Методическая разработка открытого урока по дисциплине "Литература" по теме: "Теория Р. Раскольникова и её крушение"
методическая разработка по литературе

МИНОБРНАУКИ РОССИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего образования

«Ухтинский государственный технический университет»

(УГТУ)

Индустриальный институт (СПО)

МЕТОДИЧЕСКАЯ РАЗРАБОТКА ОТКРЫТОГО УРОКА ПО ДИСЦИПЛИНЕ «РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА. ЛИТЕРАТУРА»

Тема: «ТЕОРИЯ Р. РАСКОЛЬНИКОВА И ЕЕ КРУШЕНИЕ».

Подготовила: Соболева Е.В., преподаватель

Ухта, 2016

СОДЕРЖАНИЕ

ПЛАН ЗАНЯТИЯ

Дисциплина: Русский язык и литература. Литература

Преподаватель: Соболева Е.В.

Тип занятия: урок-исследование, урок получения новых знаний

УМК:

• Обернихина Г. А. Примерная программа общеобразовательной учебной дисциплины «Русский язык и литература. Литература» для профессиональных образовательных организаций / Г. А. Обернихина, Т. В. Емельянова, Е. В. Мацыяка, К. В. Савченко. М.: Издательский центр «Академия», 2015.
• Рабочая программа по дисциплине цикла ОГСЭ «Русский язык и литература. Литература».
• Литература: учебник для студ. учреждений сред. проф. образования: В 2 ч. Ч.1. /  Под ред. Г.А. Обернихиной.  М., 2014. С. 230-259.
• Литература: практикум: учеб. пособие для студ. учреждений сред. проф. образования. /  Под ред. Г.А. Обернихиной.  М., 2015. С.38-40.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ КАРТА С ДИДАКТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРОЙ ЗАНЯТИЯ

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ КАРТА С ДИДАКТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРОЙ ЗАНЯТИЯ (продолжение)

ПЛАН-КОНСПЕКТ ЗАНЯТИЯ

Тема: «Теория Раскольникова и ее крушение».

(Слайд 1. Портрет Ф.М. Достоевского работы В. Перова, обложка к роману «Преступление и наказание» 1867 г. издания.)

Эпиграф к уроку: (Слайд3)

Теория Раскольникова не имеет ничего общего с теми идеями,

из которых складывается миросозерцание современно развитых людей.

А эта теория выработана им в зловещей тишине глубокого

 и томительного уединения, на этой теории лежит печать его личного характера.

                                               Д. Писарев

Цели:

Образовательные: 

• проанализировать причины возникновения теории Раскольникова;
• раскрыть содержание теории Раскольникова о праве сильной личности;
• показать ее антигуманный характер, дать ей оценку. (Слайд 5)

Развивающие:       

•   развивать навыки аналитического чтения;
•   развивать навыки сопоставительного анализа образов героев романа;
•   развивать навыки делать обобщающие выводы.

Воспитательные:    

• через отрицание пробудить у обучающихся чувство уважения к                                      человеку, к незыблемости нравственных понятий;
• содействовать правильному пониманию сути добра и зла.

Оборудование:

1. Достоевский Ф. М. «Преступление и наказание». Любой год издания.
2. Портрет писателя работы В. Перова.
3. Презентация, содержащая

• репродукции картин: В. Г. Перов «Портрет Достоевского»,
• иллюстрации Д.А. Шмаринова, О.С. Евсеева, М. В. Добужинского, П.М. Боклевского к роману «Преступление и наказание»;
• кадры  художественного фильма «Преступление и наказание». Реж. Д. Светозаров, 2007 г.

4. Папки с Приложениями, содержащими задания.

Организация занятия.

1. Оргмомент. (1-2 мин.)
2. Проверка домашнего задания. Проверка знаний и умений учащихся для подготовки к новой теме. (10 мин.)

На предыдущем занятии мы с вами затронули несколько важных вопросов, связанных с романом Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».  Давайте сейчас вспомним один из вопросов, который нам пригодится при изучении темы сегодняшнего занятия. Итак, вспомним сейчас:

• Какой же Петербург Достоевского? (Проверка ДЗ. Продолжите фразу: «Петербург Достоевского – это…» (фронтальный опрос) (Слайд 2)

(Варианты  ответов:

Петербург Достоевского – город, где совершаются преступления, где невозможно дышать, это город униженных и оскорбленных.

Петербург Достоевского – город равнодушия, звериного любопытства, злорадной насмешки.

Петербург Достоевского – это город одиночества.

Петербург Достоевского – «город, в котором невозможно быть».)

• Какую роль сыграл Петербург в судьбах героев романа?

(Петербург – своеобразный герой романа, глубоко враждебный и неприятный всему здоровому, жестокий и антигуманный. Атмосфера Петербурга – атмосфера тупика и безысходности. Судьбы людей ломаются им: люди продают себя и своих близких, как в случае с Соней Мармеладовой; покупают себе жену из бедных, чтобы потом над нею поиздеваться, как об этом мечтает Лужин; издеваются над детьми, как Свидригайлов – только в таком городе могла родиться теория Раскольникова.

Все вместе: пейзажные картины Петербурга, сцены уличной жизни, интерьеры “углов”– создают общее впечатление города, который враждебен человеку, теснит, давит его, создает впечатление безысходности, толкает на скандалы и преступления.)

Тема нашего сегодняшнего занятия связана с одним из главных мотивов преступления, т.е. одной из главных причин, побудившей Родиона Раскольникова (главного героя романа «Преступление и наказание») совершить убийство ростовщицы Алены Ивановны.

• Какие причины, обстоятельства, встречи послужили толчком на пути к преступлению:

1. бедность Раскольникова;
2. стремление помочь матери и сестре;
3. сострадание ко всем бедным, униженным людям (семья Мармеладовых);
4. ненависть к старухе-процентщице;
5. случайно услышанный разговор в трактире;
6. теория Раскольникова. (Слайд 3)

III. Изучение нового материала. (45 мин.)

• О чем же мы сегодня с вами будем говорить? Какова же тема нашего занятия? Попробуйте её сформулировать.

Тема: «Теория Раскольникова и ее крушение». 

Запись в тетради темы урока. (Слайд4)

1. Вступительное слово преподавателя:

Прочитав роман, мы приходим к выводу о том, что Раскольников стал жертвой собственной идеи. (Слайд 5).Что это за идея? Как она возникла? Какие причины привели Раскольникова к созданию негуманной теории? Как вы оцениваете эту теорию? Какую оценку дает ей Достоевский?

На эти вопросы предстоит найти ответ на занятии.

Особенность романа заключается в том, что в основе романа лежит психологическая и философская тайна. Главный вопрос романа не кто убил, а… почему убил? (Слайд 6). Какие идеи привели к убийству? Виноват ли Раскольников? Обратимся к словам Д.И. Писарева. (Эпиграф. Слайд 7)

2. Беседа.

• Какую причину можно назвать основной в создании Раскольниковым теории, приведшей его к преступлению? (Слайд 3)

Та, которая рождена социальной средой, и в первую очередь нищетой.

• Что происходит с человеком, оказавшимся во власти нищеты?

Она унижает достоинство человека, уязвляет его самолюбие; подавляет человека, рождает в нём комплекс неполноценности; он постоянно в плену проблем, из которых не видит выхода; он мучительно размышляет над своей жизнью, сравнивает себя с другими людьми, пытаясь объяснить причины своего неблагополучия, и начинает делать неправильные выводы; сделав неправильные выводы, человек неправильно оценивает все окружающее; личностные качества перестают быть поддержкой, утрачиваются нравственные ориентиры, и, чтобы выйти из затруднения, человек готов и способен на преступные действия.

• Подтвердите это примерами из романа.

