Открытый урок по дисциплине литература в 10 классе, посвященный юбилею писателя В.Г. Распутина: «Живем и помним»
материал по литературе (10 класс) на тему

Открытый урок по дисциплине литература в 10 классе, посвященный юбилею писателя

В.Г. Распутина:

«Живем и помним»

Цель урока: воспитание нравственности, чувства патриотизма, уважения к Отечеству, знакомство с творчеством писателя, литературный и языковой анализ его произведений, развития исследовательских способностей на основе литературного материала.

Ход урока:

1. Вступительное слово учителя
2. «Гляжу в озера синие» (просмотр видеоряда и обсуждение произведений В.Г. Распутина «Деньги для Марии» и «Пожар»)
3. «Девчонки на палубе танцуют» (просмотр видеоряда и обсуждение произведений «Век живи, век люби», «Последний срок»)
4. «А где мне взять такую песню» (просмотр видеоряда и обсуждение произведения «Живи и помни»)
5. «Деревенька моя»(просмотр видеоряда и обсуждение произведения «Прощание с Матёрой», исследования по теме: «Диалектные слова в произведениях В.Г. Распутина»)
6. Финал фильма «Уроки французского»
7. Обсуждение рассказа «Урока французского»
8. Яблоки в посылке
9. «Топ-топ»
10. Подведение итогов урока
11. Домашнее задание прочитать рассказ «Изба» м написать сочинение по литературе на тему: «Малая Родина всему начало…»

Учитель русского языка и литературы

Норазян А.Н.

Материалы к уроку

Валентин Григорьевич Распутин – русский писатель, прозаик, представитель так называемой «деревенской прозы»

. Распутин родился 15 марта 1937 года в крестьянской семье в селе Аталанка (Иркутская область). Его детство прошло в селе, где он ходил в начальную школу. Продолжил обучение в 50 км от дома, где была ближайшая средняя школа. Об этом периоде обучения он позже написал рассказ «Уроки французского».

Окончив школу, будущий писатель поступил на историко-филологический факультет Иркутского университета. Будучи студентом, работал внештатным корреспондентом в университетской газете.

После университета писатель несколько лет проработал в газетах Иркутска и Красноярска.

С 1966 года Валентин Григорьевич стал профессиональным литератором, а через год был зачислен в Союз писателей СССР. В тот же период в Иркутске вышла в свет первая книга писателя «Край возле самого себя». Затем последовала книга «Человек с этого света» и повесть «Деньги для Марии», которую в 1968 опубликовало московское издательство «Молодая гвардия». Зрелость и самобытность автора проявилась в повести «Последний срок» (1970). Большой интерес у читателя вызвала повесть «Пожар» (1985).

В последние годы жизни больше занимался общественной деятельностью, но не отрываясь при этом и от литераторства. Спустя два года третье издание очерков «Сибирь, Сибирь». В родном городе писателя его произведения входят в школьную программу по внеклассному чтению.

«Век живи — век люби», оно звучит как завет автора юным, вступающим в жизнь и перекликается с поговоркой «Век живи — век учись», однако шире и глубже. Заглавием задана ведущая тема рассказа — любви ко всему окружающему, которую ни в коем случае нельзя утратить и которая составляет основу личности, её нравственный стержень. Речь в произведении идёт о важном этапе жизни главного героя, пятнадцатилетнего Сани, — этапе взросления и осознания своего места на земле. Рассказ начинается с размышлений героя над глубинным смыслом слова «самостоятельность»: «самому стоять на ногах в жизни, без подпорок и подсказок». Пытливый и внимательный, мальчик открывает для себя мир, который воспринимает как целостную систему, людей, которые «только на чужой взгляд остаются в общем ряду», а на самом деле очень разные. Всё для героя исполнено особого смысла: жизнь, листки календаря, даже нелюбимая работа на огороде. Он принимает первое взрослое решение: «за себя в жизни ответ держать». Мальчика тяготит родительская опека, и, хотя в произведении нет конфликта «отцов» и «детей», но налицо непонимание друг друга.

Саню обижает отношение к нему, как к маленькому. Обстоятельства складываются таким образом, что мальчик, приехавший в августе на Байкал, остался совершенно один (бабушка уехала к заболевшей дочери) и «получил удивительную способность оглянуться на этот мир».

Событием, лежащим в основе сюжета, является поход мальчика за голубицей с Митяем и дядей Володей, однако главное в рассказе не событийная сторона, а то, что происходит в душе героя и его сознании. Именно глазами Сани читатель видит и запустение посёлков после создания Иркутского водохранилища, и красоту байкальской тайги, и скрытые от поверхностного взгляда достоинства и пороки людей. Поход за ягодами стал для героя настоящим открытием мира, людей, себя. «Первая Санина ночь в тайге — и какая ночь! — точно взявшаяся показать ему один из своих могучих пределов» пробуждает в подростке новые, ранее неведомые ему чувства и ощущение, «что он бывай здесь». Мысль о существующей «изначально» памяти не отпускает мальчика: он видит в ней связующую нить с прошлым и будущим: «жизнь — это воспоминание вложенного в человека от рождения пути». Именно поэтому герой узнаёт места, в которых не бывал в действительности, и видит «всё смятение и всё движение мира, всю его необъяснимую красоту и страсть». Однако возможность обрести гармонию с миром существует только там, куда ещё не вторгся человек-преобразователь. Цивилизация губит природу и изменяет человека. Так соединяются в рассказе экологические и нравственные вопросы.

