Курсовая работа по теме: "Личность в истории. Патриарх Никон"
материал по истории на тему

Курсовая работа

«Личность в истории.

Патриарх Никон»

Содержание

ВВЕДЕНИЕ    

    История края создавалась людьми, являлась делом рук человеческих. Если идеи правят миром, то они служат отражением персональных душ, конкретных личностей. История мордовского края XVII -- XVIII вв. была бы неполной без Никона, Аввакума, флотоводца Ушакова и многих других славных сынов земли мордовской.

    История творится людьми, каждый из нас вносит в нее свой вклад, кто-то больше, а кто-то — меньше. С расстояния веков деятельность большинства сливается воедино и за общими процессами трудно разглядеть отдельного человека.  Но есть личности,  которые оказали столь заметное влияние на развитие событий, оставили столь заметный след, что их будут помнить всегда. И часто кажется, что   эти люди так велики, что жизнь их от начала до конца должна быть связана только со столичными городами. В то же время      многие   из   них   своей   судьбой   были   связаны с провинцией, в том числе и с  нашим краем.

       В XVII столетии достижение важного значения в обществе лиц простого происхождения было редкостью. Порода и богатство ценились выше личных достоинств; одна только церковь, безразлично для всех по происхождению, открывала путь и к высшим должностям и ко всеобщему уважению.                                                                                                      
   Патриарх Никон является одной из центральных фигур в российской истории, истории Русской православной церкви. Его преобразования подняли авторитет церкви в мировом православии, сблизили восточные христианские народы. Каждая деталь его жизни и деятельности привлекала и привлекает пристальное внимание, в первую очередь это касается его рождения, происхождения, этнической принадлежности, поскольку его родина —

мордовский край.

 БИОГРАФИЯ НИКОНА

1.1 Юность

 Патриарх Никон один из самых

                                                                          крупных, могучих деятелей  

                                                           русской истории….  

                                                                                                       Н.И.Костомаров.

 В мае 1605 года в селе Вельдеманово, что неподалеку от Нижнего Новгорода, у крещеного мордвина Мины родился сын, которого нарекли Никитой. Малыш рос крепким, сообразительным, и родители уже видели в нем наследника будущего хозяина-земледельца. Однако последующие события круто изменили его судьбу. Умерла мать и отец женился во второй раз. Мачеха, у которой были свои дети, невзлюбила пасынка и колотила по малейшему поводу. Постоянно отсутствовавший Мина в свои редкие возвращения домой вступался за сына и наказывал жену. Но это только озлобляло недобрую женщину. Никита чувствовал себя под защитой лишь у старой некрещеной бабушки. Мать Мины знала множество мордовских легенд, мифов, песен и преданий. Этот богатейший родник народной мудрости стал первым источником знаний для впечатлительного мальчика, будившим его фантазию, развивавшим память, мышление, представление о добре и эле, чести и подлости, высоких и низменных чувствах.
Следующим шагом на пути духовного роста Никиты стала его встреча с русским священником из соседнего села Колычево. Умный и образованный, настоящий подвижник церкви, отец Иван, как звали священника прихожане, заметил незаурядные способности мальчика и выпросил его к себе в ученики. Мина даже был рад этому. За два года пребывания в семье Ивана Никита выучился писать и пристрастился к чтению книг, которые в те времена в России были только церковные. Знание двух языков, приобщение к мордовскому и русскому фольклору, а теперь еще и к христианской мудрости под руководством опытного наставника, значительно расширили кругозор, далеко продвинули интеллектуальное и нравственное развитие мальчика, богато одаренного от природы. Решив, что для крестьянина он достаточно поучился, Мина забрал сына домой, однако Никита почувствовал иное признание. Он хотел учиться дальше. да и жизнь с мачехой в одном доме была мало приятной. Так или иначе, осенью 1617 года двенадцатилетний мальчик тайно уходит в Макарьев-Желтоводский монастырь и, сказавшись сиротой, чтобы приняли, становится там послушником. Первым его учителем стал здесь монах по имени Арсений. Самое деятельное участие в образовании способного подростка приняли игумен монастыря Зосима. И известный впоследствии церковный деятель иеромонах Антоний.
  Прослышав о святости и учености сей обители, Макарьев монастырь собрался посетить сам царь — Михаил Федорович Романов. Это ускорило восстановительные работы, и в 1620 году все было готово к встрече. Прислуживать царской семье во время моления поручили самому развитому и красивому послушнику. Им оказался Никита. Надо думать, что вид коленопреклоненного и плачущего во время молений «государя всея Руси», перед которым трепетала огромная страна, оказал необычайно сильное впечатление на религиозного подростка. Может быть, именно тогда в нем впервые зародилась мысль, перешедшая постепенно в твердую уверенность, что власть церкви выше власти царя. Вскоре произошло еще одно событие, глубоко запавшее ему в душу. По воспоминаниям самого Никона, он и еще два послушника встретили в лесной чаще огромного колдуна, известного по всей округе знахаря, гадателя и прорицателя. « Какого ты роду? — спросил колдун по-русски, выделив его из остальных. — Я простолюдин, - ответил юноша. — Ты будешь великим государем над царством Российским, - последовало прорицание».

1.2 Отрочество

Прошло еще два года, близился срок совершеннолетия и пострижения Никиты в монахи. Однако случайно в монастырь зашел его земляк и рассказал, что эпидемия неведомой болезни, прокатившаяся по Нижегородскому уезду, не обошла и Вельдеманово; умели мачеха и ее дети, Мина болен, а бабушка при смерти. Никита возвращается домой, хоронит вскоре бабушку, а вслед за ней и отца. Он наследует крепкое хозяйство, но крестьянином не становится. Иной путь влечет его. Женившись на дочери колычевского священника Насте, двадцати лет от роду, Никита занимает место тестя. Шли годы. Постепенно слухи о высоконравственном, мудром и начитанном нижегородском священнике Никите Минове достигли Москвы. Влиятельные московские купцы уговорили его перебраться в столицу и помогли получить там приход. Так он оторвался от родной земли.
   В Москве ожидало несчастье. Один за другим умерли трое их малолетних детей. Их смерть потрясла Никиту и его жену. Они увидели в это волю провидения. Анастасия совершает обряд пострижения в одном из московских монастырей, а ее муж уходит на Белое море в Анзерский скит и там становится монахом под именем Никона. Ему было тогда тридцать лет. Казалось, лучшие годы жизни позади. Надежды, стремления — все в прошлом. Впереди лишь постепенное угасание и одинокая старость в забытом богом и людьми крае. Но и здесь, в жалкой обители кучки монахов, среди холодных камней Беломорья, бушуют страсти: корысть, зависть, стремление к должностям. Поссорившись с настоятелем скита старцем Елеааром, который усмотрел в нем соперника, Никон перебирается в Кожеозерский монастырь и поселяется отшельником на уединенном острове. Вдали от людей, в полном одиночестве, проводит он несколько лет.
    Но такова уж была судьба этого человека. Высокий, сильный, с глубоким умом и решительным характером, он всюду был на голову выше окружавших его людей — в буквальном и переносном смысле. Он возбуждал к себе любовь, либо зависть и ненависть и мало кого оставлял равнодушным, и нигде не оставался незамеченным. В 1643 году, по смерти игумена, монахи
Кожеозерского монастыря избирают его на освободившееся место. За три года Никон показал себя прекрасным управителем и организатором. Став образцом порядка и церковной дисциплины, Кожеозерский монастырь богател, возрастало и количество монахов, стремившихся туда со всего света.

1.3 Накануне патриаршества

     В 1646 году Никон отправился на представление новому царю — семнадцатилетнему Алексею Михайловичу. Его слава, как образованного церковного деятеля и опытного администратора, привлекла к нему внимание царских наставников: духовника Стефана Вонифатьева и боярина Морозова. При встрече с Алексеем Никон произвел на умного юношу самое благоприятное впечатление и был оставлен в Москве. Вскоре по царскому желанию престарелый патриарх Иосиф посвящает его в сан архимандрита Новоспасского монастыря. В этом монастыре находилась родовая усыпальница Романовых. Набожный царь часто ездил туда молиться, и многие часы посвящал беседам с Никоном. Взаимное уважение перешло в дружбу, причем царь Алексей постепенно попадал под влияние более сильного ума и характера. Пользуясь положением близкого к царю человека, Никон стал выступать в защиту несправедливо обиженных, искавших царского милосердия и управы на насильников. Привязанность и благосклонность царя позволяли ему разрешать многие проблемы, и Никона беспрестанно осаждали просители. Он приобретает славу заступника бедных и любовь простого московского люда. Его дружбы начинают искать  многие высшие церковные чины и родовитые бояре.

