Творчество З.Гиппиус
учебно-методический материал по литературе (11 класс) на тему

1. Вступление
2. Детство и семья
3. Начало творчества
4. Поэзия в начале литературного пути
5. Идея «нового» христианства
6. Поэзия и религия
7. В начале xx века
8. Творчество в период 1914 – 1917 гг.
9. Эмиграция
10.  Заключение
11.  Приложение
12.  Используемая литература

Вступление

«Я считаю естественной и необходимейшей потребностью человеческой природы – молитву... Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка – это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва»[1], - так писала великая поэтесса, представительница декадентства, Зинаида Николаевна Гиппиус в предисловии к своему первому сборнику стихов – «Собрание стихов».

Более столетия в русскую литературу вошла З. Н. Гиппиус. Поэзия, художественная проза, публицистика, критика, драматургия – в каждом из этих жанров ею были созданы значительные произведения. «Как сильный, самостоятельный поэт, сумевший рассказать нам свою душу, как выдающийся мастер стиха, Гиппиус должна навсегда остаться в истории нашей литературы»[2], - заключил в своей статье в 1913 году В. Брюсов, а Д. Мирский указывал на то, что роль Гиппиус-поэта «огромна» и «недостаточно еще оценена»: «На самом деле именно она, гораздо больше, чем Бальмонт и Брюсов, сыграла наиболее плодотворную и личную роль в начале нашего поэтического возрождения 90-900-х годов»[3]. Однако в течение долгих лет имя Гиппиус в нашей стране было под строжайшим запретом: ее сочинения не издавались, и мнения о них можно было встретить лишь в специальных работах. Это объясняется политическими взглядами писательницы, непримиримой к большевизму. Так, выброшенное из отечественной истории имя и, следовательно, творчество Зинаиды Гиппиус привело к тому, что представления о литературном процессе конца XIX – начала XX века оказались весьма искаженными и несколько обедненными.

Нельзя не отметить, что деятельность Гиппиус была тесно связана со становлением русского символизма, его развитием в литературе и с появлением религиозного ренессанса начала XX века. Крупнейшие писатели, философы, политические деятели – каждые по-своему испытывали интеллектуальное влияние этой выдающейся личности.

«Белая дьяволица», «зеленоглазая наяда», «декадентская мадонна» - вот одни из тех многочисленных ярлыков, преследовавших З. Н. еще при жизни. Вообще, вся жизнь поэтессы была так или иначе полна живописными мифами и далекими от реальности историями, мистикой – как следствие эксцентричного и противоречивого характера. Сам Лев Троцкий писал когда-то: «Я не верю в существование нечистой силы. Не верю ни в чертей, ни в ведьм. Впрочем, все-таки в существование ведьм верю, - вспомнил Зинаиду Гиппиус».

Но, к счастью, этот образ лишь внешне обрамлял «настоящую» Гиппиус, намеренно защищая самое сокровенное – душу поэта, раскрывающуюся перед преданным зрителем сосредоточенные духовные поиски в творчестве.

В данной работе представлена биография поэтессы с последующим анализом творчества, акцентированном на поэзии. Таким образом, мы попытаемся проследить, как развивалась тематика произведений, какие идеи и настроения присутствовали на раннем и более позднем этапе творчества, в каких исторических условиях создавались те и иные произведения, и, тем самым, выявим общие тенденции, присущие русскому символизму начала двадцатого века.

Детство и семья

«Семья Гиппиус, - сообщает писательница в автобиографии, - ведет свое начало от Адольфуса фон Гингста , переменившего фамилию Гингст на фон Гиппиус и переселившегося в Россию (в Москву) в XVI, кажется, веке из Мекленбурга (герб фон Гиппиус – 1515 г.). Несмотря на такое долгое пребывание в России, фамилия эта до сих пор в большинстве своем – немецкая; браки с русскими не давали прочных ветвей»[4]. Отец, Николай Романович, юрист по профессии, в январе 1869 года женился на дочери екатеринбургского полицмейстера В. Степанова Анастасии и обосновался в городе Белев Тульской губернии. Там же 8 (20) ноября 1869 года и родилась З. Н. Гиппиус. Из-за служебных переводов Николая Романовича семья жила в частых переездах – Тула, Саратов, Харьков, Нежин. После его смерти от туберкулеза, которая произвела на двенадцатилетнюю Гиппиус сильное впечатление, отразившееся впоследствии в ее поэзии, мать с детьми (у Зинаиды было три младших сестры) перебралась сначала в Ялту, потом к брату в Тифлис. Гиппиус получила домашнее образование, которое сама считала «бессистемным»[4], но уже с раннего возраста много читала и писала «тайные»[4] дневники. Одновременно увлекалась музыкой, живописью, танцами и особенно верховой ездой. Стихи будущая поэтесса начала писать с семи лет, и уже для первых поэтических упражнений девочки были характерны самые мрачные настроения. «Я с детства ранена смертью и любовью», - позже признавалась Гиппиус. Как отмечал один из биографов поэтессы, «время, в которое она родилась и выросла – семидесятые-восьмидесятые годы, не наложило на нее никакого отпечатка. Она с начала своих дней живет как бы вне времени и пространства, занятая чуть ли ни с пеленок решением вечных вопросов».

