Жизнеописание Святогорских преподобномучеников иеромонах Мелхиседека (Соловьева) и игумена Даниила (Косорукова) (+ 1937-1938 гг.). Евдокимов О.В.
материал

Евдокимов О. В.,

учитель русского языка и литературы

387 лицея им. Н.В. Белоусова.

г. Санкт-Петербург

ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИК ИЕРОМОНАХ МЕЛХИСЕДЕК (СОЛОВЬЕВ)

(†1937-1938 гг.)

       Преподобномученик иеромонах Мелхиседек, в миру – Матвей Павлович Соловьев – родился в многодетной семье церковного старосты Павла Соловьева в 1880 году в деревне Новокраснянка Ново-Глуховской волости Славяносербского уезда Екатеринославской губернии.^[1]

       По свидетельству его родственников, «с детских лет Матвей был равнодушен к играм ровесников, его не привлекали веселые компании, но всегдашним его желанием было монашество, к которому стремился он всей своей чистой душой. Поэтому его часто можно было видеть на молитве с четками в руках».^[2] 

       «Василий Павлович Соловьев, - вспоминала племянница отца Мелхиседека, Евдокия Григорьевна Соловьева, в замужестве Ролдугина, - после смерти своего отца, наследовавший место церковного старосты и старшинство в семье Соловьевых, не противился желанию своего брата и в 1893 году отпустил отрока Матвея, которому тогда было всего 13 лет, в Святогорский монастырь. В обители его постригли в монашество с именем Мелхиседека и со временем рукоположили во иеромонаха.

       После разгона братии советской властью в 1922 году дядя еще некоторое время жил в монастыре, приблизительно до 1925 года,^[3] потом вернулся в Новокраснянку. В деревне в то время было две церкви: каменная, находившаяся в центре, святого Архангела Божия Михаила и деревянная, на окраине, святого благоверного великого князя Александра Невского. В этой деревянной церкви мой дядя, иеромонах Мелхиседек, служил до самого ее закрытия коммунистами».^[4] 

       Из протокола допроса, составленного в Управлении Государственной безопасности 8 августа 1937 года, следует, что отца Мелхиседека после закрытия Святогорского монастыря, советская власть арестовывала неоднократно: по меньшей мере, дважды и оба раза по «подозрению в антисоветской агитации».^[5] Первый арест последовал в 1925 году, второй – в 1928.^[6]

       В 1932 году, во время проведения раскулачивания, хозяйство семьи Соловьевых было разорено. Старшего брата отца Мелхиседека Григория Павловича с женой и маленьким ребенком, а вместе с ними и самого батюшку, власти выселили из большого дома, стоявшего в самом центре села, и все они вынуждены были перейти жить в совсем небольшой, состоящий из двух комнат, дом, который находился на сельской окраине, рядом с деревянным храмом святого благоверного великого князя Александра Невского.

       Оказавшись в стесненных обстоятельствах, семья Соловьевых с уважением отнеслась к священному сану и монашескому состоянию близкого родственника и предпочла ютиться на малом пространстве, отдав лучшее жилье отцу Мелхиседеку.

       «Большая [комната], - по воспоминанию Евдокии Григорьевны Ролдугиной, - была отдана дяде, который всю ее обставил иконами».^[7]

       После «раскулачивания» семьи брата все оставшееся время о. Мелхиседек проживал в селе Новокрасновка и служил в Александровском храме вплоть до его закрытия и своего ареста.^[8] 

       Построение атеистического государства, согласно ленинскому плану, все больше и больше требовало усилий безбожного правительства по расхристианиванию народа. Достичь этого было положено в том числе и насильственными методами.

       Во второй половине 1930-х годов сталинские репрессии достигли апогея. Кровавый террор, пик которого пришелся на 1937-1938 годы, затронул практически все слои советского населения. В недрах НКВД фабриковались сотни тысяч уголовных дел на старых большевиков-ленинцев, партийную и советскую элиту, командный состав Красной Армии, обычных работников, крестьян и, конечно, священно- и церковнослужителей.

