тексты для изложений
материал для подготовки к егэ (гиа) по русскому языку (8, 9 класс)

Пятёрка по нелюбимому предмету

Уж если кого Серый и выделял из класса, так это Наталью Лоскутикову. В первую голову — за ум и отличные успехи.

О самом Сером учителя говорили: способный, но учиться не хочет.
Версию эту Сергей полностью не отрицал, она все-таки утешала его, но цену себе он знал

точную. Что верно, то верно! Задачи он решал не то чтобы с лету, но с единого взгляда. А вот по литературе и по всем другим многоречивым предметам он не мог учиться хорошо уже потому только, что не желал идти против самого себя. Суть всех этих рассказов, повестей, стихов укладывалась в одной фразе, а учителя требовали развернутого ответа. Конечно, Серому слов было не жалко, только не хотел он ради их пятерки говорить столько, сколько, по их понятиям, тянуло на эту самую пятерку. Ну что размазывать про Тараса Бульбу? Запорожец он! А судьба ему досталась — злодейка.

Серый семь раз читал повесть и все семь раз плакал.

Короче говоря, школьная жизнь шестиклассника Чумака была очень даже непростой. А Наталью Лоскутикову выделял он не только за ум и за глаза ее небесной радости. Главное, жизнь у нее в школе была ясная. За отметками Наталья не гонялась. За пятерочками. Они сами к ней липли, как мухи на мед.

Вот и нынче урок был. «Морские кишечнополостные». В учебнике даны полипы, коралловые

рифы и медузы. А Наталья еще и про иглокожих доложила. И не просто словечками закидала, взяла мел да и нарисовала все на доске.

Конечно, пятерка!

Учительница Клара Ниловна говорит:

— Вижу, понравился вам ответ вашего товарища. Но кто же вам мешает так учиться? Почему Лоскутиковой интересна жизнь моря, а вам, людям, родившимся на море, до этой жизни словно бы и дела нет? Никакого интереса!

И посмотрела на Серого.

После урока Серый подошел к Лоскутиковой:

— Наталья, хочешь одну вещь покажу?

— Покажи! — удивилась Лоскутикова.

Они выскочили из школы, забежали за угол. Серый остановился возле ступенек в подвал. Огляделся.

— Наталья, лебеди у меня там, — признался Сергей. — На озере лед, погибнут.

Свет в подвал проникал через зарешеченное окошко. Глаза к темноте привыкли не сразу.
— Тут вода! — поежилась Лоскутикова.

Серый взял Наталью за руку, вывел на сухое место. И тут она увидела: в сумраке маячили

лебединые шеи. Серый достал из карманов хлеб, растер в ладонях, кинул лебедям.

— Это и есть белые лебеди?! — усмехнулась Лоскутикова.

— Самые настоящие, — погордился Серый.

— Да они у тебя не белые, а грязные. Фу! А пахнет-то как!

И Лоскутикова, перебежав на каблучках воду, выскочила из подвала. Серый стоял, недоуменно

глядя девочке вслед. Только теперь он укорил себя: лебеди голодные, а он в тайны играет.

Звенел звонок, когда Серый вбежал в кабинет литературы.

— Ребята! У меня лебеди в подвале. Голодные. Их надо покормить.

Задание:

1. Напишите сжатое или подробное изложение (сжатое – 70-100 слов, подробное 101-300 слов).
2. Напишите сочинение-рассуждение на тему «Какой школьный урок мой самый любимый?».

Неподалёку от нашего дома росло старое дерево. И вот однажды ранней весной на него прилетел аист и долго изучал место. А на следующее утро на дереве хлопотали уже две птицы, устраивая гнездо.

Когда в гнезде вывелись аистята, для взрослых аистов начались большие хлопоты. Птенцы целый день требовали еды, и аисты-родители по очереди с утра до вечера таскали им из болота лягушек, рыбёшек, ужей.

Прошло ещё недели полторы, и вдруг один из аистов-родителей исчез. Вот когда настала трудная пора для оставшегося аиста! Трое больших птенцов требовали очень много еды. Как только начинало светать, аист уже спешил на болото за добычей, приносил её, совал в рот одному из птенцов и, не отдыхая ни минуты, летел обратно на охоту. Нам было очень жаль бедную птицу, но мы не знали, чем ей помочь.

