Особенности интерпретации категории «двоемирия» в философской и художественной системе Ю. В. Мамлеева
статья

С.С. Четвергова

                                                                 S.S. Chetvergova

Особенности интерпретации категории «двоемирия»

в философской и художественной системе Ю. В. Мамлеева

The particular interpretation of the category "daemonia"

in the philosophical and artistic system of Y. V. Mamleev

Аннотация: Рассматривается неразрывная связь категории «двоемирия» в философской системе и художественной практике Ю. В. Мамлеева с  такими аспектами художественного повествования, как время и пространство, что отражает своеобразие понимания автором человека и смысла человеческого бытия.

Ключевые слова: метафизический реализм, метафизика, образ, двоемирие, мотив, реализм, пространство, трансформация.

Abstract:  The author considers the inseparable connection of the category of "dual world" in the philosophical system and artistic practice of Yu. V. Mamleev with such aspects of artistic narrative as time and space, which reflects the originality of the author's understanding of man and the meaning of human existence.

Key-words: metaphysical realism, metaphysics, image, dual world, motive, realism, space, transformation.

В современную русскую литературу Ю. В. Мамлеев вошел как создатель нового литературного течения, вобравшего в себя элементы стремительно развивавшихся во второй половине ХХ столетия постреализма и постмодернизма, – «метафизического реализма». Обратимся к содержанию данного понятия в философской системе и художественной практике Ю. В. Мамлеева.

Традиционно в науке «метафизика» определяется как  «раздел философии, занимающийся исследованиями первоначальной природы реальности, мира и бытия как такового» [Бойко, 2009, с. 46].  Реализм же как направление ставит своей целью «правдивое воспроизведение действительности в её типичных чертах».  Реализм художественного метода Ю. В. Мамлеева заключается в акцентировании внимания писателя на мироощущении обычного («усредненного») человека, начинающего рефлексировать, углубляться во внутреннее бытие, пытающегося понять себя и определить свое место в мире, свое предназначение, что и определяет метафизическую плоскость его художественных произведений. Это не собственно «реализм» и не собственно «метафизика», на что указывает и сам автор. «Метафизический реализм, – считает Ю. В. Мамлеев, – требует жесткого погружения в нашу реальность при одновременном вовлечении в глобально-метафизические проблемы» или ее «интуитивного» обоснования» [Нагорная, 2003,  с. 11].

В таком ключе «метафизика» в философской системе Ю. В. Мамлеева близка к хайдеггеровскому пониманию данного термина, которое заключается в «вопрошании, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос» [Семыкина, 2007,  с. 176].

Ведущий метод познания реальности у героев Ю. В. Мамлеева – сверхчувственное знание, интуиция, позволяющая «нащупать» в своем мировосприятии пределы реального, видимого, привычного и осуществить «прорыв» сквозь них: «Мои же опыты основывались, главным образом, на интуиции, на метафизических знаниях, которые выполняли для меня роль своеобразного трамплина..., – говорит                    Ю. В. Мамлеев о своем творчестве. – Введение в искусство метафизических идей, с одной стороны, расширяет сами рамки искусства, с другой – расширяет представление о человеке. И вот, человек становится носителем тайных скрытых сил, которые есть в нем, сил, которые в обычных условиях невозможно себе представить. Мои герои рождены интуицией. Так что это не монстры и не носители зла сами по себе. Возможно, они просто вошли в некую запрещенную сферу, которая и сделала их такими. Они кажутся безумными, как и герои Достоевского. Но повторяю: кажутся. Они – просто люди, задавшие себе вопросы, на которые разум не в состоянии ответить» [Куллэ, 1998, с. 5].

По справедливому утверждению Р. Семыкиной, Ю. В. Мамлеев считает «метафизику принадлежностью «мира чистых духовных сущностей», то есть «сферы надкосмической, божественной, относящейся к первоначалу и духу как таковому: весь мир «невидимого» Космоса относится к сфере иного познания». Однако важнейшими писатель называет метафизические принципы (или «реалии»), лежащие в основании мироздания и открывающие «туманный ход иных миров» и времен, дешифрующие скрытые символы человеческого существования. И те «вечные вопросы, которые человеческий разум задает нередко безмолвному Первоначалу, – как бы ни были они наивны с абсолютной точки зрения, могут относиться к метафизическим вопросам»…» [Семыкина, 2007, с. 176].

