Статья "Опыт прочтения «Библейских стихов» А.А.Ахматовой"
статья по литературе

Республиканская научно-практическая конференция

«Кормановские чтения»

Статья

Опыт прочтения «Библейских стихов»  А.А.Ахматовой

                                                          Выполнила: Питерских Ирина Сергеевна,

                                                  учитель русского языка и литературы

                МБОУ СОШ №93

Ижевск, 2014г.

Опыт прочтения «Библейских стихов»  А.А.Ахматовой

Творческое наследие А.А.Ахматовой многогранно и многообразно по жанрам и тематике: это, конечно же, лирика, это и прекрасные исследования, посвященные А.С.Пушкину, литературные воспоминания и размышления о А.Блоке, М.Цветаевой, Б.Пастернаке, Мано и других современниках, это и переводы немецкой, чешской, татарской, румынской, польской, армянской поэзии. И все это проникнуто тонким эстетическим вкусом, во всем – ответственность творческой натуры, умение почувствовать другого, как себя. В данной работе мы обратимся к тем стихотворениям, в которых, наряду со многими другими, поэт предстает перед нами как «певец» женской души, чувствующий все оттенки ее состояний, а именно – к «Библейским стихам». Очевидно, что поэту удалось показать не просто статичные образы – символы библейских сюжетов, а посмотреть на них с другой стороны, как на обычных людей, с их душевными порывами, страстями, замыслами, недостатками и достоинствами, а главное, передать всю гамму чувств, испытываемых героями, отобразить трагедию женской души, скрытую за всем известными строками. Именно этой задаче подчинен и отбор материала автором, и расстановка акцентов, а также и некоторые изменения древнего сюжета. Кроме того, обратим внимание, что ветхозаветные истории, рассказанные в стихотворениях  «Рахиль», «Лотова жена», «Мелхола», расположены в цикле не в хронологическом порядке, в Библии сначала  рассказывается о гибели Содома и Гоморры, затем о Иакове и Рахили, потом о Давиде и Мелхоле. Итак, цель данной работы – попытаться раскрыть своеобразие взгляда А.Ахматовой на ветхозаветные образы, понять авторскую оценку поступков героинь, показать особенности интерпретации сюжетов, причины изменения порядка данных фрагментов.

Перед нами психологические зарисовки, истории женских судеб. Героини этих трех историй - живые, страдающие женщины, и то, что они чувствуют, близко и понятно и автору, и нам, читателям. Это словно реальные образы современниц, а не отделенных от нас веками представительниц женского рода, увековеченных в Библии.

Рассмотрим центральное стихотворение цикла  - «Лотова жена».

Согласно ветхозаветному сюжету, строки из которого вынесены в эпиграф стихотворения, ангелы предупредили Лота о том, что город Садом, где прошла его жизнь, обречен Богом на гибель, чтобы он, захватив с собой жену и обеих дочерей с их женихами, покинул его. Лот медлил, и тогда ангелы взяли его под руки, а также жену и дочерей, и увели их из города. Они велели им идти в горы и ни в коем случае не оглядываться. Иначе – смерть. В дороге Лот и его близкие услышали позади оглушительный шум – на Содом и Гоморру обрушился ливень дождя и серы. Никто из горожан, так наказанных Богом за грехи, не спасся. А жена Лота нарушила запрет ангелов, оглянулась – и тут же превратилась в соляной столп.

 Первая часть стихотворения целиком посвящена этому сюжету. Один из героев, «праведник», идущий «за посланником бога», не назван по имени, хотя известно и из эпиграфа, и из источника, что это Лот, значит, автору более важна его характеристика – «праведник», «огромный и светлый». Эпитет «светлый» отражает его душевное состояние, чистоту мыслей, веру в выбранный путь, тем более что этот путь указан ему «посланником Бога». Эпитет «черной» (горе) звучит словно предупреждение, открывая другой, контрастный семантический ряд, и, действительно, дальше речь пойдет о персонаже, противопоставленном Лоту, вынесенном в название стихотворения, следовательно, более значимом для автора – жене Лота, чувство тревоги, беспокойства которой, благодаря данному эпитету, звучит с большей силой.  В стихотворении не упоминается ни о дочерях Лота, ни тот факт, что Лоту не просто далось такое решение, а ангелам пришлось вести его под руки. То есть факты пропущены через восприятие автора и тщательно отобраны для выражения авторской позиции, а акценты в библейской истории расставлены иначе, чем в первоисточнике.  

