Правительство Дмитрия Острожского и Дмитрия Дядьки в Галицкой земле в 1340 - 1349 гг.
статья по истории

В 1340 г. Галицкая земля осталась без князя – был убит Болеслав Тройденович – Юрий II, последний правитель Галичины. В связи с этим возникает вопрос о причастности к заговору Дмитрия Дядьки, который вскоре после указанных событий вместе с Даниилом Острожским возглавил боярское правительство. И.А. Линниченко был фактически единственным исследователем, который попытался разобраться с данной проблемой и обосновать свое мнение. Он твердо был уверен в том, что Дмитрий Дядька по отношению к Болеславу-Юрию П – «ревностный его приверженец до конца» и «едва ли участвовал в дворцовом перевороте..., так как и впоследствии тепло о нем отзывается (называя его felicis memoriae)». Такую позицию Дмитрия Дядьки историк ставил в зависимость от его положения княжеского воспитателя.Точка зрения И.А. Линниченко никем не была оспорена, за исключением И.П. Филевича, который писал о Дядьке, что «он не мог быть сторонником планов, к достижению которых стремился Болеслав в последние годы своего княжения». Однако И.П. Филевич не подкрепил свою гипотезу какими-либо ссылками на источники. Между тем, именно его мнение представляется более соответствующим действительности, нежели взгляды И.А. Линниченко. Фактически, единственным доводом последнего в пользу своей правоты является ссылка на место в тексте грамоты Дмитрия Дьядьки, датируемой около 1342 г., где к Болеславу Тройденовичу применены слова «светлой памяти», а сам князь, равно как и Андрей и Лев Юрьевичи, назван «предшественником» Дядьки. Между тем, необходимо иметь в виду, что грамота адресовалась гражданам и магистрату Торна и имела непосредственное отношение к галицко-польским связям. Учитывая, что незадолго до того польский король Казимир Ш Великий разорил земли Галицкой Руси, руководствуясь, помимо прочего, мотивами мести за своего родственника Болеслава Тройденовича, становится понятно, что Дмитрий Дядька, отправляя указанную грамоту, не мог не заботиться о сохранении нормальных отношений с Польшей, а значит и в адрес убитого Болестава-Юрия П не должен был допускать  негативных высказываний и оценок. Поэтому фраза «felicis memoriae» – не более, чем дипломатическая вежливость. Кроме того, против точки зрения И.А. Линниченко говорит известие иностранных источников о том, что все приверженцы Болеслава Тройденовича были перебиты сразу после убийства князя. Дмитрий Дядька же, как известно, остался жив. В определении степени участия Дмитрия Дядьки в заговоре против Болеслава Троденовича самым важным должно являться то, какую позицию он занимал по отношению к Казимиру, мстившему за представителя династии Пястов. А с учетом этого становится ясно, что Дмитрий Дядька находился среди бояр, бывших недовольными ориентацией последнего галицко-волынского князя на иностранные государства, в том числе Польшу, и боровшихся с иноземным влиянием. Можно предполагать, что представителями оппозиции, а впоследствии заговорщиками были те высшие галицкие сановники, имена которых названы в грамотах Болеслава-Юрия П 1334г. и 1335г. и отсутствуют в грамоте 1339г.

Если представлять все именно так, то необходимо обратиться к вопросу о роли княжеского совета и степени ограничения власти князя со стороны бояр. В историографии, как уже отмечалось, достаточно традиционным стало мнение, что с момента призвания Болеслава Тройденовича на галицко-волынский стол местное боярство настолько возвысилось, что, образовав некую думу, раду, поставило под свой контроль все действия князя. Недовольный таким положением дел, Болеслав-Юрий П попытался вырваться из-под боярской опеки, находя опору среди выходцев из-за границы. Желая сохранить свое ведущее положение, галицкие бояре пошли на убийство князя, а после этого и на полную ликвидацию института княжеской власти, замененного боярским правлением. Данная точка зрения, имеющая достаточно много сторонников, конечно же, отличается логикой построений и опирается на соответствующее толкование тех немногочисленных данных письменных источников, которые имеются в распоряжении. Тем не менее, к роли и значению совета при Болеславе Тройденовиче можно подойти с несколько иных позиций.