В беседах с царем, которые он проводил уже в Кремле, каждую пятницу Никон излагает тому свою программу преобразований, направленных на создание сильной централизованной церкви, более соответствующей единому самодержавному государству, чем прежняя, оставшаяся еще от времен феодальной раздробленности и смуты, с ее разночтенными обрядами, местными интересами и слабой организацией. Стремление к подобной централизации проявляли и прежние цари и патриархи. Подготовительную работу вел Стефан Вонифатьев. Однако только сейчас становилось ясным, что появился человек, способный практически решить эту сложную задачу. Центральным направлением предполагаемой церковной реформы являлось
введение единообразия богослужения по образцам греческих книг. Кроме
авторитета греческих священнослужителей, от которых и пошла христианская вера на Руси, здесь не последнюю роль играли и политические мотивы. Алексей Михайлович считал себя законным наследником греческих (византийских) императоров и земель всех православных народов. Лозунг «Москва—третий Рим» вполне серьезно понимался и Никоном. Поэтому полное единообразие русской церкви с греческой и другими православными церквями, так сказать, идеологически подготавливало их будущее политическое объединение под властью русской церкви и русского царя. Друзья становятся соратниками в достижении общей цели.

   В 1648 году, по смерти новгородского митрополита Афанасия, Никон занимает его место. Полученный им сан считался вторым по значению в русской церковной иерархии. Кроме того, царь дал своему «собинному другу» право контроля и над мирским управлением. С этого времени Никон выступает не только церковным, но и крупным светским деятелем, поборником сильной центральной власти. Он принимает активное участие в редакции Соборного уложения 1649 года свода законов, регламентировавших жизнь страны на целые десятилетия. Без одобрения Никона царь не издает ни одного важнейшего указа. Свои государственные способности будущий патриарх продемонстрировал во время новгородского бунта. В 1650 неурожайном году в новгородской земле начался сбор хлеба и денег для выполнения договорных обязательств со шведами. Это вызвало восстание голодного новгородского люда. Никон решительно взялся за усмирение. Прежде всего, он организовал бесплатное кормление голодающих и укрыл у себя воеводу с чиновниками. Затем поименно проклял всех руководителей восстания, за что был нещадно избит разъяренной толпой. Он простил бивших лично его и не выдал и в руки прибывшим в Новгород карателям, что в немалой степени способствовало успокоению народа. Узнай об этом, Алексей Михайлович еще более укрепился во мнении о чуть ли не святости Никона.
   В Новгороде митрополит в соответствии с программой реформ стал вводить изменения в церковные обряды. Прекрасный оратор, он впервые ввел в русское богослужение проповедь, что усилило живое общение между священником и его паствой. Учитывая силу эмоционального воздействия музыки, Никон преобразовал хор, «на славу прибрав клиросы предивными певчими и гласы преизбранными ». Хор и его репертуар настолько поразили царя, что он тотчас велел занести такое же пение в придворной церкви. Митрополит принимается за исправление церковных книг по греческим образцам, устраивает для массового печатания типографию в новгородском Хутынском монастыре. Попутно строит богадельни для одиноких инвалидов и стариков. Его влияние среди высших руководителей православной церкви продолжается возрастать. «Вместе с тем,—пишет историк Н. И. Костомаров,— он совершал иного рода подвиги, такие, которые тогда уже навлекли на него врагов: по царскому приказанию он посещал тюрьмы, расспрашивал обчиненных, принимал жалобы, доносил царю, вмешивался и управление, давал советы, и царь всегда слушал его. В письмах своих к Никону царь величал его «великим солнцем сияющим», «наставником душ и телес», «избранным крепко стоятельным пастырем», «милостивым, кротким, милосердным», «возлюбленником своим и содружебником». Царь поверял ему тайное свое мнение о том или другом боярине. От этого уже тогда в Москве бояре не терпели Никона, как царского о временщика, и некоторые говорили, что лучше им погибать в Новой Земле за Сибирью, чем быть с новгородским митрополитом. Не любили его подначальные духовные за чрезмерную строгость и взыскательность...». Однако подобные мелочи пока не сказывались на положении Никона.    

         В апреле 1652 года скончался пятый русский патриарх Иосиф. Высшие церковные деятели выдвинули на этот пост двух кандидатов — Никона и иеромонаха Антония. Жребий паз на Антония, но тот, видима, в угоду царю отказался от патриаршества.Долго отказывался и Никон. Наконец 22 июля в Успенском соборе царь Алексей Михайлович, окруженный боярами и бесчисленным народом, стал кланяться Никону в ноги и со слезами умолял принять патриарший сан. «Будут ли меня почитать, как архипастыря и отца верховнейшаго, и дадут ли мне устроить церковь?»— спросил Никон. Царь, а за ним власти духовные бояре поклялись в этом». 25 июля Никон был провозглашен патриархом.

2.Реформы Никона

       Его деятельность на этом посту началась с изучения патриарших и монастырских архивов. Со всей Руси в Москве собиралась книжная мудрость. Лучшие книги тиражировали в типографии построенного им Иверского монастыря и рассылались в комплектуемые при монастырях обширные библиотеки. С территории бывшей Византийской империи было привезено около пятисот древних рукописей, в числе которых находились труды античных классиков: Гомера, Гесиода, Эсхила, Фукидида, Плутарха, Демосфена и других. Кроме Иверского. Никон построил на свои средства Воскресенский (Ново-Иерусалимский) и Крестный монастыри, где организовал перевод на русский язык польско-литовских хроник и других западных книг. В Москве собирались не только книжные богатства, но и лучшие ученые. Из Киева Никон пригласил Епифания Славинецкого с учениками, освободил из заточения в Соловецком монастыре Арсения Грека, покровительствовал многим другим. Он открыл в Москве греко-латинскую школу, которую некоторые историки склонны считать началом систематического образования в России, может быть, даже высшего.

Первым и важнейшим делом патриаршества Никона было исправление богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению было положено еще при патриархе Иосифе, и тогда же обозначились те два правила, которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.

Богослужебные книги исправлялись у нас при всех патриархах, когда готовились к печати. Но правились только по славянским "добрым переводам", или спискам. Также, как и "добрые" славянские списки, даже самые древние, не чужды были погрешностей и немало различались между собой в некоторых моментах, поэтому, совершенно естественно, что и в печатных книгах, появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и различия, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха Иосифа у нас, наконец, ясно осознана была мысль, что исправлять церковные книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно сверять также и с греческими текстами. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с просьбой прислать в Москву "ученых мужей", знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать. Эти ученые люди успели еще при жизни патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже кончавшуюся печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали свои исправления в конце книги, чтобы всю ее не перепечатывать. Это была первая напечатанная в Москве церковная книга, исправленная не только по славянским спискам, но и по греческому тексту; и в этом выразился первый принцип, которого потом придерживался Никон - исправлять богослужебные книги одновременно по "добрым" славянским спискам и по греческому тексту.

В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее бесчиние, происходившее от многоголосия и от хорового пения. Службы совершались сразу многими голосами: один читал, другой в то же время пел, третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и совершенно различное. А при хоровом пении слова растягивались до бессмыслия, с переменой ударений, заменой полугласных букв на гласные, прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали даже некоторые из светских людей, таких как Федор Ртищев, и два самых авторитетных московских протоиерея: казанский - Неронов и благовещенский - Вонифатьев (царский духовник). К ним присоединились Новгородский митрополит Никон и сам царь. А патриарх Иосиф посоветовался с Цареградским патриархом Парфением и другими греческими иерархами и решил, что "подобает ли в службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие". Иосиф с Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно. В этом выразился второй принцип, которого также постоянно придерживался Никон: во всех случаях недоразумений при исправлении церковной обрядности просить совета и решения Восточных первосвятителей.

