Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.
статья по истории

Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

Содержание

1.   Введение
2. Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

1. Вопрос происхождения Русского государства.
2. Роль археологии в изучении вопросов истории IX–X вв.
3. Исследование памятников курганной культуры.
4. Изучение поселенческой и городской культуры.

3. Заключение

Использованные источники

Приложнение

1.   Введение

Первыми словами исторического труда летописца Нестора “Повесть временных лет” были слова о происхождении Руси: “Откуда есть пошла Русская земля”. В научной литературе имеется около двадцати различных ответов на этот вопрос, взаимно исключающих друг друга. По мнению академика Б. А. Рыбакова, русов считали и варягами, и литовцами, и балтийскими славянами, и финнами, и славянами, и среднеазиатскими аорсами и т. д.

В историографии по вопросу о происхождении Руси не прекращается борьба. Длительность споров во многом объясняется противоречиями в источниках, обилием домыслов и догадок у самих древних авторов. В источниках имеются прямые указания на то, что русы — варяги, и столь же прямые свидетельства их славянства. Русов то называют кочевниками, то говорят, что они из племени славян, то противопоставляют их славянам и т. д.

Мнения на сей счет существуют совершенно разнообразные. Историки и далее будут трудиться в этой области, высказывать свои гипотезы.

Поскольку письменные источники не дают полностью достоверных сведений по вопросу о возникновении Древнерусского государства, важно изучение вещественных источников, которые даёт археология.

Предметом исследования в данной работе являются материалы археологических экспедиций советских и российских археологов.  Начальная летопись связывает возникновение государства Русь с территорией северо-запада Восточно-Европейской равнины, основное внимание в работе уделяется археологическим памятникам   этого региона.

Цель работы – определить соотношение археологических памятников с письменными летописными источниками, найти подтверждения или опровержения  отдельных теорий о происхождении Древнерусского государства.

В работе анализируются разнообразные археологические  памятники: захоронения, поселения, предметы быта. Основой для анализа стали материалы археологических конференций.

Приложением к работе является карта «Основные археологические памятники Руси IX в.»

Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

1. Вопрос происхождения Русского государства.

Как зарождалась древнерусская государственность? "Повесть временных лет" сообщает, что поначалу южные славянские племена платили дань хазарам а северные- варягам, что последние прогнали варягов, но потом передумали и призвали варяжских князей. Такое решение было вызвано тем, что славяне передрались между собой и решили для установления мира и порядка обратиться к иноземным князьям, видя в них арбитров для улаживания возникших споров. Тут-то летописец и "произнес знаменитую фразу: "Земля наша велика и обильна, а наряда (порядка) в ней нет. Да поидете княжит и володети нами"^[1] Варяжские князья якобы сначала не соглашались, по потом приняли приглашение. Три варяжских князя пришли на Русь и в 862 г. сели на престолы: Рюрик - в Новгороде, Трувор - в Изборске (недалеко от Пскова), Синеус - в Белоозере. Это событие и принято считать отправным в истории отечественной государственности

Критическое осмысление историками данных летописи вызвало возникновение ряда теорий о возникновении государства Русь.

На сегодняшний момент большинство историков сходятся во мнении, что Древнерусское государство возникло благодаря длительному внутреннему развитию. Но есть ряд неточностей, прояснить которые пока невозможно, например, кто сыграл большую роль в объединении, какую роль сыграли норманны, что значит название - Русь, первая правящая династия Рюриковичей, откуда пошла? В большей степени ответить на эти вопросы однозначно не предоставляется, а все потому, что письменных источников об этом времени практически не существует. Но в целом можно выделять ряд теорий, который на сегодняшний день считаются самыми популярными:

1) Норманнская (или варяжская) теория. Популярной в России она стала примерно в 30 -40 годы XVIII века, благодаря таким известным личностям, как Иоганн Байер, Герардт Миллер и др. Главная идея этой теории состоит в том, что государственность на Руси возникла только благодаря варягам, а именно призванию Рюрика. По мнению продолжателей, славяне в силу своей сильной отсталости не могли сами создать государственность, за них это сделали варяги. Кстати варяги это те же норманны, у них одна земля – Скандинавия. Вождем варягов стал Рюрик, которого и считают основателем первой правящей династии. Общий итог этой теории в том, что именно чужеземцы не только создали государственность славянам, но и оказали значительное влияние на их культурные ценности.

Основные аргументы:
- сюжеты из главного источника этой эпохи – Повести временных лет, Нестора - летописца. А конкретно легенда о призвании жителями Новгорода Рюрика в 862 году;
- первые русские князья носили имена на Скандинавский лад – Ольга, Игорь;
- по - фински название Швеция очень напоминает «Русь»;

2) Антинорманская (или автохтонная) теория. Основателем этой теории считается М.Ломоносов. Продолжателями – Н.Костомаров, М Грушевский. Михаил Ломоносов долгое время изучал норманнскую теорию и пришел к выводу, что да, факт призвания варягов отрицать невозможно, но вот самих варягов он рассматривал в другом ключе. Он их относил к племенам прибалтийских славян, из чего получается, новгородцы обратились к своим же за помощью. Последователи данной теории предположили, что норманны (истинные скандинавы) в этот период сами переживали не лучшие времена, их уровень развития был не достаточен, чтобы создать государственность на своих территориях, а тем более на других. Было установлено, что процесс формирования Древнерусского государства неумолимо связан с резким экономически – социальным подъемом в веке.

Основные аргументы:
- Термин «Русь» связано с Украинской территорией, а название, скорее всего, пошло от рек, которые там протекают это – Руса, Рось.
- На Скандинавских землях не обитали племена «Русь», нет ни одного упоминания о таковых в сохранившихся письменных источниках.
- Имена на скандинавский манер не говорят о том, что русы имели отношения к шведам, дипломаты – норманны скорее всего были лишь некими временными представителями русских князей.
- Известный исламский писатель, творивший в это время, в одном из своих произведений точно упомянул, что славяне это и есть русы.
- Археологические раскопки не всегда подтверждают варяжского присутствия.

3) Ирано – славянская теория. Эта теория предполагает существование двух видов руссов – русы – ободриты (прибалтийские племена) и русы – жители Причерноморья. Так вот ильменские племена в один момент пригласили руссов – ободритов, произошло их слияние и в результате чего появилось государственное объединение и получившие название Русь, что в переводе и есть сближение руссов. Данной гипотезой вплотную занимались – А. Рогов, Б. Флоря.

4) Кельтско – славянская теория. В этом варианте вмешательство норманнов полностью не отрицается, правда факт признания варягов подвергается ложности. Приверженцы данной теории историки предполагают, что жители Новгорода в один момент обратились за поддержкой к варягам, но к варягам славянского происхождения. Само название Русы, по их мнению имеют кельтские корни.

5) Компромиссная теория. Есть еще одна теория, которая попыталась связать два противоположных мнения норманистов и антинорманистов, она получила название – компромиссионной. Основоположником ее стал Ключевский, он доказал, что варяги, и славяне сыграли большую роль, но также он высказал предположение, что на территории Руси в девятом веке были так называемые «городовые области», то есть некие торговые места, которые управлялись укрепленным городом. Норманнскими образованиями ученый считал – варяжские княжества. В определенный процесс округа и княжества слились в единое целое, и отсюда пошла третья сила – Великое единое княжество.^[2]

Каждая из указанных теорий имеет под собой основания, данные, в том числе, и археологическими находками.

2. Роль археологии в изучении вопросов истории IX–X вв.

При обсуждении возможностей археологии в изучении первых веков русской истории принято считать, что необъятный массив археологических древностей, уже открытых наукой или ещё скрытых в земле, способен дать ответ на все вопросы, которые остаются неясными при обращении к письменным источникам, немногочисленным и трудным для интерпретации. Действительно, археология в XX веке коренным образом изменила наше видение средневековой Руси, открыв её для современной науки как подлинный мир материальных предметов и добавив к тому, что ранее было известно историкам о восточноевропейском Средневековье, внушительный объём новых фактов. Однако многие ключевые проблемы истории ранней Руси так и не нашли сегодня однозначного решения, несмотря на настойчивое стремление исследователей использовать для их прояснения археологические данные. Насколько полно материализовались исторические явления IX–X вв. в археологических древностях, почему памятники этой эпохи оказываются столь сложным источником для реконструкции исторических процессов? Чтобы реалистически оценить возможности археологии в освещении исторической ситуации, необходимо ясно представлять характер археологических древностей этого времени на Русской равнине, представлять, как проходило «узнавание» и осмысление археологических материалов IX–X вв., какие задачи ставились на разных этапах их изучения, какие новые проблемы обозначились с ростом материала и появлением новых категорий древностей. История археологического изучения ранней Руси обычно рассматривается как история накопления археологических данных, история раскопок, в которой уровень нашего знания об исторической ситуации IX–X вв. определяется главным образом объёмом материалов, которым располагает наука. В подобной оценке много справедливого. Открытие древностей IX–X вв. – это, прежде всего, выявление и раскопки памятников эпохи образования Древнерусского государства на огромных пространствах: чем больше памятников обнаружено и обследовано, чем шире площади раскопов, чем многочисленнее вещевые находки, поступающие в музейные собрания, тем полнее наши знания о первых веках русской истории. Однако полнота нашего видения исторической ситуации определяется не только количественными мерками, числом материальных памятников, оказавшихся в поле зрения археологии, но в большей степени характером этого материала, качеством научной документации, составленной по итогам раскопок, способностью учёных ставить корректные научные задачи и совершенствовать методы исследования и документирования древностей. Этот процесс протекал с резкими поворотами, связанными с переосмыслением общих вопросов становления древнерусской государственности, поисками новых подходов к анализу материалов, открытием новых категорий объектов, несущих информацию о ранней Руси, стремлением использовать археологические древности для освещения тех аспектов средневековой истории, которые ранее не вызывали интереса или считались недоступными для исследования. На разных этапах развития средневековой археологии в центре внимания оказывались разные категории древностей, их осмысление было движимо разными идеями.

Одной из первых задач, стоявших перед русской археологией в эпоху её становления, было найти материальные памятники, связанные с ранней историей Руси, составить общее представление о древностях различных этнических общностей и социальных групп, выступавших, согласно письменным источникам, главными действующими силами на исторической арене IX–X вв.

3. Исследование памятников курганной культуры.

