НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ПО ТЕМЕ: «В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО»
материал по литературе по теме

НАУЧНО-ТЕРЕТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ПО ТЕМЕ: «В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО»

Разработала и провела учитель высшей квалификационной категории Рыжкина Марина Викторовна

Цель : популяризация жизни и творчества писателя. помочь открыть духовное содержание личности архиерея, истоки его драмы, особое отношение героя к миру, людям;

обобщение и распространение педагогического опыта

СОДЕРЖАНИЕ

1.Детские годы.

2.Актерские способности А.П.Чехова.

3.Сотрудничество в юмористических журналах : «Заика», «Будильник», «Стрекоза» и др. Московский университет.

4.Первый сборник «Сказки Мельпомены» под псевдонимом «Антоша Чехонте».

5.Рассказы А.П.Чехова о детях.

6.Путешествия Чехова.Мелихово,1892г.

7.Ялта.Первая постановка на сцене пьесы «Чайка».

8.Настоящая слава.Признание писателя.

9.А.П.Чехов и мировая культура.

10.Художественные образы А.П.Чехова.

11.творческая биография писателя.

12.Последний период творчества(после посещения о.Сахалин).

13.Мелиховский период.

14. «Краткость-сестра таланта».Особенности письма Чехова.

15.Чехов и театр.

16.А.П.Чехов и Серпухов

1 выступающий

ЧЕХОВ, АНТОН ПАВЛОВИЧ (1860-1904) — русский писатель, драматург.

Родился 17 (29) января 1860 в Таганроге в семье купца. Дед Чехова еще в 1844 выкупил себя и свою семью из крепостной зависимости и сделал все, чтобы вывести детей "в люди". В семье к купеческим делам относились без особого рвения и больше внимания уделяли умственному развитию детей и общественным заботам. Патриархальная строгость соседствовала с культивированием эстетических интересов: по вечерам пели хором, музицировали, мать любила театр, воспитывала в детях любовь к природе, уважение и сострадание к "униженным и оскорбленным".

2выступающий

Н.С.Шер "Антон Павлович Чехов"
Рассказы о русских писателях; Государственное Издательство Детской Литературы, Министерство Просвещения РСФСР, Москва, 1960 г.
OCR Biografia.Ru

Kороткий зимний день подходил к концу. Ученик третьего класса таганрогской гимназии Антоша Чехов готовил уроки. Перед ним на столе лежала раскрытая латинская грамматика, в медном подсвечнике мигала сальная свеча, по углам ползли тени. Было тихо, тепло.
Антоше Чехову одиннадцать лет. Может быть, он забыл, а вернее, не хотел думать, что сегодня его очередь сидеть в лавке. Он неторопливо снял щипцами нагар со свечи, написал в тетради число. В это время в комнату вошел отец, Павел Егорович, в шубе, в больших кожаных калошах, и приказал: — Ступай в лавку.
Антоша и не пробовал возражать, он заранее знал, что ничего из этого не выйдет, никаких возражений отец слушать не будет. Поэтому он сложил свою грамматику и пошел за отцом.
Небольшая бакалейная лавка с большой вывеской над входом: «Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары» — помещалась в том же доме, в нижнем этаже. Открыта она была с пяти часов утра и до одиннадцати ночи, и, когда отец куда-нибудь уходил, в лавке по очереди сидели дети. Детей было шестеро: пятеро сыновей и одна дочь. Антоша был третий.
В лавке холодно, как на улице. Антоша садится за конторку, но чернила замерзли и уроки делать нельзя. Он съеживается и запихивает руки в рукава — так же, как Андрюша и Гаврюша, его ровесники и друзья, которых привезли недавно из деревни и отдали Павлу Егоровичу в «ученье на года». Все трое чувствуют себя одинаково несчастными. Хотя Антоша хозяйский сын и должен присматривать за мальчиками, получать с покупателей деньги, щелкать на счетах, но за всякую оплошность его так же наказывают, как их.
Павел Егорович сам когда-то прошел тяжелую школу, тоже был «мальчиком» в лавке, унижался, угождал хозяевам, терпел побои. Он искренне верил в то, что детей для их же пользы нужно наказывать, пороть, а дети не представляли себе, что бывает иначе.

Как-то Антоша спросил в гимназии одного мальчика, часто ли его секут дома, и, услышав ответ, что его никогда не секут, очень удивился и не поверил товарищу. Павел Егорович часто говорил: «И меня так же учили, а я, как видишь, вышел в люди». На всю жизнь запомнил Чехов чувство обиды, унижения, беспомощности, которое испытывал, когда отец наказывал его. Много лет спустя он говорил, что не мог простить отцу, что он сек его в детстве. И все-таки, несмотря ни на что, он любил и за многое уважал отца. Чем старше он становился, тем больше понимал, что отец не мог поступать по-другому, что поступал он так только потому, что любил детей, хотел им добра и видел, что так же учили детей во многих семьях. Но при своих очень скудных средствах отец всем детям дал образование в гимназии, учил музыке, а старших детей — даже иностранному языку.
Кроме сидения в лавке, у детей Чеховых была еще обязанность — петь в церковном хоре. Отец был страстным любителем музыки, самоучкой играл на скрипке и часто вечерами разыгрывал дуэты со вторым сыном, Николаем. Но больше всего он увлекался церковным пением и организовал собственный хор, лучший в городе. В хоре пело человек десять местных кузнецов-любителей, которые после целого дня тяжелой работы вечерами приходили к Павлу Егоровичу для спевок.
В хоре не хватало дискантов и альтов, и отец решил приспособить к хору детей — трех старших. Александр и Николай должны были исполнять партии первого и второго дисканта, а третий, Антоша, который был еще в первом классе гимназии, должен был петь альтом. Но слух у него был неважный, голос жиденький, он часто болел, кашлял, и петь в хоре было ему очень трудно. А Павел Егорович был строг и особенно требователен, когда дело касалось хора. Немало горьких слез пролил мальчик, немало здоровья унесли у него эти спевки, которые иногда затягивались далеко за полночь. Утром, чуть свет, Павел Егорович уже будил детей и вел их в церковь, а из церкви надо было сразу идти в гимназию.
Люди с умилением слушали, как пели мальчики Чеховы, завидовали их родителям, а сами дети, как потом вспоминал Чехов, чувствовали себя маленькими каторжниками.
В семье было иногда тоскливо, тяжело, но не лучше было и в гимназии. Гимназия — большое скучное двухэтажное здание, окруженное высокой стеной, как тюрьма. Классы выходили в длинные полутемные коридоры; в дверях каждого класса были вырезаны круглые окошки. Во время уроков надзиратель ходил по коридору и заглядывал в эти окошки — в его обязанность входило следить за поведением учащихся. Учителя в большинстве были сухие, бездушные чиновники, такие, как Беликов из рассказа Чехова «Человек в футляре». Они старались из учащихся воспитать людей себе подобных — угодливых, послушных рабов. Они боялись всего: свободного слова, смелой мысли, хорошей книги. Правда, в зале таганрогской гимназии долго висел портрет Белинского и в библиотеке на полке стояло полное собрание его сочинений, но гимназистам запрещалось читать многие произведения Белинского, Гоголя, Пушкина, Лермонтова. А когда однажды министр народного просвещения посетил таганрогскую гимназию, то приказал немедленно убрать и портрет и книги. И все-таки многими другими путями доходили до гимназистов и сочинения Белинского, и другие запрещенные книги.
Когда Антоша был в четвертом классе гимназии, при таганрогском уездном училище был открыт ремесленный класс, где обучали сапожному и портняжному ремеслу. В этот класс принимали желающих и из других учебных заведений. Антоша с братьями Иваном и Николаем стали учиться в этом классе. Антоша учился портняжному ремеслу, выучился шить себе брюки и жилеты и был очень доволен.

2 выступающий

В архиве таганрогского уездного училища в книге заказов до сих пор сохранилась запись: «Ученику Чехову (Антону) брюки из его материала, им же сделанные».
Так между гимназией, спевками, сидением в лавке, шитьем брюк и жилетов проходили детские годы Чехова. Вспоминая о них, он говорил: «В детстве у меня не было детства».
Но, конечно, были и у мальчика Чехова радости, и прежде всего — нежная и заботливая любовь к нему матери. Добрая, простая и тихая Евгения Яковлевна старалась укротить нрав отца, смягчить его. Она вносила в жизнь детей много ласки, умела объединить семью, сплотить ее вокруг себя. Дети очень любили ее. «Для нас дороже матери ничего не существует», — писал Чехов, когда ему было семнадцать лет.
Вместе с матерью радостно встречали дети раннюю южную весну; с весной и каникулами входило в их жизнь немного детского счастья. Казалось, наряднее становились белые домики с зелеными ставнями вдоль длинной улицы, в палисадниках зацветала акация, на пустыре за домом пробивалась молодая трава. Можно было ловить щеглов, чижей, убежать к морю, купаться, цепляясь за канаты и цепи кораблей, удить рыбу, слушать голоса чаек, дышать особенным запахом садов у моря.
К самому Городу подступала степь — необозримая, прекрасная, с курганами, со стадами овец, с голубыми цветами цибульки, с желтой сурепкой и серебристой полынью.
Однажды летом поехали всей семьей по степи за семьдесят верст в гости к деду. К поездке готовились задолго. Александр склеил себе из толстой бумаги шляпу с широкими полями, а брат Николай где-то добыл себе шапокляк — так назывался складной цилиндр. Мать напекла в дорогу пирогов. Наняли извозчика, устлали его дроги одеялами и тронулись в путь.
На всю жизнь запомнилась братьям Чеховым эта веселая поездка. Все они любили степь, знали ее, чувствовали себя в ней вольно, легко, но так далеко ехали в первый раз. Все были довольны, а братья особенно радовались тому, что свободны от сидения в лавке, от спевок.
До дедушки ехали долго; делали в пути привалы, распрягали лошадей, жгли костры, варили кашу. Николай всю дорогу не расставался со своим роскошным цилиндром, даже купался в нем. Босой, в цилиндре, прищурив один глаз, он сидел важно на дрогах и терпеливо выслушивал добродушные остроты Антоши, который давал всем смешные прозвища, разыгрывал целые сцены.
У Антоши были прекрасные актерские способности, и он постоянно изображал кого-нибудь: зубного врача, важного чиновника, танцующего на балу, старого профессора, читающего лекцию, городничего на параде. А как-то загримировался, оделся нищим, написал жалобное письмо и пошел с ним к дяде. Дядя не узнал племянника, прочел письмо, разжалобился и подал ему милостыню.
Но лучше всего изображал он зубного врача. В несколько минут совсем преображался, раскладывал на столе инструменты и ждал пациентов. В передней раздавались стоны и появлялся первый пациент — брат Александр. Антоша вооружался щипцами для углей и с самым серьезным видом долго «вытаскивал зуб». Все это разыгрывал он так забавно, что все покатывались со смеху. Братья Чеховы любили шутку, понимали ее, умели смеяться. Казалось, смех, веселая шутка защищали их от всех невзгод и неприятностей жизни.
Очень рано началось увлечение Антоши театром. Ему было лет двенадцать, когда он в первый раз попал в театр на оперетту «Прекрасная Елена». Он был в таком восторге и волнении, что всю дорогу домой вспоминал подробности спектакля, а на следующий день разыграл все в лицах.
Ходить в театр гимназистам разрешалось только с родителями и в праздничные дни. В театре обычно присутствовал дежурный надзиратель из гимназии, и надо было пройти туда незамеченным. Иногда приходилось переодеваться. Мальчики наклеивали себе бороды или бакенбарды, надевали синие очки и смело шли мимо надзирателя, чтобы тотчас после звонка занять место на галерке и уже не сходить с него до конца спектакля — места на галерке были ненумерованные и их могли занять другие люди.
Чехов смотрел «Ревизора» и «Женитьбу» Гоголя, «Горе от ума» Грибоедова, много пьес Островского, инсценировку «Хижины дяди Тома». Ему очень нравилось ходить за кулисы, куда водил его один из гимназических товарищей, сын актера.
Настоящий театр подал мысль устроить свой, домашний. Во дворе у одного из товарищей, в большом пустом сарае, устроили сцену, оборудовали костюмерную, бутафорскую. Первая пьеса, которую разыграли братья Чеховы с товарищами, была «Ревизор», и Антоша прекрасно играл роль городничего. Иногда в этом театре исполнялись сценки из таганрогской жизни, которые сочинял Антоша и записывал в особую тетрадь. После каждого спектакля он тотчас же уничтожал все эти тетради, и они до нас не дошли.
Когда Антоше шел четырнадцатый год, отец решил выстроить небольшой дом. Денег на постройку не хватило, пришлось занимать. А дела в лавке шли плохо, и отец еле сводил концы с концами. Случалось, нечем было платить в гимназию за ученье, и тогда мальчикам Антону и Ивану приходилось по неделям сидеть дома. Отец ходил к директору, просил освободить мальчиков от платы за ученье, и всегда так унизительно было ждать его возвращения с ответом. Старшие, Александр и Николай, окончили гимназию и уехали в Москву. Александр поступил в университет, а Николай — в училище живописи, ваяния и зодчества.
Приближался срок уплаты долга по дому, а денег не было. В то время неисправных должников сажали в долговую тюрьму, или, как ее называли, яму. Отец, чтоб не сидеть в яме, потихоньку от кредиторов уехал в Москву. Через несколько месяцев уехала за ним и мать с младшими детьми. В Таганроге остались Иван и Антон: оба они еще учились.
Дом был продан, из дома увозили мебель. Новый хозяин прибил над воротами дощечку со своей фамилией и предложил Антону угол за уроки, которые он должен был давать его племяннику. Иван ушел жть к тетке, Антон один остался в родном доме, который стал теперь чужим для него. Он был свободен от сидения в лавке, от спевок, от всего, что так угнетало и мучило его в детстве; но новые заботы легли на его плечи — до окончания гимназии оставалось еще три года, надо было платить за ученье, помогать родным, которые очень нуждались.
Антон распродавал те немногие вещи, которые еще оставались в Таганроге после отъезда матери, и высылал деньги в Москву. Он чествовал, что какая-то доля ответственности за родных лежит теперь и на нем. Знакомые помогли ему достать несколько уроков, и после занятий в гимназии он ходил по урокам, занимался с детьми — репетировал их. Один урок был далеко, на окраине города, за шлагбаумом. Осенью там стояла непролазная грязь, калош у Антоши не было, и, садясь заниматься с учеником, он старался спрятать под стол свои грязные, рваные сапоги.

