Врата учёности Михаила Ломоносова
творческая работа учащихся по литературе по теме

«ВРАТА УЧЁНОСТИ И ЖИЗНИ» МИХАИЛА ЛОМОНОСОВА

                 Михаилу  Васильевичу не спалось.  Он всегда спал очень чутко.  А теперь, когда болезнь скрутила в бараний рог, и совсем, ни на минуту, заснуть не удавалось. Кругом было тихо, даже жутко. Не было  слышно  разговоров, не лаяли собаки, не гремели по мостовой пролётки. Михаил Васильевич любил такие часы  тишины, именно в  ночное тихое время лучше всего думалось, вспоминалось…

    Учёный улёгся поудобнее, подложив под щёку руку, подумал:

- О чём это я думал, засыпая?

И, как всегда, удивился, как легко всё вспомнилось, потому что мысли  сами нашли дорогу в милое сердцу время - в детство. Туда, откуда  всё начиналось.

-Да,- думал гений, - как ни крути, а я крестьянин, сын своего великого народа, во благо которого я работал всю жизнь.  И этим горжусь. Побывать бы  в родной деревне Давыдовке, что в Архангельской губернии, на реке Северная Двина. Трудолюбивые там  люди, поморы, так как живут близко к Белому морю.  Вот и зовутся поморами. Помором был и мой отец. Кроме хлебопашества, занимался Василий Дорофеевич рыбным промыслом.

   Ломоносов как наяву почувствовал знакомый с детства запах рыбы. В избе рыбой пахло всё. Вот почему он не выветрился из памяти  даже спустя десятилетия.

 -Родные места…Северные места и северное крестьянство значительно выделялись  из всей России. В то время  это был наиболее передовой и культурный край. Со времени Ивана Грозного через Белое море, города Архангельск, Холмогоры шла вся торговля русского государства с Западной Европой. Только Пётр Первый прорубил новое  «окно в Европу»- город Петербург на Балтийском море, до того все товары в ту и в другую сторону шли через родной мне Север. Здесь бывало много иностранцев, ещё больше того-разного своего люда, приходившего сюда и летом, и зимою со всех концов страны на заработки: ямщиков, грузчиков…

   Михаил Васильевич поморщился, в левой стороне груди ныло, он потёр рукой  болевшее место, но лучше не стало. Дотянулся  рукой до  колокольчика, позвонил. Тут  же  перед  постелью больного  появилась, как будто выросла из ниоткуда, тень слуги. Он приподнял голову Ломоносова, дал испить из чашки тонкого фарфора лекарство.  Стоял рядом, пока учёному не стало легче. Больной слабо махнул рукой, отпуская помощника. Дверь закрылась, и Михайло Васильевич  опять остался один, наедине со своими мыслями.

Перед глазами - родной край, его просторы.  Подумал:

- Как часто я думаю о родном крае! Видно, перед смертью нужно проанализировать всё, что сделано, вспомнить всё, что сердцу дорого.  Например, монастыри. Монастыри! Большие, старинные, бывшие в древней Руси  очагами грамотности и книжности.   Нам, северным  крестьянам,  грамотность и книга не были такой редкостью, как в других местах страны Большое значение имело и то обстоятельство, что здешние крестьяне не испытывали крепостного гнёта, они были государственными, помещиков здесь не было. Да и морской  промысел развивал в них энергию и предприимчивость. Взять хотя бы моего отца. У него было несколько судов, одно из них, «Чайка», было оснащено на заграничный манер.

       Ломоносов улыбнулся, а в уголках глаз закипели слёзы. Вспомнил, как не один,  а несколько раз плавали на нём на Мурманский берег, и даже в Норвегию. Перед глазами – Василий Дорофеевич, отец, батя, сильный, смелый, его руки, уверенно лежавшие на штурвале. Взгляд быстрый, пронзительный, умный. Упёртый мужик! Не трусливый.

-Наверное, многое во мне от отца. И упорство, и желание много знать, и умение доказать свою точку зрения, и добиваться своего. Одобрял ли батя моё обучение грамоте у одного из соседей?  Да нет, конечно, не одобрял. Неодобрительно смотрел  на увлечение сына практичный отец, а мачеха (Ломоносов вздохнул, даже спустя десятки лет не мог без содрогания вспоминать эту женщину) преследовала его за книги и занятия ими. Отец хотел видеть меня  таким же помором, рыбаком и крестьянином, как был он сам.  Могучий был человек, властный. А меня неудержимо влекло к книгам, к науке.  Дома я на всю жизнь и пристрастился к книгам. Но никогда не забыть мне первых учебников, попавших в мои руки: «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого, а также вирши Симеона Полоцкого. Да, многое они мне дали, ведь эти книги, кроме прямого учебного материала, содержали много интересных сведений: грамматика - по литературе и стихосложению, арифметика - по физике, географии, астрономии. Всю жизнь я вспоминаю их с благодарностью. Это «врата моей учёности». Вот почему в 19 лет, зимою 1730 года, я покинул родную деревню и направился в Москву.

