Драматическая постановка по мотивам пьесы М. Рощина "Эшелон"
методическая разработка (11 класс) по теме

Драматическая постановка

по мотивам повести М. Рощина

«Эшелон»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К а т я — молодая девушка в черном платке, вдова.
Г а л и н а —одинокая женщина.
Н и н а — больная женщина.
С а н я — ее дочь, девушка.
Т а м а р а — молодая женщина, беременная.
Б е ж е н к а.
Н е м е ц к и й  л е т ч и к.

Я посвящаю эту повесть своей матери, потому что речь здесь пойдет о войне, но не о сражениях и бойцах, не о героях-воинах, кому и положено быть мужественными и стойкими, а о тех, кто выжил и выстоял, когда, казалось бы, нельзя было ни выжить, ни выстоять. Наши матери были простые женщины, самые простые, слабые женщины — те, кого принято называть простыми, слабыми женщинами. И даже если каждый день, словно молитву, мы будем повторять слова благодарности за то, что мы живы, за то, что мы есть — такие, как мы есть, — что мы сидим все вместе сегодня в тепле и уюте, то и тогда не уменьшится и не истончится перед ними наш долг...

Картина 1

Действие происходит осенью, во время войны

Сцена 1

«Утро в вагоне»

Тьма. Звук тяжело идущего поезда.
Сквозь стук колес бесконечное: «Аа-аа-аа-а...» Это мать баюкает ребенка.
Чей-то стон, чей-то храп, ночное бормотанье.
Вдруг словно плывет во тьме красный патефон, слышится довоенное, 30-х годов, танго и движется через сцену танцующая пара,
мужчина и женщина, будто с открытки. Женщина счастливо смеется. Видение исчезает, и снова мрак, поезд.
Мерцает моргалик, огонек коптилки; в его свете обозначается лохматая голова женщины, которая читает растрепанную книгу — это Галина, она как бы за старшую в вагоне. Возле круглой печки-буржуйки, в которой краснеют угли, сидит, закутанная в пальто, другая женщина, Катя, поза ее полна отчаяния, она не спит которую ночь подряд.

Галина. ( уговаривает ее лечь строгим шепотом). Катя! Кать! Ляг ты, поспи хоть час. Нельзя же! Свихнешься ты так, слышишь?
Катя. (качает воображаемого ребенка, лихорадочно твердит).  Я свихнусь, правда, я свихнусь, так у меня уже галлюцинации… волосы даже болят, вся кора головы, а мозг воспаленный, как уголь в печке... я не могу, где он, что с ним, ведь он ничего не знает и я ничего не знаю, а мы знали всегда каждый шаг, он уезжал, был солнечный день, он думает, что так все и осталось, а ничего нет: ни нас, ни нашего дома, ничего...
Г а л и н а. (вздыхает). Господи, что с ней делать?.. Катя!

Катя. Мы едем и едем уже две недели, а он даже не знает, что нас эвакуировали ... я боюсь спать, не могу, что ни сон, то кошмар, вдруг мне приснится какой-нибудь ужас про него… нет, он жив, жив,  я знаю, правда же, солнышко мое, если бы что-то случилось я бы почувствовала, ты бы позвал меня за собой, правда же, просто ты на войне, ты воюешь, ты же у меня смелый умный, ты всегда был настоящим мужчиной, правда, помнишь мы всегда говорили с тобой, когда бывали особенно счастливы, что так не хочется умирать, помнишь. Прошло уже два месяца и шесть дней …

Г а л и н а. (строго). Кать! Кать!.. Утро уже.

Катя. Господи что же так страшно каждую секунду нет, я смерти не боюсь жить страшно... как же это за что это нам...
Г а л и н а. Ложись, я тебе говорю. Слышишь?..

Катя кивает, встает, отходит в темноту и ложится.

Где-то над ней вдруг возникают бьющиеся на ветру, на плечиках, словно на летнем балконе, мужская рубашка и женское платье, белые и живые. И исчезают.

Галина смотрит на часы на руке, задувает моргалик (примитивное осветительное приспособление, дающее мигающий свет). Поворачивается, осторожно откидывает железную заслонку окна. Свежий воздух бьет ей в лицо.
Серый осенний рассвет.

Сцена 2

 «Пробуждение»

Пока она глядит в окно, все вокруг медленно оживает, постанывая и поеживаясь, скрипят первые голоса:

Саня. Пооткрывали уже!

