Вл. Маяковский
статья по литературе (11 класс) на тему

Маяковский: личная жизнь пророка

5 любимых женщин

1. Вера Шехтель. Дочь архитектора Федора Шехтеля стала музой поэта в марте 1913 года. По слухам, девушка ждала от Маяковского ребенка, который так и не был рожден.
2. Лиля Брик. Ей посвящено больше всего стихов, с ней он всю жизнь советовался, когда заводил отношения с другими женщинами. Лиля – роковая соблазнительница – в своих воспоминаниях делится приемами: «Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Например, курить или ездить куда вздумается. Остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье». Уже в старости Лиля Брик потрясла поэта Андрея Вознесенского признанием: «Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал». «Она казалась мне монстром, - вспоминал Вознесенский. – Но Маяковский любил такую. С хлыстом».
3. Элли Джонс. Три месяца, которые провел Маяковский в Америке, Джонс была его переводчиком. Дочь Элли Джонс – Элен-Патриция – единственный ребенок поэта. Она приезжала в Москву, на юбилей отца (110 лет) на Новодевичье кладбище.
4. Татьяна Яковлева. С 22-летней красавицей Маяковский познакомился в Париже осенью 1928 года. Она шила модные шляпки, но знала множество стихов, чем и покорила поэта. Весной 1929 года он предложил Яковлевой стать его женой. Но возвращаться в Россию Яковлева не хотела, а поэт не допускал и мысли эмигрировать во Францию.
5. Вероника Полонская. За актрисой, женой Михаила Яшина, Маяковский стал ухаживать летом 1929 года. Это была взаимная и последняя любовь поэта. Он требовал, чтобы любимая объяснилась с мужем и переехала к нему. Полонская обещала, но, когда она ушла, раздался выстрел.

5 необходимых вещей

1. Складной тазик в чехле. Его поэт купил в Париже и возил с собой повсюду. Чистоплотность Маяковского переходила в манию: он имел привычку часто мыть руки, а в парикмахерской требовал полной дезинфекции всего инвентаря перед стрижкой.
2. Фотография дочери. Он постоянно носил ее с собой. После смерти поэта Лиля Брик уничтожила фото.
3. Ручки. Если он видел у кого-нибудь оригинальную ручку, особенно паркер, выпрашивал или выменивал на все что угодно.
4. Письменный стол из светлого дерева. Был сделан по заказу Маяковского – с многочисленными ящиками, крышкой, закрывающей столешницу. Этот стол находится сегодня в музее поэта.
5. Бязевая полосатая черно-желтая рубашка. Ее в 1912 году сшила мать поэта – Александра Алексеевна. Маяковский очень любил эту вещь, но в тяжелый момент был вынужден отдать ее старьевщику за копейки.

5 странных привычек

1. Почти все сочинения поэта написаны на ходу: он сочинял стихи, «вышагивая» их по комнате.
2. Носки его ботинок были подбиты стальными пластинками. Мнительный Маяковский опасался нападения и считал, что в таких ботинках сможет хорошо поддать обидчику.
3. Он писал с орфографическими ошибками, как слышал, например, рифмуя слово «жираф» с «узнаф» (вместо «узнав»).
4. В 1924 году Маяковский держал в комнате белку.
5.  В юности поэт увлекался столярным ремеслом. Когда не хватало денег, он продавал свои пасхальные писанки и рамки для портретов.

5 безумных поступков

1. Уехав из Парижа, поэт оставил все деньги в цветочном магазине, заказав доставку цветов Татьяне Яковлевой.
2. Он выходил на улицу в розовом фраке. С пучком редиски в петличке.
3. Маяковский был азартным игроком. Причем играл он на исполнение желаний. Как-то заставил проигравшую знакомую несколько дней мыть его бритвенный помазок.
4. Когда художник Илья Репин увидел Маяковского с волосами до плеч, он пригласил его позировать. А тот по пути зашел в парикмахерскую и побрился наголо.
5. Бывало, танцуя с девушкой, поэт разворачивал ее и, взяв бумагу и ручку, записывал на спине партнерши новые стихи.