       По плану наркома Ежова, к примеру, по Донецкой области только за 4 месяца 1937 года необходимо было расстрелять 1000 человек, заключить в тюрьмы – 3000; в Харьковской области уничтожить – 1500 и посадить – 4000; в Одесской – 1000 и – 3500; в Винницкой – 1000, и – 3000; в Днепропетровской – 1000 и – 2000; в Киевской – 2000 и, соответственно, – 3500 и т.д.^[9] Получив приказ, НКВД обрушилось на «врагов народа». После рассмотрения дела «Тройкой» наиболее враждебные лица осуждались к расстрелу, менее опасные «враги» подлежали заточению в тюрьмы и высылке в северные исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) сроком от 8 до 10 лет.^[10]

       В приказе Н.И. Ежова были обозначены «контингенты, подлежащие репрессии». Так, в пункте № 6 под физическое уничтожение или тюремное заключение подпадали следующие категории населения: «наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу».^[11] «Церковники», то есть церковно- и священнослужители объявлялись указом Народного комиссариата внутренних дел СССР злейшими врагами государственной власти и подлежали либо убийству, либо заточению в тюрьмы, либо этапированию в лагеря.^[12] 

       В это страшное время и был арестован иеромонах бывшего Святогорского монастыря Мелхиседек, служивший последние годы на приходе в селе Новокраснянка Рубежанского района Луганской области.

       Нелепость предъявленного ему обвинения очевидна. В уголовном деле отца Мелхиседека было записано: «Вел активную к-р (контрреволюционную) фашистскую деятельность, распространял клеветнические слухи и дискредитировал вождей партии и правительства».^[13] 

       Отца Мелхиседека осудили на 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей),^[14] но, как свидетельствуют его родственники, батюшка был расстрелян в Иркутской области, недалеко от маленького сибирского городка Тайшет.^[15]

       Вот как рассказывает об аресте своего отца и дяди племянница иеромонаха Мелхиседека Е.Г. Ролдугина:

       «В августе 1937 года, летней ночью, за отцом Мелхиседеком пришли люди из НКВД. С ними был наш односельчанин Василий, участвовавший и в раскулачивании нашей семьи. Тут же, в доме, пришедшие, вполголоса разговаривая друг с другом, пришли к решению, что нужен еще один. Василий предложил взять моего отца, Григория Соловьева, за то, что живет вместе с попом. Арестованных увезли в город Рубежное в тюрьму.

       Вскоре мы с мамой поехали их навестить. Помню, там был деревянный забор с большими щелями. Мы заглядывали и видели там многих заключенных мужчин на прогулке во дворе тюрьмы. Среди них я узнала отца и дядю. Когда закричала «Папа!», они вздрогнули и заплакали; я видела, как дядя достал платок и вытирал слезы. Хотя мне было всего четыре с половиной года, но я его запомнила на всю жизнь: высокого роста, длинные русые волосы распущены, в черном подряснике с большим крестом на цепочке.

       Отец вернулся в Новокраснянку в 1947 году. Жив остался благодаря тому, что был хорошим сапожником и в лагере всех обшивал. Нам он рассказывал, что после допросов их посадили в вагоны и куда-то повезли. По дороге зачитали приговор – враги народа, срок – 10 лет. Привезли в Тайшет. Здесь папа вместе с дядей пробыли ровно месяц. Отец говорил, что над священниками на этапе очень издевались. Потом ночью пришли сотрудники НКВД и приказали всем священнослужителям собираться, якобы для следования в Тобольск. Папа простился с братом и больше никогда его не видел. Он говорил, что в Тобольск их не повезли, а где-то недалеко всех расстреляли».^[16]

       Святогорский иеромонах Мелхиседек, с отроческих лет возлюбивший иноческое житие, избрал узкий путь спасения. В годы гонений, которые безбожные власти воздвигли на святую Церковь в 30-е годы прошлого века, преподобномученик Мелхиседек пострадал ради Христа: за свое священство он претерпел аресты, гонения, был вывезен за тысячи километров от свой духовной родины – Святогорской обители – и умерщвлен в безвестности.

       Минули годы, однако подвиг веры святогорских мучеников и исповедников не забылся, но все ярче и ярче светит небесным светом из глубины тех скорбных времен, которые волей Божией по прошествии времени обернулись нетленной славой Церкви Христовой, донося до нас бесценные живые свидетельства терпения, страдания, любви гонимых ради Господа святогорцев.

       Принимая к духовному назиданию примеры жертвенного служения мучеников веры Христовой, народ Божий почитает все то, что связано с жизнью страдальцев за святую Веру. Поэтому верных чад православной Церкви не могут не радовать и не волновать те крупицы ведения о подвиге святогорских преподобномучеников, лики которых сегодня открываются Господом после длительного и смутного безвременья. Кроме того, особенно поучительным бывает соприкосновение с живыми свидетельствами веры угодников Божиих, а их личные вещи, такие, например, как богослужебные предметы, использовавшиеся ими во время совершения тайных литургий в годы гонений, представляются нам бесценным сокровищем, на которое мы взираем с благоговением. Поэтому как не считать милостью Божией, когда в обитель на Святых Горах промыслительно приносятся или передаются богослужебные предметы, связанные с именами рассеянной святогорской братии и умерщвленной ради верности их Христу за тысячи и тысячи километров от Святых Гор. Об одном таком священном предмете, переданном в дар Святогорской Лавре, мы помещаем приводимый ниже документ.