3  выступающий                                                                                                                              Как-то Антоша узнал, что одному из товарищей живется еще хуже, предложил заниматься с учеником по очереди и разделил с товарищем свой заработок — три рубля в месяц. Бедность, кяк говорил Чехов, мучила его, как зубная боль. Мучили его и постоянные насмешки и жалостливые разговоры знакомых о том, что отец разорился и бежал от кредиторов.
Чехов писал ласковые, шутливые письма матери, чтобы приободрить ее, а она немного обижалась — ей было не до шуток. Мать жаловалась в письмах, что денег совсем нет, одеться не во что, просила продать все, что осталось еще в Таганроге, и, хотя знала, что приехать он не может, что должен кончать гимназию, часто уговаривала его приехать поскорее. Ей казалось, что только с одним Антоном из всех сыновей можно говорить, обо всем, что только он один все поймет и поможет.
А он скучал по семье, особенно по братьям — близких друзей в Таганроге у него не было. Изредка посылал он братьям рукописный журнал «Заика», который заполнял сам коротенькими юмористическими сценками из таганрогской жизни.
По-прежнему увлекался он театром, очень много читал. Гончаров, Тургенев, Белинский, Добролюбов — все это были писатели, которых не одобряло гимназическое начальство; тем охотнее и он и его товарищи читали произведения этих писателей.
Почти каждое воскресенье компания гимназистов собиралась в городской библиотеке и прежде всего старалась захватить юмористические журналы «Стрекоза», «Будильник» и другие. Антону это было особенно интересно — там попадались иногда рассказы старшего брата Александра и рисунки брата Николая. Он сам продолжал сотрудничать в рукописных гимназических журналах; все чаще отправлял братьям свои литературные опыты и с нетерпением ждал ответа. Брат Александр был очень строг в своих суждениях и беспощадно критиковал первые произведения молодого писателя.
Через два года после отъезда родителей окончил гимназию брат Иван и тоже уехал в Москву. Антон остался один. Ему было восемнадцать лет. Самостоятельная, одинокая жизнь давалась Антону нелегко. В борьбе с трудностями он становился взрослее, многое начинал понимать глубже, серьезнее. По письмам, которые он писал домой в Москву, видно, как постепенно определялся характер, укреплялись черты его прекрасной «чеховской» души, росло отвращение ко всякой фальши, обострялось чувство справедливости, человеческого достоинства. «Среди людей нужно сознавать свое достоинство»,— писал он своему четырнадцатилетнему брату Михаилу и в том же письме советовал ему, что читать.
«Привыкай читать. Со временем ты эту привычку оценишь... Прочти ты следующие книги: «Дон-Кихот» (полный, в 7 или 8 частей). Хорошая вещь. Сочинение Сервантеса, которого ставят чуть ли не на одну доску с Шекспиром. Советую братьям прочесть, если они еще не читали, «Дон-Кихот и Гамлет» Тургенева. Ты, брате, не поймешь. Если желаешь прочесть нескучное путешествие, прочти «Фрегат «Паллада» Гончарова».
Весной 1879 года Чехов окончил гимназию. Он покидал ее без сожаления и потом говорил, что ему всю жизнь снились гимназические экзамены, невыученные уроки, придирки учителей, грозные крики директора.
На лето Антон остался в Таганроге, чтобы выхлопотать себе стипендию,— стипендия выдавалась городской управой одному из таганрожцев, поступавших в высшее учебное заведение. Стипендию он выхлопотал и получил сразу за четыре месяца — сто рублей.
К осени Чехов уехал в Москву. Родных своих он застал в жалком состоянии, в сырой и холодной квартире подвального этажа. Отец работал и жил у купца в Замоскворечье, зарабатывал очень мало и домой приходил только по воскресеньям. Мать шила, старшие братья учились и время от времени работали в журналах: Александр писал, Николай рисовал. Даже младший брат Михаил переписывал студенческие лекции. Но денег все-таки не хватало, и в гимназию за сестру Машу платили какие-то благодетели. Антон привез с собой двух товарищей, которые поселились в семье Чеховых пансионерами-нахлебниками. Чеховы переехали из подвального этажа в квартиру на втором этаже, теплую и сухую. С приездом Антона все в доме повеселели, жить стало немного легче.
Осенью 1879 года Антон поступил в университет, на первый курс медицинского факультета. В то время в Московском университете были такие профессора, как Тимирязев, Захарьин, Склифосовский. Они читали лекции, вели занятия в лабораториях, клиниках. Чехов добросовестно посещал лекции, учился усердно, с увлечением вскрывал лягушек, наблюдал больных и составлял образцовые истории болезней. Но ему нельзя было только учиться — надо было думать о заработке, чтобы помогать семье.
В декабре 1879 года Чехов послал в петербургский еженедельный юмористический журнал «Стрекоза» рассказ «Письмо донского помещика Степана Владимировича N к ученому соседу д-ру Фридриху». Этот день он считал началом своей литературной деятельности. Рассказ был напечатан только через два месяца, и Чехов получил свой первый гонорар, по пяти копеек за строчку. После первого напечатанного рассказа он стал писать и посылать в юмористические журналы «Будильник», «Зритель», «Стрекоза», «Осколки» рассказ за рассказом. Работа всегда была срочная, платили за нее гроши — несколько копеек за строчку, да и за этими небольшими заработанными деньгами приходилось иногда ходить в редакцию раз по десять.
Так после окончания гимназии шла жизнь Чехова, студента медицинского факультета и писателя. Он трудился очень много, не зная отдыха, часто по ночам. И чего только он не писал! Заметки, анекдоты, подписи к карикатурам, рассказы. Остроумие, неподдельная веселость, уменье подметить самое главное, глубокая человечность — все это выделяло написанное Чеховым из ряда развлекательных, часто грубоватых и плоских произведений других писателей. Подписывался Чехов под этими своими произведениями не своей фамилией, а разными псевдонимами, чаще всего «Антоша Чехонте»; это было прозвище, данное ему одним из учителей таганрогской гимназии.
В университете долго никто не знал, что «Антоша Чехонте» — это студент Антон Чехов. Рассказы Чехова стали появляться все чаще, они все больше нравились читателям, редакторы наперерыв стали звать его в свои журналы и платить стали немного больше. Мать очень любила вспоминать, как однажды он, еще совсем молоденький студент, пришел домой и сказал, что сам будет платить за сестру Машу в гимназию. У Евгении Яковлевны при этом радостно блестели глаза, и она улыбалась той обаятельной, ясной улыбкой, которая передалась и Антону.
Постепенно Антон становился главой семьи. Братья уже давно невольно подчинились его влиянию. Старший брат Александр вспоминал, как он еще в Таганроге на правах старшего постоянно награждал колотушками младших. Раз, оставшись с Антоном один в лавке, он сильно ударил его жестянкой по голове. Антон ушел из лавки. Брат был уверен, что он идет жаловаться отцу, но через некоторое время увидел, как Антон уходит из дому, идет мимо лавки и даже не смотрит в сторону брата. Это произвело такое сильное впечатление на Александра, что он заплакал.

4 выступающий                                                                                                                                     Антон всегда умел сделать так, что братьям стыдно становилось за свои слова, поступки. Он ненавидел ложь, несправедливость; ему казалось, что они больше всего унижают человека, его человеческое достоинство. И теперь в семье все чаще слышались его слова: «Это неправда», «Нужно быть справедливым», «Не надо лгать».
Когда Антон был на втором курсе, брат Иван выдержал экзамен на учителя и получил место в маленьком городке Воскресенске, недалеко от Москвы. Иван жил один, квартира у него была просторная, и Евгения Яковлевна с младшими детьми, Михаилом и Марией, стала ездить к нему на летние каникулы. Сюда же приезжал, освободившись от экзаменов, и студент Чехов. Он ходил в черной крылатке и широкополой черной шляпе, как ходили тогда многие молодые люди. Веселый, общительный, он очень скоро перезнакомился с Воскресенскими жителями.
В двух километрах от Воскресенска находилась Чикинская больница, и Чехов стал работать в больнице практикантом-медиком. Главный врач этой больницы был известный земский врач Архангельский, и около него всегда собиралось много молодежи, особенно из медиков.
Чехов проводил в больнице целые дни. Он работал, как рассказывает Архангельский, не спеша, со вниманием и любовью к больным, которых осматривал. Никогда не повышал он голоса и всегда терпеливо отвечал на все вопросы больных.
После работы молодежь часто собиралась у Архангельского. Там читали, обсуждали литературные новинки, пели хором народные песни, декламировали стихи Некрасова.
Студенческие годы Чехова подходили к концу. Он был уже на четвертом курсе. Занятия в университете, зачетные работы, экзамены требовали большого напряжения сил. Много сил отнимала у него и литературная работа, которой становилось все больше. Отказываться от нее он не мог и не хотел — литература давала заработок и все больше привлекала и захватывала.
Весной 1884 года Чехов сдал последние экзамены, окончил университет и уехал в Воскресенск.
«Природа кругом великолепная. Простор и полное отсутствие дачников. Грибы, рыбная ловля и земская лечебница... Тем много, но писать решительно не в состоянии...» — писал он в июне редактору одного из журналов, в котором сотрудничал.
В том же месяце вышел первый сборник его рассказов под псевдонимом «Антоша Чехонте». Сборник назывался «Сказки Мельпомены»; в нем было шесть рассказов, печатавшихся раньше в разных юмористических журналах.
Вернувшись осенью в Москву, Чехов повесил на входных дверях своей квартиры вывеску «Доктор А. П. Чехов» и стал принимать больных. Практики было много, так как много было знакомых, но половина больных лечилась у Чехова бесплатно — это были такие же бедняки, как он сам.
Доктор Чехов не бросал литературу; он подписывался «Антошей Чехонте», «Человеком без селезенки», «Братом своего брата» и другими псевдонимами и писал множество коротеньких рассказов. Когда много лет спустя один из его друзей спросил, сколько он написал рассказов в первые годы своей работы, Чехов ответил: «Около тысячи».
Все это давалось ему нелегко. На последнем курсе университета он чувствовал себя постоянно утомленным, жаловался на нездоровье и в конце 1884 года писал: «Вот уже три дня прошло, как у меня ни к селу ни к городу идет кровь горлом. Это кровотечение мешает мне писать, помешает поехать в Питер...» Сам он не придавал значения своей болезни, мало заботился о себе, не хотел показываться врачам. Живя в Воскресенске, Чеховы познакомились и очень сдружились с семьей Киселевых, которые жили километрах в трех от города в своей усадьбе Бабкино. Это была прекрасная, очень благоустроенная усадьба на крутом берегу реки. Соседей вокруг не было. Киселевы были образованные, милые люди, у которых постоянно гостили писатели, художники, музыканты. Мария Владимировна Киселева была детская писательница, сотрудничала в детских журналах того времени.
Чеховы сняли небольшой флигель в этой усадьбе и с 1885 года три года подряд ездили в Бабкино на дачу. Очень скоро в соседних деревнях узнали, что в Бабкине живет доктор. Стали съезжаться и сходиться к нему больные, и Чеховы устроили в Бабкине настоящий амбулаторный прием, даже аптеку завели.
Однажды из деревни пришла к доктору Чехову жена местного горшечника и сказала, что болен ее жилец, художник Тесак Ильич. Выяснилось, что это Исаак Ильич Левитан, друг семьи Чеховых. Никто из них не знал, что он приехал сюда писать этюды. Братья тотчас же отправились к нему, и через несколько дней Левитан переселился в маленький флигелек в Бабкине. Жизнь пошла веселая, шумная, деятельная; много гуляли, читали. У Киселевых была хорошая библиотека, выписывались все толстые журналы и газеты. Вечерами все собирались вместе, и тогда шуткам, остротам, всевозможным выдумкам не было конца.
Жизнь в Воскресенске, в Бабкине очень много дала и доктору и писателю Чехову. Он нашел здесь сюжеты, темы, людей, которых хотелось описывать.
Время было тяжелое, шли 80-е годы — мрачные годы в истории России. Тюрьмы были переполнены, закрывались журналы и газеты. Запуганные обыватели прятались от жизни, они боялись, как писал Чехов в рассказе «Человек в футляре», «громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, ...помогать бедным, учить грамоте», они боялись, как бы чего из всего этого не вышло, как бы какой-нибудь унтер Пришибеев не заподозрил их в чем-нибудь, не донес по начальству...
А унтеры Пришибеевы, добровольные соглядатаи и доносчики, жили по всем городам, селам и деревням России и везде наводили пришибеевские порядки.
Пришибеевых Чехов видел и в Москве и в Воскресенске, он знал, что их много, что все они думают только о своем благополучии, всего боятся и пресмыкаются перед начальством.
Вот маленький чиновник в рассказе «Смерть чиновника». Он сидит в театре, смотрит пьесу. Нечаянно чихнул и обрызгал лысину генерала, сидящего впереди. От страха впасть в немилость и лишиться службы чиновник умирает. Жалко чиновника, но как отвратительны его подхалимство, его страх перед генералом! Таким сделала его жизнь, служба в дореволюционной России, весь строй тогдашней жизни.
А вот через базарную площадь какого-то захолустного городка идет полицейский надзиратель. Чехов назвал его Очумеловым. Он идет с узелком в руке, за ним городовой с решетом, наполненным крыжовником. Очевидно, это дань, собранная ими за какой-нибудь «беспорядок, который они только что пресекли».
И снова «беспорядок»: чья-то собачонка укусила за палец мастерового Хрюкина. Очумелов принимается разбирать «дело». Сначала он берет под защиту потерпевшего Хрюкина и требует наказать хозяина собаки, потом, узнав, что собака принадлежит генеральскому брату, он, как ящерица-хамелеон (потому Чехов и назвал этот рассказ «Хамелеон»), меняет свой облик и обрушивается на мастерового: «Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!»
Все эти пришибеевы, хамелеоны, беликовы душили все живое в России, губили много хороших, честных людей, одаренных талантом, глубиной и свежестью чувств, делали невыносимой и страшной жизнь детей.