К детским годам восходят и первые религиозные переживания. «У меня было ... религиозное, ... «церковное» детство. И это мне потом очень помогло»[5], - вспоминает писательница в своих автобиографических заметках (1930). Она описывает (в книге о Мережковском) свою бабку по материнской линии, сибирячку, «с темной старой иконой в углу, с зеленой перед ней лампадкой, с чулком в руках и с рассказами о Симеоне Столпнике и Николае Чудотворце»[5], которой девочка, овладев грамотой, читала жития святых.

Начало творчества

В 1888 году Зинаида Николаевна познакомилась с молодым литератором Дмитрием Сергеевичем Мережковским, совершавшим поездку по Кавказу после окончания Петербургского университета.  Их встреча оказалась судьбоносной: через несколько месяцев (8 января 1889 года) они поженились. Этот брак в дальнейшем оказал сильное влияние на культуру Серебряного века. «Мы прожили с Д. С. Мережковским 52 года не разлучаясь, со дня нашей свадьбы в Тифлисе, ни разу, ни на один день»[5] - рассказывает писательница. После свадьбы они поселились в Петербурге, где началась их многолетняя столичная литературная жизнь, в которой они вскоре стали занимать видное место. Попросту, в Петербурге к началу XX века имя Зинаиды Гиппиус было слишком известно, чтобы нуждаться в рекомендациях.

В Петербурге З. Гиппиус познакомилась с известными литераторами: А. Н. Плещеевым, Я. П. Полонским, А. Н. Майковым, Д. В. Григоровичем, П. И. Вейнбергом; она сблизилась с редакцией «Северного вестника», одной из центральной фигур в которой был критик А. А. Волынский. С этим журналом, ориентировавшимся на новое направление «позитивизма к идеализму», были связаны первые литературные опыты писательницы. В это время она поддерживала связь с редакторами многих столичных журналов, посещала публичные лекции и литературные вечера, стала членом-сотрудником Русского Литературного общества.

Проницательный и дерзкий, Антон Крайний (обычный псевдоним       З. Н. как критика), мастер метких литературных характеристик «в стремительно атакующей манере, оттачивая мысль до формулы, до афоризма, иронически серьезным тоном писала обо всех более или менее примечательных явлениях текущей словесности,..., блестяще выполняла «санитарную» функцию критики – очищения литературы, невзирая на лица, авторитеты,..., от бездарности, пошлости, обывательщины»[6].

В сознании современников постепенно стал складываться образ этой удивительной женщины: ее описывали как манерную «петербургскую Сафо» (по выражению Александра Бенуа), дерзкую нарушительницу бытовых и моральных ценностей – собственно, один ее вид, «не свойственный благочестию», сотворил ей далеко не лестную славу. Л. Я. Гуревич писал о ней так: «Худенькая, узенькая, с фигурой, какие потом называли декадентскими, в полукоротком платье, с острым и нежным, будто чахоточным лицом, в ореоле пышных золотых волос, ниспадающих сзади толстой косою, с светлыми прищуренными глазами, в которых было что-то зовущее и насмешливое, она не могла не обращать на себя всеобщего внимания, прельщая одних, смущая и раздражая других. Голос у нее был ломкий, крикливо-детский и дерзкий. И вела она себя как балованная, слегка ломающаяся девочка... и говорила с вызывающим смехом ребячливо-откровенные вещи»[7]. А С. К. Маковский, вспоминая З. Гиппиус, восклицал: «Какой обольстительный подросток!». «Вся она была вызывающе «не как все»: умом пронзительным еще больше, чем наружностью. Судила З. Н. обо всем самоуверенно откровенно, не считаясь с принятыми понятиями, и любила удивить суждениями «наоборот». Не в этом ли состояло ее главное тщеславие? Притом в манере держать себя и говорить была рисовка: она произносила слова лениво, чуть в нос, с растяжкой, и была готова при первом же знакомстве на резкость и насмешку, если что-нибудь в собеседнике не понравится. Сама себе З. Н. нравилась безусловно и этого не скрывала. Ее давила мысль о своей исключительности, избранности, о праве не подчиняться навыкам простых смертных... И одевалась она не так, как было в обычаях писательских кругов, и не так, как «в свете»,- очень по-своему, с явным намерением быть замеченной»[8]. «В каждом ее жесте, в каждом слове, лениво и капризно произносимом ею,- как писала И. Одоевцева, - было страстное желание нравиться, будить повсюду восхищение». И тут же писательница признается: «Никогда я так неправильно, так несправедливо не судила – ни о ком, как в первую встречу о Гиппиус»[9].

