Сценарий постановки "Я еще не хочу умирать" (по мотивам произведения Людмила Никольская «Должна остаться живой»)
материал

Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ  2018г.

МУЗЫКА МЕТРОНОМ, (ИЗ МИНУТЫ МОЛЧАНИЯ)

СВЕТ ПУШКИ ВЫСВЕЧИВАЕТ УГОЛ СЦЕНЫ – ДЕВОЧКА (идет, кладет цветы к порьретам, затем поет)
Я знаю о войне, лишь понаслышке,
Но вновь и вновь в мои приходит сны
Безусый паренёк, совсем мальчишка,
Который не вернулся с той войны...
Сожмётся болью сердце -- от печали,
Хоть с той поры прошло семьдесят лет,
Но снится мне тревожными ночами
Мой молодой, мой вечно юный дед...
Припев:
Над миром вновь ликует светлый май,
В который раз мы празднуем победу...
Но то, что совершили наши деды,
Ты помни, никогда не забывай! – МУХАММАД (его луч освещает)
2. Кто? Кто ты?
Ты знаешь о войне -- лишь понаслышке,
Но матерям сегодня не до сна --
Ведь подрастают юные мальчишки,
А где-то, до сих пор идёт война...
И сколько их ещё, наверно будет --
Солдат, не возвратившихся с войны.
Пою для вас, к вам обращаюсь, люди
Мы научится мир, беречь должны!
Припев: вместе
Над миром вновь бушует вечный май,
В который раз мы празднуем победу...
Но то, что совершили наши деды,
Ты помни, никогда не забывай - (2 раза)
3. (РЕЧЕТАТИВ) ТАК КТО ТЫ?
Ты помни, путь к победе был не прост.
Кровавой была её цена.
Ты помни «Бухенвальд» и «Холокост»,
И смерть и страх, что сеяла война.

Ты помни поседевших матерей,
Солдат, не возвратившихся домой,
И похоронки забывать не смей -- 
Всё это надо помнить нам с тобой!
Проигрыш.
Какой ценой победа нам досталась
Ты помни никогда не забывай — (2 раза)

МУХАММАД: Я хранитель памяти человеческой, пришел рассказать тебе о войне!

САМИРА: Значит ты видел тех, кого уже нет на земле, и моего прадеда, он погиб….

МУХАММАД: Я храню то, что вечно, как солнце, как море, как деревья….

(Звук колокольчиков)

САМИРА: Что это? Слышишь!

МУХАММАД: Это мои колокола памяти.

САМИРА: Памяти? А разве такие бывают?                                                                  

МУХАММАД: Бывают! Они звонят для тех, у кого живое сердце, они открывают двери в память, а в памяти никто не умирает, память живет вечно!

САМИРА: Значит, я смогу увидеть своего деда?!

МУХАММАД: Хорошо, несколько страниц памяти ты увидишь….

На сцену выходят четверо ведущих 
1 - Мы не знаем, что у нас сегодня получится - история, пьеса, рассказ, мы даже незнаем кому это больше надо – нам или вам. Просто давайте сегодня поговорим, поговорим о самом важном. 
2 - Знаете, говорят, что когда бог хочет наказать человека, он отнимает у него память. Это страшно. Страшно, когда человек не может вспомнить свое прошлое. Но во сто крат страшнее, когда о своем прошлом забывает целый народ. В нашей истории было все и страшные поражения, и великие победы, и предательства, и подвиги. Судьба страны, как и судьба человека многолика и многогранна. 
3 - Как странно звучит - словно из глубины веков – Великая Отечественная война – 41 – 45 год, - середина прошлого века. 
Стоит ли об этом вспоминать? Стоит ли писать об этом пьесы? Разве мало нам войн в нашем двадцать первом веке? Террор, анти террор, защитники и агрессоры, оккупанты и освободители - все они борются за правое дело, но ведь ни одно правое дело не стоит слез ребенка, а тем более его жизни. 
4 - Что мы знаем от той войне? Июнь 41 го – фашистские самолеты бомбят столицу Украины город Киев. Победный май 45-го - усыпанные цветами поезда идут на восток. И везут домой героев, людей, победивших фашизм. 
2 - погибло двадцать миллионов человек! Вдумайтесь в эти цифры. Двадцать миллионов расстрелянных, удушенных в газовых камерах, погибших на суше, на море, в небе. Двадцать миллионов - какая огромная цифра! 
3 - А, сколько среди них было детей, обыкновенных мальчишек и девчонок, чье детство было перечеркнуто страшным словом ВОЙНА! 
1 - Эта пьесу мы посвящаем всем детям планеты, детям которые навсегда остались детьми. Детям войны.

Дети войны - и веет холодом,

Дети войны - и пахнет голодом,

Дети войны - и дыбом волосы:

На челках детских седые волосы

Земля омыта слезами детскими,

Детьми советскими и не советскими.

Какая разница, где был под немцами,

В Дахау, Лидице или Освенциме?

Их кровь алеет на плацах маками

Трава поникла, где дети плакали

Дети войны - боль отчаянна

И сколько надо им минут молчания.

У целого поколения, рожденного с 1928 по 1945 год, украли детство. И дело здесь не только в дате рождения. Их воспитала война

КУЛИСА ОТКРЫВАЕТСЯ,  Звучит музыка

Все выходят на сцену, каждый занимается своим делом. Начинают играть, кто-то в жмурки, кто-то с куклами на краю сцены, кто-то в мяч.

1. Это был такой замечательный день! Июньское солнце радовало нас своими теплыми лучами, воробьи заливались веселым чириканьем и казалось, что весь мир – это огромный яркий праздник!
2. Занятия уже закончились и только старшеклассники еще приходили в школу, готовясь к выпускному.
3. Мы же радовались каникулам.

Дети бегают, играют в жмурки.

Юрка: Ух! Уморили. Все. Я не играю!

Девочки: Ну Ген!, Ну ты чего!

Генка: Все! Не могу больше! Вон пусть Ромка с вами играет! (уходит)

Соня: Ну, давайте в прятки.

Элина: Да, давайте, Димка, ты водишь!

Димка: Что всегда я…

Девочка  МАЙЯ: Ну, а чем тогда займемся?

Все в раздумьях расходятся по сцене..

МАША: Идея! А, давайте устроим уличный театр.
ЭЛИНА: Да, какие из нас актеры! Димка вон даже стихотворение в школе рассказать не мог, а тут заявил:

Димка: Я буду играть красного командира! Буду скакать на коне, и кричать вперееед! В атаку!!!

ДЕТИ: Э, нет! Какой из тебя командир! Ты будешь белым дворянчиком с кружевными манжетиками. Тебе будет маменька с нянюшкой выводить гулять за ручку.

Генка: Пока тебе наши буденовцы все манжеты не поотрывают!

ОБА:  Вперед! За Советскую власть! Урааа!(мальчишки начинают бегать по сцене)

Димка: Ну и ладно! Вообще больше не буду с вами играть! А еще друзьями назывались…. (Димка отходит на край сцены)

ДЕВОЧКИ: Ну, ладно, Димка не обижайся! Мы пошутили!

Димка! Обиделся? Да перестань! Мы же друзья! А на друзей не обижаются.

ВЫХОДЯТ СТАРШИЕ

Айда в кино, нас Кира ведет

Можно фрагмент (только звуком) старый фильм «Тимур и его команда».

ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Соня: Ребята, кто хочет быть тимуровцем?

Все: Я, я, я…..

НАСТЯ: А можно я тоже буду тимуровцем?

ВСЕ: Да ты еще маленькая!

Настя: Я маленькая?! Я?! Да не сойти мне с этого места!

Спорили, ругались, дрались, горячо отстаивая каждый своё самое правильное мнение.

Мальчик: Да ладно вам, айда домой есть охота, у меня в животе урчат разозлённые кишки

ДЕВОЧКИ: Эх ты, какой ты тимуровец! Вот и иди!

ДЕВОЧКИ: Ну, чем заниматься будем?

ЭЛИНА: Город — это тебе не дачный посёлок, где каждая собака друг друга знает.

МАША; Да, в городе тимуровцем стать вовсе не просто.

(ОПЯТЬ ЧТО-ТО предлагают)

Пионервожатая Кира терпеливо слушала драчливых галдящих пионеров. Она хотела вставить хоть одно словечко в их пламенные речи, но это ей никак не удавалось. Тогда она топнула что есть силы и закричала:

КИРА:  Хватит! Не доросли! Понимаете, не до-ро-сли! Тимуру сколько лет? Тринадцать. А вам? Девять. А вы вообще еще в детский сад ходите! Что вы можете соображать в девять лет? Зубрить уроки, уплетать кашу — вот что можете вы в свои девять лет. Понятно? По домам марш!

СОНЯ: Да мы большие, мы почти взрослые,

МАША: Только маленького роста.

ЭЛИНА: Почему ты мешаешь нам делать важные дела?

ФРИДЬКА: Дура,

Кира: А с тобой Железняков, поговорим на совете отряда!

МАЙЯ: Ты чего? Так нельзя!

ФРИДЬКА: А что? Кто тиморовцы – за мной!

(УХОДЯТ)

Маня: Все, опять Фридьку будут разбирать, Железняков, выразив общее мнение мальчишек. Девочки оскорблённо вытянули лица и жалостливо поглядели на покрасневшую Киру.

МАЙЯ: Красивая эта девочка Женя!

МАНЯ: Ага, красивая и смелая! Давай, Майка, во всём быть похожими только на неё.

