Коллективизация сельского хозяйства в Сибири в 1918-1937 годах
творческая работа учащихся

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

Заславская средняя общеобразовательная школа

Коллективизация сельского хозяйства

в Сибири в 1918-1937 годах

 Работу выполнила:

Жилинская Анастасия,

учащаяся МБОУ Заславской СОШ

666395 Иркутская область Балаганский район

д. Заславская ул. Сосновского,1

 Руководитель:

Москаленко Надежда Викторовна,

учитель истории МБОУ Заславская СОШ

Содержание

1. Введение ……………………………………………………………………3
2. Первые колхозы в Сибири ………………………………………………...4
3. Проведение коллективизации в Сибири………………………………….6
4. Крестьянские восстания в Иркутской области и Красноярском крае как ответ на коллективизацию сельского хозяйства ……………………….11
5. Заключение ……………………………………………………………….17
6. Список литературы ………………………………………………………19

1. Введение

Утверждение колхозного строя происходило сложно и противоречиво. Сплошная коллективизация, проведенная ускоренными темпами, ранее воспринималась как единый и оптимальный вариант развития.

Сегодня коллективизация представляется как явление противоречивое и неоднозначное. Сегодня известны результаты пройденного пути, и можно судить не только о субъективных намерениях, но и об объективных последствиях, а главное - об экономической цене и социальных издержках коллективизации. Поэтому данная проблема актуальна и в настоящее время.

Объектом изучения данной работы является коллективизации сельского хозяйства в Сибири

Предмет изучения - процесс проведения коллективизации в Сибири.

Цель работы - рассказать о коллективизации в Сибири, и её итогах.  

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи:

1) Воссоздать историческую обстановку;

2) Изучить причины коллективизации в СССР;

3) Рассмотреть методы проведения коллективизации в Сибири;

4) Подвести итоги по теме коллективизации в Сибири.

Работа охватывает хронологические рамки начиная с 1918 года и заканчивая 1937 годом.

Методы исследования: работа с историческими документами, архивными данными, таблицами, их анализ и обобщение.

Практическая значимость работы состоит в том, что данный материал можно использовать на уроках истории и классных часах.

2. Первые колхозы в Сибири

      Проведение индустриализации потребовало привлечения внутренних резервов. Одним из таких источников индустриализации были средства, которые государство изымало из сельского хозяйства.  

    XV съезд   ВКП(б), наметивший курс на коллективизацию, не предусматривал каких бы то ни было мер административного воздействия и принуждения по отношению к крестьянству. Ни сроков, ни темпов, ни тем более каких-либо единых для всех форм и способов преобразований съезд не устанавливал. Однако хлебозаготовительные кризисы второй половины 20-х гг. привели к распространению точки зрения, что перевод сельского хозяйства на путь крупного обобществленного производства есть средство решения хлебной  проблемы в возможно короткие сроки.  

КОЛХОЗЫ (коллективные хозяйства), один из основных типов сельскохозяйственных предприятий в СССР. Первоначально создавались как производственные кооперативы, члены которых вели коллективное хозяйство на базе обобществления основных средств производства. Существовали в 3 исторических формах: коммуны, сельхозартели и товарищества по совместной обработке земли (ТОЗ).

В коммунах обобществлялись все средства производства и труда. Члены сельскохозяйственных артелей имели личное приусадебное хозяйство. В ТОЗах первоначально обобществлялись совместно обрабатываемые посевные площади и те средства производства, которые приобретались коллективно. Помимо сельскохозяйственных существовали также промысловые (до конца 1930-х гг.) и рыболовецкие колхозы.

Попытки создания в Приангарье сельскохозяйственных коммун были предприняты уже в марте 1918 г. Именно тогда по инициативе губернской большевистской организации в с. Тыреть крестьянин-середняк большевик И.Глазунов объединил несколько крестьян-активистов в первую в губернии коммуну. Он передал ей все свое имущество (дом с обстановкой, угодья с озимыми посевами, скот и инвентарь). Коммуне присвоили имя вождя революции Ленина. 

Были организованы сельхозкоммуны «Пахарь», «Молот» и «Пионер» — в Киренском районе, «Сила» в Куйтунском, «Идеал», «Прогресс» и «Голуметская» — в Черемховском, им. Егорова — в Усольском районе и еще несколько — в ряде других мест.

И все же таких энтузиастов коллективной жизни среди массы сибиряков было совсем не много. Для большинства крестьян стимулом для разумных перемен могла быть только личная заинтересованность.

Всего в губернии большевики смогли создать не более 20 коммун, которые не получили поддержку крестьян и вскоре распались.

Как правило, в коммуны удавалось собрать только малоземельных крестьян, не имевших скота и не желавших самостоятельно работать. Коммунары целые дни проводили в многочисленных заседаниях, произносили бесконечные речи и строили планы «раскулачивания». Начавшаяся вскоре гражданская война, продразверстка и грабительская политика военного коммунизма окончательно похоронили идею «коммунистического распределения» среди основной массы крестьян. Поэтому в период нэпа большевики так и не смогли создать ни одной коммуны, хотя подобные попытки предпринимались неоднократно.