З. Гиппиус эффектно демонстрировала обществу свой образ «декадентской мадонны». И этот образ служил ей своего рода защитной оболочкой, непроницаемым панцирем, плотно закрывавшим интимные пласты души. Известный художник Л. Бакст (1905) смог с поразительной точностью и живописанием воплотить этот придуманный образ на картине (см. Приложение), где поэтесса изображена в камзоле и мужских панталонах; маскарадная одежда здесь – непрекращаемый маскарад личности Гиппиус и средство самовыражения и самореализации.

Так, писательница раз обмолвилась: «Почему, игра не может стать молитвой и почему молитве не принимать образа игры?»[10].

«Между ней самой, - рассказывает Г. Адамович – и тем, что она говорила и писала, между ней самой и ее нарочитым литературным обликом было резкое внутреннее несоответствие. Она хотела казаться тем, чем в действительности не была.<…> Она знала, что ее считают злой, нетерпимой, придирчивой, мстительной, и слухи эти она усердно поддерживала, они ей нравились, как нравилось ей раздражать людей, наживать себе врагов. Но это тоже была игра»[11]. Впрочем, другие современники также замечали негармоничность в образе З. Гиппиус. И. Одоевцева точно подметила, что ни у кого «внешнее» и «внутреннее» «так не расходились и даже, казалось, не враждовали друг с другом», а душа «как будто пряталась где-то глубоко в теле и никогда не выглядывала из тусклых, затуманенных глаз»[9]. Известная писательница и хорошая знакомая З. Гиппиус Н. Тэффи, в свою очередь, утверждала, что все «простое, милое, нежное всегда волновало ее, и волнение это она застенчиво прятала»[12].

Чем же тогда можно объяснить это внешнее и внутреннее несоответствия писательницы? Ответ может показаться неоднозначным: боязнь фальши, застенчивость, тонкость чувств и уязвимость души, как бы нарочитая фальшь от боязни сфальшивить и для сохранения неприкосновенности. Так, один из самых проницательных наблюдателей, П. А. Флоренский, описывая свое знакомство с Гиппиус, высказывал свои открытия: «Я хорошо знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску неестественности – такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а просто скрывает ее»[13].

Поэзия в начале литературного пути

Литературный путь Зинаиды Гиппиус начинается с поэзии: уже в 1888 году в журнале «Северный вестник» появляются два ее стихотворения, которые явно были написаны под воздействием С. Я. Надсона. Эти первые начинания стали отправной точкой мировоззрения Гиппиус: переход от философии «усталого» поколения 80-х годов к воплощению «души современного человека, расколотого, часто бессильно-рефлективного, но вечно порывающегося, вечно тревожного, ни с чем не мирящегося и ни на чем не успокаивающегося».

Как отмечают исследователи творчества З. Гиппиус, 1889-1893 годы, а именно эпоха становления раннего русского символизма, стали для поэтессы временем поиска собственного литературного пути. Первый рассказ «Простая жизнь» (в редакции – «Злосчастная») был опубликован в журнале «Вестник Европы». Писательница призналась в автобиографии, что стихи вначале она писала редко и мало: «меня влекло к прозе, ... , мне хотелось объективности»[10].

После 1892 года поэзия Гиппиус приобретает ярко выраженный «символический» характер, где осуществляется непрерывный диалог между двумя противоположными реалиями: бунт индивидуализма и сильные религиозные настроения, богооставленность и чувство необходимости Бога, потребность веры; возвеличивание смерти и стремление к жизни, возмущение и смирение. Лирический герой находится в постоянных поисках истины: он то отвергает традиционные догматы христианства, то вновь признает их несомненную истинность. Этот диалог осуществляется на различных уровнях: внутри строки («Мне близок Бог – но не могу молиться,//Хочу любви – и не могу любить»), внутри строфы, в двуединстве, возникающем из определенного расположения самостоятельных текстов (за стихотворением «Христианин» следует «Другой христианин», за стихотворением «Ночью» - стихотворение «Днем»). К. И. Чуковский считал, что лирика Гиппиус целиком построена на мании противоречия: «В мятежности и дерзости – святость; в молитве – кощунство; в гордыне – любовь». «И если бы случайно как-нибудь я прочитал у вас, - пишет критик, обращаясь к З. Н., - что горе, например, тягостно, а радость сладостна, я бы этому весьма изумился, как самому диковинному парадоксу.<…> Любовь без ненависти и веселость без скорби вам, я думаю, недоступны»; «каждое чувство, едва родившись, тотчас же умерщвляется противочувствием, приводится к нулю, к пустоте»[14].

