Цвет и звук в лирике А.А. Блока
материал по литературе

МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ОТКРЫТОГО ОБРАЗОВАНИЯ

Государственное автономное образовательное учреждение

высшего профессионального образования города Москвы

«Московский институт открытого образования»

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПЕРЕПОДГОТОВКА

Кафедра филологического образования

ВЫПУСКНАЯ  АТТЕСТАЦИОННАЯ РАБОТА

Цвет и звук в лирике А.А. Блока

Выполнил:

Серебров Алексей Юрьевич

Научный руководитель:

доцент, кандидат филологических наук  Галкин Александр Борисович                                              

                                                                 ВАР защищена

                                                                         «____»____________2015 г.

                                                                    Оценка

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ……………………………………………………………..     3

ГЛАВА 1. Цветовая гамма и звуковой колорит лирики А. Блока

1.1 Цветовая гамма поэтических образов А. Блока............................  6

1.2 Звуковой колорит лирики А. Блока…………………………....     34

Глава 2. Система уроков в 11 классе по теме «Цветовая гамма и звукопись в поэзии А. А. Блока» ………………………………………….. .........  55

ЗАКЛЮЧЕНИЕ …..........................................................................      64

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ….............................................................   66

ВВЕДЕНИЕ

В рабочих тетрадях Ахматовой сохранилось большое число отрывков мемуарного характера, относящиеся к Блоку. Все они, как и печатные "Воспоминания", по шутливому определению самой писательницы, в сущности, написаны на тему: "О том, как у меня не было романа с Блоком". Все мои воспоминания о Блоке,- сообщает Ахматова в своих записях,- могут уместиться на странице обычного формата, и среди них интересна только его фраза о Льве Толстом".

В черновых планах статьи перечислены все встречи Ахматовой с поэтом, они даже пронумерованы (девять номеров, однако список не доведен до конца).

Однако при всем поверхностном и мимолетном характере этих встреч "на людях", в литературных салонах и литературных вечерах, нельзя не заметить, что для Ахматовой они всегда были чем-то очень важным, что она на всю жизнь запомнила, казалось бы, внешне незначительные, но для нее по-особенному знаменательные слова своего собеседника. Это относится, например, к упомянутым выше словам Блока о Л.Н. Толстом. В разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта Бенедикта Лившица, "что он, Блок, одним своим существованием мешает писать стихи". Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: "Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой".

Творчество Александра Блока — одно из наиболее значительных явлений русской поэзии. Его стихи продолжают лучшие традиции поэзии XIX века — философская глубина содержания, лиризм и гражданственность, предельная отточенность формы содержат немало новаторских черт. Благодаря этому его творчество является практически неисчерпаемым для литературоведческих и лингвистических исследований.

Хочется привести великолепные слова о восприятии Анной Ахматовой поэтической личности Блока, Ахматова писала в своих заметках: "Блока я считаю не только величайшим поэтом первой четверти двадцатого века (первоначально стояло: "одним из величайших"), но и человеком-эпохой, т.е. самым характерным представителем своего времени..."^[1]

В статье "Блок", написанной вскоре после смерти лирика, Ю. Тынянов писал: "Блок — самая большая лирическая тема Блока. (...) Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его окружает легенда, и не только теперь - она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока...".^[2]

При пристальном изучении творчества А. Блока приходится соприкоснуться с таинственной литературной средой – средой символистов, особенности которой отразились в его произведениях. Образная система в его произведениях очень важна, через все этапы творчества проходит ряд сквозных образов, однако они не статичны, в каждом новом произведении они приобретают новое качество, а нередко и новый, смысл, который, однако, нельзя постигнуть, не обратившись к его истокам в прежних произведениях. Необходимо учитывать блоковскую природу образа.

Исследование творчества Александра Александровича Блока представляет собой достаточно трудную задачу. Его творчество настолько многообразно, разносторонне, всеобъемлющее, что, на первый взгляд, очень трудно решить с какой позиции его следует рассматривать, несмотря на работы таких выдающихся ученых-блоковедов как З. Г. Минц, И.Т. Крука, Р.З. Миллер-Будницкой, и многих других.

Действительно, поэзии Блока посвящено немало научных работ как биографического, так и исследовательского характера; достаточно полно изучены его поэтика, творческая эволюция. Вместе с тем тонкость душевных струн Блока, его мироощущение через призму чувств и душевных терзаний освещены все еще недостаточно. Связано это с односторонним подходом большинства исследователей: при глубочайшем изучении гражданских и биографических мотивов практически без внимания оставались философские, нравственные, религиозно-мифологические взгляды лирика, его психика и психологическая сторона его творчества. Причина состоит в существовавшем долгое время негласном запрете на религию и идеалистические философские учения, составляющие основу мировоззрения Блока, невторжение в личностный мир лирика.

Цель исследования: рассмотреть, как в лирике Блока отображены цветовые и звуковые образы, какими средствами достигал Блок звучности и красочности в своих стихах, проверить с помощью письменного опроса степень усвоения учащимися материала.

Объект исследования: поэзия Александра Александровича Блока.

Предмет исследования: звуковая и цветовая гаммы в лирике Блока.

Задачи исследования:

1. Проследить применение звуковой и цветовой гамм в языке Блока и проанализировать функционирование используемых для этого языковых средств в стихах.
2. Провести письменный опрос среди учащихся старших классов по вопросу звуков и цветов в поэзии Блока.
3. Применение данного материала на уроках литературы в старших классах.

ГЛАВА 1. Цветовая гамма и звуковой колорит лирики А. Блока

1.1 Цветовая гамма поэтических образов А. Блока

Очень многие стихотворения А. Блока как бы раскрашены в различные цвета и оттенки. Колоризм в поэзии Блока обусловлен, с одной стороны, реальным миром, а с другой — миром символов.

Возникает вопрос: «Каким поэтом является Александр Блок – цветным или черно-белым?» Вопрос очень непростой. Блок - это один из тех поэтов-символистов, которые считали цвета важными составляющими любого стихотворения или даже стихотворного цикла. Известно, что он рассматривал всю свою лирику, как одно большое, разбитое на циклы произведение - «трилогию Вочеловечения», обладающее одним лирическим сюжетом и показывающее эволюцию одного лирического героя.

На протяжении всей трилогии значения основных цветовых эпитетов меняются, показывая, таким образом, насколько и как изменился лирический герой. В каждом стихотворном цикле, который определял новый период в жизни поэта, преобладают новые цветовые эпитеты, часто даже и в новых значениях.

Именно поэтому, например, белый, любимый цвет Александра Блока, в цикле «Стихи о Прекрасной Даме» почти всегда связан с образом Возлюбленной, с Прекрасной Дамой, а в последнем стихотворении цикла - символизирует смерть и безысходность.

Я закрою голову белым,

Закричу и кинусь в поток.

И всплывёт, качнётся над телом

Благовонный, речной цветок.

Светлый, светящийся по прозрачному, бесцветный цвет. Чистый в противоположность грязному.

Неизвестность и открытость: герои сказок хотят посмотреть, увидеть «белый свет».

На языке божественном белый – цвет божественной мудрости. На мирском языке он символизирует чистоту, целомудрие, мир, девственность, свет, а поскольку он «не скрывает другого цвета», невинность и правду.^[3]

Блок вносит в свое почитание Вечной Женственности юношескую страстность, нетерпение, тоску. Стихи его полны такого волнения, что страшно становится за автора. Все чувства расплавлены в одном желании: «Жду тебя». Иногда она отвечает, но ее ли это голос? Не эхо ли это его исступленных призывов?

Белая лилия обозначает чистоту и является символом Девы Марии. Белая роза также символизирует девственность. Белый – цвет крещения, и причастия, праздников Рождества, Пасхи и Вознесения, а также праздников в честь святых, которые не являются мучениками. В православной церкви белый цвет используется во всех богослужениях от Пасхи до Троицы, даже на похоронах.

Белый цвет характерен для мира А. Блока. Прилагательное «белый» сочетается с такими существительными, как птицы, храм, церковь, ангел Бога, зарево, вьюга, мечта, огонь, ложь, русалка и т.д.

С образом Иисуса Христа у Блока связана символика белого цвета и снега:

В белом венчике из роз –

Впереди – Иисус Христос.

Символику снега толковала И. Секулич: «Сквозь снег увидел свое самое прекрасное национальное видение самый большой, самый чистый, самый ангельский провидец наших дней. Снегом покрыл убийц, преступников и безумцев, снегом приглушил ругань и гадкие слова, снегом причастил свое грешное отечество, в белой метелице слил Христа с красным знаменем».

3 декабря 1914 года закончено шестнадцатистрочное стихотворение, начатое еще двенадцать лет назад. Тогда, в 1902 году, А. Блок сочинил четыре строки, начиная их по-разному: «Я пронес мое белое знамя…», «Я не предал тайное знамя…», «Я не отдал белое знамя…». Теперь начало получилось таким:

Я не предал белое знамя,

Оглушенный криком врагов,

Ты прошла ночными путями,

Мы с тобой – одни у валов.

Большинство эпитетов наряду с прямым значением (белый лебедь, белое платье, белый цветок) могут получать в контексте метафорический смысл:

Из лазурного чертога

Время тайне снизойти.

Белый, белый ангел Бога

Сеет розы на пути.

Излюбленным приемом А. Блока является употребление белого цвета как ауры, сопровождающей описываемый предмет: белая мечта, белая смерть, белый стан, белая пристань:

Ты услышишь с белой пристани

Отдаленные рога.

Белый цвет знамени здесь символизирует чистоту, одухотворенность, мистически-духовное начало, антитеза ему – черное, злое. Это потом уже под названием «Белое знамя» возникнет отделение черносотенного Союза русского народа (назвать черное белым — вечный демагогический прием), а во времена Гражданской войны блоковское «Белое знамя» станет звучать как противовес всему «красному». Белый флаг еще бывает знаком признания поражения, сдачи на милость победителя, но к данным стихам это отношения не имеет.

У А. Блока белый цвет выступает со своими оттенками: снежный, бледно-белый, светлый, ясный, жемчужный. Такие оттенки означают смерть, тоску, холод, отчужденность. Белизна становится ключевым понятием в его стихах, также как и у других символистов. Белый снег – это символ новой жизни, очищения.^[4]

Частотность использования белого цвета снижается по мере развития поэзии Блока от символизма к реализму «страшного мира» и революции, а использования чёрного — повышается. Чёрный цвет в лирике Блока символизирует одержимость, неистовство, трагизм, отчаяние, неприкаянность:

1)

В душе весну будит её весна,

Но ум сжимает дьявол чёрный…

2)

Рабом безумным и покорным

До времени таюсь и жду

Под этим взором, слишком черным.

В моем пылающем бреду...

3)

Только дикий чёрный ветер,

Сотрясающий мой дом…

Чёрный цвет — это ещё и знак философского осмысления жизни — знак иноческого служения, и символ полноты жизни:

1)

Я грустным братьям — брат примерный,

И рясу черную несу,

Когда с утра походкой верной

Сметаю с бледных трав росу.

2)

И чёрная, земная кровь

Сулит нам, раздувая вены,

Все разрушая рубежи,

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи…

Употребление эпитета «черный» в контекстах, связанных с утратой и страданием, опирается на традиционную символику черного цвета как цвета скорби. Например, вот как говорится о думе, которая терзает поэта:

И проникало в тишину

Моей души, уже безумной,

И залила мою весну

Волною черной и бесшумной.

(Я медленно сходил с ума…)

Или о тяжелом, гнетущем душу чувстве:

Надо мной небосвод уже низок

Черный сон тяготеет в груди.

