Проявления нравственности человека в предельных ситуациях (по материалам произведений о Великой Отечественной войны).
статья по литературе (11 класс) на тему

В помощь к подготовке к экзамену по литературе

Проявления нравственности человека в предельных ситуациях

 (по материалам  произведений о Великой Отечественной войны).

Попова А.И.- учитель русского языка и литературы ГБОУ Школа № 508 г. Москвы

Общество находит в литературе свою действительную жизнь, возведенную в идеал, приведенную в сознание.

В.Г.Белинский

Единство социального и нравственного аспекта в проблематике художественного творчества- одна из великих традиций нашей отечественной литературы.

Само собой разумеется, как важно учителю литературы привлечь внимание обучающихся, особенно старших классов средней школы, к тем произведениям, которые представляют собою весьма благодатный материал для формирования высоких эстетических и нравственных представлений у нашей молодежи. Эти произведения могут быть предметом изучения, обсуждения как на уроках, так и на факультативных занятиях по литературе.

Нравственное совершенствование нашего общества отнюдь не является автоматическим результатом его общего роста, роста его экономического потенциала. За нравственное совершенствование мира ведется и будет вестись упорная борьба, в которой литературе и искусству принадлежит далеко не последнее место.

В исследованиях нравственных проблем бытия современного человека писатели идут в самых разных направлениях, погружаясь в самые разные сферы человеческих отношений, обращаясь к самым разным временным и пространственным далям человеческой памяти и человеческой истории. Обозреть хотя бы важнейшие направления этих исканий- задача большой работы. В данной статье я хочу остановиться лишь на некоторых общих для широко известных литературных произведений моментах нравственных исканий их героев.

         К числу наиболее популярных всеми признанных произведений о Великой Отечественной войне принадлежат повести и романы таких похожих и непохожих друг на друга писателей, как Ю. Бондарев, В. Быков, В. Богомолов. Исследуя в аспектах нравственном и социальном самые различные «мгновения» человеческой жизни, эти писатели решают многие актуальные проблемы нашего бытия. И среди них есть одна общая для этих писателей проблема, которая, как мне кажется, заслуживает особенно большого внимания. Это вопрос о критериях нравственной оценки жизненного поведения людей. Это вопрос о необходимости повышения требовательности при определении отношения того или иного человека, того или иного типа жизненного поведения человека к высоким нравственным нормам образа жизни.

Давно обратила на себя внимание одна общая особенность в произведениях Ю.Бондарева, В. Быкова, В. Богомолова. Они любят испытывать своих героев на мужеств, на духовную прочность, на человечность в предельных ситуациях, которые особенно возникали на фронтах Великой Отечественной войны: на передовой, в повседневном быту партизан, разведчиков, контрразведчиков. Да и в целом вся Отечественная война  была предельной ситуацией  для всего советского народа, для всего нашего общества, хотя предельные ситуации не исключены  и в мирной, невоенной жизни. На фронтах Отечественной войны они возникали, конечно, чаще; когда вопрос «быть или не быть», умереть Человеком или остаться жить, потеряв право на самое высокое звание Человек , почти перед каждым вставал обнаженно, во всей своей неумолимости,  в ситуациях, исключающих возможность какого бы то ни было компромиссного , серединного решения. Недаром И.Стаднюк взял в качестве эпиграфа к 3-й части своего романа «Война» изречение Фемистокла:» Мы погибли бы, если б не погибали». Видимо, это одна из причин особого пристрастия к военной тематике Бондарева, Быкова, Богомолова и других писателей того поколения, которое само прошло через испытания Отечественной войны, испытания такими предельными ситуациями, которые человек, не прошедший через огонь и смерть, не способен создать в своем воображении.