Сибирская деревня в большинстве своем состояла из середняцких хозяйств и имела более высокую прослойку кулачества. 

Из-за существенной разницы в уровне благосостояния сибирские крестьяне иначе восприняли революцию и преобразования, которые она принесла, нежели крестьяне Центральной России. Там бедняки и середняки благодаря новой власти безвозмездно получили скот, сельскохозяйственный инвентарь, постройки из бывших помещичьих имений. В 1918г. им досталось 50 миллионов гектаров кулацких земель. Сибирское крестьянство по причине отсутствия здесь помещичьего землевладения практически не ощутило для себя выгоды от мероприятий Советской власти. Зато в полной мере ощутило ее притеснения и насилие. 

О благосостоянии и настроениях сибирских крестьян можно судить со слов крестьянина дер. Макарово Киренского уезда Иркутской губернии, И.С. Петухова: «В Макарово население сильно тогда боялось красных, а белых хорошо встретили. Боялись, потому что ходили слухи, что красные все отберут. Не очень народ богато жил, но кое-что имели: по 10-15 коров, 3-4 лошади…»(3).

С приходом Советской власти с ее политикой военного коммунизма и продразверсткой самые худшие опасения сибирского крестьянства начали сбываться. 

В начале 1922 на территории будущего Сибирского края насчитывалось около 3 тыс. колхозов. Бурный рост их числа связан со стремлением части сельских жителей немедленно перейти к новым социалистическим формам хозяйствования. В то же время многие крестьяне укрывались в колхозах от продразверстки и репрессий, рассчитывали получить в них продовольственную помощь.

Прекращение после перехода к новой экономической политике госснабжения, облегчение налогообложения индивидуальных крестьянских хозяйств привели к распаду большинства колхозов. В 1922 количество колхозов в Сибири снизилось с 3 тыс. до 1 тыс. В последующие годы свертывание колхозного движения продолжалось более медленными темпами. Осенью 1927 в Сибирском крае насчитывалось около 700, в Дальневосточном крае — около 250 колхозов.

Данные результаты не удовлетворяли руководителей советского государства. Ноябрьский (1929) Пленум ЦК ВКП(б) дал директиву значительно ускорить темпы коллективизации. В начале декабря бюро Сибкрайкома ВКП(б) поставило задачу довести процент коллективизации к концу 1932/33 до 85 % (в том числе за 1929/30 — до 22%). В принятом 5 января 1930 года постановление ЦК «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» планировалось завершить ее в основном в главных зерновых районах (Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье) «осенью 1930 г. или во всяком случае весной 1931 г.», в других зерновых районах (в том числе в Сибири) — осенью 1931 — весной 1932, в незерновых районах (в том числе на Дальнем Востоке) — к весне 1933.

К 1 октября 1929 в Сибири было около 3,6 тыс., на Дальнем Востоке — около 1 тыс. колхозов. Больше половины колхозов являлись ТОЗами.

3. Проведение коллективизации в Сибири

Поголовная коллективизация осуществлялась насильственно и завершилась лишь через десять лет, когда, по официальным данным, коллективной формой было охвачено 93 % хозяйств (рис. 1).

Рис. 1 Динамика осуществления коллективизации в Приангарье, % к количеству всех хозяйств

Сибирские крестьяне с трудом принимали насаждаемые в деревне полуфеодальные отношения. Чтобы ускорить процесс коллективизации, большевики направили в деревню партийных активистов, так называемых «двадцатипятитысячников».

Всего в Сибирь из Европейской России было направлено 1700 рабочих-коммунистов, в том числе более 100 чел. прибыло в Приангарье. Иркутский окружком распределил их по селам, и уже в мае 1930 г. на V Иркутской окружной партийной конференции отмечались первые успехи коллективизации. В резолюции конференции говорилось: «...в результате последовательного проведения ленинской политики в деревне Иркутская парторганизация под ленинским руководством окружкома и крайкома добилась величайшего перелома в деле социалистического переустройства сельского хозяйства... Экономическая мощь кулацких хозяйств в процессе решительной борьбы со злостным кулацким саботажем хлебозаготовок и, главным образом, в результате раскулачивания на основе поголовной коллективизации значительно подорвана!..»

Форсировались не только темпы колхозного строительства, но и степень «обобществления» крестьянского имущества. «Высшей» формой коллективного хозяйства провозглашались коммуны. В коммуны крестьяне должны были сдавать все средства производства и труда, вплоть до домашней птицы.

В регионах, с одобрения Центра, этот процесс решили еще более ускорить. 2 февраля 1930 Сибкрайком по инициативе его первого секретаря    Р. И. Эйхе выдвинул задачу завершения коллективизации весной текущего года. Решение о ее форсировании приняло и руководство ДВК.