В данном случае Ю. В. Мамлеев развивает и уточняет термин «метафизический реализм» (или «метареализм»), введенный в научный обиход М. Эпштейном применительно к российской школе поэзии конца 1980-х годов. Согласно М. Эпштейну, «метареализм напряженно ищет ту реальность, внутри которой метафора вновь может быть раскрыта как метаморфоза, как подлинная взаимопричастность, а не условное подобие двух явлений. Метареализм – это не только «метафизический», но и «метафорический» реализм, то есть поэзия той реальности, которая спрятана внутри метафоры и объединяет её разошедшиеся значения – прямое и переносное» [Эпштейн, 2005, с. 163]. Основным тропом метареальной поэзии, по Эпштейну, является мета-метафора, отличная и от метафоры, и от метонимии. «Мета-метафору можно назвать обратной перспективой в слове, с той разницей, что в обратной перспективе бесконечность объемлет человека, а в мета-метафоре ещё и человек объемлет собою все мироздание» [Эпштейн, 2005, с. 165], примеры чего можно найти и у                        Ю. В. Мамлеева, когда обычный человек рассматривается как некоторый Космос, равный Богу, а иногда и превосходящий его по жажде свободы, глубине познания.

В результате такое понимание человека приводит к утверждению о  метафизической многослойности человека и метафизической связи человека и мира. На это указывает исследователь творчества писателя Р. Семыкина. Для автора «…человек является местом, соединяющим небо и землю. Он связан как с физическим миром, так и с миром промежуточным (то есть миром тонким, параллельным), так и с Божественным миром тоже. Поэтому в человеке есть бездны, которые относятся к высшим, Божественным мирам и… сатанинские бездны… Человек может быть зверем и ангелом – он связан с существами ниже и выше себя… соединяет небо и землю» («Россия вечная») [Мамлеев, 2011,          с. 191].

Микрокосм же человека есть отражение макрокосма мира: метафизическая уникальность человека состоит не только в том, что он «соединяет небо и землю», а в том, что является «щелью» для проникновения в другие миры. В душе человека (Мамлеев называет ее «архетипом души Вселенной») заложен весь код Вселенной. Поэтому человек как психо-био-социальное явление не представляет здесь интереса («тем более он достаточно хорошо изучен мировой литературой»). Человек – клубок множества «я». Любое «я», даже самое наивное, – это не единство, а многосложнейший мир, это маленькое звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей... грудь, тело всегда единственны, а душ в них заключено не две, не пять, а несметное число; человек – луковица, состоящая из сотни кожиц, ткань, состоящая из множества нитей» («Степной волк») [Семыкина, 2007, с. 178].

Важную роль в поэтике мамлеевских произведений играет категория «двоемирия», выполняющая как структурообразующую, так и семантическую функцию, участвуя в раскрытии основной идеи художественного повествования. В прозе Ю. В. Мамлеева категория «двоемирия» выступает прежде всего в качестве структурообразующего принципа, воплощающегося в системе конфликтов, которые в свою очередь задают мотивный стержень повествования и обусловливают систему изобразительно-выразительных приемов и языковых средств, их реализующих.

Применительно к данному исследованию, поэтику категории «двоемирия» можно определить как систему особенностей произведения, охватывающих все уровни его внутренней структуры (идейно-тематического, сюжетно-композиционного, образно-символического, языкового), и художественных средств, участвующих в их текстовом воплощении, задействованных в создании двух или нескольких «реальностей», которые обладают относительно самостоятельным пространственно-временным континуумом и наделены дополнительными смыслами в общей семантике повествования.

Категория «двоемирия» является одной из базовых категорий художественной литературы, обретая на каждом этапе ее развития свои особенные, специфические черты. Раскрывая представления автора о наличном, т. е. существующем в действительности, и должном, субъективно-идеальном, писатель определенном образом выстраивает свое повествование, исходя из содержания конструируемых им реальностей, непосредственно связанных с хронотопом произведения, его пространственно-временной структурой.