В Петербурге Гиппиус попадает в литературную среду «старших символистов», группировавшихся вокруг «Северного вестника» (Д. Мережковский, Н. Минский, Ф. Сологуб, А. Волынский), занимает в ней заметное место, популяризуя идеи Бодлера, Ницше, Метерлинка и других «властителей дум» того времени. Ее первые самостоятельные стихи, опубликованные в этом журнале, приобрели скандальную известность:

Небеса унылы и низки,

Но я знаю – дух мой высок.

Мы с тобой так странно близки,

И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога,

Она к смерти меня ведет.

Но люблю я себя, как Бога, -

Любовь мою душу спасет.

(«Посвящение», 1894)

В этих стихах отразились основные идеи раннего символизма, его этический максимализм. Они отличаются своей сжатостью, краткостью и выразительностью; каждое из них, как отмечал В. Брюсов, «заключает в себе определенную, продуманную мысль»[2]. Стихи включают важнейшие для символистов мотивы: поиск спасения от скуки повседневности, прославление мира фантазии («Я – раб моих таинственных, необычайных снов»), осознание собственной избранности, культ одиночества. В них преобладает особое настроение: тоска, «утомленье», «усталость», «унынье».

Три основные идеи волнуют поэтессу – человек, любовь и смерть. Гиппиус желает примирить любовь и вечность, осознавая при этом, что единственный путь к достижению единства – смерть, и только она способна спасти любовь от всего преходящего. В одном из стихотворений она говорит:

Тройная правда – и тройной порог.

Поэты, этому верному верьте.

Только об этом думает Бог:

О человеке.

Любви.

И смерти.

Постоянной темой поэзии Гиппиус станет душевный разлад человека, отчаявшегося от своего безверия, непринятие несовершенства жизни и поиски абсолюта («Вся жизнь состоит из боли – для меня, - потому что она состоит из уродств, как цепь из звеньев»[15]).

Не ведаю, восстать иль покориться,

Нет смелости ни умереть, ни жить...

Мне близок Бог – но не могу молиться,

Хочу любви – и не могу любить.

(«Бессилие», 1893)

Поэтесса уверенно говорит: «... не хочу и не буду подчинена жизни – она моя, а не я – ее»[16] Она понимает, что безверие можно победить одним словом – «душа», которое ставит в центральное положение своего творчества. «Душа по природе религиозная, - писала Гиппиус. – Проще говоря: невыносимое ощущение покинутости в мире, если нет Бога. <…> Современным (как и несовременным) людям жить без Бога несвойственно по самой их природе»[17].

Идея «нового» христианства

Осенью 1890 года у Мережковских возникает идея обновления во многом себя исчерпавшего христианства; для осуществления задуманного необходимо было создание «новой церкви». Стремление услышать живой «голос церкви» подтолкнуло Гиппиус к замыслу организации Религиозно-философских собраний (1901-1902), которые впоследствии считала «наиболее ярким событием жизни»[4].

Зинаиде Николаевне также принадлежала идея создания журнала «Новый путь» (1902-1904), в котором, в частности, печатались отчеты собраний, призывавшие к «религиозному возрождению» и неохристианству.

Гиппиус отрицает традиционно-церковного Бога, она обращается к иному – Неведомому, недостижимому началу:

Люблю недостижимое,

Чего, быть может, нет.

Бога поэтесса воспринимает как некое чудо, способное возвысить над приковавшей к себе «землей», обратить к небу, ввысь: «Я знаю только одно, верю только в одно – это что надо Бога, что Бог – это то, что не я, и что нужно направление от я к этому не я. <…> Я не хочу творить кумира, я ищу одна это направление от меня к не ко мне, а ко Христу иду лишь как к Учителю, и он идет со мной <…> Он Учитель, мой Учитель, самый мне близкий, но не Бог, не сам Бог, а звезда к Нему»[18]. Но Бог – это Тайна. Поэтому и стихи Гиппиус проникнуты намеками, недосказанностью, умолчанием.

Как замечал Н. Бердяев, Гиппиус «все ищет смысла, и иногда кажется, что жизнь она любит меньше смысла»[19]. Ее стихи и проза лишены определенных материальных очертаний и, по проницательному высказыванию Н. Тэффи, в них действуют, скорее, «идеи», а не «люди»[13].

«Гиппиус различала в своей религиозной концепции истории человечества и его будущего три фазы – писал А. Мандельштам. – Первая – это царство Бога-Отца, царство Ветхого Завета, которое открыло человечеству власть и мощь Бога как правду. Вторая – это царство Бога-Сына, Иисуса Христа, царство Нового Завета, это нынешняя фаза в религиозной эволюции человечества, открывшая правду как любовь. Третья – это царство Духа Святого, Вечной Женщины-Матери, царство Третьего Завета, который будет дан человечеству в будущем, и, открыв любовь как свободу, разрешит все существующие антитезы противоречия». «Свое место в этой тройственности должен был занять и человек в трех своих ипостасях. Первая – это человек-индивидуалист, человек как личность, лишенный всех внешних связей и обреченный на безнадежное существование в этой мире. Следующей непременной стадией бытия для Гиппиус стало объединение двух личностей в любви, ... , «нераздельных и неслиянных». И, наконец, последним шагом станет незримое, но явственное присутствие в этом союзе третьего – Бога. Образовавшийся мистический треугольник придаст особую крепость и нерушимость всему происходящему»[20]. На этих положениях впоследствии коренилась суть гиппиусовского мировоззрения, и на них же строилась вся последующая творческая жизнь.

