Языковые особенности художественного хронотопа в тексте романа В.В. Набокова "Защита Лужина"
статья по литературе на тему

УДК 801.732

Мальцева Г.Ю.,

ЯЗЫКОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ХРОНОТОПА В ТЕКСТЕ РОМАНА В.В. НАБОКОВА «ЗАЩИТА ЛУЖИНА»

В романе В.В. Набокова «Защита Лужина» художественный хронотоп отличается содержательной многослойностью, в которой сквозь призму множественных сюжетных измерений раскрывается прошлое, настоящее и будущее, реальность и потусторонность внешнего и внутреннего мира героев. В тексте романа у писателя особые отношения с понятием времени и пространства. При исследовательском чтении можно отметить, что через своеобразное языковое воплощение В.В. Набоков создает мистические миры, в которых поворачивает время вспять, делает пространство пространным и странным, как то и должно знатоку глубинных смыслов художественного слова.

Роман «Защита Лужина» явился первым шедевром мастера, в котором он спорит со временем, «самой структурой своего предложения он выполняет сальто – на этот раз в другую сторону, пытаясь перескочить через преграду настоящего момента» [2, с. 367]. В.В. Набоков добивается почти реального присутствия в прошлом и себя самого, и читателя, идущего вслед за автором и героем. Прошлое для писателя, насильно лишенного детства и родины, становится местом таинственного эксперимента воскрешения. Для В.В. Набокова «безграничное, на первый взгляд, время есть на самом деле круглая крепость», нечто сходное тюрьме, из которой нет возврата назад, в прошлое [2, с.367].

В языке исследуемого текста узловые концептуальные признаки художественного хронотопа актуализируются словами-репрезентантами, способствующими развертыванию полотна текста в многомерную картину. Писатель «позволяет нам открыть для себя, сколь бесценным и неисчерпаемым кажется этот мир, если взглянуть на него извне человеческого времени» [2, с. 376].

В тексте романа особенность хронотопа заключается в том, что по его языковым данным он представлен в виде двух антагонистических миров: мира художника-творца и мира обывателя. В словесной ткани произведения место расхождения, раскола противопоставляемых миров актуализировано особыми словами-метами, которые раздвигают пространство материального мира и создают трещины, через которые проступает потусторонность.

В романе «Защита Лужина» к таковым словам-маркерам относится частотно используемая писателем лексема-наречие вдруг как репрезентант признака «катастрофичности» сюжетного хронотопа, ибо она вписана в текст так, что «самая безвредная фраза вдруг взрывается кошмарным фейерверком», а повествовательная нить «вдруг сходит с рельсов и сворачивает в нечто иррациональное, где ему, в сущности, и место» [1, с. 104].

В романе частотность употребления наречия вдруг мы относим к специфическим языковым особенностям обозначения грамматического времени: она встречается 97 раз на двухстах страницах. Как грамматическая часть речи лексема вдруг – наречие, основными семантическими признаками которой являются ‘внезапность’, ‘неожиданность’. Имея ввиду исходные семантические признаки лексемы-наречия вдруг, мы полагаем, что концептуальные смыслы ‘другой, иной’, развиваемые лексемой, являются частью содержания текстового хронотопа. Доказательством тому предстает контекстуальное глагольное окружение данного слова в предложении. Обратим внимание, что в контексте рядом с наречием вдруг автор использует глагольные формы, которые являются другими, антонимичными предыдущему глаголу в предложении.

В повествовательной ткани новые повороты, «разрывы» маркируются появлением слова вдруг, которое «предвосхищает» внутренние «содрогания» героя. Они в качестве внезапных, спонтанных решений лишены житейской логики («здравого смысла») и глубоко личны.

1. …сын покраснел, заморгал, откинулся навзничь на подушку, открывая рот и мотая головой…, но не расплакался, а вместо этого весь как-то надулся, зарыл лицо в подушку, пукая в нее губами, и вдруг  быстро привстав, - трепаный, теплый, с блестящими глазами, - спросил скороговоркой, будут ли и дома звать его Лужиным [1, с. 7].

В данном сложном предложении обращает на себя внимание то, что тематически однородные сказуемые-глаголы в начале предложения, имеющие перечислительный характер, сменяются деепричастием (глагольной формой) привстав в сочетании с лексемой-наречием вдруг. Деепричастие привстав выступает как результативное завершение перечислительного ряда однородных сказуемых. Антонимичность выражается в смене значений глагольного ряда: откинулся навзничь – вдруг привстав. В первой части предложения трагическое внутреннее отрицание героем нового обстоятельства жизни обозначено физическими переживаниями: покраснел, откинулся навзничь, заморгал, надулся, зарыл лицо в подушку. Множество действий, обозначенных данными  глаголами, являются попытками отречься, избавиться от неизбежного и в то же время выступают как понимание предопределенности. Во второй части предложения выражена последняя надежда на то, что останется для героя маленький островок, в котором нет места пугающему новому, поэтому он быстро, скороговоркой спрашивает отца, будут ли и дома звать его Лужиным. В приведенном предложении развивается мотив отрицания нового мира, а во второй его части герой быстро спрашивает, чтобы, получив ответ, либо остаться в состоянии начавшегося отрицания, либо сохранить для себя островок, где он будет открыт миру. При этом смена действия, переход от одного состояния в другое в контексте маркируется лексемой-наречием вдруг. Из линейного хронотопа мира Лужина-старшего, отца героя, путем его отрицания, рождается новый, «сыновний» хронотоп-катастрофа, репрезентантом которого и является наречие вдруг.

2. Он дошел, словно гуляя, до края платформы и вдруг задвигался очень быстро, сбежал по ступеням – битая тропинка, садик начальника станции, забор, калитка, елки – дальше овражек и сразу густой лес [1, с. 9-10].

