«Религиозные мотивы в повести А.И. Куприна «Гранатовый браслет»»
статья по литературе (11 класс)

«Религиозные мотивы в повести А.И. Куприна

«Гранатовый браслет»»

О.Г. Терешина

Факультет русской филологии и документоведения, магистратура

(заочная форма обучения)

Научный руководитель – Е.Л. Райхлина

История отечественной литературы всегда находилась в тесной связи с религией, так как христианство, а именно, православие, является источником тех духовных ценностей, которые транслирует русская литература.  Ее неизменно отличают поучительность, поиск смысла жизни, наставническая позиция писателей и поэтов.

Поэтому, на наш взгляд, отечественные художественные произведения могут быть достоверно прочитаны только в контексте православной культуры.

Несомненно, сознание русского человека тесно связано с православием, которое отражено во многих национальных обычаях, традициях. Русские писатели в произведениях довольно часто обращаются к христианским идеям и образам, но, важно отметить, что это не обязательно свидетельствует о воцерквленности писателя или о его вере. Мы согласны с выводом П.Е. Бухаркина, к которому он пришел в своем исследовании «Православная Церковь и светская литература в новое время: основные аспекты проблемы» [1]: надо разграничивать такие проблемы как «литература и церковь» и «литература и христианство». Иначе возможно неверное толкование произведения.

Так, например, обилие христианской символики в повести А.И. Куприна «Гранатовый браслет» свидетельствует вовсе не о религиозности автора, а, наоборот, при детальном рассмотрении подводит нас к мысли об атеистических воззрениях писателя, связанных с философией русского космизма, что было характерным для доэмигрантского периода его творчества.

Так, космизм, основываясь на сочетании научных и религиозных идей, ставил своей задачей преобразовательное воздействие на природу,  чтобы в итоге человек смог преодолеть главный ограничитель природы – смерть. По мысли Фёдорова, идеолога космизма, эволюционное предназначение человека заключается в том, чтобы ему самому стать инициатором дальнейшего развития эволюции, внести порядок в беспорядок, гармонию в слепой хаос. [7, с. 25]

Картиной природного хаоса открывается повесть «Гранатовый браслет»: «вдруг наступили отвратительные погоды», «по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман», «с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь», «задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган». [4, с. 225]

Образ природы воплощен Куприным как враждебная человеку стихия, неконтролируемая и непредсказуемая; она несет гибель: «Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега». [4, с. 225] Смерть рыбаков, случившаяся в результате действия природных сил, - случайная, «неосознанная», не подкрепленная преображением духа; в повести она подобна гибели животного.

Ей Куприн противопоставляет другую смерть – сознательную, перерождающую бытие как физический мир (пример тому - перемена, произошедшая с Верой после смерти Желткова) и связующую воедино мир земной и космический. Здесь рефреном звучат мотивы времени и  памяти, которые при выходе за рамки земного бытия теряют пространственно-временные ограничения (единая – последняя, мгновение – навеки) и делают возможным существование любви вне времени и пространства, тем самым «воскрешая» и самого героя: «Ты обо мне помнишь?... Ты ведь моя единая и последняя любовь… Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки». [4, с. 271]

А подарок Желткова (ведь не случайно повесть названа «Гранатовый браслет») приобретает пророческий смысл. Когда Вера рассматривала браслет,  «то в них… вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни. «Точно кровь!» – подумала с неожиданной тревогой Вера». [4, с. 241] Согласно древневосточной мифологии, основное магическое свойство граната – разжигать страсть и любовь; камни в руках человека, одержимого любовью, начинали словно оживать, наполняться кровью. Таким образом, гранатовый браслет соединяет в себе два символа – огонь и кровь.

Поэтому подарок Желткова, символизирующий любовь героя, –  это преображающий душу (не только свою, но и другого человека) пламень. Явная метаморфоза происходит с Верой. В начале повести она «…строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна» [4, c. 229], а в конце произведения «Вера, с глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо, губы, глаза…» [4, c. 272].

Изменчивость природы в повести  - тоже закономерное проявление космизма Куприна. Мы полагаем, что описание одухотворенного, упорядоченного воздействием человека состояния природы писатель символично сделал «прелюдией» к рассказу об истории Желткова: «…погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья». [4, c. 226]

Оно тонально, ритмически и фонетически (повтором звуков [л], [с] и шипящих) «отзеркаливается» пейзажной зарисовкой финальной сцены: «Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел листьями. Острее запахли звезды табака...». [4, c. 271] Это создает контекст для прочтения смерти Желткова как позитивного, творческого, преобразовательного акта.

В повести Куприна телеграфист, «маленький человек», заявляет о своей значимости как личности тем, что пытается взломать пределы земного существования, бросить вызов смерти, преодолеть ее; выйти в большое, вечное, космическое пространство, сохранив там свою любовь навсегда. Напротив, обыденная, обычная, земная жизнь умаляет героев Куприна.

Так, например, образ Василия Шеина, мужа Веры, звучит почти иронично. Словами генерала Аносова Куприн дает герою несколько сниженную характеристику: «Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про твоего Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать, может быть, будущее и покажет его любовь в свете большой красоты».[4, c. 253] Здесь явственно слышится диссонанс (смысловой и стилистический) между «Вася…хороший парень» и «…будущее и покажет его любовь в свете большой красоты». Хотя, мы полагаем, в повести именно князь Василий Шеин является носителем истинной любви, которая в Библии описывается так: «Любовь долготерпит, милосердствует …все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». [2, Первое послание св. Ап. Павла к Коринфянам, гл.13] Текстуальный анализ повести позволяет практически каждое слово из библейской цитаты подтвердить достойным поведением князя Василия. Он не только поддерживает жену, оказавшуюся в двусмысленной ситуации, но и с состраданием, терпением относится к Желткову, фактически своему сопернику.

