А.К.Толстой.Князь Серебряный
статья по литературе (10 класс) по теме

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ  ПРИРОДА  РОМАНА

А. К. ТОЛСТОГО  «КНЯЗЬ СЕРЕБРЯНЫЙ»

Думается, что роман А.К.Толстого до сегодняшнего времени не оценен по достоинству. Легкий в восприятии, простой по стилистическому и языковому оформлению, обладающий динамичной интригой, роман воспринимается многими исследователями как некая «легкая беллетристика», как «детское чтиво». А между тем, многие коллизии, проблемы и образы романа затрагивают важнейшие проблемы истории и национального характера. Роман поистине профетичен, так как Толстой смог художническим чутьем угадать те трагические коллизии русской истории, которые произрастают из показанных им в романе событий эпохи Иоанна Грозного.

■ Творческая история романа

Работу над романом А.К.Толстой начал в 40-е годы. Известно, что в 1850 году, будучи в Калуге в составе ревизионной комиссии сенатора Давыдова, Толстой читал "Князя Серебряного" Н.В.Гоголю и его знакомой А.О.Смирновой. Тогда и показал Н.В.Гоголь Толстому текст русской песни "Пантелей - государь ходит по двору...", которую Толстой поместил в 5 главу романа. Делались наброски романа и в драматической форме. Работа над произведением в течение двух десятилетий продвигалась трудно. В 1855 году Алексей Константинович пишет жене: "Я хотел было сесть за "Серебряного", но я еще не могу". А в письме от 13 декабря 1856 года он пишет о романе: "Я не дотрагивался до него, но я его не покинул и очень его люблю... Правда, что надо его переделать, и обделать неровности в стиле, и дать характер Серебряному...".

В конце 50-х годов Толстой продолжает работу, тщательно отделывая роман, прорабатывая детали, добиваясь стилевой однородности. 21 марта 1861 года А.К. Толстой напишет: "Я окончил мой большой роман "Князь Серебряный". Со своей стороны я им доволен, но надо переделать некоторые главы. Не знаю, увидят ли когда-нибудь свет "Дон Жуан" и "Князь Серебряный", потому что писал я того и другого с тщанием и любовью, так, как будто вовсе не существовало цензуры". Мы видим, - что и после окончания романа Толстой продолжал работу над ним.

"Князь Серебряный" печатался отдельными главами. Полностью роман был опубликован в "Русском вестнике" в 1862 году.(№№ 8-10) Известно, что А.К.Толстой хотел посвятить свой роман императрице. В одном из своих писем редактору "Русского вестника" М.Н.Каткову Толстой писал: "...я должен настоять на одном: чтобы Вы приступили к печатанию первых глав как можно скорее. Это необходимо, во-первых, из учтивости к императрице, которая не раз уже спрашивала, когда появится "Серебряный". Во-вторых, потому, что наши цензурные законы находятся, как Вы, вероятно знаете, в колеблющемся состоянии, и может случиться, что сама императрица вынужденною найдется взять свое позволение назад (речь идет о позволении посвятить ей "Князь Серебряный"). Если же раз первые главы появятся с ее именем, то трудно будет запретить роман и они, nobensvolens (волей-неволей), должны будут дать ему ход. Надобно, так сказать, закрепить теперь же наше право печатанья. Полагая, что Вы будете с этим согласны, посылаю Вам "Серебряного" с предисловием, но еще без посвящения. Последнее по принятому правилу, отправлено к императрице на утверждение. Оно выходит из ряда обыкновенных пошлостей и может иметь хорошее действие, если будет принято". В конце этого письма есть строки: "Само собой разумеется, что в случае цензурных придирок условия наши должны считаться не состоявшимися, и Вы пришлете рукопись обратно".

Не раз на страницах писем Толстого мы встречаем опасения за судьбу романа. Толстой предполагает, что "Князь Серебряный" не выдержит "цензурных придирок". Посвящением романа императрице Толстой хотел оградить свое творение от цензурных нападок, добиться того, чтобы "Князь Серебряный" стал доступен для чтения широкому кругу читателей.

Читательская судьба романа очень интересовала и волновала Толстого. В 1863 г. он пишет из Дрездена Л.П. Полонскому: "Вы мне сказали при последнем нашем свидании в Пустыньке, что я могу Вас вызвать на переписку о "Серебряном". Вот я Вас и вызываю. Не поленитесь написать мне, как его принимает публика? Что говорят в пользу или против его? Были ли какие-нибудь критики и в чем они заключались и в каком именно журнале? Для моего отеческого сердца это очень интересно. Особенно полезно и любопытно для меня было бы знать осуждения и даже брань, как бы она ни была жестока, справедлива или несправедлива".

Вот как пишет о романе, о его изданиях в России и переводах на другие языки сам А.К. Толстой: "Моим первым крупным произведением был исторический роман, озаглавленный "Князь Серебряный". Он выдержал три издания, его очень любят в России, особенно представители низших классов. Имеются переводы его на французский, немецкий, английский, польский и итальянский языки. Последний, сделанный три года назад веронским профессором Патуцци в сотрудничестве с одним русским, г-ном Задлером, появился в миланской газете "La perseveranca". Он очень хорош и выполнен весьма добросовестно".

■ Исторические источники романа.

   Историки о личности Ивана Грозного

Главным источником романа, как и драматической трилогии, стала для Толстого "История государства российского" Н.М. Карамзина. Оттуда Толстой заимствовал многие факты и подробности сюжета, некоторые детали. В седьмую главу романа («Александрова Слобода») Толстой включает обширную цитату из "Истории государства российского", называя ее автора "наш историк": "В сем грозно увеселительном жилище Иоанн посвящал большую часть времени церковной службе, чтобы непрестанною деятельностью успокоить душу. Он хотел даже обратить дворец в монастырь, а любимцев своих в иноков. Выбрал из опричников 300 человек, самых злейших, назвал их братиею, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского келарем, Малюту Скуратова параклисиархом; дал им тафьи, или скуфейки, и черные рясы, под которыми они носили богатые, золотом блестящие кафтаны с собольею опушкою; сочинил для них устав монашеский и служил примером в исполнении оного..."

Каким же видит Н.М Карамзин царя Иоанна?  Вот как пишет историк об Иване IV во времена его раннего правления, когда помощниками в государственных делах были Иерей Сильвестр и Алексей Федорович Адашев: "Сей Монарх, озаренный славою, до восторга любимый отечеством, завоеватель враждебного Царства, умиритель своего, великодушный во всех чувствах, во всех намерениях, мудрый Правитель, Законодатель, имел только 22 года от рождения: явление редкое в Истории Государств! Казалось, что Бог хотел в Иоанне удивить Россию и человечество примером какого-то совершенства, великости и счастия на троне...". Но как отмечает Карамзин, "герой добродетели в юности", Иоанн становится "неистовым кровопийцем в летах мужества и старости". Эту двойственность его характера, трагическую противоречивость отмечает Карамзин в следующем описании: "Так Иоанн имел разум превосходный, не чуждый образования и сведений, соединенный с необыкновенным даром слова, чтобы бесстыдно раболепствовать гнуснейшим прихотям. Имея редкую память, знал наизусть Библию, историю греческую, римскую, нашего отечества, чтобы нелепо толковать их в пользу тиранства; хвалился твердостию и властию над собою, умея громко смеяться в часы страха и беспокойства внутреннего; хвалился милостию и щедростию, обогащая любимцев достоянием опальных бояр и граждан; хвалился правосудием, карая вместе, с равным удовольствием, и заслуги, и преступления; хвалился духом царским, соблюдением державной чести, велев изрубить присланного из Персии в Москву слона, не хотевшего стать перед ним на колени, и жестоко наказывал бедных царедворцев, которые смели играть лучше державного в шашки или карты; хвалился, наконец, глубокою мудростию государственною, по системе, по эпохам, с каким-то хладнокровным размером истребляя знаменитые роды, будто бы опасные для царской власти, возводя на их степень роды новые, подлые и губительной рукой касаясь самых будущих времен, ибо туча доносителей, клеветников, кромешников, им образованных, как туча гладоносных насекомых, исчезнув, оставила злое семя в народе; и если иго Батыево унизило дух россиян, то без сомнения, не возвысило его и царствование Иоанново".

Эта противоречивость, двойственность Ивана Грозного приводит Н.М.Карамзина к выводу, что "несмотря на все умозаключительные изъяснения, характер Иоанна... есть для ума загадка...". Жестокость Иоанна настолько неслыханна, что в нее, по мнению Карамзина, даже трудно поверить: "... мы усомнились бы в истине самых достоверных о нем известий, если бы летописи других народов не являли нам столь же удивительных примеров". Такие примеры в истории есть - Калигула - "образец государей и чудовище", Нерон - "питомец мудрого Сенеки, предмет любви, предмет омерзения", Людвиг XI, который не уступал Иоанну "ни в свирепости, ни в наружном благочестии". Сравнивая этих четырех правителей, четырех тиранов, Карамзин с ужасом восклицает: "Изверги вне правил, сии ужасные метеоры, они блудящие огни страстей необузданных, озаряют для нас, в пространстве веков бездну возможного человеческого разврата, да видя, содрогаемся!". В чем же видел историк причину изменения Иоанна - мудрого и справедливого царя в ранние годы своего правления, в жестокого тирана в последующее время? Об этом Карамзин пишет: "Что же погубило Ивана? Почему он стал тираном? Он рано остался без родителей и воспитывался боярами. Иоанн был на престоле несчастнейшим сиротою российскою, ибо не только для себя, но и миллионам готовил несчастье своими пороками".

Другой историк, В.О.Ключевский, не пытается оправдать Иоанна окружением и воспитанием, как Карамзин, он считает, что зло находится в самом Иоанне: "Ему не доставало внутреннего природного благородства; он был восприимчивее к дурным, чем к добрым впечатлениям; он принадлежит к числу тех недобрых людей, которые скорее и охотнее замечают в других слабости и недостатки, чем дарование или добрые качества. В каждом встречном он, прежде всего, видел врага". В.О.Ключевский пишет и о двойственности его характера: "Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданы, и, кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества. Тогда в нем вскрывалось свойство, обличающее таким людям тягость постоянного напряженного злого настроения, - это привязчивость. Первую жену свою он любил какой-то особенно чувствительной недомостроевской любовью. Так же безотчетно он привязывался к Сильвестру и Адашеву, а потом и к Малюте Скуратову. Это соединение привязчивости и недоверчивости выразительно сказалось в духовной Ивана, где он дает детям наставление, "как людей любить и жаловать и как их беречься. Эта двойственность характера и лишала его устойчивости".

Николай Иванович Костомаров в своей работе об Иване Грозном дает принципиальную оценку периоду, когда вслед за крупным внутри- и внешнеполитическими успехами Российского государства произошло усиление самодержавной власти, начавшей огромное по масштабам кровавое наступление против собственного народа. Костомаров пишет: "Ставят в заслугу царю Ивану Васильевичу, что он утвердил монархическое начало, но будет гораздо точнее, прямее и справедливее сказать, что он утвердил начало деспотического произвола и бессмысленного рабского страха и терпения. Его идеал состоял именно в том, чтобы прихоть самовластного владыки поставить выше всего: и нравственных общепринятых понятий, и всяких человеческих чувств, и даже веры, которую он сам исповедывал".

Личность Ивана Грозного историк относит "к разряду тех нервных натур, которых можно встречать много везде в разных положениях, зависящих от разных условий рождения, жизни, воспитания... Главное их, общее свойство - чрезвычайная чувствительность к внешним ощущениям и вследствие этого быстрая смена впечатлений. Поэтому воля у них обыкновенно слабая... Сердечные движения их очень сильны, но лишены глубины, крепости и постоянства чувства... Воображение у них сильнее и рассудка и сердца". В этой "чрезвычайной чувствительности" Костомаров видит причину всех внутренних и внешних поступков таких людей: "Если природа одарит такую личность недюжинным умом, то ум этот не может свободно и спокойно действовать под сильным гнетом ощущений... и нередко жизнь таких существ представляет беспрерывную и странную смену умных поступков глупыми, и наоборот;...". Вытекающая из "чрезмерной чувствительности" чрезвычайная самолюбивость "побуждает их беспрестанно обращаться к себе, и в то же время крайняя трусость - их неизбежное свойство... С трусостью всегда соединяется подозрительность и недоверчивость". Костомаров отмечает склонность таких людей ко злу и порокам, "потому что для добра на практике всегда окажется необходимо терпение, которого у них не хватает". Историк считает, что таких людей нельзя допускать до власти: "Горе, если такие личности получают неограниченную власть: возможность осуществлять образы, творимые воображением, вследствие чрезвычайной чувствительности к разным ощущениям, доводит их до всевозможного безумия. Многие тираны, прославленные историей за свою кровожадность и вычурные злодейства, принадлежат к таким натурам. Таким типическим лицом в истории императорского Рима был Нерон, таким был и наш Иван Васильевич. Взгляд А.К. Толстого на личность Ивана Грозного Костомаров считал близким своему пониманию этого человека. О трагедии Толстого "Смерть Иоанна Грозного" он писал: " ...главнейшее достоинство этого произведения и состоит в замечательной верности характера царя Ивана, в том, что выведенное лицо достаточно соответствует настоящему лицу".

Таков взгляд историков на личность царя Ивана. Но взгляд историка существенно отличается от взгляда художника: "Признаком настоящего искусства Толстой считал взаимное проникновение реализма и идеализма или соединение правды с красотой; в нем господствует закон "идеальной правды" - романтическая мысль о просветленной, одухотворенной идеальным началом, носителем которого является художник, реальной действительности. Толстой писал об этом в "Проекте постановки" "Царя Федора Иоанновича". Полная и голая правда, утверждает он, - предмет науки, а не искусства. Искусство не должно противоречить правде, но и оно не принимает в себя всю, как она есть, а берет только ее существенные, типические черты. Этим живопись отличается от фотографии, а поэзия от истории".