Естественно, отрицать его существование невозможно, так как еще грамота Андрея Юрьевича к магистратам и гражданам Кракова и Торна, датированная 27 августа 1320 г., была дана во Владимире-Волынском «vestro consilio naturo, baronum ac nobilium nostorum», то есть» «с согласия совета нашего, бояр и вельмож наших».Примерно такой же оборот сохранен и в грамотах Болеслава-Юрия П 1334г. и 1335 г., но в их тексте, помимо этого, указаны приводившиеся выше имена галицких сановников, с которыми князь обязан был согласовывать свои действия. По всей видимости, данный совет состоял из семи членов, так как именно столько человек удостоверили своими печатями грамоты Болеслава Тройденовича. Однако видеть в нем исключительно боярскую душу, которая ограничивала княжескую власть, представляется неверным. Социальная принадлежность членов совета, скорее всего, была различной. Наряду с боярами, к числу которых, как можно предполагать, относились Михаил Елезарович, Александр Молдаович, Юрий Лысый, Федор Отек, в состав совета входили высшие церковные иерархи, каким был галицкий епископ Федор, известный не только по грамотам Болеслава-Юрия П,  но и из русских летописей. Кроме того, кажется вполне вероятным участие в совете представителей княжеского двора. К галицкому дворянству можно причислить Хотко Яромировича, Бориску Кракулю, Ваську Кудиновича, Гришку Коссаковича. На их принадлежность указывает, во-первых, несколько уничижительная форма имени, исползуемая вместо полной «Борис», «Василий», «Григорий», Во-вторых, некоторые из них на самом деле несли службу при княжеском дворе. Хотко Яромирович и Васько Кудинович, соответственно, в грамотах 1334 г. и 1335г., названы «judex curiae nostrae», что соответствует древнерусскому «тиуи дворский». Кроме того, Хотко Яромировича можно отождествить с Ходко, стольником Льва Юрьевича, о котором сообщается в записи на страницах богослужебной книги, датируемой 1321г. При этом обращает на себя внимание то, что в этой выходной записи Ходко назван также коломыйским воеводой, что свидетельствует о возможности назначения представителя княжеского двора на воеводство. Учитывая данное обстоятельство, становится понятным, почему в грамоте 1335 г. Гришко Коссакович назван воеводой («palatinus») перемышльским, а Бориско Кракуля – воеводой львовским, наряду с Михаилом Елезаровичем, воеводой белзским, с Федором Отеком, воеводой луцким.

Наконец, из всех названных в грамотах Болеслава Тройденовича представителей совета остается определить социальное происхождение Дмитрия Дядьки. Сделать это с большой степенью уверенности невозможно, поэтому придется ограничиться более или менее правдоподобными догадками. И.А. Линниченко, а вслед за ним Б. Кубалов, считали, что Дмитрий Дядька «занимал первенствующее место среди галицко-русских бояр», был «старшим боярином», и даже выдвинули гипотезу, что он был дальним родственником последних потомков Романа Мстиславича и представителей династии Рюриковичей в Галицко-Волынской Руси, Андрея и Льва Юрьевичей. В то же время, если И.А. Линниченко считал Дмитрия именно дядькой, воспитателем Болеслава Тройденовича, то Б. Кубалов с этим не соглашался, ссылаясь на предполагаемый им возраст Дмитрия – «далеко за 100 лет», -- который тот должен был иметь, если бы на самом деле являлся «пестуном» Болеслава-Юрия П, и полагал, что «Детко – его фамильное прозвище». Что же можно извлечь из дошедших до нас источников, упоминающих о Дмитрии Дядьке? Во-первых, очевидно его боярское происхождение. В хронике Яна Чарнковского он прямо назван «baro», то есть «боярин». Во-вторых, Дмитрий Дядька действительно был воспитателем Болеслава Тройденовича, так как в грамоте 1334 г. он назван «Temetrius Detko noster», что следует переводить как «Дмитрий, дядька наш». Чтения «Detko», как и производные от него «Datko», «Dessk»,  «Deschk», не являются верными и появились в результате ошибочной передачи имени в латинской транскрипции; и читать следует именно «Дядька», так как сохранилась печать самого Дмитрия на грамоте около 1342 г., и на ней читается надпись «Дмитриа Дядки печать». Таким образом, можно согласиться с мнением И.А. Линниченко, согласно которому Дмитрий Дядька был представителем галицкого боярства и являлся княжеским воспитателем. Учитывая, что Болеслав Тройденович, приглашенный на галицко-волынское княжение между 1323 г. и 1325 г., был еще несовершеннолетним (он родился около 1310г.), понятно, почему к нему был приставлен в качестве пестуна и наставника Дмитрий. Видимо, в последующем за ним закрепилось прозвище «Дядька», под которым он выступает в источниках середины Х1У в. Что касается предположений о его княжеском происхождении и родственной близости к Андрею и Льву Юрьевичам, то эта догадка И.А. Линниченко и Б. Кубалова ничем не подкреплена и маловероятна, так как в противном случае будет необъяснимым, зачем в Галицко-Волынскую Русь был приглашен княжить сын мазовецко-черского князя, тогда как был жив родственник, пусть и далекий, последних не оставивших наследников Рюриковичей.

