Материалы учебного пособия для студентов филологических факультетов вузов, ссузов, учащихся общеобразовательных учреждений. Методика проблемного обучения. Фрагмент урока. Проблемные вопросы. Урок 1. Лингвистический анализ текста. Вводный курс. 10А. 03.09.
план-конспект урока по литературе (10, 11 класс)

Айтасова Сания Ибрагимовна, к.ф.н., учитель русского языка и литературы ГБОУ СОШ «ОЦ «Южный город»

Материалы учебного пособия для студентов филологических факультетов вузов, ссузов, учащихся общеобразовательных учреждений.

Методика проблемного обучения.

Фрагмент урока.

Проблемные вопросы.

Урок 1. Лингвистический анализ текста. Вводный курс.

10А. 03.09.2020.

Фрагмент  1.

Русский язык.

10 класс.

Ихарев. Могу вам похвастаться, что подобной нигде не сыщете. Почти полгода трудов. <…>. Вот она. За то уж не прогневайтесь: она у меня носит имя, как человек. 

Утешительный. Как имя? 

Ихарев. Да, имя: Аделаида Ивановна. 

Утешительный (усмехаясь). Слышь, Швохнев, ведь это совершенно новая идея, назвать колоду карт Аделаидой Ивановной. Я нахожу даже, это очень остроумно. 

Швохнев. Прекрасно: Аделаида Ивановна! очень хорошо... (Игроки).

И далее:

Утешительный. Позвольте еще раз рассмотреть. (Рассматривая колоду). Удивительная вещь. Стоит того, чтобы назвать ее именем (Н.В. Гоголь. Игроки. 1840).

Почему колода карт обретает «имя»?

Колода карт приобретает ценность вследствие безупречного «исполнения» крапа, вызывая восхищение у игроков в карты («стоит того, чтобы назвать ее именем»), и получает метафорическое наименование» Аделаида Ивановна». О негативной реакции на «неприличные» простонародные имена свидетельствуют многие факты, отмеченные в художественной литературе. Ср. со следующим примером:

– Так этот галстук аделаидина цвета? – спросил я, строго посмотрев на молодого лакея. / – Аделаидина-с, – отвечал он с невозмутимой деликатностью. / – А аграфенина цвета нет? / – Нет-с. Такого и быть не может-с. / – Это почему?/ – Неприличное имя Аграфена-с. / – Как неприличное? почему? / – Известно-с: Аделаида по крайней мере иностранное имя, облагороженное-с; а Аграфеной могут называть всякую последнюю бабу-с. (Ф.М. Достоевский. Село Степанчиково и его обитатели. 1859).

Метафорическое осмысление наименования предмета находит подтверждение в теории благозвучности и неблагозвучности имени: «Документальная (официальная) форма имени – Прасковья» в XIX в. в дворянских кругах имела пейоративную (отрицательную) коннотацию – считалась «деревенской», подвергалась в их среде остракизму – заменялось другими, более «благородными» именами, как, напр., в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина: …звалась Полиною Прасковья / И говорила нараспев…^[1]. «Неприличным» простонародным именем считалось также женское имя Федóра («распространенность имени среди крестьян, простолюдинов»); «звукосимволизм этого имени вызывал отрицательное к нему отношение, ср., напр., в «Зимнем дне» Н.С. Лескова: Начну с пустяков: пробегаю я её паспорт и наталкиваюсь опять на то, что там стоит имя Федора. Я говорю ей: “Моя милая, мне твое имя не нравится… я буду звать тебя Катею”»^[2].

На важность фоносемантического признака неблагозвучности слова в именах собственных указывают исследователи звуковой стороны языка: «Особенно заметно влияние звуковой формы на судьбу собственных имен. На их жизнь вообще почти не влияют никакие другие факторы, кроме содержательности звучания. Почему, скажем, исчезают имена Фекла, Марфа, Глафира, Федот, <…>? Ясно – из-за неблагозвучности, особенно из-за неприятного звучания звука Ф. Почему так распространены имена Людмила, Лилия, Лидия, Ирина, <…>? Тоже ясно: потому что звучат красиво и соответственно: женские имена “женственно”, мужские – “мужественно”»^[3].

