ХОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ВОСПОМИНАНИЯХ РОССИЙСКИХ И ЗАРУБЕЖНЫХ ВОЕННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ

 Начало войны и битва на Марне

Я уже говорил что  причиной начала Первой мировой войны явился общий кризис капиталистической системы мирового хозяйства: «В результате неравномерного экономического развития различных капиталистических стран, усилившегося в период империализма, изменилось соотношение сил внутри мировой системы капитализма. Ранее отстававшие в экономическом развитии США и Германия на рубеже XIX - XX вв. вышли на 1-е и 2-е места по выпуску продукции, оттеснив Англию и Францию. Это явилось причиной острого соперничества между крупнейшими империалистическими державами»^[1]. Собственные перспективные цели во внешней и внутренней политике, достигнуть которых можно было лишь при помощи военных действий, имели и другие державы - страны-союзницы, как блока Антанты, так и Тройственного союза.

В своих мемуарах генерал Зайончковский Андрей Медардович писал: «Германия стремилась ослабить морское могущество Великобритании, перераспределить колонии Франции, Бельгии и Португалии, утвердиться в аравийских провинциях Оттоманской империи, отторгнуть у Российской империи восточную Польшу, Украину и Прибалтику. Австро-Венгрия рассчитывала захватить Сербию и Черногорию, установив свою гегемонию на Балканах, а так же отвоевать у России часть польской территории. Оттоманская империя претендовала на территорию российского Закавказья. Великобритания стремилась сохранить своё морское и колониальное могущество, разбить Германию как конкурента на мировом рынке и пресечь её притязания на передел колоний, захватить у Оттоманской империи нефтеносные районы Месопотамии и Палестины. Франция стремилась к возврату Эльзаса и Лотарингии, захвату Саарского промышленного бассейна. Российская империя вступила в войну с Германией и Австро-Венгрией, добиваясь свободного прохода своего флота через проливы Босфор и Дарданеллы в Средиземное море, а также присоединения Галиции и нижнего течения Немана^[2].

Толчком к войне, порожденной острейшими экономическими и политическими противоречиями между державами, стало событие 28 июня 1914года, когда в боснийском городе Сараево членами конспиративной группы «Молодая Босния» были убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена. 23 июля Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии. Несмотря на то, что сербы согласились почти со всеми пунктами ультиматума, 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии.  В ответ на это Россия начала всеобщую мобилизацию; после отклонения ею германского ультиматума о прекращении мобилизации Германия 1 августа объявила войну России, а 3 августа - Франции. Под предлогом нарушения Германией бельгийского нейтралитета 4 августа Англия объявляет войну Германии^[3].

Один из современников, дипломат П.Н.Милюков подчеркивает, что Австро-Венгрии принадлежала главная роль в печальном исходе июльского кризиса. В правящих кругах монархии была влиятельная группа военных и государственных деятелей, которая сознательно вела дело к войне, но локальной, против Сербии. Белград также жаждал локальной войны, но победить северного соседа, чтобы «воссоединиться» с боснийскими и другими сербами Австро-Венгрии, без Петербурга не мог. Сербская пропаганда изображала эрцгерцога Франца Фердинанда как заклятого врага Сербии. На самом деле наследник престола решительно выступал против антисербских акций, был противником войны с Россией, ратовал за возрождение союза трех императоров, а в апреле 1914 г. обсуждал план реализации преобразования дуалистической империи в «Соединенные Штаты Великой Австрии»^[4].

С точки зрения ведущих военных специалистов эпохи, война должна была длиться никак не более шести месяцев. Предполагалось, что она будет характерна быстрыми перемещениями войск, громкими сражениями, высокой маневренностью, при этом едва ли не решающее значение приобретут первые битвы. Ни один генеральный штаб не предусмотрел затяжного конфликта. Перед глазами у всех были балканские войны и русско-японский конфликт с их быстрыми перемещениями, с высокой мобильностью войск. В своих воспоминаниях Гинденбург пишет: «Германия, в соответствии с заранее разработанным планом ведения молниеносной войны, «блицкрига» (план Шлиффена), направила основные силы на западный фронт, надеясь до завершения мобилизации и развёртывания русской армии быстрым ударом разгромить Францию, а затем разделаться с Россией»^[5]. Шлиффен был начальником генерального штаба с 1891 по 1906 г., фанатически преданным своему делу профессионалом. Он строил свой план на концентрации германских войск на бельгийской границе. За этим должен был последовать удар через Бельгию с выходом в Северную Францию, серповидное обходное движение во фланг укрепленной французской границы, взятие Парижа и поворот затем на юг и даже восток, с тем чтобы уничтожить основные французские силы примерно в районе Эльзаса. Согласно «плану Шлиффена» немцы не намеревались сдерживать основные силы французов, позволяя им продвигаться в центральном секторе германо-французского фронта в глубину германского предполья, ожидая что они неизбежно остановятся в Арденнах - лесистой и холмистой территории, представлявшей сложность для ведения наступательных действий. В соответствии с «планом Шлиффена» Мольтке оставил на своем левом фланге только 8 корпусов (320 тысяч человек), которые едва ли были способны сдержать основную массу французских войск. Да этого от них и не требовалось. Напротив, отступая он должны были удлинить линии коммуникаций ударных сил французов, осложнить их взаимодействие в гористой местности, завлечь максимальное число французов в зону, ничего не решавшую в общем ходе войны. В германском центре находилось 11 корпусов (400 тысяч человек),- овладев Люксембургом, они прикрывали свой правый фланг. Затем следовал разворот на юг с выходом к Парижу со стороны севера на тридцать девятый день.

Австрийской армии немцы ничего не поручали на Западном фронте. Напомним, что австрийская армия являла весьма сложное многонациональное формирование: 25% австрийцев, 23% венгров, 17% чехословаков, 11% сербов, хорватов и словенцев, 8% поляков, 8% украинцев, 7% румын, 1% итальянцев. Лояльность многих была сомнительной, учитывая при этом и тот фактор, что 75% офицеров и унтер-офицеров были австрийского происхождения^[6].  Как утверждает в своих воспоминаниях австрийский генерал К. Гетцендорф: «Австрийский план предполагал концентрацию войск за реками Сан и Днестр, опору на крепость Перемышль и Краков и решительное наступление на восток от Карпатских гор. Общая схема была такой: семь дивизий против Сербии («B-Staffel»), остальное против России («A-Staffel»). Начальник германского генерального штаба Мольтке уверял Конрада: «Если русские предпримут преждевременные наступательные действия против Восточной Пруссии, это значительно облегчит наступление австро-венгерской армии против России»^[7].

В отличие от «плана Шлиффена» коррективы в австрийские планы вносились постоянно. Поздно вечером 31 июля Конрад приказал перенести центр тяжести на русский фронт, на Галицию. Это решение поддержали все ведущие немцы - кайзер, Мольтке, Бетман-Гольвег, Ягов. Вильгельм II послал телеграмму императору Францу-Иосифу:  «В этой гигантской борьбе для Австрии жизненно важно не распылять свои силы походом против Сербии»^[8].

В оценке стратегии Австрии следует помнить о слабости австрийских железных дорог (об этом Конрад выразительно пишет в своих мемуарах) и о традиционной французской оценке этой страны: «Австрия всегда не хватает одной армии, одного года, одной идеи». Одна лишь дешифровка документов занимала иногда до пятнадцати часов, телефонная связь была неадекватной, штабная работа иногда попросту примитивной. В конечном счете не сорок, а тридцать семь дивизий был собраны в Галиции.  Надежда «плана Шлиффена» опиралась на медленность российской мобилизации и искусстве германских железнодорожных гениев. Эта надежда могла погубить немцев. Русская железнодорожная служба сделала все возможное и невозможное: против немецких 250 тысяч железнодорожных вагонов российские железнодорожники мобилизовали 214 тысяч. В 1914 году собирающая свои силы армия отправляла в путь ежедневно 360 поездов (а к 1917 году генерал Данилов намеревался отпускать в путь ежедневно 560 поездов). В течение тридцати дней были отмобилизованы 744 батальона пехоты и 621 эскадрон кавалерии (две трети их были готовы к бою уже на 18-й день мобилизации - впечатляющее достижение. (Генерал Добровольский, руководивший мобилизацией, был награжден). Главным условием этого несомненного успеха было то, что к «часу икс» две пятых армии еще до объявления мобилизации уже находились в Польше. Помимо этого, учтем, что русской армии для мобилизации необходимы были 4000 вагонов, а германской -7000.