Проблема байкальской природы —важная тема для Распутина. В рассказе отчётливо ощущается тоска «по красоте и по тому особенному и необыденному духу», который «может дать только Байкал». После того как стали строить Иркутскую ГЭС, часть разъездов и полустанков опустела, люди выехали из родных посёлков, и на фоне пасмурного, серого дня герой видит нежилые дома, похожие на «чужие гробы», и у него рождается ощущение того, что он смотрит изнутри на старое место захоронения. И люди на опустошённой земле выглядят потерянными и одинокими, они удаляются в «тёмный распадок» в поисках собственного вечного пристанища. Таким, «потерянным среди, людей», видится Сане Митяй, человек без имени, а только с кличкой, неопределённого возраста, пьяница, о котором бабушка мальчика говорила, что он «из круга выбился». В посёлке по-своему уважали Митяя, зная, что он человек слова, «долги отдаёт». Красота этого человека открывается герою во время похода: только в тайге Митяй находится «в согласии с собой», он ловок, вынослив, бережен в отношении к природе, чувствует и любит её, как любят живое существо. Он истинный «хозяин тайги», хотя так его называет с оттенком презрения дядя Володя — «новичок», замкнутый, недобрый человек. Дядя Володя преподносит Сане жестокий урок: видя, что тот собирает голубицу в оцинкованное ведро, не предупреждает сразу, что есть её нельзя, а дожидается, когда счастливый и измученный грузом мальчик вынесет ягоды из леса. Цинизм поведения попутчика вызывает ярость у Митяя и убивает одухотворённое, восторженное чувство гармонии с миром у Сани. Жестокость дядя Володи не может быть наказана по юридическим законам, не боится он и суда человеческого, но Митяй считает, что кара всё-таки настигнет негодяя: «На тебя первая же лесина сама же свалится, первый же камень оборвётся. Они такие фокусы не любят...». Митяй уверен: оскорблена душа природы, и сама природа совершит свой суд.

Автор, так точно и тонко описывающий душевное состояние Сани во время похода, ничего не говорит о том, что он чувствует после этого урока: мальчик «аккуратно, со странной внимательностью следя за собой, как за посторонним, застегнул рюкзак на все застёжки».

Кажется очень важной и тревожной эта художественная деталь: «застегнул... на все застёжки». Не запер ли Саня и свою душу?Не утратил ли обретённых «смыслов»? Устоял ли на ногах? ...Ночью Сане снились голоса... они звучали в нём, и среди множества он различил один, который произнёс «такие грязные и грубые слова и таким привычно-уверенным тоном», что мальчик проснулся в ужасе: откуда в нём это взялось?

Читатель же верит в нравственную силу героя, в то, что «учёба» не ожесточила его, что не оборвалась духовная связь Сани с природой и восторжествует любовь к миру. Несколько по-иному после прочтения рассказа звучит его название: «Век живи — век люби» — люби, несмотря ни на что.

Деньги для Марии

Ехать за помощью к брату Кузьма решил ещё ночью, хотя в глубине души сомневался, что брат поможет — они уже давно стали чужими людьми. Трясясь в холодном автобусе, он вспоминает, с чего всё началось.

Пять дней назад в их деревню явился «мужик лет сорока» проводить ревизию в магазине, единственной продавщицей которого была Мария, жена Кузьмы. Ревизии не было целый год. За это время накопилась недостача — тысяча рублей. Марии грозила тюрьма. Пожалев четверых ребятишек, ревизор пообещал замять дело, если недостачу внесут, пока он будет проверять другие магазины. За пять дней Марии предстояло найти деньги, какие ни она, ни муж никогда и в руках-то не держали.

На следующий день про несчастье Марии знала вся деревня. Председатель пообещал выделить ссуду, но не сейчас, а в конце отчётного года. Это обещание немного поддержало Кузьму, но Мария никак не могла отойти от шока. Немного успокоив жену, Кузьма начал прикидывать: денежного запаса у них не было, продать тоже нечего, значит, придётся занимать. Он сразу подумал о зажиточном брате, и через несколько дней взял билет на поезд. Плацкарта не было, пришлось брать мягкий вагон.

Дожидаясь поезда, Кузьма вспоминает, как ходил по деревне, унижался и клянчил деньги. В первую очередь он направился к самому зажиточному односельчанину, директору школы Евгению Николаевичу. Хозяйство у директора своё, тратиться особо не на что, вот и складывают они с женой зарплаты на сберкнижку. Узнав, что к нему первому пришли, Евгений Петрович пообещал одолжить, несколько раз подчеркнув, что «мы друг другу помогать должны» и «народ всякий бывает» — могут и не отдать.

