Литературно-музыкальная композиция "Неистов и упрям..."
методическая разработка (9, 10, 11 класс) по теме

Неистов и упрям...

сценарий литературно-музыкальной композиции

Звучит «Гимн великому городу» Глиэра.

На авансцену выходит чтец.

Чтец. Девятнадцатый век – он как будто за тонкой стеной.

Вот звенит колокольчик – в Тригорское! В Болдино! В Линцы!..

Гром сражений. Балы. Размышленья о жизни иной.

Декабристы. Поэты. Студенты. Купцы. Разночинцы.

Строчки писем, стихов, протоколы в архиве сыскном –

В них страдают и любят, печалятся и острословят,

На дуэли спешат и сидят в карантине чумном,

Ждут вестей из Хивы и гремучие смеси готовят.

Им самим вся музыка минувшего века слышна –

О Петре говорят и рабов, как Радищев, жалеют...

Промежуток почти в двести лет – так легко созерцать времена...

Современником быть, на себе выносить – тяжелее.

Раздвигается занавес

Чтец. Людям и событиям первой половины девятнадцатого века посвящается!

Звучит песня Б. Окуджавы «Неистов и упрям...», появляется девушка, зажигает на столике свечи, уходит; поочередно выходят чтецы с группами актеров – так, что в конце песни на сцене собираются все участники.

1-й чтец. Первая половина девятнадцатого века... В ней была юность, отвага, ширь, поэзия, Пушкин, рубцы 1812-го года, зеленые лавры и белые кресты. Между 1812-м и 1825-м годами развилась целая плеяда, блестящая талантами, с независимым характером, с рыцарской доблестью.

Звучит 1-й куплет песни Б. Окуджавы «Батальное полотно»

2-й чтец.

Декабристы... Они обосновывали и отстаивали свои взгляды на все, что волновало их душу. Они создали свое мировоззрение, свое понимание культуры, свою мораль, свою эстетику и литературу.

Звучит 2-й куплет песни Б. Окуджавы «Батальное полотно»

3-й чтец. В подавляющем большинстве декабристы были офицерами русской армии, участниками Отечественной войны, заслужившими свои лавры и кресты под Смоленском, Бородином, Кульмом и Парижем. Война явилась для них суровой, но и поучительной школой нравственного и политического воспитания. Один из них – Матвей Муравьев-Апостол – имел право и основание сказать за всех: «Мы были дети 1812-го года».

Звучит 3-й куплет песни Б. Окуджавы «Батальное полотно»; все участники располагаются на сцене небольшими живописными группами – как на светских балах.

Чтец.

Балы! От шпор до штукатурки,

От люстр до коков – все дрожит!

Вон – Пестель, он летит в мазурке.

Вон – с дамой Вяземский кружит.

Трещат вощеные паркеты,

Солдаты дуют, молодцы!

Кружат сановники, поэты,

Тираноборцы, мудрецы.

Стихи – в альбомах женщин милых,

Трактаты – в дружеском письме...

Как все легко! Мазурка в жилах,

В душе мазурка и в уме.

Всего каких-то полтораста

Иль двести подержалось лет...

О, мир танцующий дворянства,

Тебя уже в помине нет.

Балы! От шпор до штукатурки,

От люстр до коков – все дрожит!

Вон – Пестель, он летит в мазурке.

Вон – с дамой Вяземский кружит!

Звучит вальс Г. Свиридова; на сцене кружатся пары, постепенно исчезая в кулисах. Затем участники разыгрывают пять сценических зарисовок «Средь шумного бала».

Сцена «Разговор о дуэли»

- Этот подлец говорил, что я простотою в доверие к Ермолову втираюсь. Не откажись быть секундантом.

- Милый, Похвиснев с тобой драться не будет. Ты его один на один оскорбил. Он за сатисфакцией не погонится. Ему жизнь дороже.

- Неужели он так низок, что откажется?

- Без сомнения, я этого франта до тонкости знаю. Он на картель не пойдет. Он нажалуется Алексей Петровичу на тебя, тот вас обоих позовет, разыграет комедию, тем дело и кончится.

- Ну, нет! Он у меня не отыграется. Я ему снова пощечину дам!

- Только публичную!

Сцена «Алябьев и Муханов»

Алябьев. Ну, поют по гостиным мои романсы, пищат, врут так, что, бывает, я сам не узнаю мелодии. А мне хочется услышать свою музыку в исполнении настоящих артистов – Сандуновой, Злова...

Муханов. Так что ж, пиши оперу.