■ "Человеческая правда" в историческом романе

Поэт имеет только одну обязанность: быть верным самому себе и создавать характеры так, чтобы они сами себе не противоречили: человеческая правда - вот его закон: исторической он не связан.  Укладывается она в его драму - тем  лучше;  не укладывается - он обходится и без нее.

                                                А.К. Толстой

В предисловии к роману А.К. Толстой определяет своей целью не столько описание каких-либо событий, а изображение общего характера целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества во вторую половину XVI столетия". Толстой заявляет, что остается верным истории только в самых общих ее чертах, полагая, что художник вправе поступиться исторической точностью, если это необходимо для воплощения замысла. "По поводу постоянных споров об этом со своим добрым знакомым историком Н.И. Костомаровым Толстой заметил, что прибегает к анахронизмам совершенно сознательно и тут же обобщил: "вследствие убеждения, что никакая историческая драма без них невозможна и что они составляют неотъемлемое право и даже обязанность драматурга, иначе он писал бы не драму, но историю в диалогах. Я часто спорил об этом с Костомаровым, но, кажется, это дело, решенное Лессингом и Гете, последним ganz ausdruklich (совершено ясно, окончательно) в его разговоре с Эккерманом. Именно поэтому жанр драматической хроники был в глазах Толстого фотографированием истории, своеобразным натурализмом в исторической драматургии".

И. Ямпольский пишет: "Толстой не только допускал анахронизмы, но и был их принципиальным защитником, если они оказывались нужными драматургу (как, впрочем, и романисту и поэту) для воплощения его замысла. Анахронизмы, которыми он пользовался, были разного типа: хронологические (концентрация событий во времени), психологические (модернизация образа мысли героев), стилистические и выполняли разные функции". О некоторых отступлениях от истории в своем романе "Князь Серебряный" Толстой говорит в предисловии: "Так, между прочим, казнь Вяземского и обоих Басмановых, случившаяся на деле в 1570 году, помещена для сжатости рассказа, в 1565 год. Этот умышленный анахронизм едва ли навлечет на себя строгое порицание, если принять в соображение, что бесчисленные казни, последовавшие за низвержением Сильвестра и Адашева, хотя много служат к личной характеристике Иоанна, но не имеют влияния на общий ход событий". В 6 главе романа эпизод с убийством Репнина рассказан в соответствие с историческими данными. Концовка-раскаяние Иоанна - принадлежит Толстому. Примеров временной инверсии в романе "Князь Серебряный" много. Так, вопреки сюжету романа, Афанасий Вяземский и Алексей Басманов в действительности не дожили до публичной казни: первый умер в пытках, а второй по приказу Ивана Грозного был убит собственным сыном Федором Басмановым. Кроме того, опала на бояр Колычевых, низложение, а затем убийство митрополита Филиппа, относится ни к 1565 году, а к более поздним годам, а митрополитом он стал только в 1566 году. Нашествие же крымских татар, о котором говорится в главе 24, произошло в 1564 году, до возникновения опричнины.

А.К. Толстой в предисловии к роману пишет, что в отношении к ужасам того времени «автор оставался постоянно ниже истории. Из уважения к искусству и к нравственному чувству читателя он набросил на них тень и показал их, по возможности, в отдалении». Тем не менее, он сознается, что при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он «бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования». Здесь Толстой объясняет причины некоторых отступлений от истории в романе, это - "уважение к искусству и нравственному чувству читателя". Тем самым автор дает нам понять, что изображение исторической действительности времен Ивана Грозного как она есть, выходит за рамки искусства и для литературы неприемлемо.

Как полагает И. Ямпольский, "задача воссоздания исторической эпохи и подлинных исторических деятелей" вообще не являлась решающей для Толстого: "Своего Иоанна Грозного Толстой не склонен был отождествлять с Иоанном историческим, как и своего Федора с историческим Федором. И подобно тому, как он говорил о Дон Жуане (применительно к легендарному образу), что каждый понимает его на свой лад, он говорил также: "не исторический, а мой Иоанн", "мой Федор", заявляя в частности: "В трагедии я придал Федору более живости, чем у него было на деле". Поэтому основная причина анахронизмов в романе "Князь Серебряный" - "общая установка Толстого не на последовательное, лишь со сравнительно небольшими анахронизмами, изображение исторических событий..., а на психологический портрет главных героев. - установка преимущественно психологическая, а не социально - историческая...". И, в отличие от ученых историков, которые на протяжении четырех столетий предлагали различные версии и трактовки сущности и последствий царствования Иоанна Грозного, А.К. Толстой руководствуется не столь переменчивыми категориями, коими являются категории исторической выгоды или государственной пользы, он руководствуется категориями нравственными и религиозными, действенными в любое время.

■ Историософские воззрения А.К. Толстого

Кто-то сказал, что любовь к Родине есть "благородная болезнь", и я очень склоняюсь в пользу этого мнения.

                                         А.К.Толстой

А.К. Толстой очень рано стал интересоваться историей. "Карамзиным он зачитывался едва ли не с тех пор, как научился бегло читать". Определенный студентом в Московский архив Министерства иностранных дел. Толстой получил доступ в волнующий его мир истории. В архиве он собирал и описывал древние рукописи и документы. Здесь возник его интерес к истории Древней Руси. В результате этого увлеченного чтения у Толстого вырабатывается свой взгляд на историю России, сущность которого заключается в понимании истории как первоисточника всего сущего. "Толстой верит в неотъемлемость прошлого от настоящего, в единство корней и растущего дерева, в зависимость будущности от любого деяния в прошлом: добро откликается добром, зло-злом", - писал Д.Жуков. Поэтому истоки происходящих в настоящем событий Толстой ищет в прошлом; он уверен, что "многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего".

Для Толстого весь исторический путь России распадается на светлый и темный периоды. Светлым периодом был предшествующий татаромонгольскому нашествию Киевский период. По убеждению Толстого, в древности Русь - и Киевское Великое княжество, и Новгородская республика - была близка к рыцарской и рыцарственной Европе и воплощала высший тип культуры, разумного общественного устройства и свободного правления достойной личности. Существовавшее в Новгороде народное вече было самым ярким признаком демократизации власти: решения принимались всем народом. Толстого привлекало отсутствие ярко выраженных различий в обществе, доминирование в истории и в культуре Киевской Руси личностного начала.

Уничтожение народного вече как гарантии личной свободы и чести для всех, произошедшее во втором Московском периоде, стало по Толстому началом морального распада нации. Уничтожение вече - это "вечный позор Москвы", - полагал Толстой. В одном из своих писем он писал: "Не было нужды уничтожать свободу, чтобы победить татар, не стоило уничтожать деспотизм меньший, чтобы заменить его большим". Объединение вокруг Москвы, произошедшее в этот период, Толстой рассматривает как распад патриархальных связей и развитие деспотизма на Руси: русские князья позаимствовали у татар деспотические формы правления и подавления инакомыслия. В письме к М.М. Стасюлевичу Толстой пишет, что московский период - "самый подлый из наших периодов... Ведь московские князья в борьбе за установление централизованной власти заимствовали от монголо-татарского ига очень удобные для них формы деспотического правления, превратили русский народ в своих рабов". Эта "татарщина" проникла во все сферы человеческой жизни, она, по мнению Толстого, изменила саму суть русского человека: "...когда я думаю о красоте нашего языка, когда я думаю о красоте нашей истории до проклятых монголов и до проклятой Москвы, еще более позорной, чем самые монголы, мне хочется броситься на землю и кататься в отчаянии от того, что мы сделали с талантами, данньми нам Богом !"

Толстой ненавидел Московский период русской истории, во время которого в русском человеке сформировались чуждые природе его национально духа качества, – такие, как рабское смирение, "примеры которого мы явили в преизбытке и которое состоит в том, чтобы сложить все десять пальцев на животе и вздыхать, возводя глаза к небу: "Божья воля! Поделом нам, г...ам, за грехи наши! Несть батогов аще не от Бога!". Толстой издевался над таким смирением, которое славянофилы считали исконным свойством русского народа и русского национального характера. О своем неприятии московского периода Алексей Константинович писал открыто: "Ненависть моя к Московскому периоду - некая идиосинкразия, и мне вовсе не требуется принимать какую-то позу, чтобы говорить о нем то, что я говорю. Это не какая-нибудь тенденция, это - я сам".

Этот взгляд на историю России нашел свое отражение во многих исторических произведениях Толстого. Самое цельное выражение своей патриотической идеи он дал в оригинальной балладе "Змей Тугарин". Баллада переносит читателей во времена князя Владимира и его верных и могучих богатырей - Ильи Муромца, Добрыни и Алеши Поповича. Киевский князь пирует на берегу Днепра. Он любит слушать песни и на его вызов из задних рядов пирующих выступает певец чудовищного вида и начинает песню, в которой пророчит монгольское иго:

...Смешна моя весть

И вашему уху обидна?

Кто смог бы из вас оскорбление снесть?

Бесценное русским сокровище честь,

Их клятва: "Да будет мне стыдно!"

На вече народном вершится их суд,

Обиды смывает с них поле -

Но дни, погодите, иные придут,

И честь, государи, заменит вам кнут,

А вече - хаганская воля!

Говорит певец и о ненавистном Толстому объединении вокруг Москвы и о том, что оно за собой повлечет:

... И время придет,

Уступит наш хан христианам,

И снова поднимется русский народ,

И землю единый из вас соберет,

Но сам же над ней станет ханом!

И в тереме будет сидеть он своем,

Подобен кумиру средь храма,

И будет он спины вам бить батожьем,

А вы ему стукать, да стукать челом

- Ой срама, ой горького срама!

... Обычай вы наш переймете,

На честь вы поруху научитесь класть,

И вот, наглотавшись татарщины всласть,

Вы Русью ее назовете!

Выражением исторических представлений поэта является стихотворение-притча "Чужое горе", в котором в аллегорическом образе богатыря Толстой изображает Россию. Этот богатырь несет на себе тяжесть разных исторических грехов - три горя, которые, по мнению Толстого, сыграли решающую  роль в трагической истории России. Первое горе - "Ярослава горе" - это горе политической розни, которое сокрушило милую сердцу поэта Киевскую Русь. Второе горе - татарское горе, это горе татаро-монгольского ига, которое многое изменило в жизненном и духовном укладе русского человека:

... Дале он едет, гремя и звеня,

С товарищем боле не споря;

Вдруг снова к нему кто-то прыг на коня

И на ухо шепчет: "Вези ж и меня,

Я, витязь, татарское горе!"

Третье горе, которое, по мнению А.К. Толстого, до сих пор сказывается трагическим отголоском в судьбах России и русского народа - это "Ивана Васильевича горе":

Но вот и ступать уж ему тяжело,

И стал спотыкаться он вскоре,

А тут кто-то сызнова прыг за седло!

"Какого там черта еще принесло?"

"Ивана Васильича горе!"

Царь Иван Васильевич перенимает у татар и воплощает в жизнь деспотические формы правления, которые до того въелись в русское общество, что до сих пор "начальство считает своим долгом быть деспотом, а подчиненные - быть рабами". Эту модель деспотического правления и воспроизводит Толстой в своем романе "Князь Серебряный". Роман Толстого - первая в русской литературе попытка художественного исследования истоков, сущности, исторических и нравственных последствий абсолютной тирании.

■ Особенности поэтики и проблематики романа

...Не моя вина, если из того, что я написал ради любви к искусству, явствует, что деспотизм никуда не годится. Тем хуже для  деспотизма!   Это  всегда  будет явствовать из всякого художественного творения, даже из симфонии Бетховена.

                                                   А.К. Толстой

"Увлечение Толстого  эпохой  Ивана Грозного было неотступным.  Ее жестокость и сильные характеры,  обилие событий и загадочность их - все это захватило его надолго", - писал Д.Жуков об интересе А.К. Толстого ко времени царствования Иоанна IV. Эпоха Иоанна интересовала Толстого потому, что, как любая деспотическая по своему характеру эпоха, особенно ярко проявляла внутренние особенности отдельной человеческой личности, национального характера и сознания в целом.

В романе наряду с историческими лицами действуют вымышленные персонажи, кроме реальных событий Толстой описывает и вымышленные события и ситуации. Именно на них построена основная сюжетная линия романа, в которой участвуют Елена Дмитриевна, Никита Романович Серебряный, Дружина Морозов и Афанасий Вяземский. Сюжетные коллизии, в которых показаны эти герои, вымышлены, но их фамилии - исторические. Князь Никита Романович Серебряный является главным героем романа, не напрасно его имя вынесено в название этой "повести времен Иоанна Грозного". Но не случайно и имя грозного царя вынесено в подзаголовок. Название романа и вымышленный главный герой предоставляют писателю больший художественный простор, не ограничивая его рамками исторического повествования, не сковывая его ответственностью за ту или иную интерпретацию фактов истории.

Образный центр романа - царь Иван Грозный, и все образные и сюжетные линии повествования стягиваются к нему. Все герои романа не просто связаны с царем теми или иными обстоятельствами. Толстой показывает, как ведут себя, как живут различные люди в одинаковых исторических обстоятельствах, существовать по-человечески в которых, казалось бы, невозможно. Жившие в это страшное время люди жили и умирали по-разному: достойно или недостойно, и от каких обстоятельств это зависело, исследует Толстой в своем романе.