Поэзия и религия

«Молчание» - суть религиозности для Гиппиус – это то, куда были обращены многие стихотворения. Она считала молитву и молчание переплетенными в одно целое: человек, познавший тайну Бога, может выразить ее только через молчание. Все остальное – обманчиво. Тютчевская фраза – «Мысль изреченная есть ложь» - становится особенно близкой Гиппиус.

Страдать достойней одному.

Пусть я жалею и пойму –

Любви и жалости не верь,

Не открывай святую дверь,

Храни, храни ее ключи,

И задыхайся – и молчи.

(«Напрасно», 1913)

Согласно представлениям Гиппиус, на жизненном пути, ведущем к смерти и Богу, человека спасает Любовь – основная сила души, высшее, благородное чувство. Любовь призвана связать человека с Богом. Отсюда сомнения в любви порождают сомнения в Боге. В письме к З. А. Венгеровой писательница восклицает: «Любовь! Я истратила все силы, чтобы найти тень этого чуда. И когда все истратила, то поняла, что напрасно искала, потому что ее нет. Нет – или есть, как Бога нет или есть. Нельзя без него – и он есть, и плачем вечно о нем – ибо его нет. Я на расстоянии и не различаю теперь, точно ли я любви искала, хотела и ждала – мне кажется, что я не думала о любви, а только о Боге». Порой ей кажется, что Бог и Любовь в своем роде нерасторжимы: «Я ищу Бога-Любви, ведь это и есть Путь, и Истина, и жизнь. От него, в Нем, к Нему – тут начинается и кончается все мое понимание выхода, избавления»[21].

Настоящая любовь, по мнению Гиппиус, должна быть цельной, нераздельной, а главное – единственной. И мысль эту она выразила в двух стихотворениях, одинаково озаглавленных: «Любовь – одна» (1896 и 1912).

Единый раз вскипает пеной

И рассыпается волна.

Не может сердце жить изменой,

Измены нет: любовь – одна.

Зинаида Николаевна как-то призналась, что любит все «цельное» и «последовательное», и когда изменяет этому, становится «несчастной». Любовь, к которой так стремится поэтесса, можно исчерпывающе описать одной-единственной строчкой ее стихотворения: «Я люблю то, чего нет на свете». Как бы подтверждая выдвинутую идею, З. Н. говорит о себе: «Я хочу слишком много и слишком сильно. То, чего я хочу, больше меня самой. Я это вижу и покоряюсь этому».

В 1904 году отдельным изданием выходит «Собрание стихов 1889 – 1903». Стихи Гиппиус нельзя назвать традиционно «женскими»; в некоторых она даже действует от лица мужчины. Автор будто прячется за маской отстраненности, действие всегда абстрагировано от реальности. Нет открытого выражения чувств, непосредственности. Ее поэзия сдержанна, холодна и представляет непосредственный поиск цельности. «Перед нами в обеих книгах всего 161 стихотворение; из них более пятидесяти являются выражением отношения автора к Богу, прямого или косвенного, с неизменным упоминанием имени Божьего» - заметила М. Шагинян.

Таким образом, в поэзии 1900 – 1906 гг. Гиппиус пытается выразить свои новые убеждения о Боге и «новом» христианстве, найти воплощение своих мыслей в стихах («Нескорбному учителю», «Христу», «За Дьявола Тебя молю, Господь») в отвлеченной, иносказательной форме.

В начале XX века

Салон Мережковских в доме Мурузи на Литейном проспекте становится одним из центров литературной жизни Петербурга, привлекая в свой круг «неохристиан» и молодых мистически настроенных поэтов. Для начинающих литераторов-символистов становится как бы обязательной «нелегкая процедура личного знакомства» с Гиппиус, - как писала Н. Осьмакова – «Не один из них впоследствии, став известным и даже знаменитым, вспоминал, как не спал ночь накануне того дня, когда будет представлен Зинаиде Гиппиус и услышит ее приговор». Поэтесса активно участвовала в судьбах современников. Ее заслугам принадлежит поэтический дебют А. Блока в журнале «Новый путь», издание здесь же статей П. А. Флоренского и А. Белого; первый отзыв на стихи еще никому не известного С. Есенина, поддержка начинающего литератора О. Мандельштама.

