лживой жалостью к страданиям человечества таится дьявольская ненависть к человеческой свободе и «образу Божию» в человеке. Вот почему, начиная с человеколюбия, он и кончает деспотизмом.

«Легенда о Великом Инквизиторе» заключает в себе «доказательство от противного». Обвиняя Христа, Инквизитор произносит убийственный приговор своему антихристовому делу. Он кончает «стадом» и Вавилонской блудницей. Молчание Христа таит в себе оправдание человека и утверждение его богочеловеческого достоинства. Антроподицея увенчивается теодицеей. Хула на Христа превращается в Его прославление. Инквизитор упрекает Спасителя в том, что он возложил на человечество невыносимое бремя свободы, потребовал от него невозможного совершенства и, следовательно, поступил так, как будто и не любил его вовсе. А вот он, Инквизитор, действительно, «возлюбил» людей: накормил, поработил и превратил в стадо. Достоевский делает величайшее духовное открытие: свободная личность человека раскрывается только во Христе; любовь к человечеству может быть только во Христе.

Любовь к ближнему свойственна не падшей человеческой природе, а природе божественной. Человеколюбец – не человек, а Бог, отдавший Сына своего на спасение мира.

Достоевский думал, что в «Легенде» он обличает обман католичества и ложь социализма; но обличение его шло дальше и глубже. Антихристово царство Инквизитора строится на чуде, тайне и авторитете. В духовной жизни начало всякой власти от лукавого. Никогда во всей мировой литературе христианство не выставлялось с такой поразительной силой, как религия духовной свободы. Христос Достоевского – не только Спаситель и Искупитель, но и Единый Освободитель человека.

Инквизитор с темным вдохновением и раскаленной страстью обличает своего Пленника; тот безмолвствует и на обвинение отвечает поцелуем. Ему не надо оправдываться: доводы врага опровергнуты одним присутствием Того, Кто есть «Путь, Истина и Жизнь».