Гендерные исследования и эстетический потенциал оппозиций грамматического рода
статья по русскому языку по теме

Гендерные исследования и эстетический потенциал  оппозиций грамматического рода

Белова Надежда Юрьевна, к. ф.н.  

E – mail:nadezhda_avetisy@mail.ru

СОШ № 21 МО РФ в РА

В современной социальной и лингвистической науке различаются понятия гендер и пол. Слово gender определяется в англо – русском словаре В. Мюллера [9] двумя значениями: грамматический род и пол (как шутливое обозначение). Евгеньева [5] отмечает, что пол – это биологические признаки живых организмов, регулирующие размножение и отличающие женские и мужские особи; в отличие от этого грамматический род определяется  как лексико – грамматическая категория, имманентная для существительных и рефлективная для прилагательных и глаголов. С нашей точки зрения, использовать только семантическую или только грамматическую базу для составления классификации родовых оппозиций существительных уже  не представляется возможным. Наиболее точные основания для подобной классификации дает учет всех лингвистических факторов, в том числе и национальный менталитет народа, язык которого обладает такой категорией как род. Подтверждение нашим взглядам мы находим, например, у Л. Ельмслева: «Мы нередко отдаем предпочтение семантическим определениям, которые чаще всего неоднозначны и трудно применимы. Вряд ли можно найти лучший пример этого, чем пример грамматического рода: здесь семантическое определение недостаточно и даже невозможно, и лишь функциональное определение рода как показателя соответствия позволяет получить твердую и надежную точку зрения» [6: 44]. По нашим наблюдениям, род часто отражает эмоциональный настрой говорящего по отношению к обозначаемому предмету, например: Он – так увлечен стирками, просто енот – полоскун какой-то (из разговорной речи). Род меняется и там, где требуется указать на величину денотата или размах его действий: Отгрохали огромную домину. Или: Она – воротила современного бизнеса (из разговорной речи). Во втором случае слово воротила (м.р.) переносится контекстуально посредством местоимения на денотат женского пола. Сам же род этого слова представляется нам предопределенным синонимичным словом делец, что очень напоминает определение грамматического рода аббревиатур по стержневому слову (см. об этом подробно В. Н. Арутюнян [2]).  Исследование рода в этом аспекте (с точки зрения практического применения и практической обусловленности) находит отражение в таких новых лингвистических направлениях как социолингвистика и психолингвистика, когнитивное и гендерное направление.

 Исследования в области гендерологии начинаются с середины XX века. Как отмечает Л. Г. Брутян «Женское движение конца 60-х – начала 70-х годов 20-го столетия в Америке вызвало беспрецедентный интерес к целенаправленному изучению взаимоотношения языка и пола, гендерно окрашенного языка, а также тех языковых изменений, которые возникли вследствие этого движения» [3: 10]. В основу для развития нового направления легли работы Дж. Лакоффа, описавшего «ущербность образа женщины в языковой картине мира» [14: 46]. Современные исследования в области грамматического рода уже не могут обойтись без опоры на гендерологию, т.к. язык определяется обществом и общественными отношениями между мужчинами и женщинами, что приводит нас к мысли о социализации языка в целом.

Сама идея среднего рода неодушевленна и мыслится как «не обладающая душой» в противовес мужскому и женскому роду переосмысливаемым как «душой обладающие». Поэтому, с нашей точки зрения, больше вопросов возникает к словам формально мужского и женского рода, чем к словам среднего рода, т.к. у первых идея одушевленности вступает в конфликт с их семантической неодушевленностью. Книга, стол – предметы неодушевленные, но формально ж.р. и м.р., что заставляет исследователей искать в их описании признаки того или иного соответствия, присущего одному из полов (женского или мужского), тогда как их грамматический род чисто формальный, всего лишь  грамматически знаковый.

В отношении личных существительных многими исследователями отмечается гендерная ассиметрия (см. работы С. Г. Айвазовой, Л. Г. Брутян, В. И. Карасика,  М. А. Кронгауза и др.).