Алябьев. Написал бы, да либретто не найду.

Муханов. Это в Петербурге-то, где каждый третий бумагу марает! Извини меня, но ты просто не искал. Кабы искал, давно бы нашел.

Алябьев. Нашел! Ты мне напишешь либретто!

Муханов. Нет уж, уволь. Я никогда таким делом не занимался.

Алябьев. Ты послушай, послушай, на какой мотив твои стихи буду петь (напевает). Хорош мотивчик?

Муханов. Хорош. Только я...Алябьев. Не бойся, я к тебе припрягу одного моего приятеля, который в театральных делах собаку съел: он тебя будет подгонять, а ты ему не дашь спать. Идет? По рукам? А мотивчик-то правда хорош?

Сцена «Жмурки»

Группа девушек и один юноша играют в жмурки. Поймана одна девушка. Юноша снимает повязку с глаз.

Девушка. Ваш фант! (подает свернутую бумажку)

Юноша (читает). Прочесть стихи.

Одна из девушек. Ну-с, читайте!

Юноша. Стихов много, но не всякие могут украсить поэзию.

Все. Читайте! Читайте!

Юноша. Ну, что ж... А, вот.  «История стихотворца».

               Внимает он привычным ухом

               Свист;

               Марает он единым духом

               Лист;

               Потом всему терзает свету

               Слух;

               Потом печатает – и в Лету

               Бух!

(аплодисменты)

- Браво!

- Шутка удалась!

- Кто автор?

Юноша. Пушкин!

(музыка; все убегают)

Сцена «Тайна»

Первый. И все же не могу согласиться с Николаем Ивановичем. Сословные интересы не могут быть поставлены выше государственных. Строй государственный на всей жизни общественной отражается. Крестьяне в республике вольными гражданами будут.

Второй. Если их заблагорассудят освободить дворяне, коим будет всей республики власть принадлежать. Во всяком случае, все мы, кажется, согласны, что крепостное право, иначе бесправие, должно быть искоренено.

Третий. Товарищи, год от года мы приближаемся к развязке. Самовластие шатается. Если не мы казним его, его казнит история. Когда развязка будет? Будет ли она для нас? Мы не знаем. Но все чувствуют, что это начало конца...

Первый. Так не будем в недвижной ленности ждать нашего часа. Перейдем немедля к целям ближайшим.

Второй. Тише, господа. Итак, сегодня в девять у Рылеева.

(уходят)

Сцена «Варя и Муханов»

Варя. Вы нас совсем забыли.

Муханов. Значит, Вы соскучились по мне?

Варя. И маменька, и сестры, ... и ... я.

Муханов. Варенька! (встает на колено, целует руку).

(Музыка; выходят юноши, застывают в разных позах; кто-то окликает Муханова: «Петр!»)

Варя. Вы уезжаете? Когда?

Муханов. Завтра на заре. Вы в это время вернетесь с праздничного бала. Когда вдалеке зазвенят мои колокольцы, вам во сне еще будут звучать голоса скрипок... (пытается уйти, возвращается, передает листок бумаги) Это для Вас. Прощайте!

Варя (разворачивает лист, читает).

Простите мне великодушно

Отвагу дерзкую мою.

Скажу Вам ясно, прямодушно,

Я Вас люблю, люблю, люблю!

Муханов.

Мой ум и сердце привыкают

Всегда страдать, всегда любить,

Но мысль ужасная терзает –

На суждено не вместе жить.

Я не скажу, и мне ни слова,

Лишь верьте, верьте Вы всегда,

Вам в жертву жизнь моя готова,

Вас не забыть мне никогда

Варя.

Вас не забыть мне никогда...

Отголоски:

- не забыть мне...

- никогда...

- никогда...

- никогда...

Чтец. На очень холодной площади в декабре месяце 1825 года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось: раздался хруст костей у михайловского манежа – восставшие бежали по телам товарищей – это пытали время. Лица удивительной немоты появились сразу, тут же на площади; лица, тянущиеся лосинами щек, готовые лопнуть жилами. Жилы были жандармскими кантами северной небесной голубизны, и остзейская немота Бенкендорфа стала небом Петербурга. Тогда начали мерить числом и мерой, судить порхающих отцов, отцы были осуждены на казнь и бесславную жизнь.

Чтец.

Раненым медведем мороз дерет.

Санки по Фонтанке летят вперед.

Полоз остер – полосатит снег.

Чьи это там голоса и смех?

Руку на сердце положа,

Я тебе скажу: ты не тронь палаша!