(Обучающиеся пересказывают содержание отдельных эпизодов романа, излагают и комментируют историю семьи Мармеладовых).

Мармеладов (Слайд 8), став нищим, оскорблен тем, что не может найти работу, обеспечить семью, чувствовать себя уважаемым человеком; не найдя работы, чтобы облегчить душевные страдания, начинает пить и спивается; нищета и трудности ослабили его волю, лишили надежды; изменяется сознание Мармеладова, и он совершает то, чего раньше никогда бы не сделал - крадет вещи из дома, пускает семью по миру; и как следствие - дочь отправляет на панель и не стесняется уже жить за ее счет, на деньги, заработанные ее страшным "трудом". Это его тягчайшее нравственное преступление.

Но не каждый человек и не обязательно совершает преступление. Пример тому - приятель Раскольникова Разумихин (Слайд 9). 

• Что, помимо нужды, может подтолкнуть человека к преступлению? - Многое зависит не только от обстоятельств, но и от самого человека.

3. Работа с текстом романа.

(Комментированное чтение; составление социального и психологического портрета Раскольникова; поиск цитат, пересказ и анализ эпизодов, раскрывающих суть теории; конспектирование; составление опорного конспекта - схемы, работа с Приложениями).

• Каково социальное положение главного героя? (Слайд 10)

Главная черта социального портрета Раскольникова - крайняя степень бедности. Сын небогатого провинциального чиновника, имеет мать, живущую на пенсию за умершего мужа в 120 рублей в год, и взрослую сестру, которая поступила гувернанткой в дом состоятельного помещика Свидригайлова, чтобы помочь брату выучиться. В настоящее время он, нищий студент, исключен из университета за неуплату. Деньги на обучение присылала мать из своей крохотной пенсии, подрабатывая вязанием, и из жалованья сестры. На жизнь этих денег не хватало, и Раскольников пытался содержать себя сам, занимаясь репетиторством, за которое платили копейки, и существенно поддержать его они не могли. Не хватало на самое необходимое, поэтому он сильно пообносился, потерял приличный вид и как следствие, работу. Изо дня в день тянулось это неблагополучие. Поэтому превратился когда-то благородный человек в «лохмотника».

• Означает ли это, что Раскольников оказался в безвыходном положении? И безвыходно ли оно? 

Он, хоть и изможден и физически ослаблен постоянным недоеданием, мог бы зарабатывать интеллектуальным трудом, например, переводами, как Разумихин, или переписыванием бумаг.

• Почему бездействует? Самолюбие мешает, или есть иные причины?

(Обсуждаем вопрос: унизительно ли, стыдно ли человеку выполнять "черную" работу? Вспоминаем конкретные исторические примеры.)

• Каковы черты личности Раскольникова?

Разумихин характеризует его как доброго человека; ему раскрывает трагедию своей жизни Мармеладов; дети не сторонятся его; он бескорыстно, в ущерб себе, по первому душевному порыву помогает беднякам Мармеладовым, девочке на бульваре, своему университетскому товарищу, его больному отцу; спасает на пожаре детей; разрушает свадьбу своей сестры с негодяем Лужиным; уважительно относится к Соне; его теория тоже создана из сострадания к обездоленным людям.

В нем словно два человека, противоположных друг другу; недаром он носит говорящую фамилию – (Слайд 11) (делают записи в тетрадях)

                                                   Раскольников.

Отсюда у героя замкнутость, и желание самоутвердиться, и повышенное самомнение.

(В Приложении 1 обучающиеся находят значение слов "личность", "индивидуализм", "эгоизм")  (Слайд 12)

• Личность - человек как носитель каких-н. свойств.
• Индивидуализм – 1. Воззрение, согласно которому интересы отдельной личности выше интересов общества. 2. Стремление к яркому выражению своей личности, своей индивидуальности с противопоставлением себя коллективу.
• Эгоизм - Себялюбие, предпочтение своих, личных интересов интересам других, интересам общественным, пренебрежение ими.

• Почему вы сейчас работали именно с этими слова? (Связывают эти слова с личностью Раскольникова.)
• Что происходит с Раскольниковым под влиянием нищеты?

Не только собственная нищета, но и всеобщая нужда и страдания бедняков заставляет Раскольникова задуматься над устройством мира, он наблюдает окружающую жизнь людей, сочувствуя всем страдающим от жестокой действительности.

Размышляя о причинах несправедливого устройства общества, он мучительно ищет ответ на вопрос, способен ли человек разрушить привычные законы жизни или вынужден бессильно им подчиняться?

Оценивая происходящее, он делает вывод о необходимости переделать мир. Но кто способен на это? Мучающийся, страдающий обыватель не в состоянии это сделать в силу своей слабости и привычки подчиняться чужим законам. Но есть - их немного - особые люди, "владыки мира", "право имеющие", способные творить законы и преобразовать жизнь, построить её по своим, справедливым, законам и заставить им подчиняться всех. А сопротивляющихся и мешающих - уничтожить ради великой идеи преобразования мира. Так родилась его теория, суть которой в предоставлении права избранным людям творить историю, оправдывая жертвы именем прогресса. Идея о сильной личности побудила Раскольникова отнести себя к необыкновенным и проверить это, совершив убийство, которое привело его к личной трагедии, к разладу со всем миром и жизнью.

4. Слово преподавателя:

Итак, теория родилась в сознании человека сумрачного, замкнутого, одинокого и вместе с тем гуманного, болезненно воспринимающего все окружающее. Важно и то, что родилась она под тяжелым петербургским небом (Слайд 13)

Достоевский, определяя замысел романа, писал, что в основе теории Раскольникова лежат теории, которые «носятся в воздухе». Действительно революционеры-демократы боролись с общественным злом, стремились изменить этот мир, но Раскольников - не революционер. Он бунтарь-одиночка.

В 1865 году в России была переведена книга Наполеона «История Юлия Цезаря», (Слайд 14) где развивается идея об особом предназначении человека, о ее неподсудности человеческим законам, т.е. дается обоснование политики войны, насилия, угнетения. Видимо главный герой романа, человек умный, начитанный, знал об этом. Поэтому размышляя над общественным злом, Раскольников приходит к выводу, что помочь себе, близким и всем бедным людям можно, убив богатую, никому не нужно злую, вредную старуху, которая заедает чужой век.

Он создает теорию о праве сильной личности. Об этой теории мы узнаем после совершенного преступления, читая Ш часть романа, когда Раскольников со своим другом Разумихиным идет к Порфирию Петровичу (следователю, занимающемуся делом об убийстве Алены Ивановны), пытаясь узнать о судьбе своих вещиц - серебряных часов отца и колечка Дуни, - отданных в заклад.

Порфирий Петрович, по словам Разумихина, «малый умный, у него склад мыслей особенный, недоверчив, скептик, циник ...». Очень хорошо знает свое дело.

Во время встречи речь заходит о статье, написанной бывшим студентом юридического факультета Раскольников полгода назад. Эта статья, по словам Порфирия Петровича, была опубликована в «Периодической речи» два месяца назад и называлась о «Преступлении...» (Слайд 15)

5. Комментированное чтение текста: часть 3, гл. V (Приложение 2)

• О чем шла речь в статье?
• Чем статья заинтересовала Порфирия?

Статья Раскольникова «О преступлении» заинтересовала следователя необычным делением людей на два разряда: низший и высший.

По теории первый разряд - это люди обыкновенные, консервативные, они сохраняют мир и приумножают его численно, соблюдают законы и никогда их не переступают. Их большинство.

Второй разряд - это люди необыкновенные, сильные личности, которые разрушают настоящее во имя будущего, т.е. ведут мир к цели, к прогрессу и во имя этого имеют право перешагнуть через труп, через кровь, т.е. имеют право на преступление. Их мало.

