“Поучение” Владимира Мономаха
методическая разработка по литературе (8 класс) на тему

“…не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; не обижай; почитай отца твоего и мать”[№1 с.69-70]

“Поучение” Владимира Мономаха было написано в начале XII в. В  XVI в.  возник памятник, имеющий название “Домострой”. Эти произведения Киевской Руси разделяют четыре столетия. На Руси за это время произошло многое: междоусобицы, татаро-монгольские нашествия, кризис династии и, наконец, централизация государства. И все-таки в чем-то “Поучение” можно считать “Домостроем” XII в. Что же между ними общего?

В процессе трансплантации византийской литературы русские книжники обрели произведения, представляющие самые различные жанры раннехристианской литературы.

Однако самобытность древнерусской литературы проявила себя, в частности, в том, что древнерусские книжники уже в первые века существования своей оригинальной литературы создают произведения, стоящие вне этой традиционной жанровой системы. Одним из таких произведений является знаменитое “Поучение” Владимира Мономаха.

1. Под этим общим заглавием до последнего времени объединялись четыре самостоятельных произведения; три из них, действительно, принадлежат Владимиру Мономаху: это собственно “Поучение”, автобиография и “Письмо к Олегу Святославичу”. Заключительный фрагмент этой подборки текстов – молитва, как теперь установлено, Мономаху не принадлежит, и лишь случайно оказался переписанным вместе с произведениями Мономаха. Четыре названные произведения  известны нам в одном списке: они вставлены в текст “Повести временных лет” в Лаврентьевской летописи, как бы разделяя при этом текст летописной статьи 1096 г.

Сочинения Мономаха разрывают связный текст летописной статьи 1096 г. Они искусственно вставлены между рассуждением о происхождении половцев и рассказом о беседе летописца с новгородцем Гюрятой Родовичем. Но окончательно можно убедиться в этом, сравнив Лаврентьевскую летопись с Ипатьевской и Радзивиловской. Именно в Лаврентьевской летописи мы имеем единственный список сочинений Мономаха.

 А. А. Шахматов дает следующее объяснение, почему “Поучение” было вставлено в середину статьи 1096 г.: “В “Поучение” вставлена летопись походов Мономаха. Эта летопись доведена до похода на Ярослава Святополчича, а поход этот относится к 1117 г. Отсюда ясно, что “Поучение” не могло быть вставлено в летопись ранее этого года. “Поучение” доведено до того же года, что и третья редакция “Повести временных лет” 1118 г. По-видимому “Поучение” попало в Лаврентьевскую летопись именно из этой третьей редакции “Повести временных лет”[№5 с.192-193] .

В. Л. Комарович считает, что Лаврентий не был простым копиистом, что он внимательно отнесся к тексту своего оригинала, внеся в него важные исправления, касавшиеся основателя его монастыря и его города (Нижнего Новгорода) Юрия Всеволодовича Владимирского. В. Л. Комарович предполагает, что место, заменяемое сочинениями Мономаха в “Повести временых лет” не случайное. Пытаясь установить время, под которым должно быть помещено “Поучение”. Лаврентий или его предшественник мог определить дату одного из сочинений Мономаха – его письма к Олегу, которое к тому же могло быть и датировано 1096 г. Он вставил сочинение Владимира Мономаха при переходе от одного рассуждения к другому, хотя и разорвав их между собой, но не повредив ни одного[№2 с.311-313] .

По мнению Л. В. Черепнина вставка в третью редакцию тесно связана с задачами этой редакции: рассмотреть под новым углом зрения после ликвидации усобицы, которую начал Ярослав Святополкович, взаимоотношения между Владимиром и Святополком Изяславичем. По своему содержанию и “Поучение”, и письмо Мономаха к Олегу очень точно отвечали тем политическим задачам, которые  стояли в 1118 г. перед составителем третьей редакции. Помещенное перед описанием Любеческого съезда и событий княжеской борьбы того времени, “Поучение” позволяло Мономаху политически осветить весь этот узел событий[№11 с.319-320]. К объяснению привлекается все, начиная от пятна, образовавшегося на рукописи в результате надавливания на нее большим пальцем левой руки, и кончая вопросами большой политики своего времени.