5 знаковых мест

1. Москва, пр. Серова 3-6 (сейчас Лубянский пр.). Квартира поэта с 1919 до 1930 года, здесь его нашли застреленным. Сегодня тут музей поэта.
2. Петербург, Михайловская пл. (ныне Искусств), 5 декабря, кабаре «Бродячая собака». Тут в новогоднюю ночь 1912 года Маяковский впервые был освистан публикой.
3. Москва, Гендриков пер., 15-13 (сейчас – пер. Маяковского). Поэт жил здесь с 1926 по 1930 год вместе с Лилей и Осипом Брик, породив слухи о любви втроем.
4. Париж, ул. Кампань Премьер, отель «Истрия». В 1925 году здесь у него украли 25000 франков – все деньги, командировочные и личные. Оказалось, в номере напротив жил известный вор, которого искала французская полиция.
5. Нью-Йорк, Бруклинский мост. Здесь потрясенный поэт делает свое «открытие  Америки»: понимает, что в капитализме не все так плохо.

5 предсказаний-пророчеств

1. Мобильный телефон. Подносит к уху радиотелефон.
2. Электробритва. Спросонок, но весь – в деловой прыти, гражданин включил электросамобритель.
3. Электрическая зубная щетка. Минута – причесан, щеки – даже гражданки Милосской Венеры глаже. Воткнул штепсель, открыл губы: электрощетка – юрк! -  и выблестила зубы.
4. Появление в Москве небоскребов. Москва. Москвичи повылезли на крыши сорокаэтажных домов-коммун.
5. Говорящий радио будильник. Утро. Восемь. Кричит радио будильник вежливый: «Товарищ – вставайте, не спите ежели вы! Пока будильнику приказов нет? До свидания!»

Тренируем память

Формула учения

1. Приступая к занятиям, постараемся как можно яснее представить себе, зачем мы учим урок. Если никакой волнующей цели не находится, то в крайнем случае можно и «превратиться» в учителя, в великого математика, в собеседника для марсианина, который прилетел на Землю, встретил именно нас, и мы должны ему кое-что объяснить. Наконец, можно представить себе и самое простое, самое вероятное: что завтра вызовут к доске.
2. Попробуем хотя бы 2-3 недели не просто читать материал и пересказывать его в уме, а сравнивать его с прошлым, разделить на части, отметить главное, вложить смысл в каждое слово учебника. Не будем жалеть времени: оно вернется к нам с избытком.
3.  Используем каждую возможность для применения нового знания. Начиная параграф, повторим предыдущий. Встретив полузабытый термин, вернемся и восстановим в памяти точное его значение.
4. Еще один опыт, для тех, у кого очень плохая память. Ее можно развить, заучивая наизусть большие стихотворения и страницы прозы. У кого хватит прилежания каждую неделю учить наизусть по одному незаданному стихотворению, тот и память свою разовьет прекрасно, и обогатит ее хорошими стихами.
5.  Последняя серия опытов – с пересказом. Попробуем ограничить себя во времени: берем трехминутные песочные часы, секундомер или просто поставим перед собой будильник. Три минуты – вполне достаточный срок, чтобы сжато, четко и вразумительно пересказать смысл любого учебного текста! Несколько недель таких упражнений с часами – и мы навсегда отучимся зубрить уроки.

Направления искусства

Мастер и Чужестранка

Оноре де Бальзак и Эвелина Ганская

История одной любви

Величайшая драгоценность

«Он любит меня, и я чувствую,

что эта любовь самое драгоценное

из всего, чем я когда-либо обладала, -

писала Ганская после встречи с Бальзаком.-

И если сейчас мы должны будем

расстаться навеки, она будет гореть

вечным факелом перед моими

ослепленными глазами».

