Отражение языковой картины мира В.Г. Распутина в повести "Прощание с Матерой"
статья по русскому языку по теме

       Характеристика повести  «Прощание с Матерой».

«Когда открытие уже совершено, то оно порою кажется простым, и          думается, - почему же раньше это в голову не приходило? Например, что            живущих на Земле меньше, чем умерших. Или – что целые поколения,              пронзая пласты времени, жили для того чтобы на свете появились двое,   именно те, единственные не разминулись во времени и пространстве,                   выжили друг для друга среди опасностей и болезней для того, чтобы на свет появился ты. «Что же должен чувствовать человек, ради которого жили             поколения?» - спрашивает В.Г.Распутин  в повести «Прощание с Матерой», одном из самых значительных, может быть даже итоговых произведений            замечательного пласта отечественной литературы, условно называемого          «деревенской литературой». И отвечает на этот вопрос удивительным,               уникальным по своему драматическому психологизму и насыщенности                         образом главной героини произведения старухи Дарьи». [Панкеев 1990, 84].

Каждый язык национально специфичен, следовательно, только русский человек сможет уловить на уровне подсознания смысл названия повести      «Прощание с Матерой». Матера – мать-сырая земля и матерая крепость       натурально-родового уклада жизни. (В.И. Даль «Толковый словарь живого великорусского языка»), матёрый (матерой, матерущий), - большой,                          огромный, полный, плотный, здоровенный, дородный, дебелый,                 тучный, взрослый, возмужалый, навозрасте, не малый. Матерая земля,                   материк – суша, земля вообще, твердая земля, противоположное остров,              подпочва, нетронутый пласт поверхности  земли нашей, кряжь, природный, ненасыпной, наносный).

Матера – здесь корень и от слова мать, и от слова материк – не           временного, что исчезает вместе с краткосрочным поводом для названия, но – вечного, прочного, родового.

Повесть построена так, что читатель постепенно входит в пространство Матеры и в ее историю, что позволяет не только привыкнуть ко времени и месту действия, но и сродниться с ним.

Первая глава посвящена острову и деревне; это как бы взгляд с              птичьего полета, некий общий пока портрет.

Во второй главе автор знакомит нас с главной героиней произведения   « самой старой из старух» Дарьей, и с прочими обитателями острова, причем знакомит не поверхностно, а сразу погружаясь в их быт, заботы, судьбы;           начинаем догадываться как они жили; видим каковы они и что для них             ценно. Здесь начинается в повествовании то теснейшее переплетение их            жизней и судеб Матеры, которое будет прослеживаться, углубляться и             исследоваться на протяжении всего произведения. Сидя за самоваром (это очень важный символ в «Прощании с Матерой» - символ некоего                          изначального общинного единства, взаимного понимания и притяжения, в  каком-то смысле даже крепости устоев), старухи говорят, в первую очередь о предстоящих переменах – и не видят в них ничего хорошего. Настасья              откровенно тоскует. Дарья крепится: не тот у нее характер, чтобы                            выплескивать чувства наружу. Не зря писатель с первых страниц уделяет           такое внимание этому цельному образу, от которого в немалой степени                 зависят окружающие. Влияние Дарьи на односельчан велико и заслуженно.

О том, какова она, можем составить представление из первых штрихов к ее портрету. «Старуха Дарья, высокая и поджарая…», у нее «строгое и            бескровное лицо с провалившимися щеками»; и, несмотря на годы, была            старуха Дарья пока на своих ногах, владела руками, справляла посильную и все-таки  немаленькую работу по хозяйству». Все в ее хозяйстве прочно и слажено, прибрано и ухоженно, затевалось надолго, и продолжается без               колебаний, по заведенному порядку. Матёра приучила людей к                          неторопливой деловитости, к труду, связывающему прошлое и будущее в узел настоящего.

Старухи словно принимают на себя боль природы, давая ей последние месяцы остаться естественной.

Такие моральные качества и чувства, как благородство, верность,            уважение, гордость, любовь, стыд не существуют в отвлеченном виде – они должны подтверждаться поступками, и, как известно, именно поступки, дела, а не слова и благие намерения доказывают, каков человек и каковы его               принципы.