С нашей точки зрения,  у личных существительных наблюдается нейтрализация лексико – семантической оппозиции. Еще Цветаева поправляла собеседника, если ее в разговоре называли «поэтесса», тем самым подчеркивая ее пол, т.е. актуализируя в лексическом значении слова сему «женский пол». Это приводит нас к  двум последовательным выводам:

1. При актуализации семы «женский пол» носители русского языка в некоей мере подчеркивают ущербность начальной номинации. В некоторых случаях женщины считают такую номинацию языковой дискредитацией, как в случае, например, с Мариной Цветаевой. Кстати говоря, подобные случаи повторяются и в других языковых контентах, например, канцлер Германии Ангела Меркель была возмущена, когда ее назвали «канцлярина» и настояла на более нейтральном мужском корреляте «канцлер».
2. Русская языковая среда ассоциирует оба понятия  «мужчина» и «женщина» с  обобщенным понятием «человек». Невозможно в русском языке назвать женщину местоимением он, а мужчину – местоимением она. Зачастую в диалоге, скажем, в поликлинике, нередко можно услышать поправки типа «Ну как он [врач] соображает? – Не он, а она». В книге Л. Г. Брутян «Язык и гендер» рассматривается «проблема местоимений» в англоязычном пространстве [3: 37-43], суть которой заключается в двойном значении местоимения  he «специфическое мужское значение» и «общеродовое значение» (там же: 38). Как отмечает автор, со ссылкой на другие источники (В. Мартину, Д. Маккей, Фалкерсона и Босмаджян), «Женщина в случае общеродового «he» как бы не видна, не заметна» (там же: 40). Подобное невозможно в русскоязычном обществе, что, на наш взгляд, подверждает мысль о том, что исторически женщина в славянском обществе играла не менее значимую роль, чем мужчина.

Рассмотрим вышеизложенное более подробно. Парадокс заключается в том, что обществом практически в равной мере осуждается начилие у одного пола каких-либо признаков противоположного пола, это отражается в экспрессивных номинациях с семой неодобрения типа «Она – черт в юбке» или «Он – просто баба». Наиболее обидным, оскорбительным, дискредитирующим, исключающим из понятия «человек» и подчеркивающим отсутствие половых различий считается употребление в отношении обоих полов местоимения оно или слова в среднем роде: Сергей Зверев как кофе: казалось бы - оно, ан нет – он (http://www.bibo.kz/anekdoti/115371). Или: Она – просто чудо в перьях. Среди слов среднего рода достаточно много эпитетов с выражением крайней степени негатива: ничтожество, чучело, существо (применительно к номинации «лицо») и т.д. Да и само слово лицо  имеет сему неодобрения, завуалированную нейтральным значением, например, участившееся в последнее время, практически нацистское употребление: Лицо кавказской национальности. Даже во множественном числе – ли׳ца – прослеживается пренебрежение и исключение из понятия «люди»: Лица, совершившие это преступление…, т.о. лица – не люди.

Хотелось бы отметить и грамматическую маркированность женским родом при обозначении лица мужского пола: он – выдающаяся личность, сама гениальность или: звезда в значении известная, популярная личность. В последнем случае могут возникать и родовые корреляты мужского рода типа «звездюк» или «звездун», что происходит при активизации в значении семы «мужской пол» при необходимости подчеркнуть пол денотата. Пример выделен нами из интернета, как комментарий к вышеуказанному анекдоту о Сергее  Звереве (http://otvet.mail.ru/question/29193920/). В данном случае подчеркивается несоответствие внешнего облика мужчины принятому в русском ментальном пространстве.

Называние женщины по профессии типа профессорша, докторша подчеркивает, по нашему мнению, ее несостоятельность как личности, ее неспособность занимать то положение, что занимает в обществе ее муж, поэтому в этом случае предпочтительнее кажутся варианты нейтрального м.р. «профессор», «доктор». При социальном неравноправии менее обидным кажется называние занятия или профессии по мужскому роду: дворник, а не его родовой коррелят дворничиха. 