Обратимся к героине, находящейся в центре сюжета: что ее тревожит? «Но громко жене говорила тревога» - в полную силу звучит внутренний голос героини. И это не предупреждение об опасности погибнуть, наоборот – непреодолимое желание бросить последний взгляд назад, пока «еще не поздно». Хронотоп героини сложнее, чем у ее спутника, потому что физически она рядом со своим мужем, идущим «по черной горе», там, где впоследствии «ее ноги к земле приросли», а душою там, где прошла вся ее жизнь и куда ей так хочется посмотреть в последний раз. Проследим за ее мысленным взглядом:

На красные башни родного Содома,

На площадь, где пела, на двор, где пряла,

На окна пустые высокого дома,

Где милому мужу детей родила…

Ее мысль, ее память, обращаясь в прошлое, проникает сквозь стены города (вспомним, герои находятся за воротами города и, следовательно, женщина не может в буквальном смысле видеть двор, дом) и «пробегает» по самым милым ее сердцу местам: «красные башни родного Содома», «площадь», «двор», «дом» выстраиваются перед нами по принципу сужения пространства. Мы ощущаем, как сжимается и время и перед героиней в одно мгновение проносится вся ее жизнь: «площадь, где пела», скорее всего в детстве, «двор, где пряла» в девичестве,» милому мужу детей родила» - годы после замужества. Когда же мысленный взор ее достигает окон дома, верность своей памяти, дорогим воспоминаниям оказывается сильнее желания просто выжить, спастись бегством, даже оставаясь при этом со своим мужем. Путь спасения, предложенный Богом она не приемлет:

Взглянула, и, скованы смертною болью,

Глаза ее больше смотреть не могли;

И сделалось тело прозрачною солью,

И быстрые ноги к земле приросли.

Читая эти строки, ощущаешь вслед за героиней, как соль сковывает ее тело буквально с головы до пят («глаза», «тело», «ноги»), словно лёд. Фигура женщины показана крупным планом, это впечатление достигается благодаря точности в описании детали. Автору удается «остановить мгновение» («быстрые ноги к земле приросли»).

Эпитет «прозрачною» (солью), как и эпитет «светлый» в отношении «праведника» отражает состояние души героини и передает его оценку автором. Жена Лота нарушила запрет Бога, переданный им через посланника, то есть совершила грех и за это уничтожена, как и другие грешники Содома, но прозрачность символизирует абсолютную чистоту, отсутствие греховности. Возможно, потому, что она уже сурово наказана, а также, по сравнению с праведником, здесь прозрачность – отсутствие тепла, света.

Во второй части стихотворения, в последних четырех строках выражено отношение непосредственно автора к своей героине и ее поступку. В данном случае «автор» - определение условное. Формально субъект речи, то есть говорящий проявляется лишь в предпоследней строке притяжательным местоимением «моё» («сердце моё»). Это единственное такое его проявление во всем цикле «Библейских стихов», объединенных одним субъектом сознания. Его трудно назвать как лирическим героем, так и повествователем как формой выражения авторского сознания. Будем условно называть его «автор».

Жена «праведника» воспринимается не как библейский персонаж, а как реальная женщина, чья трагическая судьба никем не оплакана:

Кто женщину эту оплакивать будет,
Не меньшей ли мнится она из утрат?

Вопрос, в котором ясно слышится упрек, горечь по поводу неумения разглядеть за, может быть, суховатыми ветхозаветными строками глубину трагедии героини библейской легенды, адресован как к людям вообще, так и тем, вероятно, кто мог, но не увековечил образ этой женщины.

Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.

В предпоследней строке частица «лишь» выражает противопоставление авторской точки зрения общепринятому взгляду. Женщина, не захотевщая и не сумевшая изменить своей памяти, навсегда останется в сердце другой женщины – автора этих строк -  и в памяти читателей. И последняя строка концентрирует в себе ключевые моменты стихотворения, вбирает в себя весь его пафос: «единственный взгляд» и «жизнь », понятия антонимичные, здесь оказываются взаимозаменяемыми, та как для героини сюжета этот взгляд обращен назад, к той настоящей жизни, исчезающей, рушащейся вместе с ее городом.

Размер стихотворения – трехсложный амфибрахий, придающий повествованию песенно-эпические черты. Каждая вторая строка заканчивается ударным слогом, поэтому, несмотря на то что первые двенадцать строк не поделены на строфы, происходит ненавязчивое дробление по две строки на интонационно завершенные фразы (кроме четвертой строки, завершающейся переходным глаголом и выражающей незаконченную мысль). Такая особенность характерна и для двух других Библейских стихотворений, и, вообще, для многих стихов А. Ахматовой.