Появились новые обстоятельства, которые вынудили не только не прекращать, а напротив, с еще большей энергией продолжать начатое дело исправления церковных книг и обрядов. При царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, прибывали в Москву греческие иерархи и другие духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго. Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать в нашей Церкви некоторые расхождения с чинами и обрядами Греческой Церкви и некоторые "новшества", каким особенно казалось им употребление двуперстия для крестного знамения. Это новшество, несмотря на решение Стоглавого Собора, слабо проникало в народ, который издревле от предков привык креститься тремя пальцами. Но при патриархе Иосифе, будучи внесено в некоторые учительные и богослужебные книги, стало распространяться, утверждаться и наиболее бросаться в глаза восточным единоверцам. Гостил так же в Москве Иерусалимский патриарх Паисий. Он тоже заметил новшества в русской церковности и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отправили с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Арсений, возвратившись в Москву, привез с собой "Статейный список", в котором подробно изложил свой жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых других церковных предметах, которыми русские отличались тогда от греков, а также привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне монахи всех греческих монастырей, собравшись на соборе признали двуперстие ересью, сожгли московские книги, в которых было напечатано о нем, как книги еретические, и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги.

Все это должно было еще больше встревожить царя и церковные власти в Москве и показать им, до чего могут довести те обрядовые разночтения, которые находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл в Москву Назаретский митрополит Гавриил, привезя с собой письма от Иерусалимского патриарха Паисия к царю и к патриарху Иосифу. И этот митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества. Что же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столь могущественный еще при патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли он быть спокоен и не отреагировать на порицания греков?

Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как рассказывается в предисловии изданного им Служебника, "упразднися от всех и вложися в труд, еже бы Святое Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу, со многим трудом многи дни в разсмотрении положи". В "книгохранильнице" он нашел подлинную уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную патриархами Иеремией Цареградским и Иовом Московским и многими другими святителями, русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту, или книгу, об утверждении патриаршества в России, подписанную и присланную в 1593 г. всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов. В последней грамоте он прочел, что Московский патриарх есть брат всех прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же привлекли к себе внимание Никона следующие слова: "Так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бываютпричиною церковного смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия". Прочитав всю эту грамоту, Никон “впал в великий страх”, не допущено ли в России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный греческими буквами на саккосе, который за 250 лет перед тем, был принесен в Москву митрополитом Фотием и сравнил с этим Символом славянский, как он изложен был в новых московских печатных книгах. Таким образом, он убедился, что в славянском Символе есть разногласия с древним греческим. Затем точно так же рассмотрел святую литургию, т.е. Служебник, и нашел, что одно в нем прибавлено, другое отнято или изменено, а после Служебника нашел и в других книгах многие несходства. После этого, стремясь быть во всем согласным с Восточными патриархами и истреблять всякие нововведения, которые могут вести к разногласиям в Церкви, смутам и разделению, и убедившись лично, что такие нововведения у нас действительно есть в печатных церковных книгах и даже в самом Символе веры, Никон решился приступить к исправлению наших богослужебных книг и церковных обрядов.

Первая попытка в этом роде была сделана Никоном спустя около семи месяцев после вступления его на патриаршую кафедру и касалась только двух новшеств. Но при первой же попытке обнаружились и ярые противники Никона и начатого им дела. Перед наступлением Великого поста в 1653 г. Никон разослал по всем московским церквям следующую "Память": "По преданию св. апостол и св. отец не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились". В таком сжатом виде передает "Память" протопоп Аввакум, но относительно поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, как считает митрополит Макарий указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в церкви, а лишь на то, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной молитвы святого Ефрема Сирина православные не клали одних земных многочисленных (около 17) поклонов, как делалось у нас тогда, а клали поклоны поясные, только кроме четырех земных. "Память" эта прислана была и в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. "Мы же, - рассказывает Аввакум, - задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь (т.е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудове, седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: "Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати". Он же, плача, сказал Коломенскому епископу Павлу… потом Даниилу, костромскому протопопу, таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. "Он же не вем, где скрыл их, мнится, Никону отдал". Вот кто явились противниками Никона и как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу? Неужели одна привязанность к тем двум обрядам, или обычаям, которые хотел изменить Никон? Протопопы казанский Неронов и благовещенский Вонифатьев были при патриархе Иосифе самыми авторитетными людьми в московском духовенстве, сильными перед патриархом и царем, и под их покровительство стекались и другие, преимущественно иногородние, протопопы, каковы были: Аввакум юрьевский, Даниил костромской, Логгин муромский, составлявшие вокруг них "братию". В числе своих близких друзей временщики-протопопы считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже Новгородским митрополитом. Но когда патриарх Иосиф скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием в Москве, строили козни, чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву узнал о кознях и как только сделался патриархом, то не стал, по выражению протопопа Аввакума в его автобиографии, "пускать к себе бывших друзей своих и в крестовую". Такого унижения и оскорбления Неронов со своими приближенными не в силах были перенести и ждали только случая отомстить Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал "Память" духовенству - они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее еретической, и подали свою рукопись государю, рассчитывая уязвить Никона и навредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, но только еще больше разозлился на своих бывших друзей. И началась борьба преимущественно из личных побуждений, которая уже в самом начале приняла с обеих сторон самый резкий характер. Но стоит заметить, что Никон в этот раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их не преследовал.

Никон ввел еще некоторые изменения: в старых книгах всегда писалось и выговаривалось имя Спасителя "Исус", в новых книгах это имя было переделано на "Иисус"; в старых книгах установлено во время крещения, венчания и освящения храма делать обхождение по солнцу в знак того, что мы идем за Солнцем-Христом. В новых книгах введено обхождение против солнца; в старых книгах, в Символе Веры (8 член), читается: "И в Духа Святаго Господа Истиннаго и Животворящаго", после же исправлений слово "Истиннаго было исключено"; вместо двойной аллилуйи была введена тройная; божественную литургию в Древней Руси совершали на семи просфорах; новые "справщики" ввели пятипросфорие, т.е. две просфоры исключили; и некоторые другие.

Между тем, 16 апреля (1653) в Москву прибыл еще один из высших святителей Востока, бывший Константинопольский патриарх Афанасий. Для нас этот визит интересен тем, что и он, подобно другим Восточным первосвятителям, приходившим к нам прежде, "зазирал" патриарху Никону "в неисправлении Божественного Писания и прочих церковных винах" и тем вновь побуждал его к исправлению наших церковных книг и обрядов. Кроме того, Афанасий во время своего пребывания в Москве написал для Никона сочинение под названием "Чин архиерейского совершения литургии на Востоке", чтобы Никон ясно мог видеть, какие отступления от того чина допущены в России.

3. Начало раскола. Основные противники Никона

Мы видим, как вопрос об исправлении церковных книг постепенно выдвигался вперед по мере того, как в Москве утверждалось единоначалие - церковное и гражданское. С начала XVII в. то приступали к исправлению книг, то оставляли его; то торжествовало единоначалие с его объединительными формами, то брали верх местные элементы и предания старины. Борьба эта велась судорожно, толчками, кризисами. Отбирали и жгли книги, изданные несколько лет назад. Преследуются как неправильные и еретические книги, вышедшие лишь недавно в большом количестве экземпляров и распространенные в народной массе, с разрешения высшей духовной власти. Но если, например, Филарет сжигает требник, изданный до него, и Никон преследует книги, изданные при Иосифе; если собор 1667 г. постановляет, что "стоглавый собор не в собор и клятва не в клятву" - то этим дело еще не заканчивается. Никон сам себе противоречит: он объявляет еретической кормчую книгу, изданную им же самим. Народ уже не знал, чему верить, что признавать за непогрешимое. Авторитеты падали низвергаемые другими авторитетами и даже заносили руку на самих себя.

При таких обстоятельствах не мог не возникнуть религиозный раздор. Усилению церковного раздора также содействовали колебания в высших кругах духовной и светской сферы. (Противоречивость действий в отношении Никона и Аввакума). Раскол, как плод религиозного раздора, начинается в высших сферах, а затем спускается в низшие. В это время его последователи борются, преимущественно, по выражению протопопа Аввакума, с "любоначалием", происходящим, главным образом, от высшей духовной власти при Никоне.

Патриарх Иосиф крестился двумя пальцами. Так крестился в начале и Никон, так крестились массы русского населения, так креститься было положено Стоглавым Собором. Были изданные постановления этого собора действительно утверждены им, или нет - в массе населения эти постановления все равно принимались как соборные. С митрополита Даниила в русском духовенстве было много защитников двуперстного знамения. В этом русское духовенство отличалось от греческого, так как греческая церковь признавала лишь трехперстное знамение и видела в двуперстном отступление русской церкви. Иерусалимский патриарх Паисий Афонские монахи, Митрополит Назаретский и патриарх Константинопольский - все они проклинали двуперстное знамение. При Алексее Михайловиче влияние греческого духовенства на Москву, через южную Россию и Киев, становилось ощутимым. В 1648 г. Ртищевым было основано около Москвы ученое общество для перевода и издания церковных книг. Основанием исправления должны были служить греческие книги. Отступления русской церкви, очевидно, должны быть отменены, если за норму принимался греческий текст. Но эти отступления укоренились временем, и вступать в борьбу с ними было нелегко.