Полагаясь на свой «реализм», Сухомлинов верил, что в краткосрочной предстоящей войне ставка не сумеет развернуться и взять бразды правления в свои руки^[9]. Генерал Жилинский, взявший на себя командование Северо-Западным фронтом, 10 августа доложил начальнику штаба русской армии генералу Янушкевичу, что Первая армия (Ренненкампф) будет готова к боевым действиям против Восточной Пруссии к 12 августа, а Вторая армия (Самсонов) - еще раньше. К указанной дате у этих двух армий будет 208 батальонов пехоты и 228 эскадронов кавалерии.  Английский генерал Нокс (которого военный министр Сухомлинов однажды назвал самым талантливым из иностранных наблюдателей) в своих   мемуарах отмечает пасторальный характер окружающего ставку мира:  «Мы жили посреди очаровательного елового леса, и все вокруг казалось спокойным и мирным»^[10].

Возникший в августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат. В начавшейся войне с семидесятимиллионным колоссом Германией и пятидесятидвухмиллионной Австро-Венгрией Россия должна была либо ликвидировать свой уязвимый огромный польский выступ, либо перехватить инициативу у эффективных немцев. Две страшные угрозы ждали русскую армию: выдвинутая на восток Восточная Пруссия с севера и галицийские укрепления австро-венгерской армии на юге. Не блокировав эти две угрозы, русская армии находилась под постоянной угрозой удара с флангов. В начале августа русское командование официально запросило западных союзников, не намереваются ли они наступать непосредственно в глубину Германии. Грей, несколько смутившись, заметил, что вопрос нужно адресовать французам - именно их армии составляют основу наземной мощи Запада. Французское правительство теперь уже прямо обратилось к России с просьбой предпринять все возможные действия против Германии, чтобы ослабить наносимый по Франции удар. Посол Палеолог информировал Париж 21 августа 1914 г. относительно планов верховного главнокомандующего: «Великий князь полон решимости наступать на полной скорости на Берлин и Вену, особенно на Берлин, пролагая свой путь между крепостями Торн, Позен и Бреслау^[11]».

На первый взгляд, такие предположения имеют свой резон. Огромный польский выступ приближал русские армии к Берлину - менее трехсот километров равнины, которую не разделяли ни горы, ни широкие реки. Как пишет Уинстон Черчилль, «окрашенные будки постовых, надписи на разных языках, различие в широте железнодорожного полотна, военные и политические решения ушедших поколений, история враждующих рас - вот что разделяло три великие державы»^[12].  Почти миллионная Варшава, второй после Москвы железнодорожный узел страны, была главным складом и опорным пунктом русской армии в ее наступлении на собственно германскую территорию. Для похода русских на Берлин требовалось одно условие - поход французов на Кёльн.  Но на Западном фронте у французов быстрее, чем у других, возникли большие сложности. «История должна признать интенсивные лояльные усилия, предпринятые царем и его генералами с целью осуществить наступление с величайшей возможной силой».

В своем труде  советский военачальник Шапошников Б.М пишет: 10 августа ставка приказывает Северо-Западному фронту: «Германия направила свои главные силы против Франции, оставив против нас меньшую часть своих сил... Необходимо в силу союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара германцев... Армиям Северо-Западного фронта необходимо теперь же подготовиться к тому, чтобы в ближайшее время, осенив себя крестным знамением, перейти в спокойное и планомерное наступление»^[13].

Приказ о наступлении в Восточной Пруссии издал командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский. Французскому военному атташе генералу Лагишу Жилинский в сердцах сказал:  «История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед».

Учитывались не только чисто военные обстоятельства. Перед Россией стоял вопрос сохранения солидарности с атакуемым противником союзником, и Россия принесла жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена. «Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками. Наступление германской армии на западе вызвало необходимость отвлечь ее на восток. Поэтому первоначальный план был изменен, и 17 августа, на следующий день после окончания мобилизации, армии генералов Ренненкампфа и Самсонова начали наступление на Восточную Пруссию... Россия, - пишет Бьюкенен, - не могла оставаться глухой к голосу союзника, столица которого оказалась под угрозой врага»^[14].

Итак, Жилинский изначально сам считал, что неподготовленное наступление в Восточной Пруссии обречено на верную неудачу, потому что русские войска были разбросаны, и перемещение с целью их концентрации встретит много препятствий. Под общим командованием генерала Жилинского, русские Первая (Ренненкампф) и Вторая (Самсонов) армии вступили на германскую территорию 17 августа силой 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадрона и 1392 пушки против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев. Идея заключалась в том, чтобы двумя огромными клещами, создаваемыми Первой и Второй русскими армиями, окружить войска генерал-полковника фон Притвица, защищавшие Восточную Пруссию

Первые августовские столкновения позволили противникам оценить друг друга. «Как хорошо эти русские научились стрелять после японской войны!» - воскликнул пленный немецкий офицер. Немецкий полковник докладывал в свой штаб: «Русские показали себя опасным противником. Хорошие солдаты по природе, они дисциплинированны, имеют превосходную боевую выучку и хорошо вооружены». Немцы отметили высокие воинские качества своего противника. «20 августа впервые после полутора столетий в большом сражении встретились пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированны, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в закрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастает ряд расположенных друг за другом окопов»^[15]. Выдвигая свои войска, Ренненкампф докладывал Жилинскому с высокой степенью оптимизма: «Там, где немцам удается использовать свое превосходство в технике, они наносят нам большой урон, но в непосредственной стратегии, в моральном состоянии у них нет превосходства над нами»^[16].

На Западном фронте также разворачивались события. В августе 1914 года довольно быстро обнаружилась слабость французского стратегического планирования. Удар французов в районе Арденн не принес желанных результатов. Здесь немцы быстро построили оборонительные сооружения и применили пулеметы - страшное оружие Первой мировой войны. В течение 4-дневной битвы у границы погибли 140 тыс. французов, но они так и не ворвались в глубинные германские пределы. Помимо прочего, французская армия так и не встретила основные силы немцев там, где ожидала. Б. Такман  пишет: «марш германских войск через Бельгию был подобен нашествию южноамериканских муравьев, которые периодически неожиданно выходят из джунглей, пожирая все на своем пути, не останавливаясь ни перед какими препятствиями»^[17].

Выдвижение русских армий в Восточную Пруссию вызвало замешательство в стане немцев. Командующий германскими войсками в Восточной Пруссии генерал Притвиц не смел полагаться на свои четыре корпуса и начал готовиться к отступлению за Вислу. Сложность немцев заключалась в том, что, обратившись против одной из русских армий, они рисковали получить удар в тыл со стороны второй. Немцы осмелились контратаковать, но вечером 20 августа стало ясно, что их наступление на Восточном фронте завершилось поражением под Гумбиненом.  Мольтке  в своих сочинениях назначая Людендорфа на Восточный фронт писал:   «Лишь вы можете предотвратить худшее. У вас трудная задача, но она вам по плечу»^[18]. «Посылка Людендорфа на восточный фронт, - пишет английский военный Джон Фишер, - означала, что в первоначальной германской калькуляции была заложена ошибка: прежде чем стремиться к решающей победе на Западе, следовало вести войну со всей серьезностью на Востоке»^[19].

Относясь с очевидной симпатией к русской армии, Черчилль все же не мог удержаться от вопросов: «Почему стратегический русский план предусматривал наступление двух отдельных армий, что очевидным образом давало преимущества немцам, использовавшим разделительные свойства озер и фортификаций, равно как и густую сеть своих железных дорог?  Почему Россия не увидела преимущества движения единой армией, продвижения к югу от Мазурских озер на более широком и мощном фронте?  Не могли ли они оставить открытой территорию между Ковно и границей открытой, с тем чтобы заманить немцев в ловушку? Один лишь удар со стороны Варшавы  в направлении Вислы перерезал все коммуникации, все железные дороги, сминал все германские планы»^[20].

Вместо этого пять корпусов Самсонова шли без отдыха девять дней по песчаным дорогам в удушающую жару.  Жилинский требовал максимального продвижения вперед, не видя, что он завлекает эти элитные части в западню.

Двадцать шестого августа командующий правым флангом Самсонова генерал Благовещенский оказался окруженным немцами.

Германский генерал  пишет: «Русские сражались как львы»^[21].

К 30 августа окруженная армия Самсонова была разбита. Русский исследователь признает: «Русские были слабее немцев, артиллерия немцев была мощнее... У них не было хорошо укрепленных позиций, а имелось лишь местами налицо преимущество более раннего развертывания»^[22].

