К вопросу о нравственном разуме как категории русской литературы (на примере изучения комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума" в школе)
статья по литературе (9 класс)

Предлагаемая небольшая статья является малой частью многолетнего осмысления автором основополагающих принципов изучения и преподавания русской литературы в школе. Автор убежден, что сегодня, наверное, как никогда, школа нуждается в ценностноориентированной методике преподавания литературы. Что может выдвинуть в качестве спасительного оплота против современного либерализма, разлагающего нравственные основы человеческого бытия, и глобализма, навязывающего человечеству искусственный интеллект, современная школа? Безусловно, то, что наработано поколениями выдающихся русских людей и сохранено в духовных сокровищницах отечественной культуры и философской мысли. По мнению автора, каждая «клеточка» сложного организма художественного текста произведения русской литературы заключает «геномы» русской ценностной картины мира, одним из которых является (автор отдает себе отчет, что понятие очень сложное и имеет глубокую философскую традицию его осмысления, уходящую в глубь многих древних цивилизаций, на стыке которых, собственно, и формировалась русская цивилизация) нравственный разум, условно так назовем это понятие. Нравственный разум является необходимой составляющей русского логоса, формирующего и определяющего русскую историю, государство и культуру. Преподавание русской литературы, безусловно, должно быть связано с изучением философии Логоса так же, как и преподавание русского языка - с изучением философии Имени. В современной методике преподавания русского языка сформирована школа ценностноориентированной методики преподавания русского языка (Н.Л. Мишатина, И.П. Цыбулько «Атропологическая лингвометодика в поисках смысла, содержания и оценивания»), которая связана с трудами многих выдающихся современных лингвистов. В современном литературоведении необходимо отметить субъект-субъектный подход, описанный в трудах выдающегося достоеведа и богослова Т.А. Касаткиной. Именно данный метод чтения (Т.А. Касаткина много делает для его популяризации в учительском сообществе), позволяет создавать ценностноориентированные практики чтения произведений на уроке литературы. Нужно отметить, что В.С. Непомнящий, в свое время много размышлявший над методикой анализа «Евгения Онегина», создал задолго до описанного Т.А. Касаткиной метода чтения, пример, если пользоваться терминологией Т.А. Касаткиной, «субъект-субъектного» прочтения романа А.С. Пушкина. Если говорить о нравственном разуме как константе русской культуры, то можно назвать немало работ литературоведов, рассматривающих ее на разных уровнях поэтики художественного текста. Назову некоторые из них: В. Хализев «Ценностные ориентиры русской классики» (о типологии персонажей), Ю.М. Лотман «Сюжетное пространство русского романа XIX века» (жанр русского романа), В.В. Федоров «Проблемы поэтического бытия» (внутренняя форма слова, проблема автора как субъекта бытия), А.Н. Ужанков «Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций» (историческая поэтика), О.Седакова «И жизни новизна. Об искусстве, вере и обществе», «Апология разума», Е.А. Есаулов «Категория соборности в русской литературе», А.Л. Казин «Философия искусства в русской и европейской духовной традиции», работы С.С. Аверинцева (литературоведение и богословие) и т.д. Безусловно, автор отдает себе отчет, что работ и имен ученых, внесших значительный вклад, необходимый для теоретического обоснования ценностноориентированной методики преподавания литературы, бесконечно много. Перечисленные имена и работы лишь демонстрируют серьезный научно-исследовательский контекст изучения категории нравственного разума в русской литературе.

И еще важный момент. Многие современные литературоведы используют методы герменевтики (например, Т.А. Касаткина в своих работах описывала и герменевтический круг, и опыт экзегетического прочтения произведений Ф.М. Достоевского), который и позволяет раскрыть ценностные константы русской литературы в рамках поэтики художественного текста. Автор также использует герменевтические методы, в частности, в данной небольшой работе - метод экзегезы. Экзегезу как читательскую стратегию кратко прокомментирую.

В данном случае нас интересует современный опыт экзегетического прочтения текста. Общее у такого прочтения текста с экзегезой священных текстов – это, прежде всего, возможность многоуровневого истолкования, нескольких прочтений одного и того же эпизода или художественной детали, например. Т.А. Касаткина (см. работу «Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание») предлагает следующие уровни экзегетического прочтения текста:

– социальный (или исторический);

– моральный;

– аллегорический;

– символический.

