доклад-эссе "Любите ли вы Чехова"
статья по литературе (11 класс)

Талина Е.Е.  (школа-пансион «Плесково»)                                                                                                 2009г.

Любите ли вы Чехова?

 «Странный вопрос, - ответите вы мне, - как можно не любить классика русской литературы?». Действительно, Антон Павлович, конечно, выдающийся писатель, очень честный и по отношению к людям, и по отношению к себе, труженик, интеллигент,  Кажется, кто не знает знаменитые фразы из его произведений, ставшие афоризмами: « на деревню дедушке», «в Греции все есть», «кофе пила без всякого удовольствия», «в Москву, в Москву, в Москву» и т.д., но я хотела бы уточнить, много ли среди нас тех, кто  любит перечитывать Чехова, любит его героев…

Любить  - это значит перечитывать, ощущать вкус  слова, поддаться настроению, ситуации, наслаждаться обаянием образов,  а  какие ситуации и героев  предлагает нам Антон Павлович?

Вырубленный вишневый сад, долгая и скучная езда по степи, очень краткий  отчет о жизни провинциального  доктора, который  в конце концов забывает о своем предназначении, с удовольствием перебирая грязные бумажки, или, наоборот,  уже другой, талантливый доктор Дымов погибает, а его пустая, праздно живущая жена живет себе  как ни в чем не бывало, или три сестры, которые почему – то все время хотят уехать в Москву, как будто им кто-то мешает.  Кто они, чеховские герои? Что в них выдающегося или просто запоминающего? Может быть, они нам не нравятся, но  это обыкновенные люди, ни злодеи, ни герои: например, что дурного в женщине, которая оставляет молоко, чтобы была сметана, и  никак не злодей человек, решивший посадить крыжовник на даче, и что плохого, если человеку не нравится осетрина с душком.  Кстати, Чехов завидовал Шекспиру, у которого Ричард хоть и злодей, «но какой злодей! Король злодеев!» А герой повести «Моя жизнь» страдает оттого, что в городке, где он живет, не родилось ни одного полезного человека.

Я возвращаюсь  к вопросу, можно ли любить Чехова? А ведь вся русская интеллигенция  20 века неустанно заверяла нас в своем преклонении перед этим автором, да что интеллигенция, сам Толстой не мог устоять перед обаянием  и талантом этого человека, а за ним Горький, Бунин, и все-все-все. Но могут ли заставить нас любить того или иного автора даже такие авторитеты? И все-таки… наверно, странно звучат эти вопросы из уст учителя литературы. Да, признаюсь, мне довольно долго нелегко давался чеховский текст. Высказанная мысль Хэмингуэя о том, что образ есть айсберг, у которого значительная часть сокрыта в глубине, доведена Чеховым до крайности. От этого айсберга остается  одна реникса, Помните, это слово родилось в пьесе «Три сестры» как забавный анекдот. Учитель написал отзыв на сочинение гимназиста: чепуха. А замученный латынью ученик прочил отзыв «по латыни»: реникса. Т.е. читая Чехова, мы все время натыкаемся на эту самую рениксу. Дядя Ваня только что выстрелил в человека, потом они договорись, что все в порядке, всем неловко, и вдруг дядя Ваня говорит, что «в Африке жарко». Что это, о чем? Или звук лопнувшей струны в «Вишневом саде». Фирс бормочет, что «перед несчастьем было то же» - «Перед каким несчастьем?» - «Перед волей». Наступает пауза.

И вот так у Чехова очень часто. Эта реникса - как формула разночтения, разномыслия. Одни и те же события каждый понимает по-разному. Ведь чеховские герои хорошие, нормальные люди, но между ними глухая стена. Мне часто казалось, что и между мной и персонажами Чехова та же стена.

Все знают, что в его пьесах диалоги глухих, такой же диалог глухих и в его прозе, доходящий или до абсурда (Например, когда на желание Гурова поделиться своими переживаниями, нахлынувшем на него чувством, он слышит: «Давеча вы были правы, осетрина-то с душком») или до трагедии, как в истории с маленькой девочкой Варькой, которая,  замученная работой,   совершает страшное преступление, а потом засыпает сладким сном, И вот опять чеховская реникса: нам ее очень жалко, а она только что убила ребенка. Т.е. реникса может быть не только репликой, но и сюжетом целого рассказа, Так происходит в рассказе «Тоска». Человек не нашел собеседника среди существ, владеющих речью, и исповедуется бессловесной твари. Нелепо и, конечно, печально.

Может быть, я так и осталась бы со своим отстранением  от чеховской манеры повествования, если бы не одна общая у нас с ним любовь, любовь к театру.

Это уже общее место, рассказывать о том, сколько «чаек» и «дядей Вань» одновременно идет на сценах наших театров. Но поверьте, среди этого множества  спектаклей, мне повезло повстречать такие жемчужины, которые открыли мне глаза и на чеховских героев, и на манеру его повествования, да и на его удивительно тонкий, все понимающий взгляд  на нас, на себя, на жизнь.