В «Мировом кризисе» - истории Первой мировой войны - Черчилль написал: «Нужно отдать должное русской нации за ее благородное мужество и лояльность к союзникам, с которой она бросилась в войну. Если бы русские руководствовались лишь собственными интересами, то они должны были бы отвести русские армии от границы до тех пор, пока не закончится мобилизация огромной страны. Вместо этого они одновременно с мобилизацией начали быстрое продвижение не только против Австрии, но и против Германии. Цвет русской армии вскоре был положен в ходе сражений на территории Восточной Пруссии, но вторжение в Восточную Пруссию пришлось как раз на решающую фазу битвы за Францию».

Отдельно стоит акцентировать внимание битве на Марне. В битве на Марне, которая длилась четыре дня, участвовали 1275 тысяч немцев, миллион французов и 125 тысяч англичан. «Сократившие» дугу немецкие войска повернули на юг и подставили свой фланг войскам парижского района. 6 сентября 1914 г. французы нанесли удар по этому флангу. Военный губернатор французской столицы Галиени посадил два полка тунисских зуавов на парижские такси и бросил их на помощь фланговой контратаке. Командующий Первой армией немцев генерал Клюк в своих мемуарах  написал: «Был лишь один генерал, способный вопреки всем правилам осмелиться действовать так далеко от своих баз, и этим человеком был Галиени»^[23]. В знаменитой битве на Марне, где в боевое соприкосновение вошли более 2 млн. человек, фельдмаршал Клюк должен был отойти и окопаться. Генерал  Мольтке писал: «Ужас охватывает меня, когда я думаю о том, сколько крови пролито за месяц боев»^[24].

На ход и исход битвы подействовало оцененное союзниками России обстоятельство. Как уже говорилось выше, в период вступления боевых действий на Западном фронте в решающую фазу нервы германского генерального штаба определенно дрогнули. Начальник германского генерального штаба фон Мольтке (племянник победителя французов в 1870 г.) допустил отклонение от плана, действуя более осторожно, чем завещал фон Шлиффен. Он направил на север Франции на 20% меньше войск, чем того требовал план Шлиффена, и, соответственно, на 20% увеличил численность войск, стоявших на восточных германских границах. Возможно, что это изменение было фатальным для германского наступления. 31 августа лорд Китченер телеграфировал командующему английским экспедиционным корпусом сэру Джону Френчу первое ободряющее сообщение текущей войны: «32 эшелона германских войск вчера были переброшены с западного фронта на восток, чтобы встретить русских».

Произошло «чудо на Марне», хотя и большой ценой - одних только французов погибло более 200 тыс. Командующий британским экспедиционным корпусом сэр Джон Френч в тот же день написал своей жене, что «приливная волна германского вторжения, по-видимому, остановлена... Я склонен думать, что немцы исчерпали свою силу, не достигнув своей цели»^[25]. Военного министра Китченера Френч просил не недооценивать противника.  В своих записках он говорил «Их не может остановить никто, кроме высокоподготовленных войск, руководимых лучшими офицерами... Все их действия отмечены исключительным единством цели и взаимоподдержки; чтобы преодолеть нестерпимую усталость, они следуют жесточайшей дисциплине»^[26].

Сэр Альфред Нокс записал в дневнике утешительную для себя мысль: «Время перестало работать на немцев». 7 сентября 1914 года стал черным днем в германской военной истории. 9 сентября немцы были вынуждены отступить за реку Марну, на сто километров восточнее^[27].

Наступил первый промежуточный финиш, когда можно было подвести некоторые итоги. Французы отбили нападение немцев, немцы отбили наступление русских, русские отбили атаку австрийцев. Погибли лучшие воины, самые подготовленные профессионалы военного дела. Кровопролитие в мировой, невиданной доселе войне оказалось просто невероятным. Начало войны и первые кровавые битвы вызвали к жизни новое чувство реализма, ощущение драматизма происходящего. В России выражалось чувство, что страшная драма войны сплотит народ огромной страны. Даже интернационально ориентированные социал-демократы сразу после начала войны предсказали в Думе, что  «посредством агонии на поле боя братство российских народов будет укреплено, и сквозь ужасные внутренние беды возникнет общее желание видеть свою страну свободной»^[28].

Главным итогом первого - короткого наступательного - этапа войны был решительный провал «плана Шлиффена». Теперь никакая «одноразовая» операция не могла решить исход войны. Война стала позиционной. Французы и англичане сумели удержать линию фронта, лишь заплатив исключительно дорогую цену. На Востоке наступление русских армий было остановлено, хотя западные союзники еще верили в «паровой каток» России, способный раздавить Германию. Лишь со временем выявились колоссальные внутренние изъяны, безжалостно выявленные войной. При этом удовлетворение непосредственных военных потребностей России экономически более развитыми союзниками происходило медленно. В своих «Военных мемуарах» британский министр вооружений Д. Ллойд Джордж признает, что за свою черствость и безразличие к военным нуждам России союзникам впоследствии пришлось заплатить страшную цену.  «Если бы мы послали в Россию половину снарядов, впоследствии потерянных на Западе, и одну пятую пушек, стрелявших ими, не только было бы предотвращено поражение России, но немцам был бы нанесен жестокий удар»^[29]. Но такие умозаключения были сделаны слишком поздно. В России же начала угасать вера в то, что благоразумно полагаться на западных союзников. Иллюзии меркли и у других участников войны, но они, увы, быстрее находили противоядие. Немцы быстрее других совершили замены в руководстве. Крах реализации «плана Шлиффена» привел к тому, что 12 сентября генерал Мольтке был снят со своего поста (официально он заболел). Ему на смену пришел относительно молодой, известный своим умом и обаянием военный министр Фалькенгайн. Английский историк Палмер описал его как «культурного, чувствительного солдата, который в свободное время любил играть на скрипке, читал Гёте и Метерлинка, интересовался укрепляющими веру учениями христианских ученых»^[30].

1914 год стал годом несбывшихся ожиданий для всех.  Государственные деятели воюющих стран в последние месяцы 1914 г почти потеряли контроль над ведением войны, предоставив бремя решений профессиональным военным.

2.3 События 1915 - 1916 года

Интенсивность действий на Западном фронте с начала 1915 года значительно уменьшилась. Германия сосредоточила свои силы на подготовке операций против России. Французы и англичане также предпочли воспользоваться образовавшейся паузой для накопления сил. Первые четыре месяца года на фронте царило почти полное затишье, боевые действия велись только в Артуа, в районе города Аррас (попытка наступления французов в феврале) и юго-восточнее Вердена, где германские позиции образовывали так называемый Сер-Миельский выступ в сторону Франции (попытка наступления французов в апреле). Англичане в марте предприняли неудачную попытку наступления у деревни Нев-Шапель. Германцы, в свою очередь, предприняли контрудар на севере фронта, во Фландрии у Ипра, против английских войск. При этом Германия, впервые в истории человечества и с полной неожиданностью для англо-французов, применила химическое оружие. После ипрской газовой атаки обе стороны очень быстро сумели разработать противогазы различных конструкций, и дальнейшие попытки применения химического оружия уже не захватывали врасплох большие массы войск^[31].

В ходе этих боевых действий, давших самые малозначимые результаты при заметных жертвах, обе стороны убедились в том, что штурм хорошо оборудованных позиций (несколько линий окопов, блиндажи, заграждения из колючей проволоки) бесперспективен без активной артиллерийской подготовки. 3 мая Антанта начала новое наступление в Артуа. Наступление велось совместными англо-французскими силами. Французы наступали севернее Арраса,  англичане - на смежном участке в районе Нев-Шапель. Наступление было организовано по-новому: огромные силы было сосредоточено на 30 километрах участка наступления. Наступлению предшествовала шестидневная артиллерийская подготовка (было израсходовано 2.1 млн снарядов), которая, как предполагалось, должна была полностью подавить сопротивление германских войск. Расчеты не оправдались. К началу сентября Антанта подготовила новое большое наступление, задачей которого было освобождение севера Франции. Наступление, продолжавшееся до 7 октября, привело к чрезвычайно ограниченным результатам - на обоих участках удалось прорвать только первую линию германской обороны и отбить не более 2-3 км территории. В то же время, потери обеих сторон были огромными - англо-французы потеряли убитыми и ранеными 200 тыс. человек, германцы - 140 тыс. человек. На протяжении всего лета и осени 1915 г. русская армия пыталась сдержать натиск всей австрийской армии и сорока германских дивизий.  Генерал Маниковский Алексей Алексеевич в своих мемуарах с горечью и сожелением описывает этот период худших русских поражений:  «Ослабленные нанесенными ударами в отношении качества и структуры командования, находясь в худшей фазе недостачи оружия и боеприпасов, армии царя на 1200-километровом фронте удерживали позиции от последовательных германских ударов то здесь, то там, осуществляя глубокий и быстрый отход. Следующие на всех направлениях удары поставили под вопрос само существование русской армии»^[32].