Сначала это была просто игра. Переписку с загадочной Чужестранкой из России Бальзак считал лишь необычным приключением. Но игра закончилась, когда родилась любовь. Мать Оноре Шарлотта, была на 32 года младше своего мужа, Бернара Франсуа Бальзака, удачливого предпринимателя. Мать Бальзака воспитывала детей необычайно строго. Оноре вспоминал, что в детстве вздрагивал, услышав ее голос. Ему не дарили игрушек, не разрешали играть с братьями и сестрами. В одном из писем он признавался: «У меня никогда не было матери». В конце февраля 1832 года Оноре де Бальзак в груде почтовой корреспонденции нашел письмо из России. Полное слов восхищения его талантом, оно было подписано таинственным словом «Чужестранка». Что это? Розыгрыш? Мистификация? Изящный почерк, тон и стиль выдавали аристократизм автора. Но ответить невозможно – обратного адреса на конверте не было. Бальзак рассказывал об этом «божественном письме русской или польской княгини». Он был одновременно заинтригован и польщен: его поклонницы, оказывается, есть не только во Франции, но и в далекой России. Оноре де Бальзак в то время действительно не осознавал масштаба своей славы. Это сейчас мы знаем его как одного из самых читаемых французских классиков, автора грандиозной эпопеи «Человеческая комедия» из 90 романов. «Шагреневая кожа», «Евгения Гранде», «Отец Горио», «Цезарь Бирото», «Утраченные иллюзии» - самые известные из шедевров Бальзака. Но в 30-е годы 19 века Бальзак даже не подозревал, что его имя известно где-то за пределами Парижа. И тем более не думал, что русская аристократка может заинтересоваться им, сыном мелкого буржуа и внуком крестьянина. Оноре де Бальзак родился 20 мая 1799 года. Он рос живым и непоседливым ребенком. Сестра так вспоминала Оноре: «Прелестный ребенок, веселый нрав, всегда улыбающийся рот, темные глаза, высокий лоб, густые черные волосы – все заставляло прохожих оглядываться на него во время прогулок». Но сердце матери, судя по всему, осталось закрытым для малыша. Позже Бальзак наделил одного из своих героев деталями собственной биографии: «Не успел я родиться, как меня отправили в деревню и отдали на воспитание кормилице; семья не вспоминала о моем существовании в течение трех лет; вернувшись же в отчий дом, я был таким несчастным и заброшенным, что вызывал сострадание окружающих». В 8 лет он вновь оказался отлучен от  семьи. Его определили в Вандомский коллеж со строгим монастырским уставом:  телесные наказания, карцер, запрет на выход в город, отсутствие каникул. Мальчик нашел отдушину в книгах. Он читал все подряд: книги по физике и религии, философии и истории. Мысли маленького Оноре витали далеко от монастырских стен. Его тянуло к сочинительству. «В насмешку над моими опытами я был прозван Поэтом, но насмешки не могли меня исправить. Я стал самым бездеятельным и ленивым, следовательно, меня наказывали чаще других». Все это закончилось для Бальзака нервным истощением. В конце концов, перепуганные наставники попросили родителей Оноре забрать мальчика домой. Мать, которая за 6 лет только дважды навестила в коллеже сына, и та была поражена, когда вместо румяного толстощекого мальчугана увидела тощего подростка с застывшим, как у лунатика, взглядом. Свежий воздух и смена обстановки улучшили состояние Бальзака. Через два года по настоянию матери он поступил на юридический факультет Сорбонны. Здесь он попал в свою стихию. Но не юриспруденция занимала юношу: он посещал лекции по истории искусств, физике, биологии. Его интересовало все. Родители считали, что теория должна подкрепляться практикой, поэтому параллельно с учебой Бальзак работал клерком в адвокатской конторе. Но, получив диплом бакалавра, будущий присяжный поверенный заявил родителям, что видит себя только писателем. Отец пошел ему навстречу: выделил на его содержание 120 франков в месяц с тем, чтобы Оноре в течение 2 лет готовился к карьере писателя. По решению отца, Бальзак должен был жить в снятой для него мансарде, читать, писать и не появляться на людях. Денег едва хватало на самое необходимое, но юноша согласился и заявил, что после этого заточения он покажет, как надо писать. Однако первые опыты оказались неудачными. Когда