Что же открылось писателям, наблюдавшим разных людей в предельных ситуациях, какие истины о человеке познали они? В поисках ответа на эти вопросы стоит обратить внимание на характер конфликтов, возникающих между героями произведений Бондарева, Быкова, Богомолова в предельных ситуациях. Нетрудно заметить, что столкновение происходит не между заведомыми трусами, предателями, подлецами , с одной стороны, и заведомыми героями, носителями каких-то особых героических начал , воплощающими в себе некИй нравственный абсолют, с другой стороны. Напротив, когда те и другие герои существуют рядом в ситуациях непредельных или когда мы представляем их ( с помощью автора  или собственного воображения) в обычном мирном течении жизни, между ними как будто нет резких различий, так или иначе сказывающихся на их общественной , гражданственной благонадежности. Имеются в виду конфликты между такими героями, как  Княжко, Никитин, с одной стороны, и Гранатуров, Меженин , - с другой ( роман Ю.Бондарева « Берег»); как Сотников и Рыбак; Зося Нарейко и Антон Голубин ( повести В.Быкова « Сотников» и « Пойти и не вернуться»; как Алехин, Таманцев, с одной стороны, и капитан Аникушин, - с другой ( роман Б.Богомолова « В августе сорок четвертого»)Во всех этих произведениях мы не видим ни особой печати врожденной склонности к героическому поведению на лике тех, душевная сила и красота которых раскрывается лишь в предельной ситуации, и нередко неожиданно  для читателя , ни печати особой предрасположенности к предательству, трусости  на лике тех, кто в предельных ситуациях подлецом, трусом , предателем. Исследуя истоки того и другого явления, писатели ведут нас, читателей, к пониманию чрезвычайной важности того, чему в обычном мирном течении жизни не склонны придавать большого значения. Связывая таким образом мирное наше бытие с жизнью в тяжелейшее военное время, связывая поведение людей в обычных и предельных жизненных ситуациях, писатели наши –инженеры человеческих душ – помогают нам иначе, более требовательно, взглянуть на те нравственные критерии, которыми мы измеряем собственную жизнь и жизнь окружающих нас людей.

Итак, что делает человечески несостоятельными в предельных ситуациях таких героев, как Меженин, Гранатуров, Рыбак, Голубин, Аникушин?

Конфликт Никитина и Меженина, мирное разрешение которого оказалось невозможным, возник прежде всего на почве отношения героев к воинскому долгу. Меженин, потерявший самообладание, поддавшийся чувству панического страха за свою жизнь тогда, когда опасность гибели для каждого возникла совершенно неожиданно, когда всем казалось, что опасность уже навсегда миновала, становится причиной гибели Андрея Княжко. И это самое главное из того, чего не может простить ему Никитин. Но ведь гибель друга и прекраснейшего человека -  это та капля, которая переполнила чашу ненависти Вадима Никитина к Меженину. Стреляя в Меженина, Никитин собирается расплатиться с ним не только за гибель Княжко, но «за все» («За все… За Житомир, за Княжко, за всю вашу ложь и грязь» - говорит Никитин Меженину). Ю. Бондарев недаром дает во всех подробностях две сцены, характеризующие бытовую распущенность Меженина. И Меженин навсегда врезался в память читателя, как и в память Никитина, таким, каким мы видим его в сцене попытки изнасилования молоденькой девушки Эммы, таким, каким увидел его Никитин в Житомире – «пьяного, безобразно опухшего, без гимнастерки, в обнимку с какими-то двумя молодыми женщинами, сидевшими за столом, хаотически заставленным грязными тарелками, порожними бутылками, банками консервов, сплошь заваленным плитками французского шоколада, кругами трофейной колбасы». В романе сказано, что Меженин неплохо воевал всю войну, что в бою он проявил «грубо-смелую энергию» и «распорядительную отчаянную предприимчивость», что его «злые шуточки» вызывали «облегченный смех солдат» в горячие мгновения боя. В Житомире Никитин, сначала пообещал Меженину отдать его под суд за то, что тот, пустившись в разгул, нарушил воинский долг, фактически дезертировал с поля боя, затем 

«почти необъяснимо промолчав, долго пытался убедить впоследствии себя, что простил Меженину страшные прегрешения на войне только потому, что взвод тогда не понес потерь, и потому, что Меженин не был трусом, считался лучшим командиром орудия в батарее».

Итак, стремясь дать максимально объективную характеристику своему герою, писатель считает нужным сказать и о тех качествах, которые способны на какое-то время заставить забыть о его прегрешениях даже такого щепетильного к вопросам нравственности человека, как Никитин. И тем не менее писатель так расставил акценты в рассказе о Меженине, что его образ больше всего ассоциируется у нас, как и у его  антипода Никитина, с «грязной» полутемной комнатой, напитанной запахом еды, нечистого белья», с «выпирающим бесстыдством женщин» и «дурашливо пьяным криком и хохотом». А в свете «идиотской трусости» Меженина в последнем бою, из-за которой погиб Княжко, меркнут и просто перечеркиваются в нашей памяти все прежние проявления воинской храбрости и сноровки Меженина. И Бондарев прав, оставив такое впечатление в памяти читателя силою своей писательской власти. Прав и справедлив писатель, ибо речь здесь идет не об арифметическом балансе добрых и злых дел человека, а о закономерности все более нарастающей эволюции в сторону зла человека, принципами поведения которого стали компромиссы с совестью, нравственная нечистоплотность, бытовая вседозволенность. В предельных ситуациях, когда на карту ставится жизнь, закономерностью поведения таких, как Меженин, становится животный эгоизм и животная трусость.