К числу необыкновенных людей Раскольников относит великих людей прошлого: Ликурга (госуд. деятеля Греции), Солона (политического деятеля древ. Афин, осуществлявшему преобразования), Магомета (религиозного проповедника, основателя мусульманской религии), Наполеона (императора, великого полководца). 

• Составление опорного конспекта- схемы теории Раскольникова. (Слайд 16, 17)

Раскольников разделил всех людей на два разряда:

I разряд: низший - обыкновенные люди - большая часть - посредственность - материал - "твари дрожащие" - законопослушные - "господа настоящего" - их задача: быть послушными, жить сегодняшним днем - они не могут изменить мир.

II разряд: высший - необыкновенные люди - немногие, талантливые - собственно люди - "право имеющие" - создающие законы - "господа будущего" - их задача: разрушить настоящее во имя будущего - они могут улучшить, переделать мир и поэтому имеют право (и должны) уничтожить все препятствия на пути ко всеобщему благу, в том числе они имеют право на преступление, на убийство немногих, мешающих этому всеобщему счастью (имеют право разрешить себе "кровь по совести") и не считать себя преступниками, поскольку благородная цель оправдывает средства.

• Оценка теории.

Она античеловечна: проповедует идею сверхчеловека, природное неравенство людей; преступна по средствам достижения.

IV. Первичная проверка понимания. (20 мин.)

1. Дискуссия на тему: «Есть ли необыкновенные люди? От кого зависит исторический прогресс?» (Слайд 18)

2. Проблемный вопрос:

Как показал Достоевский несостоятельность теории Раскольникова? (крах теории).

Беседа по тексту романа:

А) Как чувствовал себя Раскольников после убийства? (Слайд 19)

Он благополучно вернулся домой, избежав разоблачения. Родион не помнил, как повалился на диван во всей одежде. Его бил озноб. Он искал, очнувшись, следы крови на совей одежде, опасался разоблачения. С ужасом обнаружил кровь на бахроме брюк, в карманах, на ботинках ... Вспомнил про кошелек и украденные вещицы и стал лихорадочно думать, куда их спрятать. Потом впадает в беспамятство и опять ложится. Через пять минут вскакивает и с ужасом вспоминает, что не снял петлю под мышкой, где прятал топор. Потом видит на полу окровавленную бахрому, вновь смотрит одежду и везде ему видится кровь ...

Вывод: Раскольников не владеет собой, его охватил такой страх перед разоблачением, что он кажется тяжело больным человеком.

Б) Как встретил Раскольников мать и сестру? (Слайд 20)

Он не рад встрече с родными. Он не хочет никого видеть. Совершенное убийство гнетет его.

Расставшись с Разумихиным после беседы со следователем Раскольников вновь и вновь вспоминает старушонку.

3. Работа с текстом. Чтение и комментарий ч. Ш гл. IV.

В) Что же происходит в сознании Раскольникова? (Слайд 21)

Раскольников меняется, изменяется его отношение к окружающим. Он начинает ощущать себя отщепенцем, понимает, что между ним и окружающими людьми возникает пропасть, что он переступил нравственный барьер и сам поставил себя вне законов человеческого общества. В этом он и признается Соне. Только ей, тоже преступивший закон морали во имя спасения людей, он доверяет свою страшную тайну.

Выборочное чтение по ролям: часть 4, гл. IV(притча о воскрешении Лазаря), (Слайд 22,23),часть 5, гл. 4 (признание) (Слайд 24).

Г) Как объясняет Раскольников убийство? (Слайд 25)

«Старушонка вздор! Думал он горячо и порывисто, - страху, пожалуй, что и ошибка не в ней дело! Старуха была только болезнь... я переступить только хотел поскорее ... не человека убил, я принцип убил!»

 «...Мать, сестра, как я любил их! Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить ...»

«... Разве я старушонку убыли? Я себя убил, а не старушонку!

«... не для того, чтоб матери помочь, я убил - вздор ...Мне другое надо было узнать ... Тварь ли дрожащая или право имею?...»

В этом и заключается сущность наказания Раскольникова: он убил в себе человека.

Выводы: Таким образом, теория Раскольникова терпит крах. Его путь ложен, протест бунтаря - одиночки оказался несостоятельным, потому что носил антигуманный характер (Слайд 26).

V. Контроль за результатами учебной деятельности, оценка знаний.  (10 мин.)

(Самостоятельная работа в виде теста (15 мин. до конца занятия). Самопроверка).

Тест по теме: «Теория Раскольникова и ее крушение».

1.Какие проблемы интересуют Достоевского в романе «Преступление и наказание»?
а/ философско-психологические,
б/ исторические,
в/ социальные.
2. Какой христианский образ является лейтмотивом романа?
а/ образ блудницы,
б/ образ креста,
в/ образ воскрешения Лазаря.
3. С какой точки зрения Раскольников делил людей на два разряда?
а/ богатых и бедных,
б/ могущих при необходимости совершить преступление или нет,
в/ православных и иноверцев.
4. Как Достоевский развенчивает теорию Раскольникова?
а/ прямо говорит, что она неверна,
б/ заставляет кого-либо из героев победить Раскольникова в теоретическом споре,
в/ нравственно-психологическим развитием героя заставляет его убедиться в ложности теории.
5. Зачем в романе нужен эпилог?
а/ чтобы показать возможность возрождения героя,
б/ чтобы показать, что итогом нравственного развития героя стал не отказ от себя самого (как в конце 6-ой главы), а отказ от ложной теории,
в/ чтобы показать дальнейшие судьбы героев.
6. В чем вы видите особенности мастерства Достоевского-психолога?
а/ в умении создать интересные и запоминающиеся человеческие характеры,
б/ в умении ярко передать психологическое состояние героев,
в/ в особой психологической «насыщенности» его романов.

VI. Подведение итогов. Рефлексия. (1-2 мин.) Что нового вы сегодня узнали? Достигли ли мы целей? Всё ли вам было понятно? Занятие было интересным для вас?

VII. Домашнее задание. (2 мин.) (Слайд 28)

1. Перечитать VI ч., эпилог.
2. Ответить (устно) на вопросы:

1. Какую роль в судьбе Раскольникова сыграла Соня Мармеладова?
2. Как сложилась судьба главного героя на каторге?
3. *Подготовить сообщения о Лужине, Свидригайлове  и  Соне.

 3. Дайте свою оценку теории Раскольникова (Письменно).

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

1. Подберите толкования к словам из левого столбика. Запишите себе в тетрадь получившиеся определения.

Приложение 2

2. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Часть III, глава V (отрывок)

…По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка: "О преступлении"... или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в "Периодической речи" прочесть. 

— Моя статья? В "Периодической речи"? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно написал, полгода назад, когда из университета вышел, по поводу одной книги, одну статью, но я снес ее тогда в газету "Еженедельная речь", а не в "Периодическую".

— А попала в "Периодическую".

— Да ведь "Еженедельная речь" перестала существовать, потому тогда и не напечатали... 

— Это правда-с; но, переставая существовать, "Еженедельная речь" соединилась с "Периодическою речью", а потому и статейка ваша, два месяца назад, явилась в "Периодической речи". А вы не знали? 

Раскольников действительно ничего не знал. 

— Помилуйте, да вы деньги можете с них спросить за статью! Какой, однако ж, у вас характер! Живете так уединенно, что таких вещей, до вас прямо касающихся, не ведаете. Это ведь факт-с. 

— Браво, Родька! И я тоже не знал! — вскричал Разумихин. — Сегодня же в читальню забегу и нумер спрошу! Два месяца назад? Которого числа? Все равно разыщу! Вот штука-то! И не скажет! 

— А вы почему узнали, что статья моя? Она буквой подписана. 

— А случайно, и то на днях. Через редактора; я знаком... Весьма заинтересовался. 