Черный цвет воспринимается чаще всего негативно – это символ зла, в противоположность белому – цвету добра. Он символизирует гордыню, тайную зависть, злобу, подлость. Древние индусы связывали черный цвет с состоянием угнетенности. Это цвет темноты, печали, смерти, скорби, траура.

Смысловая и стилистическая палитра черного цвета необычно широка у А. Блока; в «Итальянских стихах» и записях этого периода – от прямых значений просто цвета – через промежуточные непрямые значения – к черному воздуху, черному небу, с их грозным, неистовым, безысходным трагизмом.^[5]

Интересно проследить и понять причины использования поэтом в метафоре или символе того или иного цвета, в частности красного, символика которого в поэзии Блока наиболее богата. Красный цвет выполняет самые различные функции, к примеру, является смысловым стержнем аллегории (прилагательного, перешедшего в разряд существительного): «Ночью красное поет...»^[6]; «Красный с козел спрыгнул — и на светлой черте распахнул каретную дверцу».

Есть у Блока стихотворения, где красный цвет пронизывает весь сюжет, организует его; при чтении таких произведений невольно появляется красный фон («Распушилась, раскачнулась...», «Я бежал и спотыкался...», «Пожар», «Обман», «В сыром ночном тумане...», «Светлый сон, ты не обманешь...», «Невидимка», «Город в красные пределы...»)

Стихотворение «Город в красные пределы...» (1904) посвящено ближайшему другу Блока Е. П. Иванову. В близком поэту кругу людей красный цвет воспринимался как символ тревоги, беспокойства. Блок рассчитывал именно на такое понимание своего стихотворения, стремясь передать в нем безумие и обреченность капиталистического города:^[7]

Город в красные пределы

Мертвый лик свой обратил,

Серокаменное тело

Кровью солнца окатил.

Стены фабрик, стекла окон,

Грязно-рыжее пальто,

Развевающийся локон —

Все закатом залито.

Блещут искристые гривы

Золотых, как жар, коней,

Мчатся бешеные дива

Жадных облачных грудей.

Красный дворник плещет ведра

С пьяно-алою водой,

Пляшут огненные бедра

Проститутки площадной,

И на башне колокольной

В гулкий пляс и медный зык

Кажет колокол раздольный

Окровавленный язык.

У более позднего Блока красный цвет почти всегда трагический, больной, тяжелый. Можно предположить, что трагическое восприятие красного цвета появляется у Блока после прочтения рассказа Леонида Андреева «Красный смех» (1904), в этом же году поэт пишет стихотворение «Город в красные пределы...». Образы этого стихотворения использованы им и в статье «Безвременье» (1906), первая часть которой посвящена Леониду Андрееву. Блок считает, что «нота безумия, непосредственно вытекающая из пошлости, из паучьего затишья», впервые зазвучала у Андреева в рассказе «Ангелочек»^[8].

Развивая мысль о том, что в городе царит «пошлость-паучиха», Блок рисует картину безумного города, безумного мира, каким он, по его мнению, обрисован и у Андреева; это среди безлюдья «пьяное веселье, хохот, красные юбки; сквозь непроглядную ночную вьюгу женщины в красном пронесли шумную радость, не знавшую, где найти приют. Но больная, увечная их радость скалит зубы и машет красным тряпьем; улыбаются румяные лица с подмалеванными опрокинутыми глазами, в которых отразился пьяный приплясывающий мертвец-город...

Наша действительность проходит в красном свете. Дни все громче от криков, от машущих красных флагов; вечером город, задремавший на минуту, окровавлен зарей. «Ночью красное поет на платьях, на щеках, на губах продажных женщин рынка»^[9]

Блок был потрясен андреевским «Красным смехом», ведь и он тоже чувствовал безумие страшного мира, его антигуманное начало. В январе 1905г. в письме к Сергею Соловьеву Блок писал: «Читая «Красный смех» Андреева, захотел пойти к нему и спросить, когда всех нас перережут. Близился к сумасшествию...».^[10]

В. И. Беззубов, автор работы «Александр Блок и Леонид Андреев» считает, что можно с некоторой долей вероятности предположить, что в стихотворении «Сытые» поэт использует андреевский образ:

Теперь им выпал скудный жребий:

Их дом стоит неосвещен,

И жгут им слух мольбы о хлебе

И красный смех чужих знамен!^[11]

В рамках одного стихотворения красный может выступать в разных функциях. Характерно в этом отношении стихотворение «Распушилась, раскачнулась...». Здесь красный — в роли постоянного метафорического эпитета: «Божья матерь улыбнулась с красного угла», в роли метонимии:

Раскрутился над рекою

Красный сарафан,

Счастьем, удалью, тоскою

Задышал туман.

Тут же — изобразительный эпитет алый, подготовленный неназванным, но явно подразумеваемым красным цветом платка (вслед за красным сарафаном):

И под ветром заметались

Кончики платка,

И прохожим примечтались

Алых два цветка.

Красный цвет и его различные оттенки могут символизировать действия, а также быть условием начала действия. Угасание цвета становится залогом рождения и развития поэтического образа, поэтического сюжета:

Покраснели и гаснут ступени.

Ты сказала сама: «Приду».

В эволюции символики красного цвета у Блока наблюдается явление, обратное тому, которое характерно для блоковской поэтики и ее символики в целом. Если наиболее важной и зашифрованной поэзия была в первом томе, становясь с каждым годом все более прозрачной, то с красным цветом все было как раз наоборот. В первом томе, до цикла «Стихов о Прекрасной Даме», красный цвет вполне реален и конкретен: «На гладях бесконечных вод, закатом в пурпур облеченных...»; «Путь блестел росы вечерней красным светом»; «Последний пурпур догорал». И только во вступлении к циклу появляется «красная тайна»:

Терем высок, и заря замерла.

Красная тайна у входа легла.

Порой Александр Блок красный цвет может и не называть прямо, но этот цвет будет пронизывать стихотворение от начала и до самого конца:

Я умер.

Я пал от раны.

И друзья накрыли щитом.

Может быть, пройдут караваны.

И вожатый растопчет конем.

Так лежу три дня без движенья.

И взываю к песку: «Задуши!..»

Но тело хранит от истленья

Красноватый уголь души.

На четвертый день я восстану,

Подыму раскаленный щит,

Растравлю песком свою рану

И приду к Отшельнице в скит.

Из груди, сожженной песками,

Из плаща, в пыли и крови,

Негодуя, вырвется пламя

Безначальной, живой любви.

Иногда пейзажные стихи Александра Блока, окрашенные в красные тона, ненароком напоминают стихи Сергея Есенина:

Снова красные копья заката

Протянули ко мне острие.

На закате полоской алой

Покатилась к земле слеза.

Но густых рябин в проезжих селах

Красный цвет зареет издали.

Огнекрасные отсветы ярче

На суровом моем полотне...

Очень интересно, как Блок гиперболизирует красный цвет, его нагнетание:

Трижды красные герольды

На кровавый звали пир!

Встречаются также строки, в которых красный цвет перефразируется («И пьяницы с глазами кроликов...»), красный в географическом названии («Через Красное море туман поползет...»), и красный как постоянный фольклорный эпитет («Что в очах Твоих, красная девица, нашептала мне синяя ночь»).^[12]

Со второго тома Блок все пристальнее всматривается в окружающую его действительность, все ближе воспринимает жизнь. Предгрозовые раскаты и сама революционная гроза 1905 года не пронеслись мимо него. Тема страшного мира и неприятия его, вера в неизбежность гибели капиталистического уклада, своеобразно осмысленная и интерпретированная, все чаще появляется в поэзии Блока. Красный цвет становится на время символом мещанства, пошлости, продажности: «Но ты гуляешь с красным бантом и семечки лущишь...»; в притоне разврата «всех ужасней в комнате был красный комод»; «Красный штоф полинялых диванов...»; «Был любовный напиток — в красной пачке кредиток». Поэту ненавистны мещанские красные растения в окошках:

О, если б не было в окнах

Светов мерцающих!

Штор и пунцовых цветочков!

В письме к Сергею Соловьеву от 8 марта 1904 г. Блок писал: «Пишу стихи длинные, часто совершенно неприличные, которые, однако, нравятся мне больше прежних и кажутся сильнее. Не ругай за неприличие, сквозь него во мне все то же, что в прежнем «расплывчатом», но в формах крика, безумий и часто мучительных диссонансов»^[13]

Трагедия человека в капиталистическом городе, среди дыма заводских труб, передана с помощью оттенков красного в стихотворении «Обман»: «пьяный красный карлик... прыгнул в лужицу красным комочком... Красное солнце село за строенье... По улицам ставят красные рогатки... Стремительно обгоняет их красный колпак... В глазах ее красно-голубые пятна...»

С темой разоблачения капиталистического города, символом которого становится красный фонарь, связана в поэзии Блока тема падшей женщины — жертвы людского равнодушия, пресытившегося мира («Улица, улица...», «Повесть», «Легенда», «Невидимка», «Там дамы щеголяют модами», «Клеопатра», «Ночная фиалка», «Мария», «Вот — в изнурительной работе...», «Последний день»). Во многих стихотворениях Блок ставит рядом лирика и «падшую», утверждая их внутреннюю близость: духовную незащищенность, ранимость. В падшей Блок видит близкую, обиженную подругу, человека:

Там, где скучаю так мучительно,

Ко мне приходит иногда

Она — бесстыдно упоительна

И унизительно горда.

В эволюции символики красного цвета у А. Блока наблюдается явление, обратное тому, которое характерно для блоковской поэтики и ее символики в целом.

А. Блоком используется красный цвет в портретных зарисовках:

Лазурью бледной месяц плыл

Изогнутым перстом.

У всех, к кому я приходил,

Был алый рот крестом.

...Им смутно помнились шаги,

Падений тайный страх,

И плыли красные круги

В измученных глазах.

Цветовые образы, с участием красного, играют существенную роль в трагическом решении темы города («Невидимка»), гораздо реже используется в портретных зарисовках. ^[14]

Эволюция символики красного цвета у А. Блока позволяет проследить, как поэт углублял и расширял систему поэтических образов. Среди них образы, в создании которых использован красный цвет и его оттенки, играют решающую роль для понимания творчества А. Блока, эволюции его мировоззрения.

Кульминацией символики красного цвета в поэтике Блока является использование его для передачи революционных предчувствий и настроений:

... росли восстаний знаки,

Красной вестью вечного огня

Разгорались дерзостные маки,

Побеждало солнце Дня.

И, конечно, красный — это цвет боевых знамен революции, победно развевающихся над идущими «державным шагом» двенадцатью красногвардейцами, бессменным дозором революции:

В очи бьется Красный флаг.

Раздается Мерный шаг.

По результатам проведенного исследования среди обучающихся старших классов красный цвет в колористической гамме Блока занимает вместе с черным второе место, уступая лишь белому. Однако белый цвет, как показали проведенные исследования, в разной степени присутствует почти в каждом стихотворении Александра Александровича Блока.

В использовании синего, голубого как поэтического образа преобладает символическое начало. Часто он передает ощущение зыбкости, нереальности, атмосферу сна: «И на сон навеваю мечты, и проходят они, голубые...»; «Подними над далью синей жезл померкшего царя!». Ту же функцию выполняет и эпитет с суффиксами -еват-, -оват-: «И ушла в синеватую даль...»;

«Голубоватым дымом вечерний зной возносится...»; «Неживой, голубоватый ночи свет»;

«Сквозь тонкий пар сомнения смотрю в голубоватый сон».