Отношения между Княжко и Гранатуровым дважды подходили к роковой черте. Дважды конфликт между ними достигал такого предела, когда Княжко вынужден был ставить на карту человеческую жизнь: и жизнь своего нравственного антагониста, и свою собственную. Дважды приходится самоотверженному рыцарю человечности Андрею Княжко заслонять собою человека от того «звериного, темного, неосмысленного», что отвратительно выплескивалось из Гранатурова на поверхность в минуты гнева или пьяной откровенности. В одном случае Княжко приходится защищать от гранатуровского цинизма и подлости честь женщины, в другом – ему приходится защищать от гранатуровской слепой ярости, перерастающей в безумную звериную жестокость почти детей, ставших жертвой фашистского преступления перед человечеством. Сцена столкновения Княжко и Гранатурова во время допроса Курта и Эммы почти символична. В тот момент, когда «зараза насилия полыхнувшим пламенем прошла» от Меженина к Гранатурову, когда последний готов был учинить дикую расправу над беззащитным, дрожащим в смертном страхе юнцом, «неузнаваемый накаленный голос Княжко хлестнул зазвеневшим металлом:

- Назад!..

И сделав два шага, подобно разжатой стальной пружине, оттолкнув Меженина локтем, и, бледнея, стал между Гранатуровым и Куртом, произнес непрекословным голосом приговор и Гранатурову, и себе:

-Это вы сделаете только в том случае, если меня не будет в живых!»

Вот так же собою заслонил Княжко молодую человеческую жизнь от безумия, от звериной жестокости и там, в лесу, не раздумывая «пошел напрямую» к своей гибели, чтобы «безумным шагом своего трезвого разума прекратить безумие подлости и жестокости».

У настоящего художника все мысли, все картины, эпизоды, даже художественные детали общей картины всегда сопряжены. Сопряжены в романе «Берег» и эти два эпизода: эпизод столкновения Княжко с Гранатуровым из-за Курта и эпизод гибели Княжко, пытавшегося спасти обманутых фашистами немецких мальчишек.

«У меня, - говорит Княжко в первом случае, - нет желания…воевать с грудными детьми».

А во втором случае решение попытаться прекратить излишнее кровопролитие, рискуя своей жизнью, возникло у Княжко тогда, когда из дома, где засели немцы, раздался вопль, похожий на плач, и передернувший страданием его лицо, когда он понял:

«Это же наверняка мальчишки. Такие, как тот убитый…мальчишки! Не умеют же воевать. Похоже, мы в упор расстреливаем их!»

Гранатуров в нравственном отношении стоит как будто маленькой ступенькой выше Меженина. Он еще способен в последнее мгновение обуздать свою грубость и жестокость, столкнувшись с рыцарской отвагой защитников человечности и добра. Он еще способен в какой-то мере отдать должное тем качествам Княжко и Никитина, которые он пренебрежительно третирует как чисто интеллигентские. Он еще способен после острого столкновения сказать Княжко и Никитину, в глубине души, безусловно, чувствуя их нравственное превосходство»: «Я все-таки люблю вас, дьяволы, за рискованность!..» И тем не менее в слепой ярости, в безумии,  жестокости Гранатуров смыкается в конечном счете не только с Межениным, но и с тем немецким ефрейтором, который толкает на бессмысленную гибель мальчишек. Гранатуров мстит «за Княжко» этому бородатому ефрейтору, когда он санкционирует самосуд над пленными немцами, у читателя не возникает к нему сочувствия. И не только потому, что всякий самосуд над пленными противоречит нормам нашей морали, но еще и потому, что у Гранатурова нет морального права мстить за «Княжко», потому что кощунственно именем Княжко оправдывать ту бессмысленную жестокость, которая Княжко всегда была ненавистна и которая вызывает резкое неприятие у воинов (Никитина, Зыкина), действительно нравственно родственных Княжко.

