СЦЕНАРИЙ ВНЕКЛАССНОГО МЕРОПРИЯТИЯ по повестям Н.В.Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки"
методическая разработка (7, 8, 9, 10, 11 класс) по теме

(Звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой ни zopi та сухий ду-бик». Занавес открывается. На сцене пнетенъ, на нем вшит кувшин. В глубине сцены — лавка. Выходит пасечник Рудый Панько, врукахунего книга Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки».)

РУДЫЙ ПАНЬКО (в зал): Это что за невидаль: «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Что это за «Вечера»?

(Музыка затихает.)

У нас на хуторах водится издавна: как только окончатся заботы в поле, мужик припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, — тогда, только вечер, уже, наверно, где-нибудь и конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалеча, бренчит балалайка, а подчас и скрипка, говор, шум. Это у нас вечерницы! Соберется в одну хату толпа девушек с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрипачом — поднимется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и рассказать нельзя.

(Рудый Панько отходит в сторону за плетень. Выходят Парубки и Девчата, исполняют украинский танец.)

Но лучше всего, когда собьются все в тесную кучку и пустятся загадывать загадки или просто нести болтовню. Боже ты мой! Чего только не расскажут! Откуда старины не выкопают! Каких страхов не нанесут! Но нигде, может быть, не было рассказано столько диковин, как на вечерах у пасичника Рудого Панька. За что меня миряне прозвали Рудым Паньком — ей-богу, не могу сказать. Но у нас, не извольте гневаться, такой обычай: как дадут кому люди какое прозвище, то и во веки веков останется оно.

(Звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой на zopi та. су-хий дубик». На сцене появляются Девушки (1) и (2), в руках у них книга Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Музыка затихает.)

А вот и Девчата. Доброго здоровья! Куда путь держите? Что там вы рассматриваете?

ДЕВУШКА (1): Так вот книжка вышла. И в ней о нас прописано. Так и у вас такая же книга.

ДЕВУШКА (2): А вы знаете, что эту книгу написал наш пан диканьковский, Николай Васильевич Гоголь?

РУДЫЙ ПАНЬКО: Так это пан все из моих баек и списал! Правда, в заглавии указал: мол, это «повести, изданные пасични-ком Рудым Паньком». Бывало, соберутся накануне праздничного дня добрые люди в гости в па-сичникову лачужку, усядутся за стол, и тогда прошу только слушать.

ДЕВУШКА (1): Помните историю про красную свитку? Расскажите нам, что там случилось на Сорочинской ярмарке.

РУДЫЙ ПАНЬКО: Оно бы и не годилось рассказывать такие страшные истории. Да разве уж для того, чтобы угодить таким гарным девчатам!

ДЕВУШКИ (1) и (2) (вместе): Рассказывайте, рассказывайте!

(Фоном звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой на гор! та сухий дубик». Рудый Панько берет под руки Девушек (1) и (2). Они разворачиваются и идут к лавке, садятся.)

РУДЫЙ ПАНЬКО: Раз, за какую вину, ей-богу, не знаю, выгнали одного черта из пекла. Давай он с горя пьянствовать. Гулял, гулял — наконец пришлось до того, что попил все, что имел с собою. Пришлось черту заложить красную свитку свою чуть ли не в треть цены жиду, нашинковавшему тогда на Сорочинской ярмарке. Заложил и говорит ему: «Смотри, жид, я приду к тебе за свиткой ровно через год, береги ее!» — и пропал, как будто в воду канул. Жид рассмотрел хорошенько свитку: сукно такое, что и в Миргороде не достанешь! А красный цвет горит, как огонь, так что не нагляделся бы! Вот жиду показалось скучно дожидаться срока. Вот и содрал с какого-то приезжего пана мало не пять червонцев. О сроке жид и позабыл было совсем. Как вот раз, под вечерок, приходит какой-то человек: «Ну, жид, отдавай свитку мою». Жид сначала было и не понял: «Какую свитку? У меня нет никакой свитки!» Тот и ушел. Только к вечеру слышит шорох — гладь, во всех окнах по-выставлялись свиные рыла.

(Музыка затихает.)