сидеть на шее у родителей было уже невозможно. Оноре познакомился с компанией молодых людей, которые зарабатывали на жизнь, сочиняя бульварные романы. Начинающий писатель присоединился к ним, но до самой смерти стыдился произведений, созданных в этот период. Тем не менее, Бальзак работал и самостоятельно, в другом ключе, чутко улавливая требования времени. Постепенно пришел успех: «Шуаны», «Физиология брака» - эти книги читали не только во Франции, но и далеко за рубежом. Бальзак работал безумно много, по 14-15 часов в сутки. Начинался его рабочий «день» в полночь, в полдень он делал небольшой перерыв, затем следовала правка корректур в течение 2-3 часов, в 6 вечера он ложился спать. Так он проработал всю жизнь. Подстегивала теперь успешного писателя и давняя мечта: он всегда завидовал Наполеону, выходцу из неродовитой семьи, ставшему императором Франции и покорившему полмира. На статуэтке Наполеона, стоявшей в его комнате, была прикреплена табличка со словами: «Завершить пером то, что начал мечом! Оноре де Бальзак». Именно так, с приставкой «де», он теперь представлялся новым знакомым, самочинно произведя себя в дворянина. Вместе с успехом в жизни литератора появились и женщины. Внук крестьянина был без ума от парижских «аристократок» - таких, как мадам де Берни, крестница королевы, или герцогиня де Абрантес, в прошлом любовница наполеоновского маршала Мюрата и канцлера Пруссии Меттерниха. Как правило, они отвечали Бальзаку взаимностью, но в 1831 году произошла осечка. Герцогиня де Кастри, в жилах которой текла кровь королевской династии Стюартов, решительно указала Оноре на разницу их общественного положения. Униженный Бальзак глубоко страдал. Уныние его не покидало, бунтовало уязвленное мужское самолюбие. Но уже черз год, получив письмо Чужестранки, писатель забыл о своей неудаче. Спустя несколько месяцев за первым посланием последовало второе. «Когда я читала ваши произведения, сердце мое трепетало», - признавалась Чужестранка и предлагала Бальзаку продолжить  переписку. Для подтверждения она предлагала дать объявление в газете «Котидьен» за подписью «Ч…е О. Б.». Даже если это розыгрыш, то почему бы Бальзаку не ввязаться в игру? 9 декабря появились строчки в «Котидьен»: «Г-н де Б. получил обращенное к нему письмо. Ч…е О. Б.». Игра началась. Чужестранка сообщила Бальзаку адрес, на который можно было писать. Через некоторое время он отправил сразу два письма. Послания Бальзака становились все откровеннее. В первом он называет ее «предметом сладостных грез», во втором уже «ласкает ее, как сновидение», в третьем, три  недели спустя, - «я люблю Тебя, Чужестранка», в четвертом письме он любит ее «еще сильнее, хотя я и не видел Вас». «Если бы Вы только знали, с какой страстью я обращаюсь к Вам, столь долго вожделенной. На какую жертву я чувствую себя способным!» Еще два письма, и Чужестранка уже стала сердцем, «у которого я впервые обрел утешение». Наконец профессиональному и прославленному знатоку женской души удалось добиться цели. В одном из писем Чужестранка сообщила, что скоро прибудет в Европу. Через некоторое время Бальзак получил несколько писем из Невшателя, небольшого швейцарского городка, расположенного вблизи границы с Францией. В них давались подробные инструкции, как можно организовать долгожданную встречу. В сентябре 1833 года Бальзак помчался в Швейцарию, остановившись в Невшателе, в гостинице «Сокол», расположенной напротив дома, где поселилась незнакомка. Писатель отправил записку на имя гувернантки Чужестранки: «Между часом и четырьмя я буду любоваться озером. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете Вы…  Тысяча поцелуев». В условленное время встреча состоялась. Бальзак увидел женщину с пышными и соблазнительными формами, несколько полной шеей и чувственным ртом. У нее был «независимый и горделивый вид, в надменном лице угадывалось сладострастие». Сам писатель произвел на Чужестранку не такое сильное впечатление: это был маленький кругленький человечек без передних зубов, с растрепанными волосами. Но, как это было со многими женщинами Бальзака, умный взгляд, добрая улыбка, живость и пылкое красноречие писателя быстро заставили ее забыть о его совсем не героической внешности. Чужестранка наконец раскрыла свое имя. Она – графиня Эвелина Ганская, урожденная графиня Ржевусская, русская подданная польского происхождения. Ей 27 лет (на самом деле графине было уже 33 года). Ее муж граф Ганский владел на Украине тысячами крепостных душ, десятками тысяч десятин земли. Родовой замок Ганских, находившийся в поместье Верховня, за роскошь интерьеров даже называли «волынским Версалем». Бальзак, в свою очередь, рассказывал о себе, о родных и друзьях, о новых планах. Про время они, казалось, забыли. Игра закончилась, но родилась любовь. В одном из своих романов Оноре де Бальзак описывал окрестности Женевского озера, ставшие свидетелями его первой встречи с прекрасной Чужестранкой: «…В отдалении виднелись горы в летучем, причудливо расцвеченном облачном одеянии, над головами влюбленных синело небо, а перед их взорами стлалась широкая, капризная, изменчивая пелена вод! Все вокруг как будто бы мечтало вместе с ними, улыбалось им». В Женеве Эвелина почти постоянно находилась рядом с супругом, однако влюбленные все-таки сумели обменяться клятвами в верности. К счастью, граф Ганский, которому Бальзак тоже был представлен, даже не догадывался, что у его жены уже больше года продолжается «роман в письмах» со знаменитым писателем. Пять дней, проведенных влюбленными в Женеве, пролетели мгновенно. Но Бальзак получил приглашение снова повидаться с Ганскими в Швейцарии на Рождество. Теперь Бальзаку приходилось работать по 20 часов в сутки: для поездки нужны деньги. Однако в Женеву его влечет не только любовь, но и месть. Именно здесь он три года назад услышал унизительный отказ герцогини де Кастри. В канун Рождества Оноре наконец прибыл в Швейцарию. Бальзак хотел остановиться в отеле «Корона» - том самом, где Анриетта де Кастри унизила его, но Эвелина сняла для него комнату в гостинице «Лук». Здесь она оставила для Оноре подарок – драгоценный перстень, в который была запаяна прядь черных волос Эвелины. Этот перстень стал талисманом, который Бальзак носил, не снимая до конца жизни. Оноре продолжал работать и в Женеве: как всегда, с полуночи до полудня. Вторую половину дня он обычно проводил с Ганскими. По нескольку раз в день Бальзак отправлял Эвелине письма: «Подари мне твою любовь! Не отказывай мне в самом главном, в любви!»; «Ты увидишь: близость сделает нашу любовь только нежнее и сильнее…. Как мне выразить тебе: меня пьянит твой нежный аромат, и сколько бы я ни обладал тобою,  я буду только все более пьянеть». Наконец, мечта Бальзака осуществилась. Оноре торжествовал победу: «Мой обожаемый ангел, я без ума от тебя: стоит мне только подумать о чем-нибудь, как ты встаешь перед моими глазами такой, какой была вчера: прекрасной, божественно прекрасной. Вчера весь вечер я говорил себе: «Она моя!»  через неделю состоялась новая встреча. Бальзак писал своей возлюбленной: «Любовь моя, твои ласки подарили мне новую жизнь». Эти «пламенные и сладостные ласки», утверждал Оноре, приобщили его к «дотоле не изведанной любви». Ганскую опытный любовник тоже не разочаровал: «Только художники могут доставить женщине истинное наслаждение, ибо в их натуре есть нечто женское». Когда Бальзак простудился, Эвелина  разрешения мужа приходила ухаживать за ним. Счастье было недолгим: Ганские отправились в Италию, а Бальзак – в Париж. В мае 1835 года Ганские возвращались в Россию через Австрию. В Вене Бальзак вновь встретился с Эвой. Пребывание в городе превратилось в сплошную череду визитов и праздников. Писателя приглашали к себе самые знатные семейства Вены. Бальзак был удостоен приема у самого канцлера Австрии Маттерниха! Но встретиться наедине влюбленным не удалось. Оноре раздраженно писал Еве: «Ни один час, ни одна минута не принадлежали действительно нам. Эти препятствия приводят меня в такую ярость, что я, поверь мне, поступлю разумнее, ускорив твой отъезд». Правда, была куда более материальная причина для «ярости», которая ускорила отъезд Бальзака – в кармане не было ни гроша. 