Двадцать шесть его районов объявили районами сплошной коллективизации. Массовая коллективизация началась в национальных районах. Задачу вовлечения в колхозы основные массы сельского населения поставили Ойротский и Хакасский окружкомы, Бурят-Монгольский обком. В условиях повышения темпов коллективизации местные власти усилили нажим на деревню. На 20 января 1930 в Сибирском крае в колхозах числилось 11% крестьянских хозяйств, на 10 февраля — 32%, на 10 марта — 53%; на Дальнем Востоке к марту — 45%. В отдельных округах уровень коллективизации значительно превосходил средние показатели: в Ойротской автономной области он составил 86%, в Барабинском округе — 76%, Бийском — 72%, Сретенском округе — 71%. Составной частью коллективизации и одним из основных средств ее осуществления была насильственная экспроприация хозяйств, отнесенных к кулацким, — «раскулачивание».

Новый подъем колхозного движения начался в 1931. Одновременно проводился перевод коммун и ТОЗов на устав сельскохозяйственных артелей. К началу 1932 количество колхозов в Сибири и на Дальнем Востоке увеличилось до 14 тыс., а число входивших в них дворов — до 829 тыс. (59 дворов на 1 колхоз). Колхозы стали основными производителями сельскохозяйственной продукции.

В 1932 колхозное движение переживало спад. Основной причиной выхода части крестьян из колхозов стал голод, к которому привело практически полное изъятие произведенной колхозами продукции. Заготовки сельхозпродукции в это время по сути превратились в ограбление деревни.

Председатель Запсибкрайисполкома Ф.П. Грядинский отдал руководителям районов приказ — в случае невыполнения плана мясозаготовок колхозами выполнять его за счет личных приусадебных хозяйств (ЛПХ) колхозников, не останавливаясь перед изъятием у них единственных коров. Одновременно с этим проводилась кампания по массовому «обобществлению» оставшегося у колхозников скота. В ряде южных районов Сибири последней коровы лишились до 70% крестьянских дворов.

Результатом явилось резкое падение производительных сил сельского хозяйства, особенно ощутимое в животноводстве.

В начальный период коллективизации крестьяне осуществляли массовый забой скота (рис. 2). Такая ситуация была типична для всей страны. Наиболее резкий спад поголовья отмечен в 1931 — 1934 гг. О серьезности положения в животноводстве говорит, в частности, выступление Сталина на XVII партсъезде. Он потребовал, чтобы «дело животноводства взяли в свои руки вся партия, все наши работники, партийные и беспартийные». Этой же проблеме был специально посвящен Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся в июне 1934 г. Однако дореволюционный уровень развития животноводства в колхозах и совхозах Иркутской губернии (области), как и всей страны, долго не восстанавливался, на что указывалось в очередной партийной директиве «О мерах по развитию общественного животноводства в колхозах и совхозах», принятой ЦК ВКП(б) и СНК СССР в июле 1939 г. Посленэповский уровень развития животноводства удалось восстановить только к началу 1970-х гг.

Рис. 2 Так менялось поголовье скота в Иркутской губернии в послереволюционный период (1917-1921), во время нэпа (1921-1928) и при коллективизации (1928-1938). Дореволюционного уровня животноводства не удалось достигнуть даже к началу Великой Отечественной войны

Усиление налогового пресса было разорительным для состоятельных крестьян, подрывало материальный стимул хозяйствования, а также негативно сказывалось на социально-политическом климате деревни: у многих крестьян пропадал интерес к развитию хозяйства (боязнь непосильных налогов и реквизиций), возникло недоверие к мероприятиям Советской власти. Об этом свидетельствуют многочисленные и разнообразные документы тех лет. Один из них — письмо наркома земледелия РСФСР В.Г.Яковенко И.В.Сталину 3 октября 1928 г. После посещения «родных мест» Тасеевского и Рождественского районов Канского округа Сибирского края (где Яковенко руководил партизанским движением в годы гражданской войны) он убедился, что налоговая политика убивает интерес крестьянина в развитии своего хозяйства: «Крестьяне в тех местах, где я побывал, ходят точно с перебитой спиной. У них... пропал интерес к новшествам и к стремлению двигаться вперед... У мужиков преобладает мнение, что Советская власть не хочет, чтобы мужик сносно жил...

Когда вы мужикам начинаете говорить о каких-нибудь новшествах и улучшении в хозяйстве, они вам сейчас же приводят в пример Юдиных и прочих крестьян пострадавших от новшеств. Вот, мол, Юдин занимался культурой, получал премии на выставках три года подряд, а теперь остался в чужом доме и без коня (Юдины — это крестьянская семья около 20-ти душ, которая перестраивала свое хозяйство по последнему слову науки. В 1925-26 г. он освобождался от сельскохозяйственного налога и получал на сельскохозяйственных выставках премии за хороший скот и за полевые культуры)». В.Г.Яковенко отмечал, что он мог бы привести «очень длинный список» этих «преступников», которые не были кулаками, но «попали под кнут» налоговой и заготовительной политики (2).

Вот типичное письмо крестьянина-середняка из Каменского округа: «Раньше была охота сеять, а теперь нет, потому что смотришь: рядом с тобой живет сосед-бедняк, меньше сеет и беднее живет, к нему и власть не придирается. Сейчас каждый старается быть победнее, а раньше как бы побогаче» (3).