Жид признался во всем. Только свитки нельзя уже было воротить. Пана обокрал на дороге цыган и продал свитку перекупке. Та привезла ее снова на Сорочин-скую ярмарку, но с тех пор никто ничего не стал покупать у ней. Перекупка бросила свитку в огонь — не горит бесовская одежда. Она подсунула в воз одному мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался: только масла никто и спрашивать не хочет. Схватил топор в руки и изрубил .ее в куски. Глядь — и лезет один кусок к другому, и опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой раз, куски разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор каждый год, и как раз во время ярмарки, черт с свиною личиною ходит по всей площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого рукава недостает ему.

ДЕВУШКА (1): А вот какая история приключилась с Соло-пием Черевиком на Сорочинской ярмарке.

(Все уходят. Занавес закрывается. Громко звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой на горе та сухий дубик». Занавес открывается. Декорации те же. Черевик спит на лавке. Вбегает Хивря, в руках у нее самотканый половик и палка для выбивания. Она вешает половик на плетень и начинает выбивать.)

ХИВРЯ: Вставай, вставай! Ступай, веди скорее кобылу на продажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и хоть бы горсть пеньки продали.

ЧЕРЕВИК: Как же, жинка, с нас ведь теперь смеяться будут.

ХИВРЯ: Ступай! Ступай! С тебя и без того смеются!

ЧЕРЕВИК (зевая): Ты видишь, что я еще не умывался. (Почесывает спину.)

ХИВРЯ: Вот некстати пришла блажь быть чистоплотным! Когда это за тобою водилось? Вот рушник, оботрись. (Берет что-то свернутое в комок. Видит, что это красная свитка, и с ужасом отбрасывает се.) Ступай, делай свое дело.

ЧЕРЕВИК: Будет продажа теперь! Недаром, когда я собирался на эту проклятую ярмарку, на душе было так тяжело, как будто кто взвалил на тебя дохлую корову. Ну, вот и зло все! Неугомонен и черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава, так нет, нужно же добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт, — чего, оборони Боже, — стал ли бы я таскаться ночью за проклятыми лоскутьями?

(Черевик и Хивря уходят. Звучит аудиозапись украинской народной песни «Солнце низенько, вечер близенько». Выходят на сцену Рудый Панько, Девушки (1) и (2).)

ДЕВУШКА (1): Как чудесно описал Николай Васильевич нашу украинскую природу в «Майской ночи»! Вот послушайте.

(Фоном звучит аудиозапись украинской народной песни «Солнце низенько, вечер близенько».)

РУДЫЙ ПАНЬКО: Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее: с середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!

ДЕВУШКА (2): И в эту божественную ночь происходит очень много событий: решается судьба любви главных героев Левко и Ганны. А вот и Левко.

(Все уходят. Выходит Левко.)

ЛЕВКО: Her, видно, крепко заснула моя ясноокая красавица! Галю! Галю! Ты спишь или не хочешь ко мне выйти? Ты боишься, верно, чтобы нас кто не увидел, или не хочешь, может быть, показать белое личико на холод! Не бойся: никого нет. Вечер тепел. Но если бы и показался кто, я прикрою тебя свиткою, обмотаю своим поясом, закрою руками тебя — и никто нас не увидит. Но если бы и повеяло холодом, я прижму тебя поближе к сердцу, отогрею поцелуями, надену шапку свою на твои беленькие ножки. Сердце мое, рыбка моя, ожерелье! Выгляни на миг. Просунь сквозь окошечко хоть белую ручку свою. Нет, ты не спишь, гордая дивчина! (Громко.) Тебе любо издеваться надо мною, прощай! (Собирается уходить.)

(Звучит аудиозапись пьесы «Думка» В. Барвинского. На сцене появляется Ганна.)

ГАННА (вполголоса): Какой же ты нетерпеливый! Уже и рассердился! Зачем выбрал ты такое время: толпа народу шатается то и дело по улицам... Я вся дрожу...

ЛЕВКО: О, не дрожи, моя красная калиночка! Прижмись ко мне покрепче! Ты знаешь, что мне и часу не видать тебя — горько.

(Левко и Ганна садятся на лавку.)

ГАННА (задумчиво): Знаешь ли, что я думаю? Мне все что-то будто на ухо шепчет, что вперед нам не видеться так часто. Недобрые у вас люди: девушки все глядят так завистливо, а парубки... Я примечаю даже, что мать моя с недавней поры стала суровее приглядывать за мною. Признаюсь, мне веселее у чужих было.