Как пишет Черчиль в своей работе «Неизвестная война. Восточный фронт»: -  «это было зрелище триумфа германского воинства, действующего с удивительной энергией и близкого к тому, чтобы обескровить русского гиганта... Это была сага одной из ужасающих трагедий, неизмеримого и никем не описанного страдания. Учитывая состояние их армий и их организации, русское сопротивление и твердость достойны высшего уважения. Стратегия и поведение великого князя среди бесконечных несчастий, рушащихся фронтов, прерванных коммуникаций, развала тыла и прочих бед, которых обычно лишены большинство военачальников, представляет собой ту главу военной истории, на которую с благодарностью будут смотреть будущие поколения русских. Он терял провинции, уступал города, одна за другой сдавались линии укреплений по рекам. Он был изгнан из Галиции; его вытеснили из Польши; на севере его оттеснили на русскую территорию. Он вынужден был отдавать прежде завоеванное; он сдал Варшаву; он сдал все свои крепости. Весь обороняемый фронт рухнул под ударами молота. Все железные дороги перешли в распоряжение врага. Почти целиком население бежало в ужасе от надвигающейся грозы. Когда наконец осенние дожди превратили дороги в грязь и зима раскрыла свой щит над измученной нацией, русские армии, избегнув опасности, стояли на все той же непрерванной линии от Риги на Балтике до румынской границы, перед ними лежало будущее, не лишенное надежд на конечную победу»^[33].

За весь 1915 год фронт практически не сдвинулся - результатом всех ожесточенных наступлений явились подвижки линии фронта не более чем на 10 км. Обе стороны, все более и более укреплявшие свои оборонительные позиции, не смогли выработать тактики, позволяющей прорвать фронт, даже на условиях чрезвычайно высокой концентрации сил и многодневной артиллерийской подготовки. Огромные жертвы обеих сторон не дали никакого значимого результата. Ситуация, однако, позволила Германии усилить натиск на Восточном фронте - все укрепление германской армии было направлено на борьбу с Россией, в то время как улучшение оборонительных линий и тактики обороны позволяло германцам быть уверенными в прочности Западного фронта при постепенном сокращении задействованных на нем войск. Действия начала 1915 года показали, что сложившийся тип военных действий создает огромную нагрузку на экономики воюющих стран. Франция и Россия снова предприняли попытки скоординировать действия своих армий — весеннее наступление в Артуа было призвано отвлечь германцев от активного наступления на русских. 7 июля в Шантильи открылась первая Межсоюзническая конференция, направленная на планирование совместных действий союзников на разных фронтах и организацию различного рода экономической и военной помощи. 23-26 ноября там же состоялась вторая конференция. Было признано необходимым начать подготовку к согласованному наступлению всех союзных армий на трех главных театрах - французском, русском и итальянском. Коалиция государств Антанты наращивала силы. К 1916 году крупнейшим приращением коалиции стала Италия.  Германия заплатила за победы свою цену, она понесла за годы войны значительные потери: 241 тысяча убитыми в 1914 году, 434 тысячи - в 1915 году, 340 тысяч в 1916 году. Но германские войска повсюду стояли за пределами Германии - в Бельгии, Северной Франции, в русской Польше. Уверенность центральных держав в том, что грядущий год не может не принести им победу, сказалась в том, что они уже начали обустраивать зону своего влияния и консолидировать силы германизма.

Генерал Зайончковский пишет: - «Фалькенгайн полагался на особенности французской психологии и на мощь германской артиллерии. Стратегия истребительной битвы поражает «никогда еще в истории ни один командующий или стратег не предлагал уничтожить противника посредством кровопускания до смерти. Отвратительная идея могла возникнуть только из самого характера Великой войны, в которой, полностью очерствев, лидеры смотрели на человеческие жизни как на некие частицы»^[34].  Фалькенгайн мог планировать такое сосредоточение на узком участке Западного фронта только потому, что не видел у потерпевшей серию поражений России воли и возможности угрожать Германии с востока. Он писал в своих мемуарах: «Даже если мы не можем надеяться на полномасштабную революцию, мы все же можем рассчитывать на то, что внутренние катаклизмы России заставят ее через относительно краткое время сложить оружие»^[35]. Не добившись решительного успеха на Восточном фронте в кампании 1915 года, германское командование решило в 1916 году нанести основной удар на западе и вывести из войны Францию. Оно запланировало мощными фланговыми ударами в основание Верденского выступа срезать его, окружив всю верденскую группировку противника, и создать, тем самым, огромную брешь в обороне союзников, через которую затем предполагалось нанести удар во фланг и тыл центральным французским армиям и разгромить весь фронт союзников.

21 февраля 1916 года германские войска начали наступательную операцию в районе крепости Верден, получившую название Битва при Вердене. После упорных боев с огромными потерями с обеих сторон немцам удалось продвинуться на 6-8 километров вперёд и взять некоторые из фортов крепости, но их наступление было остановлено. Эта битва продолжалась до 18 декабря 1916 года. Французы и англичане потеряли 750 тыс. человек, немцы - 450 тыс.  В ходе Верденского сражения впервые применялось новое оружие со стороны Германии- огнемёт. В небе над Верденом впервые в истории войн были отработаны принципы ведения боевых действий самолётов — на стороне войск Антанты сражалась американская эскадрилья «Лафайет». Немцы впервые начали применять самолёт-истребитель, в котором пулемёты стреляли сквозь вращающийся пропеллер, не повреждая его. Ужас битвы был неописуемым: «Мы вышли из места столь ужасного, что ни один лунатик не может представить этого ужаса»^[36].

Французский очевидец свидетельствует: «Мы находились в морозной грязи под ужасной бомбардировкой, и единственной защитой являлся узкий окоп... Я прибыл сюда с 175 солдатами, а возвратился с 34, несколько человек сошли с ума, они не отвечают на вопросы»^[37].

Генерал Нокс пишет в апреле 1916 г.: «Русское военное положение улучшилось так, как того не смог бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года»^[38].  3 июня 1916 года началась крупная наступательная операция русской армии, получившая название Брусиловский прорыв по имени командующего фронтом А.А. Брусилова. В результате наступательной операции Юго-Западный фронт нанес тяжёлое поражение германским и австро-венгерским войскам в Галиции и Буковине, общие потери которых составили более 1,5 млн человек. В то же время Нарочская и Барановичская операции русских войск окончились безуспешно^[39].

В июне же началась битва на Сомме, продолжавшаяся до ноября, в ходе которой впервые были применены танки. На Кавказском фронте в январе-феврале в Эрзурумском сражении русские войска наголову разгромили турецкую армию и овладели городами Эрзерум и Трапезунд.

Успехи русской армии побудили Румынию выступить на стороне Антанты. 17 августа 1916 года был заключен договор между Румынией и четырьмя державами Антанты. Румыния брала обязательство объявить войну Австро-Венгрии. За это ей были обещаны Трансильвания, часть Буковины и Банат. 28 августа Румыния объявила Австро-Венгрии войну. Однако к концу года румынская армия была разбита и большая часть территории страны была оккупирована. Военная кампания 1916 года ознаменовалась важным событием. 31 мая - 1 июня произошло крупнейшее за всю войну Ютландское морское сражение.

В своих воспоминаниях немецкий гросс-адмирал Редер пишет: «встреча двух великих флотов - сражение у датского побережья, у полуострова Ютландия, - произошла 31 мая 1916 года. У англичан было преимущество в чтении кодированных посланий германских адмиралов, что позволяло следить за движением главных германских сил. В ночь на 31 мая командующий великим флотом адмирал Джелико узнал о движении основной массы огромного германского флота на север. Утром этого дня две грандиозные военно-морские силы двинулись навстречу друг другу (чего немцы пока не знали). В окружении невиданного числа легких крейсеров и эсминцев навстречу друг другу шли огромные линейные корабли, что предвещало решительную развязку. На германской стороне в дыму шли шестнадцать дредноутов и пять тяжелых крейсеров. С английской стороны навстречу им устремились двадцать восемь дредноутов и девять тяжелых крейсеров. В битве сошлись два крупнейших флота мира, то была самая большая битва в мировой истории. Особенностью этой битвы была неожиданно малая роль подводных лодок и (пока еще) малая роль самолетов. Ютландская битва продемонстрировала превосходные качества германского флота. Она же обнажила недостатки строения британских кораблей, дефекты ведения морского боя (неадекватная система сигнализации и прочее). И все же Ютланд не был германской победой»^[40].  Потери англичан были больше, но и их флот был больше, так что после сражения соотношение сил изменилось еще более в пользу Британии (от 16:28 к 10:24). Эта битва еще раз показала германским адмиралам самоубийственность выхода в море на решающий бой с англичанами. Немцы теперь верили лишь в свой подводный флот.