2. На Руси издавна бытовали проповеднические сборники, состоящие из отдельных поучений и замечаний по вопросам повседневного обихода (“Измарагд”, “Златоуст”). В XVI в. возник памятник, имеющий название “Домострой” (т. е. правила домашнего устройства). Первая редакция “Домостроя”, составленная еще до середины XVI в., содержала (при  описании быта) весьма живые сценки из московской жизни, например рассказ о бабах - своднях, смущающих замужних “государынь”[№9 с.43]. Вторая редакция “Домостроя” относится к середине XVI в., связана с именем Сильвестра, священника, входившего в узкий круг наиболее влиятельных и близких к царю лиц, который был назван впоследствии (в сочинениях А. М. Курбского, близкого к этому кругу) “Избранной радой”.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

Вообще название – Домострой – вторично. Надпись: “Книга, рекомая Домострой”; это название дано ей, по-видимому, Сильвестром при обработке текста. Однако выражения “домъ свои строити”, “дома и себя устраивати во всем”, “во всяком устрое держати” часто встречаются в тексте памятника. Трудно решить, является ли слово “домострой” прямой калькой с греческого слова или образовано уже от ставшего русским сочетания “дом (двор) строити”. Списывая термины, русское средневековье приноравливали их к национальным традициям. Здесь христианская мораль в отточенных определениях накладывается на бытовые подробности жизни.

 Само слово домострой стало ярлыком для обозначения общечеловеческих, временами просто биологических каких-то признаков современного человека. Даже классическая русская литература прошлого века подхватила этот образ. Тургенев, Л. Толстой, Короленко, Горький, многие их современники выразили свое представление о Домострое как  о “плетке в руках отца”[№9 c.301]. В подобных случаях важно вернуться к самому памятнику, вчитаться в реальный текст, постоянно отдавая себе отчет в том, что Домострой – памятник культуры своего времени. Сам Домострой стал символом прошлого. Домострой – памятник средневековой русской литературы. Это значит, прежде всего, что повествовательный элемент в нем подчинен дидактически-назидательным целям поучения и прорывается в текст только вместе с народной речью – в виде исключения; это значит также, что каждое положение аргументируется здесь ссылками на освященные традицией образцовые тексты, главным образом – тексты Писания, но не только его. Домострой отличается как раз тем, что в доказательство истинности того или иного положения приводится и много изречений народной мудрости, еще не отличившихся в современную пословицу. Это значит, наконец, что прагматический характер изложения нацелен в Домострое прежде всего на подачу информации, обычно посредством тех же истин Писания, под углом которых рассматривались все проявления жизни.

3. В литературе древней Руси  жанровый признак играл большую роль, чем авторское начало. В самом деле, личность автора сказывалась в художественном методе средневековой литературы очень слабо. Причины тому две. С одной стороны, постоянные последующие переделки произведения, не считавшиеся с авторской волей и уничтожавшие индивидуальные особенности авторской манеры. С другой же стороны, авторы средневековья и сами гораздо менее стремились к самовыявлению своей индивидуальности. Каждый литературный жанр имел свои традиционные особенности  художественного метода. Эти особенности, присущие тому или иному жанру, вытесняли индивидуальные авторские особенности. Один и тот же автор способен был прибегать к разным стилям и методам изображения, переходя от одного жанра к другому. Пример этому – произведение Владимира Мономаха. Летопись его “путей” (походов) и “ловов” (охот) составлена в летописной манере (по художественному методу и по стилю). Совсем иной художественный метод и иной стиль в нравоучительной части “Поучения”. Здесь перед нами художественный метод церковных поучений. Цитаты из священного писания (и чаще всего из Псалтыри) иногда употреблялись как своего рода афоризмы. Любовь к афоризмам типична для средневековья. Она была тесно связана с интересом ко всякого рода эмблемам, символам, девизам, геральдическим знакам – к тому особого рода многозначительному лаконизму, которым была пронизана эстетика и мировоззрение эпохи феодализма.  Например, отдельные краткие описания природы раскрывали символическое значение, в котором была скрыта божественная мудрость, моральные уроки. Птицы летят весной из рая на уготовленные им места, большие и малые, - так и русские князья должны довольствоваться своими княжениями, большими и малыми, и не искать больших. Так рассуждает Владимир Мономах. Письмо к Олегу отличается от всех частей – это одно из первых  произведений эпистолярной литературы, своеобразное по художественному методу и по стилю. Владимир Мономах в рамках одного произведения использовал и церковнославянский, и литературный, и разговорный языки. Каждая манера, каждый из стилей языка и даже каждый из языков употреблен им, со средневековой точки зрения, вполне уместно, в зависимости от того, касается ли Мономах церковных сюжетов (в широком смысле), или своих походов, или душевного состояния своей снохи. Существование двух четко разграниченных сфер выражения – церковнославянской и русской, письменной и устной, ученой и народной – отчетливо свидетельствует об определенной “двойственности”; но для русской литературы эта двойственность остается сугубо внутренней (ведь для древнерусской литературы были характерны две черты: замкнутость системы и медленность ее эволюции).    