ЛЕВКО (с грустью): Два месяца только в стороне родной и уже соскучилась! Может, и я тебе надоел?

ГАННА: О, ты мне не надоел. Я тебя люблю, чернобровый козак! За то люблю, что у тебя карие очи, и как поглядишь ты ими — у меня как будто на душе усмехается: и весело и хорошо ей, что приветливо моргаешь ты черным усом своим, что идешь по улице, поешь и играешь на бандуре, и любо слушать тебя.

ЛЕВКО: О, моя Галя! (Прижимая Ганну к себе.)

ГАННА: Постой! Полно Левко! Скажи наперед, говорил ли ты с отцом своим?

ЛЕВКО: Что? Что я хочу жениться, а ты выйти за меня замуж — говорил.

ГАННА: Что же?

ЛЕВКО: Что станешь делать с ним? Притворился, по своему обыкновению, глухим: ничего не слышит и еще бранит, что шатаюсь Бог знает где, повесничаю и шалю с хлопцами по улицам. Но не тужи, моя Галю! Вот тебе слово козацкое, что уломаю его.

ГАННА: Да тебе только стоит, Левко, слово сказать — и все будет по-твоему. Я знаю это по себе: иной раз не послушала бы тебя, а скажешь слово — и невольно делаю, что тебе хочется... Посмотри, посмотри! (Поднимает глаза наверх.) Посмотри, вон, вон, далеко мелькнули звездочки: одна, другая, третья... Не правда ли, ведь это ангелы Божий поотворяли окошечки своих светлых домиков на небе и глядят на нас? Да, Левко? Ведь это они глядят на нашу землю? Что, если бы у людей были крылья, как у птиц, — туда бы полететь, высоко, высоко... Ух, страшно! Ни один дуб у нас не достанет до неба. А говорят, однако же, есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и Бог сходит но нем на землю ночью перед Светлым праздником.

ЛЕВКО: Нет, Галю, у Бога есть длинная лестница от неба до самой земли. Ее ставят перед Светлым воскресеньем святые архангелы; и как только Бог ступит на первую ступень, все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло, и оттого на Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле.

ГАННА: Я помню, будто сквозь сон. Давно, давно, когда я еще была маленькою, что-то страшное рассказывали про дом, что возле пруда. Левко, ты, верно, знаешь, расскажи!

ЛЕВКО: Бог с ним, моя красавица! Мало ли чего не расскажут бабы и народ глупый. Ты себя только потревожишь, станешь бояться, и не заснется тебе покойно.

ГАННА: Расскажи, расскажи, милый, чернобровый парубок! Расскажи, Левко.

(Фоном звучит аудиозапись украинской народной песни «Солнце низенько, вечер близенько».)

ЛЕВКО: Видно, правду говорят люди, что у девушек сидит черт, подстрекающий их любопытство. Ну, слушай. Давно, мое серденько, жил в этом доме сотник. У сотника была дочка, ясная Панночка, белая как снег, Сотникова жена давно умерла, и задумал он жениться на другой. Привез сотник молодую жену в новый свой дом. Хороша была молодая жена. Только так страшно взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула, ее увидевши. Настала ночь. Ушел сотник с молодою женою в свою опочивальню, заперлась и белая Панночка в своей светлице. Горько сделалось ей, стала плакать. Глядит — страшная черная кошка крадется к ней, шерсть на ней горит, и железные когти стучат по полу. В испуге вскочила Панночка на лавку — кошка за ней. Перепрыгнула на лежанку — кошка и туда, и вдруг бросилась к ней на шею и душит ее. С криком, оторвавши от себя, кинула Панночка ее на пол — опять крадется страшная кошка. На стене висела отцовская сабля. Схватила ее Панночка и бряк по полу — лапа с железными когтями отскочила, и кошка с визгом пропала в темном углу. Целый день не выходила из светлицы своей молодая жена. На третий день вышла с перевязанною рукою. Угадала бедная Панночка, что мачеха ее ведьма и что она ей перерубила руку. На пятый день выгнал сотник свою дочку босую из дому и куска хлеба не дал ей на дорогу. Тогда только зарыдала Панночка, закрывши руками белое лицо свое: «Погубил ты, батьку, родную дочку свою! Погубила ведьма грешную душу твою!» И вон, подальше от дома, на самый высокий берег! С этого берега кинулась Панночка в воду, и с той поры не стало ее на свете.

ГАННА (боязливо). А ведьма?