В современной историографии все более утверждается тезис, что решающий поворот в отходе от принципов нэпа был связан с поездкой Сталина в Сибирь. Уже накануне отъезда Сталина в Сибирь, 6 января 1928 г., от имени ЦК была послана на места подписанная им директива, в которой сложившаяся ситуация объяснялась тем, что «частник и кулак использовали благодушие и медлительность наших организаций, прорвали фронт на хлебном рынке, подняли цены и создали у крестьян выжидательное настроение». В директиве выдвигалось требование чрезвычайных мер, содержалось прямое указание «арестовывать спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен» и судить их «в особо срочном, не связанном с формальностями порядке». Сам Сталин признавал, что эта директива была «совершенно исключительной как по своему тону, так и по своим требованиям». Директива эта кончалась угрозой в адрес руководителей партийных организаций в случае, если они не добьются в кратчайший срок решительного перелома в хлебозаготовках (2).

В ответ на требования центра Сибкрайком ВКП(б) 17 января 1928 г. направил в основные хлебозаготовительные округа директиву о привлечении органами ОГПУ к ответственности «кулаков», как злостных спекулянтов. Для руководства хлебозаготовительной кампанией на местах при партийных комитетах создавались штабы. В Сибири была образована краевая тройка по хлебозаготовкам в составе секретаря крайкома, председателя крайисполкома и заведующего крайорготделом. В течение января подобные тройки возникли во всех округах и районах.

Сталин 15 января 1928 г. выехал в Сибирь, где пробыл до 6 февраля, посетив основные хлебные районы края. Он принял участие в заседаниях бюро Сибирского крайкома ВКП(б) в Новосибирске, в заседаниях бюро окружных комитетов партии и совещаниях актива омской, барнаульской, бийской и рубцовской окружных партийных организаций совместно с представителями Советов и заготовительных организаций. Сталин в чрезвычайно резкой и грубой форме критиковал местных работников (председателя Сибсельхозкредита С.И.Загуменного и др.) за опасения, что применение чрезвычайных мер вряд ли целесообразно, ухудшит социально-политическое положение в деревне и потребовал сменить тех представителей прокурорской и судебной власти, которые «стараются жить в мире с кулаком». В речи, которая была опубликована впервые лишь в 1949 г., он так характеризовал сибирских представителей «прокурорской и судебной власти»: «Почти все они живут у кулаков, состоят у кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками… Непонятно только, почему эти господа до сих пор еще не вычищены и не заменены другими...» (1).

 Эта «установка» Сталина вызвала массовую «перетряску» местных работников, особенно кооперативных (осуществлявших заготовки) и судебных органов.

В постановлении бюро Сибкрайкома ВКП(б), принятом на заседании с участием Сталина (18 января 1928 г.), говорилось: «Считать абсолютно обязательным обеспечение выполнения плана заготовок для центра в 60 млн. пудов…»

В Сибири повсеместно были проведены открытые судебные процессы над «кулаками», саботажниками и спекулянтами. С января по март 1928 г. к судебной ответственности привлечено около 1 тыс. чел. с конфискацией 700 тыс. пудов хлеба. Кроме того, были конфискованы 78 мельниц, 68 амбаров, закрыто около 1500 кожевенных заводов (4). Экспроприация этих средств производства в условиях острой нехватки предприятий по переработке сельскохоззяйственного сырья и дефицита товаров была абсолютно нецелесообразна и явилась, по сути дела, прологом «раскулачивания».

Осенью 1929 года, огонь по кулацким позициям был открыт изо всех «законных» орудий. Партия ввела в действие самые решительные способы принуждения в расчете окончательно сломить сопротивление имущих крестьян. 95420 хозяйств получили «твердые задания» (4).

В сентябре и начале октября прошло около 200 судебных процессов по 107 статье с преследованием за несанкционированную торговлю и сокрытие хлеба. Затем последовали кары за несдачу зерна, неуплату долгов и пятикратного обложения, за контрреволюционную агитацию. С особой силой удары наносились по «кулацким авторитетам», наиболее влиятельным сельским хозяевам, в которых власти видели одну из главных причин своих затруднений в деревне. Эти люди почти повсеместно были арестованы и отправлены в лагеря особого назначения.

Судебно-следственные органы, аппарат ОГПУ работали с небывалым напряжением. Более половины сотрудников прокуратуры и суда безвылазно сидели в сельских районах, обеспечивая работу карательного конвейера по упрощенной процедуре. Сводки ОГПУ сообщали: с начала заготовительной кампании в Сибири по ноябрь 1929 года арестовано 4494 человека, из них кулаков — 3205 (4).

В ноябре правительство перекрыло последние каналы, через которые крестьянская продукция могла ускользнуть из его рук. От лица прокуратуры оно объявило, что распродажа своего имущества, а равно передача его родственникам или соседям будут квалифицироваться как «мошеннические действия» и караться лишением свободы до пяти лет с конфискацией имущества. «Соучастниками в мошенничестве» объявлялись и те, кто осмеливался взять чужое имущество на хранение (4). Таким образом был получен еще один источник пополнения лагерей и тюрем.

