«Формула счастья» Литература как человековедение
статья по литературе

«ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ»

ЛИТЕРАТУРА КАК ЧЕЛОВЕКОВЕДЕНИЕ

Малиновская  Аделина  Адольфовна,

  преподаватель русского языка и литературы

  Ногинского филиала  ГОУ ВО МО МГОУ

г. Ногинск Московской обл.

Аннотация. В статье рассматриваются возможности духовно-нравственного воспитания обучающихся на уроках литературы при изучении  художественных произведений. Ценностный подход интерпретируется как применимый к изучению не только классической, но и современной  русской  литературы, как способ трансляции ценностей в современное российское общество. Аксиологическое видение литературных явлений учителем способно оказать влияние на формирование ценностного сознания читателя, его духовности и эстетической восприимчивости.

Annotation. The article shows the possibility of spiritual and moral education of students in literature classes in studying works of art. The value approach is interpreted as applicable to the study of not only classic but also modern Russian literature as a way to broadcast values in contemporary Russian society. Axiological teacher’s vision of literary phenomena is able to influence the formation of value consciousness of the reader, his spirituality and aesthetic sensitivity.

Ключевые слова: ценностный (аксиологический) подход, нравственные проблемы, воспитательный потенциал классической и современной  русской  литературы, конкретно-историческое и общечеловеческое, единичное и типичное, преходящее и вечное в произведениях.

Keywords: evaluative (axiological) approach, moral issues, the educational potential of classical and modern Russian literature, the concrete historical and universal, single and a typical, transient and eternal in the works.

      Литература — главный школьный предмет, который должен быть ориентирован прежде всего на формирование души. Мы живем в кризисную эпоху глобальных потрясений, геополитических и духовных трансформаций.  Стираются границы между дозволенным и недозволенным, разрушаются прежние идеалы, размываются нравственные ориентиры. Восстановить истинное представление о добре и зле, высоком и низком можно более успешно, подходя к изучению литературы с ценностных позиций. Приоритет аксиологического подхода в наше время очевиден.                      

        « - В чём счастие, по-вашему?

        Покой, богатство, честь?..»

         Удивительно, но  эту «формулу счастья» принимают не только некрасовские мужики-странники, но и мои нынешние студенты; чуть подумав, дополняют своим, сокровенным: любовь, семья... Вновь из-за идеологических наставлений и лозунгов «вылезло мурло мещанина»? Проходят столетия, сменяются общественные формации, но, по-видимому, живучи, бессмертны «премудрые пискари», господа лужины (« возлюби, прежде всех, одного себя...»), горьковские «зрители» («...я не с этой улицы»), тендряковские потехины и севы гребины («живи сам и жить давай другим») - и несть числа им, исповедующим житейскую философию, зиждящуюся на принципах исключительно эгоистических: невмешательства, безучастного соглашательства, равнодушия ко всему, что не касается себя, любимого, - и отражённых в вековой мудрости типа «моя хата...», «своя рубашка...» и проч.

             Библейские заповеди как моральный кодекс и как непреложное условие сохранения и развития человеческой цивилизации так или иначе  звучали в высказываниях великих умов прошлого: «...только во всеобщем счастье можно найти своё личное счастье» (Т. Гоббс), «Нет ничего выше и прекраснее, чем давать счастье многим людям» (Бетховен), в идее нравственного самосовершенствования («быть вполне хорошим») - а в подтексте изначально и вечно: «Возлюби ближнего...»

       Революционные попытки насаждения иных представлений о нравственности не увенчались успехом. Канули в Лету ленинские нигилистические уверения: «Всякую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем... Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата... Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем...» Время всё расставило по своим местам — вечное и преходящее...

                    Литература — не только и не столько школьный предмет и не только «учебник жизни». Это прежде всего человековедение. Великая и очень непростая миссия литературы — формирование души, воспитание человека.

          Никакой иной вид искусства не в состоянии так глубоко погрузиться (и погрузить) в мир человеческих мыслей, чувств, проследить движения человеческой души — и вызвать ответную реакцию сопричастности: сочувствие, сопереживание, сострадание или же, напротив, неприятие, отрицание, отвращение.  Воздействуя на ум и чувства, литература влияет прежде всего на развитие нравственного сознания.

              Но вернёмся к формуле «мещанского счастья». Может быть, слишком далеки по времени от нынешних учащихся произведения Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого и многих других писателей прошлого, обладающие мощным воспитательным потенциалом, но не вписывающиеся, по представлениям «племени младого», в реалии современности?  И причина этого, предположим, не в недоразвитии умения видеть «вечные», общечеловеческие проблемы в творениях нетленной классики, не в отсутствии навыков сопоставительного анализа, а, к примеру, в подспудной убеждённости:  нравственные постулаты прошлого-позапрошлого веков для нашего времени мало пригодны? Не могут представить «вживую» угодливого Молчалина, Иудушку-кровопивушку, заплывшего жиром Ионыча? Но подобные им «антигерои» - и в произведениях русской литературы последних десятилетий. Обыватели, приспособленцы, карьеристы - лгущие, идущие по головам ближних, давящие друг друга в стремлении урвать свой кусок своего счастья (как на картине Ж. Рошгросса «Погоня за счастьем») - они рядом, среди нас, вполне узнаваемые наши современники.

          Современная отечественная литература наследует и продолжает гуманистические традиции русской классики. Нравственно-философский смысл произведений современных писателей, поставленные в них «вечные» вопросы о назначении человека, о смысле человеческой жизни позволяют решать на уроках литературы важнейшие воспитательные задачи.