4 июня, в момент отъезда, он даже не смог оставить прислуге чаевые и занял дукат у госпожи Ганской. Никто из них не думал, что разлука продлиться неимоверно долго. Они расстались на 8 лет. Переписка Оноре де Бальзака с Эвелиной продолжалась, но у Бальзака в Париже были и другие увлечения – иногда достаточно серьезные. Например, графиня Гвидобони-Висконти стала возлюбленной писателя на целых 5 лет. Эвелине он написал, что женщины его ничуть не интересуют и только работа помогает ему пережить разлуку. Впрочем, Ганская прекрасно знала о похождениях Бальзака. Каждый шаг знаменитого писателя тут же обсуждался, комментировался, обрастал домыслами. На все упреки Эвы Бальзак отвечал: «Неужели я легкомыслен? Не потому ли, что 12 лет, не зная отдыха, я занимаюсь своим безмерным литературным трудом? Или потому, что в течение 10 лет я знаю лишь одну сердечную связь?» наконец Бальзак прямо заявил Эвелине: «Хоть раз посмотрите правде в глаза. Мужчина ведь в конце концов не женщина. Можно ожидать, что с 1834 по 1842 год он будет вести абсолютно целомудренную жизнь? В свое время ты сказала: «Я ничего не имею против легких развлечений». Будь же справедлива и прими во внимание, как необходимы отвлечения фантазеру, погруженному в вечный труд и нищету». В конце концов переписка между влюбленными, семь лет не видевшими друг друга, казалось, утратила всякий смысл. Каждый из них жил своей собственной жизнью. Однако обходиться без этих писем они уже не могли. «Ничего не понимаю в Вашем молчании, - писал Бальзак Ганской, после того как в течение трех месяцев не получал от нее никаких известий. – Вот уже сколько дней я напрасно жду ответа». Сначала он обратился за советом к «ясновидящей», а потом известному во Франции «колдуну» Балтазару. Тот нагадал, что жизнь Бальзака до сих пор была долгой, но победоносной борьбой, но через полтора месяца он получит письмо, котрое изменит его судьбу. Иногда предсказания сбываются. Утром 5 января 1842 года с Украины пришло письмо с черной печатью: Венцеслав Ганский скончался. Бальзак был потрясен. Случилось то, о чем он уже не смел мечтать: любимая женщина стала свободной. Но в своем письме Бальзак был тактичен и сдержан: «Что касается меня, дорогая, обожаемая Ева, то, хоть случившееся событие и дает возможность достичь того, чего я горячо желаю вот уже 10 лет, я не могу перед Вами и перед Богом отдать себе справедливость и сказать, что никогда в сердце у меня не было ничего, кроме полной покорности, и я ни разу не запятнал душу злыми пожеланиями». Любовь вспыхнула с новой силой. Еще год назад в письмах Бальзак изображал себя поседевшим стариком, уставшим, обрюзгшим, страдающим головокружениями, неспособным мыслить. Теперь седина и усталость исчезли: «Мое сердце осталось молодым, и тело мое хорошо сохранилось, ибо я жил, как монах. И наконец, у меня в запасе целых 15 лет, которые в какой-то мере все еще могут считаться молодостью, как и у Вас, любовь моя. Но сейчас я с радостью отдал бы 10 лет жизни, лишь бы ускорить миг нашей встречи». Письмо, которое Бальзак получил от Ганской 21 февраля, стало для него потрясением. С ледяным спокойствием вдова сообщала ему: «Вы свободны». Речь о браке уже не шла. Эва утверждала, что хочет посвятить себя дочери всецело. На самом деле Ганская просто не могла рассказать в письме всю правду, а Бальзак не знал тонкостей и хитросплетений внутренней и внешней политики России. Император Николай 1 ненавидел крамольное польско-украинское дворянство и с недоверием относился к Франции. Один лишний шаг, одно неверное движение – и Ганская в одно мгновение могла потерять все. Браку Эвелины с Бальзаком противились и ее родственники со стороны мужа. Один из его братьев добился в суде пересмотра завещания графа, который отписал все движимое и недвижимое имущество своей жене. А Розалия, тетка Эвелины, и вовсе ненавидела Бальзака, как, впрочем, и всех французов: ее мать была гильотинирована во времена Французской революции, а сама Розалия оказалась тогда в тюрьме. Больше всего Эвелина Ганская боялась, что если выйдет замуж во второй раз, родственники покойного мужа могут разлучить ее с дочерью. Но Бальзак не примирился с отказом. На Ганскую обрушился шквал писем: «Нет, Вы не знает, как сильно я привязан к Вам. В этой привязанности участвуют все человеческие чувства: любовь, дружба, честолюбие, сила, гордость, тщеславие, воспоминание, наслаждение, уверенность и вера в Вас, которую я ставлю превыше всего». Ганская пыталась отстоять свои права на наследство, отправившись в Петербург, где рассчитывала на аудиенцию у царя. В столице Эвелина неожиданно оказалась в центре внимания. За ней ухаживал некий господин Балк, любезный, оригинальный и образованный. Бальзак, казалось, сошел с ума от ревности. Он решил сам отправиться в Петербург. Кроме того, писатель готов разделить заботы Эвелины: все-таки Оноре – дипломированный юрист. Ганская решительно возражала: «Сидите себе спокойно, никуда не ездите и предоставьте все делать мне самой». Но, в конце концов, согласие было получено (при условии не вмешиваться ни в какие дела), и Бальзак отправился в Россию. В Петербурге Бальзак наслаждался вынужденным бездельем. Он побывал во множестве домов сиятельных особ российской столицы. Дамы света жаждали видеть автора «Тридцатилетней женщины», слышать человека, который «лучше всех понял и обрисовал женское сердце», побеседовать о преимуществах «бальзаковского возраста». Даже сам император Николай1 распорядился, чтобы писателя пригласили на военный парад в Красное Село. Там Бальзак видел царя в нескольких шагах от себя. Но все это ничего не значило для него – главное, Эва новь была рядом. Через 4 месяца он, все-таки получив у Эвелины согласие на брак, успокоенный вернулся в Париж. В течение 5 лет они еще несколько раз встречались за границей, Ганская с дочерью даже посетили Францию, вопреки запрету царя. Эвелина получила паспорт на имя сестры Бальзака, а Анна поехала как его племянница. За короткими встречами следовали месяцы разлуки. Оноре не мог сосредоточиться на работе: «Я думаю только о тебе, - обращался он к Эве. – Мой ум уже не повинуется мне». Впервые за свою литературную жизнь Бальзак ничего не написал в эти годы. В середине июля 1848 года Николай 1 наконец удовлетворил ходатайство Бальзака о въезде в Россию. Писатель отправился в Верховню. Там ему были отведены «прекрасные апартаменты, состоящие из гостиной, кабинета и спальни. Кабинет украшен розовыми лепными панелями, там есть камин, роскошные ковры и удобная мебель». В начале января 1849 года Бальзак писал министру графу Уварову: «Скоро уже 16 лет, как я люблю благородную и добродетельную женщину. Она не хочет выйти замуж за иностранца без согласия августейшего повелителя. Однако же она удостоила меня права просить об этом согласии». Ответ пришлось ждать долго. Суровая зима оказалась губительной для уроженца Франции. Он простудился, бронхит перешел в воспаление легких. Одновременно резко сдавало сердце, он стал задыхаться. Неделями Бальзак не выходил из спальни. Рядом неотлучно находилась Эвелина. Тем временем пришел ответ из Петербурга с советом обратиться по вопросу брака к местным властям. Эвелина написала киевскому генерал-губернатору и получила ответ. Разрешение на брак получено, но от Верховни нужно отказаться в пользу дочери. Но влюбленных ждало новое испытание. Бальзак был неизлечимо болен. Весной назначили день свадьбы. 14 марта 1850 года в семь утра обвенчались в костеле святой Варвары в уездном городе Бердичеве. Через 2 месяца новобрачные приехали в Париж. Но состояние Бальзака продолжало ухудшаться: у него начались проблемы со зрением. После свадьбы Бальзак написал: «Я женился на единственной женщине, которую любил, которую люблю еще больше, чем прежде, и буду любить до самой смерти. Союз этот, думается мне, - награда, ниспосланная мне Богом за многие превратности моей судьбы, за годы труда, за испытанные и преодоленные трудности. У меня не было ни счастливой юности, ни цветущей весны, зато будет самое блистательное лето и самая теплая осень». Но писатель не дожил до осени, ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Он умер в ночь на 20 августа 1850 года. Эвелина пожертвовала часть своего наследства и вышла замуж за нищего и больного Бальзака, а после его смерти оплачивала долги, содержала его мать и издавала незавершенные романы. Мадам Эвелина де Бальзак намного пережила своего мужа. Она умерла в 1882 году и была похоронена рядом с ним на кладбище Пер-Лашез. Замуж Эвелина так больше и не вышла. Любовь.