ЛЕВКО: Ведьма? Старухи выдумали, что с той поры все утопленницы выходили в лунную ночь в панский сад греться на месяце, и сотникова дочка сделалась над ними главною. В одну ночь увидела она мачеху свою возле пруда, напала на нее и с криком утащила в воду. Но ведьма и тут нашлась: оборотилась под водою в одну из утопленниц и через то ушла от плети из зеленого тростника, которою хотели ее бить утопленницы. Рассказывают, что Панночка собирает всякую ночь утопленниц и заглядывает поодиночке каждой в лицо, стараясь узнать, которая из них ведьма. Но до сих пор не узнала. Вот, моя Галю, как рассказывают старые люди!

(За сценой музыка, шум.)

Но я слышу говор. Это наши возвращаются с песен. Прощай, Галю! Спи покойно да не думай об этих бабьих выдумках! (Обнимает и целует Ганну.)

ГАННА: Прощай, Левко! (Уходит.)

(Звучит аудиозапись украинской народной песни «Солнце низенько, вечер близенько». Выходит Панночка, прислушивается к песне, смеется, подходит к Левко.)

ПАННОЧКА (тихо): Спой мне, молодой козак, какую-нибудь песню!

ЛЕВКО: Какую же тебе песню спеть, моя ясная Панночка?

ПАННОЧКА (плачет): Парубок, найди мне мою мачеху! Я ничего не пожалею для тебя. Я награжу тебя. Я тебя богато и роскошно награжу! У меня есть зарукавья, шитые шелком, кораллы, ожерелья. Я подарю тебе пояс, унизанный жемчугом. У меня золото есть. Парубок, найди мне мою мачеху! Она страшная ведьма: мне не было от нее покою на белом свете. Она мучила меня, заставляла работать как простую мужичку. Посмотри на лицо: она вывела румянец своими нечистыми руками с щек моих. Погляди на белую шею мою: они не смываются! Они не смываются! Они ни за что не смоются, эти синие пятна от железных когтей ее. Погляди на белые ноги мои: они много ходили; не по коврам только, по песку горячему, по земле сырой, по колючему терновнику они ходили. А на очи мои, посмотри на очи: они не глядят от слез. Найди ее, парубок, найди мне мою мачеху!

ЛЕВКО: Я готов на все для тебя, моя Панночка! Но как мне ее найти?

ПАННОЧКА (быстро): Посмотри, посмотри, она здесь! Она на берегу траст в хороводе между моими девушками и греется на месяце. Но она лукава и хитра. Она приняла на себя вид утопленницы, ноя знаю, но я слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от нее. Я не могу плавать легко и вольно, как рыба. Я тону и падаю на дно, как ключ. Отыщи ее, парубок!

(Звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой па гор1та сухий дубик». Выходят Русалки (1) — (4) и водят хоровод.)

РУСАЛКИ (1)-(4) (вместе): Давайте в ворона, давайте играть а ворона!

РУСАЛКА (1): Кому же быть вороном?

'Русалки играют в игру. Русалка (2) бeгaem за другими, а те от нее 'бегают.)

РУСАЛКА (2): Нет, я не хочу быть вороном! (Останавливает-•я.) Мне жалко отнимать цыплят бедной матери!

ЛЕВКО (тихо): Ты не ведьма.

РУСАЛКА (3): Кто же теперь будет вороном?

РУСАЛКА (4): Я буду вороном! (Бегает за Русалками.)

ЛЕБКО (указывая пальцем на Русалку(4)): Ведьма!

Панночка смеется. Русалки (1)—(3) уходят .

ПАННОЧКА: Чем наградить тебя, нарубок? Я знаю, тебе не что нужно. Ты любишь Ганну, но суровый отец мешает тебе жениться на ней Он теперь не помешает. (Протягивает записку.) Отдай ему эту записку.

ЛЕВКО (читает записку): «Приказ голове, Евтуху Макогоненку. Дошло до нас, что ты, старый дурак, вместо того, чтобы собрать прежние недоимки и вести на селе порядок, одурел и строишь пакости. А вследствие того, приказываю тебе сей же час женить твоего сына, Левка Макогоненка, на козачке из вашего же села, Галине Петрыченковой. Комиссар, отставной поручик Козьма Деркам-Дришпановский». Надо поспешить, показать батьке записку. (Уходит.)