Итак, наблюдение над социальной принадлежностью членов совета при Болеславе Тройденовиче позволяют сделать следующее выводы. Из десяти его представителей, известных по грамотам 1334 г. и 1335 г., боярами были лишь пятеро, один – епископ, и четверо представляли княжеский двор. Если брать эти грамоты по-отдельности, то первую удостоверили своими печатями епископ, четыре боярина и два дворянина, а вторую – три боярина и четыре дворянина. Таким образом, совет не был однороден по своему составу. В нем были объединены представители различных социальных групп. Ввиду данных обстоятельств, тезис о триумфе боярской олигархии, подмявшей под себя княжескую власть, следует считать недостаточно обоснованным. Функции и значение совета кажутся совсем иными. Скорее всего, он появился как коллективный орган, наделенный регентскими полномочиями при несовершеннолетнем Болеславе Тройденовиче. Видимо, его роль оставалась прежней и в последующие годы, так как Болеслав-Юрий П, по словам Б. Кубалова, «незнакомый... с бытом Галицко-Волынской земли, незнакомый с механизмом управления этого княжества, ... должен был окружить себя лицами, сведущими в нем», Не случайно среди членов совета были представители княжеского двора, в том числе и служившие еще Андрею и Льву Юрьевичам, которые составляли княжескую администрацию, в первой половине Х1У   в. уже  не управлявшую домениальным хозяйством князя, а поставлявшую кадры для государственного аппарата. Кроме того, можно предполагать постепенное слияние княжеского двора и боярства, начавшееся еще в конце ХШ в., результатом чего стало появление различных категорий служилого люда – слуг дворных, детей боярских, служилых князей. О них упоминается уже в последних статьях Ипатьевской летописи. Таким образом, выглядит сомнительной попытка усматривать в действиях заговорщиков, решившихся на убийство Болеслава Тройденовича, среди которых, скорее всего, был и Дмитрий Дядька, стремление галицкого боярства взять верх в борьбе с княжеской властью.

В таком случае, формирование в конце 1340 г. правительства по инициативе Дмитрия Дядьки и Даниила Острожского следует расценивать как проявление борьбы за национальную независимость Галицкой Руси, о чем писали в свое время, например, М.П. Смирнов и И.П. Филевич. То, что на этот раз никто из многочисленных Гедиминовичей и негалицких Рюриковичей не был приглашен на княжение в Юго-Западной Руси, объясняется нежеланием галицких сановников повторять опыт призвания Болеслава Тройденовича, когда князь в конце своего правления стал ориентироваться на западные государства и поддерживать иноземных выходцев в ущерб интересам местных общественных лидеров. Главный мотив действий Дмитрия Дядьки и Даниила Острожского – борьба с польским владычеством, а не преследование узкосословных интересов боярства. Красочным свидетельством этого является характеристика Дмитрия Дядьки в хронике Яна Чарнковского, где он назван «самым злобливым» из русских бояр и представлен как коварный враг короля Казимира. Во время восстания против польского господства Дмитрий и Даниил имели опору не только в ордынском войске, но и получили поддержку у местного населения. Думается, что состав сформированного ими правительства опять же был неоднороден в социальном плане. Показательно, что восстание возглавили боярин и служилый князь. Можно предполагать, что среди членов правительства Дмитрия Дядьки и Даниила Острожского наряду с боярами были также представители галицкого дворянства.