Брусилов в своих воспоминаниях отмечал: «прежде чем погрузить Россию в пучину неимоверных испытаний, судьба как бы дала стране еще один (оказавшийся последним) исторический шанс. Военные победы первых девяти месяцев 1916 г., победа русской армии в ходе «прорыва Брусилова» и в Закавказье на время возвратили Россию в ранг великих держав. Глядя из исторического далека, видно, что эти победы по существу сделали неизбежными крах Австро-Венгрии и Турции двумя годами позже. Но этих двух лет не оказалось у России. Время определенно начало работать против связки Россия - Запад, тяготы войны подтачивали союз, росла внутренняя оппозиция»^[41]. Россия пыталась капитализировать вновь приобретенный престиж и влияние. Последним триумфом Сазонова в новых обстоятельствах было добытое им у Франции и Англии согласие на передачу турецкой части Армении России, а также блокирование французских попыток вмешаться в решение польского вопроса. Так русская дипломатия использовала победы русского оружия для возвышения своего голоса в диалоге с Западом. В отношениях России и Запада летом 1916 г. начинает утверждаться мнение, что чем дольше будет длиться война, тем слабее будет - несмотря на фантастическую по численности армию - участие в ней России. У западных политиков растет опасение в отношении того, что если в России произойдет революция, то она (Россия) постарается отдалить свои интересы от интересов Запада. В донесениях послов начинает развиваться мотив, которому суждено будет в дальнейшем занять главенствующее место: император пока тверд, но его новые советники уже не исключают для себя выхода из коалиции с Западом. Наибольшие опасения возникают у британского посла Бьюкенена,  в своих мемуарах он отмечал: «Если император будет продолжать слушаться своих нынешних реакционных советчиков, то революция является неизбежной Гражданскому населению надоела административная система, которая вследствие своей некомпетентности и дурной организации в столь богатой естественными ресурсами стране, как Россия, затруднила для населения добывание предметов первой необходимости; армия так же едва ли сможет забыть все то, что она претерпела по вине существующей администрации»^[42].

2.3 Кампании 1917-1918 гг.

К концу 1916 года совершенно отчётливо выявилось превосходство Антанты как в численности вооружённых сил, так и в военной технике, особенно в артиллерии, авиации и танках. В военную кампанию 1917 года Антанта на всех фронтах вступила с 425 дивизиями против 331 дивизии противника. Однако разногласия в военном руководстве и своекорыстные цели участников Антанты часто парализовали эти преимущества, ярко проявилось в несогласованности действий командования Антанты во время крупных операций в 1916 году. Перейдя к стратегической обороне, австро-германская коалиция, ещё далеко не поверженная, поставила мир перед фактом затяжной изнурительной войны. А каждый месяц, каждая неделя войны влекли за собой новые колоссальные жертвы. К концу 1916 года обе стороны потеряли убитыми около 6 млн. человек и около 10 млн. человек ранеными и изувеченными. Под влиянием огромных людских потерь и лишений на фронте и в тылу во всех воюющих странах прошёл шовинистический угар первых месяцев войны^[43]. С каждым годом нарастало антивоенное движение в тылу и на фронтах. Затягивание войны неотвратимо сказывалось, в том числе и на моральном духе русской армии. Патриотический подъём 1914 года давно был растерян, эксплуатация идеи «славянской солидарности» также исчерпала себя. Рассказы о жестокостях немцев тоже не давали должного эффекта. Усталость от войны сказывалась всё больше и больше. Сидение в окопах, неподвижность позиционной войны, отсутствие простейших человеческих условий на позициях — всё это было фоном участившихся солдатских волнений. К этому надо прибавить протест против палочной дисциплины, злоупотреблений начальников, казнокрадства тыловых служб. И на фронте, и в тыловых гарнизонах всё чаще отмечались случаи невыполнения приказов, выражения сочувствия бастующим рабочим. В августе — сентябре 1915 года во время волны стачек в Петрограде многие солдаты столичного гарнизона выражали солидарность с рабочими, произошли выступления на ряде кораблей Балтийского флота. В 1916 году имело место восстание солдат на кременчугском распределительном пункте, на таком же пункте в Гомеле. Летом 1916 года два сибирских полка отказались идти в бой. Появились случаи братских общений с солдатами противника. К осени 1916 года значительная часть 10-миллионной армии находилась в состоянии брожения. Главным препятствием к победе стали теперь не материальные недостатки (вооружение и снабжение, военная техника), а внутреннее состояние самого общества. Глубокие противоречия охватывали слои. Главным было противоречие между царско-монархическим лагерем и двумя остальными — либерально-буржуазным и революционно-демократическим. Царь и группировавшаяся вокруг него придворная камарилья хотели сохранить все свои привилегии, либеральная буржуазия хотела получить доступ к правительственной власти, а революционно-демократический лагерь во главе с партией большевиков боролся за свержение монархии. Брожением были охвачены широкие массы населения всех воюющих стран. Всё больше трудящихся требовали немедленного мира и осуждали шовинизм, протестовали против беспощадной эксплуатации, нехватки продовольствия, одежды, топлива, против обогащения верхушки общества. Отказ правящих кругов удовлетворить эти требования и подавление протестов силой постепенно привели массы к выводу о необходимости борьбы против военной диктатуры и всего существующего строя. Антивоенные выступления перерастали в революционное движение. В такой обстановке в правящих кругах обеих коалиций росла тревога. Даже самые крайние империалисты не могли не считаться с настроением масс, жаждавших мира. Поэтому были предприняты манёвры с «мирными» предложениями в расчете на то, что эти предложения будут отвергнуты противником и в таком случае на него можно будет свалить всю вину за продолжение войны^[44]. Так 12 декабря 1916 года кайзеровское правительство Германии предложило странам Антанты начать «мирные» переговоры. При этом германское «мирное» предложение было рассчитано на раскол в лагере Антанты и на опору тех слоёв внутри стран Антанты, которые склонны были добиться мира с Германий без «сокрушительного удара» по Германии силой оружия. Так как «мирное» предложение Германии не содержало никаких конкретных условий и абсолютно замалчивало вопрос о судьбе оккупированных австро-германскими войсками территорий России, Бельгии, Франции, Сербии, Румынии, то это дало повод Антанте на данное и последующие предложения отвечать конкретными требованиями об освобождении Германией всех захваченных территорий, а также раздела Турции, «реорганизации» Европы на основе «национального принципа», что фактически означало отказ Антанты вступить в мирные переговоры с Германией и её союзниками. Германская пропаганда шумно возвестила всему миру, что в продолжение войны повинны страны Антанты и что они вынуждают Германию к «оборонительным мерам» путём беспощадной «неограниченной подводной войны». Сложная политическая и экономическая обстановка сделала невозможным наступление русских войск. Под влиянием революционных событий в России массовые забастовки прокатились в Англии, Франции, Италии. Забастовщики и демонстранты требовали прекращения войны и заключения мира. Из России революционные настроения перекинулись и в Германию. В апреле-мае на Восточном фронте наблюдались массовые выступления солдат немецкой армии и русских – они отказывались стрелять друг в друга. Перспективы выхода России из войны чрезвычайно напугали союзников, но добавила надежд на победу Германии.

Генеральное наступление стран Антанты одновременно на всех фронтах весной 1917 г. Оказалось неудачным. В апреле объединенное англо-французское командование предприняло попытку атаковать противника в районе Реймса. Семь недель тяжелых боев успеха не принесли. Французы потеряли убитыми и ранеными свыше 500 тыс. воинов. Через огромные потери, эту операцию французских войск за имя  их командующего генерала Р. Ж. Нивеля назвали "Бойня Нивеля". Во французской армии вспыхнули мятежи против продолжения бессмысленной войны. Новый командующий французскими войсками Петен (герой обороны Вердена) жестокими мерами и некоторыми улучшениями условий пребывания солдат на фронте сумел навести порядок в войсках. Между тем в следующие полгода вся тяжесть дальнейших боев легла на плечи англичан. Им удалось провести ряд удачных операций, окреп подорванный дух войск Антанты. Одна из таких удачных операций в районе Камбре (ноябрь-декабрь1917 г.) стала "триумфом танков". Здесь 378 английских танков во взаимодействии с пехотой и авиацией нанесли удар и прорвали сильно укрепленную оборону противника. Правда, развить успех англичане не смогли, но танки окончательно доказали свою боевую ценность. На востоке оправились российские войска, которые в июле 1917 г. перешли в наступление на львовском направлении.  Но это им стоило нового поражения и огромных потерь. Немецко-австрийские войска перешли в контрнаступление. Они окончательно выбили россиян из Галиции, а также захватили Ригу и установили контроль над Рижским заливом^[45]. На востоке, и на западе, воевали неохотно. Война всем осточертела, превратившись в смертельно опасную и неблагодарную, ничем не оправданную работу.