(Тихо звучит аудиозапись украинской народной песни «Солнце низенько, вечер близенько». На сцене появляется Каленик. Танцует, разговаривая сам с собой.)

КАЛЕНИК: Дм, гопак не так танцуется! То-то, я гляжу, не клеится все. Гоп, гоп, гон! (Танцует.) Ей-богу. Н. так танцуется гопак! Что мне лгагь! Ей-богу, не так! А ну: гоп трала! Гоп трала! Гоп,гоп,гол!

(Звучит мелодия. На сцену выходят Парубки, танцуют гопак, уходят.)

Да, гопак не так танцуется! Баба, отворяй! Баба, живей, говорят тебе, отворяй! Козаку спать пора!

(Звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой на zopi та сухий дубик». На сцену выходят Девушки (1) и (2).)

ДЕВУШКИ (вместе): Куда ты, Каленик? Ты и чужую хату попал, показать теое твою хату?

КАЛЕНИК: Покажите, любезные молодушки!

ДЕВУШКА (1): Молодушки? Какой учтивый Кален и к! За это ему нужно показать хату... но нет, наперед потанцуй! Вот как хлопцы с девчатами.

КАЛЕНИК: Потанцевать? Эх вы, замысловатые Девушки! А дадите перецеловать себя? Всех перецелую, всех! (Пытается схватить Девушек (1) и (2). Они убегают от него.)

(Занавес закрывается. Звучит аудиозапись украинской народной песни «Ой на гор! та сухий дубик». Занавес открывается. На сцене декорации хиты. За столом сидят Голова и Винокур.)

ГОЛОВА: Скоро же вы думаете поставить вашу винокурню?

ВИНОКУР: Когда Бог поможет, то этой осенью, может быть, и поставим. На Покров, бьюсь об заклад, что пан Голова будет писать ногами немецкие крендели по дороге. (Смеется.)

ГОЛОВА: Дай Бог. Теперь еще, слава Богу, винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по Переяславской дороге, еще покойный Безбородько...

ВИНОКУР: Ну, сват, вспомнил время! Слышал ли ты, что повыдумали проклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как исе честные христиане, а каким-то чертовским паром. Как это паром — ей-богу, не знаю!

ГОЛОВА: Что за дурни, прости господи, эти немцы! Слыханное ли дело, чтобы паром можно было кипятить что!

(За сценой шум. Входит Kаленик, раскрыв рот, оглядывает потолок.)

КАЛЕНИК: Вот я и домой пришел! (Садится на лавку, не обращая внимания на Голову и Винокура.) Вишь, как растянул вражий сын дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-катам, баба, тулуп, подослать мне. На печь к тебе не приду: ноги болят! Гляди только не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня. Пусть, уже я сам достану. (Пытается встать.)

ГОЛОВА: За это люблю, пришел в чужую хату и распоряжается как дома! Выпроводить его подобру-поздорову! (Пытается выгнать Каленика.)

ВИНОКУР: Оставь, сват, отдохнуть! (Удерживает Голову.) Это полезный человек, побольше такого народу — и винокурня наша славно бы пошла...

КАЛЕНИК: Что-то как старость придет! (Ложится ни лавку.} Добро бы, еше сказать, пьян. Гак нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому Голове. Что мне Голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Что он обливает людей па морозе...

ГОЛОВА: Эге! Влезла свинья в хату, да и лапы сует на стол.

(За сценой шум. Звучит аудиозапись оперы II. Л. Римского-Корсакова «Майская ночь».)

ВИНОКУР: Славная песни, сват! Славная! (Смеется.) Скверно только, что Голову поминают не совсем пристойными словами.

(Занавес закрывается. На сцену выходят Девушки (I) и (2).)

ДЕВУШКА (1): А какие у нас в Диканьке танцы, а девчата!

ДЕВУШКА (2): Нот у нашего головы, пана Чуба, дочка-красавица, Оксаной '.зовут. А в нее влюбился кузнец Вакула.

ДЕВУШКА (1): Оксане не минуло еше и семнадцати лет, как но всем почти свете, и поту сторону Диканьки. и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про нее.

ДЕВУШКА (2): Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было еше никогда и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала все, что про нее говорили, и была капризна как красавица. А вот и она.

(Девушки (1) и (2) уходят. Занавес открывается. Комната Оксаны).