Один раз мы пошли ловить на речку рыбу. Возвращаемся домой и понимаем, что аиста около гнезда нет, а все три голодных аистёнка тянут из гнезда свои длинные шеи, открывают клювы и просят есть.

Мы решили залезть на дерево и попробовать накормить их рыбой. При приближении нас аистята заволновались. Один из них, заметив в руках у меня рыбёшку, схватил её клювом и проглотил. Другие последовали его примеру. С этих пор мы каждый день начали кормить аистят.

Наконец наши питомцы совсем выросли. Они покрылись перьями и начали вылетать из гнезда. Стоило только нам показаться на дворе, как они слетали с гнезда и бросались к нам, требуя еды. А взрослый аист всё реже приносил детям корм.

Однажды аистята увязались с нами на болото. Там было много лягушек. Аистята начали ловить их сами. С этого дня они каждое утро стали летать на болото.

Но вот лето кончилось. Все аисты собирались в стаи, готовясь к отлёту.

Наши тоже перестали ночевать на дереве у гнезда.

Однажды мы шли с рыбной ловли домой и заметили на лугу стаю аистов. Вдруг три аиста отделились от стаи и направились к нам. Мы поняли, что это наши аистята, и начали манить их рыбой. И вот эти большие дикие птицы подбежали к нам и стали хватать рыбу из рук! Наелись аистята, клювами в благодарность похлопали и обратно к стае вернулись.

Больше мы их не встречали. Улетели они на тёплый юг.

Неподалёку от нашего дома росло старое дерево. И вот однажды ранней весной на него прилетел аист и долго изучал место. А на следующее утро на дереве хлопотали уже две птицы, устраивая гнездо.

Когда в гнезде вывелись аистята, для взрослых аистов начались большие хлопоты. Птенцы целый день требовали еды, и аисты-родители по очереди с утра до вечера таскали им из болота лягушек, рыбёшек, ужей.

Прошло ещё недели полторы, и вдруг один из аистов-родителей исчез. Вот когда настала трудная пора для оставшегося аиста! Трое больших птенцов требовали очень много еды. Как только начинало светать, аист уже спешил на болото за добычей, приносил её, совал в рот одному из птенцов и, не отдыхая ни минуты, летел обратно на охоту. Нам было очень жаль бедную птицу, но мы не знали, чем ей помочь.

Один раз мы пошли ловить на речку рыбу. Возвращаемся домой и понимаем, что аиста около гнезда нет, а все три голодных аистёнка тянут из гнезда свои длинные шеи, открывают клювы и просят есть.

Мы решили залезть на дерево и попробовать накормить их рыбой. При приближении нас аистята заволновались. Один из них, заметив в руках у меня рыбёшку, схватил её клювом и проглотил. Другие последовали его примеру. С этих пор мы каждый день начали кормить аистят.

Наконец наши питомцы совсем выросли. Они покрылись перьями и начали вылетать из гнезда. Стоило только нам показаться на дворе, как они слетали с гнезда и бросались к нам, требуя еды. А взрослый аист всё реже приносил детям корм.

Однажды аистята увязались с нами на болото. Там было много лягушек. Аистята начали ловить их сами. С этого дня они каждое утро стали летать на болото.

Но вот лето кончилось. Все аисты собирались в стаи, готовясь к отлёту.

Наши тоже перестали ночевать на дереве у гнезда.

Однажды мы шли с рыбной ловли домой и заметили на лугу стаю аистов. Вдруг три аиста отделились от стаи и направились к нам. Мы поняли, что это наши аистята, и начали манить их рыбой. И вот эти большие дикие птицы подбежали к нам и стали хватать рыбу из рук! Наелись аистята, клювами в благодарность похлопали и обратно к стае вернулись.

Больше мы их не встречали. Улетели они на тёплый юг.

Бим долго бежал. И наконец, еле переводя дух, пал между рельсами, вытянув все четыре лапы, задыхаясь и тихонько скуля. Надежды не оставалось никакой. Не хотелось никуда идти, да он и не смог бы, ничего не хотелось, даже жить не хотелось.