Воспроизведение времени и пространства в художественном тексте не является зеркальным отражением реального времени и реального пространства, их простыми аналогами. Организация пространственно-временных координат в художественном тексте, с одной стороны, всегда обусловлена мироощущением и мировосприятием автора, с другой стороны, подчинена художественным задачам, поставленным в произведении. В то же время нельзя не отметить общие тенденции в отражении пространственно-временных связей у художников слова одного времени, одной литературной эпохи и даже одного литературного направления, течения, на чем сказываются общие закономерности в отношении к категориям времени и пространства в их мировоззрении. При этом реальная действительность, как правило, рисуется в контрастном сопоставлении с инобытием, «другой» реальностью, воплощающей либо представления об идеальном мире, либо, наоборот, концентрирующей в себе все таинственное, непонятное для человека.

«Двоемирие» в художественной практике Ю. В. Мамлеева строится следующим образом. В его художественной системе «инобытие» – это не субъективные представления о должном, идеальном, а символическое воплощение свободы человеческого Духа, «Я». Внимание автора привлекает момент выхода внутреннего «Я» человека (как правило, обывателя) за различные «рамки» (телесные, разумные, социальные), сковывающие Божественное в нем (Бездну, Абсолют). Такой «выход» (момент осознания в себе Божественного начала, Бездны) предполагает наличие «двоемирия» – привычной реальности, в которой существует человек, и Вечного, «новоосознанного» «инобытия».

При этом категория «двоемирия» в творчестве Ю. В. Мамлеева, как и некоторых других отечественных писателей последних десятилетий (например, В. Пелевина, А. Кима, В. Орлова), вариативна; ее вариации обусловлены качеством тех «рамок» материального мира, которые он рассматривает в том или ином произведении. Статус «другой реальности» может получать и сама телесность, которой писатель придает столь большое значение, и область непознанного духа, получившего свободу, и сфера сна, и потусторонняя реальность. Поэтому если в рамках одного произведения вполне можно говорить о «двоемирии», то в общем контексте прозы писателя разных периодов его творчества – о «множественности» конструируемых миров, которые, как иллюстрация к его философским поискам и размышлениям, обладают в высшей степени условным и метафорическим характером.

«Концепция «двоемирия» сопрягается с идеей о множественности нестабильных миров, при изображении которых писатель играет с границей между реальностью и фантазией. «Такая сложная картина мира создается с помощью принципов фрагментарности, интертекстуальности, «перевертывания», стилизации, «двойного кодирования» и техники «метатекста», – пишет по этому поводу Н. А. Викторова. – Реальный мир нередко представляется как призрачная или виртуальную реальность, «мир как сон, а все «миры» описываются уязвимыми и нестабильными, поскольку история и порядок событий в них может легко измениться, а, следовательно, это несет угрозу их существованию» [Викторова, 2011, с. 13]. В результате это приводит к условности пространственно-временных координат инобытийных сфер в повествовании, все кажется аллегоричным и метафорическим; да и сам автор не стремится к правдоподобию, делая допущение об ирреальности изображаемого мира. Так создается «магический (метафизический) реализм» – смешение и сопоставление реалистического и фантастического или причудливого, искусные временные сдвиги, запутанные, подобные лабиринтам, повествования и сюжеты, многообразное использование снов, мифов и сказок, экспрессионистичная и даже сюрреалистичная описательность, скрытая эрудиция, обращение к неожиданному, внезапно шокирующему, страшному и необъяснимому.

Сопоставление творчества Ю. В. Мамлеева с произведениями других современных авторов (В. Пелевина, А. Кима, В. Орлова, Т. Н. Толстой,                       Л. С. Петрушевской, Л. Е. Улицкой) позволяет выявить, с одной стороны, общие тенденции в художественной рецепции «двоемирия» у данных авторов, с другой стороны, определить своеобразие ее интерпретации в прозе исследуемого писателя. Объединяющим моментом здесь, во-первых, становится многомерность художественного мира, одновременное сосуществование нескольких реальностей; основное отличие заключается в том, чему присваивается статус этой особой реальности. Как правило, в качестве «второй реальности» выступают аллюзии и реминисценции, «отсылающие» читателя, например, к мифам. В таком случае миф становится своеобразной ценностной шкалой «вечных истин», с которой соотносится «временное», т. е. настоящее, тогда как у Мамлеева на отдельные «реальности» распадается наличествующее бытие человека, которое писатель «дробит», придавая самостоятельное значение его отдельным сторонам. В результате в качестве самостоятельных «миров» начинают существовать телесность (тело человека, его части), иррациональные страхи (представления человека о загробном мире, мертвецах), сновидения, в которых обнаруживается «потайная» – бессознательная – жизнь человека, его истинная суть, инстинкты, мечты, желания. «Сновидения возникают на границе биологического сна и бодрствования. Они являются как бы мостом, по которому сознание движется в глубокий сон без сновидений или в состояние бодрствования. В то же время эта реальность несуществующая, вымышленная, и это также совпадает с общими принципами рассматриваемого литературного направления. Пространственно-временные образы в ней нечетки, размыты, перемещение из одной «области» в другую подчинено психическим процессам, происходящим в сознании спящего». В целом сновидения утрачивают романтическую окраску. Вместо этого они приобретают пародийность, игровой характер. Сновидения перестают быть «вторым миром», «отдельной реальностью», занимая свое место в повседневности, становясь равными ей и даже больше нее. Это очень хорошо иллюстрирует выше выдвинутый тезис о равнозначности конструируемых миров для постмодерниста, никогда не подчеркивающего первостепенную значимость объективной реальности перед вымышлено-фантазийными образами инобытия, что обусловлено поэтической концепцией данного литературного направления: постмодерн отказался от иерархии, от оценок, от какого бы то ни было сравнения с прошлым» [Нагорная, 2003, с. 45].