В своей работе «очерки Русской смуты» боевой генерал Деникин пишет: «Осенью 1917 г. наступает крах великой русской армии. В начале 1916 г. она насчитывала в своем составе 12 миллионов человек. Накануне февральской революции число мобилизованных достигло 16 миллионов человек (и готовился призыв еще 3 миллионов). Из этих 16 миллионов 2 миллиона человек были взяты в плен, а 2 миллиона погибли на поле брани или от болезней, что довело численность русской армии к концу 1917 г. до 12 миллионов человек. Это была самая крупная армия мира, но ее распад был уже неукротим»^[46]. 

Вернувшийся из России некто Рекули сообщил маршалу Фошу, что русские достигли предела своих сил. Фош спросил: «Стало быть, от них нечего более ожидать?» Рекули: «Абсолютно»^[47]. Видя ослабление России как покровителя славянских народов, Франция создает на своей территории чешскую армию. 16 октября русский военный министр Верховский убеждал  Альфреда Нокса, что «мы восстановим русскую армию и доведем ее до такого состояния, что к весне она уже сможет сражаться!». Скептичный англичанин записал в дневнике: «Совершенно очевидно, что нет ни малейшей надежды на то, что русская армия будет снова участвовать в боевых действиях»^[48]. Последнее, что могли сделать англичане, - это воздействовать на активное еврейское меньшинство страны. 24 октября 1917 г. сотрудник Форин-офис писал министру иностранных дел Бальфуру: «Информация изо всех источников говорит об очень важной роли, которую евреи сейчас играют в русской политической ситуации. Почти каждый еврей в России является сионистом, и их можно убедить, что успех сионистских устремлений зависит от их поддержки союзников и от вытеснения турок из Палестины, мы должны заручиться поддержкой этого наиболее влиятельного элемента»^[49].

Ведущий английский историк периода Мартин Гилберт полагает, что, именно желая найти общий язык с влиятельными политиками-евреями в России, была опубликована 2 ноября 1917 года так называемая «Декларация Бальфура» - письмо Бальфура лорду Ротшильду, выражающее поддержку Британией «создания национального очага еврейского народа» в Палестине.  «Финальные дискуссии по поводу декларации касались того, как она может послужить сбору патриотических сил в России»^[50].  

Третьего ноября подал в отставку военный министр Верховский. Прежде он придерживался той точки зрения, что для удержания войск в окопах им нужно сказать, за что они воюют, - т.е. все союзники по антигерманской коалиции должны выдвинуть условия мира. Логично было предположить, что немцы эти условия не примут, и тогда на них следовало возложить ответственность за продолжение войны. Тогда у войны появлялась хотя бы умозрительная цель. Но нервы Верховского не выдержали нескольких недель русской политики. Видя распад фронта, он потребовал немедленного заключения Россиею мира и назначения диктатора для восстановления порядка. Требование Верховского на несколько дней вызвало панику Запада. Гасить эмоции был назначен министр иностранных дел Терещенко. В ноябре 1917 г. он на конференции в Париже должен был изложить официальную оценку ситуации в России. Предполагалось, что в поездке на Запад его будет сопровождать Бьюкенен. Однако события в Петрограде властно вмешались в эти планы.  Левые получили исторический шанс. В отличие от Корнилова они действовали в центре - в обеих столицах - и рассчитывали на быстротечные операции. Допуская классическую ошибку - «позволить выпустить пар из котла», - Временное правительство позволило нанести удар. Они на заставили себя ждать. Накануне восстания американский посол Френсис и министр иностранных дел Терещенко стояли у окна, глядя на марширующих солдат. «Я ожидаю сегодня вечером большевистского выступления», - сказал министр. «Если вы  не можете  его подавить, пусть оно начнется», - ответил Френсис. «Я думаю, что мы сможем его подавить, -задумчиво сказал Терещенко. - Оно начнется вне зависимости от того, можем мы совладать с ним или нет, но я устал от неопределенности положения» ^[51].

4 ноября Временное правительство приказало полуторасоттысячному гарнизону Петрограда закрыть собой брешь, образовавшуюся в результате массовых братаний на Северо-Западном фронте. Военно-революционный комитет большевиков приказал не выступать. На следующий день Керенский приказал войскам, стоявшим за городом, выступить на усмирение, но те отказались выполнять приказ. Френсис хотел дать знать, что Америка и ее посол - на стороне находящегося под ударом бунтовщиков Временного правительства.  Вечером 6 ноября исполком Петроградского Совета принял решение захватить главные пункты города и арестовать министров Временного правительства. Терещенко отказался от идеи выезда на Запад. Утром следующего дня послы союзных держав узнали, что практически весь город, включая Государственный банк, вокзалы и почтамт, находится в руках большевиков. Войска петроградского гарнизона под руководством большевиков окружили Зимний дворец, где заседало Временное правительство.

Советнику американского посольства Уайтхаузу  русский офицер заявил, что Керенский нуждается в автомобиле (украшенном американским флагом) для выезда на фронт. Приведенный к Керенскому Уайтхауз указал на примерно тридцать автомобилей, стоящих перед Зимним дворцом — резиденцией Керенского. Но премьер русского правительства объяснил, что автомобили выведены из строя и гарнизон Петрограда уже не подчиняется ему. Покидая Петроград на автомобиле с американским флагом, он выразил американскому послу Френсису убеждение, что «вся эта афера (так он определил Октябрьскую революцию). будет ликвидирована в течение пяти дней». В десять вечера 7 ноября 1917 г. крейсер «Аврора» произвел сигнальный выстрел по Зимнему дворцу. В половине одиннадцатого вечера в номере гостиницы «Европейская» один из руководителей американского Красного креста записал в дневник: «Великий день для России и мира... Война: гражданская война и коммуна. Что за время! О наш Вседержитель... Помоги Америке и России, и всем свободным народам мира»^[52].

Дочь британского посла записала в дневнике: «Петроград, может быть, и можно на короткое время подчинить такому правлению, но то, что вся Россия будет управляться такими людьми, - в это поверить невозможно»^[53].

В два часа ночи 8 ноября верные большевикам войска взяли Зимний дворец. Министров Временного правительства препроводили в Петропавловскую крепость. Далеко не общеизвестно, что британское посольство помогло освободить защищавших дворец женщин. Впервые французский посол Нуланс приехал в британское посольство с целью обсудить возможности размещения в Петрограде союзных войск. Большевики образовали совместное с левыми эсерами правительство, которое возглавил В. И. Ленин и в котором народным комиссаром иностранных дел стал Л. Д. Троцкий. Двух лозунгов - мира и земли - оказалось достаточно для привлечения на свою сторону политически активных масс. Возможно, большевики победили именно потому, что в своем страстном желании создать новый мир они без колебаний обратились к старым и испытанным орудиям русской истории, к жесткому командованию и насилию.

По словам посла США в России Дэвида Френсиса 1916-1918 годах: «отчаяние и предательство узурпировали власть в тот самый момент, когда задача достижения победы над противником была уже решена... С победой в руках она (Россия) рухнула на землю, съеденная заживо, как Герод давних времен, червями... Ни к одной из наций судьба не была так неблагосклонна, как к России. Ее корабль пошел ко дну, уже видя перед собой порт. Она вынесла шторм, когда на чашу весов было брошено все. Все жертвы были принесены, все усилия предприняты. Отчаяние и измена предательски захватили командный мостик в тот самый момент, когда дело уже было сделано. Долгие отступления окончились. Мы должны измерять мощь Русской империи по битвам, в которых она выстояла, по несчастьям, которые она пережила, по неистощимым силам, которые она породила и по восстановлению сил, которое она оказалась в состоянии осуществить»^[54].

Немцы и Запад некоторое время ждали действий Керенского - ведь его правительство даже ждало и приветствовало кризис. Трагическая роль Керенского нигде не проявилась с такой силой, как в эти дни. Керенскому не удалось мобилизовать силы против большевистского Петрограда. Вплоть до 11 ноября лояльные Временному правительству части старались дойти до столицы, но были остановлены и деморализованы. Казачьи части были остановлены перед Петроградом теми петроградскими рабочими, которых Керенский вооружил в ходе борьбы с Корниловым. По мнению деятелей Временного правительства, звонивших в американское посольство (в частности Скобелева и Чайковского), с приходом большевиков Россия исчезла с лица земли как великая держава^[55].