Итак, какова же была политика этого правительства? К сожалению, сведений, имеющих отношение к данному вопросу, в письменных источниках практически не сохранилось. Имеются лишь отрывочные свидетельства, относящиеся к разным годам. И все же, отдельные стороны деятельности галицких властителей 40-х гг.Х1У в. можно попытаться реконструировать. В первую очередь, Дмитрию Дядьке и Даниилу Острожскому, как представляется, удалось вернуть Галичине политическую самостоятельность и отстоять независимость от посягательств соседних государств – Польши, Литвы и Венгрии. В то же время, галицкие земли оставались в сфере влияния ордынских ханов, хотя степень тяжести монголо-татарского ига в Юго-Западной Руси после смерти Узбека в 1342 г. определить невозможно. По всей видимости, галицкие правители по-прежнему платили дань и были обязаны выставлять военную силу для участия в походах Золотой Орды. В то же время, возможность опереться на татарскую помощь позволяла Галицкой Руси проводить независимую политику в отношении европейских соседей. Именно в таком ключе следует понимать содержание грамот Дмитрия Дядьки около 1342 г. и  Лайоша 1 Великого 1344 г. В первой из них Дмитрий Дядька призывает торунских купцов не прекращать торговлю с галицкими городами. При этом он гарантирует безопасность торговых операций, напоминая, что конфликт с Казимиром, имевший место незадолго перед тем, уже урегулирован. Последнее обстоятельство позволяет предполагать заключение между галицким правительством и польским королем какого-то договора. Это соглашение вряд ли было неравноправным, так как, во-первых, Польша находилась под угрозой повторного ордынского набега, а во-вторых, как сообщают Иоганн Витодуран в своей хронике и папа Бенедикт ХП в булле краковскому епископу Иоанну от 29 июня 1341г., соседние с Польшей государства в начале 40-х гг. Х1У в. были равнодушны к польским делам, а значит Казимир не мог надеяться на помощь со стороны союзников в случае возможного конфликта. В грамоте венгерского короля Лайоша 1 к Дмитрию Дядьке также можно увидеть указания «на дружеские и мирные отношения Венгрии того времени с Галицкой Русью», даже несмотря на то, что, как явствует из ее текста, с венгерских купцов, особенно жителей Кассы, собирались большие пошлины, нежели с купцов других стран. Что касается Литвы, посредством Любарта Гедиминовича утвердившейся на Волыни, то в источниках, в том числе и литовских летописях, нет никаких сообщений о военных столкновениях Литовского государства с Галицкой Русью за 40-е гг. Х1У в. Видимо, владимиро-волынский князь Любарт был занят внутренними проблемами своего княжества. Таким образом, международное положение правительства Дмитрия Дядьки следует рассматривать как достаточно выгодное.

Намного сложнее определить характер внутриполитических процессов, протекавших в галицких землях в это время. Здесь остается ограничиваться лишь более или менее вероятными гипотезами. Однако, в любом случае невозможно говорить о торжестве олигархических устремлений галицкого боярства. Наоборот, есть основания предполагать тенденции к сохранению сильной центральной власти, которая должна была отличаться преемственностью по отношению к власти княжеской. После изгнания поляков Дмитрий Дядька, бывший до этого перемышльским воеводой, принял титул «    «, то есть «старосты и опекуна Русской земли» (Галичины), Безусловно, тем самым подчеркивалось его первенствующее положение среди галицких бояр и служилого люда. Не последнюю роль в этом сыграл политический опыт и известность Дмитрия Дядьки, появившегося на исторической сцене Галицкой Руси задолго до событий 1340 – 1341 гг. Видимо, с его возвышение следует связывать уход с политической арены Даниила Острожского, чье имя после этого в источниках более не упоминается. Еще больше приблизиться к пониманию устремлений Дмитрия Дядьки и характера его власти позволяет, как кажется, знаменитая надпись на колоколе соборной Юрьевской церкви во Львове, которая гласит, что « въ лъто 6849 (1341) сольянъ бысть колоколъ сий святому Юрью при князи Дмитрии игуменомь Евъфимьемь». Еще исследователи Х1Х в. пытались определить, о каком князе Дмитрие идет речь. Одни видели в нем малолетнего сына Болеслава Тройденовича, другие – Любарта Гедиминовича. Между тем, подобные предположения ничем не подкреплялись. В то же время, совсем не учитывалось, что нет никаких свидетельств о существовании малолетнего Дмитрия Болеславовича, и что христианское имя Любарта – Федор. Представляется, что прав был А.А. Куник, который отождествлял князя Дмитрия с Дмитрием Дядькой, хотя впоследствии сам историк высказал сомнения в своей правоте. Во-первых, колокол был отлит во Львове, а именно Львов, как можно полагать, был резиденцией Дядьки, так как грамота магистрату и гражданам Торна была отправлена как раз из этого города, причем около того же года, который указан в надписи. Во-вторых, в Галицкой Руси в начале 40-х гг. Х1У в. не известно более ни одного политического деятеля по имени Дмитрий, кроме Дмитрия Дядьки. Учитывая данные факты, можно считать, что в 1341 г., то есть вскоре после изгнания поляков, произошло «вокняжение» боярина Дмитрия Дядьки, который принял на себя княжеский титул и княжеские полномочия. Следует отметить, что случай «вокняжения» боярина в Галицкой Руси в 1341 г. – явление  не беспрецедентное. По сообщению Ипатьевской летописи, в 1210г. «Володислав же воеха в Галичь и вокняжися и седе на столе», а в 1240г. «Доброслав же вокняжилъся бе и Соудьичъ, поповъ вноукъ». В этом не следует видеть проявление всесилия галицкого боярства, взявшего верх в борьбе с княжеской влястью. В противном случае, невозможно объяснить сам факт «вокняжения» боярина. Исследователи по поводу событий ХШ в. уже замечали, что бояре «боролись не против княжеской власти, а против отдельных князей». По всей видимости, то же можно сказать и о случившемся в 1341 г. Галицкие бояре, избавившись от Болестава Тройденовича и не находя ему подходящего преемника, поддержали Дмитрия Дядьку, который принял на себя княжеские функции. Если все было именно так, то предположение о тенденциях к сохранению сильной центральной власти, сосредоточенной в руках одного человека, имевших место в Галицкой Руси в 40-х гг. Х1У в., подтверждаются. Дмитрий Дядька был для галичан не простым боярином, а боярином, который «вокняжился». Вот почему в грамотах, касающихся международных отношений правительства Дядьки, Дмитрий носит необычный, но значительный титул «старосты и опекуна Русской земли».

