Жизнь и творчество И. Бунина " ...один из последних лучей какого- то чудного русского дня"
статья по литературе (11 класс)

И. А. Бунин

«…один из последних лучей какого- то чудного русского дня»

(Г. Адамович о Бунине)

Жизнь и творчество И. А. Бунина.

« Я не касался в своих произведениях политической и общественной злободневности, я не принадлежал ни к одной литературной школе, не называл себя ни декадентом, ни символистом, ни романтиком, ни реалистом…Меня занимали вопросы психологические, религиозные, исторические»- писал о себе И. А. Бунин. Оказавшись в зрелые годы на чужбине, именно этот писатель стал в глазах первого поколения русской эмиграции олицетворением верности лучшим традициям отечественной культуры. Вместе с тем о Бунине уже при его жизни заговорили как о блестящем мастере не только российского, но и мирового масштаба.

Творчество И. Бунина обладает высокой степенью целостности- редкое качество для русской культуры 20 века, несмотря на то, что после катастрофических событий 1917 года писатель не мог не измениться. Верность художественным принципам русской классики, развитие и обновление отечественных литературных традиций, внесоциальность и разнообразные грани творчества позволили говорить о нём как о блестящем мастере слова и писателе общеевропейского и мирового уровня.

     Детство будущего писателя, родившегося в Воронеже, в 1870-м, в семье орловских помещиков, прошло на хуторе Бутырки, под Ельцом.

Принадлежа к одному из самых знатных «литературных» родов, даровавшему русской словесности Василия Жуковского и поэтессу Анну Бунину, мальчик уже с семи лет начал писать стихи.

Отчисленный из гимназии за неуспеваемость, он получил домашнее образование под руководством брата Юлия.

В 1887—1892 гг. появляются первые публикации стихов и критических статей, потом и рассказов И. Бунина.

В 1900 г. рассказ Бунина «Антоновские яблоки» признан шедевром новейшей прозы.

В 1903 г. Бунину присуждена Пушкинская премия Российской академии наук за поэтический сборник «Листопад» и перевод «Песни о Гайявате».

В 1915 г. в издательстве А. Ф. Маркса выходит полное собрание сочинений Бунина.

Трагически пережив Октябрьский переворот, Бунин вместе с женой Верой Николаевной Муромцевой уезжает в эмиграцию. Бунин трагически переживал события 1917 г. Октябрьскую революцию он сразу и окончательно осудил. Его дневник той поры, опубликованный в эмиграции под заголовком «Окаянные дни», лучше всего объясняет причины, заставившие писателя эмигрировать. Почти лишённые примет художественной организации заметки И. Бунина отличаются высокой концентрацией страстной неприязни к большевизму.

После целого ряда испытаний Бунины остаются во Франции, где пройдет практически вся вторая половина жизни писателя, отмеченная написанием 10 книг, сотрудничеством с ведущим «толстым» журналом русского зарубежья «Современными записками», созданием романа «Жизнь Арсеньева».

В 1933 г. Бунин становится первым русским писателем, удостоенным Нобелевской премии «за правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер».

В дневнике Бунина от 20.10.1933 года читаем:

«Нынче проснулся в 6.30. Лежал до 8, немного задремал. Сумрачно, тихо, испещрено чуть-чуть дождем возле дома.

Вчера и нынче невольное думанье и стремление не думать. Все-таки ожидание, иногда чувство несмелой надежды — и тотчас удивление: нет, этого не может быть!..

Да будет воля Божия — вот что надо твердить. И, подтянувшись, жить, работать, смириться мужественно».

В 1934 г. в берлинском издательстве «Петрополис» начинает выходить 11-томное собрание сочинений Бунина, которое он сам будет считать наиболее полно выражающим авторскую волю.

Во время немецкой оккупации Франции в грасском убежище Буниных прячутся разыскиваемые евреи.

В 1943 г. в Нью-Йорке выходит вершинная книга бунинской прозы «Темные аллеи».