Итак, в результате анализа особенностей интерпретации категории «двоемирия» в философской системе и художественной практике                               Ю. В. Мамлеева можно заключить, что данная категория, будучи неразрывно связанной с такими аспектами художественного повествования, как время и пространство, в полной мере отражает своеобразие понимания автором человека и смысла человеческого бытия, который, учитывая современное состояние общества, зажатого в различные рамки, определяемые социумом, заключается в духовном «прорыве», ведущим к осознанию собственного «Я», Божественного начала, Космоса в себе. Такому «прорыву» предшествует критическое состояние личности героя, дошедшего в своей одинокости и инерциальности жизни до определенной «точки», забвения во внутреннем, духовном бытии. «Прорыв» помогает обнаружить в обычном человеке, «обывателе» скрытые стороны личности, своей странностью указывающие на иррациональное, Божественное начало в нем, осознание которого ведет к распаду привычного бытия, выделению в нем одновременно нескольких плоскостей, метафорически изображенных в виде бунтующей телесности, ожившего потустороннего мира и ставших реальными сновидений. Это и составляет основу метафизического реализма Ю. В. Мамлеева. В результате категория «двоемирия» как способ художественного видения автора воплощается в его литературной практике как многомирие, отличительной чертой которого, по сравнению с творчеством других современных писателей, является субъективность и ориентированность на человека, его бытие, в котором автор и обнаруживает различные «плоскости». Многослойным, неоднозначным при этом мыслится и сам человек, изображенный диффузно, схематично (неслучайно поэтому многие герои Ю. В. Мамлеева в литературоведении называют «монадами», т. е. овеществленными идеями писателя).

Подобный подход к изображению человека и тех «метафизических ситуаций», в которых он оказывается, лежит в основе философской системы и литературных произведений Ю. В. Мамлеева, определяя как его идейно-тематическое своеобразие, так и художественную структуру, в том числе на пространственно-временном уровне, который, однако, не оставался неизменным в различные периоды творчества автора, подчиняясь прежде всего развитию его историософских представлений, усилению влияния православной традиции на его мировоззрение.

Библиографический список:

Источники:

1. Бойко, М. М. Метакритика метареализма, или 40 лет спустя // Литературная учеба. 2009.  № 4.
2. Викторова, Н. А. Английская литературная сказка эпохи постмодерниз- ма : автореф. дис… канд. филол. наук.  Казань, 2011.
3. Куллэ, В. Беседы // Литературное обозрение.  1998. № 2.
4. Мамлеев, Ю. В. Россия вечная. Архетипы русского метафизического сознания // Становление новоевразийской цивилизации в постиндустриальную эпоху. (Духовные истоки и ноосферный смысл). Коллективная монография. Том 2. Метафизические основы Великой России / под ред. проф. Г. А. Югая (ответ. ред. Н. А. Шлемова). М. //Самотёка МИД Осознание, 2011.
5. Нагорная, Н. А. Сновидения и реальность в постмодернистской прозе   В. Пелевина // Филологические науки.  2003.  № 2.
6. Семыкина, Р. С. «Кто есть я?» : метафизическая антропология Юрия Мамлеева // Октябрь.  2007. № 3.
7. Эпштейн, М. Н. Постмодерн в русской литературе //  М.  2005.