Посол Д. Френсис не испытывал сомнений в том, что Ленин является германским агентом, получающим германские деньги. Бьюкенен не упрощал дело: для него Ленин был идейным борцом и ради достижения цели- мировой социальной революции - был готов использовать любые возможности, готов был брать английские, американские или французские деньги^[56].  Объявившийся в Стокгольме личный секретарь Керенского 21 ноября 1917 г. убеждал американского посла, что большевики продержатся у власти от силы четыре недели, он просил Америку «не проявлять нетерпения... не становиться на ту или иную сторону в текущем конфликте, а ожидать формирования более стабильного правительства».

Посол Временного правительства в Вашингтоне Борис Бахметьев представил госдепартаменту 27 ноября документ, якобы созданный «подпольным Временным правительством» в Петрограде: «Любое впечатление о том, что союзники оставляют русский народ в его нынешнем критическом положении, может вызвать у нации чувство, что Россия действиями союзников освобождается от ответственности». Френсис не только сохранил весь состав посольства, но призвал коллег к активизации деятельности. Зашедший утром 9 ноября в британское посольство Авксентьев ожидал антибольшевистских выступлений в столице и подхода войск из Пскова. Бьюкенен не разделял его уверенности, а его мнение в тот момент ценилось высоко на Даунинг-стрит. Министр иностранных дел Британии Бальфур прислал Бьюкенену телеграмму: «Я высоко ценю ваше намерение остаться на своем посту и хочу еще раз заверить вас в симпатии правительства его величества и в его полном доверии к вашим мнениям и суждениям»^[57].

Россия проснулась от многовекового сна феодализма, вступила в фазу внутреннего борения. Для Запада этот процесс брожения был опасен в двух отношениях: Россия могла высвободить дивизии немцев для Западного фронта и Россия могла привлечь к себе класс угнетенных и скептиков погрузившейся в войну западной цивилизации. Правительство Ленина обратилось к социалистическому движению, к рабочему классу Англии, Франции и Германии с призывом заключить мир без аннексий, без насильственных завоеваний, без контрибуций и с соблюдением принципа самоопределения.  В истории русского народа периодически прослеживается одна явственная и прискорбная черта - стремление в час рокового выбора предоставляться воле событий. Так было в 1606 г., так было в 1917 и 1991 гг. Министры Временного правительства принимали законы, не понимая главного, - нет уже государственной машины, способной осуществить эти законы.  8 ноября 1917 г. комиссар иностранных дел Троцкий прислал послам союзных держав ноту:  «Обращая ваше внимание на текст предложения нашего правительства о перемирии и демократическом мире без аннексий и контрибуций, основанного на правах народов распоряжаться собой, я прошу Вас, господин посол, рассматривать вышеупомянутый документ в качестве формального предложения о перемирии на всех фронтах и безотлагательном начале переговоров о мире, передаваемом одновременно всем воюющим нациям и их правительствам».

Когда Троцкий говорил, что его задачей является «выпустить революционные прокламации народам мира и закрыть лавку», он не преувеличивал. Ленин и Троцкий поставили перед собой двойную задачу создания революционного государства в России и расширения революционного движения в мире, пользуясь недипломатическими каналами. Телеграф донес до столиц обеих коалиций предложение второго Всероссийского съезда Советов «всем воюющим народам и их правительствам» начать переговоры о немедленном и всеобщем мире. Советское правительство официально и публично отказалось от секретно оговоренных предшествующими правительствами претензий России на чужие территории. Западные послы игнорировали обращение: советское правительство «основано посредством силы и не признано русским народом». Английские, французские и итальянские представители при русской ставке выразили протест по поводу одностороннего предложения о перемирии, нарушающего договоренность 1914 г. Лорд Роберт Сесиль заявил представителю агентства «Ассошиэйтед пресс», что «если эта акция будет одобрена и ратифицирована русской нацией, то поставит ее вне границ цивилизованной Европы». Запад исходил из иллюзии, что большинство русского народа еще жаждет сдержать слово и добиться победы.

Л. Д. Троцкий писал 30 октября 1917 г.: «По окончании этой войны я вижу Европу воссозданной не дипломатами, а пролетариатом, Федеративная республика Европа - Соединенные Штаты Европы - вот что должно быть создано. Экономическая эволюция требует отмены национальных границ. Если Европа останется разделенной на национальные группы, тогда империализм снова начнет свою работу. Только Федеративная республика Европы может дать миру мир»^[58].

Не подлежит сомнению, что большевики ожидали от перехода к новому политико-экономическому строю обещанных теорией благоприятных экономических последствий, рывка в экономическом развитии. Но они не были слепы и не обольщались надеждой на скоростную индустриализацию одними лишь русскими силами. Они уповали на революцию в гиганте европейской экономики — Германии. Социалистическая Германия поможет социалистической России. Как и всякая надуманная схема, эта прошла путь от экзальтированного ожидания до мрачного разочарования, а затем выбора пути строительства социализма в одной стране (осуществленного уже Сталиным). Но пока июльская программа 1917 г. рисовала будущем в радужных тонах.  Важно подчеркнуть следующее: Россия после ноября 1917 г. стала страной, где государственный аппарат осуществлял плотный контроль над связями страны с другими государствами: внешняя торговля осуществлялась лишь под государственным наблюдением. Число западных фирм, работавших в России, было резко сокращено. Большевики сместили все понятия в системе отношений России с Западом. Текущее состояние дел в Европе они видели временным, они ждали решающего выяснения отношений в ходе социального взрыва. Победу над Германией они не видели в качестве общей с Западом цели - следовательно, объем общего с Западом, резко уменьшился. Марксизм Ленина относился к международной дипломатии с нескрываемым презрением, как к делу временному, выполняющему пустые задачи накануне судного дня пролетарской революции. Россия пойдет вперед, ведомая передовой теоретической мыслью германской социал-демократии, - следует лишь продержаться до социального переворота в Германии. Но соратники могли обниматься в Циммервальде, однако займут ли германские социал-демократы позицию «поражения своей страны»? На этот счет большевики питали иллюзии.

Октябрьская революция, по мнению Дж. Кеннана, «оживила традиционное русское чувство идеологической исключительности, дала новую опору архаическим отношениям подозрения и враждебности к иностранным государствам и их представителям, дала новое основание для дипломатической методологии, основанной на наиболее глубоком чувстве взаимного антагонизма»^[59]. Тем, что происходило в России после Октября 1917 г., немцы были поражены не меньше, чем остальной мир. Наблюдатели докладывали в Берлин об организации в России новых административных образований. Немецкий наблюдатель Циле: «Россия более, чем Америка, является страной неограниченных возможностей»^[60].

Германское имперское руководство мало интересовалось социальным аспектом программы новых русских вождей - оно всячески стремилось использовать происшедшее для вывода России из войны. Советник германского посольства в Швеции Ризлер отмечает в письме канцлеру Гертлингу 12 ноября 1917 г., что Троцкий, некогда посаженный англичанами в тюрьму, «питает неукротимую ненависть к англичанам». На последовавшее из Петрограда «Обращение ко всем», содержавшее предложение заключить общий мир без аннексий и контрибуций, правительство Германии откликнулось первым. Такая поспешность объясняется тем, что в Берлине не очень верили в долгосрочность пребывания Ленина у власти. В конце ноября 1917 г. с представителями большевиков беседовал депутат германского рейхстага Эрцбергер. Посол в Стокгольме Люциус передал содержание его бесед в Берлин, препроводив текст замечанием, что большевики чрезвычайно  наивны в политике и слишком уверены в весьма сомнительном: что в Германии зреет непреодолимая тяга к миру, что между правящим классом и угнетаемыми в Германии зреет взрыв.  В Австрии делали вид, что разделяют триумф на Восточном фронте, но на самом деле в Вене уже думали только о выживании. Министр иностранных дел Австро-Венгрии Чернин писал канцлеру Гертлингу 10 ноября 1917 г.: «Революция в Петрограде, которая отдала власть в руки Ленина и его сторонников, пришла быстрее, чем мы ожидали... Если сторонники Ленина преуспеют в провозглашении обещанного перемирия, тогда мы одержим полную победу на русском секторе фронта, поскольку в случае победы русская армия, учитывая ее нынешнее состояние, ринется в глубину русских земель, чтобы быть на месте, когда начнется передел земельных владений. Перемирие уничтожит эту армию, и в обозримом будущем возродить ее на фронте не удастся... Поскольку программа максималистов (большевиков). включает в себя уступку праву на самоопределение нерусским народам России, вопрос о будущем Польши, Курляндии, Ливонии и Финляндии должен быть решен в ходе мирных переговоров. Нашей задачей будет сделать так, чтобы желание отделения от России было этими нациями выражено... Я не могу даже перечислить те возможности, как военные, так и политические, которые появятся у нас, а особенно у Германии, если мы сможем сейчас покончить с русскими. Порвав с державами Запада, Россия будет вынуждена в экономической области попасть в зависимость от центральных держав, которые получат возможность проникновения и реорганизации русской экономической жизни».