В конце 1940-х Бунин осторожно идет на сближение с советскими представителями во Франции, обсуждает возможность издания своих сочинений в СССР; однако вернуться, в конце концов, отказывается.

Он умер в эмиграции.

8 ноября 1953 г. писатель похоронен на русском кладбище Сен- Женевьев- де- Буа под Парижем.  

И. А. Бунин в воспоминаниях современников.

Борис Зайцев.

«Всегда он мне нравился. С самых юных лет, когда я был начинающим писателем, а он уже известным, он мне именно нравился “бессмысленно” и бездумно: как нравится лицо, закат, запах леса. Кончая жизнь и о нем думая, нахожу, что относился к нему, собственно, как к явлению природы — стихии. В его облике, фигуре, движениях, манере говорить, неповторимой одаренности всегда было для меня некое обаяние, вне разумное.

Первые встречи связаны с Москвой — молодой богемой левого литературного направления (сам он к ней не принадлежал, но бывал у нас). А с другой стороны, оба мы были членами вовсе противоположной “Середы”, кружка более взрослых писателей-реалистов.

“На половине странствия нашей жизни...”, лет в тридцать пять, был он изящен, горд, самоуверен. В большую публику не проходил. Горький, Андреев шумел, он — нет. Но прочная литературная оценка его росла. В 1910 году выбрали его и в академию, по разряду словесности”.

Война, годы предреволюционные и сама революция сильно нас разбросали. Только тут, в эмиграции, жизнь снова сблизила. Встречались постоянно и в Париже, но особенно остался в душе Грасс, милая вилла “Бельведер”, скромная, с поразительным видом на Канн, море, горы Эстерель направо. Юг, солнце, свет, необъятная ширь, запах лаванды, тмина — порождение Прованса — и вообще дух поэзии, окружавший жизнь Ивана, Веры, молодых писателей-друзей, с ними живших (Л. Зуров, Галина Кузнецова).

По утрам трое мы строчили каждый свое в верхнем этаже, моя Вера с Верой Буниной (подруги с юношеских лет, еще в Москве) вели женские свои разговоры, а внизу в большом светлом кабинете Иван писал какую-нибудь “Жизнь Арсеньева” или “Цикады”.

Весь в белом, тонкий, изящный, теперь уже много старше, чем в Москве во времена “Середы”, но легкий и быстрый, как прежде, опять нравился как-то художнически: ну вот, особое существо, даровитейшее в каждом слове, движении, — пусть характер нелегкий (не всем легкими быть, выдающимися же особенно), но какой-то человек-стихий. Все в нем земное, в некотором смысле языческое. Мережковский сказал о Толстом: “Тайновидец плоти”, — верно. Бунин Толстого обожал. Ему нравилась даже форма лба его. “Ты подумай, ведь как у зверя надбровные...”. В юности, как это ни странно, Иван был даже одно время толстовцем (о чем сам писал). С годами это ушло, преклонение же перед Толстым — толстовской зоркостью, изобразительностью осталось.

У самого Ивана внешней изобразительности чуть ли не больше, чем у Толстого. Почти звериный глаз, нюх, осязание. Не хочу сказать, что был для него закрыт высший мир — чувство Бога, вселенной, любви, смерти: он это все тоже чувствовал с неким азиатско-буддийским оттенком. Будда был ему чем-то близок. Но вот чувство греха, виновности вполне отсутствовало. “Нет, дорогой мой, я никого не убивал, не крал ничего...”, — не сомневаюсь, и никто его в этом не подозревал. В общем же «тайновидец плоти» был ему ближе Будды. А к концу жизни самая эта плоть, которая у него к старости и ослабела, существом его как раз и завладела очень, стала как бы даже душить объятиями своими. (Зайцев Б. К. Голубая звезда. — М., 1989.)

Зинаида Гиппиус: « Бунин- король изобразительности»

Нина Берберова.