Итоги схватки за хлеб 1929 года оказались беспрецедентными по своим масштабам и последствиям. Только по 61-ой, «кулацкой», статье число осужденных составило 15317 человек. Наказанием для них стали лишение свободы, конфискация имущества и высылка по отбытии наказания в отдаленные районы (4).

Всего, по сведениям краевой прокуратуры, за 1929 год «в связи с проводимыми кампаниями» в Сибири в местах заключения оказались 23 тысячи человек, главным образом из крестьян и низовых сельских работников(4). В это число не вошли 4,5–5 тысяч других жителей деревни, репрессированных ОГПУ как наиболее опасные «спекулянтские» и «контрреволюционные элементы».

Применение чрезвычайных мер в известной мере содействовало выполнению плана хлебозаготовок: к концу августа 1928 г. краевой план был выполнен на 96% (к концу января — лишь на 42%), всего было заготовлено 81 млн. пудов (почти на уровне предыдущего года) (2). 

Однако политическая обстановка в деревне значительно осложнилась. Переход к чрезвычайным мерам, особенно допущение насилия и произвола вызвали протест крестьянства. Он выражался в разных формах: письма в местные и центральные партийные и советские организации, в газеты, «бабьи волынки», открытые формы сопротивления (коллективный отказ сдавать хлеб, растаскивание конфискованного зерна из амбаров и т.п.). Весной 1928 г. в районах Западной Сибири на почве протеста против репрессивных методов заготовок было зафиксировано 11 открытых выступлений (число участников от 15 до 300 чел) (3)

4. Крестьянские восстания в Иркутской области и Красноярском крае как ответ на коллективизацию сельского хозяйства

«Для определения планов разверстки в Сибири в расчет брались самые фантастические цифры. Помимо хлеба, масла, мяса, овощей, сырья и всего того, что производил крестьянский обиход, в разверстку были назначены также мед, грибы, ягоды и даже пельмени в замороженном виде». Для выполнения государственных заданий предлагалось учитывать даже цыплят, еще не вылупившихся из яиц (4).

Подобные действия привели к массовым восстаниям: «К концу 1920г. всю Сибирь охватило антибольшевицкое движение. Крестьяне отказывались выполнять разверстку, уничтожали продотряды, большевиков и бедняков-активистов. В подавлении восстаний участвовало свыше 25000 красноармейцев, не считая чекистов, милиционеров и мобилизованных большевиков. Массовые расстрелы крестьян стали обычным явлением».

Власть максимально жестко расправлялась с восставшими, однако из-за масштабов выступлений (они проходили по всей стране) вынуждена была пойти на изменение курса. Расстрелы стали чередоваться с объявлением амнистии, а от продразверстки вскоре и вовсе пришлось отказаться. Результатом подобных мер стало резкое уменьшение количества крестьянских восстаний.                            

В оперативной сводке начальника штаба частей особого назначения Иркутской губернии за декабрь 1921года говорится: «Политическое состояние Иркутской губернии благоприятное. Уступка крестьянству в виде замены разверстки продналогом и вообще новая экономическая политика дала положительные результаты. Районов с более ярко выраженным настроением нет. Бандитизм в районах Божеевской и Голуметской волостей Черемховского уезда, не пользуясь поддержкой населения, изживает сам себя…».

Было бы неверно утверждать, что с отменой продразверстки и переходом к новой экономической политике, крестьяне повсеместно сложили оружие. Многие, не явившись с повинной после объявления амнистии, еще не один год продолжали бороться с властью, скатываясь постепенно к уголовному бандитизму. 3 августа 1925г. в обращении во ВЦИК, НКВД было поддержано ходатайство Сибревкома об объявлении некоторых районов Иркутской губернии и Бурято-Монгольской Республики неблагополучными по бандитизму. В обращении отмечалось, что «в указанных районах продолжают упорно держаться банды, некоторые из которых образовались со времени изгнания Колчака»(2).

         То, что за несколько лет, прошедших с момента установления в Сибири Советской власти, банды так и не были ликвидированы, во многом объясняется сочувственным отношением к ним местного населения. Материалы обследования работы Оекского райкома ВКП(б) (Иркутская область) за ноябрь 1926г. содержат следующие сведения: «До настоящего времени имеются банды: Кочкина, Трусковой, Огнева и Ивана Верхозина, трудность борьбы с которыми заключается в том, что часть населения поддерживает их, часть боится предпринимать какие-либо меры…»(2).

По мере того как власть усиливала давление на крестьянство, особенно на самую грамотную и трудолюбивую его часть, объявленную кулачеством, сопротивление стало вновь нарастать. Попытки четкого и однозначного определения признаков кулацких хозяйств властью предпринимались неоднократно, но не увенчались успехом. Социальные грани между зажиточными крестьянами и кулаками постепенно стирались. Все большее значение стали иметь имущественные различия.