Голубой используется также для романтико-символистской стилизации в духе нарочитой утонченности и изысканности, к примеру, в стихотворении «День поблек, изящный и невинный»:

Тихо дрогнула портьера.

Принимала комната шаги

Голубого кавалера

И слуги.

Или: «В эту ночь голубую русалки в пруде заливались серебряным смехом». Изысканность порой доходит до той грани, когда еще чуть-чуть — и она может обернуться пародией, насмешкой, чуть ли не гротеском, но этого все же не происходит:

«Нежный! У ласковой речки ты — голубой пастушок»; «...Синий призрак умершей любовницы над кадилом мечтаний сквозит».

Постепенно в образе все отчетливее начинает проступать реалистическое начало, особенно в картинах пейзажа, исполненных величия и одновременно ощущения радости жизни:

Перед Тобой синеют без границы

Моря, поля, и горы, и леса,

Перекликаются в свободной выси птицы,

Встает туман, алеют небеса.

Синий участвует в создании пейзажа всех времен года, это не только «вешний» цвет. В этой многозначности, используемой для передачи разных ощущений, связанных с пейзажем, заключена одна из особенностей творческого метода Блока. Синий может способствовать, к примеру, передаче настроений смутных и радостных, предчувствий перемен и каких-то свершений, пусть даже обманчивых:

Я с мятежными думами

Да с душою хмельной

Полон вешними шумами,

Залит синей водой.

«Есть чудеса за далью синей — они взыграют в день весны»; «Но синей и синее полночь мерцала, тая, млея, сгорая полношумной весной...».^[15]

Самое заветное для лирика — тема Родины и ее будущего — связано, как правило, с поэтическим образом синей дали времен: «Это — Россия летит неведомо куда — в сине-голубую пропасть времен — на разубранной своей и разукрашенной тройке. Видите ли, вы ее звездные очи — с мольбою, обращенною к нам: «Полюби меня, полюби красоту мою!» Но нас от нее отделяет эта бесконечная даль времен, эта синяя морозная мгла, эта снежная звездная сеть».

И уже на грани своих дней поэт снова обращается к этому образу как символу счастья в будущем:

Пропуская дней гнетущих

Кратковременный обман,

Прозревали дней грядущих

Сине-розовый туман.

Синева как символ «родимой стороны» типична для стихотворений Блока:

Видишь день беззакатный и жгучий

И любимый, родимый свой край,

Синий, синий, певучий, певучий,

Неподвижно-блаженный, как рай.

Но синий может быть и спутником печали, тревоги, томительных, болезненных ощущений:

Берегись, пойдем-ка домой...

Смотри: уж туман ползет:

Корабль стал совсем голубой...

В голубом морозном своде

Так приплюснут диск больной,

Заплевавший все в природе

Нестерпимой желтизной.

Синий часто встречается в сочетании с другими цветами, служа нередко в цветовой гамме то фоном, то контрастом, то равноправным компонентом; в этих случаях синий, как правило, сохраняет свое реальное значение, но иногда он, чаще всего вместе с красным, выражает смысл метафорически: «Синее море! Красные зори!»; «...туча в предсмертном гневе мечет из очей то красные, то синие огни»; «Остался красный зов зари и верность голубому стягу»; «И месяц холодный стоит, не сгорая, зеленым серпом в синеве».

Главенствующее значение синего в цветовой гамме может быть подчеркнуто грамматически необычным множественным числом: «Над зелеными рвами текла, розовея, весна. Непомерность ждала в синевах отдаленной черты».^[16]

Синий может участвовать в поэтической передаче психологических контрастов, символизируя устремленность к добру, к свету: «Забыл я зимние теснины и вижу голубую даль»; «Голубому сну еще рад наяву»;

Здесь — все года, все боли, все тревоги,

Как птицы черные в полях.

Там нет предела голубой дороге...

Контрастны и стилевые крайности в использовании синего и голубого цвета — от высокой поэтизации, романтической окрыленности до выражения боли, надрыва; иногда этот образ выполняет сатирическую функцию: «И над твоим собольим мехом гуляет ветер голубой»; «Надутый, глупый и румяный паяц в одежде голубой»:

Я сам, позорный и продажный,

С кругами синими у глаз...

«Синий крест» — так озаглавлено юношеское сатирическое стихотворение.^[17]

Синий как признак внешнего облика героя (цвет одежды) всегда условен, здесь он — главное средство поэтизации образа: «Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий, в котором ты в сырую ночь ушла...»; «У дверей Несравненной Дамы я рыдал в плаще голубом»; «Как бесконечны были складки твоей одежды голубой»; «Надо мною ты в синем своем покрывале, с исцеляющим жалом — змея...»;

И означился в небе растворенном

Проходящий шагом ускоренным

В голубом, голубом,

Закрыто лицо щитом.

Законченным воплощением символа является один из персонажей пьесы «Незнакомка» по имени Голубой, который на вопрос Незнакомки «Ты можешь сказать мне земные слова? Отчего ты весь в голубом?» отвечает: «Я слишком долго в небо смотрел: оттого — голубые глаза и плащ».

Один из частых в поэзии Блока символических образов — синие глаза: «Сотни глаз, больших и глубоких, синих, темных, светлых. Узких... Открытых...»; «Синеокая, бог тебя создал такой».

Синие глаза как символ чистоты и высокой романтики подчеркивает Блок в облике Веры Комиссаржевской. Синий цвет как средство образной характеристики Блок использует неоднократно, когда хочет передать романтическое восприятие замечательного искусства Комиссаржевской, особенность ее великого таланта, устремленного к «новому, чудесному, несбыточному»: «...эта маленькая фигура со страстью ожидания и надежды в синих глазах, с весенней дрожью в голосе, вся изображающая один порыв, одно устремление куда-то, за какие-то синие-синие пределы человеческой здешней жизни»;

«...Вера Федоровна — опытная и зрелая актриса; но она ведь — синее пламя, всегда крылатая, всегда летящая, как птица»; «Смерть Веры Федоровны волнует и тревожит... Это еще новый завет для нас — чтобы мы твердо стояли на страже, новое напоминание, далекий голос синей Вечности о том, чтобы ждали нового, чудесного, несбыточного...».^[18]

Синий у Блока — это и символ вечности, и спутник смерти: «Белые священники с улыбкой хоронили маленькую девочку в платье голубом»;

«Обессиленный труп, не спасенный твоею заботой, с остывающим смехом на синих углах искривившихся губ...».

Синий цвет использует Блок и при создании поэтических картин в духе живописи М. В. Нестерова — голубые кадильницы, оклад синего неба, синий берег рая, синий ладан, темно-синяя риза: «В синем небе, в темной глуби над собором — тишина».

«В простом окладе синего неба его икона смотрит в окно». Вспомним нестеровского «Пустынника»: и фигура старца, и тропинка, по которой он идет, и благостная осенняя даль — все как бы подсвечено синим, и только гроздь красной рябины вносит цветовой диссонанс в освещение картины. Не таков ли и Блок с его пристрастием к цветовым контрастам: «Когда в листве сырой и ржавой рябины заалеет гроздь...»; «Но густых рябин в проезжих селах красный цвет зареет издали».^[19]

Пристрастие к синему цвету приводит иногда к гиперболизации его, к нагнетанию синего в тавтологиях и плеоназмах: «синяя лазурь», «голубая лазурь», «сине-голубая пропасть», «голубой вечерний зной в голубое голубою унесет меня волной...»; «Голубой, голубой небосвод... Голубая спокойная гладь»:^[20]

Голубые ходят ночи,

Голубой струится дым,

Дышит море голубым, —

Голубые светят очи!

Стихотворение «Война горит неукротимо» сначала называлось «Голубое»:

Война горит неукротимо,

Но ты задумайся на миг, —

И голубое станет зримо,

И в голубом — Печальный Лик.

Лишь загляни смиренным оком

В непреходящую лазурь,-

Там — в тихом, в голубом, в широком —

Лазурный дым — не рокот бурь.

Здесь и в других стихотворениях присутствует субстантивированный образ голубого как самодовлеющей сущности и непреходящей ценности-символа:

Здесь — голубыми мечтами

Светлый возвысился храм.

Все голубое — за Вами

И лучезарное — к Вам.

Обрамленность в композиции способствует тематической и художественной завершенности произведения, его идейной ясности. Стоит отменить, что традиционно это символическая деталь, на которой держится сюжет. Такую роль играет повторенная в начале и в конце стихотворения художественная деталь — голубая одежда («Мы шли заветною тропою»): в начале—голубое покрывало: «Ты в покрывало голубое закуталась, клонясь ко мне», и в конце: «Как бесконечны были складки твоей одежды голубой». Вот еще пример такого повтора в стихотворении «Песельник»: в первой строфе — «Я голосом тот край, где синь туман, бужу...» и в последней: «Ой, синь туман, ты — мой!».^[21]

В поэтической фразе синий часто является действенным, активным началом: «Призывно засинеет мгла», «Звездясь, синеет тонкий лед». Эта действенность наиболее ярко выступает в прозопопеях: «В светлых струйках весело пляшет синева»; «И надо мною тихо встала синь умирающего дня»; «...откуда в сумрак таинственный смотрит, смотрит свет голубой?». Активизация синего закрепляется в аллитерации и родственных дифтонгах:

...Где Леонардо сумрак ведал,

Беато снился синий сон!

С этой же целью синий выносится в конец стиха, чтобы быть еще раз закрепленным в рифме, повториться основными звуками — опорными согласными с, н — в рифмующемся слове: синие—скиния, синей—саней, инее—синей, пустыни—синий, синий— Магдалина—пустыни. Голубой в рифме выглядит бледнее, но рифмуется тоже достаточно часто: избой—голубой, нуждой—голубой, голубою—тяготою, голубой—золотой, тобой—голубой, голубой—мной, голубом—щитом. Диссонирующей в смысловом отношении представляется рифма нуждой—голубой и голубою—тяготою.

Синий встречается как составная часть сложных эпитетов, обозначающих многочисленные оттенки цвета вплоть до звонко-синий:

сине-черная, сине-розовый, иссиня-черный, сине-голубая, мутно-голубой, нежно-синяя, бледно-синий, жгуче-синий, дымно-синий.

Синий участвует в сравнениях, параллелизмах, афоризмах как опора образа, его центр тяжести, сообщающий тропу определенную тональность:

«Скажи, что делать мне с тобой — недостижимой и единственной, как вечер дымно-голубой?»

Синий цвет в поэтике Блока, несмотря на разнообразие оттенков его значений, в основном всегда выполняет функцию высокой поэтизации, романтизации образа; он неизменно сообщает образу неповторимую взволнованность, страстность, активно участвует в философском и эстетическом осмыслении поэтом окружающего мира. Стилистическая многозначность и смысловая емкость синего цвета в поэтической системе А. Блока предоставляет возможность говорить о нем как об одной из характерных особенностей блоковской поэтики.

В колористике Блока интересна также роль желтого цвета, который по сравнению с другими цветами довольно редок—3% (белый — 30%, красный и черный —14%, синий и голубой — 13%). Встречается желтый цвет не более, чем в 40 стихотворных произведениях, но удельный вес каждого образа с участием желтого цвета весьма значителен в поэтической структуре художественного целого.^[22]

Чаще всего цвет второстепенен, на главное место выступает настроение; как правило, это грусть, вызванная увяданием, старением, быстротечностью жизни:

Помните день безотрадный и серый,

Лист пожелтевший во мраке зачах...