МАЙКА: Давай! И звать меня будет Женей! А ты будешь Ольгой!

Маня: Нет, я тоже хочу быть Женей!

МАЙКА: Разве можно носить двум неразлучным подругам одно имя? Сами запутаемся!

МАНЯ: Ненавижу своё старомодное имя, у нас в классе есть Иветта, Ионна, Эльвира, Идея, а я — Маня. Манька-Встанька, благо рифма простая. Не могли родители меня назвать Венерой? Как богиню. Или как тебя? У нас все бабки во дворе Мани.

МАЙЯ: Ну, что ты, есть Дуня-щука.  А давай мы по очереди будем Женей!

 МАНЯ: Хорошо! А Тимур вот тоже мне нравится!

МАЙЯ: Конечно, Тимур — умный, смелый и красивый! Он хорошо учится, не обижает девочек и маленьких, здорово ездит на мотоцикле, стреляет из винтовки. Главное, не боится хулиганов. Ни одного недостатка. В нашем классе таких нет!

МАНЯ: У нас мальчишки некрасивые, драчливые, никогда не дружили с девочками. И ни у кого нет не только мотоцикла, даже велосипеда! Нет, Тимур для наших мальчишек недосягаем!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ

Это был  замечательный день! 22 июня 1941 года…

Звучит объявление о войне. «Внимание!

Говорит Москва!

Говорит Москва!

Заявление советского правительства.

Граждане и гражданки Советского  Союза, сегодня 22 июня в 4 часа утра без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке города….»

1. Война!

2. Война! Не может быть!

3. Что же теперь будет?

4. Это не может быть правдой! Не в нашей стране!

5. А у моей сестры Люси сегодня выпускной. Она говорила, что закончит школу и пойдет учиться в театральный институт. Но разве на войне есть институты?

2. Но ведь война не будет долгой! Вот увидите! Не пройдет и пары недель и наши победят!

(Все наперебой: Обязательно победят! Я в этом уверен! По-другому и быть не может! Катя, срочно надо эвакуироваться, Я тебя не отпущу!)

На сцену выходит мальчик, в большой не по размеру тельняшке, в шапке или пилотке.

Алена: Виииить, а Виииить, а ты домашнюю работу по немецкому сделал?

Витя: Не буду я ее делать! Мы всем классом договорились на следующий урок немке в сумку крысу подкинуть! Будет знать!

Алена: Я вообще не понимаю, зачем учиться, когда война… У меня вот отец на фронте, мать на заводе, брат Толька в пионерском отряде газету против фашистов выпускает… А нам учиться…

Витя: А я все равно скоро на фронт сбегу, мы вместе с ребятами сбежим. Будем воевать. Ради мира. И ради вас.

Алена:  Вить… А как же мы тут без тебя? А кто будет мой портфель носить и от хулиганов меня защищать… А горку… Горку кто в  этом году сделает, если тебя не будет…

Витя: Глупости ты говоришь! Какие горки!(пауза) а ты дождешься меня?

Алена:  Обязательно! Я буду ждать тебя, Витя! Слышишь! Буду ждать!... 

8 сентября 1941 года немцы замкнули кольцо окружения вокруг Ленинграда. Началась Блокада. Осень 1941-го для Ленинграда стала только началом испытаний. В осаждённом Ленинграде оказалось более 2,5 млн жителей, в том числе 400 тыс. детей.

Радио Ленинграда Левитан сводка

На сцену быстро входит Мама. В одной руке у нее маленькая рубашка. Садиться на ступеньку лестницы, на которой лежит детский чемоданчик.

Мама: (громко) Майя!! Ты не видела рубашку Шурика? Белую..мы с папой на Первомайские праздники покупали..(копается в чемодане)

(выходит МАЙЯ)

МАЙЯ:  (берет рубашку с колен матери) Мама, вот Шуркина рубашка. Ну что же ты?

Мама: Действительно (утыкается лицом в рубашку)..

МАЙЯ:  Мама, не плачь. Он ведь не один едет - весь садик в Волхов эвакуируют! Вот скоро война кончиться и мы с тобой поедем и заберем Шурку!

Мама: Доченька! Как же ты не понимаешь - фашисты уже у Ладожского озера, они уже  бомбят Ленинград! Война, дочка, скоро не закончиться - наши войска пока отступают.

МАЙЯ: Ну вот! А в эвакуации безопасно! Шурик и так плачет постоянно - боится взрывов снарядов. Мама, ты подумай!

Мама: (решительно бросает рубашку в чемодан, закрывает его) Я уже подумала, Таня! Мы останемся в Ленинграде все  вместе - ты, я и Шурка. Кончится же однажды война, вернется папа..

 МАЙЯ:  И будем мы опять жить одной дружной семьей!

(Майя уходит за кулисы с чемоданом. Мама выходит на авансцену)

Фонограмма№3: Д.Шостакович «Симфония №7»

Мама:

На следующий день, рано утром, я поехала в порт одна, что бы предупредить воспитателей, что Шура не едет в эвакуацию. На пристани собралось много народа-мамы, бабушки: слезы, последние наставления..

В этой толпе я с трудом отыскала Валентину Сергеевну. «Многие родители детей не привели, не захотели расставаться!» - на прощание сказала мне воспитательница. .. И все на пристани долго махали вслед уплывающей барже, вслед уплывающим белым панамкам детей. ВЗРЫВ

3 декабря 1941 года, сто шестьдесят пятый день войны, нормы продовольствия стали минимальными, большинство предприятий встало, практически перестал работать водопровод, транспорт… голод, холод и артобстрелы…

МАМА: Вставай! Да поднимайся же, наконец. (ТРЯСЕТ МАЙЮ)

Майя с трудом разлепила один глаз

МАМА: (ВСТРЕВОЖЕННО)  Не шевелишься, не откликаешься. Что с тобой? Разве можно так меня пугать? Поднимайся! В очередь за хлебом надо идти. Софья Константиновна за тобой придёт. Она и тебе очередь обещала занять. Господи, не шевелится. Лежит, словно чурка!

МАЙЯ: (угрюмо) Я пила молоко…

МАМА:  Майя, ты видела сон. А тут реальность.

МАЙЯ:  Не веришь? В кружке помещается целое море. Что качаешь головой? А запах, а вкус во рту? Смотри, какие губы у меня сладкие. И живот раздулся, как барабан. Отчего же такой живот? Если я не пила парное молоко, отчего он такой? (горько) -  Зачем разбудила? Я спала себе, есть у тебя не просила, тебе не мешала… (засыпает)

МАМА:  Опять спит. Что с ней делать! Может, заболела? Майя, доченька!

МАЙЯ:  Зачем меня будишь? Будишь и будишь. Я смотрю сны. Тебе, что ли, жалко молока? Невсамделишнего. И рыба теперь помешала… Ты и не знаешь, что солнце может в каравай хлеба превратиться. Такой здоровый, что его хватит на весь Ленинград. А щука сама захотела залезть в ведро. Не веришь?

МАМА:   Не болтай глупости. В очередь надо собираться. Нельзя много в постели лежать. Голодные люди во сне слабеют, мне пора уходить, а я перчатку никак не довяжу… Ты не просыпаешься, паршивая духовка не растапливается. Хоть плачь!

Майя будто ждала именно этих слов,  села на заваленной одеялами постели и заплакала. раскачивается  взад-вперёд тощим телом и монотонно бубнила:

МАЙЯ: Не дала попить молока, не дала поесть хлеба, не дала поймать щуку. Тебе, что ли, жалко было?

(Мама сняла с одеял зимнее пальто, набросила на окоченевшие Майины плечи. И гладила шершавыми пальцами взлохмаченную дочкину голову).

МОЖНО ГОЛОС: Сквозь слёзы Майя глядела на неё. Как изменилась мама! Кожи на лице стало больше. От носа к ушам разбежались глубокие борозды-морщины. Одежда на ней болталась. И ноги мамины стали макаронами. А ступни, наоборот, удлинились. Только грустные глаза стали больше и красивее. Вот она задумчиво проводит по лицу ладонью. Так она отгоняет неуютные мысли и разглаживает морщинки. Невидимые до войны. Война идёт шестой месяц. Целую вечность. Всё резко разграничилось. До войны. В войну. Словно две жизни. Та промчалась, а эта длится целую вечность. Хочется плакать или замереть на месте и ждать, когда она кончится. Ведь должна же война кончиться?

МАМА: Успокоилась? Собирайся поживей. Не терзай мне Душу.

МАЙЯ: Я в самом деле пила молоко, И каравай висел вместо солнца. Запах густой, тёплый. Всё вокруг стало жёлтым, нет, скорей, коричневым… Не веришь? И кот Валет с Узнаем разговаривали. Оказывается, он жив, а тётя Катя писала, что давно околел.
МАМА: (мрачно) Что-то с Катенькой. Там уже давно фашисты. Может, и живой нет… Писал Дмитрий, что там на дорогах делается… Дороги забиты беженцами. С детьми, в одних платьях, узлы и чемоданы в канавах валяются. А немцы бомбят, обстреливают!

МАЙЯ:  Как нас? Мамочка, парное молоко, оказывается, такое вкусное. Как я его не любила? Я пью, а оно не убавляется. Разве такое бывает?

МАМА: Во сне всё бывает. Вставай, одевайся, замёрзла вся.

МАЙЯ:  Рыба, мамочка, сама из речки высовывалась. Одна здоровая щука сама захотела залезть в ведро… Я подумала, не Емелина ли это щука. А лещ, тоже здоровый, таращил на меня глаза!