Силе такой становясь поперек,

Ты б хоть других – не себя поберег!

Белыми копытами лед колотя,

Тени по Литейному – дальше летят!

Я тебе отвечу, друг дорогой,-

Гибель нестрашная в петле тугой!

Позорней и гибельней в рабстве таком,

Голову выбелив, стать стариком.

Пора нам состукнуть клинок о клинок.

В свободу сердце мое влюблено!

Розовые губы, витой чубук.

Синие гусары – пытай судьбу!

Вот они, не сгинув, не умирав,

Снова собираются в номерах.

Скинуты ментики, ночь глубока,

Ну-ка, вспеньте-ка полный бокал!

Нальем и осушим, и станем трезвей –

За Южное братство, за юных друзей!

Глухие гитары, высокая речь...

Кого им бояться и что им беречь?

В них страсть закипает, как в пене стакан:

Впервые читаются строфы «Цыган»...

Тени по Литейному летят назад.

Брови из-под кивера дворцам грозят.

Кончена беседа. Гони коней!

Утро вечера мудреней.

Что ж это, что ж это, что ж это за песнь?

Голову на руки белые свесь.

Тихие гитары, стыньте дрожа:

Синие гусары под снегом лежат!..

Сцена «Александр Бестужев»

Александр Бестужев проснулся. И сразу же предстала вся неприглядная явь: да, он – разжалованный солдат, он лежит на жестких казарменных нарах полуроты 10-го Грузинского линейного полка в далеком захолустном Дербенте. Всем своим существом Александр Бестужев еще находился там, в Петербурге, на Сенатской площади, как секунду тому назад – во сне. Прошло уже более пяти лет, но и сегодня – в который раз – привиделся тот роковой день 14 декабря. Заснеженная Гороховая улица. На ней стройные шеренги московцев. Размеренно, согласно качаясь, плывут высокие султаны гвардейских киверов, шелестят, развеваясь, ротные знамена, привычно рокочут барабаны. И впереди рот московцев, с обнаженной саблей в руке, идет он, штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Александр Бестужев. В тот день в течение нескольких томительных часов все напрасно ждали, что вот-вот на площади появится избранный вождем князь Сергей Трубецкой. Во сне беспокойство сразу же охватило Бестужева. В его уме стояла, неотвязно билась одна мысль: пора действовать, пора идти на штурм Зимнего дворца! А где же он, угрюмый, самовлюбленный, мнительный, медлительный князь Трубецкой?! Где он? Найти его во что бы то ни стало! Найти Трубецкого! И Бестужев ищет. Он бегает по шеренгам солдат, расталкивает народ, всматривается, зовет: где же князь Трубецкой? Но Трубецкого нигде нет...И тогда вдруг откуда-то со стороны Дворцовой площади на восставших полетел неистовый шквал и хлынули громадные черные волны. Александр Бестужев бросился бежать от этого потопа. Он бежит по каким-то бесконечным темным коридорам, по каки-то бесчисленным дворцовым залам. Он бежит все дальше и дальше. Но выхода нет. Зловещие волны настигают, вот-вот захлеснут...В который раз Бестужеву снится этот бесконечный сон.

Звучит песня А. Розенбаума «Декабристский сон»

Сцена «Пушкин»

Всю ночь в окно постукивала голая ветка сирени. Ветер ходил по двору Михайловской усадьбы, ощупывал стены старого дома, шелестел на крыше, иногда забирался в трубу и свистел дико, разбойно. Он ворочался на постели. Переворачивал горячую подушку и снова нырял то ли в сон, то ли в жаркий тревожный бред. Утром человек, посланный в Остров за почтой, привез газеты. «Петербургские ведомости» от седьмого января сообщали, что «праведный суд вскоре совершится над преступными участникамибывших беспорядков». Публиковался список арестованных. Он искал знакомые имена и, находя их, вздрагивал.

Кондратий Рылеев, сочинитель...Александр Бестужев, штабс-капитан...Иван Пущин, коллежский советник...Сергей Муравьев-Апостол, подполковник...Павел Пестель, полковик...Вильгельм Кюхельбекер, коллежский советник... Он читал. Оплывали свечи над забытой рукописью «Онегина»...

Звучит вступление к опере»Евгений Онегин» П.И. Чайковского

Сцена «Вильгельм Кюхельбекер»

Своими снами узник №16 распоряжаться не умел. Он просыпался, дергаясь всем телом, от воображаемого стука. Он снова стоял в очной ставке с Жанно, с Пущиным, другом...А то опять писал, писал без конца и без смысла не своим, а каким-то небывалым, чужим почерком показания, - и с ужасом чувствовал, что пишет не то, что хочет, - и писал, писал дальше.

