Стилистический анализ отрывка из произведения А.И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ"
статья по русскому языку (10 класс) по теме

Стилистический анализ отрывка из произведения А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

    “Архипелаг Гулаг” - одно из наиболее капитальных произведений Александра Солженицына. 1956 год открыл было шлюзы запрета, обозначил саму проблему случившейся народной беды. Ее принесли с собой те, кто только что вернулись из тюрем, лагерей и ссылок. Говорили о ней и на официальном уровне, в памятном докладе Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС. Тогда же, в 1958 году, Александр Солженицын, хлебнувший этой беды, и задумал свой "Архипелаг ГУЛАГ". Публикация в 1962 году "Одного дня Ивана Денисовича" укрепила уверенность писателя в своих силах. К нему пошли письма, в которых люди рассказывали свои судьбы, приводили факты и детали, побуждали его к работе.

       В самом начале первого тома “Архипелага” Солженицын называет 227 своих соавторов (без имен, конечно): “Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым”. “ПОСВЯЩАЮ всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И простят они мне, что я не все увидел, не все вспомнил, не обо всем догадался”. Это слово скорби всем тем, кого поглотила “адова пасть” ГУЛАГа, чьи имена стерлись из памяти, исчезли из документов, большею частью уничтоженных.

        В лаконичной преамбуле своего грандиозного повествования Солженицын замечает: “В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий. Люди и места названы их собственными именами. Если названы инициалами, то по соображениям личным. Если не названы вовсе, то лишь по тому, что память людская не сохранила имен, - а все было именно так”. Автор называет свой труд “опытом художественного исследования”. Удивительный жанр. При строгой документальности это вполне художественное произведение, в котором, наряду с известными и безвестными, но одинаково реальными узниками режима, действует еще одно фантасмагорическое действующее лицо - сам Архипелаг. Все эти “острова”, соединенные между собой “трубами канализации”, по которым “протекают” люди, переваренные чудовищной машиной тоталитаризма в жидкость - кровь, пот, мочу; архипелаг, живущий собственной жизнью, испытывающий то голод, то злобную радость и веселье, то любовь, то ненависть; архипелаг, расползающийся, как раковая опухоль страны, метастазами во все стороны; окаменевающий, превращающийся в континент в континенте.

      А.И.Солженицын отразил по крайней мере основные вехи времени массовых репрессий, “художественно исследовал” проблему лагеря как феномена, определяющего характер государства, поставил определенные вопросы, на которых нет однозначного ответа, есть лишь субъективные ощущения. Да, “Архипелаг Гулаг” - жестокое по своей реалистичности произведение, в нем много откровенно бесчеловечных эпизодов, но это необходимо. Своего рода шоковая терапия, по Солженицыну, не повредит, а наоборот поможет обществу. Мы должны знать и принимать историю, какой бы антигуманной она не казалась, прежде всего для того, чтобы не повторить всего сначала, пройти стороной подводные камни. Честь и хвала автору, который первый сумел изобразить то, о чем тогда и подумать было страшно. “Архипелаг” - это памятник не только всем погибшим в лагерном аду, это ещё и символ безрассудства властей, беспамятства нас самих. И если данное монументальное творение является общей картиной, то произведение, речь о котором пойдет далее, более подробно затрагивает именно внутренний мир человека, попавшего по ту сторону стены по нелепому обвинению.

       Прежде чем перейти непосредственно к анализу отрывка, разберёмся, к какому стилю отнесём данное произведение. Выше было сказано, что сам А. Солженицын называл «Архипелаг ГУЛАГ» - опытом художественного исследования. Что это за жанр? К какому стилю мы его отнесём? По ключевым словам жанрового определения мы попробуем найти ответы на интересующие нас вопросы. Опыт, исследование – слова научного стиля. Художественного – художественный стиль. Приходим к выводу, что в этом произведении происходит синтез стилей: научного и художественного.    Перейдём к стилистическому анализу отрывка из произведения. Для анализа нами взят отрывок 16.