Статус кулака предполагал помимо всего прочего повышенную ставку единого сельскохозяйственного налога, увеличенную, в сравнении с обычным крестьянским хозяйством норму обязательных поставок (сельскохозяйственной продукции) государству, а с конца 20-х гг. индивидуальное обложение в несколько раз превышающее обычный налог. К кулакам зачастую причисляли, так называемых крестьян-интенсивников, то есть тех, кто благодаря исключительно своему собственному упорному труду добивались высокой доходности хозяйств. Советская власть лишала их избирательных прав, а они в меру своих сил протестовали против несправедливости.

В документах тех лет у большинства крестьян сохранились многочисленные жалобы и обращения в различные инстанции, в том числе и во ВЦИК или, как у крестьянина села Тангуй Братского района (Иркутская область) Кадричева С.Д. в его жалобе - «прокурору республики СССР». Нередко подбрасывались анонимки с угрозами в адрес коммунистов. В двух случаях - в с. Кашелоне, Тулунского округа (Иркутская область) и в дер. Соколовской, Каменского района их содержание было примерно следующим - «коммунистам за то, что лишили права, скоро всем головы помаленьку оторвем» и «если вы нас обезголосили, то мы вас обезъязычим» (3).

Порой от угроз переходили к делу. В шифрованной телеграмме от 3 января 1927 г. направленной начальником окружного отдела ОГПУ в полномочное представительство ОГПУ Сибкрая говорится, что 2 января в поселке Благовещенском Куликовского района лишенный избирательных прав Воронков Филипп совместно с Осколковым (имя неизвестно) отрезали язык бедняку-активисту Крюкову на почве мести за лишение избирательных прав (3).

В 1926г. полномочным представительством ОГПУ по Сибири через ОГПУ было возбуждено ходатайство о предоставлении ему права высылки и заключения в концлагерь наиболее закоренелых хулиганов и хулиганских шаек, терроризирующих население. В числе мотивов такого ходатайства указывалось:

«1) увеличение количества случаев избиений группами хулиганов низовых совработников; увеличение количества оформившихся хулиганских шаек; увеличение случаев перерождения хулиганства в уголовный и политический бандитизм;  

2) перенаселенность Сибирских мест заключения, исключающая возможность усиления судебной репрессии и проведения судебными органами более оживленной компании по борьбе с хулиганством и др. видами деревенской преступности»(2).

Кулаки и лишенцы зачастую и были этими хулиганами, избивавшими сельских активистов и представителей власти. То, что места заключения в Сибири в указанное время были перенаселены, позволяет сделать вывод о большом количестве таких «хулиганов». В это же время в крестьянской среде велись разговоры о необходимости создания крестьянских союзов. В докладе Киренского окружного отдела ОГПУ от 25 марта 1927г. о крестьянских союзах в Киренском округе (Иркутская область) говорится: «Агитация за организацию крестьянских союзов не ограничивается в рамках частных бесед, местами об этом открыто заявляют на общих сельских собраниях крестьян. Так, например: 28 декабря 1926 г. на общем собрании крестьян с. Красноярово Макаровского района крестьянин Арватский И.Г. заявил: «С нас только берут налоги, а говорят, что единый с/х налог. Где же справедливость? Надо создать крестьянский союз, чтобы он защищал интересы крестьянства…»» (3).

В 1920 г. в разгар продразверстки в Киренской волости существовал крестьянский союз (своеобразный профсоюз тружеников села), в который входило до 560 членов из крестьян. Он был организован по инициативе зажиточного крестьянства. По всей видимости, в конце 1926г. нажим на крестьян заставил последних вспомнить о временах продразверстки.

Многие крестьяне недовольные политикой власти не ограничивались избиением низовых советских работников и агитацией за создание крестьянских союзов. Политический и уголовный бандитизм, постепенно нарастая, привел к тому, что в 1927г. Сибирский Краевой Исполнительный Комитет ходатайствовал об организации специальных троек для внесудебного рассмотрения всех дел по бандитизму в Сибирском крае.

В обращении Сибирского Краевого Исполнительного Комитета в Президиум ВЦИК от 22 сентября 1927г. с просьбой об объявлении Сибкрая неблагополучным по бандитизму говорится: «В последнее время наблюдается рост бандитских преступлений на территории Сибирского Края. Деятельность бандитских шаек в особенности усиливается в сельских местностях Края…»(1).

20 октября 1927г. НКВД поддержало ходатайство Сибирского Краевого Исполнительного Комитета об объявлении Края на 2 месяца неблагополучным по бандитизму, лишь в отношении Ачинского, Иркутского, Канского, Красноярского, Минусинского, Тулуновского и Хакасского округов (1). Перечисленные округа с наиболее неспокойной обстановкой входили в состав Иркутской и Енисейской губерний, ставших впоследствии Иркутской областью и Красноярским краем.