( осторожно постучали, входит соседка Софья Константиновна)

С.К. : Можно к вам, Наталья Васильевна?

МАМА; Войдите, пожалуйста, Софья Константиновна, ( не пошла навстречу соседке, только зябко повела плечами)

С.К. : Извините, я прикрою дверь.

Мамины глаза прикованы к платью, аккуратно разложенному на диване. Это её лучшее платье. С вечера оно приготовлено для барахолки.

С.К.: Отвлекитесь, милая. Я буквально на минутку. Я там, у булошной очередь вам заняла, всех предупредила, что придёт девочка в красненьком пальтишке. Хорошенькая такая.

МАЙЯ: Моё пальто красивого болотного цвета. А лицо вовсе не хорошенькое. Нос у меня как непропечённая картошка

С.К.:  Правда? Ну, не важно, Майечка. Ты будешь стоять за женщиной в чёрном пальто. Оно буквально ей до пят. Знаете, чересчур длинное пальто. И с опущенными ушами.

МАЙЯ:  У неё уши опущенные? (удивилась Майя и поглядела на маму. Мама не улыбнулась)

С.К.:   Ты не поняла меня. Буквально опущены уши у мужской шапки, которая на женщине. Какая непонятливая девочка. А может быть, эта дама — мужчина? Люди стали странным образом на себя непохожи. Все почему-то на одно лицо. Многие ходят немытыми. Да, о чём это я? Булочная закрыта, на улице темнотища. Вероятно, в ней хлеб отсутствует. Ты, Майечка, её или его разглядишь запросто. У тебя буквально кошачьи глазки.

МАЙЯ: Кого разглядишь? Хлеб?

С.К.:  Непонятливая девочка. Конечно, даму. А может быть, она всё-таки мужчина? Но сзади тебя определённо стоит дама. На её ногах фетровые ботики. Но дама почему-то в саже, ботики тоже. Может, у неё «буржуйка» коптит. Или зеркало разбомбили. Ведь не работает же она этим… как его… (задумалась)

МАЙЯ:  Печником, (развеселилась Майя.)

МАМА: Трубочистом, — рассеянно подсказала мама.

С.К.:  Правильно, милая. Как есть трубочистка. А с виду такая интеллигентная дама. Не следить за чистотой — это потеря бдительности. Сколько предостерегают по радио, что надо быть начеку от происков врагов. Буквально уши все прожужжали…Я немного отвлеклась.

МАЙЯ: А может она фугасные бомбы на крыше во время налета гасит? Вот и измазалась!

МАМА: Майя,  иди уже! Ты всё поняла?

Софья Константиновна: Будь осторожна, деточка, когда с хлебом назад пойдешь. Сегодня какой-то мальчишка прямо на моих глазах вырвал у девчонки хлеб - несла, растяпа, в руках, неспрятанным, незавернутым.

МАМА:  Как вырвал?

Софья Константиновна: А вот так! Тут же запихал его весь в рот. С таких лет никакой моральной выдержки. Он меня буквально чуть не уронил в снег.

МАМА: И никто не задержал?

 Софья Константиновна: А кто? Я должна задержать?! Мне больше всех надо? Вы меня удивляете, милочка!

МАМА: (тревожно) Никто не догнал! Что же это с людьми делается?

Софья Константиновна:  Может быть, его за углом дружки ждут? А у меня в сумочке лежит паёк. А мальчишка грязный до невозможности, замаранный до последней степени. Беспризорник, наверное!

МАЙЯ: А девочка что?

МАМА: Скоро уйдёшь?

МАЙЯ:  Уже ушла.

С.К.:  Да, очередь прозевает, хлеба может не хватить, Непонятливая девочка.

МАЙЯ: А девочка что?

МАМА:  Майя!

Софья Константиновна: Она стоит и глазами хлопает. Как пень стоит Я бы плакала, догоняла бы маленького негодяя.. Люди поохали и разошлись. Буквально, как растаяли в тумане. По своим норам. Помнится, когда война началась, кто на фронт заявление сел писать, а кто в магазины сообразил бежать… Вечером в магазинах одна соль и спички остались. В эвакуацию рванули самые сообразительные. Они там с голоду не умирают на одной иждивенческой карточке.

МАМА: Бедная девочка! Она же теперь умрет.

Софья Константиновна: Умрет, конечно. Голод кругом. Вы знаете, что в городе собак и кошек переели… Нехристи к людям подбираются…

МАМА: Как — переели? Как — подбираются?

С. К.: Наталья Васильевна, не будьте наивной! Вот и мой Петенька играет в благородство, кому оно сейчас нужно!

МАМА: Почему я играю? Негодяи водились во все времена. Вспомните, как тревожно отозвалась на войну страна, поднялся весь народ, вы же этого не будете отрицать. Что это, игра в благородство? Побойтесь бога, Софья Константиновна. Конечно, много спорного, кто это станет отрицать, но вспомните, как шли мужчины, да и женщины тоже… записываться добровольцами? И у вас двое сыновей ушли, и мой муж… Но вы в чём-то правы, не все шли на фронт, бывало и другое… Нет, не под силу мне настраиваться на иной лад, — горько сказала Майина мама. — В горькую годину Родину должен защищать каждый, как может.

(МАЙЯ уходит. Соседка замечает платье, висящее на спинке кровати. Подходит, берет в руки)

Софья Константиновна:  Что я вижу? Это же ваше любимое платье!!

МАМА:  Завтра хочу сходить на базар, попробую поменять на что-нибудь съедобное.

Софья Константиновна: Фи!!!! Вам, Наталья Васильевна, не жаль менять такую красоту на кусок вульгарной конины. Или малосъедобной, полусгнившей свеклы?

Мама: Мне, Софья Константиновна, детей кормить надо. Вот кончится война, вернется Коля с фронта, тогда и будем наряжаться. (забирает платье у соседки, вешает себе на плечо)

Софья Константиновна: Надо бодриться, не веселить печалью наших врагов. Лично я не могу решиться что-либо променять. Дивные вещи отдавать за невесть что!  Ладно, заболталась я с вами, пойду. Холодно у вас, у меня, к счастью, на одном окне стёкла целы. (УХОДИТ, возврашаясь)

Софья Константиновна:  Какое счастье, что никто из местных злоумышленников не догадывается, что у нас никудышный замок, —Ведь у меня в комнате стоит такой дорогой инструмент

МУЗЫКА

МАЙЯ: (находит  хлебные  карточки) Хлебные карточки!!! Рабочие!  Еще целые.  350 граммов хлеба в день!!! Ой…Может быть, она у неё выпала? Вдруг это её потайной карман развалился? Нет, карман на месте. И кошелёк с карточками целёхонек. Но карточка же лежит! А разве она может лежать на снегу в блокадном городе.  Кто-то потерял, бедолага!

(появляется Фридька Железняков)

ФРИДЬКА: Майка, чего стоишь? Дура, в сосульку превратишься! Сейчас фашист прилетит и бомбу тебе прямо на макушку ка-а-а-к сбросит!

(МАЙЯ  в глубокой задумчивости. Фридька подозрительно её обошёл несколько раз и, остановившись прямо перед ней, уставился жёлтыми глазами ей в лицо)

ФРИДЬКА:  Что стоишь? Вдобавок онемела!

(Майе страстно не хотелось ни видеть его, ни отвечать ему)

ФРИДЬКА:  Что стоишь, тебе говорят?        

МАЙЯ: Хочу и стою. Тебе какое дело? Улица, может, твоя?

ФРИДЬКА:  На таком ветру. Может, офонарела? Или просто дура?

МАЙЯ: Сам дурак. Хочу и стою. Может, у меня тут дела.

ФРИДЬКА:  (секунду подумал) Дела? Ненормальная. Может, по шее дать, чтоб в башке прояснилось? Иди отсюда, а то, как дам!

МАЙЯ: (тараторя)  Не твой дом! Вот. Человек может стоять, где захочет. Вот. Думаешь, я забыла, как ты мне ножку в буфете подставил, и я вся в киселе вымазалась? И чуть не упала. А когда косичку между дверей зажал. Думаешь, я всё забыла? Иди, куда шёл, и не мешай мне тут стоять. У меня, видишь, сумка свалилась. Вот чищу… (ПАУЗА)

МАЙЯ: А, мама твоя получает рабочую карточку. Нет, я хотела спросить, выкупали уже хлеб? Нет, я хотела…Я просто так спросила.

ФРИДЬКА:   Ха, стоит просто так, про хлеб спрашивает просто так. А знаешь, по законам военного времени нельзя ни про что выспрашивать. Я-то знаю, что ты не шпионка. А другие? Как они посмотрят, что их нагло выспрашивают?

МАЙЯ:  (миролюбиво) Я не нагло. И не про военные тайны, я про хлеб. Ходили хлеб выкупать сегодня?

ФРИДЬКА:   Сегодняшний хлеб я ещё вчера съел. Мамка — на казарменном. Тебе какое дело?

МАЙЯ: А отец рабочую получает? Ой!

ФРИДЬКА:   Вовсе идиотка!

МАЙЯ: Ой, прости,  я совсем забыла… Что же ты будешь есть, если съел завтрашний хлеб? Сухари у вас есть?

ФРИДЬКА:    Ничего нет. По коммерческой цене продавали на Балтийском вокзале, а у нас мать болела. И кто про блокаду тогда знал? Я на фронт бы убежал, но бабушка слабая стала совсем. А мне за отца надо мстить. И паёк фронтовой — дело не последнее. Как её оставить, она от слёз по отцу совсем ослепла?… А тут я сбегу. Ты, Майка, веришь в судьбу?