Закрытие «Нового пути» и революция 1905 года значительно изменили жизнь Мережковских: на первый план для них выходят вопросы общественные. Враждебно относясь к марксизму, они сближаются с эсерами. Истинная Революция, как они считали, является следствием революции религиозной. Гиппиус открыто заявляет, что без «революции в духе» социальное преображение – это миф, игра воображения.  В это же время Мережковские тесно сближаются с Д. В. Философовым, образов вместе с ним знаменитое «троебратство», существование которого длилось 15 лет.

Итак, события 1905 года стали во многом переломными в жизни и творчестве Гиппиус. Если до этого общественно-политические вопросы оставались за пределами ее интереса, то сейчас в поэзии преобладают гражданские мотивы. На несколько лет Мережковские становятся непримиримыми врагами самодержавия, борцами с консервативным государственным устройством России. «Да, самодержавие – от Антихриста»[22] - писала в те дни  З. Гиппиус. С этой идеей Мережковские в феврале 1906 года переезжают в Париж на более чем два года. Там они выпускают антимонархический сборник политических статей. В кругах революционной эмиграции супруги сближаются с наиболее «крайними»: И. И. Фондаминским и с Б. В. Савинковым (для последнего знакомство с З. Гиппиус становится одним из решающих в литературной карьере: именно З. Н. предложила ему взять псевдоним «Б. Ропщин» и помогла в написании одного из главный произведений – «Конь Бледный»).

Погружение в общественную жизнь не только не умаляли у писательницы религиозные интересы, но и, наоборот,  способствовали плодотворному процессу открытия новых горизонтов. Так, в 1907 году она сообщает А. Белому: «У нас только начинают открываться глаза на религиозную Европу, мы только что начинаем видеть значение католичества в истории и всю важность философии современных неокатоликов». Религиозные поиски «нового царства» и «Третьего Завета» закономерно и вплотную подводили ее к необходимости конкретной деятельности.

Творчество в период 1914 – 1917 гг.

Однако общественная позиция писательницы не всегда отличалась однозначностью; мысль ее, вечно тяготевшая к анализу, двоилась, переходила от одного суждения к другому. Поэтому сомнения, колебания, переоценка своего опыта – отличительные черты мировоззрения Гиппиус. Так, в пору Первой мировой войны (1914) в своих статьях она пытается оправдать войну, подвести ее к необходимости в движении человечества к «Божьей Правде», хотя и не отрицала, что современные события – «петля, удлиняющая всемирный путь человечества»[23].

Со временем ее отношение к войне становится более жестким и непримиримым. «Проклинаю войну с начала и до конца, со всем ее прошлым и будущим, навеки <…> Во имя погибших ... не тел, а разложившихся, погибающих душ человеческих, себя безвозвратно теряющих, расточающих свое «я» без воскресенья», - пишет она в 1916 году Д. В. Философову. Ее цикл военных стихов содержит призывы к прекращению кровавых столкновений и бессмысленных убийств.

В последний час, во тьме, в огне,

Пусть сердце не забудет:

Нет оправдания войне,

И никогда не будет.

И если это Божья длань –

Кровавая дорога, -

Мой дух пойдет и с ним на брань,

Восстанет и на Бога.

(«Без оправданья», 1916)

Переполняющие стихи военных лет гнев и отчаяние, однако, смягчается верой поэтессы в Свет, что воссияет однажды над тьмой мировой войны, и последует святое воскрешение мира:

Пускай он спит, закрыт – но он живет!

В Страстном томлении земля весенняя...

Восстань, земля моя! И расцветет

Зеленопламенный в день воскресения!

(«Зеленый цветок», 1915)

Общественность становится основным предметом изображения и анализа также и в художественной прозе Гиппиус. С годами ее проза становится в большей степени лаконичной, краткой, сюжет сводится лишь к одному или нескольким эпизодам, намеренно с простотой описанным, что позволяет достигать выразительности и резкости. Тематика произведений также меняется: Гиппиус обостряет внимание к «страшному миру» социальной действительности, пытается осмыслить больные, злободневные темы. О шестой книге ее рассказов «Лунные муравьи» С. Городецкий писал: «Мир, в который вводит Зинаида Гиппиус, этот мир поистине страшный: трактиры и притоны Лиговки, застенок, осажденный город. Лица, которые она показывает, страшны не менее: террористы, тюремные священники. И что же? В этом-то миру и открывается всего ясней светлая воля художника. Художник не потерялся».

Подлинная революция для Гиппиус и Мережковского совершилась в феврале 1917 года, и они встретили ее с величайшим воодушевлением. Наиболее близка им была позиция А. Ф. Керенского, и поначалу они возлагали на него большие надежды в принятии лидерства новой революционной России. Однако еще накануне революции 1917 года Гиппиус чувствовала, что в революции могут открыться две совершенно разные грани: «Она», надежда и всеобщее упование, и «Оно», нечто ужасное. Постепенно для поэтессы «Оно» стало вырисовываться в неостановимо нарастающем большевизме, провоцирующем на бунт, «бессмысленный и тупой». «Главные вожаки большевизма – к России никакого отношения не имеют и о ней меньше всего заботятся – считала она. – Они нащупывают инстинкты, чтобы их использовать в интересах ... право, не знаю точно, своих или германских, только не в интересах русского народа» (18 июня 1917 г.). Видя, как революция день ото дня вырождается, как торжествует безвластие, Гиппиус приходит в отчаяние. В дневнике, во вторник 24 октября 1917 года она сделает такую запись: «Готовится «социальный переворот», самый темный, идиотический и грязный, какой только будет в истории. И ждать его нужно с часу на час».