Эпиграф романа прямо указывает на основную проблему, которую исследует в своей "повести времен Иоанна Грозного" А.К. Толстой. Писатель цитирует 16 книгу летописи Тацита: "А тут рабское терпение и такое количество пролитой дома крови утомляет душу и сжимает ее печалью. И я не стал бы просить у читателей в свое оправдание ничего другого, кроме позволения не ненавидеть людей, так равнодушно погибающих".

В предисловии к роману Толстой акцентирует мысль о том, что более всего его интересовали не описание ужасов той эпохи, и даже не страшное существование Иоанна Грозного: "В отношении к ужасам того времени автор оставался постоянно ниже истории. Из уважения к искусству и к нравственному чувству читателя он набросил на них тень и показал их, по возможности, в отдалении. Тем не менее, он сознается, что при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук, и он бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования. Это тяжелое чувство постоянно мешало необходимой в эпическом сочинении объективности и было отчасти причиной, что роман, начатый более десяти лет тому назад, окончен только в настоящем году".

Почему время от времени в историю приходят личности, подобные Калигуле Нерону, Иоанну, Людовику XIV, а позже - Сталину, Гитлеру? Почему так подолгу держат они в своих окровавленных руках бразды правления? Эпиграф и предисловие романа коррелируют с его заключительными строками, содержащими итог горьких размышлений автора над этими вопросами: "Простим грешной тени царя Иоанна, ибо не он один несет ответственность за свое царствование: не он один создал свой произвол, и пытки, и казни, и наушничество, вошедшие в обязанность и в обычай. Эти возмутительные явления были подготовлены предыдущими временами, и земля упавшая так низко, что могла смотреть на них без негодования, сама создала и усовершенствовала Иоанна, подобно тому как раболепные римляне времен упадка создавали Тибериев, Неронов и Калигул".

В своем романе А.К. Толстой исследует те тайные и явные пружины истории и человеческого характера, которые позволяют существовать таким деспотам и тиранам, как Иоанн Грозный. Как жажда власти, наживы, злость, зависть, болезненное честолюбие, необузданная страсть, низменный животный страх, эгоизм делают людей послушными рабами, пособниками в кровавых делах Иоанна, умевшего играть на слабых и порочных струнах человеческой души.

■ Образ Иоанна Грозного

Двойственность характера лишала его устойчивости.

                            В.О. Ключевский

В своем романе Толстой не рассказывает читателю о тех временах раннего правления Иоанна IV, когда его природный ум, "бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум", следование советам Сильвестра и Адашева давали повод радоваться народу русскому и славить мудрого и справедливого царя.

О временах раннего периода царствования Иоанна мы можем судить лишь по тому, как воспринимает происходящее вернувшийся в Россию после пятилетнего отсутствия Никита Романович Серебряный. Он помнил другого царя, и того, другого, он искренне любил и почитал: "Все русские люди любили Иоанна всею землею. Казалось, с его праведным царствием настал на Руси новый золотой век, и монахи, перечитывая летописи, не находили в них государя, равного Иоанну". Поэтому так трудно Серебряному поверить в то, что увидел он, вернувшись после длительного отсутствия.

Впервые о царской опричнине Никита Романович узнает в деревне, где праздновали Аграфену Купальницу. "Вишь ты, боярин, с тех пор как настала на Руси опричнина, так наш брат всего боится; жития нету бедному человеку! И в праздник пей, да не допивай, пой, да оглядывайся. Как раз нагрянут, ни с того ни с другого, словно снег на голову", - рассказывает ему пожилой крестьянин. И в самом деле, опричники не заставили себя долго ждать, - они налетели на деревню, как смертоносный вихрь: "В то же время показались всадники, человек с пятьдесят, сабли наголо. Впереди скакал чернобородый детина в красном кафтане, в рысьей шапке с парчовым верхом. К седлу его привязаны были метла и собачья голова.

- Гайда! Гайда! - кричал он, - колите скот, рубите мужиков, ловите девок, жгите деревню! Никого не жалеть!".

С такими словами появляются царские люди на страницах романа... "Метла, что у нас при седле, значит, что мы Русь метем, выметаем измену из царской земли; а собачья голова - что мы грызем врагов царских", - гордо заявляет Матвей Хомяк. Но Серебряный не верит сказанному, считая, что Хомяк клевещет на царя и принимает опричников за разбойников... Рассказывает о происшедших в царе и на Руси изменениях Серебряному боярин Морозов: "Трудное настало время, Никита Романович! Такой ужас от царя, какого искони еще не видано... На то он царь, чтобы карать и миловать. Только то больно, что не злодеев казнили, а все верных слуг государевых...".

Противится сердце Серебряного такому рассказу:

" - Боярин! - вскричал Серебряный, вскакивая с места, - если бы мне кто другой сказал это, я назвал бы его клеветником, я бы сам наложил руки на него!".

Такая реакция Никиты Романовича свидетельствует о том, что Иоанн действительно был другим, и память о нем, как о царе справедливом и благородном, не дает Серебряному поверить в произошедшую перемену. Но перемена произошла...

Создавая глубокий нравственно-психологический и исторический портрет Ивана Грозного, Толстой исследует те глубокие процессы, что происходят в душе государя. Разрушительная сила душевного перелома ясно выражается в физическом облике царя.

Толстой стремится по чертам лица воссоздать внутренний облик героя. Его физиономика очень близка теории о "природном преступнике" Цезаря Ломброзе - гениального врача-психиатра и антрополога. Исследования патологической анатомии, физиологии и психологии преступников дали Ламброзе ряд признаков, отличающих, по его мнению, прирожденного преступника от нормального человека. Руководствуясь этими признаками, Ломброзе признал возможным не только установить тип преступного человека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступников, как, например, ворам, убийцам, насильникам и др. Вот некоторые из этих преступных черт: сплющенный нос, редкая борода, низкий лоб, большие челюсти, высокие скулы. Но когда писался роман "Князь Серебряный", этому ученому было только 5 лет... Таким образом, А.К.Толстой своим художественным чутьем предвосхитил эту теорию Ломброзе, наделив некоторых своих героев преступными чертами.

На пиру в Слободе Никита Романович увидел, как переменился царь: "Правильное лицо все еще было прекрасно; но черты обозначились резче, орлиный нос стал как-то круче, глаза горели мрачным огнем, и на челе явились морщины, которых не было прежде. Всего более поразили князя редкие волосы в бороде и усах. Иоанну было отроду тридцать пять лет; но ему казалось далеко за сорок. Выражение лица его совершенно изменилось. Так изменяется здание после пожара. Еще стоят хоромы, но украшения упали, мрачные окна глядят зловещим взором и в пустых покоях поселилось недоброе".

В этом описании появляется образ огня,  пламени, пожара - глаза Иоанна "горели мрачным огнем" - это тот дьявольский огонь, который сжигает душу человека, впустившего в себя огнедышащее Зло. Душа человеческая, как чудесные хоромы, возведенные Богом, смотрит на мир через чистые прозрачные окна - глаза, но если в доме этом поселяется "недоброе", если Зло проникает в душу, то окна - глаза, глядят уже иным "зловещим взором", таким, каким горят глаза Ивана Грозного. Но почему Зло так прочно поселилось в душе Иоанна, в человеке, способном на добро и справедливость? Мы подошли к главной проблеме романа - идее смешения понятий Добра и Зла, которая своими корнями уходит в древнерусскую литературу, герой которой верил, что у каждого человека есть свой ангел и свой бес, но выбор между добром и злом, учениями ангела и наущениями беса человек всегда делает сам, и сам несет ответственность за свои поступки.

Эту аберрацию понятий Добра и Зла показывает Толстой в личности Иоанна Грозного, в понятиях и взглядах которого происходит явственная подмена: Добро он принимает за Зло, а Зло - за Добро. Так мы видим деградацию отношений к религии: "Он чистосердечно религиозен, но религиозен по-своему. Он служит Богу, как бояре служат ему: по страху наказания и в надежде награды. Он хочет купить царствие небесное вкладами и поклонами и изнуряет себя постом до полусмерти...". "Приученный к шумной праздности, к забавам грубым, неблагочинным", не боялся Иоанн ни суда земного, ни гнева людского, ни кары Божией. Свой дворец он обратил в страшную в своей подмене бесовскую карикатуру на монастырь: "Вобрал из опричников 300 человек самых злейших, назвал их братиею, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского келарем", а кровавого палача Малюту Скуратова параклисиархом. Особым образом Толстой обыгрывает слово "слобода", придавая ему символический характер. Слово "слобода", замечает Толстой, означало в прежнее время свободу". Но герои романа называют Александрову Слободу "неволей". Это отраженное даже в названии изменение свободы в неволю. Добра во Зло, и раскрывает автор в образе Александровой Слободы. Понятие "свобода" здесь приобретает иной смысл, превращаясь в произвол, в черную свободу без стыда и совести... Таковой является Слобода для Иоанна - безграничная власть для себя и своих любимцев, сокрытая в стенах монастыря и прикрывающаяся этими стенами, и страшная "неволя" для всех остальных, попавших в оковы этого безграничного Зла. Самые черные свои дела Иоанн делает с именем Господа на устах, самые страшные мысли приходят ему на ум во время молитвы: "Одно неприкрытое окно светилось, словно око чудовища. То была царская опочивальня. Там усердно молился царь. Молился он о тишине на святой Руси, молился о том, чтоб дал ему Господь побороть измену и непокорность, чтобы благословил его окончить дело великого поту, сравнять сильных со слабыми, чтобы не было на Руси одного выше другого, чтобы все были в равенстве, а он бы стоял один надо всеми, аки дуб во чистом поле!".

Это-то и есть главная задача Ивана Грозного: сравнять всех, чтоб никто не возвышался, а он стоял бы, "аки дуб во чистом поле". В статье "Проект постановки на сцену трагедии "Смерть Иоанна Грозного" Толстой пишет, что Иван IV верит своему святому призванию и святой непогрешимости в делах правления, "он проникнут мыслию, что может ошибаться и грешить как человек, но как царь - никогда!". Иоанн принимает на себя миссию Бога на земле и нисколько не сомневается в "божественности своих прав": "Я, аки Господин винограда, поставлен Господом Богом над народом моим возделывати виноград мой".

Забывая, что "...в Писании велено строго признавать лишь небесного Бога" (А.К. Толстой), Иоанн вершит страшное дело всей жизни - "дело великой крови и великого поту, борьбу со мнимой оппозицией, которой давно не существует". Толстой пишет: "Иоанн не знал лицеприятия к сословиям. Народ был для него таким же материалом, как и бояре, и он убивал крестьян и своих спальников так точно, как убивал их скот и разорял их жатвы. Он действительно хотел равенства, но того равенства, которое является между колосьями поля, потоптанного конницею или побитого градом. Он хотел стоять над порабощенной землею один, аки дуб во чистом поле". Эта искренняя вера в божественность своего призвания ярко выразилась в его отношении к России: "Иоанн хочет спасти Россию, но он до конца проникнут мыслию, что она, дарованная ему в собственность божьею милостью, не что, как материал, из которого он может делать, что ему угодно; он убежден, что Россия есть тело, а он душа этого тела и потому вправе оторвать от России часть, как вправе отрезать у себя палец".

А раз так, то безграничное свое самовластие, сопровождающееся невиданной жестокостью, считает Иоанн благом для русской земли, способствующим искоренению измены на Руси... Эту "благородную" миссию по выведению врагов царских возлагает Иван Грозный на созданную им самим опричнину. И снова: смертельное Зло принимается Иваном за всеобщее Благо. Царь уверен в том, что поставил на Руси опричнину не для того, чтобы слуги его убивали безвинных людей: "поставлены они, аки добрые псы, боронить от пыхающих волков овцы моя, дабы мог сказать я на Страшном суде Божием по пророческому словеси: се аз и дети, яже дал ми Бог!".

Но даже внешний вид этих "защитников отечества" - метла при седле и собачья голова - говорит о сатанической сути этого якобы справедливого и нужного мероприятия. Опричники в романе - это бесы в человеческой плоти, которые не соблюдают православных порядков, установленных веками. В романе есть эпизод, в котором описывается день празднования Ивана Купалы: "...все колокола московские раскачивались с самого утра и звонили без умолку. Все церкви были полны. По окончании обедни народ рассыпался по улицам. Молодые и старые, бедные и богатые несли домой зеленые ветки, цветы, березки, убранные лентами. ...Однако к полуденной поре улицы стали пустеть... Воцарилась мертвая тишина. Православные покоились в своих опочивальнях, и не было ни кого, кто бы гневил Бога, гуляя по улицам, ибо Бог и человеку, и всякой твари велел покоиться в полуденную пору: а грешно идти против воли Божией, разве уж принудит неотложное дело.

Итак, все спали. Только на Балчуге, в кабаке, слышны были крики, ссоры, и песни. Там, несмотря на полдень, пировали ратники, почти все молодые, в богатых нарядах. Все были пьяны... Оседланные кони стояли у ворот. К каждому седлу привязана была метла и собачья голова". Опричники выпадают из общего хода человеческой жизни, они - нелюди, растерявшие все человеческое, переступив через кровь братьев своих. "Дьявольскими, кровоядными полками" называет опричников Дружина Морозов. "Топчут правду, выметают не измену, но честь русскую; грызут не врагов государевых, а верных слуг его, и нет на них нигде ни суда, ни расправы!" - говорит об опричниках боярин Морозов, именуя их действия словами, которые нельзя отнести к человеку: "топчут", "грызут"...

