Статья "Герои Отечественной войны 1812 года. Вот Давыдов!"
статья по теме

Всероссийский конкурс для педагогов и учащихся

"Недаром помнит вся Россия",

посвящённый 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года

ГЕРОИ  ОТЕЧЕСТВЕННОЙ  ВОЙНЫ  1812  ГОДА

“ВОТ  ДАВЫДОВ!”

Статья

Горчакова  Ирина  Владимировна

Муниципальное  казённое общеобразовательное учреждение

Краснооктябрьская средняя общеобразовательная школа

Утром, вставя ногу в стремя,-

ах, какая благодать!-

ты в теперешнее время

умудрился доскакать.

Я. Смеляков

        Мужественное имя Дениса Давыдова  навечно связано с войной 1812 года.

        Жена Давыдова не разрешила своего внука назвать Денисом, так как говорила: «Денис Давыдов только один». И правда, его не заслоняют даже такие выдающиеся военачальники, как Багратион и Кутузов. А рядом с ним – Пушкин, мягко улыбается Жуковский, поблёскивает очками Вяземский. Но среди них он один такой – Денис Давыдов.

        В него влюблялись друзья, ему посвящали стихи. Если собрать их, то получится целая книжка. Портрет прославленного партизана висел в замке Вальтера Скотта. А взгляните на портреты Дениса Давыдова, рисованные его современниками:  лихой красавец гусар глядит на нас с них. А между тем облик Давыдова не был ни романтичным, ни тем более героическим: росточка небольшого, голова круглая, нос вздёрнутый.

        Известен анекдот, записанный Пушкиным: «Главнокомандующий приказал доложить Вашему сиятельству, - рапортует Денис Давыдов Багратиону, - что неприятель у нас на носу, и просит Вас отступать немедленно. «Неприятель у нас на носу?  На чьём? – отвечает Багратион. – Если на твоём, так он  близко, а если на моём, так мы успеем ещё отобедать».

        И мы, читатели, стоит прочесть стихи Давыдова или несколько страниц его крепкой, неутомимой, всегда в движении прозы, влюбляемся в него, потому что в этом человеке гармонично сочеталось всё  то, чем привлекает подлинная мужественность, - храбрость, находчивость, острый ум, щедрость и молодость чувств, весёлость и неотразимое гусарское молодчество, прорывавшееся во всём – слове, жесте, поступках.

        Кто так холил и берёг свои чернокудрявые усы? У кого ещё в чёрных крепких волосах ещё в юности пробивалась седая прядка? Прядка эта, неожиданная, партизанская, осветит стихи Вяземского и Языкова. А каким замечательным рассказчиком он был! Рассказывая, он всё представлял в лицах. По воспоминаниям друзей,  и голос у Давыдова был особенный – хриплый, а по временам вдруг тоненький, фистульный.

        Давыдов и стихами разговаривал так же просто и непринуждённо. Он в полной мере обладал смелостью поэтической, в стихах он чувствовал себя как дома, нараспашку; он умел хохотать во весь голос, озорничать. Только Давыдов мог написать собственную биографию, изобразив в ней себя полным героем, и напечатать её в сборнике стихов, а авторство приписать своему сослуживцу, некому генералу. Но друзья тут же догадались, кто автор: слишком уж знакомы были интонация и юмор.

        Он стал героем и собственных стихов: это он во главе стола, это он мчится «тайною тропой» в бурке кабардинской, это он вместе с другом Сашкой Бурцовым затащит нас к себе домой, где:

Вместо зеркала сияет

Ясной сабли полоса:

Он по ней лишь поправляет

Два любезные уса.

        Вот Давыдов!  Вот его точный и романтичный портрет! И он годился в герои стихов!  Давыдов по характеру своему, по натуре – герой.

***

        Летом 1793 года  Денис Давыдов засыпал под топот казачьих лошадок, а будили его звонкие голоса труб. Ему было девять лет, и жил он в то время вместе с братом в военной палатке, потому что отец командовал легкоконным полком. Однажды пришло известие, что в полк на учение должен прибыть Суворов. Сам Суворов, кумир Братьев Давыдовых!  Его молниеносные походы, громовые победы волновали воображение подростков, игры которых состояли в маршировании и метании ружьём. В день учений мальчиков подняли за час до рассвета, уверяя, что Суворов нагим выбежит из палатки, ударит в ладоши, прокричит петухом, а по этому сигналу трубачи затрубят генерал-марш и войско станет седлать лошадей. Но мальчики зря таращили глаза, скорый сухонький старичок ехал за войском в коляске.