По перрону гуляет ветер, и Кузьма «не может отделаться от чувства, что одно с другим связано, и ветер дует не зря». В поезде он присоединяется к пассажирам мягкого купе. Один из них, директор радиостанции Геннадий Иванович, относится к «колхозникам» с презрением и даже с завистью: у сельских жителей слишком много льгот и привилегий по сравнению с городскими. Кузьме этот разговор не нравится, но он терпит, пока другой попутчик, полковник, не переводит разговор на преферанс. Для этой игры нужно четверо игроков, но Кузьма играть в преферанс не умеет, и его просят поменяться местами с пассажиром из купейного вагона. Он соглашается — Кузьме всё равно, лишь бы ехать.

Этот магазин «был как проклятый», вспоминает Кузьма, столько народу из-за него пострадало. Недостача обнаруживалась почти у каждого продавца. После того, как посадили последнюю продавщицу, магазин не работал три месяца. Наконец, Надя Воронцова, беременная третьим, согласилась после родов взять магазин на себя. Заменить её на это время предложили Марии. В то время семье Кузьмы жилось туго. Его последний ребёнок родился слабеньким, жена болела, «и врачи не велели ей делать тяжёлую работу». Поэтому и пошла Мария в продавщицы, да так и осталась работать. Дела у неё шли неплохо, но добрая женщина отпускала товар в долг и ездила за товаром не сама — других посылала. Из-за этого и пострадала. Сначала она верила, что Кузьма её спасёт, но, послушав причитания соседок, верить перестала.

В купе, куда перебрался Кузьма, едут пожилая чета и сильно выпивший парень. Старики, пережившие войну, относятся друг к другу с невероятной нежностью. Кузьма засыпает, и ему снится, что он собирает деньги для Марии. Этот сон он видит уже не в первый раз. Проснувшись, Кузьма не может заснуть и снова пускается в воспоминания.

Евгений Николаевич расщедрился на сто рублей. Вечером Кузьма пошёл к лучшему другу Василию, но тот денег не предложил, хотя и знал о беде Кузьмы. Тогда он и вспомнил о брате. Три года назад Мария ездила в город лечиться, остановилась пожить у Алексея и решила, что «лучше жить у чужих». Ездил в город и односельчанин Кузьмы, заходил к брату, но тот даже к столу его не пригласил. Вспоминая это, Кузьма, однако, верил, что брат его выручит. Мария считала, что Алексей денег не даст, и Кузьма тоже начал сомневаться.

К деньгам Кузьма относился просто: «есть — хорошо, нет — и не надо». Его семья не голодала, но денег постоянно не хватало, они были «заплатками, которые ставятся на дырки». Кузьма не понимал, как деньги можно собирать. И вдруг «деньги выбрали его».

Когда стемнело, пришёл Василий. Вместе друзья пошли к Степаниде, скупой бабе, торгующей самогонкой. Все знали, что кубышка у неё полна, и Кузьма с Василием решили её подпоить, чтоб добрее стала. План их не удался — опьянев, Степанида не перестала быть скупой.

Попутчик Кузьмы, который недавно развёлся с женой, относится к женщинам цинично, он уверен, что старик хоть раз, да изменил своей жене. Он спрашивает, изменял ли жене Кузьма. Тот признаётся — было один раз, когда встретился со своей первой. Мария узнала, хотела уйти, но Кузьма уговорил вернуться и с тех пор не изменял. Старикам Кузьма верит, у них в селе тоже есть такие однолюбы. А поезд всё ближе и ближе к городу.

Утром второго дня кособокий дед Гордей принёс пятнадцать рублей, которые выпросил у сына. Потом Василий отвёл Кузьму к своей тяжело больной матери. Та отдала деньги, собранные «на смерть», но просила побыстрей вернуть — смерть, она не ждёт. Мария больше не плакала, ходила по дому, словно неживая. Даже ребятишки, глядя на мать, притихли. Сидеть дома было невмоготу, и Кузьма забрёл в контору к председателю. Он вспомнил 1947 год, когда председателя посадили — в самую страду. Бензина тогда не было, и хлеба осыпались, он купил краденое топливо с баржи. Выпустили его в 1954, после амнистии. Народ добивался, чтобы его снова назначили председателем, но случилось это только пять лет назад.

Велев обождать, председатель собрал колхозных специалистов и предложил им отказаться от месячного оклада в пользу Кузьмы. Те согласились — никто не хотел прослыть скупым. «И второй день подошёл к концу».

В поезде среди ночи Кузьму будит парень. Вызвав его покурить, парень жалуется на жизнь и завидует старику — вот бы все женщины были такими, как его бабка. Жена ушла от парня, забрав с собой дочь, и теперь парень думает — вернётся она к нему или нет. Когда Кузьма говорит, что женщина может найти другого, парень злится.

Наступил третий день. Кузьма получил в конторе деньги, после чего к нему начали подходить специалисты и их жёны, жаловаться, что не на что жить. Кузьма беспрекословно отдавал им деньги. Под вечер присеменил дед Гордей, и заявил, что Кузьме никакие деньги не нужны, ему надо только сделать Марию беременной — тогда её не посадят. К этому времени собралась только половина нужной суммы, и Кузьма начал подумывать, что дед прав. Так кончился третий день, а на утро Кузьма поехал к брату.

Кузьма сходит с поезда и видит, что ветер стих. Большими, лохматыми хлопьями падает снег. Кузьме кажется, что это — к добру. Он сходит с автобуса, находит дом брата и стучит. «Вот он и приехал — молись, Мария! Сейчас ему откроют».