Когда собаки теряют надежду, они умирают естественно — тихо, без ропота, в страданиях, неизвестных миру. Не дело Бима и не в его способностях понять, что если бы не было надежды совсем, ни одной капли на земле, то все люди тоже умерли бы от отчаяния. Для Бима все было проще: очень больно внутри, а друга нет, и все тут.

Нет на земле ни единого человека, который слышал бы, как умирает собака. Собаки умирают молча.

Ах, если бы Биму сейчас несколько глотков воды! А так, наверно, он не встал бы никогда, если бы...

Подошла женщина. Сильная, большая женщина. Видимо, она сперва подумала, что Бим уже мертв, — наклонилась над ним, став на колени, и прислушалась: Бим еще дышал. Он настолько ослабел со времени прощания с другом, что ему, конечно, нельзя было устраивать такой прогон, какой он совершил за поездом, — это безрассудно. Но разве имеет значение в таких случаях разум, даже у человека!

Женщина взяла в ладони голову Бима и приподняла:

— Что с тобой, собачка? Ты что, Черное ухо? За кем же ты так бежал, горемыка?

У этой грубоватой на вид женщины был теплый и спокойный голос. Она спустилась под откос, принесла в брезентовой рукавице воды, снова приподняла голову Бима и поднесла рукавицу, смочив ему нос. Бим лизнул воду. Потом, в бессилии закачав головой, вытянул шею, лизнул еще раз. И стал лакать. Женщина гладила его по спине. Она поняла все: кто-то любимый уехал навсегда, а это страшно, тяжко до жути — провожать навсегда, это все равно что хоронить живого.

Она каялась Биму:

— Я вот — тоже... И отца, и мужа провожала на войну... Видишь, Черное ухо, старая стала... а все не забуду... Я тоже бежала за поездом... и тоже упала... и просила себе смерти... Пей, мой хороший, пей, горемыка...

Бим выпил из рукавицы почти всю воду. Теперь он посмотрел женщине в глаза и сразу же поверил: хороший человек. И лизал, лизал ее грубые, в трещинах, руки, слизывая капельки, падающие из глаз. Так второй раз в жизни Бим узнал вкус слез человека: первый раз — горошинки хозяина, теперь вот — эти, прозрачные, блестящие на солнышке, густо просоленные неизбывным горем.

Женщина взяла его на руки и снесла с полотна дороги под откос:
— Лежи, Черное ухо. Лежи. Я приду, — и пошла туда, где несколько женщин копались на путях.

Бим смотрел ей вслед мутными глазами. Но потом с огромным усилием приподнялся и, шатаясь, медленно побрел за нею. Та оглянулась, подождала его. Он приплелся и лег перед нею.

— Хозяин бросил? — спросила она. — Уехал? Бим вздохнул. И она поняла.

(444 слова) (Г. Н. Троепольский. Белый Бим Черное Ухо)

Долгое время я работала в зоопарке со львами, тиграми, но случилось так, что меня перевели работать в обезьянник. Обезьян я совсем не знала. Стою перед клеткой с обезьянами и думаю о том, как я их различать буду. Уж очень они друг на друга похожи. Но это мне только вначале так казалось.

Самая шустрая и ловкая была Малышка. Как войду я в клетку, все обезьяны разбегутся, а Малышка чуть-чуть отойдёт в сторону и поглядывает на принесённые мной фрукты.

Однажды с моей любимицей приключилось несчастье. Кто-то бросил в клетку к обезьянам конфету. Конфета была крашеная, в бумажной обёртке. Малышка её съела и заболела. Целыми днями сидела Малышка на полочке, такая печальная: вся съёжилась, как будто замёрзла.

Позвали врача. Врач внимательно осмотрел больную обезьянку и прописал ей касторку и грелку на живот.

Касторку пришлось давать силой. Малышка никак не хотела её принимать, а с грелкой получилось ещё хуже. Четыре раза пробовали привязывать ей грелку на живот, и четыре раза сбрасывала её Малышка.

Тогда пришлось действовать хитростью.

Малышку перевели в такую тесную клетку, что она едва могла в ней поместиться, а на пол положили резиновую грелку с горячей водой. Ой, как испугалась её Малышка!