В поэтической трилогии А. Блока желтый цвет впервые встречается в одном из самых проникновенно-грустных юношеских стихотворений «Медлительной чредой проходит день осенний...». Желтый цвет, участвуя в создании фигуры психологического параллелизма, проходит несколько стадий поэтической трансформации: эпитет-метафора (термин А. Веселовского), символ (старение, угасание, одиночество), сравнение. Желтый в этом стихотворении — это ключевой образ, создающий определенное настроение, связанное с темой осени как угасания:

Медлительной чредой проходит день осенний,

Медлительно крутится желтый лист,

И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист —

Душа не избежит невидимого тленья.

Так, каждый день стареется она,

И каждый год, как желтый лист кружится,

Все кажется, и помнится, и мнится,

Что осень прошлых лет была не так грустна.

То же и в таких стихотворениях, как «Видно, дни золотые пришли...», «Прошедших дней немеркнущим сияньем...». Осень в этих произведениях психологически ощущается как такое время года, когда человеком овладевает сложное чувство свободы, раскованности и пустоты. Желтый цвет особенно резок в таких картинах, сочетаясь с синим и красным:

Свобода смотрит в синеву.

Окно открыто. Воздух резок.

За жолто-красную листву

Уходит месяца отрезок.

В создании поэтического образа большую роль играет и звуковая сторона слова желтый. Желтый звучит резче, чем, к примеру, красный. Это качество еще более усугубляется высоким вокализмом, особенно в рифме желты — болты, которая впервые появляется в стихотворении «Там — в улице стоял какой-то дом...»

В этом и в других стихотворениях резкость желтого цвета подчеркивается черным цветом или темным фоном:

Мелькали желтые огни

И электрические свечи.

И он встречал ее в тени,

А я следил и пел их встречи.

В сопоставлении желтого и черного (темного) желтый нарушает привычную, спокойную атмосферу, к примеру, очарование мягких вечерних тонов:

Там, где были тихие, мягкие тени —

Желтые полоски вечерних фонарей...

Но цветовой контраст с использованием желтого может создаваться и противопоставлением желтому другого, более яркого цвета, тогда желтый становится фоном:

Инок шел и нес святые знаки.

На пути, в желтеющих полях,

Разгорелись огненные маки,

Отразились в пасмурных очах.

Сочетание желтого и черного может передавать ощущение трагичности, фатальности происходящего:

При желтом свете веселились,

Всю ночь у стен сжимался круг,

Ряды танцующих двоились,

И мнился неотступный друг.

В аллегорической картине сочетание желтого и черного передает гибель дня и рождение ночи:

Вот на тучах пожелтелых

Отблеск матовой свечи.

Пробежали в космах белых

Черной ночи трубачи.

Желтый встречаем и в гармоническом сочетании с другими цветами: «Зеленый, желтый, синий, красный — вся ночь в лучах...»; «Зарево белое, желтое, красное...».

Как основа метафоры, желтый чаще всего трагичен, сопутствует смерти, душевным страданиям героя:

В голубом морозном своде

Так приплюснут диск больной,

Заплевавший все в природе

Нестерпимой желтизной.

Желтый как символ смерти, тления становится основой стихотворения «Не презирайте, бога ради...» и определяет его композиционную завершенность:

Когда-нибудь мои потомки,

Сажая вешние цветы,

Найдут в земле костей обломки

И песен желтые листы.

В стихотворении «О смерти» (цикл «Вольные мысли») желтый цвет — и спутник, и вестник смерти, перед лицом которой человек беззащитен и жалок: «беспомощная желтая нога», «цыплячья желтизна жокея»,

Так близко от меня — лежал жокей,

Весь в желтом, в зеленях весенних злаков,

Упавший навзничь, обратив лицо

В глубокое ласкающее небо.

Читатель успевает привыкнуть к желтому цвету как неизменному атрибуту гибели, и когда в стихотворении опять появляется этот цвет в таком, казалось бы, нейтральном контексте, как «груды желтого песку», то уже не веришь в эту кажущуюся нейтральность и ждешь беды. И она врывается криком — «Упал! Упал!».^[23]

Аллитерированные ж, з, имеющие источником звуковой комплекс «желтый—желтизна» и родственные ему, способствуют передаче трагизма или драматизма ситуации:

В черных сучьях дерев обнаженных

Желтый зимний закат за окном.

(К эшафоту на казнь осужденных

Поведут на закате таком.)

В стихотворении «Унижение» желтый звучит в той же трагической тональности в композиционном и тематическом повторе; пронзительные ж, з дополняются свистящими и шипящими:

В желтом, зимнем огромном закате

Утонула (так пышно!) кровать...

Еще тесно дышать от объятий,

Но ты свищешь опять и опять...

Призрачный желтый цвет в стихотворении «Испугом схвачена, влекома...» имплицирует гибельность страстей, страшную пропасть, открывающуюся приобщившимся черной крови, ужас падения:

...И утра первый луч звенящий

Сквозь желтых штор...

Неодолимая сила смыслового, звукового и зрительного подобия притягивает к желтому слова, родственные по исходной основе. Возле желтого оказываются пожар, сожжено, варя, жги, обжигаешь. Звуковая гамма желтого вбирает и массу других слов, преимущественно с негативным (в контексте) смысловым наполнением, к примеру, в стихотворении «В эти желтые дни меж домами...»: меж, обжигаешь глазами, пожаром, ложь, зимние, может, безумный, уничтожит, разящий, взор, кинжал. Ж, з, пронизывая все произведение, особенно выразительно звучат в концовке: «Твой разящий, твой взор, твой кинжал!»^[24]

Есть у Блока стихотворения, где цвет используется как реалия («...телеграфисту с желтым кантом букетики даришь...»), настолько однозначная, что становится возможным использование ее в эллиптической конструкции («желтые и синие» — вагоны первого и второго классов, «зеленые» — третьего):

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие;

В зеленых плакали и пели.

Реалистичен желтый цвет и в пейзаже родины, неярком, осеннем, печальном: «Желтой глины скудные пласты»; «Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога...». Это и осенние «желтые листочки», и «желтая нива».

Реалистическую достоверность желтого в некоторых стихотворениях подтверждают иногда и дневниковые записи лирика, его записные книжки, из которых можно узнать, что послужило источником художественной детали в произведении, к примеру:

Желтый платок твой разубран цветами —

Сонный то маковый цвет.

Смотришь большими, как небо, глазами

Бедному страннику вслед.

Сколько контекстов, столько и оттенков полисемии желтого. Эволюция образа приводит к возможности восприятия этого цвета как инструмента социальных характеристик, одного из способов разоблачения мещанства и создания сатирического портрета.^[25]

Так, желтый передает неприятие Блоком западной буржуазной цивилизации, показавшейся ему особенно кощунственной в древней и прекрасной Флоренции:

Хрипят твои автомобили,

Твои уродливы дома,

Всеевропейской желтой пыли

Ты предала себя сама!

Уже говорилось об использовании Блоком красного цвета для разоблачения пороков капиталистического города, его антигуманистической сути, но и желтый оказывается возможным в этой функции:

...Также не были чужды ему

Девицы, смотревшие в окна

Сквозь желтые бархатцы...

«Желтые бархатцы» — образ того же ряда, что и «красный фонарь», «красные герани», «красный комод».

Участвует желтый и в создании сатирического образа, — здесь он — как штрих безжизненности, обреченности «сытых», никчемности их существования:

К чему-то, вносят, ставят свечи,

На лицах — желтые круги,

Шипят пергаментные речи,

С трудом шевелятся мозги.

И лишь один раз Блок счел возможным ввести желтый в контекст высокого поэтического накала. В стихотворении «Лазурью бледный месяц плыл...» звучит мотив очищения от губительности страстей, приобщения к иным истинам и ценностям, открывающимся тому, кто прошел крестный путь. Желтый как бы проходит вместе с героем этот мучительный путь от «желтых бархатцев», от «комнат бархатного тумана», от «страха тайных падений» к высокому смыслу бытия:

О, запах пламенный духов!

О, шелестящий миг!

О, речи магов и волхвов!

Пергамент желтых книг!

Таким образом, поэтическая полисемия желтого цвета в колористике Блока — еще одна грань неповторимого мастерства лирика, грань, приоткрывающая тайну рождения художественного образа, художественного мышления.

Контекстуальная многозначность желтого, как и других цветов в палитре Блока — красного, синего, голубого и остальных — это еще одна ступень к постижению своеобразия творчества лирика, его самобытности и уникальности. Желтый в ряду других поэтических образов становится одной из форм художественного познания и идейно-эстетического отражения действительности. Символика желтого цвета прошла путь от традиционно устоявшейся в литературе формы передачи настроений угасания, печали до способа активного критического вторжения в действительность с позиций гражданственности.

Подводя итог, а также отвечая на вопрос, который был задан в начале главы, можно сказать следующее: Александр Блок чаще всего в своих произведения использовал белый, красный, черный и синий цвета. Белым цветом пронизан его цикл «Стихов о Прекрасной Даме». То, что касается красного, синего и желтого цветов, заставляет всерьез задуматься о том, каким же все-таки поэтом является Блок. Последние три цвета нередко присутствовали в сочетании с черным или белым. А значит, черный и белый цвета использовались Блоком чаще остальных. Поэтому Александр Александрович Блок является, скорее, черно-белым поэтом, нежели цветным.

1.2 Звуковой колорит лирики А. Блока

В сложной художественной структуре блоковских стихотворений звук выполняет функцию тончайшего инструмента искусства.

Рядом живут в стихотворениях Блока звуки реалистические, земные, и звуки-символы, звуки — вестники добра или зла, звуки, создающие необходимое настроение, сообщающие стихотворению композиционную стройность, организующие сюжет. Создается впечатление, что поэт воспринимает все — все вещи и явления — через звуки, закрепленные за ними творческим воображением или действительно слышимые.

Обостренность звукового восприятия и отражение его в поэзии — одна из граней таланта лирика, свойство поэтического «видения» звуков.^[26]

Идейная и эстетическая позиция Блока-лирика отразилась и в своеобразном подходе к «звуковому» раскрытию темы, и в фабульных построениях, где звуки часто играют роль поворотного мига, определяющего развитие сюжета и композицию произведения, и в характере образа, поэтической лексики, тропики.

Например, цикл стихов «На поле Куликовом» развертывается в звуковом движении прежде всего. Это и скачущая кобылица, и летящая стрела, и потрескивание горящего костра, и струящаяся из ран кровь — в первом стихотворении цикла, а затем все более слышимый, нарастающий крик лебедей: «За Непрядвой лебеди кричали, и опять, опять они кричат...» Это и звук человеческого голоса, призыв биться с татарвою: «За святое дело мертвым лечь!»; это и причитания матери, и звон мечей. Звуки приобретают символический смысл: «Слышал я твой голос сердцем вещим в криках лебедей»; «Орлий клекот над татарским станом угрожал бедой». Крики гордых птиц сопутствуют исторической схватке двух враждующих сторон, в них, несомненно, заложен широкий ассоциативный смысл, как и в выражении «лебединая песня» — последний, из глубины души исторгнутый вопль, предчувствие рокового исхода: «Над вражьим станом, как бывало и плеск, и трубы лебедей». Звуковое восприятие боя переплетается со зрительными образами, создавая целостную картину ратного подвига:

Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар,

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

Можно говорить и о «звуковой композиции» стихотворения «Эхо» с его необычной, нервной строфикой, как бы передающей рождение звука, его полет, нарастание, угасание и новый мощный взлет. Звук дает толчок развитию сюжета, действия («...И вдруг влетели звуки»); иногда это слабый, едва различимый звук, как родничок, постепенно перерастающий в могучую реку: «Ты из шепота слов родилась…»; «Иду по шуршащей листве»; «Приближается звук...»; «Смычок запел...».^[27]

Некоторые стихотворения так и воспринимаются: прежде всего — через звуки, организующие сюжет. Так, к примеру, строится стихотворение «Обман»:

В пустом переулке весенние воды

Бегут, бормочут, а девушка хохочет...