5 выступающий

Чехова всегда волновала судьба детей и особенно судьба детей из народа, которым в то время жилось очень тяжело. С детства он помнил мальчиков, служивших в лавке отца,— Андрюшу и Гаврюшу, потом много встречал таких же беззащитных детей и описал их жизнь в замечательных рассказах «Ванька», «День за городом», «Спать хочется» и других.
Ваньке всего девять лет, он живет «в мальчиках» у сапожника. За три месяца, которые он прожил «в ученье», он успел испытать и колотушки, и голод, и насмешки. И вот теперь, оставшись под праздник один, Ванька решил написать письмо единственному близкому человеку — дедушке.
«А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул, — писал Ванька. — ...Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой...» Долго еще описывал Ванька свою жизнь и просил дедушку взять его домой. На конверте, купленном накануне за копейку, Ванька написал адрес: «На деревню дедушке». Ванькино письмо, конечно, не дошло до дедушки, а если б оно и дошло, дед все равно не мог бы взять Ваньку домой, изменить его жизнь: сам он — слуга, жил «из милости у господ». А для господ это Ванькино горе было чужим горем.
В этом отрывке из письма проходит перед нами вся Ванькина жизнь — жизнь обездоленного, забытого всеми ребенка. Он никому не нужен, жаловаться ему некому, он обречен на гибель.
Так уже в начале своего творческого пути Чехов рассказывал о современной ему русской жизни, о людях с их достоинствами и пороками, с их несчастьями и радостями. Он писал очень короткие рассказы, на первый взгляд как будто бы простые, обыкновенные и о простых и обычных делах и днях. Читателям иногда казалось, что это смешные рассказы, но стоило над ними немного задуматься, заглянуть в них поглубже, и становилось грустно и страшно — так много было в них правды о русской жизни, той «безусловной и честной правды», которую всегда и прежде всего требовал от себя писатель Чехов.
В начале 1886 года Чехов получил письмо от Дмитрия Васильевича Григоровича — известного писателя, автора повестей «Деревня», «Антон Горемыка», «Гуттаперчевый мальчик».
«Около года тому назад я случайно прочел... ваш рассказ; названия его теперь не припомню, помню только, что меня поразили в нем черты особенной своеобразности, а главное — замечательная верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы. С тех пор я читал все, что было подписано: «Чехонте». Дальше, приветствуя настоящий, большой талант Чехова, он писал: «...Вы, я уверен, призваны к тому, чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий. Для этого вот что нужно: уважение к таланту, который дается так редко. Бросьте срочную работу. Я не знаю Ваших средств; если у Вас их мало, голодайте лучше, как мы в свое время голодали, поберегите Ваши впечатления для труда обдуманного, отделанного, писанного не в один присест, но писанного в счастливые часы внутреннего настроения».
Письмо это взволновало и поразило Чехова. Он не представлял себе, что так велико его значение как писателя и что глубоко трогают читателей его маленькие рассказы. До сих пор еще он считал себя по преимуществу врачом. «Я врач и по уши втянулся в медицину», — говорил он. Но чем больше наблюдал и изучал Чехов окружающую его жизнь, чем больше он писал, тем яснее и определеннее понимал, что призвание его не медицина, а литература.
Семья Чеховых жила в эти годы на Садово-Кудринской улице в Москве, в небольшом доме, который шутливо называли комодом. Здесь всегда было людно, оживленно и весело. Приходили писатели, художники, музыканты, бывали Левитан, Петр Ильич Чайковский. Здесь впервые Владимир Галактионович Короленко увидел Чехова и писал о нем: «Передо мною был молодой и еще более моложавый на вид человек, несколько выше среднего роста, с продолговатым, правильным и чистым лицом, не утратившим еще характерных юношеских очертаний... Простота всех движений, приемов и речи была господствующей чертой во всей его фигуре, как и в его писаниях... Казалось, из глаз его струится неисчерпаемый источник остроумия и непосредственного веселья, которым были переполнены его рассказы. И вместе угадывалось что-то более глубокое, чему еще предстоит развернуться, и развернуться в хорошую сторону... мне Чехов казался молодым дубком, пускающим ростки в разные стороны, еще коряво и порой как-то бесформенно, но в котором уже угадывается крепость и цельная красота будущего могучего роста».
Чехову в это время было двадцать шесть лет. Он был уже автором множества рассказов, и с каждым новым рассказом совершенствовалось его мастерство.
«Чехова, как художника, нельзя даже и сравнить с прежними русскими писателями — с Тургеневым, с Достоевским или со мною. У Чехова своя собственная форма... И вот еще наивернейший признак, что Чехов — истинный художник: его можно перечитывать несколько раз»,— писал Толстой и сам читал и перечитывал и про себя и вслух своим гостям рассказы Чехова.
А Чехову хотелось написать что-то особенно значительное, чему можно было бы отдать свои самые дорогие «картины и образы». Одним из самых дорогих и светлых воспоминаний детства была для Чехова степь, в которой он родился и вырос, и он задумал написать небольшую повесть о степи, о степных людях, птицах, ночных грозах. На родине, в степных местах, он не был со времени окончания гимназии и, прежде чем начать работу над повестью, решил поехать в Таганрог — освежить свои детские впечатления.
Снова, как в детстве, степь восхитила Чехова. «Пахнет степью, и слышно, как поют птицы. Вижу старых приятелей—коршунов, летающих над степью», — писал он с родины.
Вернувшись, Чехов тотчас же засел за работу, и ему казалось, что, пока он пишет, вокруг него опять пахнет летом и степью.
По этой степи едет маленький, девятилетний Егорушка, может быть, немного похожий на самого Чехова. Его везут в город, чтобы отдать в гимназию.Он впервые уезжает от матери, переживает много приключений, впервые узнает степь. Он видит ее и ранним утром, когда «тихо, без хлопот» принимается за работу солнце и степь сбрасывает с себя «утреннюю полутень, улыбается и сверкает росой», и в часы ее тихой, задумчивой грусти, и ночью, когда небо усыпано крупными, звездами, и во время грозы.
По-своему, по-детски, всем своим существом чувствует Егорушка жизнь этой сказочной, прекрасной и непонятной ему степи: «Что-то необыкновенно широкое, размашистое и богатырское тянулось по степи вместо дороги; то была серая полоса, хорошо выезженная и покрытая пылью, как все дороги, но шириною в несколько десятков сажен. Своим простором она возбудила в Егорушке недоумение и навела его на сказочные мысли. Кто по ней ездит? Кому нужен такой простор? Непонятно и странно. Можно в самом деле подумать, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди, вроде Ильи Муромца и Соловья Разбойника, и что еще не вымерли богатырские кони. Егорушка, взглянув на дорогу, вообразил штук шесть высоких, рядом скачущих колесниц, вроде тех, какие он видывал на рисунках в священной истории; заложены эти колесницы в шестерки диких, бешеных лошадей и своими высокими колесами поднимают до неба облака пыли, а лошадьми правят люди, какие могут сниться или вырастать в сказочных мыслях».
Люди, которые едут с Егорушкой по степи, кажутся ему необыкновенными и непонятными: смелый и сильный озорник Дымов, музыкант Емельян, веселый кучер Дениска... Они не похожи на дядю Кузмичева, которому степь кажется серой и скучной и которому вместе с таинственным и неуловимым Варламовым надо только заработать побольше денег.
Широкая, богатая, пестрая жизнь открывалась Егорушке. Многого он в ней не понимал, многого боялся, но в душе у него навсегда осталось чувство большой, могучей, удивительной степи.
Родине, ее просторам, ее сказочной красе и силе посвятил Чехов повесть «Степь». Он писал ее новыми словами и красками — такими же, как друг его Левитан писал свои картины, полные поэзии и любви к родине.
«Голубчик, Антон Павлович!.. Не мог оторваться, начавши читать. Короленко тоже... Это такая прелесть, такая бездна поэзии, что я ничего другого сказать вам не могу и никаких замечаний не могу сделать — кроме того, что я в безумном восторге. Эта вещь захватывающая, и я предсказываю вам большую, большую будущность», — писал, прочитав «Степь», поэт Плещеев.
В конце 1887 года в Московском театре Корша была поставлена пьеса Чехова «Иванов». Написал он ее по просьбе Корша и актеров театра, которые уверяли его, что он непременно напишет хорошую пьесу. Первые же представления вызвали большие и оживленные споры; говорили, что никогда и ни об одной пьесе так не спорили, как об «Иванове».
«Учительная пьеса. И все хорошо, и замысел, и типы, и язык — у всех свой, живой, и самое название, обобщающее, самое родовое... К сожалению, слишком много у нас «Ивановых», этих безвольных, слабых людей, роняющих всякое дело, за которое ни возьмутся. Умная пьеса! Большое драматургическое дарование!» — Так говорил о пьесе писатель Николай Семенович Лесков.
Новые темы, новые люди постепенно входят в творчество Чехова. Рассказы его делаются больше, шире, глубже захватывают они жизнь. Перед читателями проходят картины нищей, разграбленной помещиками и кулаками деревни, сонные провинциальные города, грубые, невежественные, бесцветные люди. А рядом с ними показывает Чехов других людей, простых, незаметных тружеников — народных учителей, врачей, агрономов, крестьян, самоотверженных русских ученых.
Перед этими людьми Чехов преклонялся всегда, говорил о них с уважением. Он рассказывал, как оскорбляли, унижали и не умели ценить их в царской России, как трудно им жилось, как часто они погибали. Но Чехов верил в них, в их будущее и с большой любовью всегда говорил о них: «Как богата Россия хорошими людьми!»

6 выступающий

Слава Чехова росла, но все строже и строже относился он к своим произведениям. Чехов никогда не был доволен собою, и это было одной из основных черт его характера. С годами черта эта все усиливалась. Ему казалось, что он не написал «ни одной строчки», которая «имела бы серьезное литературное значение... Мне надо учиться, учить все с самого начала, ибо я как литератор — круглый невежда», — писал он в одном письме.
И Чехов непрерывно учился, — учился у жизни, у людей, читал, путешествовал. Он бывал в Крыму, на Кавказе, объездил всю Украину, и постоянно возникали у него планы новых поездок. Ему казалось, что он мало знает свою родину, что писатель должен как можно больше ездить, узнавать новые места, новых людей. Он и друзьям своим и молодым писателям постоянно говорил об этом.
Писатель Николай Дмитриевич Телешов рассказывает в своих воспоминаниях о том, как он однажды встретился с Чеховым и Чехов уговаривал его ехать путешествовать.
«Поезжайте куда-нибудь далеко, верст за тысячу, за две, за три...— говорил Чехов. — Сколько всего узнаете, сколько рассказов привезете! Увидите народную жизнь, будете ночевать на глухих почтовых станциях и в избах, совсем как в пушкинские времена... Если хотите быть писателем, завтра же купите билет до Нижнего. Оттуда по Волге, по Каме...»
Телешов послушался, уехал и действительно привез несколько хороших рассказов о Сибири.
Весной 1890 года Чехов решил ехать на Сахалин. Собрался Антон Павлович на Дальний Восток как-то вдруг, неожиданно, и казалось, что говорит он об этом шутя. Но он совсем не шутил. Он серьезно готовился к поездке, читал книги о Сахалине, делал выписки. Путешествие предстояло ему трудное. Великой Сибирской дороги еще не было, и от Тюмени надо было ехать в тарантасе несколько тысяч верст.
На Сахалине Чехов пробыл всего три месяца и за это время проделал огромную работу — переписал население острова, объездил все поселения, заходил во все избы, говорил с разными людьми. На Сахалине, вероятно, не осталось ни одного каторжного или поселенца, с которым не разговаривал бы Чехов. А жителей на Сахалине было десять тысяч, и многие из них рассказывали Чехову о своей жизни. Он умел слушать, умел спросить каждого о самом главном, и так хорошо, любовно, что люди охотно отвечали ему.
Это были несчастные люди — каторжники и поселенцы, среди которых было много детей. Во время путешествия Чехов вел дневник; карточки переписи и дневник легли потом в основу книги «Остров Сахалин». До Чехова никто никогда не писал правды о тогдашнем «сахалинском аде».
Так узнавал Чехов свою страну, новые места, новых людей.
«Если я врач, то мне нужны больные и больница, — писал Чехов вскоре после своего возвращения. — Если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке... Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек».
Чехов решил оставить Москву, купил небольшую усадьбу Мелихово — недалеко от Москвы, в Серпуховском уезде, и в марте 1892 года переселился в деревню. С ним жила его семья: отец, мать, сестра и первое время младший брат Михаил. Брат Николай, художник, с которым особенно был дружен Чехов, незадолго до покупки Мелихова умер.
После тяжелого детства, беготни за трехрублевыми гонорарами, скитаний по квартирам, всяческих лишений Чехов был доволен: у него был дом, где он мог спокойно работать; он жил среди народа, как этого хотел.
Усадьба была запущена; чтобы привести ее в порядок, надо было много труда, и семья дружно принялась за работу. Особенно много работала сестра Мария Павловна — Ма-Па, как ее называли братья. Она беззаветно любила Антона Павловича и делала все, чтобы брат мог спокойно работать и жить. Очень рано поняла она, какой замечательный писатель Чехов, берегла его, и редко можно было встретить такую дружбу, какая была между братом и сестрой.
В Мелихово часто приезжали гости, друзья; устраивали концерты, читали стихи, ходили гулять. Иногда из Москвы и Петербурга съезжались все братья Чеховы со своими семьями, и тогда вечерами, после дневных трудов, велись интересные разговоры, вспоминались далекие детские годы. Отец не любил вспоминать прошлое; он как-то смягчился, стал тише и говорил: «Пора бы уж об этом и позабыть».
В Мелихове все нравилось Чехову: нравилось сажать деревья, ставить скворечни, пускать рыбок в пруд, нравилась собственная комната с письменным столом, с камином, с большим окном. Зимой окна до половины заносило снегом, и Чехову особенно весело было, когда с сугроба заглядывали в них зайцы. Весной в окна смотрели цветущие яблони, за которыми ухаживал сам Антон Павлович. Он любил цветы, животных; его радовала близость к природе. В доме Чеховых постоянно жили животные.
В Мелихово из Петербурга прислали двух щенков; их назвали Бром и Хина. Чехов любил вести с ними долгие разговоры, от которых все домашние помирали со смеху. Бегал по двору и пес Белолобый, о котором Чехов написал рассказ «Белолобый». Может быть, когда Чехов писал этот рассказ, он думал о тех ребятишках, которых так часто лечил в Мелихове, для которых строил школы, устраивал праздники.
За несколько лет до «Белолобого» был написан хорошо всем известный рассказ «Каштанка», тоже о собаке. «Славный народ собаки», — говорил иногда Чехов, и казалось, что он хорошо знает, о чем они думают, чем живут.
С мелиховскими крестьянами Чехов очень быстро и душевно сошелся. Долгое время они думали, что он земский врач, и со всей округи приезжали к нему лечиться. Часто Чехову и самому приходилось ездить к больным во всякую погоду по тряским дорогам. В тот год, когда средней полосе России угрожала эпидемия холеры, Чехов почти ничего не писал — он организовал врачебный пункт и принимал до тысячи больных в лето. Много времени отнимала у Чехова общественная работа, но она связывала его с народом, и эту связь Чехов считал основой своего творчества. Связь с народом помогала трудиться, совершенствовать свое мастерство, которое давалось ему упорным, большим трудом. Он учился этому мастерству еще тогда, когда в годы студенчества сотрудничал в журналах, где нужно было сжимать, уплотнять каждый рассказ до определенных размеров, где нужно было всегда работать быстро, точно, остро.
По записным книжкам Чехова, по рукописям видно, как тщательно работал он над своими произведениями, как добивался простоты, краткости, чистоты языка.
Чехов говорил о себе: «Умею коротко говорить о длинных вещах», — и чем старше он становился, тем скупее был его язык, тем меньше было лишних слов, теснее становилось словам в его рассказах и свободнее и глубже — мыслям. Часто, работая над рассказом, он вычеркивал большие куски, заменял их несколькими словами и радовался этому.
Чехов писал Горькому: «Когда я пишу: «человек сел на траву» — это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «Высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду».
После пьесы «Иванов», которая несколько лет назад была поставлена в Москве, Чехов все больше увлекался театром. Одну за другой, легко писал он свои маленькие одноактные пьесы: «Медведь», «Свадьба», «Предложение»... Потом написал вторую большую пьесу, «Чайка», а пока ее репетировали в петербургском Александрийском театре, начал новую пьесу, «Дядя Ваня».
В октябре 1896 года состоялось первое представление «Чайки». Пьеса провалилась. Ее не поняли ни актеры, ни режиссеры, ни публика. Чехов был удручен; он ушел из театра, не дождавшись конца спектакля, и тотчас уехал в Мелихово.