МАЙЯ: Чего?

ФРИДЬКА:    Ничего. Сиди себе в окопе, стреляй фашистов. Разве из фашистского окопа видно, что стреляет человек маленького роста? Лишь бы хорошо научиться стрелять. Знаешь, сколько бы я фрицев мог прикончить?! А ты чего спросила?

МАЙЯ: У вас и хряпы нет? И дуранды?

ФРИДЬКА:    Ничего нет. Чего, дура, пристала? Главное, у меня нет пистолета.

МАЙЯ:  Может, попросить или поискать?

ФРИДЬКА:   Кто даст! Оружия и бойцам на фронте не хватает.

МАЙЯ: Ну? А как же тогда воевать? Поедешь с нами на Среднюю Рогатку за кочерыжками?

ФРИДЬКА:    Хватилась! Их растащили давно. А вообще, поехал бы. Что я повторяю, как попугай. На чём, на метле поедем?

МАЙЯ: Ой, опять забыла. Вот знаю, что трамваи не ходит, а говорю. Будто и войны нет. Правда, глупо?

ФРИДЬКА:   Только заметила, что глупая?

МАЙЯ: Ты куда идёшь?

ФРИДЬКА:    Какое твоё дело, стоит фонарным столбом, пристаёт к человеку. Нужна ты мне! Сама, куда идёшь?

МАЙЯ: Не нужна, а спрашиваешь. В булочную, (неожиданно),  а ты подвал под нашим домом знаешь?

ФРИДЬКА:     Я все подвалы в нашем доме знаю, Чего спрашиваешь?

МАЙЯ:  В подвале лежит себе банка. Почти целая, с монпансье. Я своими глазами видела, как Алька-Барбос из пятой квартиры уронил её туда. Начал он её открывать, чтобы достать штучку. А она как вырвется из рук — и прямо по ступенькам в подвал загремела. Подвал открытым стоял, для проветривания. Алька-Барбос запыхтел, хотел лезть в подвал, но там темно, и он струсил. Его мать тоже не полезла, дала ему по шее, и дело с концом. Он так орал от злости, так орал!

ФРИДЬКА:     Её давно крысы съели.

МАЙЯ: Она железная. Крысы разве железо прокусывают? (радостно заторопилась)

Там булка с колбасой лежит. Я сама её бросила. Вот были глупыми, колбасы с булкой не хотели. Пойдём? Манька боится идти со мной. И я боюсь…

ФРИДЬКА:    Насчёт банки подумать надо, если не врёшь. А кусок твой давно тю-тю… Крысы тоже не дураки. Фонарик мама сменяла, а спичек бабушка не даст.

МАЙЯ: Я возьму спичек. Немного отсыплю от коробка, когда найдём, поделим пополам.

ФРИДЬКА:    Надо подумать. Дело стоящее. Что молчишь, дура?

МАЙЯ:  Опять? Знала бы, не говорила. А монпансье какое вкусное! Можно одну конфетку сосать целый день. Пойдём через два дня. Раньше не могу. Я буду ждать тебя под первой аркой ровно в два. Придёшь?

ФРИДЬКА:    (солидно) Дура ты, Майка, надо же такое придумать - монпасье в подвале! Ты бы еще сказала, что булка с маслом там с осени лежит! Дура. (уходит)

МАЙЯ: (кричит) Ну, не хочешь, не верь! Сам дурак! ( показывает ему язык) Что это я?! (себя передразнивает) Поедем за кочерыжками, которых давно нет… Пойдём в подвал за конфетами и за булкой… Тьфу! И вовсе он не нахальный хулиган. Мальчишки всегда кажутся хуже, чем они есть. Скорее, сама дурочку валяю. Карточку нашла, как уж выкручиваюсь… (уходит, размахивая сумкой)

МУЗЫКА. СЦЕНА

Сцена 6 «Котька и Колька»

Появляются Коля и Котька. У Коли в руках санки.

ЮРКА:    Эй, мелюзга! Куда это вы с санками собрались?

Котька: Кататься!

ЮРКА:  (подскакивает к ним, хватает за шивороты) Эй, ври, да не заливай! Кто сейчас с горки катается?

Колька: (вырывается) Что пристал?! Дела у нас!

ЮРКА:        Ага, дела.. (жалобно) А вы не за едой случайно едете? Ну, там, склад, какой разбомбило или магазин?

Колька: Ты, кроме еды, о чем-нибудь думать можешь?

ЮРКА:    А вы можете?!

Котька: (присаживается на ступеньки) Можем! Расскажи ему, Колька, все равно не отвяжется. А мы опоздаем!

Колька: Ну, слушай, прилипала! Мамка наша на Васильевском острове работает, это километров за пять отсюда. А трамваи уже с лета не ходят.

ЮРКА:    Ну. И что?

Котька: И то! Она по два часа на дорогу тратит! Домой приходит совсем уставшая. Мы ей с Колькой тазик с горячей водой ставим, что бы опухоль с ног прошла. А она все равно час сидит, как неживая.

Коля: И вот мы с Котькой придумали - какой день уже ходим ее встречать с санками - пусть хоть обратно будет не идти, а ехать!

ЮРКА:    Ничего себе! А что мать?

Котька: (усмехнулся) Первый раз, когда нас увидела на Васильевском, чуть по шее не дала. Да сил не было. А Колька так строго ей: «Садись! Будем тебя возить. Мужики мы или нет?»

Колька: (засмущался) А кто о ней позаботиться, если не мы? Папка на войне погиб еще в июне.

ЮРКА:    Ну, вы молодцы, мелюзга..

Котька: (толкает брата в бок) Помнишь, она обмануть нас хотела: Говорит утром: «Не встречайте сегодня, у  меня сверхурочная работа!» Но нас не проведешь!

Коля: Не, ну все-таки обманула нас. Два раза. Другим путем пошла с работы, через мост Строителей.

ЮРКА:    А вы что?

Коля: Мы разделились - я дежурил на Строителя, а Котька - на улице Тучкова. Потом вместе домой поехали.

Котька: Она даже испугалась, когда меня одного с санками увидела - думала что Колька в бомбежке погиб.

Коля: Ладно, пора,  Бывай, Юрка!

ЮРКА:    Пока, мелюз.. мужики!

(жмет им руки. расходятся)

14 декабря 1941 года, сто семьдесят восьмой день войны морозы под 30, голод, холод и артобстрелы…

Фонограмма №10: Ленинградское радио «Отбой воздушной тревоги»

(СЕСТРА ЛЕЖИТ, УКРЫВШИСЬ С ГОЛОВОЙ)

МАЙЯ: (сестре) Слушай, Маруся, а почему снятся говорящие кот и собака?

МАРУСЯ МОЛЧИТ

МАЙЯ: (продолжает) И целая река парного молока, рыбины скакали в речке, как кузнечики. Довоенный каравай вскарабкался на небо и захотел стать солнцем. Я и не знала, что хлеб может так пахнуть. Не этот, а довоенный.

МАРУСЯ: Майя, перестань! Вот пристала с едой, как липучка.

МАЙЯ: Во-первых, не кричи на меня, а во-вторых….

Фонограмма: метроном (продолжается)

МАЙЯ выводит на сцену МАРУСЮ, усаживает рисовать за стол

МАЙЯ:  Вот сиди у «буржуйки» и рисуй.

МАРУСЯ: (рисует) А почему печку назвали буржуйка? Потому что ее буржуи придумали?

МАЙЯ: Потому что жрет дров много, а толку от нее мало. Как и от буржуев-врагов мирового пролетариата!

МАРУСЯ: Майя! А ты чего больше боишься - Гитлера  или крыс? Я-крыс. Их теперь стало так много..

МАЙЯ: Я больше всего боюсь карточки хлебные потерять. Тогда нам всем, Шурка, будет полный капут. Месяц без еды мы точно не продержимся!

МАРУСЯ: Не продержимся. Я вот все время есть хочу. Витька с третьего этажа сказал, что его мама  может варить студень из столярного клея. Жаль, что у нас клея нет!

МАЙЯ (ставит кружку на стол) Ты, Шурик, кипяточку попей, все меньше о еде думать будешь!

МАРУСЯ: (пьет из кружки) Помнишь, я раньше молоко не любил с пенкой? Эх, сейчас бы целую кастрюлю выпил бы!!!

(Входит мама в валенках, встряхивает платок от «снега», подходит к столу, кладет на него сверток)

МАРУСЯ: Мама пришла!!

Мама: (устало садится на стул) Как вы тут?

(МАРУСЯ подходит к ней с рисунком)

МАРУСЯ: Смотри, что я нарисовала!

Мама: (крутит рисунок) Ничего не пойму, сынок. Что это за черные каракули, а посередине белый кругляш в крапинку?

МАРУСЯ: (объясняет на рисунке) Черное - это война. А белое-это булка!.. Я просто больше ни о чем другом думать  не могу. А у тебя ничего нет поесть? Случайно-прислучайно?

Мама: Случайно - прислучайно есть!  Вот! (разворачивает сверток - в нем две маленькие картофелины)

Мама: (гладит дочь по голове) Ешьте детки - это вам подарок от зайчика.

(Маруся жадно накидывается на еду)

МАЙЯ:  Какой зайчик, мама? Я уже не маленькая. Опять свой паек с фабрики нам принесла?

Мама: Я ела, ела. Это вам.