У Дарьи чувство рода, ответственности перед предками, личной               значимости как именно ответственной, не заменимой никем более единицы обостренно в большей степени. Вернее даже, оно в ней преобладает, и все прочие цели и поступки увязываются в первую очередь с этим. Это                воспринимается ею именно как беда потому, что произошло вторжение в ее гармоничные ранее взаимоотношения с миром, в то,  что называется                   миропониманием, и произошло в одной из наиболее болевых точек.

О таких как она, говорил поэт: «Блажен, кто предков чистым сердцем чтит». (Гёте). 

Дарья  приходит  на  могилки тех, «кто дал ей жизнь»,   для   покаяния,   выпросить   прощение, за то, что   не   смогла   предотвратить  то,   что   с   ними  вскоре произойдет.  Ее  растревоженной  совести представляется           видение будущего Суда, где расходящимся клином сто ит весь ее  род, а  она на  острие этого клина как от ветчица:   «А голоса  все  громче,  все                  нетерпеливей  и яростней...   Они   спрашивают   о   надежде,   они   говорят, что она, Дарья, оставила их без надежды и будущего».

Обреченность Матёры – еще не обреченность устоявшихся, веками  возводимых норм, уже вошедших в подсознание непреложным законом,          нарушение которого возможно только с нарушением психики. Одна из таких норм, возведенных в абсолют, для Дарьи – уважительная память о тех, кто дал ей жизнь. Она и себя-то воспринимает прежде как их посланца, а потом уж как самостоятельную личность. [ Панкеев 1990, 86].

Не случайно Матёра в повести – именно остров, и название ее звучит именно так. Наверно, лучше всех исследователей творчества Распутина    сказал об этом критик Ю.Селезнев: « Матёра, конечно же, идейно – образно связана с такими родовыми понятиями, как мать (мать – земля, мать –         Родина), материк – земля, окруженная со всех сторон океаном (остов Матёра – это как бы «малый материк»), и, наконец, не случайно в сознание              современного человека проникает образ нашей планеты – Земли – как        «малого острова» в Великом космическом океане… Кто мы на этой           земле- хозяева или временные пришельцы: пришли, побыли и ушли, сами по себе, - ни прошлое нам не нужно, ни будущего у нас нет? Взяли все, что смогли, а там, хоть потоп», «маленький», «материнский» или  «всемирный» - тут уж дело так сказать, чисто количественное, а не качественное? Не о    судьбе «уходящей деревни» скорбит Распутин, не только о ней, - писатель словами Достоевского, пытался сказать в своей повести-предупреждении, возможно, «будущие итоги настоящих событий». Да, все это «было бы   смешно», если бы не грозило будущим».

Возможно, только Дарья улавливает связь между прошлым и будущим, осознает свое место в Великом космическом океане и в микрокосме Матёры.

Будущее у человека может быть лишь при условии, что у него есть   прошлое. Важно не разорвать временную связь, иначе можно потерять не только будущее, но и настоящее.

Надеждой светится и история-притча о старом листвене (19-я   глава),   перед  которым   оказались   бессильны   по жогщики   и   очистители   острова   от   всякой     живности и  вещности.  Ни  топор,  ни  огонь,  ни  бензопила его   не взяли, ничто... Один на всем острове устоял! Но какой это   один!                «Царский  листвень» стоит «вечно, могуче и властно», недаром создана               народом легенда, что ухо дит он в самое дно реки, что им земля острова и дер жится,  потому и  поклонялись  ему  в  старые    времена как языческому божеству. Три раза (как в сказке) под бираются  к  нему  пожогщики,  каждый  раз  с прибаут ками: «у нас дважды  два четыре», «у нас пятью пять —              двадцать пять», «у нас шестью шесть — три дцать шесть»,  удостоверяющих их полную уверенность в   своей  власти  над   природой.   Замечателен   сам     этот контраст   между   «мужичками»,   готовыми все рационализировать и верящих в легкую победу с помощью своих технических чудес,— и                    выстоявшего,   не   поддавшегося   могучего     лиственя, вырастающего  в   символ  глубины,   стойкости,  иррацио нальности   природного  корня                жизни.  Недаром,с  доса дой   отступившись   от   «царского   лиственя»,               мужички сравнивают  его с Богодулом:    «Такой   же ненормаль ный», не улегся послушно в прокрустово ложе их пред ставления и плана.