Обозначение типа «жениться» или «выйти замуж» не дискредитирует женщину, а скорее обозначает социальную роль мужчин и женщин: мужчина берет жену, а она оказывается за мужем, т.е. под его защитой.

Необходимо отметить, что и в славянских традициях именно женщины являлись хранителями домашнего очага в прямом смысле, т.е. выполняли самую важную и почетную обязанность: сохранение огня – источника тепла и жизни. Они являлись ведуньями, ведьмами и носителями специальных знаний (врачевания, письменности, предсказания будущего). Негативный же оттенок многие слова  типа ведьма приобрели с принятием на Руси христианства, и это слово не более негативно, чем его родовой коррелят ведьмак, в некоторых славянских языках (Weiss [15]). Само же происхождение слова от глагола «ведать», т.е. «знать» (Семенов [11]), должно обозначать лицо, занимающее высокое положение в общественном строе.  

Слово гадалка не имеет родового коррелята, происхождение этого слова от древнерусского «гадать», которое использовалось в значении «узнавать будущее и прошлое» [11], ассоциируется со славянской богиней радости  Гадой, что подчеркает высокий социальный статус денотата и наводит на мысль, что славянское общество было обществом равноправных партнеров мужского и женского пола. Борьба же за свой социальный статус более характерна для западного общества, где христианство породило так много религиозных направлений, в одном из которых – протестантстве, женщине разрешено проводить службы и даже совершать обряд бракосочетания.

Как отмечает Маркарян Р. А., многие родовые корреляты женского рода сопоставимы с мужскими граммемами только в части своего значения: «… полная семантическая соотносительность между парными образованиями в многозначных словах – явление далеко не частое. <…> повторяя друг друга в первично – номинативном значении, формы мужского и женского рода оказываются семантически самостоятельны в ряде других, производно – номинативных или метафорических значений» [8: 30].

В этой же работе даются исчерпывающие примеры авантюрист – авантюристка, гражданин – гражданка, секретарь – секретарша и т.д. Соглашаясь с данным совершенно верным наблюдением, мы считаем нужным отметить также, что это связано, с нашей точки зрения, с языковой избыточностью, а не с социальной дискриминацией: для обозначения «вождя, руководителя, наставника»  [8: 31] достаточно одной словоформы «учитель», т.к., чтобы выполнять такую функцию не обязательно быть лицом какого-то определенного пола. При необходимости подчеркнуть пол русский язык предоставляет множество других возможностей от согласования и координирования  до контекстуальных средств.

В аспекте проблемы эстетизации грамматического рода существительных была разработана проблема семантической структуры данной категории. Г. А. Хайрутдинова выделяет четыре компонента граматического значения рода: сигнификативный, денотативный, структурный и коннотативный. Автор указывает, что «сущность сигнификативного компонента обусловлена спецификой системно-структурных отношений русского языка» [12: 256]. Таким образом, сигнификативное значение заложено в сознании носителей в виде образного представления о каждой родовой граммеме в виде «некоего «образа» каждого из трех родов, т.е. обобщенного, интуитивно осознаваемого представления о существительных мужского, женского и среднего рода, и фиксируется в лексикографических источниках, учебниках, справочниках и т.д.» [там же]. Денотативный компонент семантического значения рода определяется экстралингвистической средой, оппозициями по полу, одушевленности/неодушевленности (согласно автору живой/неживой). Структурный компонент родовой семантики характеризуется структурно – парадигматическими и структурно – синтагматическими отношениями между существительными трех родов и согласующимися или координирующимися с ними прилагательными, местоимениями и глаголами.  Оценочная значимость родового значения, включая стилистические и образные оценки, представлены коннотативным компонентом. В последнем актуализируются внеязыковые признаки предмета: величина, сила, активность/пассивность и др. Хайрутдинова отмечает, что репрезентация по мужскому роду связана с выделением большого размера, силы, мужественности, а репрезентация по женскому – со слабостью, небольшим размером и женственностью. На наш взгляд, такая репрезентация не всегда регулируется в соответствии с выведенным правилом, примером тому может служить слово домина, при согласовании выражаемая формами женского рода (огромную домину), хотя сам суффикс –ин несет ассоциативное значение меньшего размера (ср. горошина, жемчужина) как выделенного из большего или из целого, что характерно для сингулятивных существительных. При образовании слов посредством суффикса – *ин с семой «больший по размеру», нам кажется, что большее воздействие оказывает ассоциация по выделенному из целого, т.е. в данном случае таким выделителем части из целого оказывается увеличенный размер. Таким образом, в коннотативном компоненте образуется целый ряд ассоциаций: целое – размер – часть.