Тамара.  Дует!

Нина.  Да пусть проветрится, спасу нет»!..

Перед нами вагонный военный быт. Кастрюли, узлы, горшки, корыта, дрова, наломанные из снегозадерживающих щитов, ведра с углем, белье на короткой веревке. Галина достала потертую карту и по километровым столбам, словно командир, отмечает пройденный путь, хмурится. Беременная Тамара в пальто поверх ночной рубахи бегает с кастрюлями. Неподалеку, опершись спиной на мешок с солью, полулежит Нина, тяжело хватает ртом воздух, глядит на волю. Саня , натянув сапожки на крепкие ноги, спрыгивает с нар, и сразу за дело: прибираться, мести пол, вытряхивать постели.

К а т я (резко встает и истошно начинает звать своего умершего ребенка). Сынок, сынок, где ты, отзовись… (кричит безумно) Эта коробка еще! Не могу больше, выйти! Лучше пешком пойду, поползу... сынок, ты где?.. (спокойным тоном.) Послушайте, вы ведь не знаете, что такое война. Представьте, что ваш муж — вот он ваш муж, рядом, да? А его нет, нет, и ничего нельзя узнать, разрезали надвое и разбросали... А в девятый детский сад попала бомба, днем, в обед, никого не успели в бомбоубежище... Нет, я не буду... Надо вставать, двигаться, что-то делать, как все. Но я не могу, я выйти хочу, меня здесь нет, я там, в своем доме, в своей квартире... Это все нереально, сон... Сейчас все начнут рассказывать сны... Я не могу больше! Одно и то же!.. Сынок! (Ищет его глазами, и вдруг — злобно.) У, проклятые! Все из-за вас, я сейчас там была бы, человеком была, пропадите вы все пропадом!.. Боже мой, что я говорю, смерч какой в голове, даже кожа, каждый волосок болит!..

Она возвращается на место, замирает в прежней позе, укрывшись с головой.
А в вагоне светлеет, и жизнь идет своим чередом.

Саня.( напевает) Нас утро встречает прохладно... Господи, как вкусненького хочется!
Н и н а (стонущим от боли голосом). Ой, чего только не наснится за ночь!.. Будто бегу я, значит, по реке, а река-то мелкая такая и вся рыбой кишит.
Тамара. Рыба — к болезни.
Н и н а. И еще что-то снилося...
Галина. (ни к кому не обращаясь). А мне каждую ночь метро снится. Светло, красиво. Станция «Маяковская». А я спускаюсь, спускаюсь по эскалатору...
Тамара. Дрянь тоже сон, не иначе — болеть!

С а н я (безразлично, дочь Нины). Обождите... А мне, мне... Что папаню нашего...
Н и н а. Убило? (В голос.) Ай, батюшки!.. Я чую, убило!..
Галина. Да ну что ты вскидываешься! Нин!..
Н и н а. Убило, сердце чует!..
Тамара. Тише! Если убило, то жив, живей, значит.
Н и н а. Живой?..
Тамара. Живой, живой, и не сомневайся.
Нина (Галине). Сколько мы там проехали-то?
Тамара. Проехали? Стоймя всю ночь стояли. Тут лилипут догонит, не то что!..
Нина. Именно! Едем, называется! Эвакуация! Эх! (смотрит на Катю). Уснула, что ли, наша бессонная? Ночь за ночью не спит, один нос да глаза осталися! (Галине) Вот кому надо внушить-то! Тает на глазах!
Г а л и н а. Да как внушить-то? Квартиру разбомбило, от мужа ни одной весточки, сына...
Тамара. А у кого весточки-то? Наши тоже не на печке сидят!

Стук колес поезда усиливается

Нина.  Тихо! (О Кате.) Не знаю, но чего-то надо делать с ней! Угробится!...
Тамара. (вдруг). А кто не угробится-то? Тут угробишься! От войны спасаемся, едем! А она во, война-то, (показывая в окно) вон столбы-то как спички горелые, проволоки в клубок завиваются! Полюшко-то как вчера черное, так и нынче — уголь!. Весь хлебушек горит! Перемрем за зиму как мухи, хоть и доедем!..

Г а л и н а. А ну, прекратите! Скажите спасибо, что живы-здоровы, что погрузили, отправили организованно. Три таких эшелона за одну ночь оборудовали! Даже книги везем.