7 выступающий

Болезнь его все более обострялась. Через полгода после провала «Чайки» ему пришлось лечь в клинику, и здесь врачи определили у него туберкулез легких. Только привычка и воля к труду, уменье крепко держать себя в руках позволяли Чехову работать так, как он работал. За годы жизни в Мелихове написаны такие замечательные рассказы, как «Дом с мезонином», «Мужики», «Человек в футляре», «Крыжовник», «Ионыч»; пьесы: «Чайка», «Дядя Ваня». Все это — произведения зрелого мастера, глубоко волновавшие читателей, помогавшие им яснее видеть всю пустоту и пошлость окружающей их жизни.
Врачи запретили Чехову жить на севере, и осенью 1898 года он уехал в Ялту. Уезжать очень не хотелось, но он, как врач, понимал всю серьезность своей болезни и покорился. Он жил в Ялте один, очень тосковал, но не переставал работать.
Зимой внезапно умер отец, Павел Егорович. Смерть его потрясла и глубоко опечалила Чехова. Мария Павловна перевезла мать из Мелихова в Москву и сняла небольшую квартиру на Малой Дмитровке. Мелихово без отца осиротело, и матери уже не хотелось там жить. Было трудно решить, что делать дальше, но ясно было одно — что Антону Павловичу жить в Мелихове больше не придется. Через год усадьба была продана.
Незадолго до отъезда Чехова в Крым Владимир Иванович Немирович-Данченко, руководитель только что открытого Художественно-общедоступного театра — так вначале назывался Художественный театр, — просил Чехова разрешить поставить «Чайку» в новом театре. Чехов долго не соглашался; он говорил, что не в силах снова переживать театральные волнения, которые причинили ему столько боли.
«Если ты не дашь, то зарежешь меня, так как «Чайка» — единственная современная пьеса, захватывающая меня как режиссера,— писал ему Немирович-Данченко,— а ты — единственный современный писатель, который представляет большой интерес для театра с образцовым репертуаром...»
В декабре 1898 года в Художественном театре первый раз шла пьеса Чехова «Чайка». Публики было мало. Раздвинулся занавес, начался спектакль. Вот как описывает этот вечер Константин Сергеевич Станиславский, артист и режиссер театра: «Как шел первый акт — не знаю. Помню только, что от всех актеров пахло валериановыми каплями. Помню, что мне было страшно сидеть в темноте и спиной к публике во время монолога Заречной и что я незаметно придерживал ногу, которая нервно тряслась.
Казалось, что мы проваливались. Занавес закрылся при гробовом молчании. Актеры пугливо прижались друг к другу и прислушивались к публике. Гробовая тишина. Из кулис тянулись головы мастеров и тоже прислушивались. Молчание. Кто-то заплакал. Книппер подавляла истерическое рыдание. Мы молча двинулись за кулисы.
В этот момент публика разразилась стоном и аплодисментами. Бросились давать занавес.
Говорят, что мы стояли на сцене вполоборота к публике, что у нас были страшные лица, что никто не догадался поклониться в сторону залы и что кто-то из нас даже сидел. Очевидно, мы не отдавали себе отчета в происходившем.
В публике успех был огромный, а на сцене... целовались все, не исключая посторонних... Многие, и я в том числе, от радости и возбуждения танцевали дикий танец».
В конце спектакля публика потребовала послать приветственную телеграмму автору. Чехов был тронут и взволнован телеграммой, но в душе было чувство грустной обиды — хотелось быть вместе с театром в Москве.
Зато весной, когда Чехову удалось выбраться ненадолго из Ялты, театр специально для него, в закрытом спектакле, показал ему «Чайку». После спектакля Чехов подарил Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко медальон, на котором было выгравировано: «Ты дал моей «Чайке» жизнь. Спасибо!»
Так началась дружба драматурга Чехова с Художественным театром. Через три года после первого представления «Чайки» состоялся первый спектакль «Дяди Вани» — пьесы о простых, обыкновенных людях.
И снова Чехов один, в Ялте, издалека следит за постановкой своей пьесы и после спектакля получает приветственные телеграммы и письма, которые говорят о большом успехе пьесы. Чехов продолжает работать, он пишет рассказы и думает о новой пьесе, которую хочет писать специально для Художественного театра, для актеров, которым заранее сам распределяет роли.
Он пишет в театр о том, что ему, для того чтобы писать пьесу, нужно видеть спектакли театра, а доктора не пускают его в Москву. Тогда театр в полном составе едет в Севастополь, в Ялту и показывает Чехову его пьесы.
Для Чехова это было большим, светлым праздником, но театр уехал, а он остался в Ялте, писал новую пьесу, «Три сестры».
Чехов жил теперь не один, к нему переехали мать и сестра. Надо было устраиваться надолго, навсегда в Ялте. Почти за городом, на голом месте он построил белый двухэтажный дом и стал снова, как в Мелихове, разводить фруктовый сад, цветники и очень гордился своим садом.
«Ведь здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место... — говорил он писателю Александру Ивановичу Куприну.—Знаете ли... через триста— четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад, и жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна».
Но не было здесь, в Ялте, прежней, мелиховской, светлой, молодой, веселой жизни. Чехов тосковал по Северу, по мокрым полям и перелескам, по обрывистым берегам, заросшим кустарником. Тосковал по Москве, по людям, по Художественному театру, где шли его пьесы, по жене — артистке Ольге Леонардовне Книппер, на которой он женился в мае 1901 года. «Приходится делать над собой усилие, чтобы жить здесь изо дня в день и не роптать на судьбу», —писал он.
Изредка наезжал Чехов в Москву, но каждый раз болезнь снова гнала его в Ялту.
Постепенно разрастался сад; по двору, как в Мелихове, бегали собаки, ходил журавль — важная, степенная птица. В кабинете над диваном висела картина Левитана «Река Истра», а на камине — его же этюд «Стоги сена в лунную ночь», который художник написал однажды холодным декабрьским вечером, когда Чехов заговорил о северной природе и о том, как он по ней скучает.
В ялтинском доме всегда было много посетителей. Часто приезжали поговорить, посоветоваться с любимым писателем то простые русские люди, о которых он так много писал,— учителя, врачи, ученые, и всегда умел он каждому сказать «простые, ясные, близкие к жизни слова».
Однажды Чехов пришел очень веселый с прогулки. Это с ним редко случалось в последние годы. «У меня была сейчас чудесная встреча, — сказал он. — На набережной вдруг подходит ко мне офицер-артиллерист, совсем молодой еще, подпоручик. «Вы Антон Павлович Чехов?» — «Да, это я. Что вам угодно?» — «Извините меня за навязчивость, но мне так давно хочется пожать вашу руку!» И покраснел. Такой чудесный малый, и лицо милое. Пожали мы друг другу руки и разошлись»

8 выступающий

.
Так все молодое, бодрое в России тянулось к Чехову, любило его, верило в него. Пришла настоящая слава, признание писателя.
Недалеко от Ялты жил Лев Николаевич Толстой; его привезли сюда лечиться, и Чехов иногда ходил к нему. «Ни одного человека не любил так, как его», — говорил Антон Павлович. Постоянно приезжали писатели, артисты, художники: Левитан, Мамин-Сибиряк, Куприн, молодой Максим Горький, с которым Чехов всегда с удовольствием встречался.
Надвигалась революция 1905 года. В Москве, Киеве и других городах происходили революционные демонстрации. На Украине крестьяне жгли помещичьи усадьбы. Забастовки охватили весь юг России. Росла и укреплялась новая сила — рабочий класс. Отзвуки этих событий доходили до Ялты.
«Чехов стал неузнаваем. Тяжело больной, он живо интересовался политическими событиями, выступлениями рабочих, оживлением в обществе, — вспоминает один из писателей. — Он начинал верить, что «хорошая жизнь для России придвинулась вплотную, что вот-вот сейчас перестроится вся Россия по-новому, светлому, радостному».
А на сцене Художественного театра шли в эти годы пьесы Чехова «Чайка», «Дядя Ваня» и «Три сестры». Горький писал ему: «Три сестры» идут изумительно! Лучше «Дяди Вани». Музыка, не игра».
В 1903 году Чехов написал последнюю свою пьесу «Вишневый сад». «Мы насадим новый сад, роскошнее этого... Начинается новая жизнь! Прощай, старая жизнь! Здравствуй, новая жизнь!» Так в конце пьесы говорят молодые ее герои.
В этом же году был написан и последний рассказ Чехова «Невеста». В рассказе молодая девушка уходит из дома, убежденная в том, что «главное — перевернуть жизнь»: «О, если бы поскорее наступила эта новая, ясная жизнь, когда можно будет прямо и смело смотреть в глаза своей судьбе, сознавать себя правым, быть веселым, свободным! А такая жизнь рано или поздно настанет... И впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее».
Об этой новой жизни думал Чехов всегда и особенно в последние годы жизни. Он умел видеть новые, крепкие ростки светлого будущего; он верил, что скоро наступит такое время, когда из русской жизни навсегда уйдут пришибеевы, беликовы, хамелеоны.
Здоровье Чехова все ухудшалось. «Черты обострились, стали как будто жестче, и только глаза все еще порой лучились и ласкали», — вспоминал Короленко, который приезжал в Ялту.
Чехов никогда не жаловался, он не любил говорить о своей болезни, и даже в дни самых тяжелых страданий часто никто не подозревал о них. «Тебе нездоровится, Антоша?» — спросит его мать или сестра, видя, что он весь день сидит в кресле с закрытыми глазами. «Мне? — спокойно ответит он, открывая глаза, такие ясные и кроткие без пенсне.— Нет, ничего. Голова болит немного».
«Ты человек сильный, ты можешь все переносить молча», — писала ему жена.
2 июля 1904 года Антон Павлович умер.
Но никогда не уйдут из жизни, никогда не забудутся книги, написанные замечательным русским писателем Чеховым, вечно жива будет память о нем — о человеке прекрасной и сильной души.

9 выступающий

АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ (1860 - 1904)