Будто издали невнятно доносятся звуки...

Где-то каплет с крыши

... где-то кашель старика...

Шлепают солдатики: раз! два! раз! два!

Хохот. Всплески. Брызги...

То же — и в стихотворениях «Натянулись гитарные струны...», «Потеха! Рокочет труба...». Тут особенно выразительна звуковая основа сюжета:

Потеха! Рокочет труба...

Гадалка, смуглее июльского дня,

Бормочет, монетой звеня,

Слова, слаще звуков Моцарта.

Кругом — возрастающий крик,

Свистки и нечистые речи,

И ярмарки гулу — далече

В полях отвечает зеленый двойник.

В палатке все шепчет и шепчет,

И скоро сливаются звуки...

И снова завывает труба,

И в памяти пыльной взвиваются речи

Фабульное развитие может быть подчеркнуто устранением звука, внезапно наступившей тишиной, но это только фон, условие рождения новых звуков, необходимых для понимания всего произведения:

Смолкали и говор, и шутки,

Входили, главы обнажив.

Был воздух туманный и жуткий,

В углу раздавался призыв...

Одну из центральных функций в системе звуковых образов выполняет звук человеческого голоса,  его оттенки: шепот, стон, крик, пение, плач, болтовня, лепет, смех, бред, бормотанье. Блок выделяет в человеческом голосе дополнительные приметы, необходимые для создания законченной картины, образа: «Дивный голос твой, низкий и странный...»; «Не пой ты мне и сладостно, и нежно...»; «У Вас был голос серебристо-утомленный. Ваша речь была таинственно проста». Но звук человеческого голоса может быть и мучительным, и горестным: «Я муки криком не нарушу. Ты слишком хриплым стоном душу бессмертную томишь во мгле!.. Я слышу трудный, хриплый голос...». Кроме определяющих слов, есть и другие пути углубления звука-образа, к примеру, сравнение: «И вот, как посол нарастающей бури, пророческий голос ударил в толпу»; «И страстный голос был как звуки рога». Гораздо реже встречаем значимые фразы, слова, звучащие сами по себе, без указания, кем они произнесены:

«Раздался голос: «Ессе homo!».

Они почти всегда даны как продолжение звукового аккорда, на звуковом фоне: «Только скажет: «Прощай. Вернись ко мне», — и опять за травой колокольчик звенит…»; «Я шел и слышал быстрый гон коней по грунту легкому. И быстрый топот копыт. Потом — внезапный крик: «Упал! Упал!» — кричали на заборе.

Произнесенной фразе обычно сопутствует уточняющая характеристика голоса — шепота, пения, бормотания, хрипа: «...он льстиво шепчет: «Вот твой скит...»; звук голоса может быть поэтически использован как ядро антитезы:^[28]

Он окрылит и унесет,

И озарит, и отуманит,

И сладко речь его течет,

И каждым звуком сердце ранит...

Антитеза возникает также и от противопоставления разных по характеру голосов: «Весь город полон голосов мужских — крикливых, женских — струнных!». Ситуация контраста, столкновения возникает и тогда, когда голос явно не гармонирует с окружающими звуками, чужд им, чужд общей обстановке:

И далекий лепет, бормотанье,

Конницы тяжелой знамена,

И трубы военной завыванье...

Антонимическая схватка разных голосов передает сильные чувства, чаще ненависть:

И если отдаленным эхом

Ко мне дойдет твой вздох «люблю»,

Я громовым холодным смехом

Тебя, как плетью, опалю!

Голос звучит по-разному, в зависимости от того, кому он принадлежит: «...Врывался крик продавщика»; «И голос женщины, влюбленный...»; «И девочка поет в лесу».

Просто слово, само по себе, обладает огромной силой, на которую уповает герой, оно несет в себе раскрепощение, освобождение:

Я жду — и трепет объемлет новый,

Все ярче небо, молчанье глуше...

Ночную тайну разрушит слово...

Помилуй, боже, ночные души!

Слова — это и люди, их произнесшие («Шипят пергаментные речи»), и огромный мир страстен и порывов («Чую дыхание страстное, прежние слышу слова»).^[29]

В создании художественного образа, в построении сюжета, в раскрытии авторского мироощущения и отношения к объекту большую роль у Блока играет использование символики звуков и тишины, иногда контрастное сталкивание их. Блок жил в мире звуков, через них воспринимая жизнь и людей и ими, выражая свое отношение к людям, к действительности, свое личное «я». Блока можно было бы назвать коллекционером звуков бытия. Одна из современниц Блока, сотрудница Пушкинского дома в пору его создания, рассказывает о вечере памяти Блока, на котором В. Пяст говорил: «Очень интересно замечание Блока об аэроплане, которым он, как и все мы в 1911 г., увлекался. Блок сказал, что аэроплан внес в мир новый звук, не существовавший в нем до XX века, — звук пропеллера».^[30]

Звук как самодовлеющая величина (в сфере поэтической фонетики) бывает вестником каких-то важных событий, он порождает в лирическом герое предчувствие чего-то рокового, неизбежного: жизни, смерти, любви. Так, предвестником великих событий звучит колокольный звон во вступлении к циклу «Стихов о Прекрасной Даме»: «Все колокольные звоны гудят». Обычно звук колокола предшествует началу действия, является своего рода завязкой в сюжетных стихотворениях: «В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки, и внизу стал слышен торопливый бег». Но, вступив зачином, звук не умирает, он создает тревожный звуковой фон, в который вкрапляются и другие звуки: «Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье». Звон колокола выполняет в стихотворениях Блока очень разнообразные художественные функции. Так, колокол раздольный — это и глашатай весны, и он же может быть источником мучительных переживаний:

Бейся, колокол раздольный,

Разглашай весенний звон!

И на башне колокольной

В гулкий пляс и медный зык

Кажет колокол раздольный

Окровавленный язык.

Можно встретить и другие оттенки значения этого символа. Колокол звучит торжествующе:

Звонким колокол ударом

Будит зимний воздух.

Мы трудились и недаром,

Будет светел отдых.

Звук может быть спутником лирического героя и в самые светлые минуты его жизни; он же — непременный атрибут гармонически цельной натуры:

Свободен, весел и силен,

В дали любимой

Я слышу непомерный звон

Неуследимый.

Звук перерастает в таинственную силу, имеющую необъяснимую власть над героем; тогда уже не важен характер звука, его источник, звук — некое божество, идол или идеал, которому служит герой, от которого зависит его жизнь:

На дымно-лиловые горы

Принес я на луч и на звук

Усталые губы и взоры...

Лирический герой Блока, при всей его чуткости к условным знакам, намекам, вместе с тем живет в мире реальных вещей, мире звучащем, среди живой природы, среди людей, городского шума, песен. Многие звуки в этом мире неоднократно повторяются, варьируясь, соединяясь в звуковой картине, снова расходясь: хруст песка, храп коня, журавлиный крик, шум дождя. Сводя разнообразные по характеру звуки в полифоническое содружество, Блок создает выразительную реалистическую картину:^[31]

Лишь слышно — ворон глухо

Зовет товарищей своих,

Да кашляет старуха.

Иль конь заржет — и звоном струн

Ответит телеграфный провод...

Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг...

А. А. Блок связывает такие звуки, как скрип, лязг, визг, с темой антимузыкальности мира зла, страшного мира.^[32] С этим нельзя не согласиться, однако символика этих звуков гораздо шире, стилевая многозначность их более многогранна, нельзя связывать ее только с «визгливыми и фальшивыми нотами», которые еще прорываются в «мировом оркестре», как пишет об этом И. Крук, ссылаясь на статью А. Блока «Интеллигенция и революция». Звуки эти нужны поэту и для создания самых реальных житейских картин, к примеру:

Полон визга веретен

Двор, открытый лунным блескам...

Прорываются визги пилы,

И летят золотые опилки.

И. Крук совершенно прав, говоря о «музыкальной антитезе как одном из специфических приемов поэтики Блока, подчиненных задаче художественного отражения контрастов и конфликтов, трагичности судьбы человека в условиях «страшного мира».

Однако и понятие музыкальной антитезы, очевидно, тоже гораздо шире и подчинено не только и не совсем одной этой задаче. Блок создает целые звуковые картины, порою контрадикторные в своей сущности, необходимые для выражения душевного настроя героя, и для пейзажных зарисовок, и для характеристики времени и т. д.^[33]

У Блока есть, к примеру, свой арсенал звуков войны; здесь отражено все, что связано с войной, битвами, армией, вплоть до боевых кличей: «Свист пуль, тоскливый вой ядра»; «И дальний зов — на бой — на бой — рази врагов! В лязге сабель, в ржанье коней...»; «Гром орудий и топот коней»; «Идут века, шумит война...»; «И под черною тучей веселый горнист заиграл к отправленью сигнал... И военною славой заплакал рожок... Громыханье колес и охрипший свисток заглушило ура без конца». Очень разнообразны звуки города: «И суета и шум на улице безмерней»; «Звенят в пыли велосипеды».^[34]

Звуки участвуют в создании контраста; как правило, это сталкивание тишины и звуков во имя утверждения звуков как жизни. В этом противопоставлении может слышаться исступленный страх перед отсутствием звуков, означающим гибель, конец всему:

Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,

Чтоб в тишине не изнемочь!

Она в конце жизни пришла к нему, эта проклятая тишина, — стихи оказались пророческими, пришло беззвучие, в котором поэт изнемог. После мощных и торжествующих звуков, музыки революции, слушать которую он призывал всем своим существом, наступила для больного, страдающего лирика глухая пустота.^[35]

Чаще противопоставление звуков и тишины дается в более спокойных тонах, чтобы передать положительное качество ожидаемого, или угадываемого, или уже звучащего звука: «...Слуги спят, и ночь глуха. Из страны блаженной, незнакомой, дальней слышно пенье петуха». Но и нейтрально очерченный звук воспринимается как благо, если он противопоставлен томительной тишине:

...Глухая ночь мертва.

...Но явственно доносится молва

Далекого, неведомого града.

Пришедший на смену тишине, рожденный тишиной звук может вызывать чувство ужаса:

Вдруг издали донесся в заточенье

Из тишины грядущих полуснов

Неясный звук невнятного моленья,

Неведомый, бескрылый, страшный зов.

Звук и его антипод — тишина – могут создавать и целостную картину, в которой внешне противопоставленные состояния располагаются в фигуре параллелизма:

Но труден путь — шумит вода,

Чернеет лес, молчат поля...

В них тишина — предвестье бурь,

И бури — вестницы покоя.

Мы не встречаем у Блока антитезы, созданной противопоставлением разных по характеру звуков, кроме звуков человеческого голоса.

Контрастность образов, столь характерная для поэтики Блока, - это не прямолинейные сопоставления жизненных явлений, а их постижение с точки зрения законов некоего высшего порядка, законов гармонии, вступающей в поединок с дисгармоничностью бытия. Контрасты в поэзии Блока не могут быть поняты без осмысления специфически блоковской антитезы - музыкальность и антимузыкальность, что соответствует понятиям: жизнь и безжизненность, человечность и бесчеловечие, трагедия и фарс. Проблема музыки в творчестве Блока очень сложна, она требует специального исследования, однако, попробуем вкратце раскрыть ее суть, ибо без этого нельзя понять некоторые характерные черты блоковской поэзии.^[36]

Необходимо учесть, что речь пойдет о музыке не как о форме искусства, а как об особой эмоциональной настроенности лирика. Речь пойдет о музыке в том смысле, как это выразил Гоголь: «...музыка - страсть и смятение души», «она — принадлежность нового мира». Можно поэтому утверждать, что тема музыки пришла к Блоку во многом от Гоголя — писателя, который отличался чрезвычайно острой реакцией на явления жизни.