— Я рассматривал, помнится, психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления.

 — Да-с, и настаиваете, что акт исполнения преступления сопровождается всегда болезнью. Очень, очень оригинально, но... меня, собственно, не эта часть вашей статейки заинтересовала, а некоторая мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно... Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут... то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон не писан.

Раскольников усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи. 

— Как? Что такое? Право на преступление? Но ведь не потому, что "заела среда"? — с каким-то даже испугом осведомился Разумихин. 

— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на "обыкновенных" и "необыкновенных". Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?

— Да как же это? Быть не может, чтобы так! — в недоумении бормотал Разумихин. Раскольников усмехнулся опять. Он разом понял, в чем дело и на что его хотят натолкнуть; он помнил свою статью. Он решился принять вызов. 

— Это не совсем так у меня, — начал он просто и скромно. — Впрочем, признаюсь, вы почти верно ее изложили, даже, если хотите, и совершенно верно... (Ему точно приятно было согласиться, что совершенно верно.) Разница единственно в том, что я вовсе не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства, как вы говорите. Мне кажется даже, что такую статью и в печать бы не пропустили. Я просто-запросто намекнул, что "необыкновенный" человек имеет право... то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует. Вы изволите говорить, что статья моя неясна; я готов ее вам разъяснить, по возможности. Я, может быть, не ошибусь, предполагая, что вам, кажется, того и хочется; извольте-с. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан... устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре. Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все... ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами, и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется. Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны не соглашаться. Одним словом, вы видите, что до сих пор тут нет ничего особенно нового. Это тысячу раз было напечатано и прочитано. Что же касается до моего деления людей на обыкновенных и необыкновенный, то я согласен, что оно несколько произвольно, но ведь я же на точных цифрах и не настаиваю. Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово. Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет ничего для них унизительного. Второй разряд, все преступают закон, разрушители, или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большею частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя лучшего. Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может,  по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, — смотря, впрочем, по идее и по размерам ее, — это заметьте. В этом только смысле я и говорю с моей статье об их праве на преступление. (Вы припомните, у нас ведь с юридического вопроса началось.) Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее). Первый разряд всегда — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели. И те, и другие имеют совершенно одинаковое право существовать. Одним словом, у меня все равносильное право имеют, и — vive la guerre éternelle (*«Да здравствует вековечная война"), — до Нового Иерусалима, разумеется! 

— Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим? 

— Верую, — твердо отвечал Раскольников; говоря это и в продолжение всей длинной тирады своей, он смотрел в землю, выбрав себе точку на ковре. 

— И-и-и в бога веруете? Извините, что так любопытствую. 

— Верую, — повторил Раскольников, поднимая глаза на Порфирия. 

— И-и в воскресение Лазаря веруете? 

— Ве-верую. Зачем вам все это? 

— Буквально веруете? 

— Буквально. 

— Вот как-с... так полюбопытствовал. Извините-с. Но позвольте, — обращаюсь к давешнему, — ведь их не всегда же казнят; иные напротив... 

— Торжествуют при жизни? О да, иные достигают и при жизни, и тогда... 

— Сами начинают казнить? 

— Если надо и, знаете, даже большею частию. Вообще замечание ваше остроумно. 

— Благодарю-с. Но вот что скажите: чем же бы отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При рождении, что ль, знаки такие есть? Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?.. Потому, согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду, и начнет "устранять все препятствия", как вы весьма счастливо выразились, так ведь тут... 

— О, это весьма часто бывает! Это замечание ваше еще даже остроумнее давешнего... 

— Благодарю-с... 

— Не стоит-с; но примите в соображение, что ошибка возможна ведь только со стороны первого разряда, то есть "обыкновенных" людей (как я, может быть очень неудачно, их назвал). Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости природы, в которой не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя передовыми людьми, "разрушителями" и лезть в "новое слово", и это совершенно искренно-с. Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают и даже презирают, как отсталых и унизительно думающих людей. Но, по-моему, тут не может быть значительной опасности, и вам, право, нечего беспокоиться, потому что они никогда далеко не шагают. За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое место, но не более; тут и исполнителя даже не надо: они сами себя посекут, потому что очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно... Покаяния разные публичные при сем на себя налагают, — выходит красиво и назидательно, одним словом, вам беспокоиться нечего... Такой закон есть. 

— Ну, по крайней мере с этой стороны, вы меня хоть несколько успокоили; но вот ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли таких людей, которые других-то резать право имеют, "необыкновенных-то" этих? Я, конечно, готов преклониться, но ведь согласитесь, жутко-с, если уж очень-то много их будет, а?

— О, не беспокойтесь и в этом, — тем же тоном продолжал Раскольников. — Вообще людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое, необыкновенно мало рождается, даже до странности мало. Ясно только одно, что порядок зарождения людей, всех этих разрядов и подразделений, должно быть, весьма верно и точно определен каким-нибудь законом природы. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным. Огромная масса людей, материал, для того только и существует на свете, чтобы наконец, чрез какое-то усилие, каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания родов и пород, понатужиться и породить наконец на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя сколько-нибудь самостоятельного человека. Еще с более широкою самостоятельностию рождается, может быть, из десяти тысяч один (я говорю примерно, наглядно). Еще с более широкою — из ста тысяч один. Гениальные люди — из миллионов, а великие гении, завершители человечества, — может быть, по истечении многих тысячей миллионов людей на земле. Одним словом, в реторту, в которой все это происходит, я не заглядывал. Но определенный закон непременно есть и должен быть; тут не может быть случая.      

— Да что вы оба, шутите, что ль? — вскричал наконец Разумихин. — Морочите вы друг друга иль нет? Сидят и один над другим подшучивают! Ты серьезно, Родя? 

Раскольников молча поднял на него свое бледное и почти грустное лицо и ничего не ответил. И странною показалась Разумихину, рядом с этим тихим и грустным лицом, нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность Порфирия. 

— Ну, брат, если действительно это серьезно, то... Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, — это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже... В этом, стало быть, и главная мысль твоей статьи заключается. Ведь это разрешение крови по совести, это... это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное... 

— Совершенно справедливо, страшнее-с, — отозвался Порфирий. 

— Нет, ты как-нибудь да увлекся! Тут ошибка. Я прочту... Ты увлекся! Ты не можешь так думать... Прочту.

— В статье всего этого нет, там только намеки, — проговорил Раскольников.

— Так-с, так-с, — не сиделось Порфирию, — мне почти стало ясно теперь, как вы на преступление изволите смотреть-с, но... уж извините меня за мою назойливость (беспокою уж очень вас, самому совестно!) — видите ли-с: успокоили вы меня давеча очень-с насчет ошибочных-то случаев смешения обоих разрядов, но... меня все тут практические разные случаи опять беспокоят! Ну как иной какой-нибудь муж, али юноша, вообразит, что он Ликург али Магомет... — будущий, разумеется, — да и давай устранять к тому все препятствия... Предстоит, дескать, далекий поход, а в поход деньги нужны... и начнет добывать себе для похода... знаете? 

Заметов вдруг фыркнул из своего угла. Раскольников даже глаз на него не поднял. 

— Я должен согласиться, — спокойно отвечал он, — что такие случаи действительно должны быть. Глупенькие и тщеславные особенно на эту удочку попадаются; молодежь в особенности. 

— Вот видите-с. Ну так как же-с? 

— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора!..

— Ну, а коль сыщем?

— Туда ему и дорога.

— Вы-таки логичны. Ну-с, а насчет его совести-то? 

— Да какое вам до нее дело?

— Да так уж, по гуманности-с. 

— У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, — опричь каторги. 

— Ну а действительно-то гениальные, — нахмурясь, спросил Разумихин, — вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не страдать совсем, даже за кровь пролитую? 

— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву... Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора. 

Он поднял глаза, вдумчиво посмотрел на всех, улыбнулся, взял фуражку. Он был слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это. Все встали. 

— Ну-с, браните меня или нет, сердитесь иль нет, а я не могу утерпеть, — заключил опять Порфирий Петрович, — позвольте еще вопросик один (очень уж я вас беспокою-с!), одну только маленькую идейку хотел пропустить, единственно только чтобы не забыть-с... 

— Хорошо, скажите вашу идейку, — серьезный и бледный стоял перед ним в ожидании Раскольникова 

— Ведь вот-с... право, не знаю, как бы удачнее выразиться... идейка-то уж слишком игривенькая... психологическая-с... Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже человеком "необыкновенным" и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с... Ведь так-с? 

— Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников. 

Разумихин сделал движение. 

— А коль так-с, то неужели вы бы сами решились — ну там ввиду житейских каких-нибудь неудач и стеснений или для споспешествования (*устар. содействие, способствование)  как-нибудь всему человечеству — перешагнуть через препятствие-то?.. Ну, например, убить и ограбить?.. 

И он как-то вдруг опять подмигнул ему левым глазом и рассмеялся неслышно, — точь-в-точь как давеча.

— Если б я и перешагнул, то уж, конечно, бы вам не сказал, — с вызывающим, надменным презрением ответил Раскольников. 

— Нет-с, это ведь я так только интересуюсь, собственно, для уразумения вашей статьи, в литературном только одном отношении-с... 

"Фу, как это явно и нагло!" — с отвращением подумал Раскольников. 

— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю... ни кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил.

— Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? — с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное. 

— Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил? — брякнул вдруг из угла Заметов. 

Раскольников молчал и пристально, твердо смотрел на Порфирия. Разумихин мрачно нахмурился. Ему уж и прежде стало как будто что-то казаться. Он гневно посмотрел кругом. Прошла минута мрачного молчания. Раскольников повернулся уходить… 

Вопросы и задания:

3. Найдите и подчеркните карандашом или текстовыделителем ключевые  мысли, высказанные Р. Раскольниковым. Как вы поняли, о чем шла речь в его статье «О преступлении»?
4. Чем статья заинтересовала Порфирия  Петровича?
5. Составьте опорный конспект - схему теории Раскольникова.
6. Дайте оценку теории Р. Раскольникова.

Приложение 3

7. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» (Притча о воскрешении Лазаря).

Часть IV, глава IV (отрывок)

Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога. 

"Был же болен некто Лазарь, из Вифании..." — произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. 

Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь — "что бы там ни вышло потом!"... Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха: 

"И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог". Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... 

"Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему: 

(и как бы с болью переводя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала:)

Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир". 

Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.

"Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?"

Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: "не  мог ли сей, отверзший очи слепому..." — она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... "И он, он — тоже ослепленный и неверующий, — он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", — мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.

"Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе".

Она энергично ударила на слово: четыре.

"Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела:) обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. 

Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него". 

Далее она не читала и не могла читать, закрыла книжку и быстро встала со стула.

— Все об воскресении Лазаря, — отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги.

8. Какова роль евангельского сюжета о воскрешении Лазаря в понимании идеи романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»?

Приложение 4

9. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Как объясняет Раскольников убийство?

Часть V, глава IV (отрывок)

Он поворотился к ней, грустно посмотрел на нее и взял ее за руки.

- Ты опять права, Соня. Это все ведь вздор, почти одна болтовня! Видишь: ты ведь знаешь, что у матери моей почти ничего нет. Сестра получила воспитание, случайно, и осуждена таскаться в гувернантках. Все их надежды были на одного меня. Я учился, но содержать себя в университете не мог и на время принужден был выйти. Если бы даже и так тянулось, то лет через десять, через двенадцать (если б обернулись хорошо обстоятельства) я все-таки мог надеяться стать каким-нибудь учителем или чиновником, с тысячью рублями жалованья... (Он говорил как будто заученное.) А к тому времени мать высохла бы от забот и от горя, и мне все-таки не удалось бы успокоить ее, а сестра... ну, с сестрой могло бы еще и хуже случиться!.. /…/ Ну... ну, вот я и решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на мои первые годы, не мучая мать, на обеспечение себя в университете, на первые шаги после университета, - и сделать все это широко, радикально, так чтоб уж совершенно всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать... Ну... ну, вот и все... Ну, разумеется, что я убил старуху, - это я худо сделал... ну, и довольно!

В каком-то бессилии дотащился он до конца рассказа и поник головой.

- Ох, это не то, не то, - в тоске восклицала Соня, - и разве можно так... нет, это не так, не так!

- Сама видишь, что не так!.. А я ведь искренно рассказал, правду!

- Да какая ж это правда! О господи!

- Я ведь только вошь убил, Соня, бесполезную, гадкую, зловредную.

- Это человек-то вошь!

- Да ведь и я знаю, что не вошь, - ответил он, странно смотря на нее. - А впрочем, я вру, Соня, - прибавил он, - давно уже вру... Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с кем не говорил, Соня... Голова у меня теперь очень болит. /…/

- Нет, Соня, это не то! - начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот мыслей поразил и вновь возбудил его, - это не то! А лучше... предположи (да! этак действительно лучше!), предположи, что я самолюбив, завистлив, зол, мерзок, мстителен, ну... и, пожалуй, еще наклонен к сумасшествию. (Уж пусть все зараз! Про сумасшествие-то говорили и прежде, я заметил!) Я вот тебе сказал давеча, что в университете себя содержать не мог. А знаешь ли ты, что я, может, и мог? Мать прислала бы, чтобы внести, что надо, а на сапоги, платье и хлеб я бы и сам заработал; наверно! Уроки выходили; по полтиннику предлагали. Работает же Разумихин! Да я озлился и не захотел. Именно озлился (это слово хорошее!). Я тогда, как паук, к себе в угол забился. Ты ведь была в моей конуре, видела... А знаешь ли, Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят! О, как ненавидел я эту конуру! А все-таки выходить из нее не хотел. Нарочно не хотел! По суткам не выходил, и работать не хотел, и даже есть не хотел, все лежал. Принесет Настасья - поем, не принесет - так и день пройдет; нарочно со зла не спрашивал! Ночью огня нет, лежу в темноте, а на свечи не хочу заработать. Надо было учиться, я книги распродал; а на столе у меня, на записках да на тетрадях, на палец и теперь пыли лежит. Я лучше любил лежать и думать. И все думал... И все такие у меня были сны, странные, разные сны, нечего говорить какие! Но только тогда начало мне мерещиться, что... Нет, это не так! Я опять не так рассказываю! Видишь, я тогда все себя спрашивал: зачем я так глуп, что если другие глупы и коли я знаю уж наверно, что они глупы, то сам не хочу быть умнее? Потом я узнал, Соня, что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет... Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон... Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит!

/.../ - Я догадался тогда, Соня, - продолжал он восторженно, - что власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда еще до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться и убил... я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!

- О, молчите, молчите! - вскрикнула Соня, всплеснув руками. - От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал!..

- Кстати, Соня, это когда я в темноте-то лежал и мне все представлялось, это ведь дьявол смущал меня? а?

- Молчите! Не смейтесь, богохульник, ничего, ничего-то вы не понимаете! О господи! Ничего-то, ничего-то он не поймет!