А. С. Орлов обратил внимание на то, что в XVI в. русская культура идет по пути создания крупных “обобщающих произведений”. К ним А. С. Орлов отнес Стоглавый собор и его постановления – знаменитый “Стоглав”, а также “Домострой”, “Великие минеи четьи”, “Степенную книгу”[№13 с.133]. Как памятник литературы “Домострой” следует оценить с разных точек зрения: складываясь постепенно, он испытывал влияния со стороны традиционного жанра, постоянно подвергался переработкам текста, который отражал живейшие потребности времени, т.е. передавал современные каждой редакции идеи общества. Развитие в XVI в. общественных отношений привело к необходимости создать аналогичные “наказания” для людей незнатного происхождения. На фоне развития новых социально-экономических отношений в середине XVI в. и появляется “Домострой”, который был обращен к горожанам среднего достатка, к купцам и дворянам (“како дворъ строити”), к новым служилым людям. Средневековая мысль не могла выйти за пределы традиционных жанров, но, ориентируясь на другую, совершенно новую социальную среду, она разрушала этот жанр изнутри. Конечно, личная писательская точка зрения была подчинена классовым позициям, но при всем том она оставалась все же личной точкой зрения писателя, его пониманием классовых интересов, она заключала в себе индивидуальные особенности и требовала индивидуального литературного оформления. За этими индивидуальными взглядами следовало и усиление индивидуальных особенностей стиля. Исподволь личность писателя занимала все большее и большее место в литературе. Но сохраняются назидательность и лаконизм изложения, иногда афористического; а прагматизм содержания доходит до пределов чистого практицизма, за которым исчезает духовно высокая цель. Смешение источников порождает не свойственное традиции жанра многоголосие источников – в содержании, текстах, самой форме изложения, в языке и тоне повествования. Жанр разрушается, прежде всего, в языке и в стиле. Этика быта подавляет высокие нравственные требования, изложенные в образцах такого жанра, примеряет эти последние к фактам будничной жизни и тем самым низводит до уровня этической нормы то, что прежде представлялось высокой добродетелью. В “Домострое” содержание и стилистические средства пронизаны друг другом, поэтому одно без другого просто невозможно осознать.

Так же “давление стиля жизни” [№12 с.235] связано с воздействием со стороны параллельных “Домострою” текстов. Историки литературы не раз указывали, что окончательный вариант “Домостроя”, его сильвестровская редакция (по лучшему списку – Коншинской рукописи XVI в.),  сложился в общем контексте памятников эпохи царствования Ивана Грозного, точнее, первого периода этого царствования.  Таковы Стоглав 1551 г., обширные исторические своды (в том числе и “Степенная книга”) и Великие Четьи-Минеи, которые собирал и копировал покровитель Сильвестра патриарх Макарий. Во всех этих трудах участие Сильвестра признается как очень активное и творческое. Неудивительно, что восполнением подобных государственных и церковных книжных замыслов стал и “Домострой”, проводивший те же реформаторские идеи в защиту централизованного государства, “московского самодержавия”, требующий нравственного обновления общества  в момент перехода к новому строю жизни. Это безусловно “консервативные реформаторы” (М. Н. Сперанский), которые собирались скрепить нарождавшиеся государственные отношения с помощью устаревших нравственных принципов.

          “Домострой”, делая особый упор на чувстве долга и на нравственных основах семейной жизни, главным образом в отношении женщин, детей и слуг, ничего не говорит о культурной и интеллектуальной жизни общества и семьи. Последнее и стало причиной осуждения книги XIX в. в связи с изменением общего отношения к нормам не только семейной, но и общественной жизни. Для своего же времени “Домострой” был не “теорией семейного рабства”[№12 с.73], а своего рода обрядником, нормализующим человеческие отношения в духе развивающегося централизованного государства. В соответствии со средневековыми представлениями “Домострой” в законченном виде выстраивал иерархию основных организующих форм: государство – церковь – семья, с ведущим для этой иерархии принципом единения на основе воли, понимаемой как общественная польза. В такой жесткой иерархии и сам владыка оказывается не совсем свободным, он прямо-таки обязан “учить и наставлять”[№9 с.117] всех вокруг себя, и если он не исполняет этой функции, его самого накажут – бог, государь, “суседи”[№9 с.117] насмешкой, судом. Смысл жизни “государя”[№9 с.136], таким образом, и заключается в руководстве “домом”[№9 с.136].                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

В “Домострое” нет намеренного сочинительства и сознательного использования поэтических и ораторских приемов, создающих впечатление образности, нет тех художественных средств современной нам литературы, которые в XV в. успешно воплощались еще в средствах самого языка – многозначного, гибкого в изложении мысли и настолько яркого, что на современном языке не всегда удается передать многоцветье его красок, обязательно нужно привлечь диалектные слова, сохраняющие образные истоки своего старинного смысла. Непосредственность, искренность и упорное стремление к утверждению  нравственного идеала одухотворяют текст, а за усредненными книжными фразами слышен голос средневекового автора.