Образ музыки, которая тревожит душу и без которой жить нельзя, ибо она сама—признак жизни, проходит через многие произведения Блока. Музыка для Блока — это темп эпохи, ее ритм, марш, устремленность, надежда на будущее. Вот почему так взволновал его финал «Сорочинской ярмарки». Может быть, Блок явился именно тем человеком, о котором писал Гоголь, тем зрителем, которым овладело бы «странное, неизъяснимое чувство... при виде, как от одного удара смычком музыканта... все обратилось, волею и неволею, к единству и пришло в согласие... Но еще страннее, еще неразгаданнее чувство пробудилось бы в глубине души при взгляде на старушек, на ветхих лицах которых веяло равнодушием могилы, толкавшихся между новым, смеющимся, живым человеком». Но музыка постепенно стала затихать. «Смычок умирал, слабея и теряя неясные звуки в пустоте воздуха...»

«Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?» Блок тонко почувствовал вынужденность веселья, призрачность и непостоянство радости. Поэт, который пел о  нечаянной радости, но жил постоянной тревогой, слышал одинокий звук скрипки, воспринимавшийся им как тревожный, трагический. Эта нота звучит в цикле стихов «Арфы и скрипки» (1908—1916), проникнутом мотивами отчаяния, тоски, утрат, мотивами зловещих, неживых, нелюдских плясок.

Когда-то гордый и надменный,

Теперь с цыганкой я в раю,

И вот—прошу ее смиренно:

«Спляши, цыганка, жизнь мою».

И долго длится пляс ужасный,

И жизнь проходит предо мной

Безумной, сонной и прекрасной

И отвратительной мечтой...

То кружится, закинув руки,

То поползет змеей,— и вдруг

Вся замерла в истоме скуки,

И бубен валится из рук...

Заслуживает внимания мысль Л. Гинзбург о том, что такие стихи, восходя к традиции «романтической цыганщины XIX века», «пронзительной цыганской лирики Аполлона  Григорьева», по существу отличаются от них и мыслятся «только на фоне этой традиции». Трудно, однако, согласится, что они звучат «в кругу ее эмоций и представлений». Эмоции тем более представления, в стихах Блока имеют иную основу. Блоковский мотив безумной пляски ближе к Гоголю и, добавим, к Достоевскому (пляска пани Катерины в «Страшной мести» и обезумевшей от нищеты и горя Катерины Ивановны Мармеладовой в «Преступлении и наказании»). Цыганщина в ее романтической традиции, которой следовал А. Григорьев, — это переключение жизненной темы в сравнительно узкий мир внутренних страстей, цыганской экзотики. Блок же и цыганщину вводит в сферу острых социальных проблем

Стихотворение, от которого мы отталкиваемся («Когда-то гордый и надменный...»), написано в 1910 году, а к 1907 году относится следующая запись Блока: «Идет цыганка, звенит монистами, смугла и черна, в яркий солнечный день—пришла красавица ночь. И все встают перед нею, как перед красотой, и расступаются. Идет сама воля и красота». Но если цыганка войдет в кабак, будет низведена до кабацкой певицы и станет «визжать о любви», то это—опошление красоты, ее поругание, это трагедия. Ведь не встанут же «перед нею, как перед красотой», «пьяницы с глазами кроликов». Следовательно, разрабатывая и эту сторону темы цыганщины, Блок лишает ее пряной экзотичности, включая в общую тему "страшного  мира», с его резкой антимузыкальностью.^[37]

Музыка в его поэзии (в широком понимании: и образ и тема музыки, и музыка стиха) — это стремление согласовать свое творчество с жизнью, с ритмом времени. Именно здесь Блок вступал в спор с символистами, разделявшими тезис Шопенгауэра: «Музыка —только форма». Так, теоретик и практик русского символизма А. Белый писал: «Всякая форма искусства имеет исходным пунктом действительность, а конечным — музыку, как чистое движение». Под действительностью А. Белый понимал внутренний мир лирика, а Блок же, понимая музыку как способность и особенность поэтического восприятия мира, все увереннее шел к мысли о содержательности музыки, о содержательности форм искусства. Важно понимать - для него музыка – это ритм жизни, а затем уж ритм творчества. Таким образом, музыка трактуется как звуковой эквивалент действительности.

На основании вышесказанного можно сделать вывод, что попутно ставится и проблема поэтического вдохновения. Обладая особым художественным слухом, поэт или только воспринимает свои субъективные представления о мире — и тогда они воплощаются в мистических образах, или тонко чувствует ритм, голос жизни — и вследствие этого у него выходят произведения, передающие в словах, красках, ритмах движение самой жизни.

Идея музыки настолько прочно вошла в сознание Блока, что стала одной из основных черт его эстетических взглядов и психологии творчества на протяжении всего зрелого периода творческой деятельности, начиная примерно с 1905 года.

В 1919 году поэт записал в дневнике: «Я боюсь каких бы то ни было проявлений тенденции, искусство для искусства, потому что такая тенденция противоречит самой сущности искусства и потому что, следуя ей, мы, в конце концов, потеряем искусство. Оно ведь рождается из вечного взаимодействия двух музык — музыки творческой личности и музыки, которая звучит в глубине народной души, души массы. Великое искусство рождается только из соединения этих двух электрических токов».

Отсутствие музыки означало для Блока отсутствие жизни, омертвелость. Безумная пляска пани Катерины в «Страшной мести» Гоголя или Катерины Ивановны Мармеладовой в  романе Достоевского «Преступление и наказание» —  антимузыкальна, это жест крайнего отчаяния. Умирающий может плясать лишь в припадке безумия или полнейшего равнодушия к людям, как пляшут притворяющиеся живыми мертвецы в «Плясках смерти» Блока. Скрежещущие звуки, которые проходят через все стихотворение, открывающее этот цикл, — это звук костей, это тот диссонанс, который во многих стихах Блока враждует с музыкой жизни, это отражение антимузыкальности «страшного мира».

Мертвецы еще пытаются жить, даже править жизнью. Это и заклейменные Гоголем «мертвые души» помещиков и  чиновников, это и чиновники Достоевского типа Голядкина из повести «Двойник».

Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей...

У этого мертвеца и повадки самых отвратительных героев Достоевского. Разве это не господин Голядкин-младший:

Мертвец весь день трудится над докладом.

Присутствие кончается. И вот —

Нашептывает он, виляя задом,

Сенатору скабрезный анекдот...

Все в этом мире омертвелости дисгаргармонично, здесь постоянно висит один звук — «нездешний, странный звон: То кости лязгают о кости». Нетрудно заметить, что чиновник из «Плясок смерти», напоминающий Голядкина-младшего из «Двойника» Достоевского, ничего общего не имеет с блоковской темой двойничества. Мотив двойничества у Блока идет от романтической идеи разлада в душе человека, в сложных ассоциациях отражающего противоречия действительности.  Достоевский же в людях типа Голядкина показывает не столько разлад, сколько подсиживание, подозрительность к самому себе в стремлении повыгоднее пристроиться в жизни. Двойник Блока — субъективен. Он порожден фантазией отчаявшегося человека, который теряет нечто большее, чем место коллежского регистратора: от него жизнь уходит. Особенно глубоко раскрывается эта тема в стихотворении «Двойник» (1909), герой которого переживает ужас надвигающейся старости, требующей подведения итогов жизни:

Вдруг вижу — из ночи туманной,

Шатаясь, подходит ко мне

Стареющий юноша (странно,

Не снился ли мне он во сне?)...

Знаком этот образ печальный,

И где-то я видел его.

Быть может, себя самого

Я встретил на глади зеркальной?

Блок только подошел к трагедии двойничества как борьбы злых и добрых начал в человеке, которую с такой потрясающей силой раскрыл С. Есенин в «Черном человеке».

В блоковском «Двойнике» столкновение двух миров в  душе человека показано как смена музыкального (юноша) и  антимузыкального («стареющий юноша»). С воспоминаньем о чистой, высокой любви («непродажные лобзанья», «ласки некупленных дев») соотносится музыкальный напев, который в свою очередь рождает у героя новую столь же юную мечту. И все это вмиг разрушается с появлением «нахального» двойника, который отнюдь не торжествует (как Голядкин-младший), но заставляет задуматься над итогами, напоминая о неблаговидном в жизни героя. Исчезает напев, уходит музыка, герой — на грани трагедии.

Резкая контрастность, составляющая одну из особенностей поэтики Блока, идет от жизни. А с точки зрения художественных приемов она соотносится с диссонансом музыкальным.^[38]

Исследователями З.Г. Минц, Р. Миллер-Будницкой, Ю. Лотманом, Л.К. Долгополовым и другими была отмечена связь между «Незнакомкой»  и «В ресторане». Эти стихотворения написаны с интервалом в четыре года (1906—1910), но во втором из них— тот же образ Незнакомки, хоть и не названной этим именем. Это заметно даже при внешнем сравнении. Вот как описано явление Незнакомки, а кроме того глубокая взволнованность героя  в первом стихотворении:

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Во втором стихотворении появляется нечто новое: герой вступает в лирическое, только им двоим понятное общение с ней, далекая музыка скрипок создает атмосферу интимной отрешенности, вдруг разрушаемой визгом ресторанной певицы:

Никогда не забуду (он был, или не был,

Этот вечер): пожаром зари

Сожжено и раздвинуто бледное небо,

И на желтой заре — фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе черную розу в бокале

Золотого, как небо, аи

Ты взглянула.

Я встретил смущенно и дерзко

Взор надменный и отдал поклон.

Обратясь к кавалеру, намеренно резко

Ты сказала: «И этот влюблен».

И сейчас же в ответ что-то грянули струны,

Исступленно запели смычки.

Но была ты со мной всем презрением юным

Чуть заметным дрожаньем руки.

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,

Ты прошла, словно сон мой легка...

И вздохнули духи, задремали ресницы,

Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала

И, бросая, кричала «Лови!»

А монисто бренчало, цыганка плясала

И визжала заре о любви.

Если в «Незнакомке» визгу и всем прочим атрибутам пошлости противопоставлены зрительные образы очарованного берега, очарованной дали, синих бездонных очей, то во втором — звуковой, музыкальный контраст: «где-то пели смычки о любви» — цыганка «визжит о любви». Значительно и то, что, употребляя обычное, бытовое слово «глаза» там, где речь идет о пьяницах, Блок обращается к словарю высокой романтической поэзии во второй части «Незнакомки», наделяя мечту своего героя «очами бездонными». С таким явлением можно встретиться неоднократно в его лирике.

Блоку на этом этапе более всего соответствовала позиция романтической иронии, позволяющей сочетать самое несочетаемое: лирические вечера и рестораны, тлетворный и весенний дух, глаза кроликов и очи синие, бездонные. Соответственно создается мелодия стиха, которая была для Блока средством выражения «музыкальной стихии действительности», тогда как ритмика—отражением «ритмов страсти бытия». Обычная проблема музыки (техники) стиха приобретает особый смысл, поскольку звучание стиха поэт связывает с темой, мотивом и образом музыки, стоящей в ряду явлений жизни. Правомерно поэтому оркестровку стиха у Блока рассматривать как творчески реализованное соответствие духу музыки — в его понимании музыки как звукового эквивалента жизни.