И раз – только раз – приснилось ему утро конфирмации, и это было счастьем, что больше конфирмация ему не снилась.

Грохнула дверь – где-то сбоку – и бряцанье цепей. И он услышал протяжный голос Рылеева: «Простите, простите, братцы», - и мерно, звеня цепями, Рылеев проходит мимо его камеры, а Вильгельм не может пошевельнуть ни рукой, ни языком, чтобы попрощаться.

Гремят цепи, и, кажется, гремит музыка. Она гремит сладостно и мерно. На кронверке Петропавловской крепости – прекрасная, спокойная музыка. Двери, в дверях щелканье ключа. Его вывели и впихнули в каре. Он обнимает Пущина, Сашу. Легко очень дышать.

- Тише. /Кто-то, кажется, командует: тише./

В самом деле, как он не заметил – там пять качелей узких, новеньких. А, - вот их ведут качаться.

Пятерых.

Пятеро.

Руки у него скручены на спине ремнями, - и ремнями ноги, - они делают маленькие-маленькие шаги. Рылеев.

Лицо! Лицо!

Спокойное!

Он кивает Вильгельму. – Он мотает головой, смотрит на него.

Лицо!

Их ведут качаться. Музыка. Детские качели.

А Вильгельма вдруг тащат. Ему тошно. С него срывают фрак, бросают в огонь. Дым душный, давит дыхание.

Треск над головой, - кажется, шпагу сломали.

Лицо!

А перед ним чучело: в огромной шляпе, с огромным грязным султаном, в больших ботфортах, - и полуголый. Из-под арестантского халата икры торчат... Вильгельм понимает, что это так Якубовича нарядили, и визгливо, тонко хохочет.

Лицо!

Вильгельм хохочет.

С высокой белой лошади генерал Бенкендорф смотрит гадливо ясными глазами на Вильгельма.

А он хохочет – дальше и дальше, все тоньше.

Лицо!

Вой несся из камеры №16, удушливый, сумасшедший вой и лай.

Звучит песня «Декабристы» А.Медведенко

Звучит «Тройка» Г. Свиридова

Декабристка.

По дороге столбово колокольчик заливается.

Что, не парень удалой чистым снегом опушается?

Нет, то ласточкой летит по дороге красна девица.

Мчатся кони... От копыт вьется легкая метелица.

Кроясь в пухе соболей, вся душою в даль уносится;

Из задумчивых очей капля слез за каплей просится:

Грустно ей... Родная мать тужит тугою сердечною,

Больно душу оторвать от души разлукой вечною.

Сердцу горе суждено, сердце надвое не делится -

Разрывается оно...Дальний путь пред нею стелится.

Но зачем в степную даль свет-душа стремится взорами?

Ждет и там ее печаль за железными затворами.

"С другом любо и в тюрьме! - в думе мыслит красна девица, -

Свет он мне в могильной тьме...Встань, неси меня, метелица!

Занеси в его тюрьму...Пусть, как птичка домовитая,

Прилечу я - и к нему притаюсь, людьми забытая!"

Звучит «Тройка» Г. Свиридова

Чтец. Более полутора веков назад молоденькие княгини и графини, пожертвовав всею столичною, всею прежнею жизнью своей, смертным этапом потянулись в Сибирь, чтобы там, в каторжных краях. Разделитьсудьбу осужденных мужей. Почти два века вспоминает Россия этих женщин. В подвиге декабристок есть какая-то загадка, каждому поколению открывающаяся как бы заново. Можно представить себе, что теряли эти представительницы высших семейств России. Можно представить себе и ту бездну, в которую они согласны были сойти.

Чтец.

Пленительные образы! Едва ли

В истории какой-нибудь страны

Вы что-нибудь прекраснее встречали.

Их имена забыться не должны...

Звучит 1-й куплет «Песни кавалергарда» И. Шварца

Чтец. Екатерина Трубецкая... Пронзительные глаза на измученном, прозрачном лице. Чистой силой духа держится в споре с иркутским губернатором. Она первая решилась ехать в Сибирь.

Трубецкая.

Ужасна будет, знаю я,

Жизнь мужа моего.

Пускай же будет и моя

Не радостней его!

Губернатор.

Но вы не будете там жить:

Тот климат вас убьет!