Антон Павлович Чехов соcтавил славу не только России. Чем больше времени разделяет нас, тем весомее оказывается его присутствие в мировой культуре.
Чехов прожил сорок четыре года. Между временем, когда девятнадцатилетний выпускник провинциальной гимназии приехал в столицу, чтобы, выучившись "на доктора", обрести ту твердую почву под ногами, о которой мечтали для детей его родители, и временем, когда он, уже всемирно известный писатель, в последний раз покинул Москву, чтобы вернуться на родину уже в вагоне " для перевозки для устриц" (не сюжет ли для его собственного рассказа?), прошло четверть века. В наше время сорокалетние числятся едва ли не в молодых и все еще что-то обещают. Чехов же оставил огромное литературное наследие - множество рассказов и повестей, несколько больших пьес, несколько водевилей, научную книгу "Остров Сахалин", несколько тысяч писем. Он оставил неостановимо растущую славу, множество мифов и опыт существования личности, прикоснувшись к которому каждый из нас имеет возможность лучше понять смысл и цену собственных жизненных устремлений.
Внук крепостных, он родился за год до отмены в России крепостного права, а умер, когда шла уже русско-японская война, прелюдия мировых войн и катастрофических перемен, на которые оказался так щедр ХХ век.
Этот краткий для истории промежуток составил личное время чеховской жизни. И в нем уместилось все, что сделало Чехова Чеховым - его творчество, пережившее его и несколько поколений читателей, и та обыденность будней, в которые вмещаются обычные человеческие дела и состояния - сомнения, любовь, одиночество, неафишируемое служение людям и справедливости, без которого личное счастье никогда не бывает полноценным. Чехов работал на холерной эпидемии и "на голоде", периодически охватывавшем российские губернии. Уже безнадежно больной, собирал средства на строительство туберкулезного санатория. Он строил школы, помогал библиотекам …
Между провинциальным Таганрогом, где он родился и прожил 19 лет, и чопорным Баденвейлером, где умер, лежит пространство его жизни - Москва, Подмосковье, слободская Украина, Петербург, Ялта, куда серьезно уже больным вынужден был переселиться на постоянное житье. По одну сторону воображаемой оси этого пространства с точкой в Москве ("я навсегда москвич") оказывается Европа, в которой он с интересом всматривался в музейные достопримечательности и столь не похожую на российскую жизнь. По другую - Азия, Сибирь. К изумлению, так и не прошедшему за сто лет, тридцатилетний писатель однажды добровольно отправился на остров каторги Сахалин. Зачем? Может, затем, чтобы иметь право сказать самому себе, что он знает о жизни что-то, что дает ему право о ней писать.
Снимаемые в Таганроге, а затем в Москве квартиры; с трудом построенный отцом и почти тут же потерянный собственный дом.; а спустя годы купленное им самим подмосковное имение в Мелихове - тесный бревенчатый дом, в котором пролетели такие напряженные, такие счастливые и такие мучительно трудные годы; затем дом в Ялте, из окна которого с цветными стеклышками было видно, но слышно море; гостиничные номера в разных городах… Сколько было этих точек судьбы, откуда Чехов смотрел на жизнь , вглядываясь в самого себя ? А вместе с ним смотрела - как в свое отражение - Россия. А потом и весь мир.
Чехов, которого стали изображать в пенсне и тяжело больным, долго был молод, весел, красив и обаятелен. Он писал юмористические рассказы, над которыми их читатели захлебывались от смеха, потом серьезную прозу, над которой те же читатели нешуточно задумывались над тем, зачем живет человек. Едва ли не вдруг оказалось, что он смертельно болен, и жизнь, едва начавшись, уже стремительно подходит к концу…
Он знал, что такое быть почти нищим и униженным, мечтал разбогатеть, но и став Чеховым, не стал богатым, он всегда был окружен великим множеством людей, любил женщин и был любим ими, но на столе держал отцовский перстень с надписью "Одинокому везде пустыня". Он не стал практикующим доктором, хотя лечил многих, но для России и мира стал единственным в своем роде диагностом состояния духа и души. Он был безудержным весельчаком, душой компаний и человеком бесконечно печальным и одиноким, он был мужественным скептиком, до конца верящим только в порядочность и душевное бескорыстие отдельного человека. Он никогда не ощущал себя мессией, знающим истину, а был в этом мире честным тружеником, каким и надлежит быть порядочному человеку. А быть порядочным человеком, равно свободным от спеси и от самоуничижения, несущим ответственность перед совестью за себя и ближних, - это и есть главное назначение человека.
Он был скроен из тех же достоинств и слабостей, как, наверное, и каждый из нас, он, как и мы, страдал и радовался, делал ошибки и искал выходы, и одновременно он был другой - умнее, честнее, свободнее, порядочнее, совестливее каждого из нас.
Он был ЧЕХОВ.

10 выступающий

Антон Павлович Чехов

     Жизнерадостный по природе, одаренный редкою наблюдательностью, отменным остроумием и чисто гоголевской способностью подмечать и схватывать смешные черточки в поступках и характерах людей, Чехов начал свою писательскую деятельность в сатирических журналах "Будильнике", "Осколках", "Стрекозе" и др. под псевдонимами Антоша Чехонте, Балдастов и Человек без селезенки. Уже в ранних рассказах ("Письмо донского помещика", "Злоумышленник", "Орден" и "Хирургия") он обнаружил недюжинный талант и много тонкого юмора, охотно пользуясь шаржем как литературным приемом, к которому он прибегал и впоследствии, особенно в своих комедиях и одноактных водевилях, вроде "Медведя" и "Юбилея". Но даже в этот первый период, наряду с легкой карикатурой и добродушным смехом, в творчестве Чехова наметились иные, более серьезные мотивы, сближавшие его с преобладающими веяниями 1880-х.
     
     В своих более зрелых произведениях (повести и рассказы: "Степь", "Палата № 6", "Дуэль", "Человек в футляре", "Моя жизнь", "Скучная история"; драмы "Иванов", "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры", "Вишневый сад") Чехов дал ряд неподражаемых по силе художественной изобразительности и глубине психологического анализа, выпуклых и ярких картинок из быта средних классов: купцов, чиновников, актеров, врачей, учителей и пр.
     
     С особой глубиной и объективностью Чехов раскрывал образ русской космополитизированной интеллигенции, погибающей от бездуховности, неврастении, безволия, сознания своей оторванности от национальной жизни. Чехов, как многие его современники, не разделял русское общество на "прогрессивную интеллигенцию" и народ, а рассматривал его как единое целое. "Все мы народ, - говорил Чехов, - и все лучшее, что мы совершаем, дело народное". Вместе с тем, как горожанин, Чехов плохо знал быт русской деревни. Описания жизни русских крестьян в его произведениях (особенно "Мужики", "В овраге") схематичны и недостоверны и являют самую слабую сторону его великого таланта.
     
     Все творчество Чехова, хотя и в высшей степени объективное и чуждое какому-либо доктринерству, является последовательным и бескомпромиссным осуждением духовного мещанства, будь то в лице грубого мужика Лопахина, вырубающего вишневый сад, или под гримом ученой воблы в образе педанта-профессора Серебрякова, или в комической фигуре занимающегося добровольным сыском унтера Пришибеева.
     
     Согласно Чехову, корень духовного мещанства - не в какой-либо социальной прослойке, образовавшейся в ту или иную эпоху промышленного развития, а в безнадежной и неизлечимой мелочности человеческой природы вообще, превращающей всю нашу жизнь, независимо от географических зон и экономических перегородок, в сплошную мещанскую драму. В этом подходе к патологическому явлению вульгарности Чехов сходен и с Гоголем, и с Достоевским, создавшими извечные типы пошляков и духовных хамов - Хлестакова, Чичикова и Смердякова.
     
     Чехов обостренно сознавал, как западная материалистическая, антидуховная цивилизация, выхолащивая душу человека, обезличивает его. Писателя удручала беспощадная переоценка всех ценностей. Все критерии - этические, социальные, эстетические, философские и религиозные - подвергались сомнению или отвергались критическим разумом. Равновесие было нарушено, цельность, да и самый смысл общественного бытия были разрушены, а между тем ни распространение образования, вернее полуграмотности, ни завоевания науки, ни блестящие триумфы техники не внесли ничего облагораживающего, ничего светлого и нравственно-устойчивого в общую сумму человеческого существования. Цивилизация не только не уничтожила духовного варварства, но сама больше, чем когда-либо, сделалась варварской. Вдумчивый и неподкупно честный в своих взглядах, Чехов не мог не сознавать, что люди очутились на краю бездонной, зияющей бездны: Чехов не видел выхода и не знал, суждено ли культуре пережить страшное нашествие цивилизованных дикарей.
     
     Чехов верил в неисповедимые пути Господни, которые как-то, чудом, быть может, выведут родину нашу из того тупика, в котором волею судеб она оказалась. В заключительном монологе Сони, успокаивающей измученного жизнью дядю Ваню, Чехов устами своего героя говорит: "Мы будем жить. Проживем длинный ряд дней, долгих вечеров... будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем, и там, за гробом, мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою: милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся, и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой, и отдохнем... Мы услышим ангелов, и увидим все небо в алмазах... и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка... Мы отдохнем".
     
     В творчестве Чехова отразились черты русского национального характера - мягкость, задушевность и простота, при совершенном отсутствии лицемерия, позы и ханжества. Чеховские заветы любви к людям, отзывчивости на их горести и милосердия к их недостаткам, заветы ныне, столь бесчеловечно попранные вершителями революционно-бунтарской России, тем не менее живы в наших сердцах как воспоминанья о чем-то очень дорогом и нужном, бесконечно близком, пусть даже невозвратном.
     
     Чехов - это трогательная страница подлинно нашей культуры, нежной и изящной, которою мы справедливо гордимся как драгоценным и неотъемлемым достоянием русского духа и русского народного гения.

11 выступающий

Творческая биография

Творческая биография начиналась на рубеже 1870-1880-х с поденщины в юмористических журналах "Стрекоза", "Минута", "Будильник", "Сверчок", наконец, в "Осколках", которые он считал своей литературной "купелью". Здесь он помещал короткие рассказы о забавных "случаях из жизни", юморески, сценки, фельетоны, каламбуры — в основном под псевдонимом Антоша Чехонте или Человек без селезенки. Итогом раннего периода творчества стали три сборника малой прозы — Сказки Мельпомены (1884), Пестрые рассказы (1886), Невинные речи и В сумерках (оба — 1887, за последний сборник в 1888 автору присуждена академическая Пушкинская премия).

Внешний комизм и стихия нехитрой веселости, рассчитанной на развлечение массового читателя, сочетаются с гоголевско-щедринской традицией сатирического обличения. К высотам художественного совершенства Чехов поднимался долго и терпеливо. Тем не менее уже в самых ранних произведениях содержатся зерна поэтики зрелых сочинений: отсутствие подробных описаний природы, бытовой обстановки, скупость суждений повествователя на философские и социальные темы. А в рассказах-сценках, "кусочках" из жизни, можно усмотреть знаменитые будущие "открытые" финалы поздней чеховской прозы.

Оригинально преломляются в ранних рассказах традиции русской классики. Чистая сатира непременно сглажена юмором, легким комизмом. В этом сказывается тяга к синтезу разных художественных начал, которая позже воплотилась в соединении комического и трагического, прозаической повествовательности и драматургических принципов, лиризма и философичности, в стремлении избежать чистоты канонических форм и четкости стилевых границ.

В карнавале смешных и отвратительных человеческих типов ранних юмористических рассказов люди часто в салтыковском духе сравнивались с животными, рыбами и насекомыми. Наибольшая слава выпала на долю "хамелеона" из одноименного рассказа 1884, герой которого мгновенно переходил от угодничества к самоуправству и от самодурства к холопству. Черты хамелеонства свойственны галерее персонажей Чехова, стремившегося, по собственному признанию, вскрыть "тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба".

В ранней прозе за верхним слоем бытовой карикатурности проглядывает глубинное понимание нравственной коррозии человека и внутренний драматизм его несчастной участи. Приговоры Чехова ничтожным людям порой безжалостны, но не жестоки: человеку оставляется право на трагедию, приобщающую к подлинной жизни. В рассказе Смерть чиновника продолжается восходящая к Акакию Акакиевичу из гоголевской Шинели тема "маленького человека". На первый взгляд, Чехов холодно обличает мизерность души мелкого чиновника, но его смерть, как ни смешны ее причины, — превращается в смерть человека: неспособность выжить обособляют его от тех, кто продолжал бы и дальше лебезить, угождать и унижаться. Чехов еще раз — в 1898 — выступил с репликой на Шинель: в рассказе Человек в футляре былая "одежа" гоголевского героя обращается символическим "футляром" учителя Беликова. События развиваются таким образом, что перед героем открывается один выход — в гибель. Ничтожный "человек в футляре" переживает коллизию, достойную едва ли не античной трагедии — падает жертвой столкновения любовного чувства с охранительным императивом "как бы чего не вышло".

1886 Д.В.Григорович написал Чехову, что его талант ставит его в первый ряд писателей младшего поколения. В том же году при посредстве Григоровича Чехов встретился с А.Сувориным, издателем общероссийской газеты "Новое время"; Суворин предложил ему публиковать более длинные рассказы за более высокие гонорары. Писательская репутация Чехова возросла после издания его первого сборника Пестрые рассказы (1886). Он уверенно стал на литературную стезю, и уже следующий сборник рассказов В сумерках (1887) принес ему в 1888 Пушкинскую премию. После публикации в том же году в престижном "толстом" журнале "Северный вестник" повести Степь он получил настоящее признание

В 1886 Чехов получил предложение о сотрудничестве от издателя газеты "Новое время" А.С.Суворина. Здесь он впервые начинает публиковать сочинения под собственным именем. Тогда же произошел перелом в художественном творчестве — начиная с повестей Степь (1886), Скучная история (1889) и пьесы Иванов (1887-1889), поставленной в петербургском театре Ф.А.Корша, перед читателем предстал уже "зрелый", "серьезный" Чехов, в сочинениях которого слышнее драматические перебои жизненного пульса, тоска о гармонии и устремленность к вопросам человеческого духа.

Автор Степи перевел взгляд с обыденного и подлежащего осмеянию на идеальное и достойное философского обобщения. Здесь во всей ясности проявились принципы поэтики "зрелого" Чехова: видимая "бессобытийность" сюжета (люди едут по степи — больше, собственно, ничего не происходит), отсутствие главного персонажа, непроявленность авторского голоса, который как бы растворяется в субъективных восприятиях, чувствах и едва намеченных эмоциональных движениях героев, импрессионистичность пейзажных зарисовок, передача человеческих состояний через случайные реплики и жесты. "Реалист" и бытописатель прорывается к смелой символической образности, предвосхищающей литературу модернизма: степь принимает облик живого существа, она изнывает, томится и тоскует.

В Иванове — почти бессюжетной пьесе — воссоздается неспешное течение жизни, отдельные события вплетаются в картины будничного быта с подчеркнуто домашними, комнатными разговорами. А сквозь них, как отчасти и в Скучной истории, раскрывается одна из главных тем "зрелого" Чехова — недуг "среднего" интеллигента, который чает "общей идеи", способной придать жизни смысл, но идет по ложному следу, драма разочарованности, безверия и безволия в тонком и, в общем-то, "хорошем" человеке. Благополучное разрешение драматических вопросов в художественном мире Чехова неуместно, поскольку он утверждал, что задача искусства — не в правильных ответах, а в "верной постановке вопросов". Итогом произведения может быть само пробуждение от "дремы" и трагическое недоумение героя перед безжалостной очевидностью вопроса о смысле впустую прожитой жизни, который ставит внезапное столкновение со смертью (Скрипка Ротшильда, 1894). Озарение может содержать и некое подобие ответа, но тогда за него герою, как доктору Рагину из Палаты № 6, тут же приходится расплачиваться жизнью.

12 выступающий

1888-1890 Чехов пережил нравственный кризис, оказавший существенное влияние на его жизнь и творчество. Хотя какое-то время он находился под воздействием этических воззрений Л.Толстого, ни к либералам, ни к консерваторам он не примыкал. Убежденность в том, что для исцеления общественных язв требуются индивидуальные усилия, а не организованная деятельность, подвигла Чехова на путешествие длиною в 14 тыс. километров к русским каторжным поселениям на острове Сахалин. Сахалинские впечатления повлияли на его духовный облик и политические взгляды, а также на содержание его позднейших произведений.