«Как я любила его стиль в разговоре, напоминавший героя “Села Степанчикова” Фому Фомича Опискина: “Называйте меня просто Ваше превосходительство”, и его крепкое рукопожатие, разговоры о родинках” и “дворянских ушах” и вообще обо всем «дворянском» — я такого, конечно, не слыхала никогда даже от дедушки Караулова! Здесь было что-то древнее, феодальное, а ему вместе с тем всегда хотелось быть с молодыми, самому быть молодым. Как я любила его рассказы (взятые готовыми из старых повестей) о собаках — муругих, брудастых… ; о трактирах на главной орловской улице — поди, проверь их, вероятно, половина выдумана вот сейчас, на месте, а все вместе — чудо как хорошо!

Если Зинаида Николаевна (Гиппиус) и Дмитрий Сергеевич (Мережковский) при первом знакомстве учиняли собеседнику некий экзамен (“како веруеши?”), то Бунин делал это совсем по-другому, не “како веруеши?”, а какое на тебя произвожу впечатление? А ну еще? А это как? Он немного тянул слова (по-барски или по-московски? Или как “у нас, в Белевском уезде?”) и все время, когда говорил, взглядывал на меня, стараясь прочитать в моем лице впечатление, которое он на меня производит...

- А стихи мои вам, конечно, не нравятся?

- Нет... нравятся... но гораздо меньше вашей прозы.

Это было его больное место, я еще тогда не знала этого.

Но уже через год он вернулся в наших разговорах к теме стихов и прозы, наболевшему вопросу всей его жизни. Он сказал мне однажды в Грассе, куда я ездила к нему:

- Если бы я захотел, я бы смог любой из моих рассказов написать стихами. Вот, например, “Солнечный удар” - захотел бы, сделал бы из него поэму.

Я почувствовала неловкость, но сказала, что верю. Я была поражена этими словами: он, видимо, думал, что любой “сюжет” можно одеть в любую, так сказать, наложить форму на содержание, которое рождалось самостоятельно, как голый младенец, для которого нужно выбрать платье...

Характер у него был тяжелый, домашний деспотизм он переносит и в литературу. Он не то что раздражался, сердился, он приходил в бешенство и ярость, когда кто-нибудь говорил, что он похож на Толстого или Лермонтова или еще какую-нибудь глупость. Но сам возражал на это еще большей нелепицей.

- Я - от Гоголя. Никто ничего не понимает, Я из Гоголя вышел.

Окружающие испуганно и неловко молчали. Часто бешенство его переходило внезапно в комизм, в этом была одна из самых милых его черт.

-Убью! Задушу! Молчать! Из Гоголя я!..

Он любил смех, он любил всякую “освободительную” функцию организма и любил все то, что вокруг и около этой функции. Однажды в гастрономическом магазине он при мне выбирал балык. Было чудесно видеть, как загорелись его глаза, и одновременно было чуть стыдно приказчика и публики. Когда он много раз потом говорил мне, что любит весну, что не может примириться с мыслью, что будут весны, а его не будет, что не все в жизни он испытал, не все запахи перенюхал, не всех женщин перелюбил (он конечно, употребил другое слово), что есть еще на тихоокеанских островах одна порода женщин, которую он никогда не видел, я всегда вспоминала этот балык. И, пожалуй, я могу теперь сказать: насчет женщин это все были только слова, не так уж он беспокоился о них, а вот насчет балыка или гладкости или холености собственного тела — это было вполне серьезно... (Берберова Н. Курсив мой. // Октябрь, 1988, № 11.)

Иван Бунин о себе.

«Я происхожу из старого дворянского рода, давшего России немало видных деятелей как на поприще государственном, так и в области искусства, где особенно известны два поэта начала прошлого века: Анна Бунина и Василий Жуковский, один из корифеев русской литературы, сын Афанасия Бунина и пленной турчанки Сальмы.

Все предки мои всегда были связаны с народом и с землей, были помещиками. Помещиками были и деды и отцы мои, владевшие имениями в средней России, в том плодородном подстепье, где древние московские цари, в целях защиты государства от набегов южных татар, создавали заслоны из поселенцев различных русских областей, где, благодаря этому, образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым.