4. Сильвестровская редакция “Домостроя” начинается с “Наказания от отца к сыну”. Многочисленные “наказания” такого рода известны на Руси с середины XI в.; многие переводные тексты сохранились в составе Изборника  1076 г.; некоторые из них через промежуточные списки попали и в Домострой: “Как христианомъ жити”, “Стослов”. Источники “Поучения” те же самые, что источники “Домостроя”: Псалтырь, Апостол, поучения Василия Великого и Иоанна Златоуста, комментарии отцов церкви. “Домострой” состоит из трех частей: о поклонении церкви и царской власти, об отношениях внутри семьи, о хозяйстве. Именно идейность первой части “Домостроя” во многом схожа с главной мыслью “Поучения”. Центральная идея “Поучения” состоит в призыве, обращенном к детям Мономаха и всем, кто услышит “сию грамацю”, строго соблюдать требования феодального правопорядка, руководствоваться ими, а не личными, своекорыстными семейными интересами. “Поучение” выходит за узкие рамки семейного завещания и приобретает большое общественное значение. На примере личного богатого опыта Владимир дает высокий образец служения князя интересам своей земли. Особенность “Поучения” – тесное переплетение дидактики с автобиографическими  элементами. Наставления Мономаха подкрепляются не только сентенциями из “священного писания”, но в первую очередь конкретными примерами из собственной жизни. На первый план выдвигаются задачи общегосударственного порядка. Обязанность князя – забота о благе своего государства, его единстве, строгое соблюдение клятв и договоров. Князь должен “пещись о хрестьянских душах”, “о худом смерде” и “убогой вдовице”. Другой не менее важной обязанностью князя, по мнению Мономаха, является попечение и забота о благе церкви. Он понимает, что церковь является верной помощницей князя. Поэтому ради упрочнения своей власти князь должен заботиться о священничестве. Но Мономах не рекомендует своим детям спасать душу в монастыре, т.е. идти в монахи, однако он призывает к соблюдению религиозной обрядности, считая, что тремя добрыми делами – покаянием, слезами и милостыней – можно “избыти грехов своих”. В соответствии с христианской моралью требует Владимир заботливого отношения к “убогим” (бедным), в то же время князь должен быть стражем справедливости и не давать “сильным погубить человека”. Князь должен быть примером высокой нравственности.

“Поучения отца к сыну” всегда имеют конкретного адресата – но не личность, а человека определенного социального ранга. Средневековье не принимает отдельную личность, за нею она всегда видит общественную группу, класс. “Сын” в таких посланиях может быть и духовным сыном, и приемным, но и родной сын тоже мог быть адресатом подобного послания. Владимир написал свое “Поучение” сыновьям в начале XII в.

Владимир Мономах, с 1113 г. киевский князь, был одним из выдающихся князей своего времени. Он заслужил восторженные отзывы современников  и благодарную память потомства. Особенно прославился он своей неустанной борьбой с половцами; в борьбе этой он “много утер пота за землю Русскую”, за что и получил имя “доброго страдальца за землю Русскую”. Написано “Поучение” незадолго до смерти Мономаха, так как он сам признался в начале произведения: “Сидя на санях…” В старину мертвых  в церковь возили обычно на санях, поэтому это выражение следует понимать только так: готовясь к дальнему пути, к смерти. В начале “Поучения” Владимир Мономах дает сыновьям ряд моральных наставлений: “страх имейте божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную”, “гордости не имейте в сердце”, “не ленитесь”,  “прежде чем что-то сказать, подумайте”. Здесь Мономах повторил все то, что некогда говорил ему собственный отец. В назидание сыновьям он даже выписал ряд цитат из священного Писания (“Велик ты, господи, и чудны дела твои. Разум человеческий не может постигнуть дела твои…”). Однако очень скоро эта морализирующая тема, заданная церковными поучениями и аналогичными произведениями, ему явно становится в тягость. И он ее заканчивает. Моральные наставления перерастают в политическое завещание (“Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным и за церковным порядком и за службой сам наблюдал…”).

“Поучение” писал великий князь, и содержание произведения связано с его государственными заботами. “Наказание от отца к сыну” появилось чуть позже; это такая же краткая подборка афоризмов разного происхождения, оно выражало сначала этические принципы совсем не рядового человека своего времени (наставления феодала, полководца сыну). “Наказания отца к сыну” в “Домострое” отчасти приоткрывало некоторые тайны частной жизни, большинство подробностей о самом Сильвестре нам известно именно из текста этого послания или из надписей к его спискам (например, сведения о том, что его сына звали Анфимом, а невестку Пелагеей).  Таким образом, не только план изложения, содержание или форма (афористичность), не одни лишь традиционные формулы внушения в определенной языковой форме, но и дидактичность как склад и стиль произведения также пришли в “Домострой” из предшествующей литературной традиции. 64-ю главу своей редакции Сильвестр писал с оглядкой на эту традицию. Так сложился самостоятельный жанр средневековой литературы.