О явных проявлениях душевной подлости или пошлости Рыбака в ситуациях непредельных В. Быков ничего не говорит. До того момента, когда характер этого героя испытывается смертью, в его жизни как будто не было явно безнравственных поступков, как это мы наблюдали у Меженина. И не попади Рыбак в ситуацию, когда только от него зависело: умереть, оставшись человеком, или остаться жить ценою собственной нравственной гибели, - вряд ли можно было предполагать в нем потенциального предателя. Скорее всего он и сам не подозревал в себе возможностИ превращения в предателя. История Рыбака – это, пожалуй, более сложный вариант падения человека, чем история Меженина. Недаром вокруг загадки характера Рыбака возник в критике спор. Недаром, спустя уже значительное время после выхода повести «Сотников» в свет, понадобились дополнительные авторские разъяснения. Возможно, что в самой повести не хватает свидетельств о таких проявлениях характера Рыбака в прошлой довоенной жизни, которые могли бы найти ключ к закономерности его предательства в предельной ситуации военного времени. Одного случая из детских лет тут явно недостаточно. Но вот в свете публицистического высказывания В. Быкова о своем герое глубже начинаешь понимать и содержание того, что есть в самой повести. Начинаешь понимать, что если бондаревский Меженин – человек с нравственностью, получившей уже определенно отрицательное развитие, то Рыбак – человек, у которого положительное развитие нравственных начал оказалось в силу каких-то причин незавершенным. В. Быков так говорит об этом: «Мне думается, что причина падения Рыбака в его душевной всеядности, несформированности его нравственности. Он примитивный прагматик, совершенно не соотносящий цели со средствами» . Далее В. Быков говорит о Рыбаке: «Он не враг по убеждениям и не подлец по натуре, но он хочет жить вопреки возможностям, в трудную минуту игнорируя интересы ближнего, заботясь лишь о себе. Нравственная глухота не позволяет ему понять глубину падения». Меженин воинствующе отстаивает в столкновениях с Никитиным свое «право» на безнравственность; он не боится нравственного осуждения, ему важно, чтобы его поступки и преступления остались скрытыми, юридически не наказуемыми. Его не волнует, что Никитин знает правду о его грехах, ему важно заставить Никитина молчать об этом. Рыбак же действует с оглядкой на то, что скажут в отряде, что он скажет в лесу, и поэтому он возвращается к раненому Сотникову. Он искренне желает, чтобы все кончилось благополучно и для него, и для Сотникова, чтобы они выполняли задание и помогли своему отряду, обреченному на голод. И физическую силу свою, и энергию, и практическую сноровку он отдает общему делу всех партизан. Рыбак, совершая выбор в пользу сохранения собственной жизни во что бы то ни стало, пытается убедить себя и товарища своего, что таким образом он получит возможность и себя сохранить ,и Родине еще послужить. Получается, что нравственные нормы общества, нравственные нормы народной этики, складывавшиеся веками в трудовой народной среде, незыблемые для Сотникова, крестьянина Петра, крестьянки Демчихи, существуют и для Рыбака в качестве контролера его поступков. И Рыбак старается убедить себя, что и он действует в соответствии с патриотическим долгом, с принципами товарищества, взаимовыручки. Но если в натуру Сотникова, Петра, Демчихи эти принципы вошли так, что стали второй природой этих людей, то для Рыбака они остались регулятором поведения, находящимся вне его самого. Они не вошли в его плоть и кровь, следствием чего и является его «нравственная глухота» в предельной ситуации. А вот что мешало более успешному формированию нравственности Рыбака? Почему он остался «примитивным прагматиком»? Автор, видимо, здесь не ставил специальной задачи – исследовать эту проблему, найти исчерпывающий ответ на этот вопрос. Другой герой повести Сотников размышляет: «Рыбак был неплохим партизаном, наверно, считался опытным старшиной в армии, но как человек и гражданин, безусловно, не добрал что-то. Впрочем, откуда было и добрать этому Рыбаку, который после своих пяти классов вряд ли прочитал хотя бы десяток хороших книг». Итак, может быть, причина – в недостатке образования? Критики сразу же дружно запротестовали против такого объяснения, тут же резонно сославшись на^[a] других героев повести – Петра и Демчиху, которые не превосходили образованностью Рыбака, но приняли смерть не менее достойно, чем образованный и интеллигентный офицер Сотников. Это, конечно, так. И все-таки фраза о том, что Рыбак кончил всего пять классов и мало прочитал хороших книг конечно, в повести не случайна. Высокие принципы нравственности разными путями входят в натуру человека. И тут нельзя сбрасывать со счетов и семейное воспитание, и школьное, и влияние окружающей социальной среды, и работу собственного сознания и воли человека, и, конечно же, степень приобщенности человека к тем духовным и нравственным ценностям, которые гений человечества концентрирует в «хороших книгах». Авторитетнейшим свидетельством этой истины навсегда останется для нас признание А.М. Горького: «Всем хорошим во мне я обязан книгам». Видимо, разные люди по-разному впитывают в себя положительный нравственный опыт общества, народа своего. Для одних это почти стихийный, внешне незаметный процесс. Для нравственного же созидания иных человеческих душ требуется более настойчивое целенаправленное воздействие внешних сил (семьи, школы, трудового коллектива и т.д.). недаром и Сотников в своих предсмертных размышлениях об истоках предательства Рыбака уже не старается, как вначале, возложить вину за то, что тот «как человек и гражданин» недобрал что-то только на самого Рыбака. В. Быков пишет о Сотникове: «Теперь, в последние мгновения жизни, он неожиданно утратил прежнюю свою уверенность в праве требовать от других наравне с собою».