Живи и помни

Случилось так, что в последний военный год в далёкое село на Ангаре тайком с войны возвращается местный житель Андрей Гуськов. Дезертир не думает, что в отчем доме его встретят с распростёртыми объятиями, но в понимание жены верит и не обманывается. Его супруга Настена хотя и боится себе в этом признаться, но чутьём понимает, что муж вернулся, есть тому несколько примет. Любит ли она его? Вышла замуж Настена не по любви, четыре года её замужества не были такими уж счастливыми, но она очень предана своему мужику, поскольку, рано оставшись без родителей, она впервые в жизни обрела в его доме защиту и надёжность. «Сговорились они быстро: Настену подстегнуло и то, что надоело ей жить у тётки в работницах гнуть спину на чужую семью...»

Настена кинулась в замужество как в воду — без лишних раздумий: все равно придётся выходить, без этого мало кто обходится — чего же тянуть? И что ждёт её в новой семье и чужой деревне, представляла плохо. А получилось так, что из работниц она попала в работницы, только двор другой, хозяйство покрупней да спрос построже. «Может, отношение к ней в новой семье было бы получше, если бы она родила ребёнка, но детей нет».

Бездетность и заставляла Настену терпеть все. С детства слышала она, что полая без ребятишек баба — уже и не баба, а только полбабы. Так к началу войны ничего из усилий Настены и Андрея не выходит. Виноватой Настена считает себя. «Лишь однажды, когда Андрей, попрекая её, сказал что-то уж совсем невыносимое, она с обиды ответила, что неизвестно ещё, кто из них причина — она или он, других мужиков она не пробовала. Он избил её до полусмерти». А когда Андрея забирают на войну, Настена даже немножко рада, что она остаётся одна без ребятишек, не так, как в других семьях. Письма с фронта от Андрея приходят регулярно, потом из госпиталя, куда он попадает по ранению тоже, может, и в отпуск скоро приедет; и вдруг долго вестей нет, только однажды заходят в избу председатель сельсовета и милиционер и просят показать переписку. «Больше ничего он о себе не сообщал?» — «Нет... А че такое с им? Где он?» — «Вот и мы хотим выяснить, где он».

Когда в семейной бане Гуськовых исчезает топор, одна лишь Настена думает, а не вернулся ли муж: «Кому чужому придёт в голову заглядывать под половицу?» И на всякий случай она оставляет в бане хлеб, а однажды даже топит баню и встречает в ней того, кого ожидает увидеть. Возвращение супруга становится её тайной и воспринимается ею как крест. «Верила Настена, что в судьбе Андрея с тех пор, как он ушёл из дома, каким-то краем есть и её участие, верила и боялась, что жила она, наверно, для одной себя, вот и дождалась: на, Настена, бери, да никому не показывай».

С готовностью она приходит мужу на помощь, готова лгать и красть для него, готова принять на себя вину за преступление, в котором не виновата. В замужестве приходится принимать и плохое, и хорошее: «Мы с тобой сходились на совместную жизнь. Когда все хорошо, легко быть вместе, когда плохо — вот для чего люди сходятся».

В душе Настены поселяется задор и кураж — до конца выполнить свой женский долг, она самоотверженно помогает мужу, особенно когда понимает, что носит под сердцем его ребёнка. Встречи с мужем в зимовье за рекой, долгие скорбные разговоры о безвыходности их положения, тяжёлая работа дома, поселившаяся неискренность в отношениях с сельчанами — Настена на все готова, понимая неотвратимость своей судьбы. И хотя любовь к мужу для неё больше долг, она тянет свою жизненную лямку с недюжинной мужской силой.

Андрей не убийца, не предатель, а всего-навсего дезертир, сбежавший из госпиталя, откуда его, толком не подлечив, собирались отправить на фронт. Настроившись на отпуск после четырёхлетнего отсутствия дома, он не может отказаться от мысли о возвращении. Как человек деревенский, не городской и не военный, он уже в госпитале оказывается в ситуации, из которой одно спасение — побег. Так у него все сложилось, могло сложиться иначе, будь он потвёрже на ногах, но реальность такова, что в миру, в селе его, в стране его ему прощения не будет. Осознав это, он хочет тянуть до последнего, не думая о родителях, жене и тем более о будущем ребёнке. Глубоко личное, что связывает Настену с Андреем, вступает в противоречие с их жизненным укладом. Настена не может поднять глаза на тех женщин, что получают похоронки, не может радоваться, как радовалась бы прежде при возвращении с войны соседских мужиков. На деревенском празднике по поводу победы она вспоминает об Андрее с неожиданной злостью: «Из-за него, из-за него не имеет она права, как все, порадоваться победе». Беглый муж поставил перед Настеной трудный и неразрешимый вопрос: с кем ей быть? Она осуждает Андрея, особенно сейчас, когда кончается война и когда кажется, что и он бы остался жив и невредим, как все, кто выжил, но, осуждая его временами до злости, до ненависти и отчаяния, она в отчаянии же и отступает: да ведь она жена ему. А раз так, надо или полностью отказаться от него, петухом вскочив на забор: я не я и вина не моя, или идти вместе с ним до конца. Хоть на плаху. Недаром сказано: кому на ком жениться, тот в того и родится.