К. Чуковский писал, что музыка стихов Блока, их магическая сила заключается в гласных, и это, добавим, музыка любви, счастья. Но отражал Блок и диссонансы жизни. Тогда в гармонию гласных со скрежетом и лязгом врывались орды согласных. Очень показательно в этом отношении стихотворение «Черный ворон в сумраке снежном...», в котором чувство любви выражено в строках, исполненных нежнейшей мелодии:

Снежный ветер, твое дыханье,

Опьяненные губы мои

Валентина, звезда, мечтанье!

Как поют твои соловьи.

Перед нами праздник любви, торжество полных звуков.

В последней строке на 9 согласных — 8 гласных. И какое сочетание! —ою, ои. и опять—через мягкое в—ои. И внутренняя рифма такого же музыкального наполнения: твои—соловьи.

И вдруг в это «половодье чувств» вторгается  чуждый мотив:

Страшный мир!

Он для сердца тесен!

В нем — твоих поцелуев бред...

Сплошные согласные: на 6 гласных в одной строке 14 согласных, стянутых в диссонантные созвучия: с: стр, шн, ндл, рдц... Не последнюю роль играет и то, что в первом случае все четыре строки заканчиваются на гласный, в следующей строфе — на согласный.^[39]

В поэзии Блока можно встретиться и со следующим довольно сложным и очень интересным явлением. Появление Незнакомки (Дамы из Космоса) — и не только в рассматриваемой балладе — сопровождается, как правило, шипящими, точнее—шуршащими звуками. Логически это можно объяснено тем, что она — или в черных шелках («шелками черными шумна»), или со шлейфом. Но создается и иной, полумистический эффект: иллюзия движения — шорох падающей звезды. Великолепно это передано в той же "Незнакомке»:

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный .

Первая и третья строки, передающие появление Незнакомки и аллитерированные на шипящие, размываются строкой с преобладанием мягких звуков: ль, ль, ни, не. Создается эстетическое чудо ощущения разрыва между сном и действительностью. Незнакомка, явившаяся в шуме жизни, приносит не только надежду на воплощение мечты, но и тревогу.

Вторжение дисгармоничности действительности разрушало символический образ, намеченный в духе ранней лирики Блока:

Из хрустального тумана,

Из невиданного сна

Чей-то образ, чей-то странный.

Но тут же эта загадочность снимается замечанием, вставленным в скобки:

(В кабинете ресторана

За бутылкою вина)

И сразу — резкий музыкальный контраст:

Визг цыганского напева

Налетел из дальних зал,

Дальних скрипок вопль туманный...

Это низведение символистской странности к странности пьяного видения подготовлено первыми же словами – «из хрустального тумана»: столкновение грубо-бытовой реальности с  поэтическим образом превращает хрустальный туман в обыкновенное стекло пивной кружки. Именно такое явление мы и наблюдаем в стихотворении «Там дамы щеголяют модами..." - одном из вариантов «Незнакомки». Героиня стихотворения уже не «в туманном движется окне», а виднеется сквозь стекло пивной кружки:

Там дамы щеголяют модами,

Там всякий лицеист остер

Над скукой дач, над огородами,

Над пылью солнечных озер

Туда манит перстами алыми

И дачников волнует зря

Над запыленными вокзалами

Недостижимая заря

Там, где скучаю так мучительно,

Ко мне приходит иногда

Она — бесстыдно упоительна

И унизительно горда.

За толстыми пивными кружками,

За сном привычной суеты

Сквозит вуаль, покрытый мушками,

Глаза и мелкие черты

Чего же жду я, очарованный

Моей счастливою звездой,

И оглушенный и взволнованный

Вином, зарею и тобой?

Вздыхая древними поверьями,

Шелками черными шумна,

Под шлемом с траурными перьями

И ты вином оглушена?

Средь этой пошлости таинственной,

Скажи, что делать мне с тобой —

Недостижимой и единственной,

Как вечер дымно-голубой?

Нет девичьего стана — есть только вуаль; за вуалью—не «берег очарованный» и не «очи синие бездонные», а «глаза и мелкие черты». Она «бесстыдно упоительна И унизительно горда». Красота опошлена. И все же героиня стихотворения остается «недостижимой и единственной» — она противопоставлена «пошлости таинственной», трактуется как ее жертва. Стихотворение «Там дамы щеголяют модами..» писалось одновременно с «Незнакомкой», но завершил его Блок через 5 лет.^[40]

Символика звуковых образов Блока развивалась под знаком непрестанного углубления смысловой сферы стихов. Таинственный мир звуков, непостижимых и роковых, с годами размыкал свой круг, приближаясь к живой жизни и людям, пока не слился с ними в одном нерасторжимом единстве, став частью неделимого целого «звук — живая жизнь».

В эволюции символики звука в образной структуре Блока отчетливо ощутимо движение от частного, конкретного, случайного к обобщенно-типологическому, всеохватывающему значению звуков, к стихии звукового напора и от нее — к всеобщей звуковой гармонии.

Глава 2. Система уроков в 11 классе по теме «Цветовая гамма и звукопись в поэзии А. А. Блока»

Исследование творчества Александра Александровича Блока представляет собой достаточно трудную задачу. Его творчество настолько многообразно, разносторонне, всеобъемлющее, что, на первый взгляд, очень трудно решить с какой позиции его следует рассматривать.

Безусловно, давать на уроке литературы материал, который был изложен выше, в полном объеме невозможно. Однако произведения А. Блока настолько переполнены музыкой и красками, что такой урок обойти стороной было бы неуважением к великому поэту.

Урок проводим в старших классах. На эту тему достаточно трех уроков. Первый урок посвящаем цветовой гамме в поэзии Блока. Так как мы проводим уроки в старших классах, то личность лирика можно просто освежить в памяти учащихся, потратив на это, буквально, пять минут. Несомненно, что каждый учитель литературы выберет свои оттенки цветов. Для нашего урока возьмем красный, синий, черный, белый и желтый цвета.

Итак, у нас четыре цвета, которые встречаются в лирике Блока довольно часто (красный, белый, черный и синий) и один цвет во всей поэзии занимает около 3% (желтый). При объяснении учащимся колоритности цветов, следует обязательно приводить примеры стихотворений. Не стоит брать все стихотворения целиком, достаточно одного-двух четверостиший, а то и вовсе – одной строчки. Конечно же, очень важно, чтобы тексты произведений Блока были у учеников перед глазами. Безусловно, урок должен проходить в виде диалога между учителем и учениками. Необходимо, чтобы учащиеся сами пробовали определять символику каждого цвета в том или ином стихотворении. Помимо определения символики в лирике Блока, ученикам следует знать символику цветов в традиционном понимании. Это пригодится им для проверочной работы, которая будет дана после изучения темы о цветах и звуках в поэзии Александра Александровича Блока.

За пять минут до конца урока подводим итоги: что понравилось и что не понравилось ребятам в ходе обучения; что было лишнее и что следовало бы рассмотреть более подробно.

Второй урок мы посвятим более сложной теме – музыкальность стихотворений А. Блока.

Рядом живут в стихотворениях Блока звуки реалистические, земные, и звуки-символы, звуки — вестники добра или зла, звуки, создающие необходимое настроение, сообщающие стихотворению композиционную стройность, организующие сюжет.

Необходимо заострить внимание учеников на том, что речь пойдет о музыке не как о форме искусства, а как об особой эмоциональной настроенности лирика. Речь пойдет о музыке в том смысле, как это выразил Николай Васильевич Гоголь: «...музыка - страсть и смятение души», «она — принадлежность нового мира». Можно поэтому утверждать, что тема музыки пришла к Блоку во многом от Гоголя — писателя, который отличался чрезвычайно острой реакцией на явления жизни.

Изначально предполагалось, что работа будет проводиться в группах, однако ученики захотели сделать эту работу индивидуально. Результаты такой проверочной работы показали, что у каждого учащегося есть собственная точка зрения. Она и совпадала с другими, и отличалась. Но самое главное, что ребята учились мыслить образно. Безусловно, чтобы развить их образное мышление, нужно постоянно работать над этим.

План-конспект системы уроков по теме «Цветовая гамма и звукопись в поэзии А. А. Блока»

Ход урока 1

Данный урок проводится в 11 классе, когда ученики знакомы с биографией Александра Блока и с его лирикой.

Цели урока:

– познакомить учащихся с идейно-художественным своеобразием творчества А.Блока

– углубление и расширение представлений об авторе, проблеме, способах выражения авторской позиции, повышение интереса к чтению;

– формирование у учащихся навыков поисково-исследовательской деятельности;

– расширение кругозора за счёт приобретённых умений и навыков;

– совершенствование умения учеников делать самостоятельные выводы после знакомства с несколькими произведениями,

– обоснованное выражение своего мнения, отстаивание его;

– совершенствование выразительного чтения и умения анализировать поэтический текст.

Оборудование:

– портрет Блока,

– репродукции картин русских художников,

– опорные тексты произведений Блока,

– компьютер и мультимедийная доска.

1. Организационный момент

Приветствие.

Определение отсутствующих.

Проверка готовности к уроку.

Организация внимания.

II. Работа по теме: «Цветовая гамма в поэзии Блока»

Александр Блок родился и воспитывался в высококультурной дворянско-интеллигентской семье. Его отец, Александр Львович, вел свой род от врача Иоганна фон Блока, приехавшего в Россию в середине XVIII века из Мекленбурга, и был профессором Варшавского университета по кафедре государственного права. По отзывам сына, он был способным музыкантом, знатоком литературы и тонким стилистом. Однако его деспотический характер стал причиной того, что мать будущего поэта, Александра Андреевна, литератор, переводчица, была вынуждена уйти от мужа. Так в 1881 году А. Л. Блок возвращается в Варшаву, а А.А. Бекетова-Блок остается в Петербурге в доме своего отца, Андрея Николаевича Бекетова, известного ученого-ботаника, общественного деятеля, ректора Санкт-Петербургского университета. В семье Бекетовых многие занимались литературным трудом. Дед Блока был автором не только солидных трудов, но и многих научно-популярных очерков. Бабушка, Елизавета Григорьевна, всю жизнь занималась переводами научных и художественных произведений. «Список ее трудов громаден», - вспоминал позднее внук. Литературной работой систематически занимались и ее дочери – мать Блока и его тетки.

Атмосфера литературных интересов очень рано пробудила в нем непреодолимую тягу к поэзии.

(Далее, ребята выбирают, с какого цвета они хотят начать обучение. Учитель после этого читает стихотворение и анализирует его на наличие красок определенного цвета. Затем, ученики пробуют сделать то же самое под руководством учителя).

Теперь давайте сравним символику цветов А. Блока и традиционной символикой. (Ученики вместе с учителем определяют символику цветов в традиционном понимании и записывают ее в тетрадь. Затем, нужно определить и записать блоковскую символику цветов).

III. Закрепление изученного материала

(Выступление одного-двух учащихся с анализом стихотворения Блока на наличие цветов).

IV. Итоги урока. Что понравилось и что не понравилось ребятам в ходе обучения; что было лишнее и что следовало бы рассмотреть более подробно.

Домашнее задание. Проанализировать стихотворения Блока на наличие музыкальности.

Ход урока 2.

Цели урока:

– познакомить учащихся с идейно-художественным своеобразием творчества           А. Блока

– углубление и расширение представлений об авторе, проблеме, способах выражения авторской позиции, повышение интереса к чтению;

– способствовать формированию эстетического вкуса;

– формирование у учащихся навыков поисково-исследовательской деятельности;

 – расширение кругозора за счёт приобретённых умений и навыков;

1. Организационный момент

2. Проверка домашнего задания

Устное рецензирование выступлений учащихся с анализом стихотворений.