Из трех стихотворений только в центральном авторкое «Я» проявляется так открыто. Два других стихотворения обрамляют его. В каждом из них, кроме главной героини есть еще герои – ее отец и ее возлюбленный. В обоих стихотворениях отец для своего блага и блага семьи, «дома» жертвует счастьем своей дочери.. В стихотворении «Рахиль» это Лаван, по-своему любящий обеих дочерей, человек богатый, достигший своего положения благодаря характеру и жизненным принципам: «жалость незнакома» «сребролюбцу», «Каждый простится обман // Во славу Лаванова дома». И любовь Иакова к Рахили он использует в своих целях: семь лет тот служит пастухом у Лавана за право быть с любимой.Отец  чувствует себя правым, идя против любви дочери и нарушая данное Иакову слово. По сюжету мы знаем, что  после того как Лаван привел к Иакову вместо Рахили Лию, он сказал: «В нашем месте так не делают, чтобы младшую выдать прежде старшей; потом дадим тебе и ту за службу, которую ты будешь служить у меня еще семь лет других» (Быт. 29; 25-28).
Через семь лет Рахиль заняла место жены, и было у него две жены. Но А.Ахматова ограничивает свой сюжет: встреча возлюбленного. предательство отца, упреки Иакову, горечь и нестерпимая обида Рахили. Таким образом, в центре образ младшей дочери Лавана, а точнее, трагическая история ее любви к Иакову. Что же за чувство растоптал Лаван «во славу…дома»?

 В первой строфе стихотворения перед нами картина встречи Рахили и Иакова, с одной стороны это внешнее описание того, что произошло, а с другой – отражение внутреннего состояния героя. До встречи с прекрасной дочерью Лавана Иаков был «странником бездомным», то есть у него не было приюта, дома; проснувшееся чувство сродни «источнику» с «чистою водою», противопоставление которого «горячей пыли» подсказывает, что это то, чего жаждало, но не испытывало ещё его сердце -  «источник был камнем завален огромным». Рахиль и стала для Иакова тем пристанищем, к которому стремилась его душа, без которого он уже не мог дальше быть: 

Но стало в груди его сердце грустить,
Болеть, как открытая рана,
И он согласился за деву служить
Семь лет пастухом у Лавана.

Время, не властное над истинным чувством, словно сжимаетя:

Рахиль! Для того, кто во власти твоей,
Семь лет – словно семь ослепительных дней.

Рахиль, ожидающая, как и Иаков, с нетерпением окончания срока, установленного хитрым Лаваном, после того как тот

И Лию незрячую твердой рукой
Приводит к Иакову в брачный покой,

чувствует себя обманутой, обиженной и, как следствие, жаждущей отмщения:

Сестру проклинает и Бога хулит,
И Ангелу Смерти явиться велит.

Все эти три действия Рахили – протест не только против отца, но и против Бога, но героиня не вызывает авторского осуждения, наоборот, автор понимает, что она испытывает и сочувствует ей. Осуждение и неприятие вызывают действия Лавана (об этом говорит прямая его оценка), так как он разделяет двух любящих друг друга людей.

Композиция стихотворения близка к кольцевой, но повторяющиеся строки несут другой, трагический смысл. Последняя строфа снова возвращает нас в атмосферу нежной любви и счастья:

Прозрачный источник долины,
Веселые взоры Рахилиных глаз
И голос ее голубиный…

Но теперь это уже только сон Иакова, а не реальность, о которой мечтали влюбленные, да и голос Рахили в этом сне звучит горьким упреком:

Иаков, не ты ли меня целовал
И черной голубкой своей называл?

Если для Рахили, дочери богатого  «сребролюбца» Лавана, не важно, что Иаков простой пастух, странник (мы сейчас говорим о стихотворении, а не о библейской истории, в которой он – племянник Лавана, сбежавший из дома от гнева, причем справедливого, отца и старшего брата), для нее главное – чувство, то героиня третьего стихотворения, Мелхола, негодует именно по поводу происхождения Давида (« Бесстыдство мое! Униженье мое!//Бродяга! Разбойник! Пастух!»),с любовью к которому она не может справиться.

Итак, Мелхола, младшая дочь царя Сеула. Поскольку в стихотворении ничего не сказано и об отношении Сеула к Давиду, о его зависти к нему, о его планах уничтожить Давида, то в центре стихотворения снова женский образ. Если причина трагедии героинь двух других стихотворений во внешних обстоятельствах, действиях других лиц, то у этой героини происходит внутренняя борьба.

Здесь, в отличие от поступка Лавана, о котором шла речь выше, отец, наоборот, пусть даже в своих интересах, соединяет судьбы Мелхолы и милого её сердцу Давида. Но в том-то и дело, что сердцу, а не разуму, разумом героиня никак не принимает его. Она, царская дочь, должна связать свою судьбу с «безродным»! «В душе ее скорбь и обида». Но не поэтому «Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;//
В зеленых глазах исступленье;», а потому что в ней борются гордая царевна и страстно влюбленная женщина: «Но хочет Мелхола Давида». Она бы с радостью приняла его любовь, будь он знатный вельможа:

Зачем же никто из придворных вельмож,
Увы, на него непохож?