В 1890 Чехов отправился в Сибирь, чтобы затем посетить остров Сахалин — место ссылки осужденных на каторгу. Путешествие по сибирским рекам и дорогам отображено в очерках По Сибири. На Сахалине произвел перепись населения, собрал огромное количество документального материала о труде, быте сахалинских каторжников и местных жителей, о тюремном начальстве и чиновничьем произволе. Посещал остроги, подробно изучал их техническое и санитарное состояние, встречался и беседовал со множеством людей. После возвращения систематизировал свои записи и написал книгу Остров Сахалин (1893), которая вызвала огромный резонанс в России. На Сахалин обратили внимание официальные лица. Министерство юстиции и Главное тюремное управление командировали на остров своих представителей. С легкой руки Чехова остров стали посещать русские и иностранные исследователи.

После опыта 1890, связанного с изучением быта ссыльно-каторжных на Сахалине, взгляд Чехова на отношение искусства к жизни заметно изменился. Рассказы, написанные им в последний период творчества, представляют собой разносторонний анализ российского общества, социальная направленность которого почти всегда очевидна, хотя писатель никогда не нарушает основополагающее художественное единство произведения. Среди этих рассказов и повестей его лучшие создания - Палата № 6, Бабье царство, Студент, Три года, Анна на шее, Убийство, Моя жизнь, Мужики, Душечка, Человек в футляре, В овраге, Дама с собачкой, Архиерей и Невеста.
     
     Хотя Чехов заявлял, что сочинение пьес не в его характере, он был наделен острым драматическим чутьем. Сюжеты и диалоги его ранних рассказов подаются скорее в драматическом, нежели в повествовательном или описательном ключе, и некоторые из его девяти одноактных пьес, а именно Медведь (1888), Предложение (1888) и Свадьба (1890) были инсценировками рассказов. В юности он написал три полномасштабные пьесы (не сохранились). Четвертая из них, Платонов (1881), была обнаружена после смерти писателя.
     
     Немаловажное значение для Чехова-драматурга имели успешная постановка пьесы Иванов (1887) и сценический провал комедии Леший (1889), в поздней переработке получившей название Дядя Ваня. Эти ранние пьесы были написаны в традиционной манере; стержнем их служило непосредственное сценическое действие, использовались мелодраматические эффекты.
     
     К 1895, когда Чехов начал писать Чайку, он был воодушевлен своим новым представлением о задачах литературы. Премьера Чайки в Санкт-Петербурге (1896) провалилась - ни режиссер, ни труппа не поняли новаторского характера пьесы. Через два года, когда К.С.Станиславский поставил пьесу на сцене Московского Художественного театра, она имела оглушительный успех. Подобно всем чеховским пьесам, она преисполнена, по словам одного из персонажей, "милой деревенской скуки... Никто ничего не делает, все философствуют".
     
     Еще три пьесы Чехова были впервые поставлены Московским художественным театром. В драме Дядя Ваня (1899) реализм возвышается до вдохновенной символики. В Трех сестрах (1901) тонкое взаимопроникновение символики и действительности создает атмосферу редкостной психологической насыщенности. Ольга, Мария и Ирина вместе с братом Андреем перебираются из Москвы в провинциальное захолустье, чтобы поддержать овдовевшего отца. Хотя терпящие поражение в борьбе за существование сестры сначала стремятся возвратиться в Москву, в конце пьесы Ольга выражает их общую решимость оставаться на своем месте и работать: "О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить!"
     
     Центральная коллизия пьесы Вишневый сад (1904) создается упорным нежеланием обедневших, непрактичных, но по-своему обаятельных помещиков, госпожи Раневской и ее брата Гаева, принять план купца Лопахина, который предлагает спасти их перезаложенное поместье ценой продажи под дачные участки любимого вишневого сада. Аня, дочь Раневской, и ее воздыхатель, "вечный студент" Трофимов, олицетворяют молодое поколение; и когда Лопахин покупает имение на аукционе, а вишневый сад обречен, они радуются, потому что перед ними открывается волнующая возможность новой жизни. Чехов полагал, что Вишневый сад является в основе своей комедией. Ее персонажи, настаивал он, смешны, представляясь идеалистами, свободолюбцами, ценителями красоты и жертвами судьбы. Однако Станиславский поставил ее как трагедию.
     
     Слава Чехова-драматурга не затмила его репутацию мастера рассказа, его пьесы не сходят со сцены театров всего мира, а рассказы и повести переиздаются большими тиражами и включены в школьные программы.

     Великий русский писатель Антон Павлович Чехов весной и летом 1891 г. проживал в Алексинском уезде Тульской губ. Младший брат писателя Михаил Павлович в это время работал податным инспектором в Алексине и снял дачу поблизости от железнодорожной станции и реки Оки. Возвратившись из заграничного путешествия, А.П. Чехов в мае выехал на отдых в Алексин, а позднее переселился в усадьбу помещика Е.Д. Былим-Колосовского в с. Богимово (ныне входит в состав Калужской обл.). Богимовские впечатления, прекрасная природа, здоровый отдых — все это благотворно сказалось на творчестве Чехова. Здесь им были окончены повесть «Дуэль», рассказ «Бабы», продолжалась работа над «Островом Сахалином». В известной повести «Дом с мезонином» также отразились богимовские впечатления. Литературное творчество не мешало Чехову вести напряженную деятельность в качестве врача. Он пользовал окрестных крестьян, откладывал деньги на строительство местной больницы.

13  выступающий

     Еще раз А. П. Чехов посетил наш край в начале августа 1895 г., когда приезжал в Ясную Поляну к Л.Н. Толстому. Встреча оставила у Чехова неизгладимое впечатление. Возвратившись в Мелихово, он писал: «Я чувствовал себя легко, как дома и разговоры наши с Львом Николаевичем были легки».

В 1891-1892 часть средней полосы России и Поволжья из-за неурожая и засухи переживала сильнейший голод. Чехов организовал сбор пожертвований в пользу голодающих Нижегородской и Воронежской губерний, сам дважды выезжал туда.

В 1892 сбылась давняя мечта жить в деревне и стать землевладельцем: Чехов купил недорогую запущенную усадьбу в селе Мелихове Серпуховского уезда Московской губернии. Во время холерной эпидемии работал земским врачом, обслуживал 25 деревень. Открыл на свои средства в Мелихове медицинский пункт, принимая множество больных и снабжая их лекарствами. В селе и его окрестностях с его помощью построили три школы для крестьянских детей, колокольню и пожарный сарай для крестьян, он участвовал в прокладке шоссейной дороги, добился открытия почты и телеграфа на местной железнодорожной станции, организовал посадку тысячи вишневых деревьев для засева голых лесных участков.

В Мелихове Чехову пришла идея создания общественной библиотеки в родном Таганроге. Он пожертвовал туда более двух тысяч томов книг, среди которых немало уникальных изданий с автографами музейной ценности, а также составил галерею портретов деятелей науки и искусства. Впоследствии постоянно отсылал в библиотеку закупаемые им книги, причем в очень больших количествах.

В Мелихове постоянно пишет. С 1892 по 1898 — созданы Палата № 6, Человек в футляре, Бабье царство, Случай из практики, Ионыч, Крыжовник, написан большой "деревенский цикл" — Мужики, На подводе, Новая дача, По делам службы, — повесть Три года, пьесы Чайка (премьера в Петербургском Алексндринском театре в 1896 провалилась, вторая постановка, во МХТе в 1898, прошла с большим успехом), Дядя Ваня. В эти годы Чехов адресует своим корреспондентам свыше полутора тысяч писем, которые в своей целостности впоследствии были оценены как шедевр русской эпистолярной культуры.

Постоянное соприкосновение в мелиховский период жизни с простыми мужиками, бытом крестьян и тяготами сельского уклада обусловили внимание в 1890-х к деревенской тематике, которая разрабатывалась параллельно с сюжетами о судьбах "средних" интеллигентов. Далекий от народнического мифотворчества и идеализации "почвенной общины", Чехов трезво оценивал темную дикость мужицкой жизни (Мужики, 1897, В овраге, 1900) и полагал: "Сила и спасение народа в его интеллигенции, в той, которая честно мыслит, чувствует и умеет работать".

В произведениях 1890-х безысходность внутренней драмы личности сменилась попыткой героев найти выход из сложившихся обстоятельств. В Дуэли (1891) предмет художественного исследования — две принципиально разные концепции жизни. Лаевского, одного из главных героев повести, можно отнести к той части интеллигенции, которую автор назвал как-то "вялой, апатичной, лениво философствующей, холодной". Его антагонист — фон Корен, человек с железной волей и самоуверенностью, способный убить противника во имя очищения общества от паразитирующей его части. Разрешение конфликта — сугубо чеховское: ни одна из этих моделей мировидения не может одержать победы. Бывшие враги приходят к единому — опять же очень "чеховскому" — мнению: "Никто не знает настоящей правды". В финале звучит мотив, которому предстоит стать одним из сквозных в "позднем" творчестве: надежда — порой с горьковатым привкусом стыдливой иронии — утратившего веру, но совестливого и духовно чуткого человека переломной эпохи — на обретение людьми истины хотя бы когда-нибудь, пусть даже через века. Глядя на уходящую в штормовое море лодку, Лаевский размышляет о том, что при всех страданиях и ошибках, "когда люди делают два шага вперед и шаг назад", жажда правды и воля гонят их все же вперед, и, "быть может", "они доплывут до настоящей правды…". Утопическим чаяниям младших современников-символистов (см. СИМВОЛИЗМ) на моментальное преображение жизни в религиозной мистерии Чехов отвечает с осторожностью врача, агностика и позитивиста.

Почти всегда у Чехова 1890-х — начала 1900-х герои существуют на грани сущего и должного. Эти одинокие, несчастные люди страдают от "сумеречной" жизни, недостойной честного, умного и тонкого человека, от невозможности быть услышанными и по-настоящему слышать других, от бессилия перед лицом неблагополучия самого бытия и хамства самодовольной силы, от собственной недовоплощенности и апатии, от мужественного неприятия иллюзий и неспособности от них отказаться, от ложных кумиров и тоски по "настоящей правде".

Анализ человеческих отношений проводится в сфере мелочей, пустяков, недоразумений, из которых жизнь складывается, как из песчинок гора. В поэтике малой прозы Чехов в 1890-е выступил новатором жанра, во многом определившим художественные поиски грядущего столетия. В первую очередь речь идет об особой спрессованности, лаконичности, смысловой сверхнагруженности рассказов, в которых подтекст важнее текста, несказанное — сказанного. Традиционно целостная жизнь человека — со всей полнотой событий, внутренней эволюцией характера и его переплетений с внешним миром — оставалась уделом крупной эпики, романного жанра. Чехов же в силу особой напряженности и информационной избыточности каждого элемента художественной формы добивается того, что содержание классического романа укладывается в пространство небольшого рассказа — например, путь доктора Старцева от пререкраснодушных иллюзий до законченного мещанина-пошляка в Ионыче.

14  выступающий

Способность изобразить по принципу импрессионистской живописи двумя штрихами лунную ночь сочеталась с характерными приемами "намеков" на подводные смыслы произведения — лейтмотивами, перекличками начала текста с его концом и символами. Когда каждый эпизод очередного замужества героини Душечки предваряется фразой "Жили хорошо…", то читателю ясна мера относительности счастья женщины, растворяющей свое "я" в очередном любимом мужчине. Чем более насыщен смысл чеховского рассказа, тем легче его форма. Так, в новелле 1894 Студент автору удалось вместить в объем газетного столбца один из самых значительных сюжетов, объемлющий жизнь человечества почти за две тысячи лет — со дня отречения апостола Павла. Мысль студента о "двух концах" одной цепи, связывающей идеалы прошлого и настоящего, подспудно подготовляется параллелизмом между библейским повествованием и нынешним днем, между двумя сходными ситуациями и точками в священном календаре (страстная пятница, костры, рыдание Петра и Василисы). В Архиерее, одном из последних рассказов, Чехов придает смысловую глубину сюжету за счет обращения к сакральному времени: епископ Петр переживает в одиночестве последние дни жизни на фоне буйства по видимости безразличной человеку весны, однако это время совпадает со Страстной седмицей, смерть же героя происходит в Великую Субботу, накануне Пасхи. Тем самым подчеркивается значительность этой личности, достойной самой высокой аналогии.

Приглушенности чеховского драматизма и новаторской природы построения конфликта не приняли многие культуртрегеры "серебряного века". Так, В.В.Розанов упрекал Чехова в том, что у него "небо без звезд", "ветер без негодования" и отсутствует "крутая волна". А близкий к символистам П.Флоренский так описал характерное для этой среды восприятие художественного мира писателя: "Неврастенически смеялись хмурые люди, ковыряли носком калоши гниющие листья и хныкали под аккомпанемент затяжного дождя. Холодные тоны, фиолетовые, гнилостные и серо-стальные, охватывали всю действительность с бессильною раздраженностью. Все, казалось, страдало неврастенией".

В 1897 у Чехова резко обострился туберкулезный процесс, и он вынужден был лечь в больницу. Здоровье, и без того слабое, подорванное поездкой на Сахалин, ухудшилось, и доктора настаивали на переезде на юг. На время отправляется за границу, а осенью 1898 едет в Крым. В Ялте начинает строительство дома — на средства, вырученные от продажи прав на свои сочинения книгоиздателю А.Ф.Марксу. По проекту архитектора Шаповалова была построена дача — "Чеховский сад". К осени 1899, продав мелиховское имение, Чехов с матерью и сестрой окончательно перебрался в Ялту. Начал активную общественную деятельность: как местный житель, был избран в члены попечительского совета женской гимназии, пожертвовал 500 рублей на строительство школы в Мухолатке, хлопотал об устройстве первой биологической станции. В Ялте, сам тяжко страдая туберкулезом, работал в Попечительстве о приезжих больных. В то время многие чахоточные приезжали в Крым, почти без денег, только потому, что были наслышаны о писателе, который помогает устроиться и даже может похлопотать о виде на жительство для евреев.

На рубеже столетий Чехов — признанный не только в России, но и в Европе мастер современной прозы. Свое жизненное и творческое кредо он формулирует так: "Литератор не кондитер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью". В 1900 его выбрали в почетные члены Академии наук по разряду изящной словесности. В 1902 он вышел из ее рядов в знак несогласия с решением об исключении из числа академиков М.Горького по причине его политической неблагонадежности.