Царский листвень связан с образом старухи, с её внутренней                 крепостью, глубокими корнями, нежеланием и неумением поступаться               вечным во имя временного, бренного. Кажется, это не мимо Матёры, а мимо нее прошли века, и из каждого века она брала только плодоносное,                      жизнетворное, что теперь оберегало в надежде если и не передать по                   наследству, то хотя бы сохранить, коли уж наследникам эта ноша не по               плечу. Даже сама Матёра, увиденная ее глазами, даже Матёра иная, нежели в представлении Андрея и Павла, не говоря уж о Клавке и Петрухе. Дарья умеет видеть глубже, понимать вернее и тоньше, оценивать явления словно бы изнутри. И снящиеся ей предки для нее не просто сон; старуха уверена, что так « сносятся живые с мертвыми, - приходят к ним мертвые в плоти и слове и спрашивают правду, чтоб передать ее еще дальше, тем, кого помнили они».

Дарья, вероятно, понимает (или пытается понять) тех, кто откровенно ниже ее на лестнице внутреннего лада, сколько же горького в таком случае понимание. Осознавая, «что ты – не только то, что ты носишь в себе, но и то не всегда замечаемое, что вокруг тебя, и потерять его иной раз пострашнее, чем потерять руку или ногу», - видеть, как рядом живут люди, не только не боящиеся подобной потери, но и не имеющие что терять; дойдя до мысли, что «человек не един, немало в нем разных, в одну шкуру, как в одну лодку, собравшихся земляков; - знать, что добровольное сиротство входит в моду и становится едва ли не гордостью. [Панкеев 1990,  95]

 Образ Дарьи можно назвать чистым. Она может испытывать злость и гнев (первая сцена на кладбище), негодование и презрение (к Петрухе и   Клавке), глубочайшую скорбь (прощание с избой), но чистота, какая-то     завершенность ее общения с предками остается не замутненной, не тронутой [Панкеев 1990, 97].

 Никто в повести не жи вет такой интенсивной духовной жизнью, как  Дарья, ни кто так глубоко не думает об общем,  о жизни,  о че ловеке,  о        совести и ответственности.  Просто  направле ние  ее  духовной  жизни для  нас  необычно.  Ей дано драгоценное чувство рода,  того, что сейчас                живущий человек «лишь в малой доле» на этой земле; она умеет                    поддерживать контакт с той большей,  ушедшей  в зем лю  частью,                       чувствовать  самой  своей   жизнью   ответст венность за них.

Одна Дарья целиком повернута на ушедших, тут весь ее сердечный       трепет, чуткое вслушивание в свою душу.

Героиня   Распутина   заново   рождает   те вечные   вопросы,   которые   всегда   звучали   в   человече ской душе, но рождает и ставит их уже с новым обо гащением. «И кто знает правду о  человеке:   зачем  он живет?  Ради           жизни самой,  ради детей, чтобы и дети оставили детей,  и дети детей                 оставили детей или ради  чего-то еще?  Вечным ли  будет  это  движение? И если ради детей, ради движения, ради этого беспрерывного                             продергивания — зачем   тогда   приходить     на эти могилы».   Она не может принять дурной бесконеч ности   «продергивания»   родовой  нити;   один   узелок — живая    личность — распустился,     другой — завязался, тоже           распустился и так без конца. Если так, то правы неоглядывающиеся Клавка   Стригунова  и Петруха,  жу ирующие настоящим, так сказать,  «пирующие на моги лах»   отцов и предков.  Сама  Дарья ищет  ответа,  пока он для нее               таков:   «Правда в  памяти. У кого нет  па мяти, у того нет жизни», но и это,— понимает  она,— еще не вся правда, полный ее  объем  еще     предстоит             добыть («снести это сполна виденное, слышанное и ис пытанное с собой и  получить взамен полную правду»). Трагичен  тот   «раскол»,  в  который   уходит    здесь горстка  старых  людей;   мощно  прет  новое,  неоглядное и мнящее себя нескончаемым, и вот в повести Распу тина еще раздался их глас уже почти на пороге гро ба:   «Послушайте,   скоро  некому  уже  будет это ска зать. Может, что надо подобрать в ваше движение, не все сметать, мы же не мусор,   не забудьте наши цен ности!» В символической завершающей сцене в густом тумане заблудился  катер,   ищущий  Матёру,   но   и                    ос тальные матёринцы, сбившись в единую кучку в бараке Богодула, как                старообрядцы-самосожженцы,  без   света, в темноте ведут странный                   разговор, не разговор, а сло весное   ощупывание  друг друга,   словно                   призраки,   по терявшиеся между тем и этим светом.