       Обличению нынешних обывателей, пошлости и бессодержательности их «серенькой» жизни, проблеме подлинных и мнимых  жизненных ценностей посвящены произведения В. Маканина, С. Есина, В. Пьецуха. Повесть В. Маканина « Человек свиты» представляет нам Митю Родионцева, сотрудника «Техпроекта», допущенного до «высоких» чаепитей у секретаря директора Аглаи Андреевны. Намеренно снижая материал изображения, писатель рисует образ человека с «гнущимся позвоночником», цепляющегося за место в «солнечной приемной», за мнимо значительную роль «человека свиты», дающую ему мелкие привилегии. И вдруг неожиданное исключение из круга, отстранение, крах: с Митей «не водятся», его «не любят»... Он в опале — и это воспринимается им как жизненная трагедия. Несостоявшийся специалист, которому доверяют только считать сметы, утрачивает смысл жизни, мечется, пытается понять причину происшедшего. Даже доходит до осознания собственной ничтожности: «...отставленный шут... увеселитель, массовик-затейник... никчёмен,  ... ничто и ноль... да, он из тех, кто шестерит, суетится...»  Мите  Родионцеву  «нужны были тепло и солнечность той приемной,  занятость в жизни, суета смышленого человека при директоре, хотя бы крохотное, но значение... Он значил лишь в свите». А может, как и Вика, ещё «потрепыхается»? Выручит его «живучесть, приспособляемость, - она, родная... Родионцев улыбается встречным начальникам и почти начальникам... улыбается вновь, улыбается ещё и навязчивее, - это как профессия, это сильнее его».   Автор не щадит своего героя: « Адъютантская причастность к сиянию, пусть чужому и отражённому, причастность к власти и к суете людей... была не только сутью его, Родионцева, и страстью...»

     На смену ему и Вике приходят более молодые, активные, услужливые — Санин и рыженькая Мариночка: «Похлопотать, подсуетиться, развеселить словцом, короче — свита...»  Потомки Молчалина...

      В жизненную гонку втянуты и герои повестей С. Есина «Имитатор» и «Соглядатай». «Я бегун, выносливый бегун на марафоне собственной жизни».  Семираев («Имитатор») достаточно умён, чтобы осознавать собственную заурядность: «Не наградил бог меня большим умом, не дал то, что называется большим талантом. Я середняк. Но именно поэтому мне пришлось работать, защищаться. Я люблю только своё будущее... мне пришлось имитировать ум — и я взял начитанностью, талант я взял работоспособностью, точным расчётом, терпением». Герой «Соглядатая» Сумаедов, подобно щедринскому «пискарю», «жил — дрожал»: «Он не сможет простить только своего вечного... страха. Он, Сумаедов, пробоялся всю жизнь... В основе его дерзости, как крошечный уголёк под слоем золы, жил маленький и вонючий страх».   Семираев и Сумаедов также борются за «место под солнцем», лгут, притворяются, предают — ради карьеры, славы, наград — и лишь на закате жизни понимают, что карабкались «по лестнице, ведущей вниз». Запоздалое прозрение...

      Широко распространена и территориально не ограничена жизненная позиция героев «Новой московской философии» В. Пьецуха. Впрочем, далеко не новая: людей давно «испортил квартирный вопрос»... Обитатели московской коммуналки борются за десятиметровую комнатушку. Правда, проживающая в ней старушка Пумпянская еще жива, но это деталь — она «непременно должна умереть». И все  -  Голова, Началова, Фондервякин — преисполнены сознания своей правоты и своих прав, готовы сражаться насмерть за квадратные метры и абсолютно равнодушны ко всему, что выходит за рамки их личных интересов. «Возлюби, прежде всего, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано...» - как не вспомнить философию Лужина из романа Ф. М. Достоевского. Не случайно роман великого классика не читал Митя Началов, спровоцировавший сердечный приступ старушки. Дитя технократического века чужд духовности, сострадания, нравственности, человечности, и не он один. Столь же бездушны многочисленные прохожие,  не заметившие смерти старушки, тридцать (!) часов уже мертвой просидевшей на скамейке... «Скучно жить на свете, господа!..»

      Сопоставительный анализ произведений русской классики и современной отечественной литературы предоставляет большие возможности для постижения их нравственного смысла. Идейно-тематический, теоретико-литературный и другие его аспекты ведут к сопоставлению нравственных проблем, ситуаций, поступков, оценок, позиций авторов. Это позволяет выявить в произведениях конкретно-историческое и общечеловеческое, единичное и типичное, преходящее и вечное. А главное – позволяет воспринимать художественное произведение не отстранённо, не как досужий вымысел, а как отражение жизни с её волнующими каждого вопросами, на которые поможет найти ответы.

        Именно литература - человековедение - способна воспитать чувства, пробудить совесть, вселить в сердце любовь, добро, человечность.

Литература

1. Алпатова Т.А. Человек – идеал – общество: проблемы аксиологии литературы / Т.А. Алпатова, И.А. Киселева // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология». –  2010. – № 2.
2. Аннинский Л. Структура лабиринта. – В книге: Маканин В. Избранное. Рассказы и повесть. – М., 1987.
3. Иванова Н. Точка зрения. О прозе последних лет. – М., 1988.
4. Изер В.  Изменение функций литературы. // Современная литературная теория. - М.: Флинта; Наука, 2004.
5. Кенько А.А. Категория русского национального характера в творчестве В. Пьецуха // Проблемы истории, филологии, культуры. – 2007, № 1.
6. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. 1950–1990 - е годы. В 2-х т., 5-е издание. – М., 2010.
7. Щеглова Е. Сам себя имитатор: Сергей Есин и его герои. // Урал. № 7. 2014.
8. Ярцева Е. В. Формирование нравственного здоровья личности на уроках литературы [Текст] / Е. В. Ярцева. // Учитель. – 2007, № 6.