С началом массовой (сплошной) коллективизации сельского хозяйства сопротивление властям, в том числе и вооруженное со стороны крестьян многократно усилилось. Насилие, беззаконие, произвол чинимые властями при осуществлении коллективизации не знали границ. Так в 1929г. в селе Тесь Минусинского округа (Красноярский край) уполномоченный Сибкрайсоюза предложил ходить по избам состоятельных крестьян, в которых производить нещадное курение табака, плевать на пол и приносить на обуви как можно больше грязи. Местными властями проведение подобных мероприятий было одобрено, а для окуривания кулацких изб кооперация бесплатно выдавала активистам махорку.

Во время раскулачивания, например, в селе Мокруша Канского района изымались не только средства и орудия производства, но и продукты (огурцы, капуста, печенье). Изъятые огурцы члены сельсовета бросали друг в друга. В деревне Есауловка Красноярского района у кулацких жен вырывали серьги из ушей (2).

В Куйтунском районе (Иркутская область) в 1930г. во время раскулачивания происходили такие факты, которые сами коммунисты характеризовали не иначе как красный бандитизм. Например, на станции Александровская пьяные коммунары (в основном беднота и батрачество) из соседней деревни потребовали от председателя сельсовета начать раскулачивание и без его согласия приступили к экспроприациям. Узнав об этом местная, недавно образованная коммуна поспешила заняться тем же. В результате часть изъятого имущества была за бесценок продана с торгов, большая же часть бесследно исчезла, то есть попросту ее растащили коммунары (2). Вообще, расхищение изъятого имущества было довольно распространено.

В то же время в Усольском районе (Иркутская область) около 150 кулаков, чье имущество было полностью распродано, нищенствовали и побирались по селам. Член райкома партии инструктор Чудинов ездил по району с милиционером. На сельских собраниях по вопросу коллективизации, он говорил, что желающие вступить в колхоз попадут в тот список, который в руках у него, остальные - в список, который у милиционера. Последних ожидает раскулачивание и выселение (2).

 Отношение крестьян к коллективизации ярко отражает анонимное письмо А.В. Луначарскому (на штемпеле дата - 17.12.31): «Анатолий Васильевич, будь добр сказать правду. На политическом занятии говорят одно, а наяву видишь совсем другое… Раньше каждый рабочий мечтал обзавестись в деревне домиком, а теперь у кого и было хозяйство, все его бросают на произвол: кто отдает в колхоз, кто продает,- и все бегут, что от чумы и какой заразы. Готовы к черту на рога, только вон из деревни. Посмотрите, какой создался у нас произвол, деспотизм, пикнуть нельзя, а в деревне особенно» (2).

Крестьяне запугивались раскулачиванием, выселением, тюрьмой, принуждались к вступлению в колхозы. «Для острастки важно было порой наказать одного, чтобы остальные замолчали и подчинились. «Как образовался колхоз? Сделали сход деревни и объявили, что будет колхоз, все будет общее. Кому охота, кому неохота - все должны идти. А если не вступишь, то все отберут…»» (3).

Однако запугать удалось далеко не всех – многие крестьяне, пострадав от коллективизации или посмотрев на соседей и не ожидая для себя ничего хорошего, вооружались и выступали против представителей власти. В документах тех лет, личных анкетах и характеристиках крестьян, заключениях сотрудников ОГПУ имеются многочисленные упоминания о вооруженных крестьянских выступлениях. В Иркутской области довольно часто упоминается так называемое «Кардойское дело» - восстание в селах Карай и Кардой Тулунского района в 1930году. В качестве примера можно привести строки из личной анкеты Зарубина М.К. В документе сказано, что Зарубин: «принимал участие и имел связь в Кардойском восстании, за что и арестован, где находится до настоящего времени» (3). Примерно об этом же говорится в личной анкете Ермакова М.В.- «Принимал активное участие в Кардойском восстании, за что и был арестован органами ОГПУ в 1930 году и с тех пор не возвращался» (3). 

Документы на некоторых раскулачиваемых свидетельствуют об их участии в других крестьянских выступлениях, например в восстании Серышева К.И. В протоколе собрания актива деревни Антоново Дубынинского сельсовета колхоза «Новая жизнь II», состоявшегося 6 апреля 1935 года сказано: «Хозяйство Серышева Афанасия Николаевича в 1929 году подведено под индивидуальное обложение. В 1930 году вся семья Серышевых активно участвовала с оружием в руках против Советской власти в банде Серышева, сын же Серышева А.Н. был помощником командира банды Серышева…» (3).

Годами терпевшие всяческие притеснения властей, повстанцы жестоко расправлялись с ее представителями. Так, например, в селе Дубынино ими были арестованы восемь комсомольцев. На глазах односельчан их загнали в р. Ангару, по которой шел лед, и расстреляли (3).

Население сел и деревень на территории, которых действовали повстанцы, всячески их поддерживало. В подтверждение этому можно привести слова старейшего учителя г. Братска - Нагорного М.П. опубликовавшего свои воспоминания «Мое участие в коллективизации». В одной из глав автор описывает ликвидацию отряда Серышева: «Мужики лодок не дают, с боем сами насобирали всякие и поплыли. Отплыли от Антоново 3-4км., вдруг сзади нас на острове зарево - солома горит. Преображенский говорит: «Это сигнал банде, чтоб убирались из Дубынино.» Так и есть…» (3). По словам Нагорного М.П. отряд Серышева насчитывал не менее 40 человек и был разгромлен прибывшими из Иркутска солдатами.