Октябрь 1917 года стал крахом ее надежд, зримым пришествием «Антихриста». В «Последних стихах» она отразила свое понимание Октябрьского переворота как уничтожение демократической России:

Простят ли чистые герои

Мы их завет не сберегли,

Мы потеряли все святое:

И стыд души и честь земли.

.................................................

Рылеев, Трубецкой, Голицын!

Вы далеко, в стране иной...

Как вспыхнули бы ваши лица

Перед оплеванной Невой!

(«14 декабря 17 года», 1917)

Таким образом, Октябрь поэтесса воспринимает как преступление политических проходимцев и общенародный грех за то, что допустили их к власти и позволили, тем самым, измываться над собой.

Какому дьяволу, какому псу в угоду,

Каким кошмарным обуянным сном

Народ, безумствуя, убил свою свободу

И даже не убил – засек кнутом?

(«Веселье», 1917)

Царство большевиков, по убеждению Гиппиус, - это начало исчезновения «человека как единицы». Это – «просто себе война, только двойная еще, и внешняя, и внутренняя; и последняя в самой омерзительной форме террора, т.е. убийства вооруженными – безоружных и беззащитных». Это – «физическое убиение духа, всякой личности, всего, что отличает человека от животного; разрушение, обвал всей культуры; бесчисленные тела белых негров». Здесь ложь – «основа, устой, почва, а также главное, беспрерывно действующее оружие большевистского правления»[24]. Гиппиус полагала, что особый грех лежит на литераторах, которые стараются оправдать свершившееся или даже, коренным образом меняя мировоззрение, принимают революцию. Поэтому Гиппиус резко порывает отношения с В. Брюсовым, А. Блоком, А. Белым и другими деятелями культуры, принявшими Советскую власть.

Я не прощу. Душа твоя невинна.

Я не прощу ей – никогда.

(«А. Блоку», 1918)

В послеоктябрьские годы Мережковские продолжали жить в Петербурге, испытывая все трудности эпохи военного коммунизма: голод, разруху, обыски. В стихотворении «Рай» (1919) Гиппиус ярко изображает остроту текущих событий:

И я ходил, ходил в петрокомпроды,

Хвостился днями у крыльца в райком...

Но и восьмушки не нашел – свободы 

Из райских учреждений ни в одном.

Эмиграция

В начале 1920 года Мережковские нелегально выезжают в Польшу вместе с Д. Философовым и В. Злобиным, а с конца 1921 года навсегда обосновались в Париже. Почти двадцать пять последних лет жизни Гиппиус провела в эмиграции. Литературная деятельность поэтессы в Париже все так же продолжалась, как и на родине. Ее стихи, рассказы, статьи непременно появлялись в крупнейших изданиях русской эмиграции: в журналах «Современные записки», «Иллюстрированная Россия», «Новый корабль» и др.

Житейские тяготы, однако, не омрачали жизнь Мережковских: здесь у них была куплена собственная квартира. И все же чувство утраты и глубокая скорбь по родине, осознание величины катастрофы делали их внешне беззаботную жизнь горькой и мучительной. Н. Берберова приводила в пример один из диалогов супругов тогдашних дней: «Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России?» - «Свобода без России, - отвечала она, - и потому я здесь, а не там». – «Я тоже здесь, а не там, потому что Россия без свободы для меня невозможна. Но ... на что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?»[25].

Как и в России, Мережковский в Париже создали вокруг себя один из центров литературной и общественной жизни. Каждое воскресенье в их квартире на улице Колонел Бонне в Пасси проходили традиционные собрания с участием как именитых литераторов, так и начинающих, только вступивших в ряды. «Вскоре выяснилось, что «воскресенья» становятся чем-то вроде «инкубатора идей», каким-то тайным обществом или заговором, -  вспоминала И. Одоевцева. – И Мережковский, и Гиппиус, одержимые страстью «глаголом жечь сердца людей» и владеть их умами, решили расширить поле своей деятельности, перенести дебаты-дискуссии, в которых из столкновений мнений должна была рождаться истина, из их столовой на общественную арену»[9].