     Основная функция научного стиля – сообщение, информация о разнообразных явлениях окружающего нас мира. В данном отрывке автор обобщает мысль о ненаказуемости палачей и убийц, орудовавших в лагерях. Он рассуждает о правомерности возмездия. Ведущее положение в научном стиле занимает монологическая речь. В отрывке 16 мы слышим монолог А. Солженицына. Научный и художественный стили реализуются преимущественно в письменной форме речи.

Основные черты научного стиля – точность, абстрактность, логичность и объективность изложения. Именно они организуют в систему все языковые средства, формирующие этот функциональный стиль. В анализируемом отрывке присутствуют все вышеперечисленные черты научного стиля: «И вот в Западной Германии к 1966 году осуждено восемьдесят шесть тысяч (точные цифры) преступных нацистов — и мы захлёбываемся, мы страниц газетных и радиочасов на это не жалеем, мы и после работы останемся на митинг и проголосуем: мало! И 86 тысяч — мало! и 20 лет судов — мало! продолжить!

А у нас осудили (по опубликованным данным) — около тридцати человек.

То, что за Одером, за Рейном — это нас печёт. А то, что в Подмосковьи и под Сочами за зелёными заборами, а то, что убийцы наших мужей и отцов ездят по нашим улицам и мы им дорогу уступаем — это нас не печёт, не трогает, это — "старое ворошить".

А между тем, если 86 тысяч западно-германских перевести на нас по пропорции, это было бы для нашей страны четверть миллиона!» (логическое, объективное рассуждение)

  В научном стиле общеупотребительные слова используются главным образом в их прямом значении: «В немецких судебных процессах то там, то сям, бывает дивное явление: подсудимый берётся за голову, отказывается от защиты и ни о чём не просит больше суд. Он говорит, что череда его преступлений, вызванная и проведенная перед ним вновь, наполняет его отвращением и он не хочет больше жить».

      В научной речи по сравнению с другими стилями наблюдается более широкое использование абстрактной лексики по сравнению с конкретной. Лексический состав научного стиля характеризуется относительной однородностью и замкнутостью, что выражается, в частности, в меньшем использовании синонимов. Объём текста в научном стиле увеличивается не столько за счёт употребления различных слов, сколько за счёт многократного повторения одних и тех же. В функциональном научном стиле отсутствует лексика с разговорной и разговорно-просторечной окраской.

  В синтаксических структурах в научном стиле речи максимально демонстрируется отстранённость автора, объективность излагаемой информации. Это выражается в использовании вместо первого лица обобщённо – личных и безличных конструкций: «И если б это было произнесено в нашей стране только четверть миллиона раз (по пропорции, чтоб не отстать от Западной Германии) — так, может быть, и хватило бы? И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить! (Безличные конструкции) А у нас осудили (по опубликованным данным) — около тридцати человек Да, над добродетелью измывались, но порока при этом — не было. (Неопределенно-личное) Да, сколько-то миллионов спущено под откос — а виновных в этом не было.

 Для синтаксиса научных работ также характерно широкое употребление сложноподчинённых предложений, обособленных второстепенных членов предложения, вводных слов, указывающих на последовательность и связь мыслей: « Но пусть мы будем великодушны, мы не будем расстреливать их, мы не будем наливать их солёной водой, обсыпать клопами, взнуздывать в «ласточку», держать на бессонной выстойке по неделе, ни бить их сапогами, ни резиновыми дубинками, ни сжимать череп железным кольцом, ни втеснять их в камеру как багаж, чтоб лежали один на другом, — ничего из того, что делали они». (Сложноподчиненное предложение) 