Большое внимание исследованию проблем эстетизации грамматического рода уделяется при анализе художественных текстов и при переводах с других языков. В последнем случае это особенно актуально, так как родовая характеристика слова в языке оригинала часто не соответствует родовому значению в русском языке. Изучению вопроса трансформации рода при переводе посвящены работы Т. Р. Левицкой и А. М. Фитермана,  Л. С. Бархударова,  А. О. Иванова,  В. Г. Гака и других.  Как отмечает А. О. Иванов «…соотнесенность с определенным биологическим полом и, следовательно, с присущими ему характерными чертами составляет важный элемент художественной структуры текста оригинала. Чаще всего это бывает при персонификации» [7: 99 – 100]. В качестве примера автор приводит перевод слова Swallow – ласточка, из произведения О. Уайльда «Счастливый принц», где в английском оригинале герой – м.р., тогда как в русском – грамматически ж.р., что вызывает смещение половых характеристик героя при переводе.

Исследователи отмечают, что чаще всего персонификация наблюдается при олицетворении неодушевленных предметов – растений, явлений природы, планет и т. д. Особенно часто такой, по определению  Е.И.Шендельса «грамматической метафоризации» [13], подвергаются названия деревьев: рябина, ель, сосна, осина, дуб, клен, ясень и т.д. Характеристики персонифицируемого предмета часто могут меняться в зависимости от  субъективной оценки говорящего, так лирическое обозначение зимы и художественное переосмыcление ее на основе грамматического рода слова как звукового комплекса (ж.р.) по образу лица женского пола сопровождается различными эпитетами: хозяюшка, матушка, раскрасавица, чародейка или старуха, злодейка, колдунья и т.д. Интересными представляются и определения зимы: добрая, ласковая, нежная, чистая, но и одновременно с этим злая, коварная, холодная, сварливая. И наоборот, образ Мороза соответствует формальному роду (м.р.): воевода, батюшка, волшебник,  Мороз Красный нос и.т.д. Думается, что в диахроническом плане такие характеристики как капризная, переменчивая, загадочная, свойственные женским натурам, могли определять грамматический род слова «зима»  вследствие переосмысления этого явления первобытными людьми в силу антропоморфического и анимистического мышления. Явления природы и названия мифологических существ могли быть осмыслены нашими предками как «живые», что приводило к соотнесению признака пола (начал инь и янь) с формальными показателями одной из трех граммем грамматического рода. Об антропоморфическом мышлении и его связи с олицетворением говорил Я. И. Гин [4]. В соответствии с его теорией, у неодушевленных существительных в поэтической речи наблюдается трансформация семантического значения, в ходе которой чисто вещественное значение приобретает личностную характеристику в процессе диалогизирования. Таким образом, мотивирующей составляющей грамматического рода неодушевленных субстантивов, в случае актуализации такового, становится пол, определяемый родом как внутренней формой, что отличается от внутренней мотивации одушевленных существительных, где наблюдается обратный процесс: грамматический род, мотивируемый полом.