Не всякий представитель высшей духовной власти мог приступить к выполнению этого дела. Патриарх Иосиф был кроток и опасался, что его отставят, но его преемник Никон был другим человеком. Сначала он крестился двумя пальцами, но когда греческий иерарх указал ему, что это неверно, он начал креститься тремя. Начав исправление с себя, он не отступил и перед исправлением других. Двухперстное знамение и двойная аллилуйя. Четырехконечный крест вытесняет восьмиконечный крест, вместо семи просфор вводится служение на пяти. Никон также вводит изменения во второстепенных подробностях: поклоны в землю запрещены - вместо них предписаны только поясничные. Все эти исправления многих озадачивают, и возникает раздражение против Никона. Главными его врагами становятся священники Иван Неронов, Аввакум, Лазарь и Никита. Эти люди были начитанными и образованнейшими из духовенства того времени.

Первой типической личностью выступает протопоп Аввакум. Это был человек железной воли и непреклонного, неуступчивого характера, фанатик в преследовании своих целей и защите своих убеждений. Он ломает маски и бубны пришедших в его приход музыкантов с медведями, так как считает такое скоморошничество грехом. Он наотрез отказывается благословить сына боярина с выбритой бородой, так как выбритая борода, по выражению Аввакума - "блудоносный образ". В Тобольске Аввакум с местным архиереем велели кинуть тело сына боярина Петра Бекова на улицу собакам. Во всех этих поступках виден человек, не отступающий ни перед чем, если его задели за живое. Явное расположение женской половины царского семейства, сочувствие бояр, большинство которых было враждебно Никону, и нерешительный характер Алексея Михайловича - все это содействовало тому, что личный враг Никона - Аввакум приобрел большой вес и стал предводителем большой партии старообрядцев. Сподвижники Аввакума были подстать ему: Логгин, когда его расстригали из священников, плевал через порог в алтарь на Никона, Неронов останавливал службу в Успенском соборе, когда пели тройную аллилуйю и запрещал петь ее.

Первое открытое столкновение Никона с его противниками произошло, прежде всего, с протопопом Нероновым. Столкновение это довольно подробно описал сам Неронов в своей "Росписи", которую и послал царю Алексею Михайловичу, и несколько короче в своей челобитной, которую подал впоследствии патриархам. В июле 1653 г. Никон созвал в своей крестовой Собор, на который приглашен был и протопоп Неронов, и слушал на Соборе отписку муромского воеводы на протопопа муромского Логгина, будто тот похулил образ Спасителя, Пресвятой Богородицы и всех святых. Никон, выслушав Логгина и "не испытав истины, по отписке того воеводы осудил Логгина в мучение злому приставу, мстя себе прежде бывшее обличение от того Логгина протопопа в его Никонове небрежном, и высокоумном, и гордом житии. Неронов сначала заступился за одного из своих сторонников, муромского протопопа Логгина, еще прежде дерзко укорявшего Никона в гордости, и упрекнул Никона в жестокости. Потом донес царю на Никона, будто бы сказавшего о царе неприличные слова. А потом резко укорял Никона, что он верит одним только клеветникам без всякого расследования; что прежде он был другом Вонифатьева и его друзей, советовался с ними во всем, а теперь сделался врагом Вонифатьева, везде "поносит" его, а друзей его, протопопов и попов, разоряет, мучит, на их места ставит других, избрал себе новых советников, которых прежде называл врагами Божиими; что прежде из страха подписал Уложение, а теперь порицает его; что, наконец, лжет на него, Неронова, и сам настроил на него клеветника. И среди всех этих укоров Никону нет ни слова против исправления им церковных обрядов, которое уже начиналось тогда; не видно и тени какой-либо привязанности к старым обрядам, на которые будто бы посягнул Никон. Во всем видна одна лишь личная вражда, ненависть, озлобление Неронова и его друзей против Никона за то, что он изменил им, лишил их прежней власти, стал их врагом, преследует их. Этой-то ненавистью более всего руководились они и впоследствии, когда начали ратовать будто бы за старые обряды. Озлобление Неронова не имело границ, и он совершенно забылся, когда позволил себе на Соборе дерзко порицать и позорить в глаза своего патриарха, а в конце похулить и весь Собор. Неудивительно, что святой Собор на основании 55-го правила святых апостолов, которое гласит: "Аще кто из клира досадит епископу, да будет низвержен", определил послать протопопа Неронова на смирение в монастырь.

Когда Неронов подвергся опале, его друзья, составлявшие вокруг него "братию", продолжали ходатайствовать за него перед государем. Протопопы Аввакум и Даниил костромской написали челобитную и отнесли к царскому духовнику Стефану. Но осторожный Стефан уже начал отделяться от своих друзей, затеявших неравную борьбу с могущественным патриархом, и, по выражению Аввакума, "всяко ослабел", и челобитной "государю не снес". "Братия", впрочем, нашла другой путь к государю и подала ему свою челобитную, а государь передал ее патриарху. Тем временем, Аввакум отправился провожать Неронова в ссылку на Каменный остров. А когда вернулся, казанские священники не дали ему читать вместо протопопа Неронова поучение к народу из толкового Евангелия и сказали: "ты протопоп в Юрьевце, а не наш, и патриарший архидиакон велел нам самим читать поучения к народу". Аввакум очень огорчился и не стал ходить в Казанскую церковь, а "завел свое всенощное" в сушиле, находившемся на дворе протопопа Неронова, переманил к себе несколько прихожан Казанской церкви, а чрез них призывал и других от церкви в сушило, говоря: "В некоторое время и конюшня-де иные церкви лучше". Казанские священники донесли об этом патриарху Никону. Поступок Аввакума был очень важен и противен канонам Церкви: он самовольно устроил особую молельню, самовольно отделялся сам и отделял других от Церкви в самочинное сборище. По приказу патриарха Борис Нелединский со стрельцами осадили молельню и схватили самого Аввакума, богомольцев и челобитчиков (писавших и подписавших челобитную о Неронове), так что всех взятых было больше 40 человек. Аввакум был отвезен на телеге в Андроньев монастырь, а "братью", т.е. взятых богомольцев и челобитчиков, отослали в тюрьму и держали в ней целую неделю. Затем царь пригласил их к себе, прочитал им церковные правила, которые они нарушили своим самочинным сборищем, и всех предал анафеме (проклял) и отлучил от Церкви.

Протопопа Неронова известили в его заточении, какая судьба постигла его ближайших друзей протопопов. И он написал к государю ходатайственное письмо об этих "заточенных, и поруганных, и изгнанных", утверждая, что они осуждены мирским судом, а не по правилам Церкви, что они много лет служили и сам Никон на них не жаловался, а теперь они оболганы и Никон поверил клевете на них. Затем Неронов уверял, что не собственные страдания побудили его обратиться к государю, а страх, "как бы благочестие не было в поругании и гнев Божий не излился на Россию, и умолял царя утишить бурю, смущающую Церковь, прекратить брань, губящую сынов Церкви". Духовник царя Стефан, конечно по его поручению, два раза писал к своему бывшему другу, казанскому протопопу, и убеждал его смириться, быть в послушании патриарху, примириться с ним и извещал, что Никон ожидает от него и его друзей истинного покаяния и готов простить их. Но неукротимый Неронов с укорами отвечал Вонифатьеву: "Зачем ты оскорбил меня?. Я не могу принять твоего совета: мы ни в чем не согрешили пред отцом твоим Никоном патриархом.". Неронов отправил обширное послание и к царю Алексею Михайловичу. Здесь прежде всего умолял о тех же "заточенных, поруганных, изгнанных без всякой правды" своих друзьях, осужденных будто бы мирским судом, а не по правилам Церкви, и напоминал царю о временах антихриста, когда Христовы рабы гонимы будут, носящие на себе знамение Небесного Царя. Потом указывал на известную "Память", или указ, Никона, содержавший два его распоряжения относительно поклонов в святую Четыредесятницу и относительно троеперстия для крестного знамения. Первое распоряжение называл прямо "ересью непоклонническою". Против второго распоряжения Никона защищал двуперстие для крестного знамения и ссылался на Мелетия Антиохийского, Феодорита, Максима Грека. Далее уверял, что ничем не согрешил "пред мнимым владыкою" (т.е. Никоном) и что говорил к нему одну истину, вступившись за честь царского величества, им ругаемую и ни во что поставляемую, да и за своих страждущих братьев, и молил царя созвать Собор, на котором бы присутствовали не одни архиереи, но и другие духовные лица и добродетельные миряне всякого чина. Под конец послания он писал: "От патриарха, государь, разрешения не ищу, потому что он осудил меня не по правилам св. апостолов и св. отцов, но своей ради страсти; я сказал ему правду, а он за то возненавидел меня, и не меня только, но всю братию - рабов Христовых". Прочитав это послание, царь дал приказ, чтобы Неронов впредь к нему не писал. И Вонифатьев, передавая этот приказ Неронову, извещал его так же, что царь удивляется его упрямству и ни царь, ни царица не одобряют его, что "царь государь положил свою душу и всю Русию на патриархову душу" и за патриархом ничего худого не видал, что относительно поклонов царь согласуется с государем патриархом и с властями, а крестное знамение будет, как было издревле. Но Неронов остался непреклонен и отвечал Вонифатьеву:". Не вменяй в упрямство, что я не прошу у патриарха прощения: я не признаю себя согрешившим пред ним." и пр.