И это дает нам основание думать, что в повести «Сотников» В. Быкова заключен нравственный урок не только для отдельных людей, но и для всего общества, ответственного за нравственное здоровье каждого человека.

В повести «Пойти и не вернуться» В. Быков продолжает исследовать психологию и поведение того же по существу человеческого типа – «примитивного прагматика» - в ситуации, аналогичной той, о которой рассказывалось в повести «Сотников». И читатель, и критика не могли не заметить сразу же удивительную похожесть и героев, и ситуаций в этих двух повестях писателя. Думается, что писатель дал не просто еще один вариант той же ситуации, того же конфликта, тех же человеческих характеров и судеб. Видимо, писателя вело в этом случае желание еще больше углубиться в исследование подобного рода явлений, может быть, договорить то, что  не договорил в «Сотникове». И он многое договаривает.

С одной стороны, в Антоне Голубине, предавшем свой партизанский отряд, родину, девушку, которую он хотел видеть своей женой, в трудное, чрезвычайно трудное для всех время, писатель еще больше подчеркивает присутствие тех качеств, которые свидетельствуют о его причастности к истинно человеческому миру. Будучи так же, как и Рыбак, физически сильным и выносливым, обладая большей практической сноровкой, он оказывается способным на добрые проявления человеческой натуры, без оглядки на то, как это будет выглядеть со стороны, в оценке других людей. Голубин в начале пути с Зосей Нарейко заботится о ней, спасая от стужи, согревая ее закоченевшие ноги своим кожушком, натолкнувшись на целомудренность молодой девушки, смиряется (легко представить, как вел бы себя в этом случае Меженин). Во всем этом мы видим естественное, отнюдь не расчетливое проявление человеческого в натуре Антона, хотя и знаем, что уже в то время он избрал Зосю средством для достижения своей сугубо прагматической цели. С другой стороны, в этой повести В. Быков показывает возможность еще более страшных последствий, чем те, о которых рассказано в «Сотникове», сугубо прагматического отношения человека ко всему: к родине, к товарищам, даже к самому близкому человеку. Антон Голубин пошел еще дальше в своем нравственном падении, чем Рыбак. Рыбак оказался духовно, нравственно несостоятельным, попав в силу сложившихся помимо его воли обстоятельств в ситуацию, когда нужно было безотлагательно делать выбор между смертью и предательством. Антон Голубин в относительно спокойной обстановке хладнокровно обдумал план сохранения собственной жизни ценою жизни другого человека, который стал для него одновременно и средством и целью. Ведь он был почти искренним, когда сказал Зосе, что полюбил ее. Ведь он не торговал своими чувствами, не притворялся во время их первой и единственной брачной ночи. Ведь он по-человечески мечтал видеть Зоську пригожей женой и матерью детей своих. И в то же время с самого начала он избрал Зоську заложницей, жизнью которой в случае необходимости можно выкупить свою собственную жизнь. Потом, когда создалась предельная ситуация, Антон действует в точном соответствии со своими первоначальными намерениями. При всем этом Голубин ни на йоту не сознает своего падения, став носителем такого душевного уродства, аналогично которому, наверное, трудно сыскать во всей мировой литературе. Ведь даже Рыбак в какой-то мере в конце концов прозрел, понял свое падение, пытался убить себя. В повести «Пойти и не вернуться» ни в названии ее, ни в финале, ни во всем содержании писатель не оставляет ни малейшего проблеска надежды на осознание Голубиным собственного неизлечимого уродства. Человеческое сострадание к жертве своей подлости и жестокости вспыхивает в Голубине так редко, мимолетно, исчезает так мгновенно, вытесняемое досадой и злостью на ту, что помешала ему осуществить его шкурнический план, что перспектива дальнейшей эволюции Голубина не оставляет никакого сомнения. И вот теперь из этой бездны стоит бросить взгляд на довоенное прошлое Антона Голубина.

