Дипломная работа
материал по истории (11 класс) на тему

        Содержание

Глава I.Последствия коллективизации и раскулачивания для советского крестьянства

1.1Репрессивная политика по отношению к деревне и её законные основы

1.2Сопротивление крестьян политике советской власти

Глава II. Голод в деревне 1932-1933 года

2.1Политика хлебозаготовок как предпосылка «голода»

2.2 Неурожай 1932 и его последствия

Глава III

        3.1Социально экономическое положение крестьян в 30-х годах XX века

        3.2 Итоги и последствия губительной политике 30-х годов.

Репрессивная политика по отношению к деревне и её законные основы

В ходе нэпа крестьяне получили землю и обрели некоторую стабильность. Крестьянские хозяйства освободили от арендных платежей и выкупа земли. Однако оптимистические расчеты на рост сельскохозяйственной продукции не оправдались. Деревня не имела внутренних стимулов для развития.Сельское хозяйство давало необходимые средства  для развития промышленности. Большинство крестьян не видели смысла в том, чтобы  увеличивать производительность труда: полученного урожая вполне хватало на уплату налогов и подержание достатка  в семье. Имело значение и то, что промышленность не удовлетворяла  потребностей села в индустриальных товарах, поэтому крестьяне не видели смысла в том, чтобы увеличивать поставки продовольствия в город. Между тем городское население стремительно росло, что угрожало обострением продовольственной проблемы в стране. В теории у руководства страны было три теории развития деревни. Первый из них предполагал  курс на поощрение и поддержание крепкого товарного сельскохозяйственного производства. Внутрипартийные оппоненты тех лет (как, впрочем, и некоторые современные исследователи) усматривали в этом нечто вроде столыпинских реформ с перспективой перерождения натурального кретьянского хозяйства в хозяйство фермерского типа.  Но даже при условии нейтрализации кулачества эта модель объективно привела бы к росту социальной напряженности между середняками и бедняками и смогла бы решить проблему ликвидации товарного голода лишь в среднесрочный перспективе. Вообще, так называемая «американская модель» требует значительных предварительных капиталовложений, возможности для которых в Советской России не было.

Второй вариант  подразумевал рассчитанную на краткосрочную перспективу ликвидацию кулацких капиталистических хозяйств и создание коллективных  механизированных хозяйств.

Третий (средний) путь, заключался в развитии единоличных дворов с постепенным переходом к их кооперации. Он был наименее болезненным для села, но слишком медленным для того, чтобы рассчитывать на него в создававшихся условиях. А фактор времени рассматривался как решающий.[Ванюков, с.9-10]

Партия решила выбрать второй путь, т.е. с помощью раскулачивания и коллективизации улучшить жизнь крестьян, а также поднять уровень развития сельского хозяйства. Нэп оживил экономику страны, улучшил материальное положение трудящихся. Однако руководство страны было напугано развитием частного сектора в городе и в деревне, поэтому в 1926-1927 гг. со стороны государства усилились административно-репрессивные меры в отношении крестьянина и частника.

Состоявшиеся  в декабре 1927 года XV съезд ВКП(б) большое внимание уделял вопросам развития сельского хозяйства. Отметив низкий уровень его развития, съезд в резолюциях и по отчетам Центрального Комитета, с которым выступил И.В. Сталин, и по докладу  В.М. Молотова «О работе в деревне», поставил в качестве первоочередной задачи обеспечить на основе дальнейшего кооперирования крестьян постепенный переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства. При этом подчеркивалось, что переход к крупному коллективному хозяйству «может происходить только при согласии на это со стороны трудящихся крестьян. При этом темпы коллективизации, а тем более сроки её окончания в постановлениях съезда не устанавливались. .[4, с.209].

Для помощи колхозному строительству и подъему сельского хозяйства съезд партии предусматривал ряд мероприятий, в том числе государственно-планового регулирования развития сельского хозяйства с помощью сельхозкредита, машиностроения. Большое значение придавалось развитию и укреплению кооперации как потребительской и кустарно-промысловой, так и в особенности сельскохозяйственной, имея в виду вовлечение в нее всей бедноты и большинства середняков. Этим же задачам были подчинены и другие мероприятия: налоговая политика, землепользование и землеустройство, культурно-просветительная работа, укрепление обществ крестьянской взаимопомощи, соблюдение законодательства о наемном труде в сельском хозяйстве и другие. «Вся политика пролетарского государства, – говорилось в резолюции XV съезда ВКП(б) «О работе в деревне», финансовая, налоговая, кредитная, экономическая политика вообще направлена к тому, чтобы поддерживать всеми доступными мерами бедняцкие и середняцкие слои деревни и – в зависимости от условий – по-разному ограничивать эксплуататорские стремления сельскохозяйственной буржуазии» .[3]