На соборе 1654 года, созванном по вопросу о книжном исправлении, епископ Павел Коломенский заявил Никону: "Мы новой веры не примем". Надо заметить, что епископ Павел не в первый раз выражал свое противоречие Никону. Еще в предшествующем году, когда перед наступлением Великого поста Никоном была издана "Память" относительно земных поклонов, Павел находился в числе лиц, которые вместе с протопопом Нероновым восстали против этой "Памяти", написали на нее возражения и подали государю. Никон разразился над несчастным епископом страшной карой: низверг его с кафедры, снял с него мантию, предал его тяжкому телесному наказанию и сослал в заточение. Вследствие этого Павел сошел с ума, и никто не видел, как он погиб; но ходили слухи, что он был тайно убит по приказу Никона. Сам ли Никон единолично и без суда низверг епископа Павла, как говорили обвинители Никона на Соборе 1666 г., или низвержение Павла совершено было соборно, по правилам, как утверждал Никон на том же Соборе, указывая на то, что дело о низвержении Павла есть на патриаршем дворе, во всяком случае, таким жестоким наказанием епископа Никон крайне повредил и себе и делу, за которое ратовал, потому что еще более ожесточил против себя своих противников и возбудил к ним сочувствие в народе.

Каковы были расколоучители, таковы и многие из их последователей. Когда в Ниловой пустыне стали служить на пяти просфорах по новому положению, разразился скандал: пономарь ударил священника кадилом в голову, и последовала общая схватка в церкви. Сильнее всего никоновским постановлениям противились на южных и северных окраинах России. Бунт Стеньки Разина находится в одинаковой исторической связи как с окончательным закрепощением крестьянства (Уложением 1649 г.), так и с церковными реформами Никона. В Соловецком монастыре сопротивления церковным реформам превратились в открытое восстание. Соловецкие монахи отказывались принять новопечатные книги. Основание у них было то же, что и у прочих раскольников: "Если мы раскольники - писал Аввакум к царю Алексею Михайловичу, - так святые отцы, и цари, и патриархи тоже были раскольники". Словом, раскольники считали, что если прежде молились по "худым" книгам, но молились и спасались, то отчего не остаться при старом? В Соловецком монастыре вспыхнуло восстание против правительства, монахи побросали книги в море и сожгли доски от них. Царские воеводы 8 лет осаждали монастырь. Даже архимандрит Никанор наводил подзорную трубу на осаждавших и указывал куда стрелять. Историк этой десятилетней осады, один из главных последователей раскола - Семен Денисов, сравнивает ее с троянской войной.

Сначала в Москве мало знали о раскольниках и называли их капитонами (от черного священника Капитона, распространявшего раскол), но вскоре увидели, что Капитон был лишь одним из многих, что раскол проник повсюду.

Раскольники, гонимые Никоном, проклиная, прозвали его антихристом. Находили подтверждение этому в Апокалипсисе. Толковали, что число антихриста - 666, и так как приближался 1666 г., то вера в пришествие антихриста усилилась. Расколоучители пускали слух. Что Никон богохульник, что у него на внутренней подошве одной туфли вышит образ Богоматери, а на другой - восьмиконечный крест. Постановления Никона, что апостолам не нужно молиться на коленях, а достаточно кланяться в пояс; что юродивые не что иное, как бешеные и их не следует писать на иконах - подтверждали в глазах народа эти слухи. В 1666-м и последующих за ним годах напряжение суеверных ожиданий Апокалипсиса достигло крайней степени. В ночь перед масленицей и перед троицыным днем (на эти дни ожидали (по преданию) страшного суда) в нижегородском Поволжье, надев рубахи, саваны и, ложась в долбленые гробы, пели заупокойные молитвы. Некоторые даже сами себя отпевали.

Когда раскол оказал силовое противодействие, в Москве начали понимать возможность последствий распри, имевшей сначала исключительно религиозный характер. Вскоре сопротивление обнаружилось и в Москве. Начинаются стрелецкие бунты в защиту соловецких монахов, следовательно за дело сподвижников Разина. Старые книги - лозунг партии, объявившей себя против как церковных, так и гражданских реформ. Сопротивление гражданским реформам становится сущностью раскола и только прикрывается разногласием по церковным вопросам, чтобы объединить более многочисленную массу, относившуюся враждебно к крутому повороту от старины к новым порядкам.

Противники Никона называли себя последователями старой веры и видели раскольников не в себе, а тех, кто, по их мнению, уклонялся от древнего православия. Напрасно им доказывали, что ничего не изобреталось, все, что вводились, было старым, бывшим прежде, что исправляли книги, тщательно сверяя, по 500 афонским спискам, по 200 греческим и из других мест, и всем тем, которым могли предоставить 39 монастырских библиотек в России. Старообрядцы считали, что Никон хотел исправить книги кое-как, только бы все было по-новому, что в его изменениях больше принимали участие произвол и "любоначалие", чем желание исправить. При таком взгляде на вещи, совершенно второстепенным вопросом стал: точно ли Никон сделал нововведения, и не сделали ли их те, кто допустил отступления от греческих обрядов в эпоху, предшествовавшую расколу? Вопрос о юридическом праве здесь был посторонним.

Раскольники называли исправления "новшествами". "Новшества", шедшие с греческого востока, они признавали неверными, потому что где ж было существовать чистым и неискаженным церковным преданиям - говорили они - на земле, подвластной туркам?"Новшества" с латинского запада были противны им по исконной вражде к католицизму, и четырехконечный крест уже потому был ими не принят, что он был "латинским крыжем".

Итак, раскол стоит за старину, но старину недавнюю, свою. Что было столетия назад, до того, ему нет дела.