Вот что сообщает о нем писатель: «Последние предвоенные годы он метался по деревням, взыскивал с крестьян налоги, зарабатывал не так много, но на хлеб и на водку хватало. У него была масса знакомых в районе, не было отбою от девчат, каждая из которых, наверно, с радостью пошла бы за него замуж. Но жениться он не спешил, ему хватало их без женитьбы, считал, еще успеется. Дома с небольшим хозяйством, коровой и огородом управлялась беспокойная работящая мать, переночевать и поесть он мог в любой знакомой деревне, работу свою в общем любил, хотя она и доставляла ему немало беспокойства, но он чувствовал,  что подходил к ней характером, не робел , как другие, когда надо было проявить твердость и взыскать с разгильдяев в пользу государства столько, сколько принадлежало тому по закону. Спуску он никому не давал, и его за это уважало начальство в районе, колхозники тоже уважали или, может быть, побаивались, но для него это было одно и то же. Хуже было с теми знакомыми, которые от него не зависели и над ним не стояли, такие почему-то недолюбливали и сторонились его, но ему на них было наплевать, он с ними не знался. К тому же он имел собственную голову на плечах и не хуже других понимал, что хорошо, а что плохо. Не то, чтобы он считал себя очень умным – просто он знал, что обеспокоиться общим делом  найдутся десятки других, а вот заботиться о нем лично не станет никто, кроме него самого. Потому он старался поступать по собственному разумению, насколько это, конечно, было возможно,  и не терпел, когда его вынуждали поступать вопреки его воле».

Как будто, на первый взгляд, ничего особенно страшного, ничего предвещающего путь духовного урода и преступника. А вот писатель сумел рассмотреть здесь возможность весьма страшных последствий той болезни, симптомы которой нам нередко кажутся вполне безобидными.

Хочется остановиться и еще на одном герое – из романа В. Богомолова «В августе сорок четвертого». О романе много писалось. Он получил высокую оценку и у читателей, и у критиков. Подробный анализ получил в критике кульминационный эпизод романа – эпизод сватки советских контрразведчиков Алехина, Татанцева, Блинова с группой матерого диверсанта Мищенко. Критикой сказано много хорошего и справедливого о самой большой, пожалуй, удаче Богомолова – о созданных им образах контрразведчиков Алехина и Татанцева, у которых высочайший профессионализм сочетается с таким героизмом, который для них самих стал как бы органической функцией их профессионального мастерства, повседневным выполнением служебного долга. Разбирая сцену проверки Алехиным вещмешков задержанных диверсантов, когда этот невыразительной внешности капитан в сильно выцветшей гимнастерке сознательно и в самом буквальном смысле подставляет свою голову под удар ради «момента истины», от которого зависит спасение тысяч и тысяч людей, Ю. Андреев справедливо говорит:

«… ведь за внешне обыденной этой сценой скрыта такая суть, возвышеннее, трагичнее и прекраснее которой не может быть ничего».

Татанцев, наблюдая поведение Алехина в этой сцене, думает:

«… Быть живцом в такой засаде – почти все равно, что вызвать огонь на себя или лечь на амбразуру».

И операция, которая требовала от Алехина не только готовности ежесекундно рисковать жизнью, но и, казалось бы, сверхчеловеческой способности (его голова, на которую в любое мгновение мог обрушиться смертельный удар врага, должна была в считанные мгновения проделать нечеловечески трудную интеллектуальную работу) – операция эта могла бы пройти еще удачнее, без человеческих жертв, если бы все это видел и понимал один из ее участников – капитан комендатуры Аникушин, привлеченный на помощь контрразведчикам.