От страха Малышка забилась в самый угол клетки. Так, не шевелясь, просидела она несколько часов. За это время мы несколько раз меняли воду, а Малышка всё боялась даже шевельнуться. Наконец, она осмелилась осторожно подойти ближе и тихонько тронуть грелку рукой. Она была приятно тёплая и не кусалась. Тогда, осмелев, обезьянка прижалась к грелке всем своим маленьким, худеньким тельцем, крепко обняла и уснула.

С этого дня Малышка с грелкой не расставалась. Придерживая грелку рукой около живота, перебегала с ней с места на место и даже пыталась искать на ней блох. Блохи на грелке, конечно, не водились, но искать их означает у обезьян самое большое расположение.

А сколько трудов стоило отнять грелку у Малышки, когда она поправилась! Обезьянка никак не хотела расставаться со своим другом. Она прижимала грелку к груди и так протестовала, словно у неё отнимали детёныша.

Долгое время я работала в зоопарке со львами, тиграми, но случилось так, что меня перевели работать в обезьянник. Обезьян я совсем не знала. Стою перед клеткой с обезьянами и думаю о том, как я их различать буду. Уж очень они друг на друга похожи. Но это мне только вначале так казалось.

Самая шустрая и ловкая была Малышка. Как войду я в клетку, все обезьяны разбегутся, а Малышка чуть-чуть отойдёт в сторону и поглядывает на принесённые мной фрукты.

Однажды с моей любимицей приключилось несчастье. Кто-то бросил в клетку к обезьянам конфету. Конфета была крашеная, в бумажной обёртке. Малышка её съела и заболела. Целыми днями сидела Малышка на полочке, такая печальная: вся съёжилась, как будто замёрзла.

Позвали врача. Врач внимательно осмотрел больную обезьянку и прописал ей касторку и грелку на живот.

Касторку пришлось давать силой. Малышка никак не хотела её принимать, а с грелкой получилось ещё хуже. Четыре раза пробовали привязывать ей грелку на живот, и четыре раза сбрасывала её Малышка.

Тогда пришлось действовать хитростью.

Малышку перевели в такую тесную клетку, что она едва могла в ней поместиться, а на пол положили резиновую грелку с горячей водой. Ой, как испугалась её Малышка!

От страха Малышка забилась в самый угол клетки. Так, не шевелясь, просидела она несколько часов. За это время мы несколько раз меняли воду, а Малышка всё боялась даже шевельнуться. Наконец, она осмелилась осторожно подойти ближе и тихонько тронуть грелку рукой. Она была приятно тёплая и не кусалась. Тогда, осмелев, обезьянка прижалась к грелке всем своим маленьким, худеньким тельцем, крепко обняла и уснула.

С этого дня Малышка с грелкой не расставалась. Придерживая грелку рукой около живота, перебегала с ней с места на место и даже пыталась искать на ней блох. Блохи на грелке, конечно, не водились, но искать их означает у обезьян самое большое расположение.

А сколько трудов стоило отнять грелку у Малышки, когда она поправилась! Обезьянка никак не хотела расставаться со своим другом. Она прижимала грелку к груди и так протестовала, словно у неё отнимали детёныша.

Гадюка

Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей. Я не говорю об ужах: к безвредному ужу у нас так привыкли, что и змеёй-то его не зовут.

Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая. Такую змею зовут у нас гадюкой.

Я в детстве много наслушался про гадюк и боялся их страшно, как будто чувствовал, что мне придётся встретиться с опасной гадиной.

Косили у нас за садом. Всякая косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в копны. Тут, бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в копны и барахтаться в душистом сене, пока не прогонят. Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: косари пошли далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и грызла кость.

Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей - и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.

Вместо того, чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами. Ещё бы минута -и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба.

Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.

Тут только воротился ко мне голос; я стал кричать и плакать; прибежали косари и косами добили ещё трепещущие куски змеи.

Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался неизвестно где.

Только через две недели воротился он домой: худой, тощий, но здоровый. Отец говорил мне, что собаки знают траву, которой они лечатся от укуса гадюки.

Гадюка

Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей. Я не говорю об ужах: к безвредному ужу у нас так привыкли, что и змеёй-то его не зовут.

Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая. Такую змею зовут у нас гадюкой.

Я в детстве много наслушался про гадюк и боялся их страшно, как будто чувствовал, что мне придётся встретиться с опасной гадиной.

Косили у нас за садом. Всякая косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в копны. Тут, бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в копны и барахтаться в душистом сене, пока не прогонят. Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: косари пошли далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и грызла кость.

Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей - и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.

Вместо того, чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами. Ещё бы минута -и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба.

Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.

Тут только воротился ко мне голос; я стал кричать и плакать; прибежали косари и косами добили ещё трепещущие куски змеи.

Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался неизвестно где.

Только через две недели воротился он домой: худой, тощий, но здоровый. Отец говорил мне, что собаки знают траву, которой они лечатся от укуса гадюки.

Неприятности начались. В конце лета, когда в старом деревенском доме появилась кривоногая такса Фунтик. Фунтика привезли из Москвы.

Однажды черный кот Степан сидел, как всегда, на крыльце и, не торопясь, умывался. Он лизал растопыренную пятерню, потом, зажмурившись, тер изо всей силы обслюненной лапой у себя за ухом. Внезапно Степан почувствовал чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся и замер с лапой, заложенной за ухо. Глаза Степана побелели от злости. Маленький рыжий пес стоял рядом. Одно ухо у него завернулось. Дрожа от любопытства, пес тянулся мокрым носом к Степану — хотел обнюхать этого загадочного зверя.

— Ах, вот как!

Степан изловчился и ударил Фунтика по вывернутому уху.

Война была объявлена, и с тех пор жизнь для Степана потеряла всякую прелесть. Нечего было и думать о том, чтобы лениво тереться мордой о косяки рассохшихся дверей или валяться на солнце около колодца. Ходить приходилось с опаской, на цыпочках, почаще оглядываться и всегда выбирать впереди какое-нибудь дерево или забор, чтобы вовремя удрать от Фунтика.

У Степана, как у всех котов, были твердые привычки. Он любил по утрам обходить заросший чистотелом сад, гонять со старых яблонь воробьев, ловить желтых бабочек-капустниц и точить когти на сгнившей скамье. Но теперь приходилось обходить сад не по земле, а по высокому забору, неизвестно зачем обтянутому заржавленной колючей проволокой и к тому же такому узкому, что временами Степан долго думал, куда поставить лапу.

Вообще в жизни Степана бывали разные неприятности. Однажды он украл и съел плотицу вместе с застрявшим в жабрах рыболовным крючком — и все сошло, Степан даже не заболел;-. Но никогда еще ему не приходилось унижаться из-за кривоногой собаки, похожей на крысу. Усы у Степана вздрагивали от негодования.

Один только раз за все лето Степан, сидя на крыше, усмехнулся.

Во дворе, среди курчавой гусиной травы, стояла деревянная миска с мутной водой — в нее бросали корки черного хлеба для кур. Фунтик подошел к миске и осторожно вытащил из воды большую размокшую корку.

Сварливый голенастый петух, прозванный «Горлачом», пристально посмотрел на Фунтика одним глазом. Потом повернул голову и посмотрел другим глазом. Петух никак не мог поверить, что здесь, рядом, среди бела дня происходит грабеж.

Подумав, петух поднял лапу, глаза его налились кровью, внутри у него что-то заклокотало, как будто в петухе гремел далекий гром. Степан знал, что это значит, — петух разъярился.

Стремительно и страшно, топая мозолистыми лапами, петух помчался на Фунтика и клюнул его в спину. Раздался короткий и крепкий стук. Фунтик выпустил хлеб, прижал уши и с отчаянным воплем бросился в отдушину под дом.

Петух победно захлопал крыльями, поднял густую пыль, клюнул размокшую корку и с отвращением отшвырнул ее в сторону — должно быть, от корки пахло псиной.

Фунтик просидел под домом несколько часов и только к вечеру вылез и сторонкой, обходя петуха, пробрался в комнаты. Морда у него была в пыльной паутине, к усам прилипли высохшие пауки.

(452 слова) (К. Г. Паустовский. Жильцы старого дома)