Мероприятия советского партийно-государственного руководства в 1927–1929 гг. были направлены на переход в ближайшем будущем к сплошной коллективизации и ликвидации кулачества. Весной 1928 г. Наркомзем и Колхозцентр РСФСР составили проект пятилетнего плана по коллективизации крестьянских хозяйств, согласно которому к концу пятилетки, т.е. к 1933 г. предполагалось объединить в колхозах 1,1 млн. хозяйств (около 4%). Проект пятилетнего плана, разработанный Союзом союзов сельскохозяйственной кооперации летом 1928 г., предусматривал коллективизацию уже 3 млн. хозяйств (12%). А в утвержденном

весной 1929 г. пятилетнем плане предусматривалась коллективизация 4-4,5 млн. крестьянских хозяйств (16-18%)..[6].

По сути коллективизация означала наступление на кулачество и зажиточную часть крестьянства. Излишки земель изымались у кулаков и передавались беднякам. Наступление шло по всем линиям. В области землепользования и землеустройства XV съезд ВКП(б) предлагал проводить такую политику, которая вела бы к постепенному сокращению площади земли, сдаваемой в аренду «в тех районах, где аренда земли ведет к росту кулацких элементов»7. Срок аренды ограничивался сроком одного севооборота, но не более 6 лет. Категорически запрещалось нарушать закон о сдаче земли крестьян в аренду. Государственные фондовые земли разрешалось сдавать в аренду, главным образом, бедняцко-середняцким хозяйствам. Одновременно с этим XV съезд предлагал всемерно содействовать развитию таких форм землепользования, которые способствовали бы кооперированию сельского хозяйства (поселки, выселки и т.п.), «ограничив практику выделения на отруба и особенно хутора и совершенно прекратив их в тех случаях, где они ведут к росту кулацких элементов»8. Во исполнение этих указаний был принят ряд законодательных и других документов, ограничивающих кулацкое землепользование. Так, вскоре после съезда, 24 марта 1928 г. .[9].

15 декабря 1928 г. 4-я сессия IV созыва ЦИК СССР приняла общесоюзный закон о земле «Общие начала землепользования и землеустройства»9. Основным содержанием закона являлось содействие коллективным, общественным формам хозяйства, защита интересов бедняцко-середняцких хозяйств в земельных отношениях и ограничение землепользования кулацких хозяйств. Закон предоставлял преимущественное право на получение земли сельскохозяйственным коллективам, а также бедняцким и маломощным середняцким хозяйствам. Такие же права получали они в отношении лучших и более удобно расположенных

земель (п. 8). Что касается лиц, лишенных избирательных прав, то им земля выделялась в последнюю очередь. Следовательно, порядок землепользования носил ярко выраженный антикулацкий характер, он был направлен на ограничение и вытеснение кулацких хозяйств. Этой же идеей были проникнуты и другие разделы закона о земле.

Специальные разделы (V и VI) определяли меры поощрения коллективных и других общественных форм землепользования, а также совхозов. Для них предоставлялся ряд льгот в кредитовании, снабжении сельскохозяйственными машинами и орудиями, при наделении землей и проведении землеустройства и т.п. Классовая политика, проводимая без тактического подхода к середняцкой массе – не мудрая политика, приводит к реакции как политически, так и экономически.

Задаче ограничения и вытеснения зажиточных слоев крестьянства была подчинена и налоговая политика. М.И. Калинин, характеризуя классовый принцип сельскохозяйственного налога на 1928/29 г., говорил, что «сельскохозяйственный налог является в наших руках одним из важнейших инструментов для изменения социально-экономической структуры крестьянства: мы облагаем верхушку по принципу подоходной прогрессии, не давая возрастать... Ослабляя верхушечную часть деревни, мы поддерживаем и поднимаем крестьянские низы»24.

Сельхозналог являлся не только средством создания государственных накоплений (в 1928/29 г. общая сумма сельхозналога составила 425 млн. руб.), но и орудием ограничения и разорения зажиточной части деревни25.