Заметив беременность Настены, бывшие её подруги начинают над ней посмеиваться, а свекровь и вовсе выгоняет из дома. «Непросто было без конца выдерживать на себе хваткие и судные взгляды людей — любопытные, подозрительные, злые». Вынужденная скрывать свои чувства, сдерживать их, Настена все больше выматывается, бесстрашие её превращается в риск, в чувства, растрачиваемые понапрасну. Они-то и подталкивают её к самоубийству, влекут в воды Ангары, мерцающей, как из жуткой и красивой сказки реки: «Устала она. Знал бы кто, как она устала и как хочется отдохнуть».

Пожар

Повествование от третьего лица. Много общих замечаний, рассуждений публицистического характера. Повествование также прерывается воспоминаниями.

Март месяц. Иван Петрович — водитель. Он только что вернулся с работы, устал. Его встречает жена Алёна. Вдруг он слышит, что люди кричат: пожар.

Горят ОРСовские склады. Иван Петрович суматошно думает, что взять с собой на тушение пожара. Берет с собой топор. «Русский человек и всегда-то умён был задним умом, и всегда-то устраивался он так, чтоб удобно было жить и пользоваться, а не как способней и легче уберечься и спастись. А тут, когда ставился посёлок наскоро, и тем более много не размышляли: спасаясь от воды, кто думает об огне?»

Горят обе части склада: и продовольственная, и промышленная. Иван Петрович сразу приметил, что стихийную борьбу с огнём возглавили два надёжных человека: Афоня и Семен Кольцов. Распутин описывает огонь как живое существо, главное свойство которого — жадность, свирепость.

Собирается начальство.

Посёлок этот построен леспромхозом. Его строили не для жизни, а на время, до следующего кочевья. Он никогда не станет обжитым. В нём нет деревьев, садов.

В посёлке не ведётся строительства социальных объектов, потому что ничего никому не нужно. Пока есть работа — дерево, но через 3-4 года его не останется, рабочие будут работать в вахтенном режиме. Другой работы нет, все поля были затоплены при строительстве гидроэлектростанции.

Появляется начальник участка Борис Тимофеич Водников. Он, хоть и ругается всегда со всеми, умеет руководить, и на него можно положиться

Алёна помогает в тушении пожара не меньше мужчин: она спасает какие-то вещи.

Архаровцы — бригада оргнабора (наёмные неместные рабочие). Они являются отрицательными персонажами повести.

Валя-кладовщица не хочет открывать склад, потому что боится, что ей предъявят претензии, если имущество разворуют в панике. Борис Тимофеевич приказывает архаровцам ломать склад. Он ищет начальника ОРСа (склада), но вспоминает, что тот на очередном совещании. Иван Петрович советует поставить сторожа и старика Хампо, чтобы предотвратить мародёрство

Сашка Девятый, один из архаровцев, говорит главному герою, останавливая его перед огнём: «Не сюда. Не сюда, гражданин законник. Сгоришь — кто нам будет права качать?!» В этом — все их взаимоотношения. Архаровцы — носители лагерных понятий, представители города, где каждый относится к работе как к обязанности, увильнуть от которой — достойное дело. Поэтому Ивана Петровича не любят за его принципиальность. Архаровцы у Распутина — выражение мрачных сторон цивилизации, прогресса.

Ивана Петрович жил в деревне Егоровка, и фамилия его — Егоров. Воевал танкистом. Люди начали покидать деревню уже после войны — о затоплении знали заранее. Но Иван Петрович остался, хотя и тяжело было смотреть на пустеющую деревню. Он не становится горожанином ещё и потому, что женится на Алене, болеет его мать. А брат Гошка, уехав в город, спился. В конце концов, пришлось ему переехать в новый посёлок — Сосновку (где и происходят события повести). Иван Петрович думает, что придётся переезжать и сейчас, хотя совсем не хочется.

Иван Петрович врывается в один из продовольственных складов. Обильные запасы продовольствия, постепенно разрушаемые хаосом паники и жаром, описаны угрожающе, враждебно. Иван Петрович ловит себя на усмешке: ведь еды во всех леспромхозах всегда не хватает, откуда же её столько здесь? «Плакали промтоварные склады, плакали японские кофточки и родные сковородки — разве столько в сравнении с вынесенным останется там, в этом пекле?! Но продовольственные склады, попустившись правым, ещё и теперь можно бы спасти, будь машина и будь побольше порядка. Но „пожарку“, единственную на весь леспромхоз, ещё года два назад разнесли на запчасти, она только числится на вооружении...»

Автор (или герой?) рассуждает о том, с какого момента жизнь пошла наперекос. Всё изменилось, когда начали рубить лес. Это работа, не требующая души, это разрушение не только леса, но и человека. Сосновка начиналась как нормальная деревня: была взаимопомощь, люди общались между собой. Но всё больше и больше стало приходить «лёгких» людей, которые не хотели обзаводиться хозяйством, а работали только ради отдыха, еды и выпивки. Если раньше пили, стесняясь этого, то сейчас появились целые «бригады» со своими лидерами. Ухудшается социальная обстановка, растёт преступность. Директор школы Юрий Андреевич посчитал: за войну погибло столько же сельчан, сколько погибло не своей смертью в молодой Сосновке.