 4.  Царь и Никон

  Жажда деятельности этою человека была поистине беспредельной. Титул Великого государя он понимал в прямом смысле, как дающий право на управление страной. Еще будучи новгородским митрополитом, Никон, активно вмешивался в государственные дела. Став патриархом, он начинает направлять внутреннюю, а затем и внешнюю политику правительства. Уже на семнадцатый день своего патриаршества он добивается указа, запрещавшего продажу водки по праздникам и некоторым постным дням. Еще через четыре недели появляется указ о закрытии кабаков в вотчинах и поместьях, которые держали ростовщики. Четвертого октября всех иностранцев в Москве перевели в отдельную слободу на берег Яузы, запретили им одеваться в русское платье и заводить русскую прислугу. Если уж до таких мелочей у патриарха доходили руки, тем более ни одно важное решение не проходит без одобрения Никона. Под его прямым влиянием была начата война с Польшей, закончившаяся присоединением православной Украины. На это указал сам царь, когда 23 октября 1653 года заявил, что он, «посоветовавшись с отцом, с великим государем, святейшим Никоном патриархом, решил идти войною на недруга — польского короля». Накануне отъезда воевод к армии Никон служил для них в Успенском соборе особый молебен, воодушевляя их на предстоящий ратный подвиг. Когда отправлявшиеся на войну войска проходили Кремлем, Никон благословлял их, напоминая о «православных братьях украинцах, томящихся под гнетом католической Польши». По мнению историка С. М. Соловьева,
Богдан Хмельницкий «смотрел на Никона, как на главное лицо, воодушевившее царя на борьбу с поляками, как на своего личного сторонника и заступника». Патриарх не ограничивался лишь нравственным воздействием на царя, бояр и войско. По его распоряжениям со всех монастырских земель собирали хлеб, лошадей и подводы для отправки в действующую армию, создавались мануфактуры для изготовления холодного и огнестрельного оружия. На свои средства он укомплектовал целую армию и 10 000 человек и двинул ее на помощь сражающемуся войску. Он даже разрабатывал планы военных операций, в частности, наступления на Стокгольм. Призывал царя двигаться на Вильно и далее на Варшаву. Под его влиянием были начаты боевые действия против Швеции за выход к Балтийскому морю. Многие дела и замыслы патриарха впоследствии были продолжены и реализованы Петром 1. Поэтому ряд виднейших историков, в частности А. П. Щапов, В. С. Иконников и другие, видели в Никоне прямого предшественника Петра Великого.
«Так Никон достиг самым блестящим образом своей ближайшей цели. Он сделался не только самостоятельным, независимым от светской власти церковным правителем, но рядом с царем, вторым великим государем, имевшим прямое влияние на весь ход дел государственных, которые от него зависели почти столько же, сколько и от первого действительного государя, так как последний во всем полагался на своего «собинного друга», на все смотрел его глазами, подчинялся его авторитету и водительству».

       В 1654—1658 годах царь постоянно находился при войске, бывая в Москве лишь наездом. В введение патриарха он передал заботу о своей семье и управление всей страной. И на этом поприще Никон действовал самым успешным образом. Он лично ежедневно выслушивал доклады бояр и думных дьяков руководителей важнейших приказов, тогдашних органов исполнительной власти. Отдавал распоряжения и контролировал их выполнение. Его всеобъемлющая память впитывала информацию со всей огромной страны, великолепный интеллект находил сотни решений многочисленных проблем, а твердая воля доводила до конца их реализацию. Организованный им крепкий тыл в немалой степени способствовал успехам российских войск в боях против поляков и шведов. Финансы были в удовлетворительном состоянии, в действующую армию регулярно шли пополнения, а интриги бояр и произвол чиновников сдерживались железной хваткой патриарха. С боярами, потомками русских удельных и великих князей Никон вел себя сурово и даже надменно. Как писал дьякон Павел Алепский, сопровождавший в Москву одного из восточных патриархов: «Бояре прежде входили к патриарху без доклада привратников; он выходил им навстречу и при уходе шел их провожать. Теперь же, как мы видели собственными глазами, министры царя и его приближенные сидят долгое время у наружных дверей, пока Никои не дозволит им войти, причем до самого окончания своего дела, стоят на ногах, а когда наконец уходят, Никон продолжает сидеть». Далее Алепский пишет: «Обыкновенно ежедневно, рано поутру, министры являлись в приказ... Все министры, собравшись в диване, оставались там, пока не прозвонит колокол патриарха. Бояре стояли у его дверей на сильном холоде, пока патриарх не приказывал их пустить... Каждый из них, приблизившись, кланялся ему до земли, подходил под благословение и, в заключение вторично делал земной поклон... причем они докладывали ему все текущие дела, на кои он давал ответ, приказывая им, что должны делать. Как нам случалось видать, государственные вельможи вообще не чувствуют особенного страха перед царем и не боятся его, а наверное, патриарха больше боятся. Предшественники патриарха Никона никогда не занимались государственными делами, но этот патриарх, благодаря своему проницательному острому уму и знаниям искусен во всех отраслях дел духовных, государственных и мирских...» Приводящий эти цитаты профессор Каптерев заключает: «Понятно, что гордые своею породою и чванливые московские бояре кровно оскорблялись властным, надменным обращением с ними Никона, но до поры до времени принуждены были скрывать свои истинные чувства к нему, даже принуждены были всячески заискивать, добиваться милости и внимания со стороны сына мужика, так как расположение или нерасположение Никона тогда значило для них слишком много».
Подобным образом патриарх обходился и с высшими иерархами церкви, с епископами и митрополитами. Кроме надменности, развившейся в нем в условиях неограниченной власти, здесь, видимо, играло роль и наличие большого чувства превосходства. Вот что думает об этом Н.Ф.Каптерев: «Но едва ли не главною причиною, почему Никон так надменно и пренебрежительно относился к русским архиереям, было то характерное обстоятельство, что Никон имел о тогдашних наших иерархах самое невысокое представление, как относительно их нравственных качеств и всего поведения, так и относительно уровня их умственного развития и знаний и, особенно, их отношений к светской власти. Так Никон отзывался о псковском архиепископе, что он «и стар да глуп», о новгородском митрополите, местоблюстителе патриаршего престола говорил: «Питерим-де митрополит и того не знает, почему он человек».
Укрепив свое положение «великого государя», равного царю, Никон стал открыто заявлять о превосходстве патриаршей власти над царской. Обоснование идеи, что «священства царства преболе есть» всесторонне было изложено им в «Кормчей» книге. Причем эта идея не осталась на бумаге, а повсеместно внедрялась его приверженцами в практику- По словам В.И.Ленина, он попытался «разыграть в России роль римских пап, совмещавших на западе духовную власть с главенством светским...». Виднейший лидер староверов-раскольников протоиерей Неронов, вынужденный склониться и примириться с Никоном, говорил ему во время торжественно обставленного акта примирения: «Дивлюся,— государевы царевы власти уже не слышать; от тебя всем страх, и твои посланники паче царевых всем страшны, и никто же смеет с ними глагол яти, что аще силою то озлобляем» теми. Затвержено у них: знаете ли патриарха». То же говорил он и царю; «Смутил всю русскую землю и твою царскую честь попрал, и уже твоей власти не слышит,— от него врагам всем страх».

  5. Отречение патриарха Никона от патриаршества

Реформы, проводимые Никоном, порождали смуту в обществе, вызывали противодействие

Никону. Его крутой нрав создавал ему много противников. Произошел у него разрыв и с царем. Патриарх вторгался в дела государства, возмечтал даже стать выше царя и полностью подчинить его своей воле. Алексей Михайлович стал тяготиться своим "собинным другом", охладел к нему. Началось все вроде бы с мелочей. В 1658 г., во время очередного праздника, царский окольничий, прокладывая, по обычаю, дорогу для государя, ударил палкой патриаршего человека. Тот начал возмущаться, называя себя "патриаршим боярским сыном", и тут же получил еще один удар палкой. Никон, узнав об этом случае, пришел в крайнее негодование и потребовал у Алексея Михайловича расследования и наказания виновного боярина. Но расследование не было начато, а виновный остался безнаказанным. Затем, Никон получил письмо от царя, в котором государь запрещал ему впредь именоваться великим государем. Видя изменившееся отношение к себе государя, Никон задумал воздействовать на царя угрозой, что ему раньше удавалось. Он решил публично отречься от патриаршества, рассчитывая на то, что царь будет тронут его отречением и станет упрашивать не покидать первосвятительский престол. Это стало бы хорошим поводом восстановить и усилить свое влияние на царя. На торжественной литургии в Успенском соборе в Кремле 10 июля 1658 г. он объявил с амвона, обращаясь к духовенству и народу: "От лени я окоростовел, и вы окоростовели от меня. От сего времени не буду вам патриарх; если же помыслю быть патриархом, то буду анафема". Тут же на амвоне Никон снял с себя архиерейское облачение, надел черную мантию и монашеский клобук, взял простую клюку и вышел из собора.

Сразу после отречения Никона от патриаршества царь Алексей Михайлович указал переписать всю домовую и келейную патриаршую казну "после великого господина, бывшего патриарха Никона", т.е. все имущество, принадлежавшее как патриаршему дому, или кафедре, так и лично, или келейно, патриарху Никону (такая перепись делалась и прежде - после патриархов Филарета Никитича, Иоасафа и Иосифа). При этом подробно описаны были: а) церковные вещи: образа, кресты, панагии, сосуды церковные и облачения, богослужебные книги и разная церковная утварь; б) домашние вещи: рясы, клобуки, камилавки, шубы, серебряные кубки, братины, ковши, тарелки и пр., бархаты, атласы, соболи, сукна, ковры и пр.; в) наличные деньги, поступившие в патриаршую казну с духовенства, с патриарших монастырей и вотчин и из других источников; г) жалованные грамоты и другие многочисленные документы на разные патриаршие имения; д) книги, рукописные и печатные, славянские и греческие и на иных языках, отчасти находившиеся в палатах патриарха, каменных и деревянных, а преимущественно помещавшиеся под Крестовою церковью трех святителей - Петра, Алексия и Ионы, Московских чудотворцев. По окончании переписи патриаршего имущества все, что оказалось в нем "келейного", т.е. все вещи, принадлежавшие собственно патриарху Никону, какого бы рода они ни были, по приказанию государя были отделены и отправлены в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху.