Распутин представил нам психологический срез уникальной                        человеческой души, акцентировав внимание на доминирующее в нем. И             получилось философское исследование той модели жизни, которая                          самосохраняется при постоянной ее подпитке верой в нее и верностью ей. [Панкеев 1990, 98]

 В «Прощании с Матёрой» главное заключается не в движении сюжета (условно - «прощание»), а прежде всего самодвижение духа (Матёра, Дарья). Только высокому, чистому духу подвластен драматизм такого уровня, как в монологах Дарьи на кладбище (18 глава) или в сцене прощания с избой. Не случайно они столь явно связанны между собой : именно во время                  разговора- покаяния на могиле отца Дарье « будто донеслось                                угадывающимся шепотом откуда-то издалека издалёка : « А избу нашу ты прибрала? Ты провожать ее собралась, а как? Али просто уйдешь и дверь за собой захлопнешь? Прибрать надо избу. Мы все в ней жили».

А Дарья, обрядив свою избу к смерти (20-я глава), ушла  из дому  и           целый  день бродила  без    памяти  по острову   («помнила   только...   все   будто     сбоку     бежал какой-то маленький, невиданный раньше зверек и пы тался заглянуть ей  в  глаза»), и находят  ее    вечером у  «царского                  лиственя». Все   они союзники    в    единой беде,   грозящей   земле:   силы   матери-природы   (Хозяин острова,   листвень)   и   Дарья,   родственно-    отеческое     со знание и совесть человека.

Из этой первоначальной мысли - посыла и рождается затем важная    глава  для творчества писателя. Да, умерших на земле больше чем живых.   Каждый из них был носитель большого заряда энергии, которого хватало и на жизнь, и на борьбу, и на открытия, способное как обессмертить носителя так и уничтожить весь мир. Куда уходила она, эта энергия, - в природу, в   землю, в космическое пространство? Видоизменялось?

Огромная часть ее передалась по наследству. Дарья сумела не только принять ее, но и сохранить память по былой энергии, другими словами -      сохранить ту эфемерную связь с былыми ее носителями, которую можно  признавать только тогда, когда сам в нее веришь. Дарья верит, и поэтому в ее представлении существует картина воссоединения: «ей представилось, как потом, как она сойдет отсюда в свой род, соберется на суд много- много     людей – там будут и отец с матерью и деды, и прадеды – все, кто прошел свой черед до нее. Ей казалось, что она хорошо видит их, стоящих огромным клином расходящимся строем, которому нет конца, - все с угрюмыми,      строгими и вопрошающими лицами. И на острие этого много векового клина, чуть отступив, чтобы лучше ее было видно, лицом к нему - одна она». Они ждут ее ответа. И Дарья своею жизнью готовит себя этому ответу. Не страх движет ею, но тот возможный стыд, который доведется испытать, если она не оправдает надежд. [Панкеев 1990, 100].