Отличную от этой теории точку зрения высказывали А. Н. Гвоздев, Е. И. Шендельс, В. В. Виноградов, И. А. Ионова. Согласно их концепции подобные случаи персонификации являются метафорическим словоупотреблением. А.М. Пешковский, А. И. Ефимова, И. Б. Голуб отмечали стилистическую маркированность грамматического рода существительных в отношении граммем женского и среднего рода при обозначении живых существ или мыслимых как таковых. Такая же точка зрения характерна и для работ В. В. Виноградова в его более ранних трудах.

В лингвистических трудах двух последних десятелетий проблема эстетизации грамматического рода получила новое освещение в когнитивной лингвистике в работах М. А. Кронгауза, А. В. Кирилиной, С. Г. Воркачева, Ю. М. Караулова, где центральным ядром концепции является языковая личность мужчины и женщины и их способность к  языковым трансформациям в соответствии с полом.

А.А. Потебня писал: «О том, имеет ли род смысл, можно судить лишь по тем случаям, где мысли дана возможность на нем сосредоточиться, т.е. по произведениям поэтическим» [10: 483]. Являясь глубоко противоречивой категорией, категория рода часто представляет собой  конфликт между лексикой и грамматикой, что проявляется в творчестве современных поэтов и писателей.

Намеренное изменение рода существительных придает художественному (чаще всего поэтическому) тексту особую образность, необычность и выполняет, как правило, функцию привлечения внимания читателя, осмысления  чисто грамматического, условного характера родового показателя как реального, причинно обусловленного.

Список литературы

1. Айвазова С. Г. Русские женщины в лабиринте равноправия.  - М.: ЗАО "Редакционно-издательский комплекс Русанова", 1988.  - 408 с.
2. Арутюнян В.Н. Имя прилагательное в системе номинации.  - Ереван: Изд. ЕГУ, 2006. - 212 с.
3. Брутян Л. Г. Язык и гендер. – Ереван: Международная академия философии, 2008.  – 150 с.
4. Гин Я .И. Поэтика грамматического рода. - Петрозаводск: Карельский гос. пед. ин-т, 1992. – С. 33  - 71.
5. Евгеньева А. П. Словарь русского языка. Том 2. – М.: Русский язык, 1986. – 736 с.
6. Ельмслев  Л.  О категориях  личности-неличности  и  одушевленности-неодушевленности // Материалы к спецкурсу по структурной топологии языков” (сост. О. Г. Ревзина). – М.: МГУ: Лаборатория структурной типологии и лингвостатистики, 1975. – С. 68 -126.
7. Иванова И.П. Структура слова и морфологические категории // Вопросы языкознания, 1976,  №1. – С. 50 – 58.
8. Маркарян Р. А. Очерк русской морфологии в сопоставлении с армянской. –Ереван: Изд. ЕГУ, 2007. – 178 с.
9. Мюллер В. К. Англо-русский словарь. /Под ред. Байкова В.Д. – М.: Золотой век, 2004. – 976 с.
10. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т.III. Об изменении значения и заменах существительного.  -  М.: Просвещение, 1968. – 536 с.
11. Семенов А.В. Этимологический словарь русского языка. - М.: ЮНВЕС, 2005. - 704 с.
12. Хайрутдинова Г. А. Род существительных: на материале грамматической метафоры // Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы: Международная научная конференция, посвященная 200-летию Казанского университета (Казань, 4-6 октября 2004 г.): Труды и материалы: / Под общ. ред. К. Р. Галилуллина. -  Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2004.- С. 256-260.
13. Шендельс Е.И. Грамматическая метафора // Научные доклады высшей школы // Филологические науки, 1972, N 3. – С. 50  - 70.
14. Lakoff  George. Women, Fire, and Dangerous Things. - Chicago: University of Chicago Press, 1987. – 632 с.
15. Weiss D. Sexus districtions in Polish ans Russian // Words are physicians for an ailing mind. For Andrzej Boguslawski on the occasion of his 60th birthday / Eds: Grochowski M., Weiss D.  - Munchen, 1991. – С. 449 – 466.