Художественный стиль как функциональный стиль находит применение в художественной литературе, которая выполняет образно-познавательную и идейно- эстетическую функции. Произведение А. Солженицына является, конечно же, художественным произведением. И поэтому мы находим здесь черты художественного стиля.  Для художественного произведения характерны восприятие посредством чувств и перевоссоздание действительности, автор стремится передать прежде всего свой личный опыт, свое понимание и осмысление того или иного явления. Солженицын пытается переосмыслить страшное явление советской действительности «ГУЛАГ»: «Страна, которая восемьдесят шесть тысяч раз с помоста судьи осудила порок (и бесповоротно осудила его в литературе и среди молодёжи) — год за годом, ступенька за ступенькой очищается от него. А что делать нам? Когда-нибудь наши потомки назовут несколько наших поколений — поколениями слюнтяев: сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц в их благополучной старости. Что же делать, если великая традиция русского покаяния им непонятна и смешна? Что же делать, если животный страх перенести даже сотую долю того, что они причиняли другим, перевешивает в них всякую наклонность к справедливости? Если жадной охапкой они держатся за урожай благ, взращённый на крови погибших?»

  Для художественного стиля речи типично внимание к частному и случайному, за которым прослеживается типичное и общее. Мир художественной литературы – это «перевоссозданный» мир, изображаемая действительность представляет собой в определенной степени авторский вымысел, а значит, в художественном стиле речи главнейшую роль играет субъективный момент. Вся окружающая действительность представлена через видение автора. Но в художественном тексте мы видим не только мир писателя, но и писателя в художественном мире: его предпочтения, осуждения, восхищение, неприятие и т. п. С этим связаны эмоциональность и экспрессивность, метафоричность, содержательная многоплановость художественного стиля речи: «Мы должны осудить публично самую идею расправы одних людей над другими! Молча б о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, — мы сеем его, и он ещё тысячекратно взойдёт в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость — мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за "слабости воспитательной работы". Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!»

 Лексический состав и функционирование слов в художественном стиле речи имеют свои особенности. В число слов, составляющих основу и создающих образность этого стиля, входят ,прежде всего, образные средства русского литературного языка, а также слова, реализующие в контексте свое значение. Это слова широкой сферы употребления.

В художественном стиле речи очень широко используется речевая многозначность слова, что открывает в нем дополнительные смыслы и смысловые оттенки, а также синонимия на всех языковых уровнях, благодаря чему появляется возможность подчеркнуть тончайшие оттенки значений. Это объясняется тем, что автор стремится к использованию всех богатств языка, к созданию своего неповторимого языка и стиля, к яркому, выразительному, образному тексту. Автор использует не только лексику кодифицированного литературного языка, но и разнообразные изобразительные средства из разговорной речи и просторечья: «ему со всех сторон укоризненно, на первых порах дружелюбиво: взнуздывать в «ласточку», держать на бессонной выстойке по неделе поколениями слюнтяев».

      На первый план в художественном тексте выходят эмоциональность и экспрессивность изображения. В художественной речи возможны и отклонения от структурных норм, обусловленные художественной актуализацией, т. е. выделением автором какой-то мысли, идеи, черты, важной для смысла произведения. Они могут выражаться в нарушении фонетических, лексических, морфологических и других норм: Однако никто не смеет обмолвиться о пороке. Да, над добродетелью измывались, но порока при этом — не было. Да, сколько-то миллионов спущено под откос — а виновных в этом не было. И если кто только икнёт: "а как же те, кто…", — ему со всех сторон укоризненно, на первых порах дружелюбиво: "ну что-о вы, товарищи! ну зачем же старые раны тревожить?!" (Даже по "Ивану Денисовичу" голубые пенсионеры именно в том и возражали: зачем же раны бередить у тех, кто в лагере сидел? Мол, их надо поберечь!) А потом и дубинкой: "Цыц, недобитые! Нареабилитировали вас!"