- Молчи, Соня, я совсем не смеюсь, я ведь и сам знаю, что меня черт тащил. Молчи, Соня, молчи! - повторил он мрачно и настойчиво. - Я все знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал тогда в темноте... Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и все знаю, все! И так надоела, так надоела мне тогда вся эта болтовня! Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать! И неужели ты думаешь, что я как дурак пошел, очертя голову? Я пошел как умник, и это-то меня и сгубило! И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж начал я себя спрашивать и допрашивать: имею ль я право власть иметь? - то, стало быть, не имею права власть иметь. Или что если задаю вопрос: вошь ли человек? - то, стало быть, уж не вошь человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет... Уж если я столько дней промучился: пошел ли бы Наполеон или нет? - так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон... Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! Я лгать не хотел в этом даже себе! Не для того, чтобы матери помочь, я убил - вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину и их всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все равно должно было быть!.. И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое... Я это все теперь знаю... Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею...

- Убивать? Убивать-то право имеете? - всплеснула руками Соня.

- Э-эх, Соня! - вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. - Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай, когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил... Так и знай!

Приложение 5

Тест по теме: «Теория Раскольникова и ее крушение».

1.Какие проблемы интересуют Достоевского в романе «Преступление и наказание»?
а/ философско-психологические,
б/ исторические,
в/ социальные.

2. Какой христианский образ является лейтмотивом романа?
а/ образ блудницы,
б/ образ креста,
в/ образ воскрешения Лазаря.

3. С какой точки зрения Раскольников делил людей на два разряда?
а/ богатых и бедных,
б/ могущих при необходимости совершить преступление или нет,
в/ православных и иноверцев.

4. Как Достоевский развенчивает теорию Раскольникова?
а/ прямо говорит, что она неверна,
б/ заставляет кого-либо из героев победить Раскольникова в теоретическом споре,
в/ нравственно-психологическим развитием героя заставляет его убедиться в ложности теории.

5. Зачем в романе нужен эпилог?
а/ чтобы показать возможность возрождения героя,
б/ чтобы показать, что итогом нравственного развития героя стал не отказ от себя самого (как в конце 6-ой главы), а отказ от ложной теории,
в/ чтобы показать дальнейшие судьбы героев.

6. В чем вы видите особенности мастерства Достоевского-психолога?
а/ в умении создать интересные и запоминающиеся человеческие характеры,
б/ в умении ярко передать психологическое состояние героев,
в/ в особой психологической «насыщенности» его романов.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Достоевский  Ф.М. «Преступление и наказание». М., 1978.
2. Егорова Н.В., Золотарева И.В., Михайлова Т.И. Поурочные разработки по литературе XIX века, 10 класс, II полугодие. М., 2016.
3. Литература: практикум: учеб. пособие для студ. учреждений сред. проф. образования. /  Под ред. Г.А. Обернихиной.  М., 2015. С.38-40.
4. Литература: учебник для студ. учреждений сред. проф. образования: В 2 ч. Ч.1. /  Под ред. Г.А. Обернихиной.  М., 2014. С. 230-259.

Интернет-источники

1. http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0060.shtml 
2. http://school-collection.edu.ru
3. http://www.slovari.ru/start.aspx?s=0&p=3050

«Теория Раскольникова и ее крушение»

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

1. Подберите толкования к словам из левого столбика. Запишите себе в тетрадь получившиеся определения.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

2. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Часть III, глава V (отрывок)

…По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка: "О преступлении"... или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в "Периодической речи" прочесть. 

— Моя статья? В "Периодической речи"? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно написал, полгода назад, когда из университета вышел, по поводу одной книги, одну статью, но я снес ее тогда в газету "Еженедельная речь", а не в "Периодическую".

— А попала в "Периодическую".

— Да ведь "Еженедельная речь" перестала существовать, потому тогда и не напечатали... 

— Это правда-с; но, переставая существовать, "Еженедельная речь" соединилась с "Периодическою речью", а потому и статейка ваша, два месяца назад, явилась в "Периодической речи". А вы не знали? 

Раскольников действительно ничего не знал. 

— Помилуйте, да вы деньги можете с них спросить за статью! Какой, однако ж, у вас характер! Живете так уединенно, что таких вещей, до вас прямо касающихся, не ведаете. Это ведь факт-с. 

— Браво, Родька! И я тоже не знал! — вскричал Разумихин. — Сегодня же в читальню забегу и нумер спрошу! Два месяца назад? Которого числа? Все равно разыщу! Вот штука-то! И не скажет! 

— А вы почему узнали, что статья моя? Она буквой подписана. 

— А случайно, и то на днях. Через редактора; я знаком... Весьма заинтересовался. 

— Я рассматривал, помнится, психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления.

 — Да-с, и настаиваете, что акт исполнения преступления сопровождается всегда болезнью. Очень, очень оригинально, но... меня, собственно, не эта часть вашей статейки заинтересовала, а некоторая мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно... Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут... то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон не писан.

Раскольников усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи. 

— Как? Что такое? Право на преступление? Но ведь не потому, что "заела среда"? — с каким-то даже испугом осведомился Разумихин. 

— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на "обыкновенных" и "необыкновенных". Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?

— Да как же это? Быть не может, чтобы так! — в недоумении бормотал Разумихин. Раскольников усмехнулся опять. Он разом понял, в чем дело и на что его хотят натолкнуть; он помнил свою статью. Он решился принять вызов. 

— Это не совсем так у меня, — начал он просто и скромно. — Впрочем, признаюсь, вы почти верно ее изложили, даже, если хотите, и совершенно верно... (Ему точно приятно было согласиться, что совершенно верно.) Разница единственно в том, что я вовсе не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства, как вы говорите. Мне кажется даже, что такую статью и в печать бы не пропустили. Я просто-запросто намекнул, что "необыкновенный" человек имеет право... то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует. Вы изволите говорить, что статья моя неясна; я готов ее вам разъяснить, по возможности. Я, может быть, не ошибусь, предполагая, что вам, кажется, того и хочется; извольте-с. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан... устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре. Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все... ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами, и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется. Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны не соглашаться. Одним словом, вы видите, что до сих пор тут нет ничего особенно нового. Это тысячу раз было напечатано и прочитано. Что же касается до моего деления людей на обыкновенных и необыкновенный, то я согласен, что оно несколько произвольно, но ведь я же на точных цифрах и не настаиваю. Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово. Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет ничего для них унизительного. Второй разряд, все преступают закон, разрушители, или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большею частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя лучшего. Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может,  по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, — смотря, впрочем, по идее и по размерам ее, — это заметьте. В этом только смысле я и говорю с моей статье об их праве на преступление. (Вы припомните, у нас ведь с юридического вопроса началось.) Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее). Первый разряд всегда — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели. И те, и другие имеют совершенно одинаковое право существовать. Одним словом, у меня все равносильное право имеют, и — vive la guerre éternelle (*«Да здравствует вековечная война"), — до Нового Иерусалима, разумеется! 

— Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим? 

— Верую, — твердо отвечал Раскольников; говоря это и в продолжение всей длинной тирады своей, он смотрел в землю, выбрав себе точку на ковре. 

— И-и-и в бога веруете? Извините, что так любопытствую. 

— Верую, — повторил Раскольников, поднимая глаза на Порфирия. 

— И-и в воскресение Лазаря веруете? 

— Ве-верую. Зачем вам все это? 

— Буквально веруете? 

— Буквально. 

— Вот как-с... так полюбопытствовал. Извините-с. Но позвольте, — обращаюсь к давешнему, — ведь их не всегда же казнят; иные напротив... 

— Торжествуют при жизни? О да, иные достигают и при жизни, и тогда... 

— Сами начинают казнить? 

— Если надо и, знаете, даже большею частию. Вообще замечание ваше остроумно. 

— Благодарю-с. Но вот что скажите: чем же бы отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При рождении, что ль, знаки такие есть? Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?.. Потому, согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду, и начнет "устранять все препятствия", как вы весьма счастливо выразились, так ведь тут... 

— О, это весьма часто бывает! Это замечание ваше еще даже остроумнее давешнего... 