Кроме сельскохозяйственного налога крестьяне уплачивали самообложение и другие платежи. Хотя самообложение должно было идти на местные нужды (благоустройство сел, дорожное строительство, школы и т.п.), фактически по решению вышестоящих органов этот принцип нарушался. Вопросы налоговых кампаний находились в центре внимания Политбюро ЦК ВКП(б),

решения которого были обязательны для всех органов власти и управления. Политбюро утверждало проекты законов о сельхозналоге, самообложении и других платежах, планы хлебозаготовок, распределение кредитов и т.п. Фактически это был высший орган власти и управления и вместе с тем ни за что не отвечавший. Он устанавливал, в частности, размеры налогов и заготовок, определял тяжесть налогового бремени для различных слоев деревни и их удельный вес, признаки кулацких хозяйств и т.п.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 7 марта 1929 г. предоставляло право cовнаркомам союзных республик на основе единых средних норм повышать или понижать ставки обложения сельскохозяйственным налогом для отдельных округов и губерний, что, конечно, на практике вело к усилению налогового бремени на крестьянские хозяйства36. Заметим, что на практике перечень признаков, по которым хозяйства облагались в индивидуальном порядке, значительно расширялся или вовсе не принимался во внимание. К кулацким хозяйствам нередко относились середняцкие хозяйства, не выполнившие государственных повинностей (налоги, заготовки и т.п.). Всё взрослое население индивидуально обложенных хозяйств лишалось избирательных прав. Но не только они, но и сколько-нибудь зажиточное или просто середняцкое население деревни нередко было лишено избирательных прав. Достаточно сказать, что в 1929 г. во ВЦИКе было рассмотрено 35,5 тыс. заявлений о неправильном лишении избирательных прав. Это неудивительно, так как еще в январе 1927 г. В.М.Молотов возмущался тем, что «при наличии... 3-4 процентов кулачества, у нас лишенными избирательных прав на круг оказалось только один процент» в то время, как он считал, что «в отдельных, особенно кулацких округах, этот процент устраненных от выборов может и должен∗ быть поднят до 6-7%»41. Не случайно, поэтому, что уже в 1927 г. избирательных прав было лишено 3,6% общего числа избирателей, а в 1929 г. – 3,9%. Если учесть, что, по данным статистики, в 1929 г. было 2,2% кулацких хозяйств и примерно такой же удельный вес взрослого населения, то станет ясным, что в число лишенных избирательных прав попали не только кулаки.

Таким образом, накануне сплошной коллективизации экономические меры воздействия на крестьянство и прежде всего на зажиточную часть стали дополняться политическими, а затем и административно-репрессивными, что особенно проявилось во время хлебозаготовок.

Если к январю 1927 г. было заготовлено 428 млн. пудов зерна, то к январю 1928 г. на 128 млн. Основную причину кризиса хлебозаготовок И.В.Сталин видел в том, что «зажиточные слои деревни получили в этом году возможность оборачиваться на сырьевых культурах, мясопродуктах и т.д., удержав у себя хлебные продукты для того, чтобы взвинтить на них цены»43. А поскольку кулак являлся хозяйственным авторитетом в деревне, то он повел за собой и середняка. Партийные организации, по мнению Сталина, допустили ряд ошибок и недочетов в своей работе и понадеялись на самотек.

В целях скорейшего и безусловного выполнения плана хлебозаготовок 1928 года ЦК ВКП(б) принял ряд жестких директив местным партийным организациям. В частности, еще в 1927 г. в связи с резким сокращением хлебных заготовок в октябре – ноябре ЦК направил партийным организациям директивы от 14 и 24 декабря об усилении хлебозаготовок. 6 января 1928 г. в директиве ВКП(б), подписанной Сталиным, содержалось категорическое требование решительного перелома в хлебозаготовках в недельный срок. Предлагалось принять решительные меры по изъятию «денежных накоплений из деревни; установить максимально ускоренные сроки всех платежей крестьянства казне по налогам, страхованию, сельссудам; не допускать отсрочек по ссудным обязательствам кредитной системе», добиваться досрочных взносов всех платежей и «срочно установить дополнительные местные сборы» и т.д. При взыскании недоимок по всем платежам рекомендовалось «применять немедленно жесткие кары, в первую очередь в отношении кулачества, особые репрессивные меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены»44.

Эти меры должны были заставить крестьян продавать государству хлеб, не ожидая роста цены на зерно.

Политбюро ЦК ВКП(б) 9 января приняло решение направить в зерновые районы секретарей и членов ЦК для проведения хлебозаготовок: В.М.Молотова – на Урал, А.И.Микояна – на Северный Кавказ, Г.К.Орджоникидзе – в Сибирь, Н.А.Кубяка – в Казахстан.