Я вас обязан убедить,

Не ездите вперед!

Трубецкая.

Пусть смерть мне суждена, мне нечего жалеть.

Я еду, еду, я должна близ мужа умереть.

Покинув родину, друзей, любимого отца,

Приняв обет в душе моей исполнить до конца

Мой долг - я слез не принесу в проклятую тюрьму –

Я гордость, гордость в нем спасу, я силы дам ему!

Презренье к нашим палачам, сознанье правоты

Опорой верной будет нам...

Губернатор.

Прекрасные мечты!

Но их достанет на пять дней. Не век же вам грустить?

Поверьте совести моей, захочется вам жить.

Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор, нужда и вечный гнет,

А там балы, блестящий двор, свобода и почет.

Как знать? Быть может, бог судил... Понравится другой,

Закон вас права не лишил...

Трубецкая. Молчите!..Боже мой!..Прошу, велите дать коней!

Губернатор.

Быть так! Вас не спасешь, увы!

Но знайте: сделав этот шаг, всего лишитесь вы!

Трубецкая. Да что же мне еще терять?!

Губернатор. Жены сих преступников...потеряют прежние звания...дети, прижитые в Сибири, поступят в казенные поселяне...

Трубецкая. Согласна!

Губернатор. Ни денежных сумм, ни вещей многочисленных взять им с собой дозволено быть не может...

Трубецкая. Согласна!

Губернатор. Посылать от себя писем...не иначе как давая их открытыми коменданту...

Трубецкая. Согласна!

Губернатор. Свидание с мужем не иначе как в арестантской палате, не чаще двух раз в неделю в присутствии дежурного офицера...

Трубецкая. Согласна! Согласна!

Вам наши кажутся права правами, не шутя.

Нет, ими я не дорожу, возьмите их скорей!

Где отреченье? Подпишу! И живо лошадей!

Звучит 2-й куплет «Песни кавалергарда» И. Шварца

Чтец. Мария Волконская...Какая это была женщина! Необыкновенная, артистичная, вдохновенная. Она покоряла сердца, и никому в голову не приходило упрекнуть ее в легкомыслии. Пушкин был околдован, сам «железный» Лунин поддался чарам. Она была королева. И отец ее, генерал Раевский, перед смертью произнес слова: «Это самая замечательная женщина из тех, кого я знал...»

Волконская.

Рыданьям моим часовой уступил,
Как бога его я просила!
Светильник (род факела) он засветил,
В какой-то подвал я вступила.

Я видела страшные ямы в стенах;
Казалось, такие ж дороги
От них начинались. Забыла я страх,
Проворно несли меня ноги!

Вдруг кто-то воскликнул: «Идет он! идет!»
Окинув пространство глазами,
Я чуть не упала, рванувшись вперед, —
Канава была перед нами.

Пред ним расступались, молчанье храня,
Рабочие люди и стража…
И вот он увидел, увидел меня!
И руки простер ко мне: «Маша!» 
Душе моей милого голоса звук
Мгновенно послал обновленье,
Отраду, надежду, забвение мук,
Отцовской угрозы забвенье!
И с криком «иду!» я бежала бегом,
Рванув неожиданно руку,
По узкой доске над зияющим рвом
Навстречу призывному звуку…
Я только теперь, в руднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки,
И силу его… и готовность страдать!
Невольно пред ним я склонила
Колени, – и прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила!..

Звучит тема из фильма «Звезда пленительного счастья»

Волконская. В год коронования императора Александра Второго нас всех вернули, но,увы, из ста двадцати одного члена Тайного общества осталось всего девятнадцать. Остальные умерли или были убиты на Кавказе. Погибли в Сибири Каташа Трубецкая – за год перед амнистией, Камила Ивашева, Александра Муравьева...

Звучит песня Б. Окуджавы «Неистов и упрям...»

На сцену выходят все участники.

Чтец. Каждый народ, как и отдельные люди, имеет эпохи своей молодости. Поколение декабристов было такой эпохой в истории русского народа. Молодая Россия, раздавленная, но не сломленная, словно крылатая Нике, устремлена в будущее. И мы, далекие потомки, с благодарным волнением слышим взмах ее могучих крыл...

Звучит песня Б. Окуджавы «Молитва»

• В композиции звучат отрывки из произведений А. Пушкина, А. Одоевского, Н.Некрасова, Н. Асеева, Ю. Тынянова, Е. Винокурова, Л. Раковского, О. Левитина, Т. Медведковой и В. Муравьева