5. “Домострой”, следуя традиции нравоучительных сборников, выставляет совершенно новый для русской литературы тип – “тип хозяина”, этим он и отличается от “Поучения”. А “Поучение” же в свою очередь отличается тем, что это единственный в древнерусской литературе пример политического и морального наставления, созданного не духовным лицом, а государственным деятелем.

В центре “Домостроя” – отдельное хозяйство XVI в., замкнутое “подворье”. Хозяйство это находится внутри города и скорее отражает быт зажиточного горожанина, нежели боярина-землевладельца. Это – рачительный хозяин, “домовитый” человек, имеющий “домочадцев” и “слуг”, холопов или наемных.  Все основные предметы он приобретает на рынке, сочетая торгово-ремесленную деятельность с ростовщичеством. Он боится и чтит царя и власть – “кто противится властителем, тот божию поведению противитца”. Сильвестр устранил из “Домостроя” наиболее яркие бытовые сцены, читавшиеся в первой редакции, но сохранил основную тему: суровость и строгость внутреннего быта, обязательное “рукоделие” для членов семьи, бережливость и даже скаредность, предостережение против опасных отношений с внешним миром, строжайшее сохранение всех домашних тайн. Умеренность и осторожность предписывается во всем; в частности, и при телесных наказаниях жены, детей и слуг: “плеткою вежливенько побить, за руки держа… а гнев бы не был, а люди бы того не ведали и не слыхали… ”[№9 с.258].  В “Домострое” героем  является не царствующая особа, как в произведении Владимира Мономаха, не знатные люди и воеводы, а достаточно богатый, а потому и лично независимый горожанин как вполне возможный тип свободного, по средневековым понятиям, человека. В главной части описываются экономические основы независимости от власти. Именно поэтому риторику первой части, сменяет стиль бытового документа. Регламентация домашнего быта освящена церковным авторитетом – это верно, но только освящена, а строится она по типу рядной грамоты, т. е. чисто светским образом. Отсутствие личной свободы и жесткая предопределенность ощущалась как гнет и принуждение человеческой жизни. Однако нравственная несвобода определялась условиями экономической жизни общества. Отсутствие лицемерных масок в представлении и при истолковании привычных норм жизни – особенная черта  Домостроя, объясняемая особенностью в вечности того порядка вещей, который отстаивался в произведении. Идеал дома приближается к идеалу монастырской жизни, поэтому-то автором-собирателем и стал священник (общественная личность). В “Домострое” складывается иерархия нового типа. В этом обществе нет абсолютно свободных людей, чем выше социальный ранг, тем меньше личной свободы. “Иностранные наблюдатели XVII в. свидетельствуют, что самым несвободным человеком России является ее государь, повязанный сложным ритуалом государственного представительства”[№4 с.79]. Так и домохозяин. В своем личном государстве он просто обязан “дома устраивати во всемъ”, как носитель духовного “чина” (т. е. порядка) он просто должен обеспечить дом духовно и нравственно (“наряд” соразмерно с “добытчиком” – это осмотрительность, а не скопидомство). Право оборачивается долгом, причем множество почти незаметных оттенков в проявлениях экономических рекомендаций произведения свидетельствует о разновременности его составления (ссылка к ключнику-эконому как хозяйственному главе). За хозяином остается главное: воспитание и личное руководство, причем основным инструментом его действий и решений остается его личная совесть. Кстати, это слово в привычном для нас значении впервые появляется как раз в памятниках XVI в., в том числе и в “Домострое”. Отличие лишь в одном: это не личная совесть человека, а соответствие его поведения моральным установкам “божественной добродетели”[№9 с.229]. В “Домострое” к тому же впервые появляются слова мужчина и женщина. Распределение понятий подчеркивается разными словами: муж – мужик – мужчина, жена – женка – женщина. Эти слова становились знаками различных социальных признаков человека.