Возвращение сосуда святогорских новомучеников в Святогорскую Лавру

       Весьма радостным и утешительным для всей святогорской братии явилось возвращение в родную обитель церковного сосуда, принадлежавшего святогорским новомученикам.

       В городе Жмеринка Винницкой епархии к отцу Исихию (Клыпе), сопровождавшему в начале июня 2017 года Святогорскую икону Божией Матери в центральные области Украины, подошел настоятель Свято-Николаевского храма сего города протоиерей Иоанн Луканов и поведал, что у него долгое время хранится сосуд братии Святогорской пустыни — серебряные потир, тарель и лжица, которые он передает в дар Святогорской Лавре.

       При этом о. Николай написал сопроводительное письмо, в котором говорил следующее:

       «Я, митрофорный протоиерей Иоанн Луканов, был настоятелем Свято-Успенской церкви г. Кременная Ворошиловградской епархии.

       Мне передал р. Б. Григорий [брат или о. Мелхисидека, или о. Афинодора — прим. ред.] из с. Краснянка Кременского района святую чашу, дискосную тарелочку и лжицу серебряные 84 пробы. По его словам, он принял от насельников Святогорской Успенской Лавры Мелхиседека и Афинодора, арестованных после и расстрелянных.

       Божией милостью я пользовался Святой Чашей 50 лет.

       По открытии Лавры много раз имел желание передать Святую Чашу в Святогорскую Лавру, но желание исполнить не смог.

       И вот, Промыслом Божиим Сама Царица Небесная прибыла в Свято-Николаевский храм (это бывший полковой храм, в котором в 1914 году молился Царь Николай на 1-ый день Святой Пасхи). В городе Жмеринка я 33 года был благочинным и настоятелем Св. Александра Невского молитвенного дома, где и ныне являюсь настоятелем вот уже в этом году 40 лет. В этом году 4-го июня мне исполнилось 55 лет священнической хиротонии. От рода имею 77 лет. Все эти даты Господь уготовал, чтобы я исполнил пастырский долг.

       Поздравляю всех насельников обители с возвращением святаго сосуда, из которого причащались ваши святые отцы! «Подражайте вере их!» С любовию, митрофорный протоиерей Иоанн Луканов, настоятель Св. Александро-Невского и Свято-Николаевского храмов, что в г. Жмеринка Винницкой епархии. 06.06.2017 г.».^[17] 

ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИК ИГУМЕН ДАНИИЛ (КОСОРУКОВ)

(† 1937-1938 гг.)

       Игумен Даниил (в миру Косоруков Даниил Тимофеевич) родился в 1875 году в крестьянской семье. Был уроженцем Рязанской губернии Скопинского уезда Черновской волости деревни Новоселовка. В Святогорский монастырь отец Даниил прибыл 1 марта 1918 года из Иркутского Вознесенско-Иннокентиевского монастыря.^[18] 

       С конца 1919 года игумен Даниил нес послушание ризничего Святогорской обители. Это были тяжелые годы, и послушание ризничного требовало большого мужества и терпения, так как монастырь на Святых Горах подвергался безжалостным разорительным набегам многочисленных банд, грабивших обитель и притеснявших братию.

       В 1922 году вместе с Святогорским настоятелем архимандритом Трифоном (Скрипченко)^[19] и другими старшими братиями обители отец Даниил проходил по делу «О скрытии церковных ценностей в Святогорском монастыре». Следствие Реввоентибунала, начатое большевистскими властями против монастырского духовенства, стремившегося не допустить окончательного разграбления церквей обители, выдвинуло против отца Даниила обвинение в неправильном составлении описи монастырской ризницы и сокрытии церковных ценностей.

       Губернский Реввоентрибунал расследовал дело о «виновности» отца Даниила, а суд, проходивший в городе Бахмут в начале лета 1922 года, осудил игумена Даниила условно на 1 год «принудительных работ с содержанием под стражей».^[20]

       После закрытия Святогорского монастыря и разгона монахов отец Даниил вынужден был скрываться от безбожников и уехать в Харьков, где, сокрыв свой сан от властей, поступил на работу бухгалтером в одном из учреждений.