Нина. Правда! Другие пешком бегут! Вот — кто с тележками, кто на коровах!..
Саня. Воевали бы как следует, и эвакуировать не надо! А то погрузили! Отправили! Книги! Вишь радость!..
Г а л и н а. Только о себе думаете! Люди на фронте гибнут каждую минуту!
Саня. И мы не шкуру тоже спасаем! Приедем на место, выгрузимся — давай работай!
Г а л и н а. И то правда! Все для фронта! Все для победы!

Тамара.        Ежели живой кто останется.
Г а л и н а. Тамара! Ну, что вообще за разговоры!

Поезд резко тормозит

Тамара. А кстати, совершенно непонятно, зачем нас на юг повернули?..
Нина.  Да!... Помирать?! Так уж дома бы помирали!..
Г а л и н а. А ну, хватит, в самом деле! А тебе ( Нине) сто раз объясняли: на востоке все пути забиты, там больше бомбят, а здесь мы скорей проскочим.

Нина. Проскочим ли…

Тамара. Давайте, давайте,  кормиться пора!..

Усаживаются обедать

Сцена 4

«Послеобеденная смерть»

Поднимает голову и садится, озираясь, Катя

Нина. О! Вот и Катюшка наша оживела! Ну как, совушка ночная? Поспала?.. Есть пора, прибирайся,  (внезапно истошно, показывая на окно вагона). Ой! Ой! Батюшки! Ой! Идут!.. В касках! (Падает ничком.)

Общий испуг. Кто бросается на пол, кто пригибается.

Тамара. Дождалися! (подходит к окну)
Г а л и н а  (почти отбросив Тамару от окна). Тихо! Без паники!
Саня. (у двери). Кого там увидели? (Галине) Вроде нет ничего.
Н и н а. Да идут, идут! Прям на нас!..
Саня. Примерещилось тебе. Наши, может?.. Наши-то, тоже в касках! (Кричит в соседний вагон.) Анют! Анюта!.. Ничего не видели?.. Да так!.. Ладно! Нет, ничего!
Г а л и н а  (резко). Чтоб даже думать не смели на эту тему! Не может их здесь быть!

Н и н а. (задыхаясь) Воздуху! Умру я! Не доехать мне!.. Ваня на фронт ушел, Костя, брат, ушел, и я помру!..
С а н я. Обожди, ма! Ты что?.. (Дает лекарство.)
Н и н а (причитает). Только жить стали, из нужды выбилися, дети подросли! Всех разогнал, проклятый! Да за что ж это нам, за какие грехи, господи!.. Убьет ведь его, знаю я! Не может он этого! Тихий он у меня, вон Саня-то вся в него! Он паучка-то не задавит! Муху вот так словит да в форточку отпустит! (Плачет.)
Галина. Нина, Нина! Да знаю я твоего Ивана!.. Он тихий, да умелый!
Н и н а. Что ж они все-то пошли? Драчуны бы шли, воины, а то и хилые туда, и в очках, и старики! Солдатов, что ль, мало?
Н и н а. Убили! Убили...
К а т я. Замолчи!

Она так это кричит, что все пугаются и сама она тоже. И тут внезапно тормозит поезд. Что-то валится, кто-то падает. Новый испуг.

Тамара. О, господи!..
Саня. Черт!..
Галина. Тихо!

Долгая пауза.

Г а л и н а. Не выходить никому без команды!

Кто осторожно глядит в оконца, кто в дверь.

Саня (из окна). Глядите, воронка!..
Нина. Похоже, недавно!..
Тамара. (кричит ) Чего там?
Г а л и н а. Тихо!
Саня . А березки-то посекло!..
Тамара. А вон с корнями прямо!..
Нина. Ох, ты господи, сколько земли проехали, одно-то горе кругом!..
Г а л и н а. Ребята машут: выходить можно!
Саня. Ура! (Спрыгивает первым.)

Общее облегчение, воодушевление.

Галина. Все! Постоим, значит! Девчата, по дрова! Вон овражек, может, вода есть? Где ведро? (Кате.) Ну, ты, чумовая, сходи по воду-то, сможешь? Давай, давай! Развейся!..
Нина. Осторожней, может, недолго простоим?
Г а л и н а. Не разбредаться!

Начинается суматоха. Все хотят выйти, размяться. Кроме того, надо добывать воду, топливо, и женщины делаются сразу едины, дружны, энергичны в этом добывании. Одна Нина остается в вагоне.