Псевдонимы писателей

«Стыдно любить «свое»…»  (А. Блок)

Нравственная «Максима» символизма в трагедии Александра Блока

12 июля 1917 года Блок сделал  в дневнике запись: «Стыдно любить «свое». Он всегда больше думал о правде, чем о счастье. Нелюбовь к «своему», ненависть к «любимому» - лейтмотив писем, дневников, записных книжек поэта. В начале 1907 года выходят статьи Блока «О лирике» и А. Белого «Против музыки». Близки статьи двух друзей-врагов, братьев-антиподов. Ценным для Блока стал гуманизм. А свое любимое – это прошлое. Блок же был загипнотизирован будущим и готов был на любые жертвы ради него. Жертвы, вызванные чувством социально-исторической  вины и наслаждением гибельным «сладостью» самоотречения. Слово «сладко». Дневники Блока: «Больно, когда падает береза в дедовском саду. Но приятно, сладко, когда Галилея и Бруно сжигают на костре, когда Сервантес изранен в в боях, когда Данте умирает на паперти или «Работай, работай, работай: ты будешь с уродским горбом За долгой и честной работой, За долгим и честным трудом». Потому – если Блок осознает гуманизм, интеллигенцию «своим» родным по крови, то последует проклятие, осуждение, «сладкое» самоотречение. Но это предостережение высказано в виде вопроса. А это может быть и отрицательный ответ. Не значит. Но поэт отвечает себе именно так. В его бескомпромиссности сыграло свою роль переживание известий о страшном Мессинском землетрясении. «Перед лицом разбушевавшейся стихии приспущен надменный флаг культуры». Но ведь это ничтожно мало перед лицом той катастрофы, которая называется современной жизнью. Но этого ничтожно мало: только полное покаяние, только полное самоотречение, даже от самого дорого, - так оформлен вывод поэта. Позже в статье «Крушение гуманизма» Блок отрекся от Мессины, чья гибель так сердечно, мучительно потрясла его десятилетием раньше: «Все то в искусстве, над чем дрожала цивилизация, - от всего этого, может быть, не останется ничего. Останется, несомненно, только то, что гнала и преследовала цивилизация, - дух музыки». В 1918-1919 годах блок приветствовал «крушение гуманизма». Наступившее будущее крушило кровно дорогой поэту гуманизм, и он принимает это крушение так же, как принимал, любя лирику, проклятия лирике «от Савонаролы», - присоединяя к проклятиям свой голос. Эта мысль четко определилась в 1909 году: «Самые смелые из нас потряслись бы, узнав, на что посягнут грядущие варвары, какие перлы творения исчезнут без следа под радостно разрушающими руками людей будущего! Уже при дверях то время, когда неслыханному разрушению подвергнется искусство. Возмездие падет и на него: за то, что оно отравляло и, отравляя, отлучало от жизни; за то, что его смертельно любила маленькая кучка людей». Это разрушение «сладко» - так можно ответить на языке поэта. Он любил «особенно» - его любовь требовала гибельного испытания для любимого. «Культуру нужно любить так, чтобы ее гибель не была страшна (то есть она в числе всего достойного любви»), - записывает поэт в августе 1909 года, и этой мысли суждено было большое будущее и в творчестве, и в самоопределении Блока в годы  революции. Есть такая легенда, что Луначарский «не выдержал» известия о разрушении Кремля и не то закатил истерику, не то подал в отставку. Зато  Блок, носивший в сердце «прозрачную нежность Кремля», выдержал! «Не бойтесь разрушения кремлей, дворцов, картин, книг. Беречь их для народа надо, но потеряв их народ не все потеряет. Дворец разрушаемый – не дворец. Кремль, стираемый с лица земли, - не кремль. Кремль у нас в сердце». Возникает беспощадный выбор, которым поэт испытывает и культуру, и общество, и себя самого: если ничто не выдержало кровавого испытания, пало под варварской рукой – будь это Кремль, гуманизм или Шахматово, - значит, оно не нужно будущему. Но обреченное разрушению поэт «смертельно любил», или был с ним «кровно связан», или сознавал «частью самого себя». И теперь, преклонившись перед будущим, готов был пережить сладость их гибели. Именно в этом смысле истолковывает поэт слова из первого послания Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх». Эта совершенная любовь изгоняет (по мысли поэта) страх перед уничтожением любимого. Вот этого никак не могла понять «интеллигенция» и «трусливо» протестовала против насилий и разрушений, доказывая тем самым, что ее любовь не была совершенной. Трагичную сложность истории поэт стремился показать в статье «Катилина». Но почему будущее достойно столь сокрушительных жертв? Потому что оно «демократия, опоясанная бурей, перед которой глубоко виновны и лирика, и Шахматово, и образованность, и индивидуализм, и искусство, и вообще все святыни «старого мира». И после этого кто скажет, что символизму чужд эстетический пафос! Но достойно ли проклинать святыни уже разрушенные? Катилина поднял свой трагический бунт (так уверяет Блок) против римских святынь, когда они, может быть, и умерли в таинственной глубине исторического духа, но во внешней исторической реальности стояли еще во всей своей неколебимой силе. И больше того – века славы Римской империи были еще впереди! Но можно ли поднять трагический бунт против Рима, когда он и так гибнет под ударами варваров? Потому было «стыдно любить свое», когда за этим «своим» была сила. Но, когда разрушена церковь, и закрыта газета, и разгромлено Шахматово, - на чьей стороне теперь сила? Поэт ставит перед собой этот вопрос и  отвечает в 1919 году, что сила на его стороне. Александр Блок в самоотречении шел и дошел до конца. Но возможно ли самоотречение по приказу? Ненависть к своим ценностям по обязанности? Проклятие любимому под гнетом насилия, которое всей мощью требует этого проклятия? Всем символистам был труден переход от благородно-трагической двойственности и сложности отношения к «своим» ценностям, переход к тому, что было «элементарнее и однозначнее» -  к необходимости их защиты. Для Блока этот переход обернулся смертью. В конце 1920 года Блок пишет, что «Совесть побуждает человека искать лучшего и помогает ему порой отказываться от старого, уютного, милого, но умирающего – в пользу нового, сначала неуютного и немилого, но обещающего свежую жизнь». Но ведь из этого признания следует, что поэт так и не отказался от нравственной максимы символизма – «стыдно любить свое»! под игом наглого насилия стало только невозможно этой максиме следовать. Но замкнуться в «старом» - это смерть. Она и пришла к поэту. Великое, страшное, беспощадное этическое учение – символизм…