— Благодарю-с... 

— Не стоит-с; но примите в соображение, что ошибка возможна ведь только со стороны первого разряда, то есть "обыкновенных" людей (как я, может быть очень неудачно, их назвал). Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости природы, в которой не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя передовыми людьми, "разрушителями" и лезть в "новое слово", и это совершенно искренно-с. Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают и даже презирают, как отсталых и унизительно думающих людей. Но, по-моему, тут не может быть значительной опасности, и вам, право, нечего беспокоиться, потому что они никогда далеко не шагают. За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое место, но не более; тут и исполнителя даже не надо: они сами себя посекут, потому что очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно... Покаяния разные публичные при сем на себя налагают, — выходит красиво и назидательно, одним словом, вам беспокоиться нечего... Такой закон есть. 

— Ну, по крайней мере с этой стороны, вы меня хоть несколько успокоили; но вот ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли таких людей, которые других-то резать право имеют, "необыкновенных-то" этих? Я, конечно, готов преклониться, но ведь согласитесь, жутко-с, если уж очень-то много их будет, а?

— О, не беспокойтесь и в этом, — тем же тоном продолжал Раскольников. — Вообще людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое, необыкновенно мало рождается, даже до странности мало. Ясно только одно, что порядок зарождения людей, всех этих разрядов и подразделений, должно быть, весьма верно и точно определен каким-нибудь законом природы. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным. Огромная масса людей, материал, для того только и существует на свете, чтобы наконец, чрез какое-то усилие, каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания родов и пород, понатужиться и породить наконец на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя сколько-нибудь самостоятельного человека. Еще с более широкою самостоятельностию рождается, может быть, из десяти тысяч один (я говорю примерно, наглядно). Еще с более широкою — из ста тысяч один. Гениальные люди — из миллионов, а великие гении, завершители человечества, — может быть, по истечении многих тысячей миллионов людей на земле. Одним словом, в реторту, в которой все это происходит, я не заглядывал. Но определенный закон непременно есть и должен быть; тут не может быть случая.      

— Да что вы оба, шутите, что ль? — вскричал наконец Разумихин. — Морочите вы друг друга иль нет? Сидят и один над другим подшучивают! Ты серьезно, Родя? 

Раскольников молча поднял на него свое бледное и почти грустное лицо и ничего не ответил. И странною показалась Разумихину, рядом с этим тихим и грустным лицом, нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность Порфирия. 

— Ну, брат, если действительно это серьезно, то... Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, — это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже... В этом, стало быть, и главная мысль твоей статьи заключается. Ведь это разрешение крови по совести, это... это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное... 

— Совершенно справедливо, страшнее-с, — отозвался Порфирий. 

— Нет, ты как-нибудь да увлекся! Тут ошибка. Я прочту... Ты увлекся! Ты не можешь так думать... Прочту.

— В статье всего этого нет, там только намеки, — проговорил Раскольников.

— Так-с, так-с, — не сиделось Порфирию, — мне почти стало ясно теперь, как вы на преступление изволите смотреть-с, но... уж извините меня за мою назойливость (беспокою уж очень вас, самому совестно!) — видите ли-с: успокоили вы меня давеча очень-с насчет ошибочных-то случаев смешения обоих разрядов, но... меня все тут практические разные случаи опять беспокоят! Ну как иной какой-нибудь муж, али юноша, вообразит, что он Ликург али Магомет... — будущий, разумеется, — да и давай устранять к тому все препятствия... Предстоит, дескать, далекий поход, а в поход деньги нужны... и начнет добывать себе для похода... знаете? 

Заметов вдруг фыркнул из своего угла. Раскольников даже глаз на него не поднял. 

— Я должен согласиться, — спокойно отвечал он, — что такие случаи действительно должны быть. Глупенькие и тщеславные особенно на эту удочку попадаются; молодежь в особенности. 

— Вот видите-с. Ну так как же-с? 

— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора!..

— Ну, а коль сыщем?

— Туда ему и дорога.

— Вы-таки логичны. Ну-с, а насчет его совести-то? 

— Да какое вам до нее дело?

— Да так уж, по гуманности-с. 

— У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, — опричь каторги. 

— Ну а действительно-то гениальные, — нахмурясь, спросил Разумихин, — вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не страдать совсем, даже за кровь пролитую? 

— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву... Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора. 

Он поднял глаза, вдумчиво посмотрел на всех, улыбнулся, взял фуражку. Он был слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это. Все встали. 

— Ну-с, браните меня или нет, сердитесь иль нет, а я не могу утерпеть, — заключил опять Порфирий Петрович, — позвольте еще вопросик один (очень уж я вас беспокою-с!), одну только маленькую идейку хотел пропустить, единственно только чтобы не забыть-с... 

— Хорошо, скажите вашу идейку, — серьезный и бледный стоял перед ним в ожидании Раскольникова 

— Ведь вот-с... право, не знаю, как бы удачнее выразиться... идейка-то уж слишком игривенькая... психологическая-с... Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже человеком "необыкновенным" и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с... Ведь так-с? 

— Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников. 

Разумихин сделал движение. 

— А коль так-с, то неужели вы бы сами решились — ну там ввиду житейских каких-нибудь неудач и стеснений или для споспешествования (*устар. содействие, способствование)  как-нибудь всему человечеству — перешагнуть через препятствие-то?.. Ну, например, убить и ограбить?.. 

И он как-то вдруг опять подмигнул ему левым глазом и рассмеялся неслышно, — точь-в-точь как давеча.

— Если б я и перешагнул, то уж, конечно, бы вам не сказал, — с вызывающим, надменным презрением ответил Раскольников. 

— Нет-с, это ведь я так только интересуюсь, собственно, для уразумения вашей статьи, в литературном только одном отношении-с... 

"Фу, как это явно и нагло!" — с отвращением подумал Раскольников. 

— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю... ни кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил.

— Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? — с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное. 

— Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил? — брякнул вдруг из угла Заметов. 

Раскольников молчал и пристально, твердо смотрел на Порфирия. Разумихин мрачно нахмурился. Ему уж и прежде стало как будто что-то казаться. Он гневно посмотрел кругом. Прошла минута мрачного молчания. Раскольников повернулся уходить… 

Вопросы и задания:

3. Найдите и подчеркните карандашом или текстовыделителем ключевые  мысли, высказанные Р. Раскольниковым. Как вы поняли, о чем шла речь в его статье «О преступлении»?
4. Чем статья заинтересовала Порфирия  Петровича?
5. Составьте опорный конспект - схему теории Раскольникова.
6. Дайте оценку теории Р. Раскольникова.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

7. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» (Притча о воскрешении Лазаря).

Часть IV, глава IV (отрывок)

Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога. 

"Был же болен некто Лазарь, из Вифании..." — произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. 

Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь — "что бы там ни вышло потом!"... Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха: 

"И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог". Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... 

"Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему: 

(и как бы с болью переводя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала:)

Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир". 

Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.

"Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?"

Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: "не  мог ли сей, отверзший очи слепому..." — она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... "И он, он — тоже ослепленный и неверующий, — он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", — мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.

"Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе".

Она энергично ударила на слово: четыре.

"Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела:) обвитый по рукам и ногади шм погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. 

Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него". 

Далее она не читала и не могла читать, закрыла книжку и быстро встала со стула.

— Все об воскресении Лазаря, — отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги.

8. Какова роль евангельского сюжета о воскрешении Лазаря в понимании идеи романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»?

Приложение 4

9. Прочитайте фрагмент романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Как объясняет Раскольников убийство?

Часть V, глава IV (отрывок)

Он поворотился к ней, грустно посмотрел на нее и взял ее за руки.