Внимание и милость Алексея Михайловича к бывшему патриарху простерлись еще далее. Царь оставил за Никоном все три монастыря его строения: Крестный, Иверский и Воскресенский со всеми приписанными к ним четырнадцатью монастырями и со всеми их вотчинами. Таким образом, Никону оставлена была довольно значительная область, церковная и владельческая, в которой он мог самостоятельно действовать как иерарх и как владелец. Он независимо правил всеми этими монастырями, церквами и вотчинами, творил в них суд и расправу, сам посвящал для них священников, диаконов, причетников, а для монастырей сам ставил и настоятелей и другие власти и по своему усмотрению распоряжался всеми доходами с монастырских вотчин и угодий. К этим доходам прибавлялось еще ежегодно по две тысячи рублей, которые высылал царь за взятые им у Воскресенского монастыря камские соляные варницы. Но еще в то же лето, когда Никон оставил свою кафедру, один из близких к нему бояр, Никита Алексеевич Зюзин, много раз, как сам свидетельствует, посылал к нему дьяка Федора Торопова со словами: "Что, государь, оставил престол свой? Оставь свое упорство и возвратись". И Никон каждый раз через того же дьяка присылал ответ: "Будет-де тому время, возвращусь"6. Значит, перед близкими своими он вовсе не скрывал, что имеет желание и надежду возвратиться на свою кафедру. Он только не хотел сам проситься, а ожидал времени, когда его позовут, и он возвратится с честью.

Однако Никон жестоко ошибся в своих расчетах. Царь не звал его обратно. Напрасное ожидание настолько ожесточило Никона, что он даже предал проклятию царя со всем его семейством. Примириться со своим новым положением в качестве только монастырского обитателя он, разумеется, не мог. Никон попытался снова вернуться к патриаршей власти. Однажды ночью он внезапно приехал в Москву в Успенский собор во время богослужения и послал уведомить царя о своем приезде. Но царь к нему не вышел. Раздосадованный Никон вернулся в монастырь.

Бегство Никона с патриаршего престола внесло новое расстройство в церковную жизнь. Царь по этому случаю в 1660 г. созвал собор в Москве Собор решил избрать нового патриарха. Но Никон на этом соборе разразился бранью, обозвал его "бесовским сонмищем". Этот собор не дал конкретного результата. Церковь по-прежнему оставалась без первосвятителя.

Время междупатриаршества по оставлении Никоном патриаршей кафедры принадлежало к числу самых смутных времен, какие только известны в нашей церковной истории. Смуты и нестроения, происходившие тогда в Русской Церкви, были троякого рода: одни происходили преимущественно в Москве от бывшего патриарха Никона и из-за Никона; другие - в Киевской митрополии, едва только начавшей присоединяться к Московскому патриархату, но еще отстаивавшей свои прежние права; третьи - более или менее во всей Великой России от вновь появившегося русского раскола. Смуты и волнения, особенно первого и последнего рода, достигли такой степени, что для прекращения их и усмирения Русской Церкви потребовался большой Собор, какого ни прежде, ни после у нас не бывало.

 Наконец в ноябре 1666 года открылся еще одни собор по делу Никона. На него прибыли двое из четырех восточных патриархов:анитиохийский - Макарий и александрийский - Паисий. Иерусалимский и Константинопольский патриархи на собор не приехали, причем последний, признанный глава греческой церкви, вскоре отстранил Макария и Паисия от патриарших кафедр за суд над Никоном. После долгой подготовки на собор пригласили Никона, причем все заранее договорились принять его сидя.

Однако когда Никон вошел в зал, в роскошной патриаршей мантии с крестом в руке, который у него хотели отобрать, но не смогли, то весь собор встал против своей воли. На суде Никон вел себя иронично и гордо. Спорить с ним, помнящим наизусть чуть ли не все важнейшие церковные книги и обладающим великолепным даром красноречия, даже в такой обстановке было чрезвычайно трудно. На одном из заседаний Никон шутливо сказал царю: «Ты, царское величество, девять лет вразумлял и учил предстоящих тебе в сем сонмище, и они все-таки не умеют ничего сказать. Вели им лучше бросить на меня камни, это они сумеют; а учить их будешь хоть еще десять лет, - ничего от них не добьешься!»
   Но участь Никона была предрешена заранее, и собор являлся лишь формальностью, призванной придать законный вид сему акту, 12 декабря 1666 года в небольшой церкви Благовещения в Чудовом монастыре тайно, видимо, опасаясь народных волнений, собрались патриархи, духовные члены собора и несколько бояр. Царь не пришел. Был зачитан приговор, по которому Никон лишался патриаршего сана и заточался в монастырь. Никон вновь не признал правомочность восточных патриархов лишать его сапа и, как оказалось впоследствии, формально был прав.
В Ферапонтовом монастыре (Вологодская область) Никон содержался до 1676 года. Все это время ему запрещали писать и получать письма. С 1671 года двери его кельи день и ночь стерегли двадцать стрельцов. Он старел, слабел духом и телом, но еще сохранял свое величие, так что приставленные духовные и светские надзиратели и даже сам царский пристав Наумов обращались к нему не иначе как «патриарх» и принимали от него благословение. Что, впрочем, не мешало им писать доносы. Никон отвергал возводимые на него обвинения, но сознавался, что вместе с игуменом, бил кого-то за воровство. По всем этим доносам он был переведен в Кирилло-Белозерский монастырь, где условия содержания были значительно строже.