Я родился 10 октября 1870 года в городе Воронеже. Детство и юность почти целиком провел в деревне. Писать начал рано. Рано появился в печати. Критики обратили на меня внимание довольно скоро. Затем мои книги не раз были отмечены высшей наградой Российской Академии наук премией имени Пушкина... В 1909 году эта Академия избрала меня в число двенадцати почетных Академиков. Однако известности более или менее широкой я не имел долго: я несколько лет, после появления в печати моих первых рассказов, не писал и не печатал ничего, кроме стихов; я не касался в своих произведениях политической и общественной злободневности; я не принадлежал ни к одной литературной школе, не называл себя ни декадентом, ни символистом, ни романтиком, ни реалистом; а меж тем судьба русского писателя за последние десятилетия часто зависела от того, находился ли он в борьбе с существующим государственным строем, вышел ли он из “народа”, был ли он в тюрьме, в ссылке, или же от его участия в той “литературной революции”, которая, — в большой мере из-за подражания Западной Европе, столь шумно проделывалась в эти годы среди быстро развивавшейся в России городской жизни, ее новых критиков и новых читателей из молодой буржуазии и молодого пролетариата. Кроме того, я мало вращался в литературной среде. Я много жил в деревне, много путешествовал по России и заграницей; в Италии, в Турции, на Балканах, в Греции, в Палестине, в Египте, в Алжире, в Тунизии, в тропиках. Я, как сказал Саади: “стремился обозреть лицо мира и оставить в нем чекан души своей”, меня занимали вопросы психологические, религиозные, исторические. Двенадцать лет тому назад я напечатал “Деревню”. Это было начало целого ряда произведений, резко рисовавших русскую душу, ее своеобразные сплетения, ее светлые, темные, но почти всегда трагические основы.

В русской критике и в среде русской интеллигенции, где в силу многих своеобразных условий, а за последнее время и просто в силу незнания народа или политических соображений, народ почти всегда идеализировался, эти «беспощадные» произведения вызывали очень страстные отклики и в конечном итоге принесли мне то, что называется успехом, который еще более укрепил мои последующие работы. В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более крепнет моя рука, как горячо и уверенно требуют исхода накопившиеся во мне силы. Но тут разразилась война, а затем русская революция». (Бунин И. А. Собрание сочинений в 6 т. Т. 6 — М., 1988.)

Бунин: «Писать стихи надо каждый день, подобно тому, как скрипач или пианист непременно должен каждый день по нескольку часов играть на своем инструменте. А о чем писать? О чем угодно. Если у вас в данное время нет никакой темы, идеи, пишите просто обо всем, что увидите...

Каждый предмет из тех, какие окружают вас, каждое ваше чувство есть тема для стихотворения. Прислушивайтесь к своим чувствам, наблюдайте окружающий вас мир и пишите... Будьте в искусстве независимы. Этому можно научиться. И тогда перед вами откроется неисчерпаемый мир подлинной поэзии. Вам станет легче дышать».

Ю. Айхенвальд о стихах Бунина.

« Он не теоретизирует, не причисляет себя сам ни к какой школе, нет у него теории словесности: он просто пишет прекрасные стихи. За его стихотворениями чувствуется ещё нечто другое, нечто большее: он сам»

« Да, я не посрамил ту литературу, которую полтораста лет назад начали Карамзин и…Жуковский» - со спокойной уверенностью на склоне лет утверждал И. А. Бунин- поэт, прозаик, переводчик, автор « лирической прозы настроений». Обращение писателя к « вечным темам» литературы, пристальное внимание к природе и «внутреннему» ходу человеческой жизни, «спокойный характер» лиризма, отсутствие пафоса, искренность делают творчество И. А. Бунина бесценным.

Используемые материалы: статья В. В. Агеносова о жизни и творчестве И.А. Бунина,

Воспоминания Б. Зайцева, Н. Берберовой, Г. Адамовича и др. современников