Во втором примере контекстный сигнал о переходе в другое состояние также определяется присутствием наречия вдруг: дошел, словно гуляя, – вдруг задвигался очень быстро. Состояние словно гуляя резко сменяется на динамическое вдруг, причем сила движения героя назад, в прошлое, настолько велика, что передается в словесной ткани текста путем изъятия глагола в конце предложения. Такая синтаксическая конструкция о стремительности, спонтанности, бессознательности действий героя: битая тропинка, садик начальника станции, забор, калитка, елки – дальше овражек и сразу густой лес [1, с. 9-10].

3. Вдруг туман слез скрыл все это, обожгло ресницы, невозможно перенести то, что сейчас будет, - отец, с веером билетов в руке, мать, считающая глазами чемоданы, влетающий поезд, носильщик, приставляющий лесенку к площадке вагона, чтобы удобнее было подняться [1, с. 9].

Сочетание туман слез тоже семантически близко состоянию защиты как главной позиции героя в хронотопе романа. Глаза ребенка быстро перебегают с предмета на предмет, зрение напряженно ищет укрытия от пугающих событий, приближающихся с неумолимой быстротой. Обратим внимание, что в дальнейшем туман детских слез во взрослой жизни сменится состоянием глаз, как бы запыленных чем-то.

4. У него были удивительные глаза, узкие, слегка раскосые, полуприкрытые тяжелыми веками и как бы запыленные чем-то [1, с. 67].

5. После этого было две-три секунды полнейшей тишины – и вдруг все ожило, зашумело, захлопали крышки парт, зал наполнился говором, топотом [1, с. 15].

В последнем предложении также отмечаем, что своим текстовым потенциалом лексема-наречие вдруг принадлежит к семантическому полю «иной», «другой» как актуализатор смены действия на другое, прямо противоположное. Тишина, которой маркирован мир Лужина-младшего, резко сменяется на шум, говор, топот. Лексема вдруг передает отношение героя к такому проявлению материального мира: он боится этого шума, бежит от него.

Если в греческом авантюрном времени, как отмечает М.М. Бахтин [4, с.241], слово вдруг выступало границей конца одного приключения и началом другого, делило, соответственно, внешнее время и художественное пространство, абсолютно не касаясь статического, «овнешненного» античного человека–героя, то в романе наречие вдруг - мерило глубокого внутреннего переворота, когда уже «невозможно перенести то, что сейчас будет». «Вдруг» - это разрыв медленно и неумолимо текущего времени попыткой героя развернуться вспять к тому, что незаметно становится вехой прошлого. «Игра судьбы» начинается с самого начала повествования и вдруг - это словесный сигнал выйти из «игры», переиграть по-своему, изменить неизбежность происходящего. В тексте романа компонент вдруг всегда «катастрофичен», он порождает новый хронотоп, - хронотоп деформированного времени, движущегося к катастрофе. Когда у автора в произведении необычайно часто повторяется лексема-наречие вдруг, полагаем, она вводит в текст категорию бессознательного, которую очень трудно выразить словесно.

Характеризуя синтаксические особенности наречия вдруг в языковой репрезентации набоковского хронотопа, следует отметить, что наречие вдруг выполняет чаще свою основную синтаксическую функцию, т.е. является в предложении обстоятельством образа действия. Приведем примеры. Вдруг он увидел сына, который, сгорбившись, брезгливо вынимал сапоги из мешочка. Белобрысый мальчик второпях толкнул его, он посторонился и вдруг увидел отца [1, с. 15]. Через дверное стекло, между чугунных лучей звездообразной решетки, он увидел, как отец вдруг снял перчатку, быстро попрощался с воспитателем и исчез под воротами [1, с. 16]. Определяя как, каким образом произошло действие, лексема-наречие вдруг отделяет от основного действия другое, противоположное действие, загадочным образом возникающее в мятущейся душе творческого человека.

Именно на лексеме-наречии вдруг (как и на ряде других) лежит функция смены характера действия героя. В романе само действие как таковое является лишь двигателем повествования, а главная подтекстовая информация, ведущая к более глубоким слоям «текста-матрешки» В.В. Набокова, скрыта именно в таких словах-метах, как бы невзначай разбросанных по тексту. Если употребление слова вдруг у М.М. Бахтина определено по сюжету внешними обстоятельствами, волей богов и случая, то лексема вдруг у В.В. Набокова – сигнал к нарастанию внутреннего надрыва, выливающегося во внезапное «схождение» с траектории движения, когда внутреннее сопротивление переходит во внешнее перемещение во времени и пространстве.

Что же можно сказать в заключение о 97 случаях употребления лексемы вдруг на страницах небольшого по объему романа «Защита Лужина», написанного мастером слова, синестетом? Полагаем, В.В. Набоков, тщательно выверяя словами путь своих героев, сознательно пытается постичь бессознательное. Писатель ищет возможность выразить невыразимое, скрытое, репрезентировать в словесной оболочке то, что человечество не облекло в слова. Автор романа находит такие слова, в которых древние значения стерлись, позабылись, с помощью которых он пробивает брешь в толстой стене реального, внешнего пространства-времени в ирреальность, в тонкий мир, в потусторонность глубоких переживаний, защищаемых героем романа.

Список использованной литературы

1. Источник языкового материала. Набоков В.В. Защита Лужина: Роман. – СПб.: Издательская группа «Азбука – классика», 2010. – 224 с.

2. Бойд, Брайан Владимир Набоков: русские годы: Биография / Пер. с англ. – СПб.: Издательство «Симпозиум», 2010. – 696с.

3. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Вопросы литературы и эстетики – М.: Художественная литература, 1975. – 504 с.

© Мальцева Г.Ю, 2014