В 1901 женился на ведущей актрисе Московского Художественного театра О.Л.Книппер. Его здоровье постепенно ухудшается, но он продолжает писать (в том же году создана пьеса Три сестры) и помогать всем, кому только можно. Супруги вынуждены расставаться на многие месяцы. Их переписка — документ не только частный. В ней отражена история развития Московского Художественного театра; интересен обмен мнениями о литературе, писателях, актерах, вообще о художественной жизни того времени.

Туберкулезный процесс усиливался, и в мае 1904 супруги покинули Ялту и поехали в Баденвейлер, курорт на юге Германии.

15 июля (1-го по ст. стилю) 1904 во втором часу ночи Чехов почувствовал себя особенно плохо. Приехавшему на вызов доктору он сказал твердо: "Я умираю". Затем попросил принести шампанского, не торопясь, осушил бокал, лег, повернувшись на левый бок, и вскоре скончался. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Последнее сочинение — поставленная во МХТе незадолго до смерти комедия Вишневый сад (с О.Л.Книппер в роли Раневской), вершина его театрального творчества.

С.Д.Балухатый высказал мысль о том, что "драматическая форма для Чехова была той „большой формой“ в искусстве, которую он долгие годы искал и не находил в прозаическом своем мастерстве… Такими „романами“ и были его драмы". Еще в прозе созревали важные принципы поэтики пьес — прежде всего особенности построения диалогов, которые были осознаны впоследствии как глубоко новаторские: герои говорят много, но "не о том", что по-настоящему их волнует. Зачастую их беседы напоминают театр абсурда: между персонажами, кажется, отсутствует коммуникация и исчезло взаимопонимание. Однако это далеко не так. Напротив, герои чеховских пьес понимают друг друга, даже когда молчат или не слушают своих собеседников, или произносят ничего не значащие слова вроде слов Астрова из Дяди Вани о жаре в Африке. Этот особый характер театральной речи, когда люди говорят как бы не в унисон и отвечают не столько на реплики собеседников, сколько на внутренний ход собственных мыслей, получил название "подводного течения", или "подтекста".

"Революцию жанра" в драматургии Чехов совершил тем, что отказался (начиная с Чайки) от принципа одногеройной пьесы и противопоставления персонажей в качестве участников драматургического конфликта. Конфликт возникает не как столкновение отдельных лиц, а, если воспользоваться определением А.П.Скафтымова, как "чувство одиночества, жизненной разрозненности и бессилия" человека перед "сложением обстоятельств". О значительных событиях в жизни героев зритель узнает лишь из их разговоров. То, что в традиционной драме помещалось бы в центр действия как наиболее выигрышные эпизоды, Чехов выводит за сцену: первое покушение Треплева и его самоубийство в Чайке, дуэль Соленого с Тузенбахом в Трех сестрах, продажа имения в Вишневом саде. Это необходимое условие, чтобы действие сосредоточилось на духовной жизни героев и развивалось непрерывно — благодаря "подводному течению".

В своих пьесах он шел тем же путем, что и выдающиеся западноевропейские деятели "новой драмы": Ибсен, Гауптман, Стриндберг, Метерлинк. Однако предпринятая Чеховым "реформа театра" оказалась более радикальной и всеобъемлющей. У Чехова главное — разлад персонажа с самим собой, а многомерные финалы его драматургических сочинений звучали диалогом, открытым в будущее, — о смысле жизни, о нитях, связывающих героев с потомками.

Драматургия Чехова оказала ключевое влияние на мировой театр 20 в., предопределив большинство его выдающихся экспериментов.

15 выступающий

Чехов и мировая культура

     В плеяде великих европейских драматургов... имя Чехова сияет как звезда первой величины, - писал в начале XX века Дж.Б.Шоу.А.П.Чехов много работал для театра: драматический этюд "Калхас" (Лебединая песня, 1887), пьеса "Иванов" (1887-1889), одноактная пьеса "Свадьба" (1889), пьеса "Леший" (1889), переделана впоследствии в пьесу "Дядя Ваня", водевили "О вреде табака"(1886), "Медведь". "Предложение" (1888-89), "Трагик по неволе"(1889-90), "Юбилей"(1891-92), "Чайка" (1896), "Дядя Ваня" (1896), "Три сестры" (1900-1901), "Вишневый сад"(1903). Чехов тяготел к театру всю жизнь. Первые театральные впечатления он получил в юности, проведенной в Таганроге. Тогда же, по свидетельству брата, М.П.Чехова, написаны первые драматические произведения: не сохранившийся водевиль и пьеса "Безотцовщина", найденная и опубликованная лишь в 1923 году.
     
      С началом литературной деятельности Чехова его окружает тетрально-художественная среда Москвы и Петербурга. Знакомые Чехова - музыканты, художники, актеры, режиссеры, критики и литераторы. Иногда Чехов выступал в качестве театрального рецензента. Многие рассказы, фельетоны, статьи и письма Чехова 1880-х г.г. посвящены театру и актерам. Писатель высоко ценил русскую реалистическую школу, он был хорошо знаком с великой трагической актрисой М.Н.Ермоловой, дружил с актерами В.Н.Давыдовым и П.М.Свободиным,В.Ф.Комиссаржевской и М.Г.Савиной. Среди московских театров он отдавал предпочтение Малому театру, среди петербургских - Александринскому. Почти во всех работах, посвященных театру, Чехов отмечал важность актерской культуры и профессионализма.
     
     Крупные драматические произведения 1880-х г.г. не имели большого сценического успеха. Автора обвиняли в незнании условий сцены. Между тем уже в первых пьесах Иванов и Леший намечены главные художественные принципы чеховского театра. Чехов отказался от традиционного в то время деления персонажей на положительных и отрицательных, носителей добра и зла. Я ... не вывел ни одного злодея, ни одного ангела, - писал он. Главный конфликт пьесы Чехов связывает с душевным миром героев, их чувствами и переживаниями. Особый эмоциональный тон чеховских пьес современники называли настроением. Но уловить и передать его на сцене оказалось сложной задачей. Чайка, пьеса с которой Чехов связывал большие надежды, провалилась на сцене Александринского театра в 1896 году. Драматург тяжело переживал неудачу. Поэтому, когда основатели Московского Художественного театра К.С.Станиславский и В.И.Немирович-Данченко попросили разрешения открыть свой второй сезон 1898-1899г.г. пьесой Чайка, Чехов согласился не сразу.
     
     Художественный театр оказался лучшим интерпретатором произведений Чехова. Антон Павлович бывал на репетициях. Режиссеры и артисты часто обращались к нему за советами. Они создали на сцене целостный и гармоничный ансамбль, воплотивший замысел драматурга. Чехов, вынужденный из-за болезни переселиться в Ялту, не смог присутствовать на триумфальной премьере Чайки 17 декабря 1898 г. Успех колоссальный, мы все сумасшедшие от счастья; - писали в телеграмме Чехову участники спектакля. Такой же успех имела другая постановка Художественного театра - Дядя Ваня (25 окт. 1899 г). Художественный театр, - писал Чехов режиссеру В.И.Немировичу-Данченко, - это лучшие страницы той книги, какая будет когда-либо написана о современном русском театре.
     
     В апреле 1900 г. Художественный театр приехал на гастроли в Ялту к Чехову. Здесь собрались тогда многие выдающиеся деятели русской литературы и искусства в том числе Горький, Бунин, Рахманинов. Их знакомство с Художественным театром, со Станиславским, встречи с Чеховым оставили яркий след в русской и мировой культуре начала 20-го века. По просьбе Станиславского и Немировича-Данченко Чехов работает в Ялте над пьесами Три сестры (1900-1901) и Вишневый сад(1902-1903).
     
     С Художественным театром Чехова связывали также родственные узы: 25 мая 1901 г. он женился на талантливой актрисе Ольге Леонардовне Книппер. Впоследствии на сцену Художественного театра поступил племянник писателя - Михаил Чехов, гениальный актер и режиссер, автор книги О технике актера, основавший в Америке в 1940-50-хг.г. свою театральную студию.
     
     Несмотря на громадный успех режиссеров К.С.Станиславского и В.И.Немировича-Данченко, Чехова далеко не все удовлетворяло в их постановках. О создании нового театра, более условного, чем МХТ, мечтал гениальный Всеволод Мейерхольд. Ученик Станиславского, он познакомился с Чеховым на репетициях Чайки, где играл Треплева. В лице Чехова Мейерхольд видел единомышленника и позднее использовал советы драматурга в своем творчестве. Великий реформатор театра поставил в 1927 году спектакль 33 обморока по водевилям А.П.Чехова.
     
     В советское время театральные интерпретации произведений Чехова отличались разнообразием. Наиболее заметные постановки Три сестры В.И.Немировича-Данченко (1940), Иванов М.Кнебель и Б.Бабочкина, Три сестры, Дядя Ваня Г.Товстоногова, Чайка, Вишневый сад А.Эфроса, Чайка, Три сестры О.Ефремова. В 80-90-ег.г. интерес к творчеству Чехова еще более усиливается, появляются оригинальные трактовки Э.Някрошюса, И.Райхельгауза, М.Розовского, К.Гинкаса и др.. Зарождаются традиции проведения чеховских театральных фестивалей в Ялте (с 1985), Москве (с 1995). Большое влияние Чехов оказал на развитие русской и мировой литературы-прозы и драмы. Чеховская Чайка, ставшая эмблемой МХТ, вместе с другими пьесами Чехова вошла в репертуар мирового театра. О роли Чехова в искусстве 20-го века говорили крупнейшие драматурги Европы и Америки: Дж.Б.Шоу, Дж.Б.Пристли, С.Моэм, Т.Уильямс, Ю.О Нил и др.
     
     В 1919 г. Б.Шоу написал пьесу Дом, где разбиваются сердца, названную им фантазией в русской манере на английские темы. На сценах Великобритании широкий интерес к творчеству Чехова возник после первой мировой войны. На протяжении 20-го в. к нему обращались многие знаменитые режиссеры например Л.Оливье и П.Брук. Во Франции пик интереса к драматургии Чехова пришелся на 60-70г.г. 20-го века: среди постановщиков Ж.Л.Барро, Саша Питоев, Дж.Стреллер, Г.Моннэ, Ж.Виллар. В Германии и странах Северной Европы пьесы Чехова не сходят со сцены после второй мировой войны: П.Штайн (ФРГ), Ральф Лонгбакка (Финляндия) и др. Начиная с 50-хг.г. пьесы Чехова широко ставят в театрах Китая, Кореи, Японии. Чехов - один из наиболее известных и влиятельных европейских драматургов в США. Т.Уильямс считал Чайку гениальной пьесой и мечтал поставить ее на сцене в своей трактовке.
     
     С.Моэм писал в 1930-х годах: самые элементарные замечания о современной художественной прозе не могут обойтись без упоминания о русском влиянии, подразумевая прежде всего творчество Чехова. Писательница К.Мэнсфилд называла Чехова своим учителем. О благотворном влиянии Чехова на английскую литературу писал Дж.Голсуорси. О воздействии Чехова на французскую литературу говорили Ж.Веркор, А.Вюрсмер, Ф.Мориак, Э.Триоле. Т.Манн посвятил русскому писателю и его роли в немецкой литературе 20-го века очерк Слово о Чехове.
     
     Многие произведения Чехова инсценировались для кино и телевидения, а также были поставлены в музыкальном театре. К Чехову обращались композиторы С.Рахманинов, А.Спендиаров, Р.Щедрин, В.Гаврилин и др.
     

16 выступающий

ЧЕХОВ и Серпухов

Чехов - великий писатель не только потому, что обладал огромным художественным изобразительным талантом, но также потому, что он со свойственным ему характером писательского таланта внес своими произведениями в историю отечественной литературы новое большое слово.

Он создал свой особый литературный жанр, особую форму маленького рассказа. Он своеобразен по приемам творчества, своеобразен по стилю, своеобразен по темам творчества. Он был чрезвычайно самобытен как писатель. Ни за кем из писателей он не следовал. За ним следовали и следуют писатели.

Каждый год 29 января в старинном русском городе Серпухове свой праздник: в главной библиотеке города, с 1969 года носящей имя Антона Павловича Чехова, собираются краеведы и почитатели творчества великого писателя. Снова и снова вспоминают те восемь знаменательных лет конца XIX века, которые Чехов провел в Серпуховском уезде. Восемь из сорока четырех лет его жизни - с 1892 по 1899 - это немало! При чем это время было самым активным периодом в его литературной и общественной жизни. Без отрыва от врачебной практики и при максимальной общественной деятельности было создано 40 произведений!

Он купил имение в Мелихове, когда ему было только тридцать два года. Болезнь еще ходила стороной, и сам он являл собой совсем не тот облик, к которому мы привыкли по портретам из школьных учебников: сухой изможденный старик в пенсне... Нет! Вернувшийся из кругосветного путешествия после обследования Сахалина, Чехов был по-настоящему молод и красив. Отличного телосложения, высокого роста -186 см, он дружил с атлетом Гиляровским и был в числе основателей первого гимнастического общества в России. С юношеским лицом прекрасной лепки, с глазами, полными света и доброты, неутомимый в работе, остроумнейший и необыкновенно легкий в общении, к тому же еще и обладающий благо -родством самой высокой пробы!

Обогащенный впечатлениями, Чехов поставил себе «диагноз»: «Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке... Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырех стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья и аппетита - это не жизнь». И он последовательно выполнял свое кредо, разделив жизнь на три части: первая - учеба, вторая - путешествия, знакомство с миром, третья - творчество и общественно полезный труд. Свою «триаду» он спешил выполнить, как врач зная, что жизнь от -пущена ему недолгая...

«Мелиховское сидение» как бы заслонило «город С», который писателю поначалу не понравился. Но со временем, когда он осваивая «земскую тундру» от-,, дал уезду много сил и времени, он с большой теплотой вспоминал и отзывался о городе и его людях.

Итак, в 1892 году Серпуховской земской управе крупно повезло; такое бедное врачебными кадрами земство - на одного врача приходилось около 20 тысяч населения! - получило доктора, к тому же оказавшегося бессребреником, отказавшимся от компенсации за работу.

Чехов станет идеальным земским врачом, будет сочетать в одном лице литератора, врача-лечебника, санитарного врача, земского гласного, присяжного заседателя в суде, строителя и попечителя сельских школ и библиотек, каждым прожитым днем утверждающим идею человеческой жизни: - желание служить общест -ву должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья!