МАЙЯ: (делит свою картофелину пополам) Тогда пополам, иначе есть не буду! И не спорь со мной! (едят молча картошку)

СВЕТ ГАСНЕТ, звук метронома усиливается

Зима 1941 года  выдалась значительно холоднее, чем в прошлые годы. Нормы выдачи хлеба вновь уменьшили. Холод, страх, голод

Фонограмма №5: метроном

МАЙЯ:          Эй, Манька! Открой! Открывай тебе говорят! Женька безмозглая,

Сразу сердитый низкий голос спросил из-за двери:

ГОЛОС МАМЫ (ПОДРУГИ):  Кто? Чего надо?

МАЙЯ:  Это я.

МАТЬ: Кто там якает? Чего носит нелегкая по чужим квартирам?

(Майя хочет войти).

МАТЬ: (оттолкнула её от двери) В чужую квартиру самой лезть не обязательно. Стой, где стоишь. Поняла? Тебя не звали, угощения не готовили. Кто это сейчас бегает по подругам?

МАТЬ:  Подруга явилась. Чего шляются? (ругаясь), ещё сопрут чего. Является, гремит, барыня, ждать не желает, сопля несчастная!

(уходит, что-то говорит Мане)

(Вышла Маня. Увидев её, Майя ахнула. Всегда немного припухшие Манины веки раздулись, багровыми наплывами нависли над глазами. Толстый нос сделался красной картошкой, а губы, наоборот, посинели)

МАЙЯ: Какая ты?

МАНЯ:  Какая-какая… будешь такая (шепотом) Побили. И Зою кулаком стукнула. А Зоя болеет. И бабушку толкнула… С папашой Будкиным разругалась, а нас бьёт.

МАЙЯ:  За что она побила тебя?

МАНЯ: (Манины глаза-щёлки налились слезами) А ни за что. Ихний кот, (подбородком указала на соседнюю дверь) — залез… сожрал, ну, наш студень… Целую последнюю тарелку сожрал, паразит. Он между дверей на полке стоял. А она…

МАЙЯ: Кто стоял на полке? Кот?

МАНЯ: Какой кот? Студень! Он стоял на полке, она сказала, что это мы с бабушкой и Зоей его съели. А на чужого кота сваливаем.

МАЙЯ: А ты откуда знаешь, что кот съел? Может сам Будкин?

МАНЯ: В тарелке клок шерсти остался. Студень был из столярного клея, вкуснющий! Кот голодный, шерсть у него клочьями лезет. И приклеивается… А как он воет с голода! Ему же не объяснишь, что блокада. Карточки же на котов не дают. А он тоже хочет есть… Вот.

МАЙЯ: Ты бы показала маме этот клок.

МАНЯ: Будкин сказал, что я под дверью шерсть кошачью подобрала. Сунула… сама в тарелку, чтобы выкрутиться. Ты-то мне веришь, что я не ела?

МАЙЯ: Верю.

МАНЯ: А они… они — нет. Студень вкусный, живот поболел и…

МАЙЯ: Студень вкусный. Почему его раньше не варили? Боялись, кишки склеятся?

МАНЯ:  Живот поболел и перестал. Осталась последняя тарелка. А она поверила Будкину и побила… Будкин топором стучал в ихнюю дверь…

МАЙЯ: (шепотом) Топором? Разве это можно?

МАНЯ:   Видишь, у Касаткиной дверь раскурочена? Она не открывала. А Будкин через дверь орал, что поймает ейного кота, когда он совсем облезет, чтобы даром шкуру не сдирать…

МАЙЯ: Не сдирать… (За дверью заругались, что-то грохнуло)… Дальше!

МАНЯ: И сварят суп или студень из ейного кота. Он, Будкин, орал: «Будет намного вкусней столярного». (торопясь) А через дверь Касаткина закричала тонко-тонко, от такого, мол, пьяницы всего можно ждать. Родную мать обжирает, детей обворовывает, и ничто ему не указ. Что, мол, ему ни в чём не повинный кот?! И на фронт его не берут — он весь фронт обожрёт!

МАЙЯ: Пусть бы обжирал фашистов, правда? Их не жалко,

МАНЯ:  Мы с Зоей попросили есть, а тарелки, ну, со студнем, и нет… И клея у нас больше нет. И варить нечего.

МАЙЯ: Хлеб выкупите. Сегодня много привезли, очередь совсем маленькая…

МАНЯ: Сказала тоже! Хлеб Будкин сам выкупает. У него все карточки, кроме маминой. Она на заводе питается. А сегодня Будкин не ночевал дома. Пришёл и сказал, что мы съели хлеб уже на послезавтра. А сам нам два дня хлеба не давал.

(Внутренняя дверь распахнулась, и Манина мать подозрительно уставилась на девочек)

МАТЬ: (недовольно) Долго будете студить квартиру? Ровно сто годов не видались, не наговорятся никак! (недобро ощупала глазами Майю с головы до ног) А ты не худая. Запасы, небось, поедаете. Или тряпки помогают?

Майя поёжилась, кивнула, не вникнув в суть вопроса.

МАТЬ: Умные головы. Небось, лишку имеется. А я! Что я могу с этим иродом, разве что сдохнуть. Куча иждивенцев и пьяница. Господи! Расходитесь, вам говорят! (ушла, что-то пиннув)

МАЙЯ: Какая она у тебя… Приходи ко мне, станем чай с тобой пить. У нас всегда горячий чай под подушкой. И хлеба немножко дам. Как пахнет противно у вас — у меня нос онемел! Новость у меня — не поверишь, честное пионерское! Такое даже во сне не приснится. Ахнешь, когда узнаешь мою новость. Придёшь?

МАНЯ: (качает головой, грустно) Она не пускает. Она в бомбоубежище только нас с Зоей отпускает. Говорит, тратить силы нечего.

МАЙЯ:  Наоборот. Мама моя говорит, что по воздуху ходить полезно. А у вас воздух как на помойке. Ты не обижайся. Это я так просто ляпнула. Ну, не совсем как на помойке…

МАНЯ: Я не обижаюсь. Мы уже привыкши (безразлично)… Я пойду (идет, поворачивая голову) а, можно, я завтра приду с Зоей? Она уйдёт сегодня на целую неделю…

МАЙЯ: Приходи. Чай будем пить. Настоящий, с хлебом и повидлом.

МАНЯ: (не поверив)  Настоящий и с повидлом? — Ты такая, Майка, счастливая!

МАЙЯ:  Повидло земляное, но вкуснотища. Не поверишь!

(УХОДИТ)

СЦЕНА МАЙЯ И ФРИДЬКА

МАЙЯ: (возмущенно) Что ты не шёл так долго? Я окоченела тут… в сосульку превратишься, пока тебя ждёшь. А он не идёт и не идёт! Софроныч бегает злой и всё вынюхивает. Я уж думала, что в пикет меня отведёт. Как шпиона какого…

ФРИДЬКА (молчит, руки  в карманах, от холода он притопывает ногой)

МАЙЯ: Ты заболел? Фридька!

ФРИДЬКА: (огрызнувшись)  Разговорилась тут… не остановишь… Некогда мне с тобой разгуливать по подвалам. Пойдём за банкой с конфетами, (передразнил) Трещотка! Мне на фронт торопиться, а то война без меня кончится. Поняла?

МАЙЯ: Может быть, она не успеет кончи…  — Нет, я не то хо…

ФРИДЬКА:  Совсем дурра…Ладно. Условия помнишь? Половина — моя,

Майя обрадовано кивнула

ФРИДЬКА:  То-то,..

(направился к подвалу. На двери мрачного подвала висел ржавый амбарный замок. Фридька присвистнул)…

МАЙЯ:  Вчера, когда выносила во двор мусор, на двери не было замка.

Всё из-за тебя. Недаром, значит, дворник вертелся. Что-то заподозрил. Может, догадался, что мы туда собрались. Я же видела, что подвал стоял открытым. Я своими глазами видела. Не веришь?

ФРИДЬКА:   Дура ты, Майка. Сегодня надо было глядеть. Я собью эту рухляндию, а ты не стой пугалом. Дура!

МАЙЯ:   Сам дурак.

Фридька махнул рукой и задумался.

МАЙЯ:    Я собью,— И гвоздь, смотри, кривой.

Фридька негодующе фыркнул.

ФРИДЬКА:   Лучше погляди, где дворник. Живо!

МАЙЯ:    Раскомандовался! Домой он ушёл. Надоело ему меня караулить. Он сидит, чай пьёт

ФРИДЬКА:    То она видела, то она не видела. Ступай, куда сказал!

МАЙЯ СМОТРИТ ПО СТОРОНАМ

МАЙЯ:    Я ж говорю, нет его.

Фридька из противогазной сумки достал клещи, деловито постучал со всех сторон по пробою, гвоздю, и вытащил его.

МАЙЯ:     Вот здорово!

ФРИДЬКА: (хвастливо)   Видела? В противогаз его, как миленького, спрячу, и дело с концом. Видела?

МАЙЯ:     Тебя и на фронт запросто примут! Командир скажет: как не взять такого ловкого, который запросто амбарные замки сбивает! —

ФРИДЬКА:  На фронт не принимают, а мобилизуют. Вот чукча, дворник тоже не дурак, придёт и закроет нас на этот замок. И будем сидеть в подвале до скончания войны. Значит, пробой надо положить в сумку. Вместе с замком. Вылезем и снова закроем. А если он придёт, увидит, то пока он ищет новый замок, мы уже дома будем. Поняла? Про банку не наврала?

МАЙЯ:     Провалиться мне, я сама видела, как Алька-Барбос… как она влетела как миленькая в открытый подвал. Как сумасшедшая влетела. Честное пионерское, не вру.