В Сосновке не любят добросовестных людей. Лесничий Андрей Солодов однажды оштрафовал леспромхоз за слишком высокие пни, из-за чего сильно задержали зарплату. После этого у него сгорела баня и пропала лошадь. Аналогичное отношение к Ивану Петровичу. Он пытался доказать начальнику участка, что дело не в плане, а в людях, в природных ресурсах. Но у начальника — свои заботы и свои начальники. Поэтому ему приходится поить водкой рабочих за свой счёт, чтобы они делали план.

Иван Петрович живёт в мире абсолютных ценностей и готов отстаивать их активно. Но представлена и другая жизненная позиция. Афоня Бронников, тоже из Егоровки, тоже честный мужик, говорит: «Я так считаю: я работаю честно, живу честно, не ворую, не ловчу — и хватит. Наше дело — жить правильно, пример жизнью подавать, а не загонять палкой в свою отару. От палки толку не будет». Очевидно, Распутин с такой позицией не согласен. Устами Ивана Петровича он говорит: «Да ведь опоздали, опоздали с примером-то! Поздно!»

Когда огонь подобрался к водке, местные жители и архаровцы проявляют чудеса организованности: они передают бутылки по цепочке, спасая их и по ходу распивая. Иван Петрович в одиночку спасает растительное масло. Афоня тащит его спасать муку. Кто-то кричит, только проснувшись: «Гориииим!»

Распутин описывает психологическую драму в душе Ивана Петровича. Жизнь изменилась. Ценности героя перестали осознаваться обществом как абсолютные. Но он не может от них отказаться и не может понять современность

Иван Петрович продолжает спасать муку и сахар. Он понимает, что спасти все не удастся, а помощников нет. Он начинает ломать забор. И тут ему на помощь приходит, как ни странно, Сашка Девятый.

Иван Петрович наталкивается на Алёну. Они в ужасе наблюдают, как грабят остатки промтоварного склада.

С Алёной они живут 32 года. 2 года назад, на 30-летие свадьбы, они решили навестить детей, двух дочерей и сына. Одна дочь — учительница в каком-то посёлке. Вторая дочь — в Иркутске. Сын — лётчик, в посёлке Сырники под Хабаровском. Больше всего понравилось Ивану Петровичу у сына: сын следит за домом, выращивает яблоки, дружит с соседями, родственниками жены. Поэтому когда он предложил родителям переехать к нему, Иван Петрович согласился.

Сосновку уже не спасти. Всё началось с приезда последней бригады архаровцев год назад. Они очень сплочённые, настроены агрессивно. Иван Петрович пытался поставить их на место, но чуть не был убит (хотели подстроить несчастный случай).

Алёна работала в библиотеке. Иван Петрович сам не заметил когда, но жена стала неотъемлемой частью его собственной личности. Распутин идеализирует их отношения: полное взаимопонимание. И по вопросу отъезда у неё было то же самое мнение: уезжать надо, но как-то не охота.

Ивану Петровичу помогают таскать муку. Но вдруг помощники исчезают. Изредка появляются пьяные архаровцы, но они уже ни на что не способны. Работают Иван Петрович и Афоня, а также Пантелеев. Вскоре уже не остаётся времени отнести мешки подальше, бросают сразу у склада. У Ивана Петровича темнеет в глазах.

Жизнь Ивана Петровича в Сосновке теряет смысл. Он не может работать только для достатка. Работа для него — это творение чего-то вечного. Разрушены нравственные основы, всё смешалось: добро и зло. Однажды Афоня спросил Ивана Петровича, зачем тот уезжает. Иван Петрович ответил, что устал. Афоня сожалеет: кто же останется, как же Егоровка? Иван Петрович хотел ответить, что Егоровка — в каждом из нас. Но Афоня имел в виду всего лишь свою причудливую затею поставить памятник Егоровке на поверхности водохранилища.

Чем сильнее огонь, тем больше помощников. Муку удаётся спасти, хотя почти все участники перепились. Валя-ключница орёт про то, что много украдено, и ей отвечать. Иван Петрович уже теряет сознание, ему надо отдохнуть. В пьяном угаре архаровцы колотушкой убивают Хампо, но Хампо успевает задавить одного из них (Соню). Лежат два трупа.

Наступает утро. Теперь будет много комиссий, опустевшее пепелище оцеплено. Иван Петрович идёт к Афоне с вопросом: что теперь делать? Афоня говорит: жить будем. Иван Петрович соглашается.

Иван Петрович идёт в весенний лес, чтобы отдохнуть там и успокоиться. Он чувствует пробуждение земли и всей природы. И он ждёт, что земля укажет, куда идти ему, заблудившемуся человеку.

Последний срок

Старуха Анна лежит без движения, не открывая глаз; она почти застыла, но жизнь ещё теплится. Дочери понимают это, поднеся к губам кусок разбитого зеркала. Оно запотевает, значит, мама ещё жива. Однако Варвара, одна из дочерей Анны, полагает возможным уже оплакать, «отголосить её», что она самозабвенно делает сначала у постели, потом за столом, «где удобнее». Дочка Люся в это время шьёт скроенное ещё в городе траурное платье. Швейная машина стрекочет в такт Варвариным всхлипам.