В связи с болезнью Орджоникидзе его командировка в Сибирь была отменена и 15 января туда выехал И.В.Сталин. За время «секретной» командировки, о которой не сообщалось в печати, Сталин посетил Новосибирск, Барнаул, Рубцовск, Омск, Красноярск 45.18 января 1928 г. в Новосибирске состоялось заседание бюро Сибкрайкома ВКП(б) с представителями заготовительных и других организаций, на котором выступил Сталин. В принятом по его предложению постановлении предлагалось окружным и районным комитетам партии «обеспечить энергичное взыскание недоимок по сельхозналогу с тем, что бы ряд кулаков был обязательно подвергнут репрессивным мерам взыскания за несвоевременную сдачу сельхозналога (арест, судебные процессы и прочее)». Предлагалось также в каждом из основных хлебозаготовительных районов Сибири кулаков, располагающих большими запасами хлеба, «использующих хлебные затруднения для спекуляции, взвинчивания цен, задержки и невыпуска хлеба», привлекать к судебной ответственности по ст. 107 Уголовного кодекса РСФСР (лишение свободы до 3-х лет с конфискацией всего или части имущества или без таковой). Суды должны были проводить такие дела «в особо срочном и не связанном с формальностями, порядке»46.

Сталин потребовал тех представителей «прокурорской и судебной власти», которые не применяют к кулакам 107 ст. УК РСФСР «вычищать» и «заменять» другими, честными работниками»50. Он предложил далее, чтобы местные власти потребовали от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам, а в случае отказа привлекать их к судебной ответственности по статье 107 Уголовного кодекса и конфисковать у кулаков хлебные излишки в пользу государства, распределив 25% конфискованного хлеба среди бедняков и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита51. Этим Сталин пытался материально заинтересовать бедняков, чтобы привлечь их на свою сторону в борьбе с кулаками. Тем самым искусственно обострялась внутрикрестьянская борьба в деревне. 

Антикрестьянская политика советского партийно-государственного руководства привела к резкому осложнению политического положения не только в деревне, но и в стране вообще. В информационной сводке полномочного представительства ОГПУ по Сибирскому краю от 10 февраля 1928 г. сообщалось об отношении коммунистов и комсомольцев деревни к проводимым мероприятиям по хлебозаготовкам: «Со стороны рядовых партийцев наблюдается растерянность, а иногда отрицательное отношение к власти за жесткие меры по выкачке хлеба: 

В 1928 г. на местах с целью выполнения государственных заданий по дополнительному сбору зерна производились обыски в крестьянских хозяйствах. Такое мероприятие по поиску спрятанного у сельчан хлеба написал в СНК СССР член Щучанской районной ревизионной комиссии Челябинского округа Уральской области учитель А.Лесников. Местное руководство направило его как члена сельского совета участвовать в хлебозаготовках.

«Каково же было мое удивление, — писал Лесников, — когда мы стали заходить к маломощному середняку. Во дворе бегавшие там дети с плачем забежали в дом. Встревоженные хозяева, в большинстве женщины, пытались уверить нас, что поиски будут напрасны, поскольку повальный обыск был вчера, что они на еду-то уже не имеют. Но главный в комиссии дал распоряжение об обыске. Начали просматривать по нескольку раз амбары, подполье. К ужасу детей проверяли кровать, на которой они забились под одеяло. Во дворе копали ямы. Когда уходили, нас спрашивали, неужели за вами будет еще комиссия, ведь уже измотали нас обысками. За два дня перед этим в деревне после обыска повесился старик. Его сын показал комиссии все запасы. На 14 человек им оставили 2 пуда хлеба. 80-летний человек решил, что он будет лишним ртом...

Меня больше всего волнуют дети. Какое у них будет представление о Советской власти, когда от одного появления ее представителей в доме страх и слезы. Какое представление будет у них об учителях, которых посылают на «заготовительную» работу?»ЗИМА Однако к «голосу мест» мало кто прислушивался, поскольку правительственные ведомства были заняты «борьбой» с «вредителями» в собственных рядах. В аппарате Наркомата земледелия РСФСР и других ведомствах проводилась очередная чистка советских служащих по социальному признаку. Специалисты, имевшие 10-летний стаж работы, увольнялись за то, что «происходили из духовного сословия, из белых офицеров» и проч. Им выдавался так называемый «волчий билет», с которым практически невозможно было трудоустроиться1. Меры принимались суровые. За три месяца (январь – март) 1928 г. на Северном Кавказе было осуждено 3424 человека, в том числе более двух тысяч середняков и бедняков57.Просьбы руководителей отдельных хлебопроизводящих регионов, если не снизить план хлебозаготовок, то хотя бы перераспределить объем заготовок по срокам, встретили резкий отказ со стороны Политбюро ЦК ВКП(б). