анализ эпизода ("Чирик") романа М.А. Шолохова "Тихий Дон"
методическая разработка по литературе (9 класс) по теме

С точки зрения уместности использования лингвостилистического анализа  в 9 классе представленная далее глава романа М.А.Шолохова «Тихий Дон» привлекает небольшим объемом, четкой внутренней организованностью, смысловой завершенностью и особой эстетикой взаимоотношений мужчины и женщины. Глава посвящена переживаниям Аксиньи после разрыва с Григорием. Хронологически она предшествует главе, описывающей свадьбу Натальи и Григория. Читателю предстоит понять сложные  чувства («плелась в душе ненависть с великой любовью»),  противоречивый внутренний мир («шла баба на новое бесчестье, на прежний позор…»), мятежную и страдающую душу героини романа («Думала Аксинья. Примеряла. Передумывала. Одно лишь решила накрепко: отнять Гришку у всех…»).  

       Начало главы построено по традиционной для М.А.Шолохова схеме: драматизм природного образа - проекция на чувства и мысли человека – неизбежное возрождение в природном мире - изменение внутреннего состояния человека: «Всходит остролицая зеленая пшеница, растет» → «забрел в хлеба табун скота: ископытили, в пахоть затолочили грузные колосья» → «так и с Аксиньей: на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком. Испепелил, испоганил – и все»  // « встает же хлеб, потравленный скотом» → «человек, надорвавшийся непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову».

    Первая половина главы представляет описание состояния главной героини через природные образы. В первом предложении - жизнь пшеничного колоса, довольство хозяина-хлебороба, в последующих предложениях – гибель хлеба. Эти картины сравниваются с поломанной жизнью Аксиньи: «на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком».

     Неизменное течение жизни показано  обилием глаголов в художественном тексте. В предложениях с положительной эмоциональной окраской автор использует глаголы в форме настоящего и будущего времени: пшеница «растет», «выколосится», «зацветет», «набухнет». Настоящее время глаголов употреблено для описания периодически повторяющихся событий, что придает главе большую яркость и живость, события приближаются к читателю. Во второй части, где преобладают слова с отрицательной эмоциональной окраской, используются глаголы прошедшего времени: «ископытили», «затолочили». Создается впечатление безысходности, грубого нарушения природной гармонии.  Поэтическим уподоблением отношений возлюбленных можно назвать образ подсолнуха. Вызревшее «в золотом цветении чувство» в дальнейшем уподобляется потравленной, опустевшей земле. Сравнение вызывает у читателя тоскливо-тягостное ощущение, которому соответствует состояние Аксиньи: «пусто и одичало, как на забытом затравевшем лебедою и бурьяном гумне, стало на душе у Аксиньи». Внутренне состояние героев автор передает, используя жесты, движения, действия. Возвращаясь, Аксинья «шла и жевала концы платка», крик «распирал» горло, «упала на пол, задохнулась в слезах». «Где-то на донышке сердца сосало и томилось остренькое». «Остренькое», острое, надсадное чувство, спрятанное в глубине души - ключевой образ главы.  Автор не называет чувства, испытанного героиней, потому что у самой Аксиньи вряд ли найдутся слова, чтобы передать то, что она переживает.  Переживания отражаются в физическом ощущении: «сосало и томилось остренькое». Использование субстантивированного имени  прилагательного придает особую выразительность, создает эмоционально-напряженный мотив повествования.    

      Следующий абзац продолжает развернутое сравнение. Незыблемость природных законов подчеркивает обращение автора к глаголам настоящего времени: хлеб, потравленный скотом «встает», «поднимается», «прямится», «поднимает голову». Но так ли прямолинеен  использующий это сравнение автор? Своим чередом течет жизнь воспрянувшего колоса, но вернулась ли на круги своя жизнь Аксиньи? Внешне – хрупкое перемирие с мужем, дневная суета по хозяйству, а по ночам – «вороха мыслей». Простила ли Аксинья Григория? Поняла ли его? Примирилась ли с ударом судьбы?

    Содержательным аспектом анализа станет абзац, в котором решимость Аксиньи «отнять Гришку у счастливой, ни горя, ни радости любовной не видавшей Натальи Коршуновой» перерастает в решение «Гришку отнять у всех, залить любовью, владеть им, как раньше». Что мешает красивой, с точки зрения хуторян, паре, Степану и Аксинье, жить в мире? Что вынуждает Аксинью считать свою жизнь горькой? Почему «не лазоревым алым цветом, а собачьей поздней бесилой, дурнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь»?  Ответы на эти вопросы потребуют обращения к главам, в которых автор повествует о непростом отношении Степана к своей жене (давно понял «Степан, вынашивая в душе тоску и ненависть, что, несмотря на плохую жизнь с ней (Аксиньей), на ту давнишнюю обиду, любил он ее тяжкой, ненавидящей любовью»).

           Последний абзац главы передает читателю и душевное состояние Григория: «чувствовал Гришка… сосущую тоску». После встречи с Аксиньей он не находил себе места. В тексте: «злобствовал», «рвал зло», «уходил», «рубил хворостины», «нарубил ворох». Только сейчас читатель догадывается, что решение расстаться с Аксиньей нелегко далось  ему. Другое дело, что не мог молодой казак предугадать насколько тяжела будет разлука. Григорий  чувствовал «сосущую тоску», «злобствовал», топил мысли в бессмысленной  трате сил: «брал шашку, уходил на задний баз и, омываясь потом, двигая желваками скул, рубил понатыканные в землю толстые хворостины». Через экспрессию глаголов прошедшего времени передано автором душевное смятение Григория.

     Отталкиваясь от живого эмоционального содержания, от сознания реальности происходящего с героями, через внимание к эстетической функции художественного слова, учащиеся осознают эстетическую ценность произведения. В результате как эстетическая ценность произведения воспринимается и образность, понимаемая нами как основа художественности.

Текст: глава XX

Всходит остролистая зеленая пшеница, растет; через полтора месяца грач хоронится в ней с головой, и не видно; сосет из земли соки, выколосится; потом зацветет, золотая пыль кроет колос; набухает зерно пахучим и сладким молоком. Выйдет хозяин в степь -  глядит, не нарадуется. Откуда ни возьмись, забрел в хлеба табун скота: ископытили,  в пахоть затолочили грузные колосья. Там, где валялись, - круговины примятого хлеба… дико и горько глядеть.

Так и с Аксиньей: на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком. Испепилил, испоганил – и все.

Пусто и одичало, как на забытом затравившем лебедою и бурьяном гумне, стало на душе у Аксиньи после того, как пришла с мелеховского огорода из подсолнухов.

Шла и жевала концы платка, а горло распирал крик. Вошла в сенцы, упала на пол, задохнулась в слезах, в муке, в черной пустоте, хлынувшей в голову… А  потом прошло. Где-то на донышке сердца сосало и томилось остренькое.

Встает же хлеб, потравленный скотом. От росы, от солнца поднимается втолоченный в землю стебель; сначала гнется, как человек, надорвавшийся непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову, и также светит ему день, и тот же качает ветер…

По ночам, исступленно лаская мужа, думала Аксинья о другом, и плелась в душе ненависть с великой любовью. В мыслях шла баба на новое бесчестье, на прежний позор: решила отнять Гришку у счастливой, ни горя, ни радости любовной не видавшей Натальи Коршуновой. По ночам передумывала вороха мыслей, моргала сухими глазами в темь. На правой руке тяжелела во сне голова Степана, красивая, с курчавым длинным чубом на сторону. Он дышал полуоткрытым ртом, черная рука его, позабытая на жениной груди, шевелила растрескавшимися от работы железными пальцами. Думала Аксинья. Примеряла. Передумывала. Одно лишь решила накрепко: Гришку отнять от всех, залить любовью, владеть им как раньше.

И на донышке сердца остренькое, похожее на оставленное жало пчелы, точило сукровичную боль.

Это – ночами, а днем топила Аксинья думки в заботах, в суете по хозяйству. Встречала где-либо Гришку и, бледнея, несла мимо красивое, стосковавшееся по нем тело, бесстыдно-зазывно глядела в черную дичь его глаз.

Чувствовал Гришка после встречи с ней сосущую тоску. Без причины злобствовал, рвал зло на Дуняшке, на матери, а чаще всего брал шашку, уходил на задний баз и, омываясь потом, двигая желваками скул, рубил понатыканные в землю толстые хворостины. За неделю нарубил ворох. Пантелей Прокофьевич  ругался, сверкал серьгой и желтыми белками глаз:

- Нарубил, дьявол паршивый, на два плетня хватило бы! Ишь чжигит нашелся, мать твоя курица. Вон в хворост поезжай и чжигитируй… Погоди, парень, пойдешь на службу, там нарубишься!.. Там вашего брата скоро объезжают…

Внутреннее состояние здесь  раскрывается через воспроизведение внешних выразительных движений. Изображении переживаний героя  полно  драматизма, динамики. Ведущую стилистическую  роль играют глаголы.

Здесь же проявляется и еще одна особенность шолоховского стиля: выделение крупным планом какой-либо отдельной черты лица (губ, глаз, рта, лба), детальное описание ее экспрессивных изменений

Стремясь описать внутреннее состояние персонажа вовсей его комплексной полноте и противоречивой сложности, Шолохов в некоторых местах по-толстовски развертывает фразу в длинный период.

Деление сравнительно небольшой главы на … абзацев подчеркивает …

Данному эпизоду свойственна ярко выраженная новеллистическая форма: компактность фабулярной конструкции, однонаправленность действия, предельная обнаженность центральной перипетии, мощный эмоциональный эффект.