Анна — мать пятерых детей, двое сыновей её погибли, первенькие, рождённые один для Бога, другой для паря. Варвара приехала проститься с мамой из районного центра, Люся и Илья из близлежащих провинциальных городков.

Ждёт не дождётся Анна Таню из далёкого Киева. А рядом с ней в деревне всегда был сын Михаил вместе с женой и дочкой. Собравшись вокруг старухи утром следующего после прибытия дня, дети, видя воспрянувшую мать, не знают, как им реагировать на её странное возрождение.

«Михаил и Илья, притащив водку, теперь не знали, чем им заняться: все остальное по сравнению с этим казалось им пустяками, они маялись, словно через себя пропуская каждую минуту». Забившись в амбар, они напиваются почти без закуски, если не считать тех продуктов, что таскает для них маленькая дочь Михаила Нинка. Это вызывает законный женский гнев, но первые стопки водки дарят мужикам ощущение неподдельного праздника. В конце концов мать жива. Не обращая внимания на девочку, собирающую пустые и недопитые бутылки, они уже не понимают, какую мысль на этот раз они хотят заглушить, может быть, это страх. «Страх от сознания, что мать вот-вот умрёт, не похож на все прежние страхи, которые выпадают им в жизни, потому что этот страх всего страшнее, он идёт от смерти... Казалось, смерть уже заметила их всех в лицо и уже больше не забудет».

Напившись основательно и чувствуя себя на следующий день так, «будто их через мясорубку пропустили», Михаил и Илья основательно опохмеляются и на следующий день. «А как не пить? — говорит Михаил. — День, второй, пускай даже неделю — оно ещё можно. А если совсем до самой смерти не выпить? Подумай только, ничего впереди нету. Сплошь одно и то же. Сколько верёвок нас держит и на работе, и дома, что не охнуть, столько ты должен был сделать и не сделал, все должен, должен, должен, должен, и чем дальше, тем больше должен — пропади оно все пропадом. А выпил, как на волю попал, все сделал, что надо. А что не сделал, не надо было делать, и правильно сделал, что не делал». Это не значит, что Михаил и Илья не умеют работать и никогда не знали другой радости, кроме как от пьянства. В деревне, где они когда-то все вместе жили, случалась общая работа — «дружная, заядлая, звонкая, с разноголосицей пил и топоров, с отчаянным уханьем поваленных лесин, отзывающимся в душе восторженной тревогой с обязательным подшучиванием друг с другом. Такая работа случается один раз в сезон заготовки дров — весной, чтобы за лето успели высохнуть, приятные для глаза жёлтые сосновые поленья с тонкой шелковистой шкуркой ложатся в аккуратные поленницы». Эти воскресники устраиваются для себя, одна семья помогает другой, что и сейчас возможно. Но колхоз в селе разваливается, люди уезжают в город, некому кормить и выращивать скот.

Вспоминая о прежней жизни, горожанка Люся с большой теплотой и радостью воображает любимого коня Игреньку, на котором «хлопни комара, он и повалится», что в конце концов и случилось: конь сдох. Игрень много таскал, да не сдюжил. Бродя вокруг деревни по полям и пашне, Люся понимает, что не сама выбирает, куда ей идти, что её направляет какая-то посторонняя, живущая в этих местах и исповедующая её сила. ...Казалось, жизнь вернулась назад, потому что она, Люся, здесь что-то забыла, потеряла что-то очень ценное и необходимое для неё, без чего нельзя...

Пока дети пьют и предаются воспоминаниям, старуха Анна, съев специально сваренной для неё детской манной каши, ещё больше взбадривается и выходит на крыльцо. Её навешает долгожданная приятельница Мирониха. «Оти-моти! Ты, старуня, никак, живая? — говорит Мирониха. — Тебя пошто смерть-то не берет?.. Я к ей на поминки иду, думаю, она как добрая укостыляла, а она все тутака».

Горюет Анна, что среди собравшихся у её постели детей нет Татьяны, Танчоры, как она её называет. Танчора не была похожа ни на кого из сестёр. Она стояла как бы между ними со своим особым характером, мягким и радостным, людским. Так и не дождавшись дочери, старуха решает умереть. «Делать на этом свете больше ей было нечего и отодвигать смерть стало ни к чему. Пока ребята здесь, пускай похоронят, проводят, как заведено у людей, чтобы другой раз не возвращаться им к этой заботе. Тогда, глядишь, приедет и Танчора... Старуха много раз думала о смерти и знала её как себя. За последние годы они стали подружками, старуха часто разговаривала с ней, а смерть, пристроившись где-нибудь в сторонке, слушала её рассудительный шёпот и понимающе вздыхала. Они договорились, что старуха отойдёт ночью, сначала уснёт, как все люди, чтобы не пугать смерть открытыми глазами, потом та тихонько прижмётся, снимет с неё короткий мирской сон и даст ей вечный покой». Так все оно и выходит.