Первой появляется Катя с водой у вагона.

Н и н а. Кать! Катя! Хорошая водичка? Ой, как хочется водички хорошей!

Катя подносит ей ведро. Нина пьет через край.

На эшелон внезапно падает рев и тут же тень летящего на бреющем самолета  - все замирают в ужасе. Секунда оцепенения. «По вагонам!» — голос машиниста. «По вагонам!» Все бросаются по местам. Женщины  швыряют в вагон кастрюли, чайники, горячие кирпичи.

Галина.  Ложись!

Одна Тамара осталась стоять во весь рост трясет кулаками, поднятыми вверх. Она кричит исступленно.

Тамара.  Что же ты делаешь, сволочь! Тут больные, сволочь! Ты видишь, сволочь?.. Сволочи!..        (падает        замертво)

Картина 2

Сцена 1
«На станции»

Играет баян. Гудит гудок, и слышны мужские голоса: «До свиданья, девчатя!.. Не забывайте!.. Счастливо доехать!.. Полевая почта девяносто шестнадцать!.. Детишек берегите!.. Живы будем— не помрем!..»

Саня . Сохрани вас господь, ребята, сохрани господь!..
Г а л и н а. Кончится война, приезжайте в гости в Москву!
Нина. Бейте их там, гадов, и  возвращайтесь с победой!..

        Еще гудок, поезд с бойцами уходит, все кричат, машут.

Нина. Два часа рядом простояли, а как родные!
Саня. Родные и есть!

Г а л и н а  (воодушевлена). Какие ребята!.. Красавцы! Кровь с молоком! У каждого — мать. Господи, как же так?..

Катя. Всех перебьют, всех!

Г а л и н а. Остановят! Я еще год согласна в вагоне жить, на этих нарах спать, только б остановили!
Катя. Обратно Расея-матушка останется без мужиков. В ту войну, сколько народу переколошматили, а теперь и вовсе! В природе, когда происходит естественный отбор, погибают слабые, хилые, а у людей, когда война, — самые лучшие... Полные поезда гонют! Чего ж мы, потом делать-то будем?

Из-под вагона вдруг выныривает молодая женщина и бежит за уходящим поездом, с прижатым к груди ребенком. Она босая, одета по-летнему, только голова глухо обмотана платком. Говорит быстро, уже заученно, с украинским акцентом.

Б е ж е н к а.  Пидайте хлибца!.. Пидайте, женщины, Христа ради! Ей-бо! в грудях ничего нэма, малый с голоду плаче, пятый динь хлиба ни или!.. Пидайте, женщины!..
Саня. Бог, милая, подаст, сами завтра по миру...
Катя . Стой! Ты что ж босая-то? Откуда? Тетя Галя!..
Б е ж е н к а. Та чирниговськи ми! С самого лита бижим, усе-то попалил, проклятый! Дитю мисяц був, як побигли! Мочи нэма!
Саня . Ты что ж, одна?
Б е ж е н к а. Та ни! Тамо, пид станцией, наших тьма! И диду со мной, и братик...
Саня. Галина!..
Г а л и н а. У нас самих всего три буханки остались...
Катя. Да хоть одна! Не видите, что ли? (показывая на младенца). Там картошка у нас была вареная, свекла?.. (куда-то убегает)
Саня. Подавайте! Их скоро тыщи побегут! Кто нам-то подаст!
Н и н а. Да помолчи ты! Дай лучше что-нибудь... Ой, сердце кровью обливается! Как жалко!..
Саня. Нечего мне давать! Добрые нашлися! Кто нам даст?..
Галина. Холодно?..
Б е ж е н к а. Та ни, попривыкали. А може, боты какие е? Нигожи? Так дайте, женщины...
Нина  (Сане ). Возьми там у меня сахару, в наволочке!.. На! (Отдает женщине консервы.) Картошки бы накопали, капусты — огороды-то кругом брошенные.
Б е ж е н к а. Та ни знаю, хто и копае... Хлибца охота... Спасибо, женщины!..

Беженка скрывается под вагон.

Слышится гудок. Начинается перекличка. Эшелон начинает набирать ход

Г а л и н а. Все в вагон! Паровоз подают! По местам!.. Все у нас?Саня . Катя!.. Да где ж она?.. Говорили же ей! Катя!..