В одном лишь списке граждан Братского района погибших в мае 1933 года от рук повстанцев из отряда Балакирева (другая фамилия-Пожидаев) имена и фамилии 32-х человек, в том числе и Н.А.Вдовина – начальника отряда ОГПУ. Он вместе с комсомольцем П. Муратовым около деревни Верхне-Суворово попал в засаду, когда ехал разведать маршрут движения повстанцев. Убили их с особой жестокостью, четвертовав, отрубив головы и сбросив в прорубь (3).

Предводитель повстанцев – Балакирев являлся бывшим полковником генерального штаба царской армии. Его отряд действовал в верховьях Ангары и состоял из разных слоев крестьянства. В селе Громы ими были расстреляны 17 человек - весь советский актив.

Об озлобленности восставших свидетельствует, например, такой факт: Павел Филиппов – комсомолец-избач, которому на тот момент было всего 16 лет, во время расстрела активистов был лишь ранен,- его успел заслонить отец. Когда юноша очнулся, он был тут же добит своим односельчанином, оставленным повстанцами для охраны трупов от родственников. Односельчанин этот приходился ему двоюродным дядей (3). Во время восстания в Братске вводилось военное положение, коммунисты и комсомольцы мобилизовывались для его подавления. 

Суровым наказанием восставших власть стремилась пресечь подобные выступления в будущем. Для этого от органов юстиции требовались максимально жесткие приговоры: «… Бюро Окружкома отмечает имеющее место недопонимание отдельными судебными и прокурорскими работниками политического значения и важности дел о кулацких выступлениях и, как следствие этого, чрезвычайную медленность расследования и вынесение Судами неправильных приговоров…» (3). 

Ничуть не меньше крестьянских выступлений было в Красноярском крае. Одним из крупнейших было восстание летом 1931г. Оно охватило Дзержинский, Тасеевский, Абанский и Канский районы. Возглавляли восстание бывшие красные партизаны, такие как Князюк И.Я., Мищик А.С., Тарасов К.М. Восставшие написали и приняли документ, который назвали «Требование». В нем объяснялось, почему участники партизанско-крестьянского движения (так называли себя повстанцы) взялись за оружие. «Требование» распространялось по деревням Канского округа. Постепенно увеличиваясь, число восставших дошло до 800 человек (4).

Начавшись 4 июля 1931г. на сходе жителей деревни Рассол, восстание приобрело угрожающие масштабы - повстанцы двинулись на Канск. Используя регулярные войска и части особого назначения, власти оцепили подконтрольные восставшим районы и пообещали полную амнистию и расследование перегибов в ходе коллективизации. Некоторые повстанцы поверили, и, спрятав оружие, разошлись по домам. Другие решились на бой, но под деревнями Рассол, Батов и Борки были разгромлены (4). 

В одном только Минусинском округе было 273 крестьянских выступления. Все они жестоко подавлялись. В стране, по сути, шла гражданская война, и Сибирь длительное время оставалась одним из самых напряженных фронтов.

5. Заключение.

Для обновления сибирской деревни, повышения ее технического и культурного уровня оптимальным был бы путь кооперирования при сохранении самостоятельности крестьянских хозяйств. Однако партийное руководство рассматривало объединение крестьян в колхозы как единственный путь обновления, принуждая их к изменению жизни насильственными мерами, прежде всего угрозой раскулачивания.

Коллективизация в Сибири привела к наиболее разрушительным последствиям. Жизнь крестьянства в условиях колхозного строя характеризовалась большими контрастами: социальный и культурный рост одних групп сельского населения соседствовал с бедностью и бесправием других.

Основные отрицательные итоги:

1. Уменьшение производства зерна, поголовье крупного рогатого скота.

2. Разорение деревни.

3. Голод.

5. Безразличие колхозников к общественному имуществу, к результатам собственного труда.

6. Появление бюрократизма, бесхозяйственности.

7. Ликвидация слоя зажиточных крестьян.

8. Потеря экономических стимулов к труду.

Безусловно, являлось бы ошибкой рисовать период коллективизации только черной краской. Прогресс в деревне, как и сама жизнь, не был остановлен. В предвоенные годы расширились посевные площади. Индустриализация дала колхозам и совхозам сложные сельскохозяйственные машины и механизмы. В селах появились школы, избы-читальни, клубы. Имелись десятки передовых хозяйств, которые стали лауреатами Всесоюзной сельскохозяйственной выставки 1939— 1940гг.

Список литературы

1. Коллективизация // Винокуров М.А., Суходолов А.П. Экономика Иркутской области.
2. Коллективизация // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)
3. Колхозы // «Историческая энциклопедия Сибири» (2009)
4. http://рустрана.рф/article.php?nid=3478400 
5. http://irkipedia.ru/content/kolhozy_istoricheskaya_enciklopediya_sibiri