В средневековом обществе было особое положение женщины, его можно охарактеризовать, как социально неопределенное: не господин и не раб, следовательно – никто. Образ жены в “Домострое” – порождение церковной литературы, сложившейся в монашеской среде. Женщина как воплощение дьявольских соблазнов стала навязчивой идеей монашествующего православия. В “Домострое” женщина – хозяйка дома, которая занимает в иерархии семейных отношений особое место. Только совместно муж и жена составляют дом.  Без жены мужчина не является социально полноправным членом общества, он остается при другом (отцовском)  доме. Другое дело – идеальные качества, которых требовал от женщины “Домострой”. В отличие от мужчины (он должен быть строг, справедлив и честен) от женщины требовались чистота и послушание. Такая специализация нравственного чувства характерна для патриархального общества. Здесь в полной мере действует правило, упоминаемое еще Владимиром Мономахом: “любите жену свою, но не дайте ей над собой власти”. Таков идеал физической силы, которая определяла сильнейшего в социальном общении. Что касается силы, то надо упомянуть о воспитании детей. Родители наказывали своих чад довольно суровыми методами (в этом “Домострой” не оригинален, т. к. вся средневековая педагогика построена на телесных наказаниях). Одна из сильнейших мыслей “Домостроя” такова: любите своих родителей только за то, что они родили вас, ведь единственно этим вы им не можете ответить. Подобные соображения и становились нравственным оправданием сильной отцовской руки. Надо помнить, что суровые афоризмы всего лишь план, идея, а не закон, в конкретной ситуации многое зависело от личности отца и поведения его детей. Наказание никогда не осуществлялось под горячую руку, точно перечислены случаи, когда наказание вообще следует отменить. Порка, по общим понятиям того времени, была и физическим действиям (“здоровее будет”, замечает “Домострой”), и актом справедливости (“чтобы был виноватой в винЂ, а правой в правдЂ”). Здесь важно помнить и понимать особенности терминологии средневекового памятника. Не всегда выражения типа “казни сына своего” или “наказывай” значат то же, что понимаем мы под ними сегодня.

Глагол в библейском выражении “сынъ наказанъ премудръ будеть” древнеславянские переводчики передавали словом наказати, что поначалу вполне соответствовало греческому παιδέυω ‘воспитывать, обучать, наказывать’. До XVI в. – значит ‘поучать, воспитывать’. Смешение значений ряда близких слов (в том числе заимствованного из болгарского слова казнь), переосмысление приставочных глаголов (наказати при доказати, указати, показати) развивали семантику этих глагольных форм. С XVI в. слово уже получило значение ‘карать’, поэтому в “Домострое” появляется пугающее до сих пор “казни сына своего от юности его” вместо прежнего (как в “Измарагде”) “да накажеши”.  С помощью глагольных форм автор “Домостроя” четко разграничивает обозначения повторяемых житейских действий, он моделирует эти действия по шаблону (поведение, приказ или простое пожелание). В “Домострое” много безличных предложений.  К тому же использованы десятки различных  грамматических вариантов для выражения многочисленных оттенков смысла, причем опять - таки привлечены не только народные средства языка, но и книжные формулы в сочетании с надобъть, достоить, подобаеть, пригоже, лучится. Повелительное наклонение  присутствует обычно в книжном фрагменте текста и применительно к конкретному лицу. В “Домострое” ни разу не встречается союз когда  (на его месте только как), многие придаточные предложения соединяются союзом чтобы (этот союз можно считать самостоятельным членом предложения). Логическая зависимость частей предложения во многом говорит об особенности мышления средневекового человека (ведь автор ставит в единую фразу слова заимствованные из разных источников): “если же … то… чтобы… ибо…”. Условие непослушания вызывает наказание как его следствие. Объясняется его смысл и затем дается аргумент в виде народной мудрости. Принцип построения каждой статьи: условие – деяние – аргумент, - в общем остается постоянным, однако увидеть это можно, лишь вчитываясь в текст, так как все состояло из формул разного происхождения. Например, условие может быть оформлено речевой формулой, а аргумент вынесен  из Писания, тогда как само деяние подано в виде целой новеллы, и тоже в речевых формулах. К тому же в “Домострое” нет заимствованных книжных аще или егда, употребляются свои, русские союзы. Из всего выше изложенного можно сделать вывод, что способу выражения мысли были присущие конструкции, которые находились между разговорными и церковными оборотами. Например, по языку первая часть и вторая резко отличаются от последующих частей книги. Эта противоположность заметна даже по характеру заголовкам к главкам. 64-я глава, написанная Сильвестром, ближе к первым двум частям, так как ее автор был таким же духовным лицом, как и неизвестный по имени составитель. Язык “Домостроя” создает иллюзию народной речи. Однако при всей видимости народности этот язык не так уж и прост. В нем нет  ничего конкретного, все рассуждения, даже если они касаются, казалось бы, совершенно частных подробностей жилья, одежды, блюд, посуды и др., все равно представляют собой обобщение, выраженное в терминах. Термины, использованные им, все являются общерусскими, хотя, конечно, местами они могли иметь и различия в значениях. Слова обычно подбираются самого общего – родового – значения: ставец, поставец… Здесь указан самый общий признак, специализация мебели или посуды (и то и другое могло быть ставцом) неважна.  “Домострой” можно считать памятником литературного русского языка, “Домострой” – это предок современного русского литературного языка.

В стиле “Поучения”, как и в “Домострое”, легко обнаружить с одной стороны, книжные элементы, связанные с использованием Владимиром Мономахом литературных источников, а с другой – элементы живого разговорного языка, особенно ярко проявляющиеся в описании “путей” и тех опасностей, которым он подвергался во время охоты (даже образы и формулы народной поэзии смогли проникнуть в это нетрадиционное по жанру произведние).  К тому же еще одной особенностью стиля “Поучения” является наличие отточенных, ярких, легко запоминающихся афористических выражений. В отличии же от традиционного жанра поучений, носящих религиозно-дидактический характер, “Поучение” Владимира Мономаха содержит конкретно-исторические черты.