Очевидно, что автор ориентирован на христианскую экзегезу, в контексте которой сформировалось представление о четырех смыслах Библии. Например, Иоанном Кассианом (IV- Vвв., Галия), одним из первых христианских толкователей, были сформулированы следующие иерархические смыслы Библии:

– буквальный смысл;

– тропологическое, или моральное (нравственное) толкование;

– аллегорическое, или типологическое толкование;

– анагогическое толкование, связанное с реальностями духовного мира.

Так, слово «Иерусалим», по Кассиану, означает город в Палестине, человеческую душу, которая заслуживает от Господа порицание или похвалу, Церковь и Небесный Иерусалим, град Божий. Впоследствии, как известно, способы толкования Священного Писания были перенесены на произведения искусства. Наверное, впервые это было сделано А. Данте в письме к Кангранде, в котором поэт предлагал истолковывать свою «Божественную комедию» как произведение «многосмысленное».

Изучая в школе «Горе от ума», учитель испытывает трудности, связанные с интерпретацией этого произведения, герои которого обладают ценностной амбивалентностью. Действительно, сложно представить, в каком еще произведении русской литературы герои могут быть поняты одновременно как со знаком минус, так и со знаком плюс. Вспомним «Заметки о комедии «Горе от ума» П.А. Вяземского, где замечание автора о Чацком (« Из комедии явствует, что одно истинно жалкое и смешное лицо, из всех лиц, выводимых автором, есть Чацкий») звучит для нас еще более резонансно на фоне знаменитого высказывания И. А. Гончарова (« Нет, воин, если он Чацкий»). И П.А. Вяземский и И.А. Гончаров – знатоки человеческих душ, и не приходится сомневаться в глубине их взглядов на художественное произведение. Однако само произведение А.С. Грибоедова, на мой взгляд, содержит необходимые для учителя «подсказки», благодаря которым можно уйти от той самой ценностной амбивалентности.

Известно, что первоначально комедия называлась «Горе уму», А.С. Грибоедов оставляет название «Горе от ума». Е. Вигдорова в свое время точно заметила: «Разбавив два отвлеченных существительных предлогом «от», Грибоедов как бы усмехнулся, слегка, может быть, отстранился от ситуации»[2,с.37]. Мы действительно наблюдаем «отстранение» автора от своего героя, который и связан с ним и в то же время противопоставлен ему, потому что автор изменился. Эстетическая ситуация подобного взаимодействия автора со своим главным героем является, по сути, «онегинской». «Представление об изменившемся авторе – одно из фундаментальных условий «начала большого стихотворения» - 1 главы», - замечает В.С. Непомнящий [7,с. 62]. Вообще, «взгляд на «Горе от ума» через плечо Пушкина» (название статьи А.А. Белого) проясняет многие «ситуации», отраженные в произведении, и не только эстетические, но и жизненные.

Европейская философия человека XVIII века, распространившаяся в России, вступила в метафизический конфликт с христианской антропологией, неслучайно появилось пренебрежительно-фонвизинское выражение «вольтеров ум». А.С. Пушкин об этой философии писал: «Ничто не могло быть противоположным поэзии, как та философия, которой XVIII век дал свое имя. Она была направлена противу господствующей религии, вечного источника поэзии у всех народов, а любимым орудием ее была ирония холодная и осторожная и насмешка бешеная и площадная. (…) все высшие чувства, драгоценные человечеству, были принесены в жертву демону смеха и иронии, греческая древность осмеяна, святыня обоих заветов обругана» [9,с.48 ]. Эпиграф к VI главе «Евгения Онегина» - цитата из Петрарки (у Пушкина – Petr. , возможная литературная игра и отсылка к петровской культуре, когда и происходила смена культурных парадигм) о племени, которому «не больно умирать». VI глава –дуэльная : и Ленский , не задумываясь, решается на поединок, и Онегин, которому « и в самом деле не жаль ни себя, ни друга, никого» (В.С. Непомнящий). В жизни А.С. Грибоедова, случилась, как известно, «четверная дуэль», результатом которой была потрясшая А.С. Грибоедова смерть Василия Шереметева. Прехладнокровное (по воспоминаниям Б.И. Иона) замечание на дуэли Петра Каверина «Вот тебе, Васька, и редька», обращенное к смертельно раненному Шереметеву, не демонстрирует ли то самое «племя», которому не только не больно, но и кощунственно не страшно. В пушкинском «Путешествии в Арзрум» в связи с этим говорится о «пылких страстях и могучих обстоятельствах», заставивших А.С. Грибоедова «почувствовать необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостью и круто поворотить свою жизнь», за чем, собственно, и кроется то, что было названо ранее изменением автора. «Вольтеров» ум - новый тип рациональности, привнесенный европейской философией, сформировал определенную модель чувствования и мысли, которая в контексте христианской антропологии ощущалась как душевный недуг, как то «онегинское» начало, от которого хотел дистанцироваться в пушкинском романе автор. Возможно, автор комедии «Горе от ума» переживает некоторое отчуждение от рационального начала Чацкого в себе самом. Осталось нам ответить, в чем заключается начало автора в комедии «Горе от ума», с одной стороны, с другой стороны, - тип рациональности Чацкого .