Первоначальное знакомство с древностями эпохи образования Руси – это знакомство с курганными могильниками. Именно эта категория памятников сформировала в науке первое представление о культуре ранней Руси и о том, что могут дать вещественные памятники прошлого для освещения исторических событий, описанных в Повести временных лет. Ранние курганы изначально не были объектами специального поиска, раскопки их велись в рамках более широких научных программ по изучению средневековых древностей отдельных регионов, призванных раскрыть признаки и своеобразие славянского населения различных областей, бытовые черты летописных племён. Началом исследований можно считать широко известные раскопки «владимирских курганов», предпринятые в 1851–1854гг. А.С.Уваровым.^[3]

Научная задача этих раскопок была сформулирована как выяснение «типа восточнославянского или русского языческого погребения» различных племён. В 1872–1873гг. Д.Я.Самоквасов произвёл раскопки грандиозной курганной насыпи «Чёрная могила» (рис.5;6) и несколько меньших по размеру «Гульбища» и «Безымянного» в Чернигове, а также 11курганов с кремациями в местечке Седнев Черниговского уезда (Самоквасов, 1878б, с.185–224; 1908, с.195–204). По словам Д.Я.Самоквасова, северянская земля представила «русской археологии первые фактические указания на устройство и содержание русских могил IX и Xстолетий» (Самоквасов, 1916а, с.1). В том же 1874г. М.Ф.Кусцинский, по инициативе А.С.Уварова, проводит первые раскопки курганов в Гнёздове. Примерно в то же время были развёрнуты исследования курганов на СевероЗападе России. В 1878–1884гг. Н.Е.Бранденбург провёл большие полевые работы в Приладожье, выбрав для изучения дверазнородные группы памятников: волховские сопки и курганы X–XIIвв. на р.Паше, р.Сяси и р.Ояти с многочисленными украшениями «чудских» типов и своеобразным погребальным обрядом (Бранденбург, 1895). В 1886г. Н.Е.Бранденбург произвёл раскопки сопки у с.Михаил Архангел на Волхове, полагая, что в этой насыпи могли находиться останки князя Олега (Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.850–851). В 1886–1887гг. В.Б.Антоновичем были предприняты раскопки курганных могильников в Киевской, Волынской и Минской губерниях, впервые познакомившие археологию с восточнославянскими погребальными древностями югозападных областей (Антонович, 1893). Проведённые В.И.Сизовым в 1896 и 1899гг. раскопки в Гнёздове позволили в полной мере представить характер этого могильника и его особое место среди курганных некрополей (рис.7;8) (Сизов, 1902). Одним из наиболее заметных событий в изучении погребальных древностей ранней Руси в начале XXв. стало открытие остатков некрополя с кремациями и камерными погребениями на Старокиевской горе (Каргер, 1958, с.127–230; Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.916–936). Языческие погребения под фундаментами Десятинной церкви, мастерски исследованные и документированные Д.В.Милеевым в 1907–1914гг. (но введённые в научный оборот лишь спустя несколько десятилетий), оказались ярким археологическим свидетельством глубоких перемен культурных традиций в эпоху Владимира, связанных с принятием христианства. Эпоха курганных раскопок второй половины XIX – начала XXв. часто рассматривается как период хаотического накопления материала, не сопровождавшегося систематическим изучением древностей и постановкой серьёзных научных задач. Подобные оценки несправедливы. Авторы раскопок быстро приобрели навыки исследователей, способных «видеть» устройство курганных насыпей и особенности погребений, сформулировали методические правила раскопок, научились подробно документировать результаты полевых работ. В публикациях авторов раскопок изложены точные наблюдения о конструкции насыпей и погребальном обряде, выявлены различные формы кремации и ингумации, отмечены разнообразные детали погребального ритуала, следы которых отражены в материальных остатках, охарактеризованы типичные наборы погребального инвентаря. О стремлении к точной фиксации деталей свидетельствуют, например, зафиксированные Н.Е.Бранденбургом «следы лодки» – железные ладейные заклёпки, обнаруженные в кургане в Большой Рыбежне в Приладожье (Бранденбург, 1895, с.91), или интерпретация В.И.Сизовым находок керамики в гнёздовских курганах как свидетельств битья посуды во время «стравы» (Сизов, 1902, с.11). В погребальном предметы восточного, византийского и скандинавского происхождения. Для датирования комплексов использованы арабские и византийские монеты и привозные вещи, в том числе украшения скандинавского облика, хронология которых устанавливалась, в частности, по разработкам Й.Ворсо и О.Монтелиуса. Исследователями были аргументированно определены хронологические рамки функционирования важнейших могильников, в том числе Гнёздовского некрополя (Сизов, 1902, с.118–119) и время возведения отдельных больших курганов, таких как Чёрная Могила и Гульбище (Самоквасов, 1878б, с.209–211). С самого начала изучения курганных древностей в поле зрения археологов находились сочинения арабских авторов, содержащие сведения о погребальных обычаях славян и русов, предметом обсуждения был вопрос о соответствии этих описаний и археологических данных (Уваров, 1871, с.56, 59; Самоквасов, 1878б, с.211–212; Сизов, 1902, с.25). Публикации курганных могильников, подготовленные в 1890–1900хгг., прежде всего издания Императорской археологической комиссии, выделяющиеся безупречной научной обработкой материалов и качественным воспроизведением вещевых коллекций (рис.8), впервые познакомили широкий круг учёных с археологическими памятниками средневековой Руси и способствовали осознанию ценности их как части национального культурного наследия. Добытые археологами предметы древности стали источниками для формирования нового художественного образа русского Средневековья – точные изображения «курганных вещей» узнаваемы на картинах В.М.Васнецова и М.В.Нестерова, написанных в 1880–1890хгг. Общий облик средневековых курганных древностей на исторической территории Руси стал достаточно ясен для археологической науки уже в начале XXв. Накопленные к этому времени материалы свидетельствовали о том, что IX–X вв. – время сооружения курганов, содержавших, преимущественно, погребения по обряду трупосожжения, причём присутствие подобных курганов отмечено во многих областях и исторических точках, которые, согласно летописи, выступают как области славянского расселения и становления ранних центров государственности. Большинство исследователей было солидарно в том, что появление этих курганов связано со славянской колонизацией и отражает развитие общих для всего восточного славянства культурных традиций, признавая при этом областное разнообразие курганных древностей и присутствие в их составе различных этнокультурных элементов. Находки из курганов X в. отражали широкие масштабы торговли, в том числе восточные связи, и присутствие скандинавов среди древнерусской элиты. Совершение кремаций прекратилось не позднее начала XIв. Курганы XI в. содержат, в основном, погребения по обряду ингумации и сопровождаются в большинстве областей более скромным погребальным инвентарём. А.А.Спицын в 1899г. нарисовал картину расселения восточнославянских племён в X в. на основании распространения курганов с кремациями, отмечая при этом, что собственная материальная культура сложившегося облика у восточных славян ещё не сформировалась. Появление курганов с кремациями он относил ко второй половине IXв., полагая, что основная масса их относится к Xв., местом первоначального распространения считал Поволховье, где возводились насыпи, выделяющиеся своими размерами – «настоящие гиганты», «крепкие крутобокие насыпи» (Спицын, 1899б, с.308–309).В истории российской археологии значение курганных раскопок второй половины XIX – начала XXв. во многом определяется тем, что в ходе этих работ были открыты необычайно яркие погребальные комплексы, выделяющиеся особой пышностью обряда и особым составом погребального инвентаря, которые с полным основанием рассматриваются сейчас как эталонные памятники древнерусской элиты. Тем не менее для исследователей курганных могильников той поры вопрос о социальном облике погребённых в этих курганах, принадлежность этих памятников к особой дружинной культуре не были предметами первостепенного внимания. Нельзя сказать, что особые черты погребального обряда и инвентаря, выделяющие часть курганов как возможные погребения знати, оставались вовсе незамеченными. В.И.Сизов отмечал, что скандинавские находки придают части гнёздовского могильника «варяжскоаристократический или дружинный характер» и что «самый обряд погребения имел здесь величественный характер», указывающий на присутствие среди обитателей Гнёздова «военно торгового населения» (Сизов, 1902, с.119, 124, 125). Для Д.Я.Самоквасова Чёрная могила и другие черниговские курганы со сложным погребальным обрядом и разнообразными вещевыми находками – свидетельства того, что славяне языческой эпохи– «не полудикие племена, а сплочённые в политические союзы, образованные народы» (Самоквасов, 1878б, с.224). Однако в целом изучение курганных материалов было нацелено в большей степени на проблемы этнической истории, выяснение их «племенной принадлежности». Согласно В.И.Сизову, систематические исследования гнёздовских курганов призваны «выяснить тип восточнославянского или русского языческого погребения, предполагая, на основании летописных известий, что языческими насельниками этой местности в IX–XIвв. были именно славянекривичи...» (Сизов, 1902, с.1). По мнению Д.Я.Самоквасова, «основным вопросом по отношению к исследованным курганам является вопрос о народности их» (Самоквасов, 1878б, с.204). Составленная В.Б.Антоновичем программа исследования курганов в Киевском Полесье была ориентирована на то, чтобы «во всех точно определённых старославянских землях постараться... установить племенной тип похоронного обряда и характеристические черты быта» (Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.837). Н.Е.Бранденбург, подводя итоги изучения волховских сопок и курганов ЮгоВосточного Приладожья, ищет ответы на вопросы об «этнологическом составе местного населения», обосновывая связь первой группы памятников со славянами, а второй – с «финской народностью» (Бранденбург, 1895, с.91–93). А.А.Спицын, рассматривая курганы как основную категорию археологических памятников, документирующую восточнославянское расселение X–XIIвв., связывал самоё появление курганного обряда, в том числе сопок и больших «дружинных» курганов, со скандинавским влиянием; по его мнению, «курганный обряд стал "государственным" после водворения на Руси норманнов как правящего класса» и распространялся с севера на юг (Спицын, 1899б, с.308–310). Для А.А.Спицына варяги – «властители и носители новых исторических задач, и представители блестящей для того времени материальной культуры» (Спицын, 1905б, с.7–8). Идею норманнского проникновения на Русь через Балтику, далее на Верхнюю Волгу и Верхний Днепр А.А.Спицын развивает и позднее, в статье «Археология в темах начальной русской истории» (Спицын, 1922), используя курганные материалы для подробной реконструкции скандинавского движения с Северо-Запада. Иные оценки были высказаны Д.Я.Самоквасовым, полагавшим, что «черниговские курганы с кострищами не принадлежат Варягам Руси», поскольку варяги были погребаемы, а не сжигаемы (Самоквасов, 1878б, с.211), и Н.Е.Бранденбургом, признававшим варяжский элемент на Волхове и в Приладожье «слабым», несмотря на присутствие отдельных скандинавских погребений, и указывавшим, что само выделение скандинавских и славянских погребений в волховских сопках представляет большую методическую сложность (Бранденбург, 1895, с.91–92).Исследование курганов продолжалось в советское время – в разные периоды с разной интенсивностью и с разными научными задачами. Начало новых раскопок в Гнёздово экспедицией МГУ в 1949г. было заявлено как продолжение дореволюционных исследований, их актуальность обосновывалась необходимостью произвести исследование с использованием более совершенных приёмов, уточнить черты погребального обряда и состав погребальных комплексов: «проконтролировать результаты старых раскопок на основе новой археологической методики» (Авдусин, 1951, с.72–81). Однако, с точки зрения нового поколения археологов, эти памятники представляют ценность не только для изучения быта, культуры и расселения летописных племён, но прежде всего как источник для изучения социальных отношений периода формирования Древнерусского государства. Резкий характер приобретает критика «норманнской теории» происхождения Руси, в контексте полемики с «норманизмом» обсуждаются вопросы об этнической принадлежности курганных погребений IX–Xвв., содержащих престижные вещи и предметы скандинавского происхождения. А.В.Арциховский в 1934г. впервые пытается рассмотреть гнёздовские и черниговские курганы как памятники, отражающие становление феодализма и классового общества, он указывает на присутствие на кострищах больших курганов Гнёздова «рабовладельцев и рабов», воинов и рабынь, отмечает принадлежность курганов, в частности насыпей, содержащих оружие, «феодальному элементу» и дружинникам. В большом кургане в Гнёздове похоронен князь или «нарочитый муж» (Арциховский, 1934, с.46). Исследователь обращает внимание на присутствие в гнёздовских и ярославских курганах оружия, отражающего дружинный характер погребений, но отвергает мнение об их норманнской атрибуции (Арциховский, 1934, с.48). Для Б.А.Рыбакова большие черниговские курганы – прежде всего, памятники, отражающие формирование новых социальных отношений, «драгоценнейший материал... по княжескому и боярскому быту», Чёрная могила и курган княжны Чёрны – княжеские курганы, Гульбище – могила боярина, Шестовицы – могильник дружинников (Рыбаков, 1949, с.22, 24, 34, 53). «Княжеские курганы Чернигова, выделяемые на основании наличия ритуальных предметов, близки северным, славянским курганам Гнёздова и Приладожья» – это курганы «черниговского князя, верховного сюзерена окружавших его боярземлевладельцев IX–Xвв.» (Рыбаков, 1949, с.52–53). Для Д.А.Авдусина, возобновившего раскопки в Гнёздове, этот могильник – «величайшая в мире гнёздовская курганная группа» (Авдусин, 1951, с.72), – дружинный некрополь (Авдусин, 1949, с.12), в составе дружины выделяется несколько социальных групп: военные вожди, рядовые дружинники и ополченцы, набиравшиеся из горожан и свободных общинников (Авдусин, 1951, с.80). Столь же очевидна для Д.А.Авдусина и дружинная принадлежность ярославских могильников, широкие раскопки которых (вскрыто более 430 насыпей) в 1959–1963гг. проводила возглавляемая М.В.Фехнер экспедиция ГИМ. Сами авторы раскопок интерпретировали ярославские курганы как кладбища сельского населения, не отрицая, впрочем, их особый характер. В предисловии к итоговой публикации А.П.Смирнов отметил связь ярославских могильников с проблемами становления Древнерусского государства и значение их для критики норманизма, «отрицательного решения вопроса о норманнской теории».