Толстой создает особый образ опричнины. Это - материализовавшиеся страшные и мучительные помыслы Иоанна, опричники - воплощенное Зло, сатанинское племя, забрызганное с ног до головы человеческой кровью. Создавая образы опричников. Толстой опирается на архетипические представления людей о Зле как воплощении бесовской, дьявольской силы. Опричники Толстого - это персонифицированные представления о чертях: метла при седле и собачья голова - атрибуты нечистой силы. Опричнина была орудием в руках Иоанна, и он пользовался им со всей силой своей природной жестокости, движимой "постоянною мыслию об измене, которая сделалась его хронической болезнью".

Но невозможность наказания за кровопролитие была мнимой. Мы видим, как в романе царь страдает от душевных мук: "Раздражительное воображение не раз представляло ему картину будущего возмездия... он часто изнемогал под жестоким напором воображения. Тогда отчаяние схватывало его как железными когтями. Неправость дел его являлась во всей наготе, и страшно зияли перед ним адские бездны". Но эти просветления сердца и ума, угрызения измученной совести приписывал Иоанн хитростям дьявола, стремящегося отвлечь помазанника Божия от высоких его начинаний. Но не всегда в силах Иоанн одолеть душевные страдания. Есть особое состояние человека, которое он не может контролировать ни силою воли, ни силою ума, - это состояние между сном и явью - забытье, где властвуют иные неведомые силы, перед которыми человек бессилен. Именно такое состояние царя описано в романе: "Изба слабо освещалась образными лампадами... Среди этой тишины Ивану Васильевичу опять сделалось страшно.

Вдруг ему почудилось, что приподнимается половица и смотрит из-под нее отравленный боярин. Мертвец медленно вытянулся из-под полу и приблизился к Иоанну.

Царь хотел закричать, но не мог. В ушах его страшно звенело. Мертвец наклонился перед Иоанном.

- Здрав буди, Иване! - произнес глухой нечеловеческий голос, - се кланяюся тебе, иже погубил еси мя безвинно!

Слова эти отозвались в самой глубине души Иоанна. Он не знал, от призрака ли их слышит или собственная его мысль выразилась ощутительным для уха звуком".

В забытьи Иоанн не властен над самим собой, здесь нет подмены понятий, которую услужливо предлагает извращенный разум, и поэтому Иоанн ощущает себя как человека грешного, повинного в смерти безвинных людей. В забытьи он чувствует свою душу, для которой в реальной жизни царя нет места; он слышит настоящие, не искаженные подменой мысли, но очнувшись, Иоанн, негодовал на свое малодушие. В гневе на самого себя и на духа тьмы. он опять назло аду и наперекор совести, начинал дело великой крови и великого поту, и никогда жестокость его не достигала такой степени, как после невольного изнеможения". В этих словах выражена образная оппозиция: силы Тьмы ("тьма", "ад", "кровь" и "пот") и силы Света ("совесть" и "великий"). В оксюмороне "великая кровь" и "великий пот" - выражена сущность подмены. Ведь только добрые дела и свершения мы называем великими.

А.К. Толстой показывает в образе Иоанна, как психология тирана побеждает личные качества человека, как Зло разрушает личность изнутри: "В этом характере перепутываются чувство высоких обязанностей, сознание сделанных ошибок и раскаянье в бесполезных преступлениях с закоренелою привычкой не знать ничего, кроме своего произвола, и не терпеть противоречия ни в чем и ни от кого".

Иоанн для Толстого человек, не способный противостоять искушениям дьявола, отдавший себя на растерзание собственным порокам и страстям: "Единственный способ объяснить его характер - это признать, что он был раб своих страстей и жил в такую пору, когда нация не только не протестовала против произвола, но как будто сговорилось помогать ему всеми силами. Если может быть извинение Иоанну, то его следует искать в сообщничестве всей России".

Поэтому Толстой разделяет личную вину Иоанна с виною всего русского народа, который "смотрел на него без негодования": "Простим грешной тени царя Иоанна, ибо не он один несет ответственность за свое царствование; не он один создал свой произвол, и пытки, и казни, и наушничество, вошедшее в обязанность и в обычай".

Но автор ни в коей мере не оправдывает Иоанна, но считает, что встав на сторону Зла и подмены, Иван Грозный сам наказал себя самой страшной казнью - вечными душевными терзаниями, адскими муками совести, просыпающимися всякий раз, когда засыпал разум, отравленный ложными идеями: ".. .Иоанн глубоко несчастен: .. .если он предавался разврату, то разврат его не удовлетворял, а только заглушал в нем на время его душевные страдания; если Иоанн палач России, то вместе с тем и свой собственный палач".

■ Окружение царя как воплощение сил Зла

Растлевающее влияние тирании было самым страшным ее последствием: Зло порождает Зло. Толстой показывает, как процесс подмены поразил все сферы человеческой жизни, как извратились в боярской среде все понятия о чести и достоинстве, как вся энергия бояр сосредоточилась в заботе каждого о самом себе за счет всех прочих. Честные бояре молчали, "потупя очи долу", а вокруг процветало зло: клевета, доносы, пытки, казни. "У кого была какая вражда, тот и давай наводить на недруга, будто он слово про царя говорил, будто хана или короля подымает. И в этом они, окаянные, не бояся Страшного суда Божия, и крест накриве целовали, и руки в письменах лживили... Прежде бывало, коли кто донес на тебя, тот и очищай сам свою улику; а теперь какая у него ни будь рознь в словах, берут тебя и пытают по одной язычной молвке", - с горечью говорит Морозов князю Серебряному, показывая тем самым, как изменились на Руси понятия о правде и справедливости. Окружение Иоанна - самые близкие к нему люди, соединяют в себе все эти порочные качества, приумножая их безграничным произволом и жестокостью: "Наших теперь уже нет у него в приближении. Посмотри-ка, кем окружил он себя? Какие древние роды около него? Нет древних родов! Все подлые страдники, которых отцы нашим отцам в холопство б не пригожались!" - говорит Морозов Никите Романовичу Серебряному. Это упоминание о холопах в окружении Иоанна имеет особенное значение, оно объясняет психологию необузданной жестокости этих рабов, дорвавшихся до власти. Эти люди очень опасны, ибо душа их изуродована завистью, злобой обделенного судьбой "худородного" раба, ненавистью ко всем тем, кого эта судьба наградила богатством и знатностью.

Толстой рисует в романе образ такого "худородного" раба, самого страшного человека в окружении царя - Малюты Скуратова. В связи с образом Малюты Скуратова, мы снова хотим обратиться к теории Ламброзе о "прирожденном преступнике". Ломброзе и его ученики подвергнув наблюдению череп, мозг, уши, цвет волос, чувствительность кожи и психологические свойства преступников, пришли к заключению, что в преступном человеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предков. Выведенное отсюда родство преступного человека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притуплении чувствительности, в недоразвитости нравственного чувства, обуславливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка. Все эти черты ярко выражены в созданном А.К. Толстым образе кровавого палача Малюты Скуратова, который внешне очень похож на описанного Ломброзе дикаря со всеми психическими особенностями данного характера.

Малюта, утративший в страшной злобе человеческие чувства, даже внешне мало похож на человека. Портрет его напоминает одичавшее существо, которое забыло свое имя, данное ему родителями, и стало на веки вечные Малютой, злодеем, именем которого матери пугают непослушных детей: "Наружность его вселяла ужас в самых неробких. Лоб его был низок и сжат, волосы начинались почти над бровями; скулы и челюсти, напротив, были несоразмерно развиты, череп, спереди узкий, переходил без всякой постепенности в какой-то широкий котел к затылку, а за ушами были такие выпуклости, что уши казались впалыми", - Толстой описывает нечеловеческое лицо, это хищный зверь, огромная челюсть которого необходима ему для ловли и пожирания своей добычи... Но особенно страшны глаза, которые отражают всю сатанинскую суть верного раба Иоанна: "Глаза неопределенного цвета не смотрели ни на кого прямо, но страшно делалось тому, кто нечаянно встречал их тусклый взгляд. Казалось, никакое великодушное чувство, никакая мысль, выходящая из круга животных побуждений, не могла проникнуть в этот узкий мозг, покрытый толстым черепом и густой щетиной. В выражении этого лица было что-то неумолимое и безнадежное. Глядя на Малюту, чувствовалось, что всякое старание отыскать в нем человеческую сторону было бы напрасно. И подлинно, он нравственно уединил себя от всех людей, жил посреди их особняком, отказался от всякой дружбы, от всяких приязненных отношений, перестал быть человеком и сделал из себя царскую собаку, готовую растерзать без разбора всякого, на кого Иоанну не вздумалось бы натравить ее".

Позиция автора, его отношение к изображаемому персонажу декларируются открыто, выражаясь в субъективно-оценочных эпитетах ("неумолимое" и "безнадежное" - в выражении лица, "тусклый взгляд", "глаза неопределенного цвета"), метафорических уподоблениях ( "сделал из себя царскую собаку", наружностью он напоминает животное:"...никакая мысль, выходящая из круга животных побуждений, не могла проникнуть в этот узкий мозг, покрытый толстым черепом и густой щетиной"). Если в образе Иоанна присутствуют элементы авторского сочувствия, черты двойственности, свидетельствующие о том, что в этом человеке изначально было Добро, то образ Малюты абсолютно однозначен, и даже самая светлая сторона любой человеческой натуры - любовь к сыну, "была любовью дикого зверя, любовью бессознательной, доходившей до самоотвержения". Усугублялось все "любочестием" Малюты Скуратова. "Происходя сам из низкого сословия, будучи человеком худородным, он мучился завистью при виде блеска и знатности и хотел, по крайней мере возвысить свое потомство. Мысль, что Максим, которого он любил тем сильнее, что не знал другой родственной привязанности, будет всегда стоять в глазах народа ниже тех гордых бояр, которых он, Малюта, казнил десятками, приводила его в бешенство, он старался золотом достичь почестей, недоступных ему по рождению, и с сугубым удовольствием предавался убийствам: он мстил ненавистным боярам, обогащался их добычею и, возвышаясь в милости царской, думал возвысить и возлюбленного сына".

Жестокость, с которой добивается Малюта почестей и богатства, не поддается человеческому пониманию... Жестокость - его кровное чувство, это неотъемлемая часть его нечеловеческой хищной натуры: "...кровь была для него потребностью и наслаждением. Много душегубств совершил он своими руками, и летописи рассказывают, что иногда, после казней, он собственноручно рассекал мертвые тела топором и бросал их псам на съедение. Эта внутренняя потребность в крови, не иссякающее желание творить зло, причинять физическую боль, раскрыты в романе в сцене допроса Малютой Никиты Романовича Серебряного.

В предвкушении только ему доступных удовольствий, Малюта оттягивает момент физического издевательства над Серебряным, разжигая себя видом человека, жизнь которого находится в данный момент в его власти. У Малюты от близости княжеской крови даже меняется голос: "Здравствуй, батюшка - князь! - проговорил он таким голосом, который никогда еще не слыхивал Никита Романович, голосом протяжно - вкрадчивым и зловеще мягким, напоминающим кровожадное мяуканье кошки, когда она подходит к мышеловке, в которой сидит пойманная мышь...". "Голос походил на визг шакала, нечто между плачем и хохотом". О силе воздействия этого голоса, в котором слились визг шакала и мяуканье предвкушающей добычу кошки, мы можем судить по реакции на него князя Серебряного: "Волосы его стали дыбом... Он не в силах был вынести этого голоса и взгляда". Но Серебряного пугает не столько боязнь пытки, он испытывает "ужас омерзения, какой производит на нас близость нечистой твари, грозящей своим прикосновением". Сатанинская суть Малюты изуродовала его лицо, она движет его мыслями и поступками, прокладывая ему прямую дорогу в Ад: "Уж припекут тебя на том свете раскаленными ключами, сатана ты этакой! Ей-богу, сатана! И лицо-то дьявольское! Уж кому другому, а тебе не миновать огня вечного! Будешь, Гришка, лизать сковороды горячие за все клеветы свои! Будешь, проклятый, в смоле кипеть, помяни мое слово", - говорит о Малюте старая мамка царя Ануфриевна.

Каждый герой Толстого, принадлежащий к окружению Иоанна, пришел в этот стан своим путем, но печальный итог этого пути был у всех одинаков. Афанасий Вяземский был погублен необузданностью, всепожирающей страстностью любовного чувства, не признающего никаких нравственных преград. "Я опричник! Слышишь, боярин, я опричник! Нет у меня чести! Полюбилась мне жена твоя, слышишь, боярин! Не боюся судного дела; всю Москву пущу на дым, а добуду Елену!" - говорит с яростью Вяземский Дружине Морозову, пытающемуся напомнить ему, что он "не разбойник, но князь и боярин!". Федор Басманов - привычкой к безбедной, наполненной порочными развлечениями жизни. Алексей Басманов - трусостью, которая заглушала в нем даже родственное чувство к сыну. Творя зло, они не понимают, что зло это обернется бедой против них же. Как волны от камня, брошенного в воду, расходится это зло кругами по всей России. Безусловно покоряясь высшему произволу, бояре, в свою очередь, "позволяют себе безусловный произвол над низшими и всячески угнетают народ. "Явление понятное, - замечает А.К. Толстой в своей статье, - кто не признает за собой никаких человеческих прав, тот не признает и никаких обязанностей в отношении других, и наоборот, интриги, доносы, клевета и обрядность - вот жизненное содержание этих растленных бояр, низошедших до рабства, но жадных до власти и почестей". Но есть в окружении Иоанна люди, которых природа наградила лучшими человеческими качествами, люди, склонные к Добру, а не к злодейству. Таким человеком является Борис Годунов, который занимает особое место в окружении царя.

В "Проекте постановки на сцену трагедии "Смерть Иоанна Грозного" А.К. Толстой размышляет о природе Добра в Годунове: "Честолюбие Годунова столь же неограниченно, как властолюбие Иоанна, но с ним соединено искреннее желание добра, и Годунов добивается власти с твердым намерением воспользоваться ею ко благу земли. Эта любовь к добру не есть, впрочем, идеальная, и Годунов сам себя обманывает, если он думает, что любит добро для добра. Он любит его потому, что светлый и здоровый ум его показывает ему добро как первое условие благоустройство земли, которое одно составляет его страсть, к которому он чувствует такое же призвание, как великий виртуоз к музыке". Как же соединились в Годунове неограниченное честолюбие и "искренне желание добра"? Почему он, человек, который "ни в какое кровавое дело не замешан, ни к чьей казни не причастен", "чист и бел, как младенец", когда "кругом его кровь так и хлещет", и "даже и в опричнину не вписан", - почему он вызывает недоверие людей и самого автора? Интересна в этом отношении характеристика, данная в романе Годунову: "Никогда не суется вперед, а всегда тут; никогда не прямит, не перечит царю, идет себе окольным путем...". И еще: "Черты Бориса являли... смесь проницательности, обдуманного смирения и уверенности в самом себе". "Окольный путь" и "обдуманное смирение" - ключевые слова в раскрытии этого образа. Борис Годунов, страстно стремясь к "благоустройству земли", решил, что к достижению Добра все пути хороши, и это решение (такое же искреннее, как и желание Добра для России у Иоанна) уводит его все дальше и дальше от настоящего, а не подмененного личным заблуждением Добра. Очень ярко объясняет свою "окольную" позицию сам Годунов в разговоре с Никитой Романовичем Серебряным:

"Видишь ли, Никита Романович, ...хорошо стоять за правду, да один в поле не воевода. Чтоб ты сделал, кабы, примерно, сорок воров стали при тебе резать безвинного?

- Что б сделал? А хватил бы саблею по всем по сорока и стал бы крошить их, доколе б души Богу не отдал!

Годунов смотрел на него с удивлением.

- И отдал бы душу, Никита Романович, - сказал он, на пятом, много на десятом воре, а остальные все-таки б зарезали безвинного. Нет, лучше не трогать их, князь; а как станут они обдирать убитого, тогда крикнуть, что Степка - де взял на себя более Мишки, так они и сами друг друга перережут". Таким образом, выходит, что для достижения справедливости можно пожертвовать и жизнью одного безвинного человека... Так Толстой показывает еще одну разновидность правителя - деспота; он не творит произвол, не отдает приказа о расправах и, тем более, сам не участвует в них. Он просто умело натравливает своих приближенных друг на друга, достигая той же цели, что и кровавый тиран Иоанн - стоять одному, "аки дуб в чистом поле". "Иоанн губит своих врагов со злобою, Годунов безо всякой злобы устраняет их как препятствие. Он вовсе не жесток от природы, но когда он думает, что жестокость нужна для устранения его врагов, она его не пугает".

Отчего же произошла эта глубочайшая аберрация нравственных понятий в душе человека, вовсе не являющегося злодеем или негодяем?" Двадцать лет, проведенных у престола такого царя, как Иоанн Грозный, не могли пройти даром Борису, и в нем уже совершился тот горестный переворот, который по мнению современников, обратил в преступника человека, одаренного самыми высокими качествами", - пишет А.К. Толстой. В образе Бориса Годунова воплощена идея растлевающего влияния власти, в результате которого "окольные пути" жизни становятся губительными для души, т.к. оправдывают преступления и кровопролитие. А следование идее "Цель оправдывает средства" приравнивает "не жестокого от природы" и стремящегося к Добру Бориса Годунова с жестоким и грозным царем Иоанном Васильевичем.

Но согласно какому-то особому, имманентному закону жизни, Зло на определенном этапе становится самоуничтожительным. Последние годы царствования Иоанна являют собою сплошную цепь неудач. Сбываются мрачные предсказания Морозова: "Много бедствий обрушилось на нашу родину. Голод и мор опустошали. Несколько раз хан вторгался в наши пределы, и в один из своих набегов он сжег все посады под Москвою и большую часть самого города. Шведы нападали на нас с севера; Стефан Баторий, избранный сеймом после Жигимонта, возобновил литовскую войну и, несмотря на мужество наших войск, одолел нас своим умением и отнял все наши западные владения" - пишет Толстой в романе.

Пользуясь ослаблением России, шведы также перешли в наступление на севере и взяли города Ивангород, Ям и Копорье, расположенные на южном побережье Финского залива. Грозный потерял и тот последний кусочек побережья, которым владел в старину Новгород Великий. "Теряя свои владения одно за другим, теснимый со всех сторон врагами, видя внутреннее расстройство государства, Иоанн был жестоко поражен в своей гордости, - пишет Толстой, - и это мучительное чувство отразилось на его приемах и наружности. Он стал небрежен в одежде, высокий стан его согнулся, и только в присутствии других он делал усилие над собою, гордо выпрямлялся и подозрительно смотрел на окольных, не замечает ли кто в нем упадка духа. В эти минуты он был еще страшнее, чем в дни своего величия. Никогда еще Москва не находилась под таким давлением уныния и боязни". В это скорбное время сплошных неудач на западе и на востоке, случилось событие, которое ободрило сердца и "ободрило общее горе в радость". Началось покорение русскими необъятных просторов Сибири. Но эти великие завоевания были последним утешением грозного царя.

Царевич Иван не избежал страшной участи тех, кто участвовал в кровавых делах Иоанна. Со страхом и унынием ждали современники восшествия на престол царевича Ивана, в образе которого Толстой воплотил самые непривлекательные черты воспитывающегося в атмосфере произвола и насилия наследника престола. Царевич совершенно равнодушен к страданиям людей, в его душе нет ни любви, ни привязанности, ни признательности к тем, кто растил и оберегал его, к тем, кто спасал его от гибели. Картины кровавых расправ, на которых он присутствует, не вызывают в нем ни негодования, ни сочувствия, в лучшем случае они оставляют его равнодушным. Унаследовав порочные черты своего отца-тирана, царевич не унаследовал ни его ума, ни твердости духа, ни силы воли. Но фатум тирании проявился в том, что царевич погибает от руки собственного отца, попытавшись, как писал Даниил Андреев "спасти от его вожделения свою молодую беременную жену; ударом колена по животу собственной невестки разъяренный старик довершает убийством внука убийство своего сына. Тогда демоническая инвольтация династии Рюриковичей прекращается окончательно, навсегда".

Фатальная предопределенность падения сил зла - одна из главных идей романа. Ярким воплощением ее становится образ Александровой слободы, ставшей волею Иоанна вместилищем зла и порока. Но Зло саморазрушительно и, как рассказывает предание, "в одну жестокую зиму, в январе месяце, к ужасу жителей, нашла на Александрову слободу черная туча, спустилась над самым дворцом и разразилась над ним громовым ударом, от которого запылали терема и вся Слобода обратилась в пепел. От жилища роскоши, разврата, убийств и святотатных богослужений не осталось и следа..."

Известно, как активны, агрессивны, склонны к быстрому сплочению и объединению силы Зла, как не гнушаются они никакими средствами, самыми лживыми и бессовестными, чтобы подчинить сознание большинства людей, склонить их на свою сторону. Вот почему всегда кажется, что Зло непобедимо, что нет силы, которая может противостоять ему. И в эпоху царства Зла очень особенно возрастает роль людей, не ищущих легкой окольной дороги, сохранивших в себе истинное Добро. Жизнь их не прошла даром, "ибо ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как дерево..."

■ Идея сопротивления Злу и ее образное

   воплощение в романе

Идеей сопротивления Злу, необходимости противостояния, пронизан весь роман. Идеей этой объединена целая группа героев, принадлежащих к самым различным сословиям.

Образы разбойников

Первая сила, противостоящая царской опричнине, которую встретил князь Серебряный, разбойники, называющие себя "станичниками" и "казаками". Разбойниками Россия всегда славилась, но особенно много стало их во времена опричнины, с тех пор, как опричники вытеснили целые села хлебопашцев, целые посады мещан: "Лишаясь жилища и хлеба, люди эти приставали к шайкам станичников, укрепились в засеках и, по множеству своему, сделались не на шутку опасны".

В главе "Ванюха Перстень и его товарищи" Толстой рассказывает, как пополняется разбойничья шайка. Один из пришедших со станичниками парней остался без хаты - ее спалили опричники; у другого "убили опричники матушку да батюшку, сестер да братьев", у силача - тугодума Митьки опричники "нявесту взяли".

Но каковы же эти разбойники?

Ванюха Перстень - атаман "станичников" - не имеет ничего общего с традиционным кровожадным злодеем без совести и чести. Он красив, силен, умен, наделен недюжинными способностями. А главное - он искренне предан своему царю, своей родине. Его патриотические чувства подтверждены многими храбрыми поступками: он спасает от неминуемой гибели царевича Ивана, не жалеет жизни для спасения князя Серебряного, сражается с татарами, а потом уходит к Ермаку Тимофеевичу, чтобы завоевать для отчества новые земли под новым именем Иван Кольцо.

По версии А.К. Толстого, и Ермак Тимофеевич - тоже станичник, казачий атаман. Но любовь его к родине и желание послужить "святой Руси" верою и правдою не менее сильны, чем у князя Серебряного. Не зря сравнивает их Перстень: "Хоть он и худой человек, почитай, мне ровня, а полюбил бы ты его, князь, и он тебя полюбил бы! Не в обиду тебе сказать, а схожи вы нравом. Как заговорил ты про святую Русь, да загорелись твои очи, так я и вспомнил Ермака Тимофеевича. Любит он родину, крепко любит ее, нужды нет, что станичник. Не раз говаривал мне, что совестно ему землю даром бременить, что хотелось бы сослужить службу родине. Эх, кабы теперь его на татар! Он один целой сотни стоит. Как крикнет: за мной, ребята! Так, кажется сам станешь и выше и сильнее, и ничто тебя уже не остановит, и все вокруг тебя так и валится. Похож ты на него, ей-богу похож, Никита Романович, не в укор тебе сказать!".

Покоряя огромный край за Уралом, заставил Ермак, побежденные народы целовать свою кровавую саблю во имя царя Ивана Васильевича, за что и получил от Иоанна дорогие подарки и прощение за прежние "разбойные подвиги".

Особое место в шайке Перстня занимает старый разбойник Коршун. Много смертей на совести этого человека... Но на закате своей жизни, предчувствуя скорый конец, Коршун вспоминает историю многолетней давности - убийство младенца, и воспоминание это не дает покоя его душе: "...как подумаю об этом, так сердце и защемит. ... Да и не только то время, а не знаю, с чего стало мне вдруг памятно и такое, о чем я давно уж не думал. Говорят оно не к добру, когда ни с того ни с другого станешь вдруг вспоминать, что уж из памяти вышиб!.." - говорит он Ванюхе Перстню. Мучает старого разбойника совесть, а значит не все человеческое он "вышиб" из себя. И это потаенное, а после и всенародное раскаяние спасает измученную его душу: "Наружность Коршуна почти вовсе не изменилась ни от пытки, ни от долгого томления в темнице, ...но в выражении лица произошла перемена. Оно сделалось мягче; глаза глядели спокойнее.

С той самой ночи, как он был схвачен в царской опочивальне и брошен в тюрьму, угрызения совести перестали терзать его. Он тогда же принял ожидающую его казнь как искупление совершенных им некогда злодейств, и, лежа на гнилой соломе, он в первый раз после долгого времени заснул спокойно".

Толстой считает, что раскаяние, признание собственных грехов, может спасти даже убийцу, как некогда спас свою душу распятый на кресте рядом с Иисусом раскаявшийся разбойник. То, что разбойники во главе с Ванюхой Перстнем люди, а не звери, то, что они не безбожники, говорит и тот факт, что в разбойничьей избушке стоит "на косяке образ, весь почерневший от дыма", который "примирил" с ними не только Михеича, но и всех читателей.

Как же должно было все перевернуться в вековечном жизненном укладе, как должны были сместиться все нравственные понятия, если не государевы люди, а разбойники стали носителями идеи Добра, справедливости, патриотизма! Благородство и честь находят себе пристанище в разбойничьих шайках, в сердцах тех, кто попал в число царских "спальников" и тех, кого народ называл "юродивыми".

Образ Дружины Морозова

Одним из таких спальников был и Дружина Андреевич Морозов, представитель древнего боярского рода, славно послужившего отечеству. Благословил господь Дружину Андреевича "и здоровьем, и дородством, и славою ратною, и волею твердою, и деревнями, и селами, и широкими угодьями за Москвой-рекой, и кладовыми, полными золота, парчи, мехов дорогих. Лишь одним не благословил Господь Дружину Андреевича: не благословил его милостью царскою". "Опалился" же Иоанн на Морозова и "повершил наказать боярина" за то, что не побоялся Дружина Андреевич взять под свою защиту и покровительство Елену Дмитриевну, спасая ее тем самым от домогательств любимого царского опричника Афанасия Вяземского. "Как узнал Иван Васильевич, что опоздали его свахи, опалился на Морозова, повершил наказать боярина; велел позвать его ко столу своему и посадил не только ниже Вяземского, но и ниже Годунова, Бориса Федоровича, еще не вошедшего в честь и не имевшего никакого сана.

Не снес боярин такого бесчестия; встал из-за стола: невместно-де Морозову быть меньше Годунова! Тогда опалился царь горшею злобою и выдал Морозова головою Борису Федоровичу. Понес боярин ко врагу повинную голову, но обругал Годунова жестоко и назвал щенком.