        И всё-таки встреча с Суворовым определила всю жизнь Дениса Давыдова. «Я ещё не умру, а ты выиграешь три сражения», - сказал он мальчишке. С этого дня Давыдов торопился поскорее осуществить предсказанное. Едва ему исполнилось шестнадцать лет, он сел в кибитку и помчался в Петербург поступать в Кавалергардский полк. «Наконец, привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в глубокие ботфорты и покрыли святилище его гения мукою и треугольной шляпою», - напишет потом Давыдов.

        «Вскоре загорелась война с французами». В 1805 году Россия вступила в войну с наполеоновской  Францией, и  Денисов загорелся желанием попасть в действующую армию. Узнав, что в Петербург приехал фельдмаршал Каменский, Денис Давыдов пробирается в гостиницу «Северную», где остановился фельдмаршал, находит  девятый «нумер» и садится в коридоре, завернувшись в шинель. Ночью из своего «нумера» выходит фельдмаршал, в халате, с огарком свечи в руках, – тут-то и бросается к нему Давыдов и молит взять его с собой в действующую армию.

        Наконец мечта юноши исполняется: он назначен адъютантом к Багратиону, он едет к местам боёв, и вид войско навечно поражает его своей неприбранной красотой: «Не могу описать, с каким восторгом, с каким упоением я глядел на всё, что мне в глаза бросалось! Части пехоты, конницы и артиллерии, готовые к движению, облегали ещё возвышения справа и слева – в одно время как длинные полосы чёрных колонн уже изгибались по снежным холмам и равнинам. Стук колёс пушечных, топот копыт конницы, разговор, хохот и ропот пехоты, идущей по колени в снегу, скачка адъютантов по разным направлениям, генералов  с их свитами; самое небрежение, самая неопрятность одежды войск, два месяца не видавших крыши, закопчённых дымом биваков и сражений, с оледенелыми усами, с простреленными киверами и плащами, - всё это благородное безобразие, знаменующее понесённые труды и опасности, всё неизъяснимо  электризовывало, возвышало мою душу. Наконец-то я попал в мою стихию».

        Отныне не будет для Давыдова красоты более величественной, чем вид войска, возвращающегося из дела. И, пережив 1812 год, горечь поражений и отступлений и радость побед, он и для разбитой гвардии Наполеона найдёт  великодушные и прекрасные слова и краски. «Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов. Осенённые высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля!» - слова эти напишет опытный воин, прошедший войну 1812 года,  а до этого войны со Швецией и Турцией. Но пока перед нами мальчишка, не нюхавший пороха, который умирает от желания поскорее принять участие в настоящем сражении.

        Его только что представили Багратиону, а он уже выпросился в первую цепь, будто бы наблюдать за движением неприятеля, а на самом деле для того, «чтоб погарцевать на коне, пострелять из пистолетов, помахать саблею и – если представится случай – порубиться».

        Позиции русских и французов были расположены близко. Среди неприятельских фланкеров Денис Давыдов тут же облюбовал одного в синем плаще и медвежьей шапке, которого ему немедленно захотелось взять в плен. Он стал уговаривать казаков  напасть на французов. Казаки  только  посмеивались. «Я как бешеный толкнул лошадь вперёд, подскакал к офицеру довольно близко и выстрелил по нём  из пистолета. Он, не прибавив шагу,  отвечал мне своим выстрелом, за которым посыпались выстрелы из карабинов его товарищей. То были первые пули, которые просвистали  мимо ушей моих. Я подвинулся к нему ещё ближе, замахал саблею и принялся ругать его на французском языке, как можно громче и выразительнее.  Я приглашал его выдвинуться из линии и сразиться со мною  без помощников». Вероятно, бывалый французский воин, как и казаки, только посмеялся над неистовством необстрелянного юнца. Но на этом приключения первого дня Дениса Давыдова в действующей армии не окончились.

        Когда Багратион послал его к егерскому полку с приказом оставить лес и отступать к деревне Вальсдорф, Давыдов тотчас вообразил себя полководцем, который исправит промахи Багратиона и впишет в историю новую победу.  Он уговорил урядника наступать вместо того, чтоб отступать. Но после короткого сражения  приказ Багратиона пришлось выполнить: численный перевес противника был очевиден. Наш неудачливый полководец возвращался в штаб «пасмурный , как Наполеон после Ватерлоо», и не сразу заметил,  что его настигают шесть французских егерей. А он и пистолеты не успел перезарядить. Всадники были так близко, что один схватил Давыдова за шинель. К счастью, застёгнутая всего на одну пуговицу, она расстегнулась и осталась в руках неприятеля. Во всю мочь погнал он лошадь, впереди оказалось болото, лошадь провалилась по брюхо. Но тут из леса выехали двадцать казаков, неприятель обратился в бегство, И Давыдов был спасён. Вот таким был первый день сражений Давыдова, вообразившего себя храбрым полководцем. И можно представить, сколько весёлых минут он доставил друзьям, рассказывая об этом дне, как весело смеялся над глупым своим  мальчишеством. И всё-таки  для Давыдова это был счастливейший день!