По инициативе Гиппиус в Париже было создано общество «Зеленая лампа» (1925 – 1939), ставшее не просто одной из наиболее заметных достопримечательностей русской эмиграции, но средоточием ее интеллектуальной жизни, местом обсуждения самых разнообразных актуальных вопросов. «Зеленая лампа»  должна была, по выражению И. Одоевцевой, «спасать если не весь мир, то по крайней мере Россию и ее филиал – эмиграцию»[9]. В этих собраниях постоянно участвовали крупнейшие писатели (И. Бунин, А. Ремизов, Б. Зайцев, В. Ходасевич, Н. Тэффи, М. Алданов), философы (Н. Бердяев, Г. Федотов, Л. Шестов), журналисты (И. Бунаков-Фондаминский, М. Вишняк,     В. Руднев), молодые поэты. Название общества, напоминавшее о некогда существовавшем литературно-политическом кружке «Зеленая лампа», в который входил еще юный А. С. Пушкин, недвусмысленно намекало о линии преемственности, которой Мережковские стремились остаться верными и в своей эмигрантской жизни и писательской деятельности.

Перестарки и старцы и юные

Впали в те же грехи:

Берберовы, Злобины, Бунины

Стали читать стихи

...................................................

И Гиппиус, ветхая днями,

Кинулись со стихами,

Бедою Зеленых Ламп.

(«Стихотворный вечер в «Зеленой лампе», 1927)

Тяжелейшим ударом для Гиппиус становится кончина Д. С. Мережковского (7 декабря 1941 г.) Последние годы своей жизни она посвящает созданию книги о нем («Дмитрий Мережковский»), оставшейся незаконченной, и над большой поэмой «Последний круг (И новый Дант в аду)», основанной на мотивах «Божественной комедии».

Последним литературным замыслом стал «Литературный смотр» - сборник, призванный объединить в себе «произведения всех отверженных другими изданиями писателей» и задуманный как «первый опыт свободы слова»: каждый участник мог сказать в нем все, что хочет и как хочет. Во вступительной статье к сборнику Гиппиус утверждала: «Русский человек не достоин, конечно, тех глубин физического и духовного рабства, в которые сейчас Россия спущена; но что он в свое время свободе не научился, не доучился, и даже здесь, в Европе, пока что, до ее настоящего понимания не дошел, - на это незачем закрывать глаза»[26].

Заключение

Жизнь и судьба великих поэтов в эмиграции обычно заканчивалась трагически: о них попросту «забывали» на родине, что и случилось с именем Зинаиды Гиппиус. Перед нами стояла главная задача: рассказать о жизни и творчестве поэтессы и вместе с этим проследить за литературным процессом начала XX века, в особенности за изменением русского символизма.

Поэзию Гиппиус отличает афористическая сжатость и отвлеченность, поэтому многие современники называли ее стихи холодными и однообразными, на что В. Брюсов замечал: «стихи, на первый взгляд кажутся ..., как белое ледяное поле, но в их глубине, действительно есть «снеговой огонь». Как отважным путешественникам к полюсу, читателям должно преодолеть холод этой поэзии, чтобы перед ними заблистали наконец удивительные северные сияния».

Приложение

Л. Бакст. Портрет З. Н. Гиппиус. 1906

Дом Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля

З. Н. Гиппиус. Фотография ателье «Отто Ренар». Москва. 1904

Зинаида Гиппиус. Рисунок Ильи Репина. 1894

Зинаида Гиппиус дома в своем кабинете. 1903

Зинаида Гиппиус в эмиграции.

Используемая литература.

1. З. Гиппиус. Необходимое о стихах
2. В. Брюсов. Среди стихов. 1894 – 1924: Манифесты. Статьи. Рецензии
3. Д. Мирский. Поэты и Россия
4. З. Гиппиус. Автобиографическая заметка
5. З. Гиппиус-Мережковская. Дмитрий Мережковский
6. Н. Осьмакова. Единственность Зинаиды Гиппиус
7. Л. Гуревич. История «Северного вестника»
8. С. Маковский. На Парнасе «Серебряного века»
9. И. Одоевцева. На берегах Сены
10.  Письмо к Н. М. Минскому
11.  Г. Адамович. Зинаида Гиппиус
12.  Н. Тэффи. Моя летопись
13.  П. А. Флоренский. Письмо к А. Белому от 15 июля 1905 г.
14.  К. Чуковский. Лица и маски
15.  Из письма к З. А. Венгеровой от 30 мая 1897 г.
16.  Из письма к Н. М. Минскому от 31 декабря 1893 г.
17.  Из переписки З. Н. Гиппиус
18.  Из письма к З. А. Венгеровой от 4 мая 1900 г.
19.  Н. Бердяев. Преодоление декаденства
20.  А. Мандельштам. Поэты Серебряного века
21.  Письмо к Д. В. Философову от 16 июля 1905 г.
22.  З. Гиппиус. О Бывшем
23.  З. Гиппиус. Великий Путь
24.  З. Гиппиус. Петербургские дневники
25.  Н. Берберова. Курсив мой: Автобиография
26.  З. Гиппиус. Литературный смотр: Свободный сборник