ФРИДЬКА: Не врёт! Все врут. Только одни настоящие вруны, а другие — чуть-чуть…

МАЙЯ:     «А вот и не чуть-чуть», — Карточки….

ФРИДЬКА: Что ты там бормочешь?

МАЙЯ:  Да, ничего… (робко, потянула Фридьку за рукав) Может, не пойдём? Ну, её, банку, может, крысы съели.

ФРИДЬКА:  Крысы железо не прокусывают. Иди уж, переставляй ноги! Да меня не дёргай, загремим вниз без остановки. Спички, небось, забыла?

МАЙЯ:     Не забыла. Я фонарик взяла

МАЙЯ:      Пусти вперёд меня. Я знаю, куда она скатилась.

ФРИДЬКА:  Надо было раньше, перемешали всё давно. (остановился)

МАЙЯ:     Чего встал?

МАЙЯ:      Всё стоит. И чего стоит как пень.

ФРИДЬКА:  Куда? Налево или направо?

МАЙЯ:      Налево стена. Ты что, совсем уж?…

ФРИДЬКА:  Ты в куклы тоже играешь?

МАЙЯ:     Какие куклы? Опять встал!

ФРИДЬКА:   Идти, спрашиваю, куда?

МАЙЯ:      Откуда я знаю! Фонарик зажечь?

ФРИДЬКА:  Зажигай. Давно пора сообразить.

МАЙЯ:      Чего зря жечь, когда ты столбом стоял целый час! —все «дура, да дура»!

ФРИДЬКА:   Закудахтала.

ФРИДЬКА:   Ух, ты, а это что лежит? — вдруг удивился Фридька и зажёг новую спичку. — Вроде железяки какие-то. И тряпка.

МАЙЯ СТОИТ НАВЕРХУ

МАЙЯ:      Чем звякаешь, нашёл банку? Быстрее, а то звякает и звякает!… Придёт дворник, закроет, и крысы съедят…

ФРИДЬКА:  Тихо ты,  не мешай соображать. (СИРЕНА ВОЕТ) Дворник побежал в бомбоубежище, слышишь, наверху сирена завыла. Свети, я взгляну на эти железяки! Лучше свети, сказано! Светит себе под нос!

В наступившей тишине вдруг послышалась недальняя озлобленная возня. Потом кто-то пропищал нечеловечески тонко и протяжно.

МАЙЯ:    Это кто, черти?(КРИЧИТ)

ФРИДЬКА:  Разоралась тут, как «щука» дворовая.

МАЙЯ:      Я шёпотом ору. Сам не ори. Я спрашиваю, кто это?

ФРИДЬКА:  В кирпичах крысы твою банку доедают. И к тебе подбираются.!

МАЙЯ:      Я и чертей боюсь, и крыс, и привидений. Ну, её, банку с конфетами! Уйдем, давай. Я и с мамой боялась ходить. Если бы не банка…

ФРИДЬКА:  Да, нам уходить надо. А то, как бабахнет фугаска — тут под развалинами и останемся…

МАЙЯ:      Если живут крысы, то не разбомбят. Я читала.

ФРИДЬКА:  Они с корабля бегут.

МАЙЯ:     Может быть, и из домов, откуда ты знаешь?

ФРИДЬКА:  Знаю, вот

ФРИДЬКА:   Свети мне. Видишь, что я нашёл. Патроны какие-то. Какое ружьё к ним надо иметь? Совсем неправдоподобное. Стой, да это же… Глянь сюда, видишь метки? Осветительные ракеты. Дядя Лёша показывал мне картинку. К этим патронам должна быть ракетница. Где ракетница, хотел бы я знать?

МАЙЯ:      Ой, а у тебя руки в крови. А может, грязь? Нет, кровь.

ФРИДЬКА:   Я ещё что-то нашёл. Совсем забыл, а оно шевелится…

Майя отодвинулась. Фридька полез за пазуху, вытащил странный топорщившийся комок, сунул Майе в лицо.

МАЙЯ:     Ой, ты что, дурак, это крысёнок!  Брось его. Какая гадость!

ФРИДЬКА:   Ха, стал бы я брать крысёнка! Оно мяукает, слышишь. Правда, еле-еле… Крысы, по-твоему, мяукают?

МАЙЯ:     Котёнок? Дай потрогать…

ФРИДЬКА:  Кошка в кирпичах, оказывается, гнездо устроила. С трёх сторон кирпичи, а с четвёртой — она. Зубы и когти наружу выставила. Вход загораживала.

МАЙЯ:     Откуда ты знаешь?

ФРИДЬКА:  Что я, не понимаю? Я так думаю. Я шарил везде руками. Кошка мёртвая, ей крысы почти отгрызли голову… Вот этого одного нашёл за ней…

МАЙЯ:     Она была с котятами. Что она ела?

ФРИДЬКА:  Откуда я знаю? Крысы её штурмовали, понимаешь, а она своё гнездо защищала. Они как фашисты, наступали со всех сторон!

МАЙЯ:      Он без голоса? Да

ФРИДЬКА:   Откуда я знаю? Может, при опасности кошка запретила ему мяукать. Кошка в кирпичной крепости сама их поджидала. Война у них шла. Как у нас.

МАЙЯ:      Что она ела?

ФРИДЬКА:   Не знаю. Может быть, сама крыс жрала

МАЙЯ:     А как ей было страшно одной, да ещё с грудным котёнком… Как она додумалась его спрятать в кирпичи…

ему же молоко нужно. А где взять?

Вспомнив найденную карточку, добавила нерешительно:

Может, на хлебе перебьётся?

ФРИДЬКА:  У меня хлеба ни крошки не остаётся.

МАЙЯ:     Знаешь что, бери свои патроны, а котёнка отдай мне. Я найду хлеб для него. Патроны и фонарик надо сдать в милицию.

ФРИДЬКА:   Надо найти ракетницу, а то, что мы принесём? Одни патроны? Что нам скажут, понимаешь? Может, она лежит себе полёживает в подвале. Отдай мне фонарик, я с ним отыщу ракетницу. Вот тогда будет здорово. Ну, пойдем что-ли…

МАЙЯ: Пойдем, знаешь, Фридька, а котеночка я назову Кадиком.

ФРИДЬКА: Что за имя?

МАЙЯ: Ну, это сокращенно Блокадник -  имя  костлявое и грубое, а  вот – Кадик  хорошо! мой голодненький, совсем голенький. Сейчас придем домой, я кашу сделаю. Ты полюбишь кашу из дуранды. Знаешь, какая она вкусная. Я нажую тебе, и ты будешь сытеньким. Как бы мне самой зубы не сломать об эту дуранду! Эта дуранда от слова «дура». И твёрдая, эта дуранда, как камень. Но она полезная, и ты растолстеешь. Будешь у меня как поросёночек… Вот кончится война, ты вырастешь, станешь гордым блокадным котом, станешь рассказывать на своём кошачьем языке, как твоя мама-кошка с крысами отважно дралась, как ты ел дуранду и спал под бомбёжками. Никто тебе верить не будет, скажут: как это жить, если нечего есть, и сверху падают бомбы?

Фонограмма №11: гул бомбежки

В комнату заходит Майя с двумя тетрадками в руках, за руку ведет Марусю. Она в свитере, валенках, шапке

МАЙЯ: Маруся, тетя Галя говорит, что вы опять  с Мишкой во двор гулять бегали! Вдруг налет?

МАРУСЯ: (деловито, усаживаясь на стул) Ты такая глупая Майя! Думаешь, если налет мы будем стоят и смотреть, как на нас бомбы падают? Мы сразу в бомбобежище побежим!

МАЙЯ: (снимает с него шапку) БомбоУбежище. Сколько  в блокаде, а все слово выучить не можешь!

МАРУСЯ:  (листает тетради МАЙИ) Как в школе дела?

МАЙЯ: В школе? Нас из всего класса, из 32-х человек, только пятеро осталось. Иван Васильевич, математик нас называет «зимовщики».В классе холодно, как на Северном полюсе.

МАРУСЯ:  (грустно) Жаль, что я еще в школу не хожу. Вам суп без карточек дают.

МАЙЯ: Ты опять голодный? Я же тебе свою пайку оставляла!

МАРУСЯ: Тетя Галя сказала, что у нас с Мишкой  это…(гордо) растущий организм!

МАЙЯ: (улыбается) Растущий, растущий, ладно, на вот погрызи, я скоро!

(УХОДИТ)

МУЗЫКА, СЦЕНА  «Месяц жизни»

Фонограмма №7: завывание вьюги

МАЙЯ:  Фридрих! — (обрадовано)Ты куда пропал? Я уже думала, что ты на фронте. Котёнок живой и подрос, только стоять не хочет, лапы у него в стороны расползаются… Дистрофиком стал. За ракетницей когда пойдём? И за конфетами. Я жду, жду, а ты не идёшь… Там же конфеты! Ну, ты чего? Фридька?!

ФРИДЬКА:    Майка, а у тебя санки дом есть?

МАЙЯ: Есть. (подозрительно) А зачем тебе?

ФРИДЬКА:    Мамку в морг отвезти. Семеныч, дворник, пообещал помочь на улицу  вынести.

 МАЙЯ: (сквозь слезы) Гады! Они только того и ждут, чтобы мы все тут перемёрли…

МАЙЯ:  (тихо садится на ступеньку) Ох! Когда она…умерла?

ФРИДЬКА:    Три дня назад. Там, в своей комнате и лежит.