        А кто же ни знает о Бородинском сражении! Но мало кто знает, что Бородино было поместьем Давыдовых, и Денис Давыдов провёл здесь своё детство. А теперь он глядел на знакомые поля и равнины – и ничего не узнавал: «Дом отеческий одевался дымком биваков; ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и громады войск толпились на родимых холмах и долинах, где я с алчностью читывал известия о завоевании  Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, там закладывали редут Раевского – красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кипел егерями, как некогда стаею гончих собак, с которыми я носился по мхам и болотам. Всё переменилось!»

        Здесь пятого сентября Багратион сообщил Давыдову, что Кутузов принял его план партизанской войны. Шестого сентября  Денис Давыдов последний раз участвовал в бою как гусар Ахтырского полка, а на следующий день принял командование под пятьюдесятью гусарами и восьмьюдесятью казаками.

        План партизанской войны был  очень прост. Каждый человек в России, простой крестьянин или дворянин, ощущал горечь и боль  за свою землю; вся Россия объединилась  в одном чувстве. В этом и состояла смелость Давыдова. Он понял это чувство, и понял, что здесь и лежит сила, которая остановит врага.  Конечно, план включал в себя многое: не давать покоя вражеской армии, идти за ней по пятам,  уничтожать обозы с продовольствием и снарядами, мгновенно узнавать все планы противника и столь же мгновенно разрушать их. Но главная-то мысль заключалась в  том, чтобы  превратить войсковую  партизанскую войну в общенародную, чтобы поддержать дух крестьян, воодушевить их. Денису Давыдову принадлежат слова грандиозной мощи и силы: «Не разрушится ли, не развеется ли, не снесётся ли прахом с лица земли всё, что ни повстречается, живого и неживого, на широком пути урагана, направленного в тыл неприятельской армии, занятой в той же время борьбою с миллионною нашей армией, первою в мире по своей храбрости, дисциплине и устройству? Ещё  Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе её неприятелю, если она когда-нибудь подымется!»

        Правда, поначалу партизан приняли за французов и встретили в штыки, а точнее – в вилы; но Денис Давыдов надел кафтан, отпустил бороду и заговорил на родном языке.  И вскоре его партизанский отряд вырос, к нему присоединились крестьяне и отбившиеся казаки. Жизнь была ночная, потайная.  Днём отсиживались в лесах, без огней, под крышей неба.  Ночью выезжали к сёлам, где стояли французы, отбивали отряды с продовольствием, брали врагов в плен.  Десятки раз проходили они через  вражескую армию во всех направлениях. А ведь таких отрядов вскоре стало множество, и Наполеон взмолился, прося Александра Первого прекратить эту ужасную партизанскую войну.

        А в особо решительные минуты партизанские отряды соединялись и совместными действиями разбивали противника.  Так они выбили французов из Ляха, взяли огромную партию пленных и дальше пошли преследовать врага, освобождая русскую землю.

        Этот была уже поверженная, а не победительная армия, хотя русским войскам предстояло ещё  пройти многие и многие километры – до Парижа, но исход войны был уже решён. А знаете, кто вместе  с Давыдовым въехал в Париж? Французский барабанщик Винсент, которого партизаны взяли в плен и пожалели: он был совсем молоденький, мальчишка шестнадцати лет.  Его одели в кафтан, и он жил вместе с партизанами.  Давыдов отдал его прямо в руки отцу, и за эту широту русской души, за мужество, не переходящее в жестокость, любят Давыдова.

        Давайте расстанемся с ним в эту минуту, в час торжества и победы. Он хотел, чтобы его запомнили не в тиши кабинета за письменным столом, где он  создавал свои военные записи, и не помещиком села Мары, отъезжающим на охоту, не отцом пятерых сыновей – он хотел, чтобы его запомнили партизаном, героем 1812 года. В биографии он писал: «Мир и спокойствие – и о Давыдове нет слуха, его как бы нет на свете; Но повеет войною – и он  уже тут, торчит среди битв, как казачья пика…  Вот Давыдов!»

Приложение 1