Так, имя собственное становится объектом исследования эвфемии, при этом «собственное имя, заменившее собой первоначальное имя какого-либо объекта с целью облагородить последнее, называется эвфемистическим именем»^[4]. Таковы, напр., следующие примеры эвфемистического переименования, которые приводит известный исследователь русских фамилий Б.О. Унбегаун: Чушкин > Пушкин, Гнидин > Гнедин, Дураков > Бураков, <…>^[5]. 

Фрагмент 2.

– Да кто же думал, что он глупый человек? – проговорила она быстро. – Разве один только Вишнепокромов, которому ты веришь, который и пустой, и низкой человек.

– Зачем же низкой? Он пустоват, это правда, – сказал генерал.

– Он подловат и гадковат, не только что пустоват, – подхватила живо Улинька. – Кто так обидел своих братьев и выгнал из дому родную сестру, тот гадкой человек.

– Да ведь это рассказывают только. (Мертвые души, т. 2).

Ориентированный на «смягчение» отрицательной характеристики прием улавливает смышленая дочь, разворачивая его в ряд аналогичных определений, подчеркивающих значимость прямого наименования качества человека.

Употребление степени качества слов подловат и гадковат вместо положительной степени качественных прилагательных гадкий, подлый в творчестве Н.В. Гоголя не случайно, а продиктовано текстовым заданием: так мастер слова передает иллюзорность видения говорящего персонажа. В то же время суффикс -оват- выражает ироническое отношение автора к оценке морально-нравственных качеств персонажей.

Ср. с: [После обеда у городничего. Городничий и его жена] Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.) Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек всё несет наружу. Что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного. Да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. <…> (Ревизор). Грамматические средства эвфемизации (приставка неполноты действия при-; наречие с семантикой незначительности признака немного) в данном примере способствуют «смягчению» неблаговидного действия: прилгнул немного – вм. обманул, солгал.

Необходимо отметить, что противопоставление доброго (хорошего) злому (плохому) является концептуальной предпосылкой эвфемизации в художественном пространстве произведений Н.В. Гоголя в тематической группе «демонимы». Приведем примеры, иллюстрирующие бинарную оппозицию «добрый – злой»: Вот теперь на этом самом месте, где стоит село наше, кажись, всё спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как мимо развалившегося шинка, который нечистое племя долго после того поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было (Вечер накануне Ивана Купала); «Постой же, вылезем, а потом пойдем по следам. Тут что-нибудь да кроется. Нет, Катерина, я говорил тебе, что отец твой недобрый человек; не так он и делал всё, как православный» (Страшная месть).

Эвфемизация обусловливается при этом стремлением повествователя «расположить к себе» самого предвзятого читателя на уровне авторского повествования (1) «предупреждением» о дерзкой мысли (и в ум не пришло что-нибудь недоброе), о человеке «отрицательного свойства» (недобрый человек) (2). Словосочетание добрый человек способно выступать эвфемизмом «недоброго» человека (пример антифразиса) с позиции самопрезентации (3). Укажем соответствующие примеры:

(1) На всякий случай, чтобы не помянули меня недобрым словом, выписываю сюда, по азбучному порядку, те слова, которые в книжке этой не всякому понятны (Вечера … Ч. 1. Предисловие);

(2) Ее [Улиньки, дочери генерала Бетрищева] очаровательная, особенная, принадлежавшая ей одной походка была до того бестрепетно-свободна, что всё ей уступало бы невольно дорогу. При ней как-то смущался недобрый человек и немел; самый развязный и бойкий на слова не находил с нею слова и терялся (МД, т. 2);

(3) [Сцена разоблачения. Письмо Хлестакова в Петербург с характеристикой жителей города] Почтмейстер <…>. Хм... хм... хм... хм... «сивый мерин. Почтмейстер тоже добрый человек...» (Оставляя читать.) Ну, тут обо мне тоже он неприлично выразился. <…>. Городничий. Нет, чорт возьми, когда уж читать, так читать! Читайте всё! / Артемий Филиппович. Позвольте, я прочитаю. <…>. «Почтмейстер точь в точь наш департаментский сторож Михеев; должно быть, также, подлец, пьет горькую» (Ревизор).