4. Изучение поселенческой и городской культуры.

С середины 1930хгг. главным объектом изучения в славянорусской археологии становятся города, раскопки которых разворачиваются спустя два десятилетия в грандиозные экспедиционные проекты. Археологическое открытие средневекового русского города, безусловно, стало одним из наиболее значительных достижений советской археологии. Научный запрос на исследование городов сформировался, с одной стороны, как потребность выяснить реальный археологический облик основных центров политической власти средневековой Руси, с которыми летопись связывает главные события национальной истории, с другой стороны, как проекция в археологию теоретических установок марксистской истории, рассматривавшей феодальный город как центр формирования новых экономических и социальных отношений и придававшей большое значение изучению средневековых производств и ремёсел, развитие которых определяло общее поступательное движение. За два десятилетия (вторая половина 1940 х – вторая половина 1960хгг.) был собран огромный археологический материал, характеризующий материальную культуру древнерусских городов и различные аспекты их развития в XI–XVвв. Наиболее яркие открытия были сделаны в Новгороде (рис.9;10). Проблема возникновения городов, зарождений городской жизни, характеристика древнейших этапов их существования с самого начала рассматривалась как одна из важнейших в общей программе этих исследований. Раскопки В.И.Равдоникаса в Старой Ладоге, открывшие на Земляном городище стратифицированные культурные напластования VIII–Xвв. с остатками деревянных построек, следами ремесленного производства и выразительным набором бытовых вещей (Равдоникас, 1949; 1959), казалось бы, давали серьёзные аргументы в пользу того, что этот период – время первоначального формирования городских поселений на местах летописных городов и обнаружения ранних культурных слоёв, следует ожидать и в других городах. Ладога стала рассматриваться как памятник, отражающий общее состояние раннегородских центров в VIII–IXвв. Черты своеобразия в материальной культуре древнейших горизонтов Земляного городища («большие дома» и т.п.) были интерпретированы В.И.Равдоникасом как свидетельства особой социальной организации общества, свойственной начальному периоду формирования городов, отражающие общую линию развития городских поселений. Как свидетельства связи летописных городов с племенными центрами, зарождение которых уходит далеко вглубь славянской истории, в те годы интерпретировались и остатки ранних культурных наслоений в других городах. Так, С.А.Тараканова, подводя первые итоги раскопок в Псковском кремле, отнесла возникновение Пскова «как собственно города» к VIIIв., рассматривая его как преемника племенного центра кривичей, существовавшего на мысу при впадении р.Псковы в Великую с середины Iтыс. (Тараканова, 1950, с.28). Однако найти археологические материалы IX–Xвв. под слоем позднейших напластований в большинстве городов, возникновение которых, по летописи, относится к раннему времени, оказалось чрезвычайно сложной задачей. В одних случаях раскопки в ключевых топографических точках городов выявили их отсутствие, в других – были зафиксированы невыразительные ранние материалы, не поддающиеся чёткой датировке. Даже в тех случаях, когда культурный слой c датирующими материалами Xв. был открыт и документирован, исследователям не удавалось обнаружить и локализовать историческое ядро города, получить материал, качество которого указывает на особый статус поселения. А.В.Арциховский, закладывая в 1932г. раскоп на Славне в Новгороде, предполагал, что Славенский холм, исходя из топографии города и показаний скандинавских саг, мог быть «местом древнейшего славянофинского поселения, ещё не носившего даже имени Новгорода», и считал необходимым проверку этой гипотезы (Арциховский, Каргер, 1933, с.62; Носов, 2007, с.28). Однако никаких ранних материалов, указывающих на существование подобного поселения, здесь найдено не было, что и побудило А.В.Арциховского спустя некоторое время перенести раскопки в другие районы города. Несколько позднее, после завершения раскопок на Ярославовом Дворище, руководитель Новгородской экспедиции достаточно уверенно заявил, что никакого значительного поселения на территории Новгорода в эту раннюю эпоху не было и что город возник лишь в Хв., откуда и его название. До этого на его месте могли быть лишь маленькие посёлки (Арциховский, 1950, с.8–9). Как следы одного из таких посёлков он рассматривал культурный слой с лепной керамикой IXв., выявленный на небольшой площади в одном из раскопов на Ярославовом Дворище. Арциховский таким образом фактически признал относительно позднее возникновение одного из крупнейших городских центров Руси, рассматривая, впрочем, Ладогу как его возможного исторического предшественника (Арциховский, 1950, с.9). Спустя два десятилетия, суммируя основные результаты работ Новгородской экспедиции, В.Л.Янин и М.Х.Алешковский констатировали, что древнейшие постройки, открытые в Новгороде за 40лет его археологического изучения, датируются серединой Xв. (953г.), поставив вопрос о достоверности летописных известий о существовании города на своём современном месте в эпоху Рюрика (Янин, Алешковский, 1971, с.34–60). М.К.Каргер, подводя итоги археологического исследования Киева, пришёл к выводу о существовании на его территории трёх самостоятельных укреплённых поселений VIII–X вв., слившихся в единый город лишь в конце Xв. При этом он отмечал, что первоначальное городище на Андреевской горе было значительно меньше «города Владимира» и что остатки этих городищ «весьма незначительны и не дают возможности с желательной полнотой реконструировать социальноэкономический облик ... прямых предшественников исторического Киева» (Каргер, 1958, с.522–524). Хотя нижняя дата древнейших строительных горизонтов, выявленных в Новгороде на сегодняшний день, не выходит за рамки 930хгг., а наслоения середины – конца Xв. присутствуют лишь на пяти раскопах (Неревский, Троицкий, Десятинный, Михайловский и раскоп в северной части Детинца), продолжение исследования влажных культурных напластований Новгорода, сохраняющих деревянные постройки и предметы из органических материалов, во многом изменило археологическое видение ранней Руси. Оно дало возможность познакомиться с той частью её материального мира, которая оставалась практически неизвестной по раскопкам курганов и поселений с сухим культурным слоем: с остатками деревянных построек, усадеб (рис.11;12), мостовых, элементами планировочных структур поселений, хозяйственными сооружениями, жертвенными комплексами, перекрытыми строительными горизонтами, хозяйственным инвентарём и бытовыми вещами, в том числе изготовленными из дерева и других органических материалов. Расширение категориального состава археологических древностей сделало более доступным для изучения хозяйственный базис, производства и ремесленные технологии, многие стороны повседневной жизни. Характер культурных отложений Новгорода, с их чёткой стратиграфией и последовательно сменяющими друг друга ярусами деревянных построек (рис.9–12), и использование дендрохронологического метода создали условия для разработки хронологической шкалы средневековых древностей, в которой были определены временные рамки бытования целого ряда «ранних типов» украшений и бытовых вещей, с которыми археология впервые познакомилась при курганных раскопках (Колчин, 1958; 1982).