МАЙЯ: Как в комнате?

ФРИДЬКА:    (обреченно) Там все окна давно уже выбиты, снег кругом.. Остались мы с бабкой теперь  без довольствия - у нее иждивенческая карточка на 200 грамм хлеба в день, и у меня детская. А я уже сегодняшний хлеб вчера съел.

МАЙЯ: Ты говорил, что сухари у вас есть..

ФРИДЬКА:    Какие сухари?! Я весь хлеб до крошки съедаю. За один раз! Нет терпения на три части делить - завтрак, обед, ужин.

МАЙЯ:  (садится рядом, трогает его за плечо) Как же вы теперь?

ФРИДЬКА:    (горько) Да никак… Нас с бабкой и вывозить будет некому. (встает) Санки дашь?

МАЙЯ:  (тихо) Дам. И санки дам, и..вот это..

(достает из кармана найденные карточки, протягивает Фридьке)

ФРИДЬКА:     (растерянно) Это что? Ты что это? Это как?!

МАЙЯ: Нашла я их вот здесь, когда в булочную шла. Если бы ты раньше меня здесь был, то ты бы их  нашел. Бери,!

ФРИДЬКА:    (осторожно берет карточки) Ты знаешь, что это такое, Майка?!

МАЙЯ:  Карточки. Рабочие. На целый месяц.

ФРИДЬКА:    Это месяц жизни, Танька.. Для меня и бабули моей. (отворачивается, смахивает слезы)

МАЙЯ: Идем, я тебе саночки дам. Отвезем тетю Валю в морг.

ФРИДЬКА:  Ладно тебе, перестань…. (меняет тон, шутя)   Что, Майка, замотана? Со спины — вылитая старуха древняя. И не узнаешь тебя.

МАЙЯ: Пойдем, пойдем!

Фонограмма №9: воздушная тревога

 Входит. Майя в свитере, юбке. В руках два полешка. Подходит к буржуйке. Входит Мама с Маней. Мама - в пальто, ботиках. Маня - в старой шубейке, за плечами торба.

Мама: (МАЙЕ) Почему не в бомбоубежище?

МАЙЯ: Да ладно, мам! Пока оденешься, спустишься- уже отбой.

Мама: Вот, принимай подружку. Стоит у дверей, плачет. Постучать стесняется..

МАЙЯ: (подбегает к подруге, помогает снять торбу) Маня! Живая! Мне теперь кажется, что все в мире сейчас или воюют или умирают с голоду. Ты вот боишься умереть?

МАНЯ: (безразлично) Кому хочется, а ты чего спрашиваешь, мама твоя сказала, что ты же поправляешься?…

МАМА берет вещи попробую что-нибудь продать!

(УХОДИТ)

МАЙЯ:  Проходи, скорей, раздевайся - только «буржуйку» растопила. (сидят, молчат) А почему это носы не худеют? Вот странно… Чего молчишь?  Ты что так поздно по городу ходишь? Как тебя отпустили-то?

МАНЯ: Некому отпускать. Страшно одной в квартире…

МАЙЯ:   А бабушка?

МАНЯ:  Умерла бабушка… Ночью так страшно было, просто жутко одной. Я с головой дрожу под одеялом, а мне слышится, будто мёртвая бабушка ходит по комнате и всё брошку разыскивает… А потом ко мне наклоняется… Она добрая, а всё равно я её боюсь. Почему это мёртвых боятся, они ж мёртвые! Ты когда-нибудь ночевала с умершим?

МАЙЯ:    Бабушка Эльфрида умерла, когда мне было три года. А потом, у нас же коммунальная квартира, в ней всегда кто-нибудь болтается… Не могут умереть все сразу. Если, конечно, разбомбят — тогда другое дело.

МАНЯ:  Тебе хорошо, у вас коммуналка. А другой ночью я видела Зою, хоть опять накрылась с головой и дрожала… Она просила хлеба. Я теперь не понимаю, мне это снилось или она приходила. (Понизив голос) Они же без гроба похоронены…

МАЙЯ:     Они же мёртвые, они же не могут по улицам разгуливать. И дверь в квартиру закрыта — вон сколько у вас запоров.

  МАНЯ:  Всё равно боюсь. Вот пришла к вам, твоя мама говорила, что  ты так болела, я думала — умрёшь.

МАЙЯ: Дура, нельзя мне умирать. Столько у меня дел!

МАНЯ:  Всем нельзя, а умирают… Будкин пропал. Как кота съел, так и пропал… Может, кот заколдованный был. Вот жил он с нами, и я его ненавидела. А пропал… Надо было сажать его в тюрьму, тогда бабушка с Зоей не умерли бы, правда? И карточки у нас были бы. Я маме записку написала, что я у вас. И бабушку тогда свезём в морг.

МАЙЯ:  Она лежит в квартире?

МАНЯ:   А где же? Так на кровати и лежит под одеялом мёртвая… Мы станем у маминой подруги жить. И дров надо на троих меньше… Знаешь, как дорого стоят дрова? Целых сто пятьдесят граммов… А Будкин замёрз, где-нибудь валяется, а люди и не знают, что у него целых три хлебных карточки…

МАЙЯ: Ты что? Четыре, не мог он замёрзнуть, ел он хорошо.

МАНЯ:   Правда, четыре. С ума сойти, столько хлеба на одного, правда?

МАЙЯ: Ты его теперь жалеешь, что ли?

МАНЯ:   Мне всех жалко. И тебя тоже. Я думала, что ты не вы…

МАЙЯ: (перебивая) Уже говорила, и возле военного завода фашисты разбомбить могут…

МАНЯ:   Сейчас везде могут, зачем в войну люди должны умирать насильно? Кому хочется? А завод не успеют разбомбить, весной же кончится война. А я, Майка, думала, что ты…

МАЙЯ: Дура, вот заладила как попугай. Говорить, что ли, не о чем?

МАНЯ:  А я стихи научилась сочинять. Сказать?

В новых галошках, в рубашке горошком

Воробей Тимошка скачет по дорожкам.

И ещё:

Мышка в кружечке коричневой

Наварила каши гречневой…

Дальше не успела. Нравятся?

МАЙЯ: Хорошо бы сейчас каши поесть гречневой, не надо больше сытых стихов писать…

МАНЯ:   А от Москвы фашистов отгоняют…

МАЙЯ:  А от Ленинграда?

МАНЯ:   Москве всё первее. А на фронте тушёнку американскую дают…

МАЙЯ:   Хорошо бы! Дай Кадика и сходи к Фридьке. Спроси, где он болтался.

Майя открыла глаза. Маня странно на неё глядела.

МАЙЯ:   Ну, что уставилась?

( Маня съёжилась)

  МАЙЯ:    Нет, ты язык проглотила? Скажи, проглотила? что-то случилось?

 МАНЯ: (тихо и монотонно заговорила): Пропал Фридька ещё с того дня. Может, шпион поймал его. Его бабушка каждое утро ищет. Идёт растрёпанная и везде заглядывает, даже в старую помойку между сараями… Скажи, разве могут в городе пропадать люди? Что Фридька — иголка?

Майя, похолодев, слушала.

МАНЯ: Столько новостей! Дворника с мужиком в бурках забрали. И какую-то Варвару ихнюю… и убитую заведующую забрали бы. Это воровская шайка, оказывается.

(Внезапно у двери послышался голос Софьи Константиновны)

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА: У вас дверь приоткрыта, тепло выходит. Слава Богу, очнулась. Мы буквально приготовились к самому печальному…

МАЙЯ:     Не умерла, — неласково отрезала Майя. — А он пропал!

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Кто пропал? Господи, у вас есть котёночек. Какой чудный, буквально душка. А где мама?

Увидев расстроенное лицо девочки, повернулась к Мане.

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Её нельзя волновать. Тебя пригрели, облагодетельствовали, а ты себя как ведёшь?

Маня опустила голову.

МАНЯ:     А может быть, он на фронте? Не мог же он заблудиться. Дурак он, что ли, пропадать в своём городе?

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА: Ты жестокая девочка. Маня,

МАЙЯ:     Сами вы жестокая, — с ненавистью сказала она, глядя в глаза Софье Константиновне. — У вашего Петра Андреевича ноги в ваши опорки не влезают, с них вода течёт, такие они синие и опухшие. А вы не видите. А лицо его вы тоже не видите? Почему вы его не кормите, свои тряпки жалеете? Луковица сейчас может человека поставить на ноги. Или, например, мясной бульон. И картину не даёте писать, а это его лебединая песня… И ещё вором хотите сделать… Не надо мне вашего рояля. У вас мамикрия, вот!

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Мимикрия, Господи, она бредит. Кто же сейчас купит рояль? Разве что на дрова. Я приду позже…

(вышла из комнаты)

МАНЯ: Ты чего?

МАЙЯ:      Ты не могла Кадика покормить? Он же еле живой! — накинулась взбудораженная Майя на подругу.

МАНЯ: Я кормила… молоком.. молоко тебе оставили, ты же болела. Твоя мама тебя, как маленькую, с ложечки поила. Ты не глотаешь, проливается… Я думала, думала и Кадика подложила, когда твоя мама не видела… Он преспокойно слизывал у тебя с подбородка. Я и сама думала слизывать, да неудобно. Он и щёки твои облизывал. И нос. Прямо не оторвать было, так он тебя полюбил! Знаешь, среди двора накопилось столько мусора! Как гора! А твоя мама меня кормила два раза хряповыми щами. Такие они вкуснющие, все пальчики перелижешь! У вас и повидло земляное, и хряпа уже кончаются. Что вы будете есть?