Раннефеодальные государства были очень непрочными. Единство государства постоянно нарушалось раздорами феодалов. Чтобы удержать единство, требовались высокая общественная мораль, высокое чувство чести, верности, самоотверженности, развитое патриотическое самосознание и высокий уровень словесного искусства – жанров политической публицистики, жанров, воспевающих любовь к родной стране.  Система, с помощью которой киевские князья стремились удержать единство власти и оборонять Русь от непрерывных набегов кочевников, требовала высокой патриотической сознательности князей и народа. На Любечском съезде 1097 г. был провозглашен принцип: “Пусть каждый князь владеет землей своего отца”. При этом князья обязались помогать друг другу в военных походах в защиту родной земли и слушать старшего. Инициатором Любечского съезда был Владимир Мономах. Владимир Мономах – выдающийся государственный деятель конца XI – начала XII столетия, который содействовал  временному прекращению княжеских усобиц. Он прославился успешными походами против половцев, став же великим киевским князем, всячески содействовал упрочнению единства Русской земли. Князя можно рассматривать не только как идеал государственного деятеля, но и как летописца (ведь он оставил нам краткие летописные сведения о своих походах). Облик самого автора раскрывается в этом произведении значительно полнее, чем в других произведениях описываемого периода: это не только мудрый правитель, но и смелый в военных походах и на охоте человек, умеющий поэтически воспринимать красоту окружающего мира.

К “Поучению” примыкает письмо Владимира, адресованное Олегу Святославичу Черниговскому. Олег Черниговский прославился своими крамолами – не случайно автор “Слова о полку Игореве” называет его Гориславличем, тогда как  образ Мономаха приобретает героическое звучание. Разбитый Владимиром и Святополком, Олег вынужден был покинуть Чернигов и отправиться в Ростовскую землю, где произошло его столкновение с сыном Владимира Изяславом, который был убит в бою Олегом. Жена Изяслава была захвачена в плен. Это событие, происшедшее 6 сентября 1096 г., послужило поводом для написания письма Владимира к Олегу Черниговскому.

Самобытность “Поучения” больше всего проявляется именно в  третьей части произведения князя. Письмо Владимира Мономаха Олегу Черниговскому дополняло “Поучение” и, возможно, было присоединено к нему самим автором. Владимир Мономах пишет своему врагу, предлагая ему примирение. В письме ярко, можно даже сказать экспрессивно, выражено чувство скорби отца, потерявшего преждевременно сына: “егда же убиша дитя мое и твое пред тобою, и бяше тебе, узревше кровь его и тело увянувшю, яко цвету нову процветшю, яко же агньцю заколену, и рещи бяше, стояще над ним, вникнущи в помыслы души своей: “Увы мне! Что створих? И пождав его безумья, света сего мечетнаго кривости ради налезох грех себе, отцю и матери слезы”. Таким образом Владимир Мономах взывает к общечеловеческим чувствам своего врага, призывает его вникнуть и понять князя. Верный своим принципам справедливости и “братолюбия”, Мономах находит в себе нравственные силы выступать не как “ворожбит и местник”, а, наоборот, как благоразумный князь, желающий добра своему государству. Мономах – отец Изяслава, но он не оправдывает погибшего сына, а лишь сетует на то, что он послушал “паробков” (видимо, молодых дружинников). Владимир Мономах стремится к тому, чтобы распри прекратились, надеется, что Олег напишет ему ответную “грамоту… с правдою”, получит “с добром” свой удел  и тогда, пишет князь “лепше будем яко и прежде” (т. е. будем еще дружнее, чем прежде). Письмо старчески мудро и спокойно. Владимир готов все понять и простить, ведь война есть война. Изяслав погиб, как погибали многие в бою. “Суд пришел ему от бога, а не от тебя”, - писал Мономах Олегу. Владимир хочет дать понять Олегу, своими детям, всем русским людям то, что беда не в том, что погиб еще один князь, беда в том, что княжеские распри губят Русскую землю. Владимир Мономах предлагает Олегу мир: “Я тебе ни враг, ни мститель… И мир я тебе предлагаю потому, что не хочу я лиха, но добра хочу всей братии нашей и земле Русской”.

Это письмо поражает не только великодушием, государственной мудростью, высоким гуманистическим смыслом и нравственностью, но и проникновенным лиризмом (чего, конечно, нет в “Домострое”). В трогательной просьбе Мономаха: “Ради бога пусти ее ко мне скорее, с первым же послом; приедет она, вместе с нею поплачу я о судьбе ее горькой; сядет она, как горлица на сухом дереве  желеючи, а я утешусь о боге”, - есть что-то от народной поэзии, что-то от песен лирики, что-то предшествующее плачу Ярославны.