И, узнав о том, царь вошел в ярость великую, приказал Морозову отойти от очей своих и отпустить седые волосы, доколе не сымется с него опала. И удалился от двора боярин; и ходит он теперь в смирной одежде, с бородою нечесаною, падают седые волосы на крутое чело. Грустно боярину не видать очей государевых, но не опозорил он своего роду, не сел ниже Годунова!". Реально существовавший во времена Иоанна боярин Дружина Морозов превратился под пером Толстого в собирательный образ настоящего русского боярина, для которого честь и достоинство выше царской милости и боярских привилегий.

Портрет Морозова, созданный Толстым напоминает русского богатыря, сила которого таится не только в крепких руках, но и в горячем сердце: "боярин принадлежал к числу тех людей, которых личность глубоко врезывается в памяти. Один рост и дородность его уже привлекали внимание. Он был целою головою выше Серебряного. Темно-русые волосы с сильною проседью падали в беспорядке на умный лоб его, рассеченный несколькими шрамами. Окладистая борода, почти совсем седая, покрывала половину груди. Из-под темных нависших бровей сверкал проницательный взгляд, а вокруг уст играла приветливая улыбка, сквозь которую просвечивало то, что в просторечии называется: себе на уме. В его приемах, в осанистой поступи было что-то львиное, какая-то особенно спокойная важность, достоинство, неторопливость и уверенность в самом себе. Глядя на него, всякий сказал бы: хорошо быть в ладу с этим человеком! И вместе с тем всякий подумал бы: нехорошо с ним поссориться! Действительно, всматриваясь в черты Морозова, легко было догадаться, что спокойное лицо его может в минуту гнева сделаться страшным. Но приветливая улыбка и открытое, неподдельное радушие скоро изглаживали это впечатление".

Морозов тяжело переживает опалу, ибо готов верой и правдой служить царю и отечеству. Опала для него - горе, но на вопрос князя Серебряного, за что попал Морозов под опалу. Дружина Андреевич сурово и гордо ответил: "За то, что держусь старого обычая, берегу честь боярскую, да не кланяюсь новым людям!" С горечью рассказывает Морозов о тех бедах, что обрушились на русскую землю с тех пор, "как учинил государь опричнину на Руси". "Прогневали мы, видно. Бога, Никита Романович; помрачил он светлые царские очи!" Рассказ Морозова - это рассказ истинного патриота, озабоченного судьбами родной земли, не желающего равнодушно наблюдать, как разоряют царские опричники богатые земли, не желающего наблюдать, как губит царь "верных слуг своих". "Горько вымолвить, страшно подумать" ему, что "не по одним наветам наушническим стал царь проливать кровь неповинную". Но при всей трезвости оценок, и Морозов убежден, что царь - от Бога, и указывать ему нельзя. Этим и объясняет он согласие бояр на введение опричнины: "А кабы он опять уехал? Что бы тогда? Без государя было оставаться, что ли? А народ что бы сказал?".

По-разному расправился Иоанн со своими спальниками: кому чашу отравленного вина поднес, кому нож в сердце вонзил, кого под пытками заставил оговорить себя и признать самые невероятные преступления, а потом отправил на плаху или виселицу. Для Дружины Морозова его изощренный ум придумал самую страшную для этого боярина казнь - бесчестие. После того, как вновь призванный в царскую Слободу, Морозов отказался сесть ниже Годунова, заявив: "Стар я, государь, перенимать новые обычаи. Наложи опять опалу на меня, прогони от очей твоих - а ниже Годунова не сяду!" - царь приказал ему надеть шутовской кафтан, "пожаловав" Морозова званием первого шута, взамен умершего шута Ногтева. Как громом поразило боярина это издевательское решение. "Багровое лицо его побледнело, кровь отхлынула к сердцу, очи засверкали, а брови сначала заходили, а потом сдвинулись так грозно, что даже вблизи Ивана Васильевича выражение его показалось страшным. Он еще не верил ушам своим; он сомневался, точно ли царь хочет обесчестить всенародно его, Морозова, гордого боярина, коего заслуги и древняя доблесть были давно всем известны?". Морозов обращается к царю с последней просьбой: "Государь, возьми назад свое слово! Вели меня смерти предать! В голове моей ты волен, но в чести моей неволен никто!". Обращение это звучит гордо и вызывающе, Морозов оставляет за собой право распоряжаться своей честью и совестью. Если бы Дружина Морозов испугался, покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно молить о пощаде, пишет Толстой, быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. "Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и это не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным нравам неодолимую ненависть".

Надел Дружина Морозов шутовской кафтан, но только для того, чтобы, воспользовавшись правом шута говорить все, что вздумается, сказать царю всю правду. "Как же мне потешить тебя, государь? - спросил он, положив локти на стол и глядя прямо в очи Ивану Васильевичу. - Мудрен ты стал на потехи, ничем не удивишь тебя! Каких шуток не перешучено на Руси, с тех пор как ты государишь! Потешался ты, когда был еще отроком и конем давил народ на улицах; потешался ты, когда на охоте велел псарям князя Шуйского зарезать; потешался, когда выборные люди из Пскова пришли плакаться к тебе на твоего наместника, а ты приказал им горячею смолою бороды палить!... Но то все было ребяческое веселье; оно скоро тебе надоело. Ты стал знаменитых людей в монахи постригать, а жен и дочерей их себе на потеху позорить. И это тебе прискучило. Стал ты тогда лучших слуг твоих мукам предавать, тут дело пошло повеселее, только ненадолго. Не все же ругаться над народом, да над боярами. Давай и над церковью Христовою поглумимся! Вот и набрал ты всякой голи кабацкой, всякой скаредной сволочи, нарядил ее в рясы монашеские и сам монахом нарядился, и стали вы днем людей резать, а ночью акафисты петь. Сам ты, кровью обрызган, и пел, и звонил, и чуть ли обедню не служил. Эта потеха вышла изо всех веселейшая, такой, опричь тебя, никому не выдумать!".

Морозов предсказывает царю его печальную участь - быть проклятому потомками, он угрожает Иоанну вечными муками совести: "Пока ты жив, уста народа русского запечатаны страхом, но минует твое зверское царенье, и останется на земли лишь память дел твоих, и перейдет твое имя от потомков к потомкам на вечное проклятие, доколе не настанет Страшный суд господень! И тогда все сотни и тысячи избиенных тобою, все сонмы мужей и жен, младенцев и старцев, все, кого ты погубил и измучил, все предстанут перед господом, вопия на тебя, мучителя своего! И в оный день предстану и я перед вечным судьею, предстану в этой самой одежде и потребую обратно моей чести, что ты отнял у меня на земле! И не будет с тобою кромешников твоих заградить уста вопиющих, и услышит их судия, и будешь ты ввергнут в пламень вечный, уготованный диаволу и аггелам его!".

Понятие о чести и совести, впитанные Дружиной Морозовым от всех предшествующих поколений доблестных русских людей, дают власть над окружающим Злом, которое не способно сломить силу его духа: "Грозен был вид старого воеводы среди безмолвных опричников. Значение шутовской его одежды исчезло. Из-под густых бровей сверкали молнии. Белая борода величественно падала на грудь, принявшую некогда много вражьих ударов, но испещренную ныне яркими заплатами, а в негодующем взоре было столько достоинства, столько благородства, что в сравнении с ним Иван Васильевич показался мелок".

Являясь носителем авторской идеи сопротивления Злу, Дружина Морозов становится и выразителем доказываемых на протяжении всего романа слов о том, что и один в поле воин, ибо свет праведной личности, распространяясь вокруг, не может не задеть умы и сердца окружающих людей. А.К. Толстой верит в то, что Свет этот не исчезает бесследно, а рассеивается во вселенной, согревая и сплачивая души людей. Таким продолжителем дел Добра и справедливости, испытавшим на себе влияние горячего сердца Дружины Морозова, является в романе князь Серебряный.

Образ князя Серебряного

Над характером этого героя А.К. Толстой работал долго и кропотливо. В самом начале работы над романом писатель сокрушался, что характера у Серебряного нет. "Я часто думал о характере, который надо было бы ему дать, - писал Толстой в письме 1856 года, - я думал сделать его глупым и храбрым, дать хорошую глупость, но он слишком был бы похож на Митьку. Нельзя ли было бы его сделать очень наивным... то есть сделать человека очень благородного, не понимающего зла, но который не видит дальше своего носа... Если бы сделать это художественно, можно было бы заинтересовать читателя подобным характером".

Есть какая-то странная закономерность, имманентно присущая литературе, особенно русской, - отрицательные образы и персонажи всегда ярче, выпуклее, значимее (в художественном плане), нежели образы положительные. Наверное потому, что и в жизни Зло проявляется ярче, отчетливее, нежели Добро. Вот почему иногда кажется, что Зло разлито повсюду, и никогда Добру не одержать над ним победу. Честь, благородство, доброта не так ярки в своих проявлениях, как злоба и предательство.

"Таков ли ты был, князь Никита Романович, каким воображаю тебя, - про то знают лишь стены кремлевские да древние дубы подмосковные! Но таким ты предстал мне в час тихого мечтания, в вечерний час, когда поля покрывались мраком, вдали замирал шум хлопотливого дня, а в близи все было безмолвно, и лишь жук вечерний пролетал мимо. И грустно и больно сказывалась во мне любовь к родине, и ясно выступала из тумана наша горестная и славная старина, как будто взамен зрения, заграждаемого темнотою, открылось во мне внутреннее око, которому столетия не составляли преграды", - так писал в романе о своем герое А.К. Толстой. И чувствуется, что образ этот особенный, рожденный в ощущении слияния с окружающим миром, вызванный на свет нежной любовью к родине, к ее "горестной и славной старине". Ставший выразителем мыслей и чувств автора, этот образ оказался очень близок самому Толстому, он унаследовал от своего создателя многие черты его характера.

А главные черты характера князя Серебряного - прямодушие и честность. Пять лет он провел в Литве, куда царь послал его "подписать мир на многие лета после бывшей тогда войны". Но выбор царя был неудачен: "Никита Романович упорно отстаивал выгоды своей земли", но для переговоров не был рожден. Отвергая тонкости посольской науки, он хотел вести дело начистоту и, к крайней досаде сопровождавших его дьяков, не позволял им никаких изворотов". С самых первых страниц романа Толстой выделяет в герое очень важную черту характера - способность идти прямой дорогой, не кривить душой, слушать голос своего сердца. Характерной чертой поэтики "положительного героя" является то, что основные особенности его личности и психологии оговорены, обозначены автором в портрете-характеристике. Таков портрет двадцатипятилетнего князя Серебряного, наружность которого полностью соответствовала его нраву: "Отличительными чертами более приятного, чем красивого лица его были простосердечие и откровенность. В его темно-серых глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы невольную решительность, не позволявшую уму ни на миг задуматься в минуту действия. Неровные взъерошенные брови и косая между ними складка указывали на некоторую беспорядочность и непоследовательность в мыслях. Но мягко и определенно изогнутый рот выражал честную, ничем непоколебимую твердость, а улыбка - беспритязательное, почти детское добродушие, так что иной, пожалуй, почел бы его ограниченным, если бы благородство. дышащее в каждой черте его, не ручалось, что он всегда постигнет сердцем, чего, может быть, и не сумеет объяснить себе умом. Общее впечатление было в его пользу и рождало убеждение, что можно смело ему довериться во всех случаях, требующих решимости и самоотверждения, но что обдумывать свои поступки не его дело и что соображения ему не даются". Серебряный - человек, который ищет ответы на вопросы только в своем сердце и действует согласно его повелению. А такие черты, как благородство, почти детское добродушие, откровенность являются залогом того, что сердце его не обманет.

Князь Серебряный руководствуется заложенными в его сердце и душу понятиями чести. Даже Иоанн испытывает незнакомое ему чувство невольного уважения к Серебряному, "которого смелые поступки возмущали его самодержавное сердце, а между тем не подходили под собственные его понятия об измене. Доселе Иоанн встречал или явное своеволие, как в боярах, омрачавших своими раздорами время его малолетства, или гордое непокорство, как в Курбском, или же рабскую низкопоклонность, как во всех окружавших его в настоящее время. Но Серебряный не принадлежал ни к одному из этих разрядов. Он разделял убеждения своего века в божественной неприкосновенности прав Иоанна, он умственно подчинялся этим убеждениям и, более привыкший действовать, чем мыслить, никогда не выходил преднамеренно из повиновения царю, которого считал представителем Божьей воли на земле.

Но несмотря на это, каждый раз, когда он сталкивался с явною несправедливостью, душа его вскипала негодованием, и врожденная прямота брала верх над правилами, принятыми на веру. Он тогда, сам себе на удивление и почти бессознательно, действовал наперекор этим правилам, и на деле выходило совсем не то, что они ему предписывали. Эта благородная непоследовательность противоречила всем понятиям Иоанна о людях и приводила в замешательство его знание человеческого сердца". Мы видим, что Серебряный верит в божественность царской власти, но эти правила, "принятые на веру", отступают при соприкосновении со Злом иных правил, заложенных в душе этого человека.

Даже Иоанн ощущает силу его "благородной непоследовательности, которая одновременно притягивает и пугает его: "Откровенность Серебряного, его неподкупное прямодушие и неспособность преследовать личные выгоды были очевидны для самого Иоанна. Он понимал, что Серебряный его не обманет, что можно на него вернее положиться, чем на кого-либо из присяжных опричников, и ему приходило желание приблизить его к себе и сделать из него свое орудие; но вместе с тем он чувствовал, что орудие это, само по себе надежное, может неожиданно ускользнуть из рук его, и при одной мысли о такой возможности расположение его к Серебряному обращалось в ненависть". Иоанн понимает, что у него никогда не получиться сделать из Серебряного "свое орудие", т.к. этот человек подчиняется только неписанным законам своего сердца, силы которого направлены на противостояние Злу; а его бескорыстность делает его еще более неуязвленным для Иоанна, т.к. никакие почести и богатства не привлекут его на сторону Зла, даже если этого требует сам царь всея Руси Иоанн Грозный.