- Ты опять права, Соня. Это все ведь вздор, почти одна болтовня! Видишь: ты ведь знаешь, что у матери моей почти ничего нет. Сестра получила воспитание, случайно, и осуждена таскаться в гувернантках. Все их надежды были на одного меня. Я учился, но содержать себя в университете не мог и на время принужден был выйти. Если бы даже и так тянулось, то лет через десять, через двенадцать (если б обернулись хорошо обстоятельства) я все-таки мог надеяться стать каким-нибудь учителем или чиновником, с тысячью рублями жалованья... (Он говорил как будто заученное.) А к тому времени мать высохла бы от забот и от горя, и мне все-таки не удалось бы успокоить ее, а сестра... ну, с сестрой могло бы еще и хуже случиться!.. /…/ Ну... ну, вот я и решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на мои первые годы, не мучая мать, на обеспечение себя в университете, на первые шаги после университета, - и сделать все это широко, радикально, так чтоб уж совершенно всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать... Ну... ну, вот и все... Ну, разумеется, что я убил старуху, - это я худо сделал... ну, и довольно!

В каком-то бессилии дотащился он до конца рассказа и поник головой.

- Ох, это не то, не то, - в тоске восклицала Соня, - и разве можно так... нет, это не так, не так!

- Сама видишь, что не так!.. А я ведь искренно рассказал, правду!

- Да какая ж это правда! О господи!

- Я ведь только вошь убил, Соня, бесполезную, гадкую, зловредную.

- Это человек-то вошь!

- Да ведь и я знаю, что не вошь, - ответил он, странно смотря на нее. - А впрочем, я вру, Соня, - прибавил он, - давно уже вру... Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с кем не говорил, Соня... Голова у меня теперь очень болит. /…/

- Нет, Соня, это не то! - начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот мыслей поразил и вновь возбудил его, - это не то! А лучше... предположи (да! этак действительно лучше!), предположи, что я самолюбив, завистлив, зол, мерзок, мстителен, ну... и, пожалуй, еще наклонен к сумасшествию. (Уж пусть все зараз! Про сумасшествие-то говорили и прежде, я заметил!) Я вот тебе сказал давеча, что в университете себя содержать не мог. А знаешь ли ты, что я, может, и мог? Мать прислала бы, чтобы внести, что надо, а на сапоги, платье и хлеб я бы и сам заработал; наверно! Уроки выходили; по полтиннику предлагали. Работает же Разумихин! Да я озлился и не захотел. Именно озлился (это слово хорошее!). Я тогда, как паук, к себе в угол забился. Ты ведь была в моей конуре, видела... А знаешь ли, Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят! О, как ненавидел я эту конуру! А все-таки выходить из нее не хотел. Нарочно не хотел! По суткам не выходил, и работать не хотел, и даже есть не хотел, все лежал. Принесет Настасья - поем, не принесет - так и день пройдет; нарочно со зла не спрашивал! Ночью огня нет, лежу в темноте, а на свечи не хочу заработать. Надо было учиться, я книги распродал; а на столе у меня, на записках да на тетрадях, на палец и теперь пыли лежит. Я лучше любил лежать и думать. И все думал... И все такие у меня были сны, странные, разные сны, нечего говорить какие! Но только тогда начало мне мерещиться, что... Нет, это не так! Я опять не так рассказываю! Видишь, я тогда все себя спрашивал: зачем я так глуп, что если другие глупы и коли я знаю уж наверно, что они глупы, то сам не хочу быть умнее? Потом я узнал, Соня, что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет... Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон... Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит!

/.../ - Я догадался тогда, Соня, - продолжал он восторженно, - что власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда еще до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться и убил... я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!

- О, молчите, молчите! - вскрикнула Соня, всплеснув руками. - От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал!..

- Кстати, Соня, это когда я в темноте-то лежал и мне все представлялось, это ведь дьявол смущал меня? а?

- Молчите! Не смейтесь, богохульник, ничего, ничего-то вы не понимаете! О господи! Ничего-то, ничего-то он не поймет!

- Молчи, Соня, я совсем не смеюсь, я ведь и сам знаю, что меня черт тащил. Молчи, Соня, молчи! - повторил он мрачно и настойчиво. - Я все знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал тогда в темноте... Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и все знаю, все! И так надоела, так надоела мне тогда вся эта болтовня! Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать! И неужели ты думаешь, что я как дурак пошел, очертя голову? Я пошел как умник, и это-то меня и сгубило! И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж начал я себя спрашивать и допрашивать: имею ль я право власть иметь? - то, стало быть, не имею права власть иметь. Или что если задаю вопрос: вошь ли человек? - то, стало быть, уж не вошь человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет... Уж если я столько дней промучился: пошел ли бы Наполеон или нет? - так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон... Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! Я лгать не хотел в этом даже себе! Не для того, чтобы матери помочь, я убил - вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину и их всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все равно должно было быть!.. И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое... Я это все теперь знаю... Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею...

- Убивать? Убивать-то право имеете? - всплеснула руками Соня.

- Э-эх, Соня! - вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. - Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай, когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил... Так и знай!

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

Тест по теме: «Теория Раскольникова и ее крушение».

1.Какие проблемы интересуют Достоевского в романе «Преступление и наказание»?
а/ философско-психологические,
б/ исторические,
в/ социальные.

2. Какой христианский образ является лейтмотивом романа?
а/ образ блудницы,
б/ образ креста,
в/ образ воскрешения Лазаря.

3. С какой точки зрения Раскольников делил людей на два разряда?
а/ богатых и бедных,
б/ могущих при необходимости совершить преступление или нет,
в/ православных и иноверцев.

4. Как Достоевский развенчивает теорию Раскольникова?
а/ прямо говорит, что она неверна,
б/ заставляет кого-либо из героев победить Раскольникова в теоретическом споре,
в/ нравственно-психологическим развитием героя заставляет его убедиться в ложности теории.

5. Зачем в романе нужен эпилог?
а/ чтобы показать возможность возрождения героя,
б/ чтобы показать, что итогом нравственного развития героя стал не отказ от себя самого (как в конце 6-ой главы), а отказ от ложной теории,
в/ чтобы показать дальнейшие судьбы героев.

6. В чем вы видите особенности мастерства Достоевского-психолога?
а/ в умении создать интересные и запоминающиеся человеческие характеры,
б/ в умении ярко передать психологическое состояние героев,
в/ в особой психологической «насыщенности» его романов.

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

Тест по теме: «Теория Раскольникова и ее крушение».

1.Какие проблемы интересуют Достоевского в романе «Преступление и наказание»?
а/ философско-психологические,
б/ исторические,
в/ социальные.

2. Какой христианский образ является лейтмотивом романа?
а/ образ блудницы,
б/ образ креста,
в/ образ воскрешения Лазаря.

3. С какой точки зрения Раскольников делил людей на два разряда?
а/ богатых и бедных,
б/ могущих при необходимости совершить преступление или нет,
в/ православных и иноверцев.

4. Как Достоевский развенчивает теорию Раскольникова?
а/ прямо говорит, что она неверна,
б/ заставляет кого-либо из героев победить Раскольникова в теоретическом споре,
в/ нравственно-психологическим развитием героя заставляет его убедиться в ложности теории.

5. Зачем в романе нужен эпилог?
а/ чтобы показать возможность возрождения героя,
б/ чтобы показать, что итогом нравственного развития героя стал не отказ от себя самого (как в конце 6-ой главы), а отказ от ложной теории,
в/ чтобы показать дальнейшие судьбы героев.

6. В чем вы видите особенности мастерства Достоевского-психолога?
а/ в умении создать интересные и запоминающиеся человеческие характеры,
б/ в умении ярко передать психологическое состояние героев,
в/ в особой психологической «насыщенности» его романов.