 Итак, произведения Владимира Мономаха позволяют судить о том, что их автор свободно владел разными стилями литературного языка и умело применял их соответственно к жанру и теме произведения. Это особенно заметно, если сравнить ту часть поучения, где Мономах рассуждает на морально-этические нормы (она написана “высоким слогом”, продолжающим как бы стиль приводимых здесь же цитат из Библии и “отцов церкви”) и автобиографическую часть, которая была во многом новаторской (ведь как литературный жанр автобиография появится на Руси лишь много веков спустя, в произведениях Авваума и Епитафия). В этой части речь князя Владимира близка к разговорной, необычайно проста и выразительна. В  целом “Поучение” и письмо ярко раскрывают облик незаурядного государственного деятеля русского средневековья, человека, в котором ярко воплотился идеал князя, пекущегося о славе и чести родной земли.

Если в “Поучении” представлен идеал государственного деятеля, то в “Домострое” – идеализированный образ средневекового человека, новый литературный тип – тип “хозяина”. “Домострой” как духовное наставление оказывается уже, например, предшествующего “Измарагда”, зато гораздо шире в своих бытовых рекомендациях (это было типично для XVI в.). Здесь расширение объема понятия ведет к сужению его содержания: распространение нравственных требований жития на все более широкий круг предметов неизбежно приводит к ослаблению этических норм.  Обобщающая мысль средневековья не произвела законченных систем, даже классифицировать она не умела, постоянно сбиваясь на перечислении. Однако смысл и значение “Домостроя” в данном отношении переоценить невозможно. Таким вот и было начало нормализации и текста, и самой жизни.  

План

1. “Поучение” как часть “Повести временных лет”.
2. “Домострой” – нравоучительный сборник XVI века.
3. Жанровые признаки и авторское начало в “Поучении” и “Домострое”.
4.  Поучение – характерный жанр древней русской литературы.
5.  Тип “хозяина” в “Домострое” и идеал государственного деятеля в “Поучении” – представители разных исторических эпох.

Литература:

1. Давыдова Н. В., Евангелие и древнерусская литература, М., 1992;

2. Еремин И. П., Лекции и статьи по истории древней русской литературы, Л., 1987;

3. Орлов А. С., Древняя русская литература XI – XVI вв., М., 1957;

4. Лихачев Д. С., Земля родная, М., 1983;

5. Лихачев Д. С., Текстология, М.-Л., 1962;

6. Кусков В. В., История древнерусской литературы, М., 1989;

7. Изборник, М., 1969;

8. Энциклопедический литературоведческий словарь, под ред. Николаева П. А., М., 1987;

9. Домострой, под ред. Дмитриева Л.А., С-П., 2000;

10. История русской литературы X – XVII веков, под ред. Лихачева Д. С., М., 1980;

11. Черепнин Л. В., Повесть временных лет, М., 1958;

12. Лихачев Д. С., Историческая поэтика русской литературы, С-П., 1997;

13. Лихачев Д. С., Развитие русской литературы X – XVII веков,  Л., 1973.

Введение

Цель работы заключается в том, чтобы сопоставить “Поучение” Владимира Мономаха с “Домостроем”, отметить стилистические сходства и различия произведений. Русская литература – часть русской истории, поэтому одной из задач работы является анализ памятников древнерусской литературы относительно истории государства. Для характеристики произведений имеет огромное значение характеристики господствующих в эту эпоху стиля и жанра. Принято говорить, что средневековая литература традиционна. Под традиционностью обычно подразумевают приверженность к старым формам и старым идеям. Но здесь дело в другом: в приверженности средневековой литературы к литературному этикету, к стремлению облекать содержание в соответствующие данному содержанию формы. Изучая движение литературы, можно понять ее национальное своеобразие. Оно состоит не только в неких постоянных признаках содержания и формы, отличающих ее от других национальных литератур, но и в неких неизменных идеях, эмоциональном настрое или моральных качествах. Важно отметить постепенное развитие в литературе личностного начала: личности писателя и личности героев литературных произведений. Развитие личностного начала проявляется не только в развитии индивидуальных взглядов и интересов автора, его индивидуального стиля, но и в развитии индивидуального читательского интереса, т. е. простой занимательности произведения. Надо также помнить, что каждый новый этап в литературе - это итог предшествующих произведений. Прогресс в литературе не означает, что литературные ценности создаются по преимуществу в конце, а не в начале литературной истории. Ценности в литературе создаются на всех уровнях ее развития, в каждом периоде мы имеем выдающиеся произведения, например, такие как “Поучение”  XII века или “Домострой” XVI века.