Прилагательное недобрый в составе синтаксически связанного словосочетания «неопределенное местоимение + имя прилагательное» выполняет функцию умолчания, напр.: Философ вздрогнул по какому-то безотчетному чувству, которого он сам не мог растолковать себе. Темное предчувствие говорило ему, что ждет его что-то недоброе. Сам не зная почему, объявил он напрямик, что не поедет (Вий). Ср. со следующим примером, в котором что-нибудь недоброе выражает обобщающее значение любой недоброй мысли, недоброго помысла, конкретное содержание которого раскрывается благодаря контексту: Ну, если где парубок и девка живут близко один от другого... сами знаете, что выходит. <…>. Но всё бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз – ну, это уже и видно, что никто другой, как лукавый дернул – вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки, <…> (Вечер накануне Ивана Купала).

В речи почтмейстера отмечаем эвфемистическое речение неестественная сила вместо более распространенного нечистая сила. Это социальный маркер говорящего: почтмейстер не может выражаться как «темный крестьянин», он употребляет иноязычное слово. Прилагательное неестественный становится стилистическим синонимом прилагательного нечистый.

Так, эвфемистическое речение неестественная сила обозначает в речи говорящего некий необъяснимый внешний фактор: [Сцена разоблачения. Письмо Хлестакова в Петербург] Почтмейстер. Совсем не ревизор, я узнал это из письма. / Городничий. Что вы? что вы? из какого письма? / Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес, вижу: в Почтамтскую улицу. Я так и обомлел. <…>. Взял да и распечатал. / Городничий. Как же вы?.. / Почтмейстер. Сам не знаю: неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера с тем, чтобы отправить его с эштафетой, – но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу, слышу, что не могу, тянет, так вот и тянет. <…> (Ревизор).

Интересно наименование демонима в речи самого представителя демонологии, напр.: [Басаврюк (дьявол) – Петру] «Видишь ли ты, стоят перед тобою три пригорка. Много будет на них цветов разных; но, сохрани тебя нездешняя сила, вырвать хоть один» (Вечер накануне Ивана Купала). В данном примере говорящий пытается «смягчить» речение нечистая сила новым речением (нездешняя сила – вм. нечистая сила – вм. черт).

Ср. также с грамматическим эвфемизмом с приставкой не- в речи Чичикова: умерших людей персонаж обозначает эвфемизмом несуществующие, что решает определенные прагматические задачи, служит средством речевого воздействия на собеседника: [Беседа Чичикова с Собакевичем] Чичиков начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была так велика, и иностранцы справедливо удивляются… Собакевич всё слушал, наклонивши голову. <…>. Насчет главного предмета Чичиков выразился очень осторожно: никак не назвал душ умершими, а только несуществующими (МД).

Сказанное выше подтверждается тем, что данный текстовый фрагмент рассматривается в работе В.П. Москвина при анализе такой функции эвфемизма, как «маскировка подлинной сущности обозначаемого»^[6]. Интересно в этой связи наблюдение литературоведа И.П. Золотусского над речью Чичикова: «Чичиков говорит о купленных им мертвых душах: “несуществующие”. Он не решается назвать их мертвыми, это слово режет его слух, но “несуществующие” – это безошибочно, это и иносказательно <…>»^[7].

Подобные речевые уловки представляют предмет исследования суггестивной лингвистики на примере языка рекламы, когда «конкретность и образность ключевых слов» рассматривается в ряду «основных элементов конструирования сообщения», «которые непосредственно влияют на уровень внушаемости и суггестии», наряду с «воздействием звукосочетаниями»; «указанием конкретных, образных качеств»; избеганием «слов “нет” и “не” при создании рекламного обращения»; «речевой динамикой», а также «мимикой и жестикуляцией»^[8]. В современной теории эвфемии подобные речевые уловки рассматриваются с позиции средств манипулятивного воздействия в речи^[9].

*Подборка сформирована с применением материалов кандидатской диссертации (Айтасова С.И. Система средств эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя : дис. ... кандидата филологических наук : 10.02.01 / Айтасова Сания Ибрагимовна; [Место защиты: Сам. гос. ун-т]. – Самара, 2013. – 190 с.).