Нина.  (в окошко). Катерина-а!..
Галина. Кончай голосить! Закрывай!..
Нина. Катя-я!..

Паровоз дает гудок, вагоны дергаются. В последнюю минуту появляется медленно бредущая Катя. Галина и Саня хватают ее едва
не силой и бегут. Вдалеке слышится тяжелый гул самолета.

Сцена 2
«Немецкий летчик»

Эшелон стоит в степи, на голом месте, и, похоже, давно. На стенах вагона — следы бомбежки. Галина читает растрепанную книгу, прочтет страницу и передает листок Сане (она тоже пристрастилась к чтению), которая сосет сухарь макая его в кружку. Нина лежит, почти бездыханная. Стоит на кирпичах ведро, и здесь же Саня  стирает, поставив таз на табурет. Вдали гудит самолет, и время от времени стреляют зенитки.

Появляется Катя с корзиной, куда она собирает щепки.

Катя подходит к кирпичам, высыпает щепки

Галина. Всего-то? Ой, худо дело! Надо ведь подаваться куда за дровами-то! К реке, что ли? продукты кончаются, что делать будем?.. (Кате.) Ну что ты? Опять задумалась? Мало тебе, что чуть от эшелона не отстала? Ну, скажите вы ей! Живой о живом думает, так?.. А ты что? Погоди, вот приедем, будем работать — вся дурь живо выскочит!
К а т я. Зачем люди родятся на свет, если в конце концов все равно умирать? А  если все равно умирать, какая разница — когда?..
Саня . Чего? Додумалась! Слыхали, что говорит?... Ну ложись, помирай, если без разницы!

Катя встает и уходит.

Н и н а (вдруг). Глядите! Глядите! Ой!..

Все головы обращаются влево, куда показывает из дверей Нина. Оттуда гул голосов
и вдруг отчетливое: «Ведут! Ведут! Поймали!»

Галина. Пленного ведут! Батюшки!..

Все замерли. Слева, со стороны тамбура, выталкивают в спину ружьем немецкого летчика. Руки его связаны за спиной, мундир распорот, ухо в крови, голова непокрыта — он ругается, саркастически смеется, презрительно и брезгливо глядит вокруг. Он молодой, красивый, статный парень, на пальцах его — кольца, из-под воротника мундира выбился шейный платок. Чужой, из другого мира человек. Даже не человек — образ. Летчик кричит по-немецки: «Einen deutschen Offizier nicht anrühren, du, Dreck! Für jeden Gefangenen wird der Fürer tausend von euren Scheißsoldaten erscheißen! Verfluchte Hunde! Sauschweine!» [Ты, дерьмо, не прикасайся к немецкому офицеру! За каждого пленного офицера фюрер расстреляет тысячу ваших вонючих вояк! Собаки! Свиньи!]

Все охнули, расступились, замерев, провожают его глазами.

Саня. Мама, смотри, он как человек!
Г а л и н а. Он не человек, он фашист.
Нина. Какая-то мать родила его на свет и молит о нем бога...

Летчика уводят.

Вдали ухает и возникает гул самолета.

Галина. Вот! Давно не слыхали!..
Нина. Говорила я, говорила!..
Г а л и н а. По местам!

Сцена 3

«Найденыш»

Стук колес, в дали слышен крика новорожденного. Идет дождь, вагон освещен керосиновой лампой простыня. Гремит вагон, с крыши течет в подставленные кастрюли и подвешенные банки. Женщины суетятся около младенца.

Г а л и н а. Кать! Поверни-ка!.. Ух ты, пупс какой! Хорош!..
Саня.  (с тазом). Никогда так близко не видела младенцев...
Катя. Какое сегодня число? Может, нацарапаем на вагоне: здесь найден мальчик Вася.

Нина. О господи, что ждет этого ребенка?..
Г а л и н а. Ох, сколько раз в жизни вспомним мы еще этот эшелон!
К а т я. Вот так, мой дорогой, вот такие у нас дела, все мы едем и едем, и мне кажется, мы уже всю жизнь живем в этом вагоне и ничего другого не было и не бывает... и хоть бы кто сказал, сколько ещё, ведь так не может продолжаться, так мучиться чтобы ничего не дождаться, этого не может быть, ты меня прости, я знаю вам еще тяжелее, прости я виновата, я и себе стала в тягость и другим так нельзя, я понимаю, но ты не бойся за меня, теперь я тебя не подведу (прижимает ребенка к груди)...