17 ноября 1917 г. граф  Чернин написал другу: «Мир нужен для нашего собственного спасения, и мы не можем добиться мира до тех пор, пока немцы нацелены на Париж, - но они не могут устремиться на Париж до тех пор, пока их руки не будут развязаны на Восточном фронте»^[61].

Кайзер в своем воображении шел еще дальше: «Мы должны найти в отношениях с Россией определенную форму союза». Его министр иностранных дел Кюльман не считал нужным спешить и забегать так далеко - Германия достаточно сильна, чтобы ждать.  Кюльман писал в своем дневнике: «Революционному правительству будет трудно пойти вопреки всем традициям и договоренностям, нарушать союзнические соглашения на виду у всего мира и перед глазами собственного народа, идя на подписание сепаратного мира. 4 ноября 1917 г. конференция высших лиц рейха выдвинула планы германизации Курляндии посредством заселения ее немцами и введения немецкого языка как официального»^[62]

29 ноября канцлер Гертлинг принял принцип права на самоопределение в качестве основы для мирных переговоров. Германское министерство иностранных дел начало разработку планов создания буферных государств между Германией и Россией. 3 декабря 1917 г. министр иностранных дел Кюльман объяснил германскую стратегию:  «Россия оказалась самым слабым звеном в цепи наших противников. Перед нами стояла задача постепенно ослабить ее и, когда это окажется возможным, изъять ее из цепи. Это было целью подрывной деятельности, которую мы вели за линией русского фронта,- прежде всего стимулирование сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. Теперь большевики пришли к власти... Возникшее напряжение в отношениях с Антантой обеспечит зависимость России от Германии. Отринутая своими союзниками, Россия будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем помочь России … Помощь на такой основе обеспечит сближение двух стран, Австро-Венгрия смотрела на это сближение с подозрением. … Мы достаточно сильны, чтобы спокойно ожидать; мы находимся в гораздо лучшем, чем Австро-Венгрия, положении для предложения России того, в чем она нуждается для реконструкции своего государства»^[63].

Кайзер выразил полное одобрение программы сближения с Россией, о чем генеральный штаб известил 4 декабря 1917 г. Кюльмана. Немцы в конце декабря 1917 г. убеждали большевиков, что Антанта преследует сугубо эгоистические цели и только Германия - хотя бы только в свете своего географического положения - способна помочь России восстановить экономику быстро и эффективно. Немцы видели ленинское ожидание революции в Германии, но твердо полагали, что в данном случае «желание является отцом мысли». В Стокгольме один из наиболее активных большевиков Радек сообщил немцам, что знает о данном в декабре 1917 г. Берлином обещании литовской делегации. Наиболее проницательные среди немцев считали, что в интересах Германии заключить честный мир - в противном случае «Россия будет вынуждена провести новую мобилизацию и в течение 30лет здесь разразится новая война».  Захватив власть, большевики 15 декабря заключили с австро-германским командованием перемирие. 3-го марта 1918 между Германией и советской Россией было подписан сепаратный Брестский мир. В результате этого мира Германия получила контроль над значительной территорией (Украина, Белоруссия, Прибалтика, Финляндия, Закавказье) со значительными ресурсами. В правительственных кругах Германии начинают вызревать планы создания могущественной империи, которая бы объединила страны Центральной, Северной,  и Юго-Восточной Европы. Немецкие войска перебрасывались на запад, чтобы, как казалось, одержать окончательную победу.  Немецкое командование, собрав силы, пыталось разбить англичан и французов к прибытию на фронт американских войск. С конца марта до начала июня немцы провели на мере три наступательные операции «Битва Кайзера» или операция «Мишель (Михаль)». У них были некоторые преимущества, но не хватало адекватной оценки противника. Применив новую тактику прорыва оборонительных линий с помощью штурмовых групп, вооруженных гранатами, легкими пулеметами, минометами, пожертвовав жизнью сотен тысяч своих солдат, они перешли реку Марну и приблизились к Парижу. Здесь на Марне вторично решалась судьба Западного фронта. Столицу Франции обстреливали из дальнобойных орудий «большая Берта», бомбили с помощью авиации. Людские резервы были исчерпаны. На фронт из Германии гнали даже подростков. Отчаявшиеся во всем солдаты неохотно повиновались приказам командиров. 18 июля союзники двинулись в наступление, отбросили немцев от Марны и уже не уступали инициативой. Окончательный удар немецким войскам союзники нанесли у Амьена 8 августа, где английские танки прорвали оборону немцев. За один день было разбито 16 немецких дивизий. Этот день назвали  "Черным днем немецкой армии ". Командующий немецкой армией генерал-фельдмаршал фон Гинденбург заявил императору Вильгельму II о целесообразности заключения мира, пока войска находятся на территории противника^[64].

Не дожидаясь шагов Германии, под натиском войск Антанты 29 сентября капитулировала Болгария. Через месяц пригласили мира Австро-Венгрия, которая уже начала разваливаться, и Турция. Австро-Венгерскую империю раздирали внутренние противоречия. Австро-Венгерский император, пытаясь спасти империю, объявил о преобразовании ее в федеративное государство. Но уже было поздно. Национально-освободительные движения переросли в демократические и национальные революции. О создании Чехословацкой республики объявили Чехия и Словакия. Объединенную независимые государство решили образовать сербы, хорваты и словенцы. В Галичине было провозглашена самостоятельная  Западно-Украинская Народная Республика. В начале ноября от Австрии отделилась Венгрия. Австро-Венгерская монархия распалась. 3 ноября командование австро-венгерской армии подписало перемирие с Антантой. Внутреннее положение Германии уже давно было шатким. Нарастали массовые протесты против политики правительства. В апреле 1917 г. на военных заводах Германии бастовали более 300 тыс. рабочих. В августе начались беспорядки среди матросов военного флота. После выхода России из войны боевой дух немецкой армии не усилился, а упал. Ехать на запад и погибать, продолжая фактически проигранную войну, никто не желал. В Германии назревала революция, оценив опасность ситуации немецкое верховное командование в ультимативной форме потребовало от императора прекратить войну и предотвратить усиление революции. Правительство Германии обратилось к американскому президенту с просьбой о заключение мира. Вильсон согласился начать переговоры при условии отвода немецких войск из занятых территорий и отречение кайзера. Пока в Берлине размышляли, в городе Киле 3 ноября восстали военные моряки. Они были возмущены попыткой командования бросить их в последний бой. Для защиты своих интересов моряки создали первую в Германии совет. В Берлине на борьбу поднялись рабочие. 6 ноября президент США сообщил, что маршал Фош уполномочен принять представителей немецкого командования. На следующий день немецкая делегация во главе с министром Ерцбергером под белым флагом пересекла линию фронта. Далее железной дорогой она прибыла на станцию Ретонд в Компьенском лесу, где  стоял штабной вагон маршала Фоша. Тем временем революционная волна не утихала, и 9 ноября Германия была провозглашена республикой. Канцлер Макс Баденский объявил об отречении кайзера, убежавшего в Голландию. Власть перешла к социал-демократу Эберту. Переговоры в Компьенском лесу велись от имени нового правительства. В ультимативной, унизительной для немецких делегатов форме союзники выставили ряд условий. В течение двух недель немцы должны были эвакуировать войска из Бельгии, Франции, Люксембурга, Эльзаса и Лотарингии. Они должны были отказаться от Брест-Литовского договора, передать все вооружение победителям, отпустить на родину пленных. Вместе союзное командование согласилось временно оставить немецкие войска в Украина и Прибалтике, чтобы предотвратить установление над ними контроля большевиков. Срок перемирия составлял 36 дней.

На рассвете 11 ноября 1918 между Германией и ее противниками было подписано Компьенское перемирие. В 11-м часу утра прозвучал сигнал"Прекратить огонь!" Прогремел первый залп артиллерийского салюта. Первая мировая война закончилась^[65].

Исходя из выше сказанного я считаю, что главным итогом Первой мировой войны является:

1. Развал трех Империй
2. Это была Первая мировая бойня
3. Первая мировая война во многом изменила мировое экономическое, социально-политическое и культурное положение