По разнообразию, богатству и выразительным возможностям языковых средств художественный стиль стоит выше других стилей, является наиболее полным выражением литературного языка.  Как средство общения художественная речь имеет свой язык – систему образных форм, выражаемую языковыми и экстралингвистическими средствами. Художественная речь наряду с нехудожественной выполняет номинативно-изобразительную функцию.

Неоднородность лексического состава: сочетание книжной лексики с разговорной, просторечной, диалектной и т.п. Использование всех пластов русской лексики в целях реализации эстетической функции. Активность многозначных слов всех стилевых разновидностей речи. Глагольное речеведение. Писатель называет каждое движение (физическое и/или психическое) и изменение состояния поэтапно. Нагнетание глаголов активизирует читательское напряжение.

Доминантами художественного стиля являются образность и эстетическая значимость каждого его элемента (вплоть до звуков). Отсюда стремление к свежести образа, неизбитым выражениям, большое количество тропов, особая художественная (соответствующая действительности) точность, использование специальных, характерных только для этого стиля выразительных средств речи – ритма, рифмы, даже в прозе особой гармонической организации речи. Художественный стиль речи отличается образностью, широким использованием изобразительно-выразительных средств языка. 

Средства художественной выразительности разнообразны и многочисленны. Со многими из них вы уже знакомы. Это такие тропы, как эпитеты, сравнения, метафоры, гиперболы и т.д. Тропы – оборот речи, в котором слово или выражение употреблено в переносном значении в целях достижения большей художественной выразительности. В основе тропа лежит сопоставление двух понятий, которые представляются нашему сознанию близкими в каком - либо отношении. 