Один тонкий момент подчеркивает Дарья: вот превозносится  человек   своими  успехами  в    покорении природных  сил,  в   развитии, науки  и    техники:   «загордел,  человек,  ох,  загордел. Гордей, тебе  же  хуже. Тот    малахольный, который под собой сук рубил, тоже мно го чего об себе          думал».И если 20—40-е годы могли быть безудержно оптимистичными в своем пафосе пре образования   природного  мира,  то  наше  время  с его    экологическим   кризисом,   страшными,  часто  гибельны ми  последствиями  непродуманного вторжения челове ческой, прежде всего промышленной     деятельности  в установившуюся взаимосвязь природных явлений и за конов.  Может внимательнее прислушаться  к  взгляду старой   мудрой женщины,     воплощающей  духовный опыт народа?

А разве не заставляет  нас задуматься о каких-то существенных         противоречиях  научно-технического  про гресса  уже  тот  очевиднейший  факт, что рост положи тельных   достижений   человечества   идет                 одновременно с  накоплением   такого  же  количества  разрушительных     возможностей,   которые  грозят  вообще  разрушить  зону творчества  и      вообще  жизни. Наука,  основная созида тельная  сила   современного мира, работает с    равным циничным  успехом  и  на  разрушение.  Дарья    говорит о смысле жизни, жизни каждого из живущих и когда-то живших, и всей    жизни вообще. Этот смысл лишь пред чувствуется в повести в особых         благостных состояниях, когда открывается душа в песнях, перед красотой   вечереющего мира, «и ее подхватывает ввысь, обвевает дуновением             истинной Жизни. Может быть, это чув ство — «одно и вечно... и вынесет     когда-нибудь к чему-то, ради чего жили поколения людей».

«Принес ли нам нечто новое голос Дарьи? Надо ли прислушаться   к  нему?   Мы   часто   становимся  пленниками  поверхностного   взгляда   на     человека. Последний выключается из многообразия своих связей и               бытийственных  корней,  сводясь только к   социально му,  экономическому  агенту  или  сейчас  живущей  пси хологической   единице.   Труд                 земледельцев включен в природные, космические циклы,  научает его чутко прислушиваться и к выси, и к глуби мира, он более космичен.   Переживание и понимание жизни у Дарьи не плоскостное,  не     поверхностно-                 оптимистическое,  а глубокое и трагическое,  ибо ей  открыты противоречия жизни  и  ее  развития.  Силы,  лепящие  человеческую судьбу,   не  лежат  для  нее  на  поверхности; для  нее реально  существуют  умершие,                    духовные  энергии,  иду щие оттуда, есть и совесть о должном,                   укорененная в  самой  душе  человека,  но  есть  и  слабая животная природа, и дикость, и падкость на легкий путь забвения и наслаждения минутой».

Тогда  действительно наука  может  превратиться в  какого-то   распоясавшего ся демона, который сам не знает, куда его понесет,— в  рай или в ад.  «Сейчас, как  никогда,— писал Распу тин — встает   вопрос   о      моральном   праве   ученого    на открытие.   Как  никогда,  встает  вопрос  о  нравственной деятельности   каждого   из   нас.

Такие моральные качества и чувства, как благородство, верность,     уважение, гордость, любовь, стыд, не существуют в отвлеченном виде – они должны подтверждаться поступками, и, как известно, именно поступки, дела, а не слова и благие намерения доказывают, каков человек и каковы его    принципы.

Взгляд старухи Дарьи вносит важ нейшие измерения в восприятие и   понимание мира, не одномерно-сиюминутные,   но   глубинные,     связанные   с включенностью человека  и в общеприроднуго, космиче скую  жизнь,  и в  родовую  цепь преемственности поко лений.

В повести представлена и своя пространственная модель мира. Матера – модель мира, некое самодостаточное пространство, поэтому автор         представил Матеру как остров.  Природа и символико-фантастический ряд позволяют воспринимать Матёру как самостоятельную часть Вселенной,    модель мира, призванного жить, но приговоренного к уничтожению теми,   кому сам этот мир дал право первого вздоха и готов принять вздох               последний.

В ряду символов и тот зверек, что бежал рядом с Дарьей, - Хозяин     острова. Властелином микрокосма острова является Хозяин, ему подвластны хтонические силы матери-земли.