Прощание с Матёрой

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, деревня Матёра повидала на своём веку всякое. «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но её давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придётся переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с лёгкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки... А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом — замены этому нет. А похоронить в памяти — это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один — легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда ещё можно было, спасти избу — не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджёг. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает её, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью её подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землёй деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на её месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодёжи, она не просто бранит её за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрёт, все родственники соберутся, чтоб судить её. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, — говорит Павел, — что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с посёлком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Уроки французского

 «Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после».

В пятый класс я пошёл в 1948 году. В нашей деревне была только младшая школа, и чтобы учиться дальше, мне пришлось переехать в райцентр за 50 километров от дома. В то время мы жили очень голодно. Из трёх детей в семье я был самый старший. Росли мы без отца. В младшей школе я учился хорошо. В деревне меня считали грамотеем, и все говорили маме, что я должен учиться. Мама решила, что хуже и голоднее, чем дома, всё равно не будет, и пристроила меня в райцентре к своей знакомой.

Здесь я тоже учился хорошо. Исключением был французский язык. Я легко запоминал слова и обороты речи, а вот с произношением у меня не ладилось. «Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок», от чего морщилась молоденькая учительница.

Лучше всего мне было в школе, среди сверстников, а вот дома наваливалась тоска по родной деревне. Кроме того, я сильно недоедал. Время от времени мама присылала мне хлеб и картошку, но эти продукты очень быстро куда-то исчезали. «Кто потаскивал — тётя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из её старших девчонок или младший, Федька, — я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить». В отличие от деревни, в городе нельзя было словить рыбку или выкопать на лугу съедобные корешки. Частенько на ужин мне доставалась только кружка кипятку.

В компанию, которая играла на деньги в «чику», меня привёл Федька. Верховодил там Вадик — рослый семиклассник. Из моих одноклассников там появлялся только Тишкин, «суетливый, с моргающими глазёнками мальчишка». Игра была нехитрая. Монеты складывались стопкой решками вверх. В них надо было ударить битком так, чтобы монеты перевернулись. Те, что оказывались орлом вверх, становились выигрышем.

Постепенно я освоил все приёмы игры и начал выигрывать. Изредка мать присылала мне 50 копеек на молоко — на них и играл. Я никогда не выигрывал больше рубля в день, но жить мне стало намного легче. Однако остальной компании эта моя умеренность в игре совсем не понравилась. Вадик начал жульничать, а когда я попытался его уличить, меня сильно избили.

Утром мне пришлось идти в школу с разбитой физиономией. Первым уроком шёл французский, и учительница Лидия Михайловна, которая была нашей классной, поинтересовалась, что со мной случилось. Я попытался соврать, но тут высунулся Тишкин и выдал меня с потрохами. Когда Лидия Михайловна оставила меня после уроков, я очень боялся, что она поведёт меня к директору. Наш директор Василий Андреевич имел привычку «пытать» провинившихся на линейке перед всей школой. В этом случае меня могли исключить и отправить домой.

Однако к директору Лидия Михайловна меня не повела. Она стала расспрашивать, зачем мне деньги, и очень удивилась, когда узнала, что на них я покупаю молоко. В конце концов, я пообещал ей, что обойдусь без игры на деньги, и соврал. В те дни мне было особенно голодно, я снова пришёл в компанию Вадика, и вскоре снова был избит. Увидев на моём лице свежие синяки, Лидия Михайловна заявила, что будет заниматься со мной индивидуально, после уроков.

«Так начались для меня мучительные и неловкие дни». Вскоре Лидия Михайловна решила, что «времени в школе у нас до второй смены остаётся в обрез, и сказала, чтобы я по вечерам приходил к ней на квартиру». Для меня это было настоящей пыткой. Робкий и стеснительный, в чистенькой квартире учительницы я совсем терялся. «Лидии Михайловне тогда было, наверное, лет двадцать пять». Она была красивой, уже успевшей побывать замужем, женщиной с правильными чертами лица и немного косыми глазами. Скрывая этот недостаток, она постоянно прищуривалась. Учительница много расспрашивала меня о семье и постоянно приглашала ужинать, но этого испытания я вынести не мог и убегал.

Однажды мне прислали странную посылку. Пришла она на адрес школы. В деревянном ящике лежали макароны, два больших куска сахару и несколько плиток гематогена. Я сразу понял, кто прислал мне эту посылку — матери макаронов достать было негде. Я вернул ящик Лидии Михайловне, и наотрез отказался взять продукты.

Уроки французского на этом не кончились. Однажды Лидия Михайловна поразила меня новой выдумкой: она захотела играть со мной на деньги. Лидия Михайловна научила меня игре своего детства, «пристенку». Монеты следовало бросать о стену, а потом пытаться достать пальцами от своей монеты до чужой. Достанешь — выигрыш твой. С тех пор мы играли каждый вечер, стараясь спорить шёпотом — в соседней квартире жил директор школы.

Однажды я заметил, что Лидия Михайловна пытается жульничать, причём не в свою пользу. В пылу спора мы не заметили, как в квартиру вошёл директор, услышавший громкие голоса. Лидия Михайловна спокойно призналась ему, что играет с учеником на деньги. Через несколько дней она уехала к себе на Кубань. Зимой, после каникул, мне пришла ещё одна посылка, в которой «аккуратными, плотными рядами <…> лежали трубочки макарон», а под ними — три красных яблока. «Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они».