 Между тем надежды раскольников на возврат к старой вере не оправдались.
Реформы Никона приносили свои плоды. Их поддерживали большинство
церковных деятелей, сам царь Алексей Михайлович и его наследник Федор Алексеевич. За опального патриарха вступились его большие почитатели, сестра покойного царя Татьяна Михайловна и учитель Федора Симеон Полоцкий.
В 1681 году Никон тяжело заболел и умер вечером 17 августа. Тело его со всеми почестями повезли па царской карете в Воскресенский монастырь и погребли в церкви Иоанна Предтечи, на том месте, где он некогда завещал себя похоронить.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Сложная и многообразная личность Никона, исключающая какие-либо однозначные ее оценки, привлекает и еще долго будет привлекать внимание писателей, историков, психологов. Из великого множества описаний этого человека я выбрала два, относящихся к началу ХХ века и на мой взгляд, наиболее существенных. Первое принадлежит русскому профессору Н. Ф. Кантереву, который провел, пожалуй, всестороннее исследование реформаторской деятельности великого патриарха, второе — мордвину - академику В. О. Ключевскому, выдающемуся историку, известному наиболее глубоким проникновением в психологию деятелей прошлых времен.
«Никон был бесспорно замечательно умный и богато одаренный от природы человек,— писал Н. Ф. Катгерев,— живой, восприимчивый, сильно увлекающийся и энергичный, способный своими выдающимися качествами и всею своею личностью производить на других сильное впечатление Он был учителей и умел хорошо говорить поучения и речи на различные случаи, он обладал обширною начитанностью и прекрасною памятью, что давало ему возможность в своих речах ссылаться на библейско-церковно-исторические примеры, на свидетельства отцов и учителей церкви. По природе он был широкая натура, способная действовать не по шаблону, способная увлекаться новым, оригинальным, грандиозным. Строит он, например, монастыри, но не так, как другие: в одном он воздвигает храм по образу старого Иерусалима и самый монастырь называет Новым Иерусалимом; другой строит по подобию Афонского и называет Иверским, населяет его монахами южнорусскими выходцами, заводит в нем типографию, а в своем Ново-Иерусалимском устанавливает церковные службы на греческом языке киевскими напевами.
   Проживая в Москве в качестве Новоспасского архимандрита, он, как человек умный и восприимчивый, сближается здесь с учеными киевлянами и греками, начинает понимать и ценить их, и, сделавшись патриархом, выдвигает их, привлекает к решению церковных дел и опирается на авторитет их учености и знаний. Даже в обычной обстановке Никон любил все необычное, выдающееся, красивое. Так в Новгороде он выстраивает новый хороший архиерейский дом, строит в Москве новый, по тому времени роскошный патриарший дом. Никон любит, являясь всенародно в качестве патриарха, торжественную и возможно пышную обстановку: его патриаршие облачения отличались необыкновенною роскошью, и их было очень много. Словом, во всем и всюду он проявлял незаурядную натуру, оригинальность, ум и вкус... Естественно, что всеми этими блестящими качествами, выдающеюся незаурядною деятельностью Никон производил сильное и благоприятное впечатление...
        Но при своих блестящих природных дарованиях Никон, в то же время по общему характеру строя всей своей умственной жизни, по приемам и способу своего мышления, по основам своего общего миросозерцания, по пониманию православия и благочестия был настоящим сыном своего времени, и в этом отношении ничем существенно и коренным образом не разнился от своих друзей, а мотом врагов — Неронова, Аввакума и др. Он даже, как и они, был такой же и сновидец, и целитель, и чудотворец. Как и у них, его мысль и благочестие были прикованы по преимуществу к внешней стороне религии: к ея обряду, к тому или другому церковному чину и обычаю, почему и его благочестие обязательно и неразрывно соединялось у него только с определенною внешне известною формою выражения,— изменение этой формы являлось в его понимании изменением самого существа благочестия. Ему, как и всем тогдашним начетчикам, недоставало, при их выдающихся природных дарованиях, самого главного: систематического правильного обучения, научных знаний, уменья изучить предмет критически, уменья в делах веры и благочестия существенное отделить от несущественного, важное от неважного, веру и учение от обряда, того или другого исторически сложившегося церковного чина, устава, просто обычая. К этим интеллектуальным особенностям Никона присоединялись еще и некоторые особенности его нравственного характера, которые с особою силою сказались, когда он сделался патриархом. В Никоне-патриархе сказался человек очень властный, гордый и суровый, человек самолюбивый, неуступчивый и нетерпимый к мнению других, а в то же время человек очень увлекающийся и поэтому недостаточно устойчивый в самых своих убеждениях и, особенно, в своих симпатиях и отношениях к другим, способный часто действовать под влиянием простого гневя или неудовольствия и вообще тех или других случайных и чисто внешних впечатлений».
    И вот что пишет по этому поводу В. О. Ключевский: «Из русских людей ХУII в. я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона. Но его не поймешь сразу: это довольно сложный характер и прежде всего характер очень неровный. В спокойное время, в ежедневном обиходе он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив, больше всего самолюбив. Но это едва ли были его настоящие коренные свойства. Он умел производить громадное нравственное впечатление, а самолюбивые люди на это неспособны. За ожесточение в борьбе его считали злым. Но его тяготила всякая вражда, и он легко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу. С упрямыми врагами Никон был жесток. Но он забывал все при виде людских слез и страданий: благотворительность, помощь слабому или больному ближнему была для него не столько долгом пастырского служения, сколько безотчетным влечением доброй природы. По своим умственным и нравственным силам он был большой делец, желавший и способный делать большие дела, но только большие. Что умели делать все, то он делал хуже всех; но он хотел и умел делать то, за что не умел взяться никто, все равно, доброе ли то было дело или дурное. Его поведение в 1650 г. с новгородскими бунтовщиками, которым он дал себя избить, чтобы их образумить, потом во время московского мора 1654 г., когда он в отсутствии царя вырвал из заразы его семью, обнаруживает в нем редкую отвагу и самообладание. Но он легко терялся и выходил из себя от житейской мелочи, ежедневного вздора, минутное впечатление разрасталось в целое настроение. В добром настроении он был находчив, остроумен, но обиженный и раздраженный, терял всякий такт и причуды озлобленного воображения принимал за действительность. Никон принадлежал к числу людей, которые спокойно переносят страшные боли, но охают и приходят в отчаяние от булавочного укола. У него была слабость, которой страдают нередко сильные, но мало выдержанные люди: он скучал покоем, не умел терпеливо выжидать: ему постоянно нужна тревога, увлечение смелою ли мыслью или широким предприятием, даже просто хотя бы ссорой с противным человеком. Это — словно парус, который только в бурю бывает самим собой, а в затишье треплется на мачте бесполезной тряпкой».
   Говоря о Никоне, нельзя обойти вниманием его отношение к народу, из которого он вышел. Национальный характер вещь весьма устойчивая, и несомненно, что многие оригинальности, подмечаемые русским окружением в пристрастиях и вкусах патриарха, были” обусловлены проявлением его мордовского темперамента. Но Никон рано оторвался от родной среды, получил, главным образом, русское воспитание и образование, что не могло не сказаться на его национальном самосознании. С одной стороны, он с готовностью поддерживал своих земляков, родственников и доверял им самые сокровенные тайны: об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что один из них накануне суда был направлен им с секретным письмом к Константинопольскому патриарху. С другой стороны, Никон приложил немало усилий для ассимиляции своего народа, то есть выступал как ренегат. По словам Андрея Печерского: «Особенно же заботился он о крещении и обрусении мордвы. Никон сам был мордовского происхождения... Он лучше других понимал, что обращение в православную веру его родичей может и должно сделать из них совершенно русских людей». Именно по его распоряжениям в пятидесятых годах ХУII столетия началась насильственная христианизация мордвы. Еще будучи новгородским митрополитом, он уговорил царя назначить иеромонаха Мисаила рязанским архиепископом, чтобы тот провел массовое крещение мокшан. Позднее, уже стан патриархом, Никон давал Мисаилу указания использовать для насильственного крещения солдат. Впрочем, после мордовского ответа на эти меры: разгрома эрзянами алатырских монастырей и убийства мокшанами Мисаила в 1656 году, он отменил свои прежние распоряжения.
    Интересен тот факт, что перестав во многом быть мордвином, Никон не стал вполне и русским. Как говорил В. О. Ключевский, «он забывал свою нижегородскую мордовскую родину и хотел заставить себя быть греком». Патриарх открыто заявлял, что «его вера и убеждения греческие». Демонстрируя это, в 1656 году после торжественной службы в Успенском соборе, на глазах всего молившегося народа, он снял с себя русский клобук и надел греческий, что вызвало сильней ропот. А в 1658 году повара греки уже «строили кушанье государю-патриарху по-гречески». Но греческие убеждения у Никона в сущности не пошли дальше церковных обрядов, одежды и кухни. Возможно, что конфликт между выработанным тысячелетиями национальным характером и отсутствием твердого национального самосознания явился одной из основных причин, обусловивших его метания, тревогу и конечную слабость.
    Гений этого великого человека заключался в том, что он глубоко проникал в народную душу, в сокровеннейшие ее тайники, он сливался с народом. Считая же главной задачей своей жизни ослабление русского церковного провинциализма, он тем самым сливался и со всем христианским миром.

 Патриарх Никон был полный демократ, собственно говоря, простой русский мужик, обогатившийся богатыми дарами, — он был аскет, народный вождь, правитель и отшельник, художник и хозяин, друг двора, патриот своего народа, вселенский святитель, поборник просвещения и строгий хранитель церковной дисциплины, нежная душа и грозный обличитель неправды.

 Я убеждена в том, что русская земля, давшая такого гения, имеет великое и светлое будущее. После всех пережитых испытаний она вернется к своему прямому призванию, которое будет стоять в центре церковной и политической жизни.

  В памяти мордовского народа Никон остался хоть и блудным, но сыном. Он мало что сделал непосредственно для своего родного края. Однако уже сознание того, что Мордовия может рождать столь великих людей, несомненно усиливает национальную гордость и чувство национального достоинства у каждого мордвина. Будем считать это главной заслугой Никона перед своим народом.

    СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

- Борисов Н.С. «Церковные деятели средневековой Руси XVIII - XVIIвв.»

М.; издательство МГУ; 1988 год.

- Буганов В.И., Богданов А.П.

«Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви»

М.; Политиздат, 1991 год.

- «Русское православие: вехи истории» (Щапов Я.Н., Волков М.Я. и др.)

М.; Политиздат, 1989 год.

- Радугин А.А. «Введение в религиоведение»

М.; Издательство «Центр», 1997 год.

- Н.С. Богданов «Никониане» «Наука и религия» 1994 № 11

                   -Н.И.Костомаров «Русская история в жизнеописаниях её

                             главнейших деятелей»  Виртуальная библиотека.