Изучение древностей из ранних горизонтов Новгорода раскрыло прямую связь между материальной культурой этого времени и древнерусской культурой последующих периодов, продемонстрировало преемственность в развитии многих культурных явлений, первоначальное зарождение которых относится ко второй половине Xв. Таким образом, раскопки в городах вскрыли определённое противоречие между той картиной состояния восточнославянского общества IX–Xвв., которая была создана историками на основании письменных источников в соответствии с утвердившимися в науке представлениями о средневековом государстве как о политической организации, свойственной обществу со сложной социальной стратификацией, предполагающей наличие развитых городских центров, и реальными археологическими материалами, документирующими начальные этапы развития ряда городов, названных в летописи древнейшими. Пытаясь разрешить это противоречие, П.П.Толочко указывал, что города IXв. представляли собой небольшие поселения и объяснял неотчётливость их археологических следов малыми масштабами раскопок и плохой сохранностью ранних отложений. Скудость материальных свидетельств урбанизации IXв., по его мнению, не может служить основанием для того, чтобы поставить под сомнение сам факт существования в IXв. племенных градов или центров феодального властвования, экономической основой которых было, прежде всего, сельскохозяйственное производство (Толочко, 1989, с.34–48). Иная точка зрения была высказана А.В.Кузой, полагавшим, что в свете археологических данных период IX–Xвв. должен рассматриваться как протогородской, как время складывания предпосылок образования подлинных городов. Согласно А.В.Кузе, это период возникновения протогородских поселений, в экономике которых заметное место принадлежит специализированному ремеслу и торговле, а среди населения присутствует военнофеодальный элемент. Интерпретировать «социальное лицо» укреплённых поселений IX – начала XIв. сложно, однако, по мнению А.В.Кузы, «русский феодальный город в этот период ещё только приобретает характерные для него черты» (Куза, 1989, с.65–70, 153). Эти оценки, опубликованные уже после смерти исследователя, были впервые высказаны и стали предметом обсуждения в археологических аудиториях еще в 1970е гг.^[4]

Экспедиция Е.Н.Носова обнаружила непотревоженный культурный слой IX–Xвв. на Новгородском (Рюриковом) городище и с 1975г. приступила к планомерным раскопкам этого памятника, постепенно раскрывавшим его особый характер – высокую насыщенность культурных отложений вещевыми находками, обилие предметов, документирующих широкие и разнообразные внешние связи, в том числе многочисленные свидетельства скандинавского присутствия. На Городище были открыты влажные культурные напластования, сохраняющие дерево, пригодное для дендрохронологического датирования (древнейшая дата – 889г.), и остатки снивелированных укреплений IXв. По мере продолжения полевых работ выявился особый статус этого поселения как древнейшего раннегородского центра в Приильменье, политического центра формирующейся Новогродской земли, предшественника Новгорода. Рюриково городище стало ключевым памятником для изучения культурной ситуации и становления властных отношений в IX–Xвв. на СевероЗападе.

Более двадцати лет продолжались начатые В.В.Седовым в 1971г. раскопки Изборского (Труворова) городища (рис.13), поставившие своей целью полное исследование одного из раннегородских центров, упомянутого во вступительной части Повести временных лет. Этот масштабный проект дал возможность восстановить последовательные этапы развития поселения на площадке Труворова городища, реконструировать планировочную структуру поселения и оборонительные сооружения древнейшего периода, получить огромную вещевую коллекцию, дающую исчерпывающее представление о культуре и хозяйственных занятиях населения одного из раннегородских центров СевероЗападной Руси в VIII–XIвв.

Одно из важных наблюдений, сделанных на основе изучения вещевых коллекций, собранных в 1990х – 2000хгг. – признание значительной общности культуры селищ и раннегородских центров. Многие черты материальной культуры IX–Xвв., которые первоначально представлялись как типические особенности торговоремесленных поселений, в действительности характерны для широкого круга поселений северной части лесной полосы. Это, прежде всего, присутствие импортов, некоторых категорий мужского походного снаряжения и поясной гарнитуры, распространение в обиходе привозных вещей, в том числе предметов балтийского круга, широкое распространение вещей, изготовленных в северной кузнечной традиции, наличие на поселениях производственных комплексов, связанных с изготовлением ювелирных украшений. Разумеется, сопоставление вещевых наборов не даёт оснований «уравнять» обе группы памятников: в материалах Старой Ладоги, Рюрикова Городища и Гнёздова представлен целый ряд категорий и типов вещей (преимущественно, украшений и предметов вооружения), неизвестных на селищах, отражающий присутствие в раннегородских центрах дружинной элиты. Тем не менее знакомство с материальной культурой рядовых сельских поселений Северной Руси IX–Xвв. со всей очевидностью показывает, что торговоремесленные поселения на магистральных водных путях – не изолированные в культурном отношении центры, функционирующие в чужеродной среде, а места формирования новых культурных традиций, стремительно распространявшихся вглубь территорий, становившихся достоянием широкого круга населения. 

Заключение.

Таким образом, материальные памятники IX–Xвв., открытые археологией на территориях, находившихся, согласно летописи, в эту эпоху под властью Рюриковичей, представляют собой весьма многообразный и разнородный по своему составу массив археологических древностей, заключающих в себе информацию о разных аспектах исторической действительности. Эти объекты, концентрирующие в себе богатую историческую информацию и обладающие большой эстетической ценностью, формируют сегодня в нашем сознании образ ранней Руси, основанный на подлинных материальных свидетельствах. Они стали «вечными спутниками» не только для археологов, постоянно обращающихся к материалам этих памятников, но и для всех, кто пытается представить исторические реалии начальной Руси.

Но сегодня известно также немало несовпадений между материальными свидетельствами и текстами, труднообъяснимых нестыковок между археологическими источниками и воображаемой исторической картиной. Так, во многих областях не выявлены археологические памятники, которые могли бы претендовать на роль племенных центров IXв., в археологических материалах этого времени практически не выражены следы социальной иерархии, среди погребальных памятников IXв. невозможно идентифицировать княжеские комплексы. Осмысление противоречий и попытка их объяснения становятся одной из интригующих задач в изучении исторической ситуации этой эпохи.

По преданию, отразившемуся в «Повести временных лет» и в предшествовавшем ей летописном своде кон. 11 в., варяжское присутствие в Восточной Европе поначалу ограничивалось взиманием дани со славянских племён словен и кривичей, а также с финских племён чуди, мери и, возможно, веси. В результате восстания эти племена избавились от даннической зависимости, но начавшиеся внутренние раздоры заставили их призвать в качестве князей варягов Рюрика и его братьев, правление которых, по всей видимости, было обусловлено договором. Часть варяжской дружины Рюрика во главе с Аскольдом и Диром ушла на юг и осела в Киеве. После смерти Рюрика его родственник князь Олег захватил Киев и объединил новгородский север и киевский юг, создав, т.о., основу Древнерусского государства. Нет оснований не доверять этому преданию, но летописная хронология событий (изгнание варягов, призвание Рюрика, вокняжение в Киеве Аскольда и Дира в 852, смерть Рюрика в 879, захват Киева Олегом в 882) явно условна. Данные археологии дают возможность отнести появление скандинавского этнического компонента в финском и славянском окружении на севере Восточной Европы к периоду от сер. – 2-й пол. 8 в. (Ладога) до сер. – 2-й пол. 9 в. (Рюриково городище, Тимерёво, Сарское городище) и рубежа 9–10 вв. (Гнёздово). Местонахождение этих центров в целом совпадает с очерченным в летописи ареалом варяжской дани. В то же время первые определённо датированные достоверные сведения 1-й пол. – сер. 9 в. о народе «русь», норманнском по происхождению, связаны не с севером, а с югом Восточной Европы. Арабо-персидские географы (ал-Истахри, Ибн Хаукаль) прямо говорят о двух группах руси 9 в.: южной, киевской («Куйаба»), и северной, новгородско-словенской («Славийа»), каждая из которых имеет собственного правителя (упоминаемая в этих текстах третья группа, «Арсанийа», не поддаётся локализации). Т.о., независимые данные подтверждают рассказ древнерусской летописи о двух очагах варяжского присутствия в Восточной Европе в 9 в. (северном, с центром в Ладоге, а затем Новгороде, и южном, с центром в Киеве), но заставляют отнести появление варяжской руси на юге ко времени более раннему, чем призвание Рюрика. Однако археологические скандинавские древности 9 в. в Киеве не обнаружены, что позволяет предполагать быструю ассимиляцию первой волны пришлых варягов славянским населением на юге Руси.

Данные археологии дают достаточные основания  считать, что достаточно объективной является компромисная теория происхождения государства Русь.   Длительный процесс формирования государственности у славян проходил под влиянием множества факторов: экономических, внешнеполитических, социальных, этнических и др. Споры историков  о том «откуда есть пошла Русская земля» будут продолжаться, и новые открытия археологов будут давать новые аргументы для научных дискуссий.

Использованные источники:

Археологические памятники Древней Руси 9-10 веков / под ред. В.В. Мавродина. Л. : Изд-во ЛГУ ,1978

Археология Древней Руси: актуальные проблемы и открытия. Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Д.А.Авдусина (1918–2018)Москва, 22–24 ноября 2018 г. Изд. МГУ, МОСКВА,2018.

Кузнецов И. Н. История: Учебник для бакалавров / И. Н. Кузнецов. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К°»,2015. — 576 с.

Макаров Н.А. Археологические древности как источник знаний о ранней Руси. Русь в IX–XI веках : Археологическая панорама / Rus' in 9th - 10th centuries: archaeological panorama. - Ин-т археологии РАН ; отв. ред. Н. А. Макаров. –Москва ; Вологда : Древности Севера, 2012 – 496 с.

https://fotostrana.ru/public/post/332966/622332463/

http://www.academia.edu/8027284/Русь_в_IX-X_вв.

Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

Содержание

1.   Введение
2. Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

1. Вопрос происхождения Русского государства.
2. Роль археологии в изучении вопросов истории IX–X вв.
3. Исследование памятников курганной культуры.
4. Изучение поселенческой и городской культуры.

3. Заключение

Использованные источники

Приложнение

1.   Введение

Первыми словами исторического труда летописца Нестора “Повесть временных лет” были слова о происхождении Руси: “Откуда есть пошла Русская земля”. В научной литературе имеется около двадцати различных ответов на этот вопрос, взаимно исключающих друг друга. По мнению академика Б. А. Рыбакова, русов считали и варягами, и литовцами, и балтийскими славянами, и финнами, и славянами, и среднеазиатскими аорсами и т. д.

В историографии по вопросу о происхождении Руси не прекращается борьба. Длительность споров во многом объясняется противоречиями в источниках, обилием домыслов и догадок у самих древних авторов. В источниках имеются прямые указания на то, что русы — варяги, и столь же прямые свидетельства их славянства. Русов то называют кочевниками, то говорят, что они из племени славян, то противопоставляют их славянам и т. д.

Мнения на сей счет существуют совершенно разнообразные. Историки и далее будут трудиться в этой области, высказывать свои гипотезы.

Поскольку письменные источники не дают полностью достоверных сведений по вопросу о возникновении Древнерусского государства, важно изучение вещественных источников, которые даёт археология.

Предметом исследования в данной работе являются материалы археологических экспедиций советских и российских археологов.  Начальная летопись связывает возникновение государства Русь с территорией северо-запада Восточно-Европейской равнины, основное внимание в работе уделяется археологическим памятникам   этого региона.

Цель работы – определить соотношение археологических памятников с письменными летописными источниками, найти подтверждения или опровержения  отдельных теорий о происхождении Древнерусского государства.

В работе анализируются разнообразные археологические  памятники: захоронения, поселения, предметы быта. Основой для анализа стали материалы археологических конференций.

Приложением к работе является карта «Основные археологические памятники Руси IX в.»

Археологические памятники Древней Руси IX-X вв.

1. Вопрос происхождения Русского государства.

Как зарождалась древнерусская государственность? "Повесть временных лет" сообщает, что поначалу южные славянские племена платили дань хазарам а северные- варягам, что последние прогнали варягов, но потом передумали и призвали варяжских князей. Такое решение было вызвано тем, что славяне передрались между собой и решили для установления мира и порядка обратиться к иноземным князьям, видя в них арбитров для улаживания возникших споров. Тут-то летописец и "произнес знаменитую фразу: "Земля наша велика и обильна, а наряда (порядка) в ней нет. Да поидете княжит и володети нами"^[1] Варяжские князья якобы сначала не соглашались, по потом приняли приглашение. Три варяжских князя пришли на Русь и в 862 г. сели на престолы: Рюрик - в Новгороде, Трувор - в Изборске (недалеко от Пскова), Синеус - в Белоозере. Это событие и принято считать отправным в истории отечественной государственности

Критическое осмысление историками данных летописи вызвало возникновение ряда теорий о возникновении государства Русь.

На сегодняшний момент большинство историков сходятся во мнении, что Древнерусское государство возникло благодаря длительному внутреннему развитию. Но есть ряд неточностей, прояснить которые пока невозможно, например, кто сыграл большую роль в объединении, какую роль сыграли норманны, что значит название - Русь, первая правящая династия Рюриковичей, откуда пошла? В большей степени ответить на эти вопросы однозначно не предоставляется, а все потому, что письменных источников об этом времени практически не существует. Но в целом можно выделять ряд теорий, который на сегодняшний день считаются самыми популярными:

1) Норманнская (или варяжская) теория. Популярной в России она стала примерно в 30 -40 годы XVIII века, благодаря таким известным личностям, как Иоганн Байер, Герардт Миллер и др. Главная идея этой теории состоит в том, что государственность на Руси возникла только благодаря варягам, а именно призванию Рюрика. По мнению продолжателей, славяне в силу своей сильной отсталости не могли сами создать государственность, за них это сделали варяги. Кстати варяги это те же норманны, у них одна земля – Скандинавия. Вождем варягов стал Рюрик, которого и считают основателем первой правящей династии. Общий итог этой теории в том, что именно чужеземцы не только создали государственность славянам, но и оказали значительное влияние на их культурные ценности.

Основные аргументы:
- сюжеты из главного источника этой эпохи – Повести временных лет, Нестора - летописца. А конкретно легенда о призвании жителями Новгорода Рюрика в 862 году;
- первые русские князья носили имена на Скандинавский лад – Ольга, Игорь;
- по - фински название Швеция очень напоминает «Русь»;

2) Антинорманская (или автохтонная) теория. Основателем этой теории считается М.Ломоносов. Продолжателями – Н.Костомаров, М Грушевский. Михаил Ломоносов долгое время изучал норманнскую теорию и пришел к выводу, что да, факт призвания варягов отрицать невозможно, но вот самих варягов он рассматривал в другом ключе. Он их относил к племенам прибалтийских славян, из чего получается, новгородцы обратились к своим же за помощью. Последователи данной теории предположили, что норманны (истинные скандинавы) в этот период сами переживали не лучшие времена, их уровень развития был не достаточен, чтобы создать государственность на своих территориях, а тем более на других. Было установлено, что процесс формирования Древнерусского государства неумолимо связан с резким экономически – социальным подъемом в веке.

Основные аргументы:
- Термин «Русь» связано с Украинской территорией, а название, скорее всего, пошло от рек, которые там протекают это – Руса, Рось.
- На Скандинавских землях не обитали племена «Русь», нет ни одного упоминания о таковых в сохранившихся письменных источниках.
- Имена на скандинавский манер не говорят о том, что русы имели отношения к шведам, дипломаты – норманны скорее всего были лишь некими временными представителями русских князей.
- Известный исламский писатель, творивший в это время, в одном из своих произведений точно упомянул, что славяне это и есть русы.
- Археологические раскопки не всегда подтверждают варяжского присутствия.

3) Ирано – славянская теория. Эта теория предполагает существование двух видов руссов – русы – ободриты (прибалтийские племена) и русы – жители Причерноморья. Так вот ильменские племена в один момент пригласили руссов – ободритов, произошло их слияние и в результате чего появилось государственное объединение и получившие название Русь, что в переводе и есть сближение руссов. Данной гипотезой вплотную занимались – А. Рогов, Б. Флоря.

4) Кельтско – славянская теория. В этом варианте вмешательство норманнов полностью не отрицается, правда факт признания варягов подвергается ложности. Приверженцы данной теории историки предполагают, что жители Новгорода в один момент обратились за поддержкой к варягам, но к варягам славянского происхождения. Само название Русы, по их мнению имеют кельтские корни.

5) Компромиссная теория. Есть еще одна теория, которая попыталась связать два противоположных мнения норманистов и антинорманистов, она получила название – компромиссионной. Основоположником ее стал Ключевский, он доказал, что варяги, и славяне сыграли большую роль, но также он высказал предположение, что на территории Руси в девятом веке были так называемые «городовые области», то есть некие торговые места, которые управлялись укрепленным городом. Норманнскими образованиями ученый считал – варяжские княжества. В определенный процесс округа и княжества слились в единое целое, и отсюда пошла третья сила – Великое единое княжество.^[2]

Каждая из указанных теорий имеет под собой основания, данные, в том числе, и археологическими находками.

2. Роль археологии в изучении вопросов истории IX–X вв.

При обсуждении возможностей археологии в изучении первых веков русской истории принято считать, что необъятный массив археологических древностей, уже открытых наукой или ещё скрытых в земле, способен дать ответ на все вопросы, которые остаются неясными при обращении к письменным источникам, немногочисленным и трудным для интерпретации. Действительно, археология в XX веке коренным образом изменила наше видение средневековой Руси, открыв её для современной науки как подлинный мир материальных предметов и добавив к тому, что ранее было известно историкам о восточноевропейском Средневековье, внушительный объём новых фактов. Однако многие ключевые проблемы истории ранней Руси так и не нашли сегодня однозначного решения, несмотря на настойчивое стремление исследователей использовать для их прояснения археологические данные. Насколько полно материализовались исторические явления IX–X вв. в археологических древностях, почему памятники этой эпохи оказываются столь сложным источником для реконструкции исторических процессов? Чтобы реалистически оценить возможности археологии в освещении исторической ситуации, необходимо ясно представлять характер археологических древностей этого времени на Русской равнине, представлять, как проходило «узнавание» и осмысление археологических материалов IX–X вв., какие задачи ставились на разных этапах их изучения, какие новые проблемы обозначились с ростом материала и появлением новых категорий древностей. История археологического изучения ранней Руси обычно рассматривается как история накопления археологических данных, история раскопок, в которой уровень нашего знания об исторической ситуации IX–X вв. определяется главным образом объёмом материалов, которым располагает наука. В подобной оценке много справедливого. Открытие древностей IX–X вв. – это, прежде всего, выявление и раскопки памятников эпохи образования Древнерусского государства на огромных пространствах: чем больше памятников обнаружено и обследовано, чем шире площади раскопов, чем многочисленнее вещевые находки, поступающие в музейные собрания, тем полнее наши знания о первых веках русской истории. Однако полнота нашего видения исторической ситуации определяется не только количественными мерками, числом материальных памятников, оказавшихся в поле зрения археологии, но в большей степени характером этого материала, качеством научной документации, составленной по итогам раскопок, способностью учёных ставить корректные научные задачи и совершенствовать методы исследования и документирования древностей. Этот процесс протекал с резкими поворотами, связанными с переосмыслением общих вопросов становления древнерусской государственности, поисками новых подходов к анализу материалов, открытием новых категорий объектов, несущих информацию о ранней Руси, стремлением использовать археологические древности для освещения тех аспектов средневековой истории, которые ранее не вызывали интереса или считались недоступными для исследования. На разных этапах развития средневековой археологии в центре внимания оказывались разные категории древностей, их осмысление было движимо разными идеями.

Одной из первых задач, стоявших перед русской археологией в эпоху её становления, было найти материальные памятники, связанные с ранней историей Руси, составить общее представление о древностях различных этнических общностей и социальных групп, выступавших, согласно письменным источникам, главными действующими силами на исторической арене IX–X вв.

3. Исследование памятников курганной культуры.