Ведь только по вине Аникушина чуть было не сорвалась вся операция, по его вине Алехин остался без прикрытия и получил тяжелое ранение в голову, по собственной вине погиб и сам Аникушин. По мысли Ю. Андреева, поведение Аникушина – это всего лишь сюрприз, который «жизнь всегда готова преподнести». Ю. Андреев считает, что «Аникушин, кадровый военный, боевой офицер в прошлом, находящийся в комендатуре после ранения, просто не мог иначе реагировать на происходящее… Словом, Ю. Андреев даже и не ставит вопрос о неслучайности фигуры Аникушина в центральном эпизоде романа. Образ  Аникушина остался в критике без должного внимания. С нашей же точки зрения, этот образ имеет весьма важное значение в замысле автора, в его нравственных исканиях, обращенных в сегодняшний день.  

Аникушин обладает такими человеческими и профессиональными качествами, которых вполне достаточно, чтобы в определенных обстоятельствах стать настоящим героем, доблестным воином. Таким он и был на передовой. Но вот, попав в ситуацию, необычную для его профессии и его военного опыта, в ситуацию предельную и требовавшую от каждого предельного напряжения всех лучших человеческих способностей, он по существу, обнаружил свою человеческую неполноценность при всех своих блестящих качествах боевого офицера. В чем-то он тоже «не добрал» как человек, и именно поэтому погиб сам, поставив под удар товарищей, чуть не сорвал операцию, от успеха которой зависели тысячи человеческих жизней. В чем же «не добрал»? На это в романе дается исчерпывающий ответ.  Будучи лично храбр и самоотвержен, прекрасно владея профессией фронтового офицера, Аникушин пренебрежительно и высокомерно судил о том деле, которое делали Алехин, Татанцев, Блинов. Он не считал нужным для себя постараться вникнуть, понять суть того , чем занимались эти люди, дело которых требовало не меньшего мастерства, опыта, героизма, чем его собственное дело.  И только поэтому Аникушин оказался способным увидеть в человеке, прекраснейшем по своей человеческой сути, человеке, который был «богом» в своем деле, всего лишь «тупого особиста». И только поэтому он совершил такое нарушение сделанного ему Алехиным предписания, за которое ему пришлось расплатиться и собственной головой.

Таким образом, кульминационная сцена романа содержательна не только в плане развития темы героизма замечательных наших контрразведчиков. В ней еще явственно присутствует нравственный урок тем, кто «не добирает» в таком необходимом человеческом качестве, как умение чутко понимать и уважать другого человека и его дело.

Итак, мы убедились, что писатели наши, испытывая человека предельными ситуациями, немало внимания обращают на те человеческие характеры, нравственная неполноценность которых может оставаться почти, а иногда и совсем незамеченной в спокойном течении жизни, хотя, без сомнения, и в этом обычном течении жизни тоже наносит урон обществу, пусть и не всегда явный, оборачиваясь горем, бедою для ближних или дальних людей.

В предельных ситуациях все опасные, нередко трагические последствия нравственной неполноценности выявляются в произведениях В. Быкова, Ю. Бондарева, В. Богомолова разительны еще и потому, что он показывает на фоне жизни, борьбы героев, в которых нравственность самой высокой пробы так глубоко укоренилась, что стала второй природой человека. Таким героям, как Княжно, Никитин, Сотников, Зося Нарейко, Алехин, Таманцев, Блинов (к этому ряду можно добавить немало героев из произведений, на которых мы не останавливались: и лейтенант Ивановский , и его помощник -молодой боец Пивоваров из повести В. Быкова «Дожить до рассвета»,- и партизан Левчук из его же повести «Волчья стая», и Иван Плужников из романа Б. Васильева «В списке не значился», и девушки – зенитчицы из его же прославленной повести «А зори здесь тихие», и героические защитники Сталинграда из романа Ю. Бондарева «Горячий снег» ,и многие, многие другие) не приходится решать для себя проблему выбора. Для этих героев в предельных ситуациях даже и не возникает вопрос о выборе, потому что в таких случаях для них возможно только одно решение, потому что в нравственном фундаменте натуры этих героев лежит, говоря словами М. Горького, «то доброе начало, которому органически -  биологически, как болезнь – враждебно и противно все злое, лживое, бесчеловечное».

Характеры этих героев заслуживают самого подробного рассмотрения на уроках литературы, особенно при подготовке к экзамену по литературе в 11 классе.