В «Заметке по поводу комедии «Горе от ума» А.С. Грибоедов писал: «Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принужден был облечь его». Автор говорил о необходимости угадывать «не вполне выраженные мысли и чувства». Действительно, «высшее значение» пьесы, возможно, смогло бы стать тем авторским началом, с которым можно было бы сверять его главного героя, впрочем, и не только. Читая комедию Грибоедова, задумываешься над тем, что герои в своем «суетном наряде» даны в контексте обыденности, поэтому ценностная амбивалентность практически приложима к каждому герою комедии. А что, собственно, такое обыденность как явление культуры? Ольга Седакова в свое время об этом рассуждала: «Это пространство вне начала и конца, вне гибели и спасения, вне смысла и бессмыслицы, пространство анти-эсхатологическое и анти-аскетическое» [10,с.156]. Чьим сознанием продуцируется это пространство обыденности? Можно абсолютно с уверенностью сказать, что авторское сознание шире этой обыденности.

Рассмотрим сцену второго действия первого явления. Календарь, который держит в руках Фамусов, очевидно, церковный, или юлианский, ставший в русской культуре национальным и традиционным. Светский, или григорианский календарь, будет введен в начале xx века. События, обозначенные Фамусовым за определенным календарным днем, которые, кстати, у Грибоедова представлены курсивом (после «Бедной Лизы» Н.М. Карамзина знак эстетически значим), коррелируют с событиями церковного календаря.

На листе черкни на записном,

Противу будущей недели:

К Прасковье Федоровне в дом

Во вторник зван я на форели.

Согласно церковному календарю, вторник – прославление праведников и пророков, которые своей жизнью готовили человечество к приходу Спасителя; Прасковья означает «приготовление, ожидание». Рыба(«ихтис») - известный символ Христа.

В четверг я зван на погребенье.

В четверг вспоминается Таинство Евхаристии, дарующее вечную жизнь.

Пиши в четверг, одно уж к одному,

А может в пятницу, а может и в субботу,

Я должен у вдовы, у докторши, крестить.

Пятница/суббота в церковном календаре ознаменованы почитанием Богородицы, родившей Христа. Христоцентричность церковного недельного круга вмещает земную жизнь человека (горизонталь) в сакральный круг вечной жизни (вертикаль). В связи с этим интересно интерпретировать следующий фрагмент из монолога Фамусова:

Но память по себе намерен кто оставить

Житьем похвальным, вот пример:

Покойник был почтенный камергер,

С ключом, и сыну ключ умел доставить;

Богат, и на богатой был женат;

Переженил детей, внучат;

Скончался; все о нем прискорбно поминают.

Кузьма Петрович! Мир ему!-

Что за тузы в Москве живут и умирают!

Образец для подражания в монологе Фамусова – Кузьма Петрович, «почтенный камергер, с ключом, и сыну ключ умел доставить». Как известно, ключ камергера – атрибут придворного чина и символизирует его привилегированное положение. Однако в контексте христоцентричного церковного недельного круга символ ключей отсылает к обращению Христа к его ученику, будущему апостолу Петру: « Ты – Петр, и на сем камне я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Интересно обратить внимание и на перевод имени Кузьма Петрович. Кузьма в переводе с греческого означает «мир, вселенная», Петр – «камень», в христианской культуре образ камня связан с Церковью, а также, как известно, символизирует Христа. В имени образ библейского краеугольного камня, соединяющий, как две стены в едином сооружении, два мира - земной и небесный, человеческий и божественный – в едином миро-здании. Продолжим осмыслять символику имен в комедии А.С.Грибоедова. Павел Афанасьевич Фамусов, Максим Петрович – еще один «образец». Два имени в этой сцене соотносятся. Павел Афанасьевич - «маленький», «бессмертный», образцом для подражания которого становится Максим Петрович – «большой», «каменный», т.е…. идол.