Первоначальное знакомство с древностями эпохи образования Руси – это знакомство с курганными могильниками. Именно эта категория памятников сформировала в науке первое представление о культуре ранней Руси и о том, что могут дать вещественные памятники прошлого для освещения исторических событий, описанных в Повести временных лет. Ранние курганы изначально не были объектами специального поиска, раскопки их велись в рамках более широких научных программ по изучению средневековых древностей отдельных регионов, призванных раскрыть признаки и своеобразие славянского населения различных областей, бытовые черты летописных племён. Началом исследований можно считать широко известные раскопки «владимирских курганов», предпринятые в 1851–1854гг. А.С.Уваровым.^[3]

Научная задача этих раскопок была сформулирована как выяснение «типа восточнославянского или русского языческого погребения» различных племён. В 1872–1873гг. Д.Я.Самоквасов произвёл раскопки грандиозной курганной насыпи «Чёрная могила» (рис.5;6) и несколько меньших по размеру «Гульбища» и «Безымянного» в Чернигове, а также 11курганов с кремациями в местечке Седнев Черниговского уезда (Самоквасов, 1878б, с.185–224; 1908, с.195–204). По словам Д.Я.Самоквасова, северянская земля представила «русской археологии первые фактические указания на устройство и содержание русских могил IX и Xстолетий» (Самоквасов, 1916а, с.1). В том же 1874г. М.Ф.Кусцинский, по инициативе А.С.Уварова, проводит первые раскопки курганов в Гнёздове. Примерно в то же время были развёрнуты исследования курганов на СевероЗападе России. В 1878–1884гг. Н.Е.Бранденбург провёл большие полевые работы в Приладожье, выбрав для изучения дверазнородные группы памятников: волховские сопки и курганы X–XIIвв. на р.Паше, р.Сяси и р.Ояти с многочисленными украшениями «чудских» типов и своеобразным погребальным обрядом (Бранденбург, 1895). В 1886г. Н.Е.Бранденбург произвёл раскопки сопки у с.Михаил Архангел на Волхове, полагая, что в этой насыпи могли находиться останки князя Олега (Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.850–851). В 1886–1887гг. В.Б.Антоновичем были предприняты раскопки курганных могильников в Киевской, Волынской и Минской губерниях, впервые познакомившие археологию с восточнославянскими погребальными древностями югозападных областей (Антонович, 1893). Проведённые В.И.Сизовым в 1896 и 1899гг. раскопки в Гнёздове позволили в полной мере представить характер этого могильника и его особое место среди курганных некрополей (рис.7;8) (Сизов, 1902). Одним из наиболее заметных событий в изучении погребальных древностей ранней Руси в начале XXв. стало открытие остатков некрополя с кремациями и камерными погребениями на Старокиевской горе (Каргер, 1958, с.127–230; Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.916–936). Языческие погребения под фундаментами Десятинной церкви, мастерски исследованные и документированные Д.В.Милеевым в 1907–1914гг. (но введённые в научный оборот лишь спустя несколько десятилетий), оказались ярким археологическим свидетельством глубоких перемен культурных традиций в эпоху Владимира, связанных с принятием христианства. Эпоха курганных раскопок второй половины XIX – начала XXв. часто рассматривается как период хаотического накопления материала, не сопровождавшегося систематическим изучением древностей и постановкой серьёзных научных задач. Подобные оценки несправедливы. Авторы раскопок быстро приобрели навыки исследователей, способных «видеть» устройство курганных насыпей и особенности погребений, сформулировали методические правила раскопок, научились подробно документировать результаты полевых работ. В публикациях авторов раскопок изложены точные наблюдения о конструкции насыпей и погребальном обряде, выявлены различные формы кремации и ингумации, отмечены разнообразные детали погребального ритуала, следы которых отражены в материальных остатках, охарактеризованы типичные наборы погребального инвентаря. О стремлении к точной фиксации деталей свидетельствуют, например, зафиксированные Н.Е.Бранденбургом «следы лодки» – железные ладейные заклёпки, обнаруженные в кургане в Большой Рыбежне в Приладожье (Бранденбург, 1895, с.91), или интерпретация В.И.Сизовым находок керамики в гнёздовских курганах как свидетельств битья посуды во время «стравы» (Сизов, 1902, с.11). В погребальном предметы восточного, византийского и скандинавского происхождения. Для датирования комплексов использованы арабские и византийские монеты и привозные вещи, в том числе украшения скандинавского облика, хронология которых устанавливалась, в частности, по разработкам Й.Ворсо и О.Монтелиуса. Исследователями были аргументированно определены хронологические рамки функционирования важнейших могильников, в том числе Гнёздовского некрополя (Сизов, 1902, с.118–119) и время возведения отдельных больших курганов, таких как Чёрная Могила и Гульбище (Самоквасов, 1878б, с.209–211). С самого начала изучения курганных древностей в поле зрения археологов находились сочинения арабских авторов, содержащие сведения о погребальных обычаях славян и русов, предметом обсуждения был вопрос о соответствии этих описаний и археологических данных (Уваров, 1871, с.56, 59; Самоквасов, 1878б, с.211–212; Сизов, 1902, с.25). Публикации курганных могильников, подготовленные в 1890–1900хгг., прежде всего издания Императорской археологической комиссии, выделяющиеся безупречной научной обработкой материалов и качественным воспроизведением вещевых коллекций (рис.8), впервые познакомили широкий круг учёных с археологическими памятниками средневековой Руси и способствовали осознанию ценности их как части национального культурного наследия. Добытые археологами предметы древности стали источниками для формирования нового художественного образа русского Средневековья – точные изображения «курганных вещей» узнаваемы на картинах В.М.Васнецова и М.В.Нестерова, написанных в 1880–1890хгг. Общий облик средневековых курганных древностей на исторической территории Руси стал достаточно ясен для археологической науки уже в начале XXв. Накопленные к этому времени материалы свидетельствовали о том, что IX–X вв. – время сооружения курганов, содержавших, преимущественно, погребения по обряду трупосожжения, причём присутствие подобных курганов отмечено во многих областях и исторических точках, которые, согласно летописи, выступают как области славянского расселения и становления ранних центров государственности. Большинство исследователей было солидарно в том, что появление этих курганов связано со славянской колонизацией и отражает развитие общих для всего восточного славянства культурных традиций, признавая при этом областное разнообразие курганных древностей и присутствие в их составе различных этнокультурных элементов. Находки из курганов X в. отражали широкие масштабы торговли, в том числе восточные связи, и присутствие скандинавов среди древнерусской элиты. Совершение кремаций прекратилось не позднее начала XIв. Курганы XI в. содержат, в основном, погребения по обряду ингумации и сопровождаются в большинстве областей более скромным погребальным инвентарём. А.А.Спицын в 1899г. нарисовал картину расселения восточнославянских племён в X в. на основании распространения курганов с кремациями, отмечая при этом, что собственная материальная культура сложившегося облика у восточных славян ещё не сформировалась. Появление курганов с кремациями он относил ко второй половине IXв., полагая, что основная масса их относится к Xв., местом первоначального распространения считал Поволховье, где возводились насыпи, выделяющиеся своими размерами – «настоящие гиганты», «крепкие крутобокие насыпи» (Спицын, 1899б, с.308–309).В истории российской археологии значение курганных раскопок второй половины XIX – начала XXв. во многом определяется тем, что в ходе этих работ были открыты необычайно яркие погребальные комплексы, выделяющиеся особой пышностью обряда и особым составом погребального инвентаря, которые с полным основанием рассматриваются сейчас как эталонные памятники древнерусской элиты. Тем не менее для исследователей курганных могильников той поры вопрос о социальном облике погребённых в этих курганах, принадлежность этих памятников к особой дружинной культуре не были предметами первостепенного внимания. Нельзя сказать, что особые черты погребального обряда и инвентаря, выделяющие часть курганов как возможные погребения знати, оставались вовсе незамеченными. В.И.Сизов отмечал, что скандинавские находки придают части гнёздовского могильника «варяжскоаристократический или дружинный характер» и что «самый обряд погребения имел здесь величественный характер», указывающий на присутствие среди обитателей Гнёздова «военно торгового населения» (Сизов, 1902, с.119, 124, 125). Для Д.Я.Самоквасова Чёрная могила и другие черниговские курганы со сложным погребальным обрядом и разнообразными вещевыми находками – свидетельства того, что славяне языческой эпохи– «не полудикие племена, а сплочённые в политические союзы, образованные народы» (Самоквасов, 1878б, с.224). Однако в целом изучение курганных материалов было нацелено в большей степени на проблемы этнической истории, выяснение их «племенной принадлежности». Согласно В.И.Сизову, систематические исследования гнёздовских курганов призваны «выяснить тип восточнославянского или русского языческого погребения, предполагая, на основании летописных известий, что языческими насельниками этой местности в IX–XIвв. были именно славянекривичи...» (Сизов, 1902, с.1). По мнению Д.Я.Самоквасова, «основным вопросом по отношению к исследованным курганам является вопрос о народности их» (Самоквасов, 1878б, с.204). Составленная В.Б.Антоновичем программа исследования курганов в Киевском Полесье была ориентирована на то, чтобы «во всех точно определённых старославянских землях постараться... установить племенной тип похоронного обряда и характеристические черты быта» (Императорская археологическая комиссия..., 2009, с.837). Н.Е.Бранденбург, подводя итоги изучения волховских сопок и курганов ЮгоВосточного Приладожья, ищет ответы на вопросы об «этнологическом составе местного населения», обосновывая связь первой группы памятников со славянами, а второй – с «финской народностью» (Бранденбург, 1895, с.91–93). А.А.Спицын, рассматривая курганы как основную категорию археологических памятников, документирующую восточнославянское расселение X–XIIвв., связывал самоё появление курганного обряда, в том числе сопок и больших «дружинных» курганов, со скандинавским влиянием; по его мнению, «курганный обряд стал "государственным" после водворения на Руси норманнов как правящего класса» и распространялся с севера на юг (Спицын, 1899б, с.308–310). Для А.А.Спицына варяги – «властители и носители новых исторических задач, и представители блестящей для того времени материальной культуры» (Спицын, 1905б, с.7–8). Идею норманнского проникновения на Русь через Балтику, далее на Верхнюю Волгу и Верхний Днепр А.А.Спицын развивает и позднее, в статье «Археология в темах начальной русской истории» (Спицын, 1922), используя курганные материалы для подробной реконструкции скандинавского движения с Северо-Запада. Иные оценки были высказаны Д.Я.Самоквасовым, полагавшим, что «черниговские курганы с кострищами не принадлежат Варягам Руси», поскольку варяги были погребаемы, а не сжигаемы (Самоквасов, 1878б, с.211), и Н.Е.Бранденбургом, признававшим варяжский элемент на Волхове и в Приладожье «слабым», несмотря на присутствие отдельных скандинавских погребений, и указывавшим, что само выделение скандинавских и славянских погребений в волховских сопках представляет большую методическую сложность (Бранденбург, 1895, с.91–92).Исследование курганов продолжалось в советское время – в разные периоды с разной интенсивностью и с разными научными задачами. Начало новых раскопок в Гнёздово экспедицией МГУ в 1949г. было заявлено как продолжение дореволюционных исследований, их актуальность обосновывалась необходимостью произвести исследование с использованием более совершенных приёмов, уточнить черты погребального обряда и состав погребальных комплексов: «проконтролировать результаты старых раскопок на основе новой археологической методики» (Авдусин, 1951, с.72–81). Однако, с точки зрения нового поколения археологов, эти памятники представляют ценность не только для изучения быта, культуры и расселения летописных племён, но прежде всего как источник для изучения социальных отношений периода формирования Древнерусского государства. Резкий характер приобретает критика «норманнской теории» происхождения Руси, в контексте полемики с «норманизмом» обсуждаются вопросы об этнической принадлежности курганных погребений IX–Xвв., содержащих престижные вещи и предметы скандинавского происхождения. А.В.Арциховский в 1934г. впервые пытается рассмотреть гнёздовские и черниговские курганы как памятники, отражающие становление феодализма и классового общества, он указывает на присутствие на кострищах больших курганов Гнёздова «рабовладельцев и рабов», воинов и рабынь, отмечает принадлежность курганов, в частности насыпей, содержащих оружие, «феодальному элементу» и дружинникам. В большом кургане в Гнёздове похоронен князь или «нарочитый муж» (Арциховский, 1934, с.46). Исследователь обращает внимание на присутствие в гнёздовских и ярославских курганах оружия, отражающего дружинный характер погребений, но отвергает мнение об их норманнской атрибуции (Арциховский, 1934, с.48). Для Б.А.Рыбакова большие черниговские курганы – прежде всего, памятники, отражающие формирование новых социальных отношений, «драгоценнейший материал... по княжескому и боярскому быту», Чёрная могила и курган княжны Чёрны – княжеские курганы, Гульбище – могила боярина, Шестовицы – могильник дружинников (Рыбаков, 1949, с.22, 24, 34, 53). «Княжеские курганы Чернигова, выделяемые на основании наличия ритуальных предметов, близки северным, славянским курганам Гнёздова и Приладожья» – это курганы «черниговского князя, верховного сюзерена окружавших его боярземлевладельцев IX–Xвв.» (Рыбаков, 1949, с.52–53). Для Д.А.Авдусина, возобновившего раскопки в Гнёздове, этот могильник – «величайшая в мире гнёздовская курганная группа» (Авдусин, 1951, с.72), – дружинный некрополь (Авдусин, 1949, с.12), в составе дружины выделяется несколько социальных групп: военные вожди, рядовые дружинники и ополченцы, набиравшиеся из горожан и свободных общинников (Авдусин, 1951, с.80). Столь же очевидна для Д.А.Авдусина и дружинная принадлежность ярославских могильников, широкие раскопки которых (вскрыто более 430 насыпей) в 1959–1963гг. проводила возглавляемая М.В.Фехнер экспедиция ГИМ. Сами авторы раскопок интерпретировали ярославские курганы как кладбища сельского населения, не отрицая, впрочем, их особый характер. В предисловии к итоговой публикации А.П.Смирнов отметил связь ярославских могильников с проблемами становления Древнерусского государства и значение их для критики норманизма, «отрицательного решения вопроса о норманнской теории».