Понимая это, Иоанн приходит к убеждению, что "Никита Романович принадлежит к числу людей, которых не должно терпеть в государстве...". Так становится Никита Романович Серебряный "разбойничьим воеводой", отказавшись служить в царской опричнине. Он говорит Иоанну: " Государь, благодарствую тебе за твою милость; но дозволь уж лучше и мне к сторожевому полку примкнуть. Здесь мне делать нечего, я к слободскому обычаю не привычен, а там я буду служить твоей милости, доколе сил хватит!". Понятия чести не позволяют Серебряному вступить в опричнину, воины которой не соответствуют его представлениям о защитниках отечества. Поэтому Никита Романович выбирает иной путь - путь истинного служения родине, борьбу с настоящими врагами земли русской - татарами, а не со своими братьями.

Князь Серебряный не мыслит свою судьбу изолированной от судеб любимой им святой Руси, да и его возлюбленная подстригается в монахи не только потому, что "кровь Дружины Андреича" будет вечной преградой между счастьем и ими. "Да и кто теперь счастлив?", - грустно спрашивает Елена Дмитриевна. "Не личила бы нам одна радость, когда вся земля терпит горе и скорбь великую". Самое страшное для Серебряного - то, что "не татары, а царь губит родину".  "Кабы не был он царь, я знал бы, что мне делать; а теперь ничего в толк не возьму; на него идти Бог не велит, а с ним мыслить мне невмочь", - говорит Никита Романович Годунову.

Единственным утешением было для Серебряного сознание, "что он в жизни исполнил свой долг, насколько позволило ему умение, что он шел прямою дорогой и ни разу не уклонился от нее умышленно. Драгоценное чувство, - восклицает Толстой, - которое, среди скорби и бед, как неотъемлемое сокровище, живет в сердце честного человека и пред которым все блага мира, все, что составляет цель мирских стремлений, есть прах и ничто!". В этом лирическом отступлении автор выражает и свой взгляд на жизненный путь человека. Простота его кажется очевидной - идти "прямою дорогой". Но как не просто, оказывается, в жизни "ни разу не уклониться" от этой дороги "умышленно". И потому чувство, которое испытывает Серебряный, осознавая, что он "выполнил долг свой" и "шел прямою дорогой" так близко и дорого Толстому; оно "неотъемлемое сокровище", живущее в сердце честного человека, оно и составляет для Толстого смысл человеческой жизни.

Судьба и история страны подобны судьбе и жизни отдельного человека. История идет своим чередом, не спрашивая человека, "укладываются или нет его лучшие стремления в ее тяжелые требования, и долго, может быть, она будет плести свой пестрый узор, где каждая подробность, взятая отдельно, не имеет понятного смысла, но где все явления держатся меж собою неразрывною цепью, истекая одно из другого со строгою последовательностью". В этой последовательности Добро и Зло тесно переплетены и взаимосвязаны. Пока бездействуют в растерянности силы Добра, Зло процветает, и кажется, власть его никогда не прекратится. "Хорошо стоять за правду, да один в поле не воевода", - говорит Серебряному Борис Годунов. Но не согласен с ним писатель. В смутное время и "один в поле воин"!

Серебряный ни в чем не упрекает Иоанна, не говорит грозных слов и не посылает проклятий, но внутреннее влияние князя на мысли и поведение царя ощутимо не менее, чем яростное обличение Дружины Морозова. Но противостояние Серебряного и Иоанна, Добра и Зла, не внешнее, а внутреннее, оно происходит не так заметно, не так явно, но оно "приводит в замешательство", а значит, расшатывает укоренившиеся законы несправедливости и Зла в человеческой душе.

Князь Серебряный присутствует на страницах романа до конца - его светлый образ сохранен в сердцах людей, в их памяти, а значит, "жизнь его, как и жизнь каждого человека, имела особенное значение - творить Добро, тем самым распространяя его вокруг себя; это любовь к ближнему, этот высший вид живой энергии, переполняющей сердце человека и требующий выхода и расточения".

Князь Серебряный является олицетворением душевного добра и бескорыстности, которые присущи каждому человеку, но сохранить их под силу лишь отважным и верным своему сердцу людям. И поэтому Никите Романовичу Серебряному выделена особая роль в романе, которую легче почувствовать, чем разглядеть: являясь средоточием положительной энергии всего произведения, он становится воплощением авторской идеи проповедования Добра. И каждый прочитавший этот роман ощущает в душе своей струны, созвучные душевным струнам Никиты Романовича Серебряного.

Образ Максима Скуратова

Эта идея распространения сил Добра воплощается в романе в образе Максима Скуратова. Максим даже внешне не похож на своего отца, в его лице нет ничего животного, дикого. Вот каким увидел его игумен монастыря: "Правильное лицо Максима не являло ни одной порочной или преступной черты. То было скромное лицо, полное добродушия и отваги, одно из тех русских лиц, которые еще ныне встречаются между Москвой и Волгой, в странах, отдаленных от больших дорог, куда не проникло городское влияние". Так, уже в портрете Максима Скуратова Толстой акцентирует те черты, которые отличают его от отца - Малюты Скуратова. Эпитет "правильное" лицо включает в себя не только оценку черт Максима, но содержит и определение потенции характера Максима в его стремлении к Добру. Толстой обращает внимание читателя на то, что в лице Максима "не было ни одной порочной или преступной черты". И так как физиономика Толстого - стремление по чертам лица создать внутренний облик человека, - то мы видим, что природно и внутренне Максим Скуратов не преступник. Не случайна и декларация "русскости" Максима, в которой подчеркнута излюбленная мысль А.К.Толстого о стремлении к Добру и справедливости как доминантах национальной ментальности.

Давно уже идет в душе Максима внутренняя борьба за право сделать свой выбор: "... с самого детства только и слышал отовсюду, что царева воля - Божья воля, что нет тяжелее греха, как думать иначе, чем царь. И отец Левкий, и все попы слободские мне на душу в великий грех ставили, что я к вам не мыслю, - говорит он отцу. Поневоле иногда раздумье брало, прав ли я один противу всех вас?". Силы Зла, которые в словах Максима воплощаются в образах отца Левкия, "всех попов слободских" и самого Малюты Скуратова, пытаются обманом заманить Максима на свою сторону, заглушить голос его сердца, убить все доброе и человеческое беспрекословным подчинением царской, а следовательно и "Божьей воле".

Мы снова видим, как совершается этот обман - через подмену понятий Добра и Зла. Отец Левкий и попы - служители Бога - на самом деле оказываются служителями Зла и порока, т.к. покрывают страшные дела царя и Малюты Скуратова, прикрываясь "Божьей волей". Не случайно Толстой говорит "слободские попы". Здесь выражена суть подмены: Слобода в контексте произведения приобретает значение "неволи", произвола, служения Злу. Поэтому становится понятно, какой силе служат "слободские попы" и на какую сторону хотят завлечь сомневающуюся душу Максима.

Сомнение это привело Максима в ряды опричников, но не по нему сшита дьявольская та "одежа", стесняла она душу и сердце, как и "прозвище" кровного его отца. В этом смятении находился Максим до тех пор, пока не встретил Никиту Романовича Серебряного, который, сам того не ведая, помог ответить Максиму на волнующий его вопрос, от решения которого зависела жизнь Максима Скуратова: "Прав ли я один противу всех вас?" После встречи с Серебряным Максим говорит отцу: "...сегодня я понял, что я прав! Как услышал князя Серебряного, как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем в своем правом деле, но как мученик пошел за него на смерть, - тогда забилось к нему сердце мое, как ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно, как день, что не на вашей стороне правда!".

Знакомство с князем Серебряным пробудило в душе Максима, уже соприкоснувшейся со Злом, но сохранившей теплоту и честность, все лучшие чувства и стремления, желание жить по-иному и искупить свои грехи праведным служением отечеству. "Поверишь ли, князь, - признается Максим, - как увидел тебя, на сердце у меня повеселело, словно родного встретил! Еще и не знал я, кто ты таков, а уж полюбился ты мне, и очи у тебя не так глядят, как у них, и речь звучит иначе. Вот Годунов, пожалуй, и лучше других, а все не то, что ты. Смотрел я на тебя, как ты без оружия супротив медведя стоял; как Басманов, после отравы того боярина, и тебе чашу с вином поднес; как тебя на плаху вели; как ты со станичниками говорил. Так меня и тянуло к тебе, вот так бы и кинулся к тебе на шею! Не дивись, князь, моей глупой речи, - прибавил Максим, потупя очи, - я не набиваюсь к тебе в дружбу, знаю, кто ты и кто я, только что ж мне делать, коли не могу слов удержать; сами рвутся наружу, сердце к тебе само так и мечется!".

Никита Романович Серебряный становится для Максима духовным братом, той частью души, которая долго страдала, но обрела все-таки покой, впустив в себя частичку родной души. Жизнь обретает смысл и цель: "Ты мне брат, Никита Романыч! Что бы ни случилось, я с тобой неразлучен; кто тебе друг, тот друг и мне; кто тебе враг, тот и мне враг; буду любить твоею любовью, опаляться твоим гневом, мыслить твоею мыслию! Теперь мне и умирать веселее, и жить не горько; есть с кем жить, за кого умереть!". Об одном думает Максим, принявший в себя часть чистой и светлой души Серебряного, которая засветила в нем самом ту искру Божью, что есть в каждом человеке: "Коли, даст Бог, останемся живы, подумаем хорошенько, поищем вместе, что бы нам сделать для родины, какую службу святой Руси сослужить. Быть того не может, чтобы все на Руси пропало, чтоб уж нельзя было и царю служить иначе, как в опричниках!".

И тогда Максим понял, что служить можно, борясь не с собственным народом, не с мнимыми, а с истинными врагами его; почувствовал он, как хочется ему жить, как весело звенит у него на сердце. И рождается вера, что можно еще вернуть те добрые времена, когда царь слушал не льстецов и негодяев, а праведников Адашева и Сильвестра: "Такая чуется сила и охота, - признается он Серебряному, - что целый век показался бы короток. И чего не передумал я с тех пор, как заря занялась! Так стало мне ясно, так понятно, сколько добра еще можно сделать на родине! Тебя царь помилует, быть того не может, чтоб не помиловал. Пожалуй, еще и полюбит тебя. А ты возьми меня к себе; давай вместе думать и делать, как Адашев с Сильвестром. Все, все расскажу тебе, что у меня на мысли...". Для Толстого пробуждение души и совести рождает истинные патриотические чувства. Охваченный ими Максим идет защищать от татар рубежи родной страны. Так Толстой опровергает еще одну пословицу - "яблоня от яблони недалеко падает". Писатель подчеркивает два варианта одной судьбы: если отец безжалостно истребляет мнимых внутренних врагов, то Максим идет защищать родину от врагов внешних, истинных.

Но не суждено было Максиму пожить жизнью праведной и славной: "зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каменная под самое сердце". И в смертный свой час жалеет Максим свою родину: "Жаль мне родины моей, жаль святой Руси! Любил я ее не хуже матери, а другой зазнобы не было у меня". Видя бегущих под натиском русских татар, радуется он, веря, что Бог стоит за святую Русь. Верит в это и князь, и сам автор, для которого смерть на поле брани предпочтительнее бесславной жизни палача и мучителя.

Вот почему идея возмездия незримо присутствует на протяжении всего повествования, выражаясь не только в контексте образов романа, но и в прямых пророчествах героев, объединенных определением "юродивые". В смутные времена, когда Зло и насилие правят свой сатанинский бал, люди, противостающие Злу, действительно кажутся ненормальными, - ведь норма, принятая в обществе, - нарушение всех и всяческих человеческих норм и законов.

Юродивые в романе

Отношение к юродивым в народе было особым - ведь их считали Божьими людьми, несущими Божью отметину. Их не только жалели, к их словам прислушивались, ища в их несвязном бормотании пророчества и предвестия. При царях зачастую только они имели право говорить правду, которая нужна даже самому законченному тирану и деспоту. И именно таково назначение Василия Блаженного в романе Толстого.

Это был человек лет сорока, "на груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Бледное лицо его выражало необыкновенную доброту, на устах, осененных реденькою бородой играла улыбка, но глаза глядели мутно и неопределенно". Этот человек со странной, "детски добродушной улыбкой" оказывал на людей огромное воздействие. Даже опричники заискивали перед ним и безропотно сносили его обвинения. Вот он появляется на месте страшной массовой казни, и один только вид его "посреди стольких лиц, являвших ужас, страх или зверство" настолько сильно на всех подействовал, что "площадь затихла, казни приостановились".