Саня. Чудной он... Вот тебе и Василек...

Нина. Господи, сколько ж человек может выдержать!...

 Г а л и н а. Человек может выдержать очень много. Очень. Особенно когда знает, во имя чего...
Катя. Ну, не до бесконечности же!.. Эх, кончится все, разлепёшим мы этого Гитлера, буду я жить — чертям станет тошно!

Н и н а. (корчась от боли  в ногах) Ой, выжить бы! Только выжить!..

Г а л и н а. Господи, сколько горя вынесено! Какую жизнь наши люди заслужили! Ох!.. Но жить надо! Пострашней бывало! А сейчас? Тем каково, кто там остался? Кого жгут да расстреливают?.. Живой о живом думает!.. Я вам скажу... вот мы, наш вагон... Ведь мы были чужие друг другу, незнакомые даже... А теперь?.. вот увидите, мы еще вспомним... этот вагон, эту войну вспомним как … как ...
Нина. (подсказывает). Великое противостояние.
Г а л и н а. Да, может быть, именно как что-то великое, что было между нами... Ты понимаешь, Сань?.. (Нине.) Ты понимаешь?.. Понимаешь? Катя! Катюша! Иди сюда!..
К а т я.  (не выпуская ребенка из рук) Я здесь, здесь. Правильно. Одно полено и в печке не горит, а два и в поле не гаснут... А Вы меня простите... простите... я, больше не буду так... не знаю, что вообще было бы без вас... Я не буду, просто что-то случилось со мной... я даже к дороге никак не могла привыкнуть: мы едем, едем, а я все чувствую: она железная, она тяжелая... Помните, когда я чуть не отстала?.. Меня звали, руки протягивали, а я оцепенела: колеса идут, идут, черные, ржавые, лязг, лязг!.. (Саня плачет) Ну не плачь, не надо... я больше не буду такой... Просто я его очень люблю, мужа своего... Когда-нибудь ты тоже узнаешь, как это — любить... Самое страшное в любви — разлука и неизвестность. Но ничего, ничего. Я его буду ждать.  Сколько нужно. Эта дорога кончится, мы приедем в маленький город... зима настанет... я пойду работать, а по вечерам стану печку топить, буду сидеть возле нее... и ждать.
Саня  (успокаиваясь). Как в вагоне?..
К а т я (улыбается). Как в вагоне. Да, и будем ждать. Будем жить.  Главное — победить, все сделать, чтобы не было больше такого... Я научусь, честное слово, другие же могут, правда?.. Не горюйте, мы вместе, мы живы, мы все  сумеем...
Саня . Кончится война, встретимся: тетя Галя, скажу…
Г а л и н а. Ой, ну тебя, Сань!.. А правда, как мы встретимся, что будет после войны?..
Нина. О! После войны должна быть такая жизнь, такая!..

Смеются. Свет медленно меркнет. Стук колес.

Сцена 4

«Пожар»

Внезапный оглушительный взрыв. Тьма и вопль смертельных стонов, молитв, проклятий.

Вот выхватило красным из тьмы с окровавленными ногами Саню.

Саня. Какие ножки были!..

Галина, косматая, словно демон, несет на
руках Нину, задыхаясь,

Галина.  Где бог? Где?..

Пожар все сильнее, это горит наш вагон, освещая факелом весь состав
Окаменев, с ребенком у груди, глядит на огонь Катя.

Катя. Он жив! Вася, ты слышишь, надо жить!... Гады, гады! Гады!.. Так бы стала над всей землей, так бы крикнула: что же вы делаете? Что ж вы мясо-то живое рвете из нас, как собаки? Ведь люди мы! Что мы вам далися?..

Голос за кадром: «По вагонам!»

Галина. Мы живы!.. Видите? Слышите!.. Живы! Надо жить!.. Катя!..
Это пройдет! Это кончится! Так не может продолжаться!.. Вы слышите? Будет другое, обязательно!..Жить! Жить! (говорит она энергично и почти радостно). Главное, надежды не потерять, понимаете? Надежды!

                                               Голос за кадром: « По вагонам!»

Катя. Дорогие мои, нам надо ехать дальше. Дальше. И мы будем ехать. Мы доедем. Мы должны доехать.

Все замирают на секунду, в последний раз глядя на свой вагон. И продолжают путь, поднимаясь в уцелевшие вагоны.