4. Изучение поселенческой и городской культуры.

С середины 1930хгг. главным объектом изучения в славянорусской археологии становятся города, раскопки которых разворачиваются спустя два десятилетия в грандиозные экспедиционные проекты. Археологическое открытие средневекового русского города, безусловно, стало одним из наиболее значительных достижений советской археологии. Научный запрос на исследование городов сформировался, с одной стороны, как потребность выяснить реальный археологический облик основных центров политической власти средневековой Руси, с которыми летопись связывает главные события национальной истории, с другой стороны, как проекция в археологию теоретических установок марксистской истории, рассматривавшей феодальный город как центр формирования новых экономических и социальных отношений и придававшей большое значение изучению средневековых производств и ремёсел, развитие которых определяло общее поступательное движение. За два десятилетия (вторая половина 1940 х – вторая половина 1960хгг.) был собран огромный археологический материал, характеризующий материальную культуру древнерусских городов и различные аспекты их развития в XI–XVвв. Наиболее яркие открытия были сделаны в Новгороде (рис.9;10). Проблема возникновения городов, зарождений городской жизни, характеристика древнейших этапов их существования с самого начала рассматривалась как одна из важнейших в общей программе этих исследований. Раскопки В.И.Равдоникаса в Старой Ладоге, открывшие на Земляном городище стратифицированные культурные напластования VIII–Xвв. с остатками деревянных построек, следами ремесленного производства и выразительным набором бытовых вещей (Равдоникас, 1949; 1959), казалось бы, давали серьёзные аргументы в пользу того, что этот период – время первоначального формирования городских поселений на местах летописных городов и обнаружения ранних культурных слоёв, следует ожидать и в других городах. Ладога стала рассматриваться как памятник, отражающий общее состояние раннегородских центров в VIII–IXвв. Черты своеобразия в материальной культуре древнейших горизонтов Земляного городища («большие дома» и т.п.) были интерпретированы В.И.Равдоникасом как свидетельства особой социальной организации общества, свойственной начальному периоду формирования городов, отражающие общую линию развития городских поселений. Как свидетельства связи летописных городов с племенными центрами, зарождение которых уходит далеко вглубь славянской истории, в те годы интерпретировались и остатки ранних культурных наслоений в других городах. Так, С.А.Тараканова, подводя первые итоги раскопок в Псковском кремле, отнесла возникновение Пскова «как собственно города» к VIIIв., рассматривая его как преемника племенного центра кривичей, существовавшего на мысу при впадении р.Псковы в Великую с середины Iтыс. (Тараканова, 1950, с.28). Однако найти археологические материалы IX–Xвв. под слоем позднейших напластований в большинстве городов, возникновение которых, по летописи, относится к раннему времени, оказалось чрезвычайно сложной задачей. В одних случаях раскопки в ключевых топографических точках городов выявили их отсутствие, в других – были зафиксированы невыразительные ранние материалы, не поддающиеся чёткой датировке. Даже в тех случаях, когда культурный слой c датирующими материалами Xв. был открыт и документирован, исследователям не удавалось обнаружить и локализовать историческое ядро города, получить материал, качество которого указывает на особый статус поселения. А.В.Арциховский, закладывая в 1932г. раскоп на Славне в Новгороде, предполагал, что Славенский холм, исходя из топографии города и показаний скандинавских саг, мог быть «местом древнейшего славянофинского поселения, ещё не носившего даже имени Новгорода», и считал необходимым проверку этой гипотезы (Арциховский, Каргер, 1933, с.62; Носов, 2007, с.28). Однако никаких ранних материалов, указывающих на существование подобного поселения, здесь найдено не было, что и побудило А.В.Арциховского спустя некоторое время перенести раскопки в другие районы города. Несколько позднее, после завершения раскопок на Ярославовом Дворище, руководитель Новгородской экспедиции достаточно уверенно заявил, что никакого значительного поселения на территории Новгорода в эту раннюю эпоху не было и что город возник лишь в Хв., откуда и его название. До этого на его месте могли быть лишь маленькие посёлки (Арциховский, 1950, с.8–9). Как следы одного из таких посёлков он рассматривал культурный слой с лепной керамикой IXв., выявленный на небольшой площади в одном из раскопов на Ярославовом Дворище. Арциховский таким образом фактически признал относительно позднее возникновение одного из крупнейших городских центров Руси, рассматривая, впрочем, Ладогу как его возможного исторического предшественника (Арциховский, 1950, с.9). Спустя два десятилетия, суммируя основные результаты работ Новгородской экспедиции, В.Л.Янин и М.Х.Алешковский констатировали, что древнейшие постройки, открытые в Новгороде за 40лет его археологического изучения, датируются серединой Xв. (953г.), поставив вопрос о достоверности летописных известий о существовании города на своём современном месте в эпоху Рюрика (Янин, Алешковский, 1971, с.34–60). М.К.Каргер, подводя итоги археологического исследования Киева, пришёл к выводу о существовании на его территории трёх самостоятельных укреплённых поселений VIII–X вв., слившихся в единый город лишь в конце Xв. При этом он отмечал, что первоначальное городище на Андреевской горе было значительно меньше «города Владимира» и что остатки этих городищ «весьма незначительны и не дают возможности с желательной полнотой реконструировать социальноэкономический облик ... прямых предшественников исторического Киева» (Каргер, 1958, с.522–524). Хотя нижняя дата древнейших строительных горизонтов, выявленных в Новгороде на сегодняшний день, не выходит за рамки 930хгг., а наслоения середины – конца Xв. присутствуют лишь на пяти раскопах (Неревский, Троицкий, Десятинный, Михайловский и раскоп в северной части Детинца), продолжение исследования влажных культурных напластований Новгорода, сохраняющих деревянные постройки и предметы из органических материалов, во многом изменило археологическое видение ранней Руси. Оно дало возможность познакомиться с той частью её материального мира, которая оставалась практически неизвестной по раскопкам курганов и поселений с сухим культурным слоем: с остатками деревянных построек, усадеб (рис.11;12), мостовых, элементами планировочных структур поселений, хозяйственными сооружениями, жертвенными комплексами, перекрытыми строительными горизонтами, хозяйственным инвентарём и бытовыми вещами, в том числе изготовленными из дерева и других органических материалов. Расширение категориального состава археологических древностей сделало более доступным для изучения хозяйственный базис, производства и ремесленные технологии, многие стороны повседневной жизни. Характер культурных отложений Новгорода, с их чёткой стратиграфией и последовательно сменяющими друг друга ярусами деревянных построек (рис.9–12), и использование дендрохронологического метода создали условия для разработки хронологической шкалы средневековых древностей, в которой были определены временные рамки бытования целого ряда «ранних типов» украшений и бытовых вещей, с которыми археология впервые познакомилась при курганных раскопках (Колчин, 1958; 1982).