Учились бы, на старших глядя:

Мы, например, или покойник дядя,

Максим Петрович: он не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах: езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!

В христианской культуре человек есть образ Божий, и христоцентричный церковный недельный круг демонстрирует метафизическую вертикаль, воплощающую начало и конец человеческого земного бытия, гибель и спасение человеческой души. В комедии Грибоедова герой выстраивает жизнь в соответствии не с образом Христа, а с образцами – Максимом Петровичем и Кузьмой Петровичем. Повторяющееся отчество, символичное отцовство – не Господь, Отец Небесный, но камень, истукан.

Фамилия Фамусов соотносится с многозначным латинским словом fama, означающим 1) «молва, слух», 2) «общественное мнение, репутация», 3) «преимущ. доброе имя, слава». Присутствие в фамилии Фамусова семы молвы связано с мнением московских тетушек, кузин: «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!». Общественное мнение, репутация, иначе то, что составляет земную славу, создают те самые ключ камергера, «сто человек к услугам», «езжал-то вечно цугом» и т.д. Но в фамилии Фамусов присутствует и сема славы, которая также позволяет разворачивать метафизический пласт, присутствующий в авторском восприятии и являющийся для читателя абсолютным, исключающим ценностный релятивизм в восприятии художественной действительности. Слава Божия, данная как абсолютное противопоставление мирской человеческой славе, представляет величие Божие, самого Бога. Интересно соотнести Фамусову Софию с иконописным образом Софии, Премудрости Божией. На иконе, представленной ниже (Киевская икона, находящаяся в Софийском соборе), подножием Софии, Премудрости Божией, изображен амвон с семью ступенями: верой, надеждой, любовью, чистотой, смирением, благодатью, славой. Ступени амвона – это и ступени восхождения и приобщения человеческого естества славе Господней, «обожение» человеческой природы, сопровождающееся переменой естественного ума человека, или метанойей. С данным метафизическим пластом в образе Софии Фамусовой связаны разнообразные художественные детали, которые способны раскрыть не задействованный ранее смысловой потенциал. Например, мадам Розье, которую принанял для своей дочери овдовевший Фамусов. Она «старушка – золото», «умна была, нрав тихий, редких правил». Необходимо упомянуть о розе (rosier – розовый куст), традиционно являющейся в христианской культуре символом Христа и Богоматери (см. подробно об этом в работе А.Н. Веселовского «Из поэтики розы»). В данном контексте бытовой разговорный язык упрека Софье, объясняющий холодность приема, обретает семантическую буквальность, символически наполненную :

И как вас нахожу? в каком-то строгом чине!..

Лицо святейшей богомолки!..

Добавлю, в данном же контексте становится понятным и то, что было непонятно умному Чацкому, почему, в общем-то, неглупая девушка предпочла ему глупого Молчалина. В контексте христианской культуры ум обретает другие качества, его заменяют сердце и совесть, обретшие познавательные качества ума. В результате метанойи, или перемены ума, символическим органом которого в молитвенной практике исихазма (вспомним духовную лествицу обожения человека) является не просто голова, но умное сердце, становится и изменение, или умиление, души. Лукавый ум Молчалина (кстати, исихия означает покой, тишину, молчание) София принимает за нравственный ум, преображенный светом любви:

Чудеснейшего свойства

Он наконец: уступчив, скромен, тих,

В лице ни тени беспокойства

И на душе проступков никаких.

Чужих и вкривь и вкось не рубит,-

Вот я за что его люблю.

Восстановив скрытую от поверхностного взгляда читателя метафизическую вертикаль, мы можем говорить о присутствии авторского сознания в пьесе, отличного от восприятия его героев. Конечно, не следует говорить, что сознание автора совпадает с выстроенным христианским контекстом, но христианский контекст создает жизненную полноту в авторском видении мира, которой лишены точки восприятия героев. Мы можем говорить не только о духовной ущербности жизни героев фамусовского общества, но и духовной ущербности ума Чацкого, ибо, вспоминая высказывание А.С. Пушкина, «нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви» [8,с.62 ].