МАЙЯ:      Скоро фашистов прогонят. Не каркай.

МАНЯ: А я и  говорю, я не каркаю. Что я, ворона, по-твоему?

МОЛЧАТ

МАЙЯ:     Скажи, я жестокая? Подруга выпучила глаза

МАЙЯ:      Молчишь, — презрительно выдавила Майя. — Все вокруг пропадают, умирают, а я радуюсь, что не умерла.

(Входит мама)

МАМА: Это организм твой радуется. Тебя не спросясь.

МАЙЯ:     Продала?

Наталья Васильевна устало села на диван, покачала головой.

МАМА:  Облава была… Кого забрали, а кто убежал. Кому хочется в пикет? Вот за деньги купила кусочек дуранды. И то в переулке возле рынка. Денег-то немного было…

(Она положила на стол кусок дуранды. Маня судорожно сглотнула, разглядывая искоса твёрдый, как камень, жмых)

МАМА: Как дальше будем жить? Как протянем зиму, сколько можно терпеть такое человеку? Ладно. Маня, подай чашку со стола, топориком кусок разобью на мелкие части и замочу. А потом мы наварим вкусной каши.

МАНЯ: А Вы и варите в этой воде, а то много питательных средств пропадёт. А я принесла кожаный ремень, бабушка его приготовила… Его тоже можно варить, ведь он из кожи… заграничной. А то вы меня кормите…

Маня отстегнула ремень с пальто, положила на стол.

МАМА:  Оставь пока у себя…

( шумно вошла Софья Константиновна. Она была очень встревожена)

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:   Наталья Васильевна, помогите мне, Христа ради. Богом прошу. У меня…

МАМА:  Что случилось? Что у вас?

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:   Неловко просить, но я в таком отчаянии!

МАМА:   Да, что с вами?

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Не со мной, с Петенькой. Упал возле своей несчастной картины и молчит. Не отвечает, понимаете?

МАМА:   Что, умер?

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Нет. Не знаю. Может, у него голодный обморок, но почему глаза закрыты? Вы ходили на рынок, принесли мяса? Умоляю вас, дайте для Петеньки. Ему нужен мясной бульон. Как никогда нужен! И пойдёмте, пожалуйста, он лежит у окна, он простудиться может… его поднять надо, а одной…

МАМА:   Не принесла я мяса. Облава была, разбегались все. Простите, но вам надо самой туда ходить. Сейчас я наброшу пальто и платок…

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Вы знаете, как было трудно доставать приличные вещи. С шести утра занимали очереди в промтоварные магазины. Помню, неделю ходила, чтобы купить костюмы. Серёже купили синий шевиотовый, а Игорьку и Петеньке, но уже в другой раз, купили по коричневому… И пальто с трудом доставали. Разве я могу их продавать? У Петеньки скромная зарплата, а мне ещё двух мальчиков воспитывать! Придут с войны, скажут, что мать единственные костюмы проела.

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  (заметила котёнка)

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:   Отдай его. Спасать надо. Отдай

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:   Милая, отдай!

МАЙЯ: Зачем?

Наталья Васильевна с пальто в руках замерла у вешалки.

МАЙЯ:  Мама, она же, она же…

СОФЬЯ КОНСТАНТИНОВНА:  Наталья Васильевна, это для Петеньки! Это же мясо, понимаете? А ему нужен бульон. Петеньки не станет, и я не буду жить! Понимаете? Ему бульон нужен… Петеньки не станет, зачем мне жить? Христа ради прошу!

МАЙЯ:  Нет! Какой он кусок, видите, в нём одни косточки?!  Его крысы не съели. Его мама погибла, защищала его от них. Какой он кусок? Он — одни косточки… он не кусок…

МАМА: (погладила Майю по голове) Успокойся доченька.

(Мягко тронула оцепенелую Софью Константиновну за плечо) Пойдёмте, прошу, Пусть успокоится, подумает, попривыкнет…

МАЙЯ:  Не попривыкну, (упрямо) не привыкну, не привыкну…..

Софья Константиновна тяжело поднималась с колен, она постояла секунду, и, ни на кого не глядя, поплелась за Натальей Васильевной.

МАНЯ: (сердито на Майю) Он лежит, замерзает, а она… — А если художник умрёт, кто тогда станет рисовать картину про Победу? Вдруг она тогда не наступит? Правда? Не отдам, не отдам

Майя озадаченно уставилась на подругу. Манина мысль её поразила, и она долго не могла вникнуть в суть её. Тревога за котёнка перебивала все её мысли.

МАЙЯ: Глупая, понимаешь, что ты сказала? Ну, кто тянул тебя за язык? Ты не понимаешь, что ты сделала! Теперь я не могу…— Я не могу теперь его не отдать!

(Входит мама с МАРУСЕЙ, кутаясь в пальто или шаль)

МАМА: Сколько нервов надо, чтобы просто жить, а тут… А Петру Андреевичу уже ничем нельзя помочь. Я говорю страшные вещи спокойным голосом. Ну, неужели мы становимся такими чёрствыми, ко всему безразличными? Сколько можно умирать людям?

МАЙЯ:  И кто станет встречать победу, если мы умрём…

МАНЯ:  Почему от Ленинграда не могут отогнать! — поддакнула Маня.

МАМА:  Победа придёт, как не прийти, если за неё отдают такие жизни! Надо выжить, выстоять, а ей — как не прийти?

МАНЯ:  Может, и нам на фронт попроситься?

МАЙЯ:  А, может быть, на твою фабрику нам пойти? Ты, Манька, глупая. Кто нас возьмёт? А носки вязать мама научит. Их проще вязать, чем перчатки.

МАНЯ:  И карточку рабочую дадут? (обрадовано)  А то сидим без дела.

МАРУСЯ: И хлеб будет, и каши наварим много

Внезапно замолк метроном.

МАМА: (тревожно) Вдруг тревога, а у нас поставлена каша вариться. Придётся огонь залить… Зря сколько дров переведу,

 МАЙЯ:  А бомба этажи пробивает и ещё уходит в землю на пять метров

МАНЯ:  Кто уходит в землю? Разбомбят, и каши наесться не успеем. И вязать не научимся. Может, хлеба прибавили? Или фашистов отогнали, как в Москве?

Репродуктор хрипло закряхтел, и вдруг из него полились страстные, полные веры и боли стихи: ГОЛОС ОЛЬГИ БЕРГОЛЬЦ

Они слушали жадно.

 Это ведь про нас. Страна знает, как нам сейчас трудно, знает, как в городе умирают….

МАЙЯ:  Какая длинная зима. Тянется и тянется, а если сосчитать, прошёл всего один зимний месяц,

МАНЯ:  Всего один месяц, Такого длинного месяца я даже не помню.

МАМА: Съели, а теперь спать! Я устала и не могу вязать, а керосин зря жечь ни к чему. Ложиться всем на кровать и получше укрываться. А то к утру в сосульки превратитесь. Утюг горячий?

МАЙЯ: Мамочка, а каши на утро останется?

МАНЯ: Тётя Наташа, вязать тяжело?

МАМА: Спать. Спокойной ночи!

ДЕВОЧКИ ПО ОЧЕРЕДИ: Спокойной нам ночи. Спокойной нам ночи. Спокойной нам ночи! — как заклинание твердили девочки.

Блокадная зима сорок первого года продолжалась.

Невыносимая, нечеловеческая зима.  Нормы выдачи хлеба с 20 ноября по 25 декабря 1941 года: рабочим – 250 граммов, служащим и членам их семей – 125 граммов; личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО  – 300 грамм.

Такие нормы привели к резкому скачку смертности от голода.

До окончания блокады оставалось  24 месяца  27 дней

ГОЛОС О ПРОРЫВЕ БЛОКАДЫ…..

Илья: Я мечтал быть водителем трамвая. Что бы люди по утрам мне улыбались и говорили: «Спасибо!»

Настя: А я хотела быть портнихой и шить красивые платья и рубашки! Первое платье я бы сшила своей мамочке!

Саша:  А я хотел стать красным командиром!

Вероника:  У меня была мечта-стать врачом. Детским. Я была бы очень доброй, как доктор Айболит!

Элина: А я мечтала быть инженером.. .  Нас расстреляет немецкий самолет. В сентябре 41 года.

Кира: Мы всем классом записались в народное ополчение и поклялись «Пока бьются наши сердца, пока кровь струится в наших жилах, мы будем сражаться за нашу землю, честь и  свободу»

 мы участвовали в боях на ближних подступах к Ленинграду, защищали Пулково, Колпино, Ивановское, Отрадное.

Услышав горячим сердцем

Зов родимой земли,

Мы ушли в ополченцы,

В бессмертье ушли.

Юрка: А я собирался работать на Кировском как батя….

Коля:  Мы с братом хотели стать строителями. Как наш папа.

Котя: Мы погибнем в декабре 41-го под артобстрелом на Васильевском.

Фридька:  Я мечтал сначала стать геологом, потом решил стать поваром. Что бы никогда больше не голодать. Я умру в феврале 42-го. От истощения.

Маня: А я мечтала стать артисткой! Как Любовь Орлова. Бабушка говорила, что у меня талант. Я погибну в октябре 42-го. Не успею добежать до бомбоубежища.

Майя (обнимает сестру): Мы с Марусей останемся живы…

И теперь у нас одна мечта - пусть больше никогда..НИКОГДА  не повторится война.

Пусть больше никогда не повторится блокада!