Изучение древностей из ранних горизонтов Новгорода раскрыло прямую связь между материальной культурой этого времени и древнерусской культурой последующих периодов, продемонстрировало преемственность в развитии многих культурных явлений, первоначальное зарождение которых относится ко второй половине Xв. Таким образом, раскопки в городах вскрыли определённое противоречие между той картиной состояния восточнославянского общества IX–Xвв., которая была создана историками на основании письменных источников в соответствии с утвердившимися в науке представлениями о средневековом государстве как о политической организации, свойственной обществу со сложной социальной стратификацией, предполагающей наличие развитых городских центров, и реальными археологическими материалами, документирующими начальные этапы развития ряда городов, названных в летописи древнейшими. Пытаясь разрешить это противоречие, П.П.Толочко указывал, что города IXв. представляли собой небольшие поселения и объяснял неотчётливость их археологических следов малыми масштабами раскопок и плохой сохранностью ранних отложений. Скудость материальных свидетельств урбанизации IXв., по его мнению, не может служить основанием для того, чтобы поставить под сомнение сам факт существования в IXв. племенных градов или центров феодального властвования, экономической основой которых было, прежде всего, сельскохозяйственное производство (Толочко, 1989, с.34–48). Иная точка зрения была высказана А.В.Кузой, полагавшим, что в свете археологических данных период IX–Xвв. должен рассматриваться как протогородской, как время складывания предпосылок образования подлинных городов. Согласно А.В.Кузе, это период возникновения протогородских поселений, в экономике которых заметное место принадлежит специализированному ремеслу и торговле, а среди населения присутствует военнофеодальный элемент. Интерпретировать «социальное лицо» укреплённых поселений IX – начала XIв. сложно, однако, по мнению А.В.Кузы, «русский феодальный город в этот период ещё только приобретает характерные для него черты» (Куза, 1989, с.65–70, 153). Эти оценки, опубликованные уже после смерти исследователя, были впервые высказаны и стали предметом обсуждения в археологических аудиториях еще в 1970е гг.^[4]

Экспедиция Е.Н.Носова обнаружила непотревоженный культурный слой IX–Xвв. на Новгородском (Рюриковом) городище и с 1975г. приступила к планомерным раскопкам этого памятника, постепенно раскрывавшим его особый характер – высокую насыщенность культурных отложений вещевыми находками, обилие предметов, документирующих широкие и разнообразные внешние связи, в том числе многочисленные свидетельства скандинавского присутствия. На Городище были открыты влажные культурные напластования, сохраняющие дерево, пригодное для дендрохронологического датирования (древнейшая дата – 889г.), и остатки снивелированных укреплений IXв. По мере продолжения полевых работ выявился особый статус этого поселения как древнейшего раннегородского центра в Приильменье, политического центра формирующейся Новогродской земли, предшественника Новгорода. Рюриково городище стало ключевым памятником для изучения культурной ситуации и становления властных отношений в IX–Xвв. на СевероЗападе.

Более двадцати лет продолжались начатые В.В.Седовым в 1971г. раскопки Изборского (Труворова) городища (рис.13), поставившие своей целью полное исследование одного из раннегородских центров, упомянутого во вступительной части Повести временных лет. Этот масштабный проект дал возможность восстановить последовательные этапы развития поселения на площадке Труворова городища, реконструировать планировочную структуру поселения и оборонительные сооружения древнейшего периода, получить огромную вещевую коллекцию, дающую исчерпывающее представление о культуре и хозяйственных занятиях населения одного из раннегородских центров СевероЗападной Руси в VIII–XIвв.

Одно из важных наблюдений, сделанных на основе изучения вещевых коллекций, собранных в 1990х – 2000хгг. – признание значительной общности культуры селищ и раннегородских центров. Многие черты материальной культуры IX–Xвв., которые первоначально представлялись как типические особенности торговоремесленных поселений, в действительности характерны для широкого круга поселений северной части лесной полосы. Это, прежде всего, присутствие импортов, некоторых категорий мужского походного снаряжения и поясной гарнитуры, распространение в обиходе привозных вещей, в том числе предметов балтийского круга, широкое распространение вещей, изготовленных в северной кузнечной традиции, наличие на поселениях производственных комплексов, связанных с изготовлением ювелирных украшений. Разумеется, сопоставление вещевых наборов не даёт оснований «уравнять» обе группы памятников: в материалах Старой Ладоги, Рюрикова Городища и Гнёздова представлен целый ряд категорий и типов вещей (преимущественно, украшений и предметов вооружения), неизвестных на селищах, отражающий присутствие в раннегородских центрах дружинной элиты. Тем не менее знакомство с материальной культурой рядовых сельских поселений Северной Руси IX–Xвв. со всей очевидностью показывает, что торговоремесленные поселения на магистральных водных путях – не изолированные в культурном отношении центры, функционирующие в чужеродной среде, а места формирования новых культурных традиций, стремительно распространявшихся вглубь территорий, становившихся достоянием широкого круга населения. 

Заключение.

Таким образом, материальные памятники IX–Xвв., открытые археологией на территориях, находившихся, согласно летописи, в эту эпоху под властью Рюриковичей, представляют собой весьма многообразный и разнородный по своему составу массив археологических древностей, заключающих в себе информацию о разных аспектах исторической действительности. Эти объекты, концентрирующие в себе богатую историческую информацию и обладающие большой эстетической ценностью, формируют сегодня в нашем сознании образ ранней Руси, основанный на подлинных материальных свидетельствах. Они стали «вечными спутниками» не только для археологов, постоянно обращающихся к материалам этих памятников, но и для всех, кто пытается представить исторические реалии начальной Руси.

Но сегодня известно также немало несовпадений между материальными свидетельствами и текстами, труднообъяснимых нестыковок между археологическими источниками и воображаемой исторической картиной. Так, во многих областях не выявлены археологические памятники, которые могли бы претендовать на роль племенных центров IXв., в археологических материалах этого времени практически не выражены следы социальной иерархии, среди погребальных памятников IXв. невозможно идентифицировать княжеские комплексы. Осмысление противоречий и попытка их объяснения становятся одной из интригующих задач в изучении исторической ситуации этой эпохи.

По преданию, отразившемуся в «Повести временных лет» и в предшествовавшем ей летописном своде кон. 11 в., варяжское присутствие в Восточной Европе поначалу ограничивалось взиманием дани со славянских племён словен и кривичей, а также с финских племён чуди, мери и, возможно, веси. В результате восстания эти племена избавились от даннической зависимости, но начавшиеся внутренние раздоры заставили их призвать в качестве князей варягов Рюрика и его братьев, правление которых, по всей видимости, было обусловлено договором. Часть варяжской дружины Рюрика во главе с Аскольдом и Диром ушла на юг и осела в Киеве. После смерти Рюрика его родственник князь Олег захватил Киев и объединил новгородский север и киевский юг, создав, т.о., основу Древнерусского государства. Нет оснований не доверять этому преданию, но летописная хронология событий (изгнание варягов, призвание Рюрика, вокняжение в Киеве Аскольда и Дира в 852, смерть Рюрика в 879, захват Киева Олегом в 882) явно условна. Данные археологии дают возможность отнести появление скандинавского этнического компонента в финском и славянском окружении на севере Восточной Европы к периоду от сер. – 2-й пол. 8 в. (Ладога) до сер. – 2-й пол. 9 в. (Рюриково городище, Тимерёво, Сарское городище) и рубежа 9–10 вв. (Гнёздово). Местонахождение этих центров в целом совпадает с очерченным в летописи ареалом варяжской дани. В то же время первые определённо датированные достоверные сведения 1-й пол. – сер. 9 в. о народе «русь», норманнском по происхождению, связаны не с севером, а с югом Восточной Европы. Арабо-персидские географы (ал-Истахри, Ибн Хаукаль) прямо говорят о двух группах руси 9 в.: южной, киевской («Куйаба»), и северной, новгородско-словенской («Славийа»), каждая из которых имеет собственного правителя (упоминаемая в этих текстах третья группа, «Арсанийа», не поддаётся локализации). Т.о., независимые данные подтверждают рассказ древнерусской летописи о двух очагах варяжского присутствия в Восточной Европе в 9 в. (северном, с центром в Ладоге, а затем Новгороде, и южном, с центром в Киеве), но заставляют отнести появление варяжской руси на юге ко времени более раннему, чем призвание Рюрика. Однако археологические скандинавские древности 9 в. в Киеве не обнаружены, что позволяет предполагать быструю ассимиляцию первой волны пришлых варягов славянским населением на юге Руси.

Данные археологии дают достаточные основания  считать, что достаточно объективной является компромисная теория происхождения государства Русь.   Длительный процесс формирования государственности у славян проходил под влиянием множества факторов: экономических, внешнеполитических, социальных, этнических и др. Споры историков  о том «откуда есть пошла Русская земля» будут продолжаться, и новые открытия археологов будут давать новые аргументы для научных дискуссий.

Использованные источники:

Археологические памятники Древней Руси 9-10 веков / под ред. В.В. Мавродина. Л. : Изд-во ЛГУ ,1978

Археология Древней Руси: актуальные проблемы и открытия. Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Д.А.Авдусина (1918–2018)Москва, 22–24 ноября 2018 г. Изд. МГУ, МОСКВА,2018.

Кузнецов И. Н. История: Учебник для бакалавров / И. Н. Кузнецов. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К°»,2015. — 576 с.

Макаров Н.А. Археологические древности как источник знаний о ранней Руси. Русь в IX–XI веках : Археологическая панорама / Rus' in 9th - 10th centuries: archaeological panorama. - Ин-т археологии РАН ; отв. ред. Н. А. Макаров. –Москва ; Вологда : Древности Севера, 2012 – 496 с.

https://fotostrana.ru/public/post/332966/622332463/

http://www.academia.edu/8027284/Русь_в_IX-X_вв.