Гордость героини оскорблена, она не  в силах справиться с чувством, не хочет признать и принять то, что уже свершилось, ей легче думать, что она одурманена чем-то:

«Наверно, с отравой мне дали питье,
И мой помрачается дух…»

Здесь хронотоп ограничен одним эпизодом – ночь, царские покои, играющий царю юноша, царская дочь, чье сердце разрывается от противоречивых чувств. Но что бы ни делала героиня, как бы она ни терзала себя, от любви, которая сильнее разума, предрассудков, положения в обществе, ей уже никуда не деться, изменить что-то она бессильна…

Казалось бы, три такие разные истории, но, как стихотворения одного цикла, их объединяет многое.

Само название цикла отсылает нас к первоисточнику, Библии, Ветхому Завету: две истории из книги Бытия и одна из книги Царств. Из книги Бытия А.Ахматова вспоминает двух персонажей: это Рахиль, любимая жена Иакова, и это Лотова жена, безымянная женщина. Каждому стихотворению предпослан эпиграф  – строки из Библии, а сами стихотворения начинаются с союза «и»: «И встретил Иаков в долине Рахиль», «И праведник шел за посланником Бога…», «И отрок играет безумцу царю», словно разговор с читателем, начавшийся когда-то раньше, и не прекращался. Благодаря такому началу, мы оказываемся сразу «внутри» ситуации. Объединяет их и стихотворный размер стихотворений , придающий лирическому произведению песенно-эпические черты. Каждая вторая строка заканчивается ударным слогом, поэтому происходит ненавязчивое дробление по две строки на интонационно завершенные фразы. Такая особенность характерна для всех трех Библейских стихотворений, и, вообще, для многих стихов А. Ахматовой.

Во всех стихотворениях в центре – героиня, страдающая, теряющая что-то значимое и не смиряющаяся с ситуацией потери. Важно для понимания образа автора и то, что любовь женщины к мужчине (ст. «Рахиль» и «Мелхола») стоит в одном ряду с любовью к родине («Лотова жена»), и эти чувства становятся равновелики. Хотя такая композиция, где центральным является стихотворение «Лотова жена», героиня которого готова расстаться и со своим мужем, и с жизнью, не принимая ее без своей родины, позволяет сделать вывод о главном в жизни человека.

Несомненно, те мотивы, которые мы увидели в данном цикле стихотворений, звучат и в других произведениях поэта. Например, в стихотворении 1917 г. «Пленник чужой! Мне чужого не надо…»

любовь для героини мучительна, она испытывает и ревность, и  обиду по отношению к герою, которого и отпустить не может, и не хочет верить, что его чувство к ней угасло, превратилось только в воспоминание. А в стихотворении «Сердце к сердцу не приковано» 1911 года с отчаянием и бессилием что-либо изменить звучат слова: «Отчего же, отчего же ты // Лучше, чем избранник мой?». Для любовных стихотворений поэта, особенно  ранних, характерно такое состояние героини, когда чувство, испытываемое ею, включает в себя целую гамму оттенков, часто противоречивых. Но это чувство и есть любовь, ради которой героиня живет, в силе этого чувства и есть для нее счастье.

Несомненно, есть перекличка стихотворения «Лотова жена» с трагическими событиями, которые происходят в эти годы в жизни поэта и России (время написания стихотворения 1922-1924 год). И позиция героини стихотворения соответствует и внутреннему состоянию самой Анны Андреевны:
Мне голос был. Он звал утешно.  
Он говорил: "Иди сюда,  
Оставь свой край глухой и грешный.  
Оставь Россию навсегда.  
Я кровь от рук твоих отмою,  
Из сердца выну черный стыд,  
Я новым именем покрою  
Боль поражений и обид".  
Но равнодушно и спокойно  
Руками я замкнула слух,  
Чтоб этой речью недостойной  
Не осквернился скорбный слух. 
  

Написанное в 1917 году, стихотворение рисует перед нами героиню, делающую по сути тот же выбор, что и героиня ветхозаветная, поэтому она так близка поэту и представляет собой символ верности, чести, стойкости и любви к своей родине.

А.А.Ахматова как никто другой сумела в своих произведениях раскрыть особенности женской души, показать ее малейшие движения. Как мы видим, богатый душевный мир поэта и тонко чувствующая натура откликались на человеческое горе не только своих современников,  она смогла проникнуть и в глубь веков и оживить перед нами библейских героинь, дать нам почувствовать их страдания, и наконец воздать им должное – увековечить их образы в памяти поколений.

Литература

Ахматова А.А «Узнают голос мой…»: Стихотворения. Поэмы. Проза. Образ поэта/ Сост. Н.Н.Глен, Л.А.Озеров; Вступ. Ст. Л.А.Озерова; Краткая биохроника М.Н.Баженова. – 2-е изд., с измен. И доп. – М.: Педагогика-Пресс, 1995. – 544с