И начну я  свой театральный список «открытий» не с московского, а петербургского театра Европы, театра Льва Додина, у него на сегодня поставлен весь «программный» Чехов: «Пьеса без названия», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад». Каждый из них очень интересен, и о каждом спектакле очень много уже сказано и написано, но я остановлюсь на мною самом любимом «Дяде Ване», который отрыл для меня, что Чехов  может быть не менее увлекательным и захватывающим, чем   страстный  Достоевский или

кто-нибудь еще.  Нельзя сказать, что, как любят говорить критики, это спектакль о нас. Хотя очень много узнаваемых деталей, нет, эти люди,  увы, не мы, они наши близкие родственники, но более изящные, более благородные, более совестливые -в общем, более красивые( особенно Елена Андреевна в исполнении К. Раппопорт). Здесь нет театральности, котурн, просто они (актеры) играют, как хорошие музыканты-виртуозы, когда очень знакомая мелодия (читай, текст) поражает чистотой и глубиной звука. Особенно меня захватила пара Елена  и доктор Астров (актер П. Семак). Трудно, да и невозможно передать игру актеров, скажу только, что, прекрасно зная текст пьесы, в финале, когда герои прощаются долгим взглядом, я, заворожено глядя на них, вдруг поймала себя на мысли, а вдруг он не уедет, вдруг он ее не отпустит. Значит, я  была захвачена самим чувством, таким живым и естественным в исполнении этих актеров. Конечно,  мне  было жалко и Соню, которая  тоже по-своему красива, особенно когда распускает свои роскошные волосы, чтобы обратить на себя внимание доктора, да она хороша, но напрасно - ему не пара. Так чеховские герои стали для меня не далеким прошлым, а моими близкими, дорогими и любимыми, хотя и несчастными людьми. Никто не виноват в том, что эти честные хорошие люди с ясными глазами, работники, служители, так нескладно живут: ведь дядя Ваня действительно зануден и нелеп, а Соня проста и прямолинейна, они надежные, правильные, но в них нет аромата, цветения, дара, не то что в Астрове и Елене.  Так «оживает» Чехов, его любовь к людям, его честность по отношению к ним и к жизни: люди разные по своим возможностям  и  талантам, но любить надо всех, надо  честно работать, быть честным по отношению к себе и к другим, т.е. таким, каким был доктор Чехов.

Другой спектакль уже московского театра - студии П.Н. Фоменко «Три сестры» представил другого Чехова, не страстного (зрелого, как у Додина), а юного, легкого, как эти три девочки,  которых, несмотря на разницу в возрасте, Фоменко показал  прежде всего девочками, глубоко укорененными в своем детстве, где дорого все, что связано с домом, родителями, тем более что к началу пьесы они сироты, Но сквозь звучание всем известных диалогов проступают хорошо знакомые и мне ощущения: когда забираешься с ногами на диван (кровать), затыкаешь со всех концов очень тщательно концы одеяла, обнимаешься с сестрой крепко-крепко и начинаешь рассказывать (или вспоминать). И финальные слова  о том, что «жизнь еще не кончена»  звучат не вымучено, а искренно, уверенно, они действительно в это верят, и ты им веришь, что они «узнают, зачем живут».

 И другие спектакли (МХТ, Студия театрального искусства) вдруг обнаруживают, что никакой рениксы у Чехова нет, нет этих парадоксов. Да там действительно пьют чай и, кажется, что только разговаривают, но только живой театр обнаруживает, что главное для писателя другое – отношения между людьми, очень сложные, с одной стороны, а другой, такие узнаваемые, ну в общем, «тара…ра… бумбия… сижу на тумбе я». Кстати, какой яркий спектакль получился у Д. Крымова с таким названием «Татарабумбия» -спектакль -парад героев Чехова, парад тех исторических эпох, которые пережила наша страна в 20 веке. Очень смешно и очень грустно одновременно.

  Да читать Чехова трудно, трудно открывать себе самого себя, трудно признаваться себе в том, что тебе не дал Бог тех талантов, которое бы хотелось, но жизнь не отменяется. Это было всегда, от своей беспомощности перед жизнью  страдают чеховские герои, но есть и другое. Отрицая, что он пессимист, Чехов ссылался на рассказ «Студент», который считал самым художественным из своих произведений. Когда герою  открывается, что события, о которых говорит Евангелие, не прошлое, а  та «правда и красота», которая всегда направляла и направляет  и сейчас человеческую жизнь, то и его собственная жизнь представляется ему «восхитительной, чудесной и полной высокого смысла». Очень нужна нашей культуре и нашему обществу прививка доктора Чехова. Чехов как профи видевший  все наши «болезни», лечит нас своим душеспасительным творчеством, и хотя лечиться никто не любит, душу надо очищать, иначе те, кто старательно со всех экранов  «вливают в душу хладный яд», добьются своей цели, и мы превратимся в тех уродцев, которые нам предлагают в виде эталонов красоты.

 Да, если сам Чехов задумывался над тем, зачем нужен Шекспир, раз после него мы не стали лучше, то он не мог думать о том, нужен ли он. Но то, что мы сегодня собрались на эту конференцию, говорит, о том, что мы не только помним Антона Павловича, но  и задумываемся над тем же, над чем задумывался и он.

 А вдруг мы «увидим небо в алмазах»?