       Будучи нелегальным священником, игумен Даниил по благословению архиепископа Александра (Петровского), будущего священномученика,^[21] тайно совершал различные требы для верующих. Известно, например, что он по благословению харьковского владыки Александра совершил постриг в монашество одной рабы Божией.

       Посещая Казанский храм в Харькове как рядовой прихожанин, отец Даниил стал членом церковной «двадцатки», что в условиях гонения на Церковь равнялось принятию на себя особого исповеднического креста.

       В это время советской властью закрывались последние храмы Харькова. Вскоре в многолюдном городе их осталось всего три: Трехсвятительский, Озерянский и Казанский. Последний храм – Свято-Казанский – стал кафедральным собором.^[22] Поэтому являться членом церковного актива означало в те времена жить в постоянной опасности и быть репрессированным. Часто такие люди арестовывались и бесследно исчезали в застенках НКВД или в исправительных лагерях.

       Отец Даниил был из тех жертвенных людей, которые ревновали о правде Божией и не смотрели на личное благополучие и безопасность, когда речь заходила о служении Церкви. На имя игумена Даниила властями был зарегистрирован Казанский храм, что в годы гонений на Церковь грозило смертельной опасностью. Более того, когда в церковной «двадцатке» никто не соглашался занять должность казначея из боязни быть арестованным, отец Даниил, чтобы спасти Свято-Казанскую церковь от закрытия хотя бы на короткое время, принял на себя эту тяжелую, но богоугодную ношу – после чего стал готовиться к аресту и переходу в вечность, так как знал, что другого исхода не будет.

       Вскоре отец Даниил был арестован и бесследно исчез в 1937–1938 годы.^[23]

       В 1981 г. на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви Заграницей игумен Даниил (Косоруков) был прославлен в лике преподобномучеников.

       Память преподобномученика Даниила совершается в день Собора Новомучеников и Исповедников Российских — переходящее празднование в последнее воскресенье января (по ст. ст.).

XX век для Русской Православной Церкви был одним их самых тяжелых веков за все свое почти тысячелетнее существование. Сотни тысяч мучеников и исповедников, отстаивая святую веру, взошли на Голгофу. Миллионы сломанных судеб тех, кто явно или прикровенно исповедовал верность евангельским заповедям любви, веры, спасения. Образно говоря, для Русской Православной Церкви долгие годы гонений, имевших место в XXстолетии, являют собой царственные ризы, состоящие из одежд мученичества, окрашенных в багряные цвета страданий и поношений, и чистых, белоснежных одежд веры и верности Христу, засвидетельствованных даже смертью неисчислимым сомном христиан. «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2,10), - вот та святая Правда, которую Своим верным изрек Господь и которой народ православный руководствовался на протяжении длительного богоборческого лихолетия. Святогорские постриженики, украшенные победными мученическими венцами, исповедовали свою верность Христу различными образами мученичества. Кто во времена темные принял из них лютую смерть за Христа, Которому начал служить в Святых Горах еще во времена благие, в самой Святогорской обители или ее скитах; кто пролил свою праведную кровь за Господа вблизи от своей духовной родины, будучи изгнан в соседние села и города; а кто из святогорцев положил свою жизнь ради Сына Божиего за тысячи и тысячи километров от Святогорского монастыря и до сего дня находится в полной безвестности. Но не только различен образ страданий святых святогорцев, следовавших в своей жизни за подвигоположником Христом, но различны и обстоятельства их подвига. Некоторые из святогорской братии приняли смерть от топора безбожников, силившихся воспрепятствовать боголюбивому крестному ходу; некоторые, исполняя церковные послушания на высоких начальственных должностях, были скальпированы, усечены саблями и исколоты смертоносными штыками; некоторые жестоко зарезаны ножом в то время, когда, радуясь пасхальной радостью, несли по дороге деньги, собранные верующими, чтобы безбожные власти не закрыли Божий храм за неуплату установленного ими же налога; некоторые ценой собственной жизни стремились хотя бы на время отсрочить в большом многолюдном городе закрытие одного из последних храмов Божиих ради молитвы в нем православных христиан; некоторые за свое монашеское звание и священнический сан понеся смертоносную клевету от безбожных следователей, были вывезены на чужбину и тайно расстреляны, приняв в свое монашеское сердце пулю, выпущенную богоборческой рукой, а некоторые, будучи послушниками и находясь лишь в самом начале своего духовного пути, приняли за Христа Спасителя смертоносное увечье и тем заслужили от Вседержителя награду на Небесах. О всех тех, кто в годину испытаний сподобился пострадать за Господа, Господь так говорит в святом Своем Евангелии: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали пророков, бывших прежде вас» (Мф. 5:10-12).