 Представление о справедливости в глазах людей исстари складывается из двух половин: добродетель торжествует, а порок наказан (антонимы). Посчастливилось нам дожить до такого времени, когда добродетель хоть и не торжествует, но и не всегда травится псами (метафора). Добродетель битая, хилая (эпитет), теперь допущена войти в своём рубище, сидеть в уголке, только не пикать (метафора). Однако никто не смеет обмолвиться о пороке. Да, над добродетелью измывались, но порока при этом — не было. Да, сколько-то миллионов спущено под откос ( фразеологизм) — а виновных в этом не было. И если кто только икнёт: "а как же те, кто…", — ему со всех сторон укоризненно, на первых порах дружелюбиво: "ну что-о вы, товарищи! ну зачем же старые раны тревожить?!" (Даже по "Ивану Денисовичу" голубые пенсионеры (эпитет) именно в том и возражали: зачем же раны бередить (фразеологизм) у тех, кто в лагере сидел? Мол, их надо поберечь!) А потом и дубинкой: "Цыц, недобитые! Нареабилитировали (окказионализм) вас!" И вот в Западной Германии к 1966 году осуждено восемьдесят шесть тысяч преступных нацистов — и мы захлёбываемся (метафора), мы страниц газетных (постоянный эпитет) и радиочасов на это не жалеем, мы и после работы останемся на митинг и проголосуем: мало! И 86 тысяч — мало! и 20 лет судов — мало! продолжить! А у нас осудили (по опубликованным данным) — около тридцати человек. То, что за Одером, за Рейном — это нас печёт. А то, что в Подмосковьи и под Сочами за зелёными заборами (эпитет), а то, что убийцы наших мужей и отцов (эпитеты) ездят по нашим улицам и мы им дорогу уступаем — это нас не печёт, не трогает, это — "старое ворошить" (фразеологизм). А между тем, если 86 тысяч западно-германских перевести на нас по пропорции, это было бы для нашей страны четверть миллиона! Но и за четверть столетия мы никого их не нашли, мы никого их не вызвали в суд, мы боимся разбередить их раны (метафора). И как символ их всех живёт на улице Грановского 3 самодовольный, тупой, до сих пор ни в чём не убедившийся Молотов, весь пропитанный нашей кровью (метафора), и благородно переходит тротуар сесть в длинный широкий автомобиль (эпитет). Загадка, которую не нам, современникам, разгадать (метафора): для чего Германии дано наказать своих злодеев, а России — не дано? Что ж за гибельный будет путь у нас (эпитет), если не дано нам очиститься от этой скверны, гниющей в нашем теле (метафора)? Чему же сможет Россия научить мир? В немецких судебных процессах то там, то сям, бывает дивное явление (эпитет): подсудимый берётся за голову, отказывается от защиты и ни о чём не просит больше суд. Он говорит, что череда его преступлений, вызванная и проведенная перед ним вновь, наполняет его отвращением (метафора) и он не хочет больше жить. Вот высшее достижение суда: когда порок настолько осуждён, что от него отшатывается и преступник. Страна, которая восемьдесят шесть тысяч раз с помоста судьи осудила порок (и бесповоротно осудила его в литературе и среди молодёжи) — год за годом, ступенька за ступенькой очищается от него. А что делать нам?… Когда-нибудь наши потомки назовут несколько наших поколений — поколениями слюнтяев (эпитет): сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц (метафора) в их благополучной старости (эпитет). Что же делать, если великая традиция русского покаяния (эпитет) им непонятна и смешна? Что же делать, если животный страх (эпитет) перенести даже сотую долю того, что они причиняли другим, перевешивает в них всякую наклонность к справедливости? Если жадной охапкой они держатся за урожай благ, взращённый на крови погибших? (развернутая метафора) Разумеется, те, кто крутил ручку мясорубки (метафора), ну хотя бы в тридцать седьмом году, уже немолоды, им от пятидесяти до восьмидесяти лет, всю лучшую пору (эпитет) свою они прожили безбедно, сытно, в комфорте — и всякое равное возмездие опоздало, уже не может совершиться над ними. Но пусть мы будем великодушны, мы не будем расстреливать их, мы не будем наливать их солёной водой, обсыпать клопами, взнуздывать в «ласточку», держать на бессонной выстойке по неделе, ни бить их сапогами, ни резиновыми дубинками, ни сжимать череп железным кольцом, ни втеснять их в камеру как багаж, чтоб лежали один на другом, — ничего из того, что делали они! (ряды однородных членов) Но перед страной нашей и перед нашими детьми мы обязаны всех разыскать и всех судить! Судить уже не столько их, сколько их преступления. Добиться, чтоб каждый из них хотя бы сказал громко: « Да, я был палач и убийца». И если б это было произнесено в нашей стране только четверть миллиона раз (по пропорции, чтоб не отстать от Западной Германии) — так, может быть, и хватило бы? В ХХ веке нельзя же десятилетиями не различать, что такое подсудное зверство (эпитет) и что такое «старое», которое "не надо ворошить"! Мы должны осудить публично самую идею расправы одних людей над другими! Молча б о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, — мы сеем его, и он ещё тысячекратно взойдёт в будущем (развернутая метафора). Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость (эпитет) — мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости (метафора). Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за "слабости воспитательной работы". Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!

        Проведя стилистический анализ текста (отрывка из произведения А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»), мы пришли к выводу, что в данном отрывке произошло слияние черт художественного и научного стилей.

 Использованная литература:

1.  Гвоздев А. Н. Очерки по стилистике русского языка / А. Н. Гвоздев. – М.,1965.

2.  Кожин А. Н. Функциональные типы русской речи: Учебное пособие для сту-

дентов филологических специальностей университетов / А. Н. Кожин. – М., 1982.

 3. Крылова О. Н. Основы функциональной стилистики / О. Н. Крыло-

ва. – М., 1979.

 4. Лосева A. M. Как строится текст: Пособие для учителей / Под ред.

Г. Я. Солганика. – М., 1980.

 5. Николина Н. А. Филологический анализ текста: Учебное пособие для

студ. высш. пед. учеб. заведений / Н. А. Николина. – М., 2003.

  6. Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского языка / Д. Э. Розен-

таль. – М., 1998.

7. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ: Просвещение. – М., 1999.