С первых же дней потянулись к Чехову больные; уже с самого утра стояли они перед домом приходя и приезжая иногда даже из далеких деревень, и Чехов никого не отпускал без совета. Больные будили Чехова иногда и по ночам. Врачебная помощь и лекарства для больных были бесплатными.

1892 г. в России была холера. Эпидемия холеры распространилась по Поволжью среди ослабленного голодом населения. Из писем Чехова видно, что его очень беспокоила мысль о надвигавшейся с Волги холерной эпидемии. Врачей в Серпуховском уезде было очень мало, и население, жившее в плохих санитарных условиях, оказывалось беспомощным для борьбы со страшным врагом. Чехов добровольно, «из чувства долга», как писал об этом в своих воспоминаниях писатель Потапенко, взвалил па свои слабые плечи тяжелое бремя земского «холерного» врача

Несмотря на развивавшийся у Чехова туберкулезный процесс, он работал в это время как подвижник. Амбулаторный прием он начинал в 5 часов утра. Иногда сплошь весь день во всякую погоду, не сходя с тарантаса, ездил он по своему участку с 25 деревнями. Работа врача стала отнимать у него все время.

Земство обставило врачебный участок Чехова очень плохо. Все расходы по участку покрывал Чехов, «выпрашивая средства у местных фабрикантов и помещиков», расходы же земства выражались по его участку ничтожными суммами

В воспоминаниях о Чехове, написанных доктором П. И. Куркиным, его товарищем по медицинской работе в Серпуховском уезде читаем:

...«Годы 1892-1893 были весьма трудными для земской медицины Московской губернии; на губернию надвигалась эпидемия азиатской холеры... Были мобилизованы все врачебные и санитарные силы... И вот в знаменитом писателе в эту трудную годину народной опасности тотчас же сказался врач-гражданин. Немедленно, с первого почти момента врачебной мобилизации 1892 года, в Московской губернии А. П. Чехов стал, так сказать, под ружье. Он образовал около с. Мелихова обширный земский медицинский участок в составе целых 26 селений, принял на себя надзор за здоровьем населения этой местности и нес обязанности мелиховского земского врача в течение 2 лет - 1892 и 1893, пока не миновала опасность... И поразительно вспомнить теперь, до какой степени серьезно и интимно вошел Антон Павлович в профессиональные интересы практического общественного работника, каким является у нас участковый врач. Как все было просто, свободно от лишней фразы, деловито, серьезно. Обязанности земского врача были приняты в полном объеме. Антон Павлович делается обязательным членом уездного санитарного совета и посещает с полною аккуратностью все его заседания в г. Серпухове и в земских лечебницах уезда. Он включается в состав всех комиссий по вопросам школьной и фабричной санитарии его района; осматривает школьные здания, фабричные помещения и т. д. В с. Мелихове он ведет у себя регулярный прием приходящих больных, выдает им лекарства; для подсобной работы имеет земского фельдшера. Ведет разъезды по селениям, расследует подозрительные случаи заболеваний; предусматривает места, где возможно было бы открыть лечебницы для холерных в случае появления эпидемии. Он ведет все статистические записи о наблюдаемых им заболеваниях и наравне с состоящими на службе земства врачами и по тем же формам составляет отчеты о своей работе и докладывает эти отчеты санитарному совету... За сухими и черствыми данными этих отчетов и докладов перед нами, свидетелями этих моментов жизни Антона Павловича, стоит, как живая, гуманная, глубокая, приветливая, полная тепла и ласки, хотя несколько и суровая па вид личность дорогого и незабвенного писателя, возложившего на свои плечи труд врача-гражданина. Таким же он оставался - ровным, спокойным, внимательным, когда выслушивал жалобы больного то в своей "аптеке", то на крыльце мелиховского дома. Таким он был и в санитарном совете, приветливый, ласковый, хотя и молчаливый в большой компании... («Общественный врач», № 4, стр. 66-69, 1911)».

Холерная эпидемия не дошла до участка Чехова, и в октябре 1893 г. он перестал быть земским «холерным» врачом. Но не перестал лечить, так как к нему продолжали ходить больные, и приходилось ездить к больным на дом.

Отношения с населением установились у Чехова хорошие, несмотря нa то, что он был «помещиком». И он с удовлетворением писал Авиловой: «Главное, что устроило наши добрые отношения, - это медицина» (Письмо от 9 марта 1899 г).

По мере убывания опасности холеры у Чехова появилась большая возможность для творчества, для обустройства своего имения, для знакомства с городом С. Черты города оказались рассыпанными по страницам его произведении. При желании из них можно составить его портрет... Начнем, пожалуй, с «Человека в футляре». Вот две фразы: «На самом краю села Мироносицкого... Когда в городе разрешили драматический кружок, читальню...»

Село Мироносицкое с большой и красивой церковью Женмироносиц действительно находилось в северном пригороде Серпухова. Оно, как и другие села и деревни, все больше и больше втягивалось в город именно в то время, когда Чехов знакомит нас с Беликовым... До сегодняшнего дня, к сожалению, церковь не сохранилась, впрочем, как и драматический кружок.

«Крыжовник» - второй рассказ небольшой трилогии, написанной Чеховым как бы на базе города С, с теми же героями, с тем же селом Мироносицким...

«Справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, за которыми была река...» Там действительно была Нара, которая, южнее сливалась с Окой в широкой пойме, обозреть которую можно было от Высоцкого монастыря или с Крас -ной горы. В пойме зеленели луга, по берегам Нары и Оки купали свои ветви ивы, а вдали из Москвы в Тулу и обратно ползли поезда, похожие на гусениц. И еще: в Серпуховском уезде больше было водяных мельниц, чем ветряных. В рассказе речь идет о водяной мельнице, куда Чехов привел своих героев.

Рассказ «Ионыч» начинается так: «Когда в губернском городе С...» Писатель называет город губернским и, если хотите, путает карты, чтобы - упаси бог, кто-нибудь не узнал себя в Беликове или докторе Старцеве!

В «Душечке» речь идет об артистической среде, а дом ее находится на окраине города в Цыганской слободе. На юго-западной окраине Серпухова среди густого соснового бора неподалеку от Оки - Цыганская поляна - так прозванная в народе за то, что на ней всегда останавливались кочующие цыгане. Этот сосновый бор сначала назывался Посадским, а позже - Майской долиной. Неподалеку -лесной склад, к которому позже была подведена узкоколейная железная дорога. Это тот самый склад, который снился Оленьке, жившей неподалеку...

Чехов даже «Даму с собачкой» делает из города С, куда она вышла замуж и куда приезжает Гуров. Здесь снова звучит «драматургический» мотив: «Еще утром, на вокзале, ему бросается в глаза афиша о спектакле...»

Черты города С можно разглядеть и во многих других рассказах писателя, написанных после того, как он поселился в Серпуховском уезде

Живя в Мелихове (1892-1897), Чехов был не только врачом и писателем, он вел большую общественную работу. Работа в земстве сблизила Чехова с уездной интеллигенцией. «Интеллигенция здесь очень милая и интересная. Главное - честная», - писал Чехов. Земские врачи Серпуховского уезда, работавшие вместе с Чеховым, ценили в нем не только своего товарища по профессии, но прежде всего человека высокой культуры, чуткого русского писателя-гуманиста.

Был Чехов членом училищного совета и попечителем трех начальных школ. На свои средства он построил здания для этих школ, Строил с увлечением, сам - доставлял планы, сам покупал строительные материалы и сам следил за постройками, - строил их для того забитого и темного населения, которое изобразил в своих произведениях «В овраге» и «Мужики». Если бы позволили средства, Чехов выстроил бы множество школ - так комментировал свое сообщение о строительной деятельности Чехова его брат Михаил.

И еще Чехов провел шоссе от станции Лопасня до Мелихова, построил в Мелихове пожарный сарай и колокольню. Колокольню построил не потому, что был верующим человеком, - о своем неверии он неоднократно писал друзьям (Например, письмо к Суворину от 27 марта 1891 г), а потому, что об этом его просили мелиховские крестьяне.

Принимал участие Чехов также в первой всеобщей переписи населения Российской империи в 1897 г. Он заведовал переписным участком и стоял во главе отряда из 16 счетчиков. «С утра хожу по избам, с непривычки стукаюсь головой о притолоки и, как нарочно, голова трещит адски: и мигрень, и инфлюэнца», - так писал Чехов о своем участии в переписи.

21 ноября 1896 года, по высочайшему повелению Николая II была учреждена «особая медаль» из темной бронзы, диаметром 30 мм, для пожалования лицам обоего пола, принявшим участие безвозмездно в переписи. Медаль являлась государственной наградой и была отчеканена на С-Петербургском монетном дворе в количестве 95 тысяч экземпляров.

22 июля 1897 года такую медаль получил А.П.Чехов.

Свое отношение к медицине, с одной стороны, и к художественному творчеству - с другой, Чехов выразил в такой шутливой фразе, характерной для него: «Медицина - моя законная жена, а литература - любовница. Когда надоедает одна, ночую у другой».

Морозным февральским вечером 97-го года в Серпухове состоялся благотворительный спектакль «Чайка».

Во время спектакля Чехов находился за кулисами и сам по книжке следил за выходами
артистов.»

Спектакль прошел хорошо, публика осталась довольна. Артистов шумно приветствовали, приходили за кулисы благодарить, просили приезжать еще!.. Молодым людям век спустя трудно себе представить, как дамы и кавалеры во фрачных парах отплясывали под свет керосиновых ламп... Любопытно, что в 1990 году в СССР была выпущена памятная монета к 130-летию со дня рождения А.П.Чехова, так вот художник изобразил на ней не что иное, а керосиновую лампу на фоне театрального занавеса. Ту самую лампу, которая стояла на столе в знаменитом чеховском флигеле, - что весьма символично, ибо Чехов писал все свои произведения при свете керосиновой лампы, да и спектакли в основном шли при этом освещении.

В художественных произведениях Чехова изображена эпоха 80-х и 90-х годов прошлого столетия с ее больницами и амбулаториями, с ее врачами, фельдшерами и акушерками, со всеми условиями, в которых работали медицинские работники и жили, болели, выздоравливали и умирали больные. Этими произведениями Чехов вписал новую, блестящую по форме и чрезвычайно богатую содержанием главу в историю отечественной медицины, и ни один историк не должен пройти мимо нее.

Толстой очень высоко ставил Чехова как писателя. Но, по свидетельству Горького, он сказал как-то такую курьезную для нас фразу о Чехове, которого «ласково и нежно любил»: «Ему мешает медицина; не будь он врачом, писал бы еще лучше» (М. Горьки и, «А. Чехов», М., 1937, стр. 168).

Один раз, сообщил Горький, Л. Н. Толстой, оценивая в присутствии Чехова отечественную литературу как литературу, по существу своему не русскую, сказал, ласково обратившись к Чехову: «А вот Вы - русский, очень, очень русский».

И этот русский писатель-врач был патриотом и любил родину. Любил родные ему русские степи, которые он живо описал в рассказе «Степь», любил красоту лесов родины, о хищническом истреблении которых скорбели персонажи его произведений («Дядя Ваня», «Леший»), любил талантливый русский народ. «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!», воскликнул он в письме к сестре М. П. Чеховой с «Великого сибирского пути» в 1890 г. (14-17 мая).

Патриотизм Чехова был действенным. Чехов не мог сидеть сложа руки, когда над его родиной разражалась какая-либо беда, - он всегда рвался принять участие в борьбе с ней.

В воспоминаниях Горького приведены слова Чехова в его последние годы о русских интеллигентах: «Чтобы хорошо жить, по-человечески, надо же работать, работать с любовью, верить в свое дело, а у нас не умеют этого... Доктор, если он имеет практику, перестает следить за наукой; ничего, кроме «Новостей терапии», не читает и в сорок лет серьезно убежден, что все болезни простудного происхождения».

В 1903 году по инициативе Чехова и при поддержке Горького на собранные пожертвования был открыт санаторий для нуждающихся легочных больных на 40 коек, из которых 6 были бесплатные. Дом же Чехова у подножия гурзуфской скалы в 1900 году был подарен жене О.Л.Книппер-Чеховой, которая принимала в нем артистов московских театров, приезжавших на отдых и лечение.

Умер А. П. Чехов на немецком курорте Баденвейлере. Смерть свою 15 июля 1904 г. Чехов встретил спокойно и мужественно. Его последние минуты были описаны О. Л. Книппер-Чеховой в таких скорбных строках:

«В начале ночи Антон Павлович проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором... Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно громко сказал доктору пo-немецкн: "Ich sterbe". Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: "Давно я не пил шампанского", покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда» (О. Книппер-Чехова, Несколько слов об А. П. Чехове, в книге «Письма Антона Павловича Чехова к О. Л. Книппер-Чеховой», изд. «Слово», Берлин, 1924).

В Серпухове есть  улица Чехова,которая ранее называлась Фабричной. Здесь располагались мелкие фабрики, парусиновые и рогожные.
Оказавшись на пересечении улиц Чехова и Советской, мы увидим серое двухэтажное здание. Это бывшая Земская управа. Здесь же находилась и земская аптека. В этом доме часто бывал врач А.П.Чехов, покупал лекарства для больных своего участка, в который входили 26 деревень, 4 фабрики и один монастырь. О посещении писателем этого здания в 1892-1899 гг. повествует мемориальная доска.

Справа на углу улиц Чехова и Ворошилова стоит памятник А.П.Чехову (авторы - московский скульптор С.В.Согайко и архитектор В.В.Шувалов).
Ранее в скверике, неподалеку, стоял другой памятник писателю. Его автором был учитель рисования школы №6 А.Я.Певзнер. Скульптура была копией ялтинского памятника Чехову. Время, увы, не пощадило его.

История же серпуховского театра насчитывает уже 104 года - он был создан Антоном Чеховым и Гликерией Федотовой в 1903 году. Спустя 58 лет в Серпухов из Мурманска приехал Юрий Туровский - основатель Серпуховского театра «Текстильщик». Этому театру в 1963 году было присвоено звание «народного». За 25 лет существования в театре поставлено 987 спектаклей, не один десяток пьес, сотни концертов прошли во всех клубах города и района.

 Центральная библиотека носит имя А.П.Чехова. За многолетнюю деятельность по пропоганде Чеховского наследия Центральной городской библиотеке в 1969 году было присвоено  имя великого русского писателя, которое она с гордостью  носит уже 40 лет.