Можно предполагать, что в годы правления Дмитрия Дядьки Галицкая Русь по-прежнему являла собой серьезную силу, по крайней мере, в представлении иностранных соседей. Пограничные с Галичиной государства должны были быть заинтересованы в сохранении с ней союзнических отношений. Свидетельством тому могут служить события 1343г. Польский король Казимир Ш Великий подготавливал поход против глоговских Пястов, бывших носителями сепаратистских настроений. По всей вероятности, он обратился за помощью к Дмитрию Дядьке. Вот почему наряду с поляками в войске Казимира источники называют «русских» (   ), то есть галичан. Эти «русские» разорили и сожгли Стинаву, столицу глоговско-саганского герцога Иоанна.

Внешняя военная активность правительства Дмитрия Дядьки, думается, была следствием стабильности внутриполитической ситуации в галицких землях. Придя к власти в условиях антипольского восстания, сам Дмитрий и его окружение, выступашие против Болеслава Тройденовича и Казимира, должны были пользоваться определенной поддержкой среди местного населения. К сожалению, источники не называют никого из сторонников Дядьки. Можно лишь догадываться, что среди них были некоторые из членов совета, существовавшего при Болеславе-Юрие П. Во всяком случае, это справедливо по отношению к галицкому епископу Федору, чья активная деятельность продолжалась и в 40-е гг. Х1У в. В 1346 г. или в начале 1347 г. Федор самовольно провозгласил себя митрополитом  Галицко-Волынской Руси. И хотя под давлением митрополита Феогноста и московского князя Симеона Гордого константинопольский патриарх Исидор, вызвавший в августе 1347г. Федора, отказал в его претензиях, о чем сообщает Казимир в письме патриарху, датированном 1370 г., все же в шаге Федора усматривается стремление галицких правящих кругов повысить престиж Галицкой Руси в глазах соседних православных государств. Вновь Галичина безуспешно, как и при Юрие Львовиче и Болеславе Тройденовиче, пыталась учредить у себя собственную митрополичью кафедру. И  вряд ли стоит сомневаться, что, как и ранее, галицкий епископ действовал при поддержке княжеской власти, которую в 40-х гг. Х1Ув. олицетворял Дмитрий Дядька.

О последних годах самостоятельного политического существования Галицкой Руси ничего не известно. В силу этого нет никаких данных и о судьбе Дмитрия Дядьки. Можно только предположить, что умер этот политический деятель, которого И.А. Линниченко называл личностью, «игравшей несомненно весьма важную роль во второй четверти Х1Увека галицкой истории», около 1349г. Скорее всего, именно смерть Дмитрия Дядьки или последовавшие за ней внутренние усобицы, приведшие к ослаблению Галицкой Руси, создали благоприятные условия для завоевания юго-западных русских земель Польшей в результате нового похода Казимира Ш Великого, организованного в 1349 году.