- Да, 35 лет прошло с того холодного морозного дня. Много  преодолел преград, много недругов встретил на своём пути. Нечего сказать, путь был нелёгок и тернист. Но ни о чём  не жалею.  Упорен я был. Эта черта от отца. Ведь  сел же я за парту, устоял перед предложением отца, который звал домой, прельщая женитьбой, достатком и привычной налаженной жизнью. В 1735 году Академия наук затребовала из Москвы прислать лучших учеников. В число отобранных двенадцати попал и я. Там  получил возможность ещё глубже удовлетворить свою жажду научных открытий. А обучение горному и металлургическому делу в Германии? Пять незабываемых лет: первые три года-в Марбурге, где занимался  под руководством  знаменитого в то время учёного, философа и математика Вольфа. Очень плодотворные были годы! Ведь я мог изучать то, что больше всего привлекало, - математику ,механику ,физику , химию .Не оставлял без внимания  и философию ,литературу ,языки и  рисование.  А вот годы, проведённые в Фрейбурге, вспоминать не хочется. Но , как говорится, из жизни  не выбросишь  ничего из того, что было. Была история с новым руководителем Генкелем, корыстолюбивым и лживым человеком.

          Михаил Васильевич  слабо улыбнулся.

 -Да, здорово я тогда немцу  прямо в глаза  врезал правду-матку, что  его интересуют только деньги, что утаивает знания. Генкель обозвал меня грубияном. Что ж, наверное, он был прав. Грубо я ему сказал всё, что о нём думаю. Эта прямота у меня от крестьянских корней. Не могу переносить  ложь, трусость, предательство, обман, не могу молчать!  Вообщем, отношения сложились ненормальные. А жизнь и без злобного  Генкеля  была трудной, а ещё  осложнилась тем, что из России перестали посылать деньги. Это лишало возможности и нормально жить, и вернуться на родину. Обстоятельства едва не привели меня к гибели. Пришлось мне тогда без средств, пешком ходить по  Европе, из Германии в Голландию и обратно.

    Ломоносов нахмурился, вспомнив неприятное. В одном местечке, на постоялом дворе, он был хорошо накормлен и подпоен за счёт какого-то тароватого человека; когда же наутро проснулся, увидал себя в казарме в крепости Везель. Угощавший человек был офицером, вербовавшим солдат в армию прусского короля по способу того времени. Положение оказалось совсем печальным.

-  И всё-таки я сумел бежать.  Молодой был, смелый ,предприимчивый.. сильный, я перелез через деревянную стену и два вала, переплыв через два рва. А в 1741 году, получив наконец  деньги из России, я смог вернуться. В Петербурге был назначен в Академию наук, сначала адъюнктом (помощником профессора), а в 1745 году - профессором (академиком). Горжусь, что я один из трёх  первых академиков из русских. Первым русским академиком был математик Ададуров, вторым - писатель Тредиаковский. Достойные люди.  В продолжение всех остальных двадцати трёх лет своей жизни работал я на благо Отечества любимого в Академии наук в Петербурге, отдавая все свои познания , все силы и неиссякаемую  энергию на службу родной России. Не всё было гладко.  Русская наука и её центр - Академия наук - в то время  были полностью в руках немцев. Многие из них не только не думали о выполнении тех задач, для которых они приглашались в Россию, но, наоборот, всячески затрудняли  русским людям доступ к науке.

- Всю жизнь я с ними воевал, пробивая пути для свободного развития русской науки и русских учёных. Борьба моя с немцами – учёными, засевшими  в русской Академии наук, доходила иногда до чрезвычайных резкостей, носила глубоко принципиальный характер  «Я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться» Не немцев как таковых  ненавидел я. С большой благодарностью вспоминаю, например, своего старого доброго учителя профессора Вольфа, он был большим другом такого же честного учёного Рихмана . А ненавижу я таких бесчестных и вредных немцев, врагов русского народа, как правитель дел Академии Шумахер и его помощник Тауберт. Первый из них, помнится, высказывался: «Я великую прошибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профессоры», а другой ему вторил: «Разве нам десять Ломоносовых надобно? и один нам в тягость».  Изучение и использование великих природных богатств страны, развитие промышленности и хозяйства в целях поднятия благосостояния народа, просвещение, к  которому  могли бы иметь доступ все сословия,- вот о чём я мечтал, вот задачи, которые я ставил, стремился к тому, чтобы « ни единому человеку не запрещено в университетах учиться, что бы он ни был». Москва, университет, моё детище…

                                   Науки юношей питают,

                                   Отраду старым подают,

                                   В счастливой жизни украшают,

                                   В несчастной жизни берегут…
Сознание путалось, глаза  закрылись. Гений заснул. Через  несколько дней  сердце великого учёного  перестало биться. Умер М.В.Ломоносов в 1765 году, нестарым человеком - в 54 года.