"Все знали блаженного, но никто еще не видывал на лице его такого выражения... Против обыкновения, судорога подергивала эти улыбающиеся уста, как будто с кротостью боролось другое, непривычное чувство". Это чувство негодования, душевного сопротивления увиденному Злу, которое захлестнуло в этот момент смирение и кротость. Юродивый бросает вызов Иоанну: "Посмотри на блаженного! Что ж не велишь казнить и блаженного? Чем Вася хуже других?" Блаженный видит в царе пришельца из ада: "Смотрите, смотрите! Что это у него на лбу? Что это у тебя, Ивашко? У тебя рога на лбу! У тебя козлиные рога выросли! И голова-то твоя стала песья". Этот человек видит сатанинскую суть Иоанна, которая уже настолько слилась с царем в единое целое, что даже не прячет своей "страшной рожи", дьявольской личины. Разгневанный обвинениями блаженного, Иоанн заносит над ним копье, но в этот момент крик негодования разносится в народе: "Не тронь его!" - послышалось в толпе, - не тронь блаженного! В наших головах ты волен, а блаженного не тронь!" Это народное заступничество заставило неуправляемого в своем гневе царя сделать усилие над собой и переломить свою волю, отведя занесенное над Василием копье. И это символично и очень важно: если в народе есть еще что-то сокровенное и святое, чего он не позволяет тронуть даже всемогущему Иоанну Васильевичу, этот народ еще воскреснет, еще проявит свое могущество и волю.

Василий Блаженный связан душевным родством с такими же блаженными, как он сам - Дружиной Морозовым и Никитой Романовичем Серебряным. "Ты мне брат. - обращается при встрече Василий Блаженный к Серебряному. - Я тотчас узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума-то у тебя не более моего, а то бы ты сюда не приехал. Я все твое сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда; мы с тобой оба юродивые!" Автор даже использует идентичные детали в описании портретов этих героев. Улыбка Серебряного выражала "почти детское добродушие", у Василия Блаженного - "детски добродушная улыбка". Их объединяет доброта и бескорыстность, качества, которые во времена господства и торжества Зла кажутся ненормальными.

Дружину Морозова Василий Блаженный тоже считает своим братом. "Дружинка-то? Этот наш! Этот праведник! Только голова у него непоклонная!" И добавляет, провидя страшную судьбу праведника: "А скоро поклонится, да уж и не подымится!".

В этих героях, объединенных определением "юродивые", сохранено стержневое чувство в человеке, которое оберегает от душевного разрушения - блаженное понимание истинного человеческого пути, т.е. пути Добра и справедливости.

Объединяя в своем романе трех праведников, без которых, как говорят в народе, "нет граду стояния", определением «юродивые», Толстой воплощает идею подмены, распада всех понятий о Добре и Зле, когда носители идей Добра, любви и справедливости выглядят на общем фоне юродством, когда норма кажется отклонением, а ненормальность и извращение выдаются за норму.

■ ■ ■

Художественно исследуя личность Иоанна и его эпоху, Толстой ставит важную и значимую для всей русской истории проблему: почему возможны в России такие правители? Почему так мало людей, которые открыто противятся неправым делам? Почему русский народ молча терпел эту вакханалию убийств и грабежей? Историк С. Пушкарев считает, что прежде всего, действовала долгая привычка беспрекословно повиноваться воле и приказаниям государя-царя, а также тот фактор, что эпоха террора совпала с периодом тяжелой и опасной войны на западе (при постоянной угрозе нападения крымцев с юга), а во время войны, особенно неудачной, обвинения в "измене" и в "крамоле" всегда находят отклики и доверие у легковерных людей. Признавая это, Толстой все же указывает, что главная беда народа русского - в его "наследственной болезни", называемой рабством, идолопоклонничеством, неискоренимой верой в божественную принадлежность любой власти.

Все несут ответственность: и те, кто доносил и клеветал, и те, кто осуществлял страшные пытки и казни, и те, кто молча наблюдал за всем этим... Виновен народ в том, что так мало было в его среде тех, кто возвысил свой голос противу "великого" беспредела. Истории известен лишь митрополит Филипп, который в 1568 году, после долгих и бесплодных увещеваний, обращенных к царю, публично, при большом скоплении народа в Успенском храме обличил жестокого царя и, угрожая ему гневом Божьим, требовал, чтобы он перестал проливать кровь неповинную. Жестоко поплатился Филипп, как, впрочем, все те, кто возвысил свой голос в защиту правды: он был свергнут с митрополии и сослан в тверской отрочь монастырь, где в следующем году был задушен царским "кромешником" Малютой Скуратовым. "Так пал непобежденным великий пастырь Русской Церкви", - писал С.М. Соловьев. В XVII столетии Филипп был канонизирован, причислен к лику святых, и мощи его были торжественно перенесены в Москву.

Но как редко появлялись в России люди, подобные Филиппу и Василию Блаженному, князю Репнину, Морозову или Серебряному. Словом правды боролись они против Зла, и не потому, что в этой борьбе рассчитывали на дополнительную власть или богатство, а потому, что сердце их было наполнено любовью к родине и своему несчастному народу и душа наполнялась страданиями при виде их мучений. Являлись такие люди "как светлые звезды на безотрадном небе нашей русской ночи, но, как и самые звезды, они были бессильны разогнать ее мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены, ни поддерживаемы общественным мнением", - пишет А.К. Толстой в заключении.

Очень важную для русской истории проблему затрагивает Толстой - проблему "рассеяния" Добра, разрозненности его сил. Известно, как агрессивны и склонны к сплочению и объединению силы Зла, которые пускают в ход все средства, чтобы подчинить души людей, склонить их на свою сторону. Поэтому в эпоху царства Зла очень важно значение таких людей, как упомянутые герои истории: "Простим же грешной тени Ивана Васильевича, но помянем добром тех, которые, завися от него, устояли в добре, ибо тяжело не упасть в такое время, когда все понятия извращаются, когда низость называется добродетелью, а сама честь и человеческое достоинство почитаются преступным нарушением долга! Мир праху вашему, люди, честные! Платя дань веку, вы видели в Грозном проявление Божьего гнева и сносили его терпеливо; но вы шли прямою дорогой, не бояся ни опалы, ни смерти; и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего".

Такова матафилософия истории: ничто в мире не исчезает бесследно, не уходит в никуда. Каждый злой и каждый добрый поступок оставляют на земле и в людских сердцах свой след. Сила мысли и поступка, энергия Добра и Зла по каким-то таинственным законам существует в мировом пространстве, - вот почему так важен этот кажущийся незаметным процесс накопления энергии Добра, результатом которого должно стать неизбежное падение Зла.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

Ответьте на вопросы теста:

1. Почему и откуда возвращается князь Серебряный?
2. Кем является Ванюха Перстень?
3. Почему Афанасий Вяземский обращается к мельнику?
4. Почему Алена Дмитриевна стала женой Дружины Морозова?
5. Что произошло в 1565 году в день Ивана Купалы?
6. Какие песни и почему поют девушки в главе «Встреча»?
7. Кто спас князя Серебряного от медведя?
8. О каком событии рассказывает Толстой, используя старинную народную песню «Когда зачиналась камена Москва…»?
9. Кто и как спас царевича Ивана от смерти?
10. Какова судьба отца и сына Басмановых?
11. Почему разбойник коршун спокойно встречает свою смерть?
12. Кем является Иван Кольцо? Как сложилась его судьба?
13. Какова судьба Александрвой Слободы? В чем ее символика?

Ответьте на вопросы:

1. Какова творческая история романа?
2. Почему Толстой опасался за судьбу своего романа?
3. Каким предстает Иван Грозный в трудах русских историков и в романе Толстого? Чем отличаются трактовки личности царя?
4. Как Толстой определяет цель своего повествования?
5. Чем оправданы анахронизмы в романе?
6. В чем сущность исторической концепции романа?
7. Почему внимание Толстого привлекала эпоха Иоанна Грозного?
8. Каков смысл соотношения названия и подзаголовка романа?
9. Что является самым главным предметом исследования Толстого-художника?
10. Как в эпиграфе обозначаются главные проблемы романа?
11. Почему в начале романа Иван Грозный дан через призму восприятия князя Серебряного?
12. Как в изображении Толстого внешний облик сооносится с внутренним миром человека?
13. В чем видит Толстой главную трагедию Иоанна Грозного?
14. Как проявляются в поведении Грозного признаки подмены?
15. Как показана в романе Александрова Слобода? В чем символика этого образа?
16. Как проявляются деспотические наклонности Грозного?
17. Каково происхождение и предназначение опричнины? Какова символика образа опричника?
18. В чем проявляется двойственность образа Ивана Грозного?
19. Какими людьми и почему окружил себя царь?
20. Какие средства использует Толстой при создании образа Малюты Скуратова? Почему?
21. В чем специфика образа Бориса Годунова? Какую идею выражает Толстой, рисуя образ Годунова?
22. Как в понимании Толстого соотносятся силы Добра и Зла в жизни и душе человека?
23. Какова символика судьбы царевича Ивана?
24. Как и почему показывает Толстой разбойников?
25. Как представлен в романе Дружина Морозов? Носителем какой авторской идеи он является?
26. Какое место занимает в романе образ князя Серебряного?
27. Каково значение образа Малюты Скуратова в идейном содержании романа?
28. Кто, по Толстому, несет ответственность за злодеяния Иоанна Грозного?
29. В чем заключается идейно-художественное значение романа «Князь Серебряный» в русской литературе?

Выполните задания:

1. Подготовьте сообщения:

Образ Иоанна Грозного в оценке Н.М.Карамзина.

Образ Иоанна Грозного в трудах Н.М.Костомарова.

Образ Иоанна Грозного в интерпретации В.К.Ключевского.

2. О каком  герое идет речь?

а) «То было скромное лицо, полное добродушия и отваги, одно из тех русских лиц, которые еще ныне встречаются между Москвой и Волгой, в странах, отдаленных от больших дорог, куда не проникло городское влияние».

б) «Отличительными чертами более приятного, чем красивого лица его были простосердечие и откровенность. В его темно-серых глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы невольную решительность, не позволявшую уму ни на миг задуматься в минуту действия. Неровные взъерошенные брови и косая между ними складка указывали на некоторую беспорядочность и непоследовательность в мыслях. Но мягко и определенно изогнутый рот выражал честную, ничем непоколебимую твердость, а улыбка — беспритязательное, почти детское добродушие, так что иной, пожалуй, почел бы его ограниченным, если бы благородство, дышащее в каждой черте его, не ручалось, что он всегда постигнет сердцем, чего, может быть, и не сумеет объяснить себе умом. Общее впечатление было в его пользу и рождало убеждение, что можно смело ему довериться во всех случаях, требующих решимости и самоотвержения, но что обдумывать свои поступки не его дело и что соображения ему не даются».

в) «Темно-русые волосы с сильною проседью падали в беспорядке на умный лоб его, рассеченный несколькими шрамами. Окладистая борода, почти совсем седая, покрывала половину груди. Из-под темных нависших бровей сверкал проницательный взгляд, а вокруг уст играла приветливая улыбка, сквозь которую просвечивало то, что в просторечии называется: себе на уме. В его приемах, в осанистой поступи было что-то львиное, какая-то особенно спокойная важность, достоинство, неторопливость и уверенность в самом себе. Глядя на него, всякий сказал бы: хорошо быть в ладу с этим человеком! И вместе с тем всякий подумал бы: нехорошо с ним поссориться!»

г) «Наружность его вселяла ужас в самых неробких. Лоб его был низок и сжат, волосы начинались почти над бровями; скулы и челюсти, напротив, были несоразмерно развиты, череп, спереди узкий, переходил без всякой постепенности в какой-то широкий котел к затылку, а за ушами такие выпуклости, что уши казались впалыми».

д) «Правильно лицо его все еще было прекрасно; но черты обозначились резче, орлиный нос стал как-то круче, глаза горели мрачным огнем и на челе явились морщины, которых не было прежде».

3. Найдите в романе аутентичные фольклорные тексты. Какова их роль в повествовании?

4. С какими фольклорными образами и жанрами связан образ мельника в романе?

Темы творческих и контрольных работ:

1. Историческая и художественная реальность в романе А.К.Толстого «Князь Серебряный».
2. И один в поле воин?
3. Образ Иоанна Грозного в романе А.К.Толстого «Князь Серебряный».
4. Идея сопротивления Злу в романе А.К.Толстого «Князь Серебряный» и ее образное воплощение.
5. Юродивые в романе А.К.Толстого «Князь Серебряный».
6. О чем предупреждал потомков А.К.Толстой в романе «Князь Серебряный»?
7. Проблема «народ и власть» в романе А.К.Толстого «Князь Серебряный».

Библиографический список

Андреев Д. Дар вестничества // Андреев Д.  Роза мира. - Книга 10. Глава 1. - М., 1992.

Богат Е.  "В тревогах мирской суеты...": об А.К.Толстом и С.А.Миллер // Богат Е.  Что движет солнце и светила.  - М., 1978.

Бунин И.А. Инония и Китеж // Бунин И.А. Окаянные дни. - М., 1991.

Васильев С.Ф. Проза А.К.Толстого. - Л., 1987.

Волошин М. Опыт переоценки художественного значения Некрасова и Алексея Толстого // Русская литература. 1996. N 3.

Жуков Д. Козьма Прутков и его друзья. - М., 1976.

Кошелев В.А. Мудрость неуместного: Жизнь и творчество Алексея Константиновича Толстого // Литература в школе. 1995. N 1.

Никитин В.А.  Христианская поэзия А.К.Толстого // Русская литература XIX века и христианство. - М., 1997.

Пржиборовская Г. "Любови крылья вознесли в отчизну пламени и слова" // Нева. 1996. N 3.

Соловьев Вл. Поэзия гр. А.К.Толстого // Соловьев Вл. Литературная критика. - М., 1990.

Толстой А.К.  Его жизнь и сочинения. Сб. историко-литературных статей. - М., 1912.

Троицкий В.Ю. А.К.Толстой. Духовные начала творчества и художественный мир писателя // Филологические науки. - М., 1994. N 5/6.

Трушкин М.Д. Певец родной старины: К 180-летию со дня рождения Алексея Константиновича Толстого // Московский журнал. 1997. N 12.