ОКСАНА: Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша? Лгут люди, я совсем не хороша. Разве черные брови и очи мои так хороши, что уже равных им нет на свете? Что тут хорошего в этом вздернутом кверху носе.  И в щеках? И в губах? Будто хороши мои черные косы!? Ух! Их можно испугаться вечером: они, как длинные змеи, переплелись и обвились вокруг моей головы. Я вижу теперь, что я совсем не хороша! Нет, хороша я! А\, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мною мой муж! Он зацелует меня насмерть.

ВАКУЛ (тихо). Чудная девка! И хвастовства у нее мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и все хвалит себя вслух!

ОКСАНА: Да, парубки, вам ли чета я? Вы поглядите на меня, как я плавно выступаю. У меня сорочка шита красным шелком, а какие ленты! Вам век не увидать богач, галуна! Всe это накупил мне отец мои для того, чтобы на мне женился самый лучший! (Поворачивается а сторону и видит Baкyлу, вскрикивает.) Зачем ты пришел сюда. Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома. О, я знаю вас!  сундук мой готов?

ВАКУЛ.\: Будет готов, мое серденько, после праздника будет готов. Если бы ты знала, сколько возился около него: две ночи не выходил из кузницы, зато ни у одной поповны не будет такого сунлука.  А  как  будет рас писан.  Хоть весь околоток обходи своими беленькими ножками, не найти такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет как жар. Не сердись же на меня! Позволь хоть говорить, хоть, поглядеть на тебя.

ОКСАНА: Кто ж тебе запрещает?

ВАКУЛА: Позволь мне посидеть возле тебя!

ОКСАНА: Садись.

ВАКУЛА: Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя!

ОКСАНА: Чего тебе еще хочется? Поди прочь, у тебя руки жестче железа. Да и сам пахнешь дымом. Я думаю, всю обмарал сажею.

ВАКУЛА (в сторону): Не любит она меня. Ей всё игрушки, стою перед нею как дурак и не свожу с нее глаз.  Чудная девка! Чего бы |  не дал, чтобы узнать, что у неё наI  сердце, кого она любит! Но ей и нужды нет ни до кого, любуется сама собою. Мучает меня, бедного. Я ее так люблю, как ни один человек на снеге не любил и не будет никогда любить.

ОКСАНА: Правда ли. Что твоя  мать ведьма?

ВАКУЛА: Чего мне до матери, ты у меня и мать, и отец,  всё, что ни есть дорогого на свете.

ОКСАНА: Однако что-то долго девушки с парубками не приходят.

Давно уже пора колядовать.

ВАКУЛА: Бог  с ними,

красавица!

ОКСАНА: Как бы не так!

ОКСАНА. Кто-то стукнул!  Верно, девчата с парубками. Э, Одарка. У тебя и новые черевички! Ах, какие хорошие. Хорошо тебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который покупает тебе такие славные черевички.

ВАКУЛА: Не тужи, моя ненаглядная Оксана.  Я тебе достану такие черевички, какие редкая панночка носит.

ОКСАНА: Ты? Посмотрю, где ты достанешь такие черевики, которые могла бы я надеть на свою ногу. Разве принесёшь те самые, которые носит царица. Да, будьте все свидетели: если кузнец Вакула принесёт те самые черевики, что носит сама царица, то вот моё слово, что выйду за него замуж. (смеётся. Оксана и девушки уходят).

ВАКУЛА: Смейся, смейся! Я сам смеюсь над собою! Она меня  не любит - ну Бог с ней! Будто только на всем белом свете одна Оксана. Да что Оксана? С нее никогда не   будет доброй   хозяйки.

(Занавес  закрывается.   Па  сцене Рудый Панько, Девушки (I) (2).)

ДЕВУШКА (I): Нот, добрые люди, много нам страшных и веселых историй мы поведали!

ДЕВУШКА (2): Вот какие люди у нас в Диканьке интересные!

РУДЫЙ ПАНЬКО: Да, вот было позабыл самое главное: как будете, господа, делать ко мне, то прямехонько берите путь но столбовой дороге на Диканьку. Про Диканьку же, думаю, вы наслышались вдоволь. Зато уже как пожалуете в гости, то дынь подадим каких вы отроду, может быть, не ели, а меду лучшего не сыщете па хуторах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы знали: совершенный сахар! Однако ж что я и в самом деле разболтался? Приезжайте только, приезжайте поскорей.