3. Работа по теме: «Музыкальность стихотворений А. Блока».

Оформление доски:                                 Эпиграф к уроку:

                                                                 Вначале была музыка.

                                                                Музыка есть сущность мира.

                                                                Мир растет в упругих ритмах…  

                                                                                                   (А. Блок)                                         Всякое стихотворение – покрывало,

Растянутое на остриях слов.

Эти слова светят как звезды.

                                      А.Блок

Учитель читает стихотворение А. Ахматовой, посвященное А. Блоку:

      И ветер с залива. А там, между строк,

      Минуя и ахи и охи,

      Тебе улыбнется презрительно Блок,

      Трагический тенор эпохи.

 Музыкальный фон – Р. Вагнер « Полет Валькирий»

 В статье « Интеллигенция  и революция» А. Блока есть такие слова: «Любовь творит чудеса, музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки  и без любви… До человека, без музыки сейчас достучаться нельзя».

    Но одновременно с этим поэт скажет, что «музыка не игра на фортепьянах», «не исступленное пение смычков»

 Вопрос: Где искать истоки музыкального вдохновения  поэта?

         (Внимание учащихся нужно обратить на слова А. Блока, записанные на доске):

 Всякое стихотворение – покрывало,

 Растянутое на остриях слов.

 Эти слова светят как звезды

         -  Музыка в слове, его тайне и притягательной силе.

Запись в тетрадь: «Символ – пучок смыслов, каждый из которых торчит в разные    стороны».

         -  Может быть, переплетение символов  и рождает звуки, которые слышит поэт.

В статье « Интеллигенция  и революция» А. Блока есть такие слова: «Любовь творит чудеса, музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки  и без любви… До человека, без музыки сейчас достучаться нельзя».

    Но одновременно с этим поэт скажет, что «музыка не игра на фортепьянах», «не исступленное пение смычков».

Вспомним, что происходит с художником, когда вокруг него образуется замкнутая, гнетущая « немузыкальность».

                            1912 год – цикл « Страшный мир»

В музыке запечатлелась история души поэта.

Давайте попробуем сравнить, какая музыка звучала в творчестве А. Блока. Найдите ТЕЗУ и АНТИТЕЗУ.

ВЫВОД:    Противопоставление

                  Гармония      -       хаос

                  Свет               -       ночь

                  Весна             -       зима, вьюга, метель

На протяжении своего творчества  А. Блок  слышал разную музыку – от волшебных, чарующих, неземных песен, мелодий других миров, продиктованных высшим началом, идущим от  Аполлона, до звуков музыки, выплеснутых хаосом, стихией « слушать в мире ветер» призывал поэт.

IV. Итоги урока. Что понравилось и что не понравилось ребятам в ходе обучения; что было лишнее и что следовало бы рассмотреть более подробно.

Домашнее задание. Подготовиться к проверочной работе.

Ход урока 3.

Цели урока:

– проверить знания по теме: «Цвет и звук в лирике А. А. Блока»

– развивать творческие способности, навыки работы с текстом.

1. Организационный момент
2. Работа по теме урока.

Проверочная работа (Задания учащиеся могут прочитать на интерактивной доске).

1) Попытайтесь определить термин «музыкальность» характеризующий поэзию Блока. Какие изобразительно-выразительные средства поэтической речи способствуют созданию «музыкального стиха»?

2) Каким приемом музыкальной организации стиха достигается музыкальность блоковской лирики?

3) Какие гласные использует Блок в качестве музыкальных инструментов? Приведите примеры

4) Перед вами цвета, используемые Блоком в своих стихотворениях и их традиционная символика. Напишите значение каждого цвета в блоковской символике и в традиционном понимании.

IV. Итоги урока. 

Учитель подводит итоги, анализируя заполненные учащимися таблицы цветовой гаммы в творчестве А.А. Блока. Учитель еще раз расставляет акценты, объясняя метафорическую функцию цвета и звука в поэзии Блока, обращает внимание на удачные и не слишком удачные ответы учащихся и воодушевляет учеников на дальнейшее творчество и исследовательскую филологическую работу.

Ученики впервые поняли, что работа над самыми мельчайшими деталями цветов, звукописи, эпитетами, - подлинный путь к постижению поэтического мира, к пониманию художественной образности такого сложного поэта, как Александр Александрович Блок.

Заключение

Подробно останавливаться на личности Блока не было целью работы, однако нельзя не отметить, как тональность звуковых образов лирики А. Блока отражается на восприятии его стихотворений. Александр Блок, являясь одним из ярчайших представителей символизма, обладая развитой душевной структурой, явился подлинным певцом красок эпохи, ее «голоса» в мировой истории.

Поэтические образы Блока нельзя рассматривать как простые отражения реальных объектов или как обычные метафоры и метонимии, просто нагруженные каким-нибудь абстрактным смыслом. Его образы всегда сохраняют как конкретный, так и абстрактный смысл, т. е. являются символами. Голубые видения, розовые горизонты, белые храмы над рекой в его ранних стихах — и желтый петербургский закат, лиловый сумрак, ночь, улица, фонарь, аптека в его поздних стихах, — все это одинаково сопротивляется истолкованию на одном только уровне значения, потому что все это нагружено сложной информацией.

Цветовая символика является основной чертой поэтической модели мира, созданной А. Блоком.

Поэтические образы А. Блока нельзя рассматривать как простые отражения реальных объектов или как обычные метафоры и метонимии. Его образы всегда сохраняют как конкретный, так и абстрактный смысл, т. е. являются символами.

Проанализировав основные цветовые символы в лирике Александра Блока, можно сделать вывод, что все стихотворения поэта насыщены цветом. А. Блок – поэт-символист. И для создания своих символов он постоянно использует цвет. Каждый цвет – определенный символ у А. Блока или средство создания символа. Он использует традиционную символику какого-либо цвета и создает свой собственный, неповторимый образ-символ.

После 1904 года цвета в творчестве А. Блока становятся всё темнее. Светлые оттенки синего («голубой» и «лазурный») и красного («розовый») исчезают.

Частота упоминаний черного цвета нарастает, но белого остается относительно устойчивой. Символика белого цвета меняется.

Звуковые метафоры Блока часто трансформируются в звукопись и осуществляют синтез формы и содержания, они воздействуют не только на воображение читателя, но и на его подсознание – через фонетику и ритмику стиха, в том числе с помощью аллитераций и ассонансов.  

Проанализировав стихотворения А. Блока и работы ученых, можно сделать вывод, что тема исследования цветового и звукового оформления Александром Блоком своих произведений неисчерпаема, требует более подробного рассмотрения с членением ее на подтемы для получения более полного научного результата.

Список литературы

1. Ахматова А. Воспоминания об А. Блоке. М. 1976.
2. Блок А. Собрание сочинений. В 8т. — М., Гослитиздат, 1976.
3. Блок А. Избранное. — М., 1989.
4. Блок А. Безвременье. – "Золотое руно", 1906, № 11-12
5. Блок А. Дитя Гоголя. — М., 1909.
6. Блок А. Интеллигенция и революция. — М., 1918.
7. Блок А. Памяти В.Ф. Комиссаржевской. — М., 1916.
8. Блок Александр. Исследования и материалы / научное издание / отв. ред. Ю.К. Герасимов. – Л.: Наука, 1991.
9. Авраменко А.П. А. Блок и русские поэты XIX века. – М.: Изд-во МГУ, 1990.
10. Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2-х т. /[Сост., подг. текста и коммент. В. Орлова]. – М.: Худож. лит., 1980.
11. Альфонсов В. Н. Год: 2006 Издание: Азбука-классика, САГА, Наука
12. Архангельская Ю.В. О формировании символа в стихах А. Блока. // Русская речь. – 1990. - №6. – С.23-28.
13. Барлас В. Глазами поэзии. – М., 1986.
14. Белый А. Арабески. Книга статей. — М., 1996.
15. Берберова Н. Александр Блок и его время: Биография. Пер. с фр. — М.: Изд-во Независимая Газета, 1999.
16. Брюсов В. Ремесло поэта. – М., 1981.
17. Венгров Н. История русской советской литературы. В 4-х т. Т.1. – М., 1967.
18. Венгров Н. Путь Александра Блока. – М., 1963.
19. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. — М.: Наука, 1976.
20. Глушкова Т. Музыка России (лирика А. Блока) // Глушкова Т. Традиция – совесть поэзии. – М., 1987. С.36-39.
21. Долгополов Л.К. Александр Блок. Личность и творчество. 2-е изд., испр. и доп.– Л.: Наука, 1980.
22. Ерёмина Л.И. Старые розы А. Блока // Филологические науки. – 1982. - №4.— С.24-31.
23. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. — Л., 1977.
24. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. — Л., 1973.
25. Завадская Е. Краски и слова. /К 100-летию со дня рождения А. Блока. – М.: Дет. лит., 1980. - №11. – С.16-21.
26. Захаров Э. Музыкальное у А. Блока: Заметки и наблюдения. Родство искусства // Искусство в школе. – 1993. - №2. – С.8-13.
27. Крук И.Т. Поэт и действительность. — Киев, 1980. С.42-43.
28. Краснова Л. Поэтика Александра Блока. — Издательство Львовского университета, 1973.
29. Кузьмина Н.А. Традиционная поэтическая фразеология в лирике Блока // Русская речь. – 1976. - №4. С.12-19.
30. Куняев С.Ю. Огонь, мерцающий в сосуде. – М.: Современник, 1986.
31. Ланда Е.В. Мелодия книги: А. Блок-редактор. – М.: Книга, 1982.
32. Литературное наследство. Т.92: Александр Блок: Новые материалы и исследования: В 5кн. / Отв. ред. И.С. Зильберштейн, Л.М. Розенблюм. – М.: Наука, 1995.
33. Липатов В.С. Краски времени.— М.: Мол. Гвардия, 1983.
34. Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. – СПб., 1996.
35. Лотман Ю.М., Минц З.Г. «Человек природы» в русской литературе ХХ века и «цыганская тема» у Блока. // Блоковский сборник. - 1964.
36. Макарова А.А. «Вхожу я в темные храмы» А.А. Блока // Литература в школе. – 2000. - №8 – С.5-11.
37. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока. – Л.: Советский писатель, 1975.
38. Максимов Д.Е. О спиралеобразных формах развития литературы: к вопросу об эволюции А. Блока. // Культурное наследие Древней Руси. — М.: Наука, 1976.
39. Минц З.Г. Блок и русский символизм. — М.: Наука, 1980.
40. Минц З. Г. Блок и русский символизм. Александр Блок и русские писатели. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000.
41. Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. – СПб.: Искусство-СПБ, 1999.
42. Образное слово А. Блока / Отв. ред. А.Н. Кожин. – М.: Наука, 1980.
43. Озеров Л. Мастерство и волшебство. — М., 1976.
44. Чуковский К.И. Современники. – М., 1967. С.53.
45. Рыленков Н. Душа поэзии. — М., 1969.
46. Соколова Н.К. Слово в русской лирике начала XX века — Воронеж: Издательство ВГУ, 1980.
47. Соколова Н.К. Поэтический строй лирики Блока — Воронеж: Издательство ВГУ, 1984.
48. Соловьёв Б.И. Поэт и его подвиг. – М.: Советская Россия, 1978.
49. Тарановский К.С. О поэзии и поэтике. — М., 2000.
50. Турков А.М. Открытое время. – М., 1975.
51. Тынянов Ю. «Блок». М. 1977.
52. Щеглов М. Литературно-критические статьи. – М., 1965.