Но для Куприна супружество, семья, любовь в христианском понимании не являются ценностью. Писатель, осмысливая метафизику любви, будучи сторонником космизма, видит в ней идеальное начало, способное соединять земной и вышний миры. Любовь как «нездешняя радость», по Вл. Соловьеву [6], является сферой божественного, и поэтому она неизбежно будет приводить к трагедии в земной жизни, находясь в противоречии с земным миром. Подобное понимание любви определяет мистическую близость любви и смерти, которая на рубеже 19-20 вв. становится одной из доминант художественного сознания, характерной для всей культуры в целом.

«А где же любовь-то?...Та, про которую сказано — «сильна, как смерть»? … Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!» - говорит Вере генерал Аносов, и тут же указывает на невозможность земного воплощения подобной любви:  «Вы видели когда-нибудь такую любовь, дедушка? — тихо спросила Вера.— Нет, — ответил старик решительно».[11, c. 253]

Писатели, мыслители, ученые на стыке 19-20 вв. пытались по-новому осмыслить мироздание, увязывая воедино науку и религию, веру в Бога и эволюционное учение. Подобное направление философской мысли было характерно не только для России, но только в нашей стране, которой особенно присуща вера в утопию, могло возникнуть явление, которое называется русским космизмом. Но даже в своей религиозной разновидности космизм не тождественен христианству, между ними нельзя ставить знак равенства. А то, как  Куприн эти идеи воплощает в своей повести,  христианину может показаться безбожным. Святотатственно звучит посмертное «послание» Желткова: „Да святится имя Твое“… И думаю, что трудно расстаться телу с душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь…. Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю — слава Тебе!..» [4, c. 271]

Куприн сплавляет воедино образ земной женщины и Бога, по сути, обожествляя возлюбленную Желткова и тем самым нарушая главные заповеди христианства: «Я Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим», «Не делай себе никакого кумира…» [2, Исход, гл. 20] Хотя, возможно, это и являет собой романтическую квинтэссенцию того, о чем мечтает каждая женщина: «о такой любви — единой, всепрощающей, на все готовой, скромной и самоотверженной».[4, c. 256]

Непросто согласиться и с тем, чем, по Куприну, становится самоубийство главного героя. В повести это – шаг в вечность, жертвенность; акт, преобразующий действительность, творящий ее заново. В самом образе Желткова Куприн заложил элементы  христианского мученичества: «Да, я предвижу страдание, кровь и смерть».[4, c. 271] Но смирение верующего перед неизбежностью смерти и добровольный отказ от жизни – это поступки, являющиеся противоположными в христианском мировоззрении. Самоубийство – тягчайший грех, не оправдываемый ничем.

Но согласно взглядам космистов, например П.Л. Флоренского: "Вся природа одушевлена, вся жива - в целом и частностях, все связано тайными узами между собой, все дышит вместе друг с другом, всюду изнутри действует симпатическое сродство. Энергия вещей втекает в другие вещи, каждая живет во всех и все - в каждом". [8]

Приходит на память другой персонаж А.И. Куприна, тоже самоубийца,  – студент из рассказа «Река жизни», написавший  в своем предсмертном послании: «Ах, я думаю, что ничто в мире не пропадает ...Все наши дела, слова и мысли – это ручейки, тонкие подземные ключи. …они встречаются, сливаются в родник, просачиваются наверх, стекаются в речки – и вот уже мчатся бешено и широко в неодолимой Реке жизни. …Всё она смоет рано или поздно, снесёт все твердыни, оковавшие свободу духа». [5]

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что, несмотря на завуалированность под христианские образы, идеи русского космизма, художественно осмысленные Куприным в повести «Гранатовый браслет», - антихристианское явление. Взгляды на космос и человека, их онтологические причины и взаимодействия в философии русского космизма далеки от православного учения.

Литература:

1. Бухаркин П.Е. Православная Церковь и светская литература в новое время: основные аспекты проблемы // Христианство и русская литература: сб. ст. / Рос. АН. Институт рус. лит. (Пушкин. дом); сб. 2 / Отв. ред. В.А. Котельников. – СПб: Наука, 1996. – С. 32-60.

2. Библия. - М, Белорусский Дом печати, 1992.

3. Котельников В.А. Православие в творчестве русских писателей XIX в.: дис. д-ра филол. наук. – СПб, 1994. – 40 с.

4. Куприн А.И. Поединок. Гранатовый браслет. – Элиста, Калмыцкое книжное издательство, 1978,  с.272.

5. Куприн А.И. Река жизни. Источник: http://lib.ru/LITRA/KUPRIN/liferivr.txt (дата обращения 03.02.2020).

6. Соловьев Вл. Красота как преображающая сила. – М.: РИПОЛ классик, 2017. – 496 с. Источник: https://books.google.ru/books?id=HzI (дата обращения 23.02.2020).

7. Федоров Н. Философия общего дела (сборник). Источник: https://books.google.ru/books?id=c0D5AgAAQBAJ&pg=PA25&lpg=PA25&dq (дата обращения 02.02.2020).

8. Флоренский П. У водоразделов мысли. Том 1. Источник: http://hotkovo.net.ru/library_view.php?id=41&mode=1 (дата обращения 18.02.2020).

9. Чижевский А.Л. Русский космизм: Антология философской мысли /

Сост. и предисл. к текстам С. Г. Семеновой, А. Г. Гачевой; Примеч. А.Г. Гачевой. — М.: Педагогика-пресс, 1993. — 365 с.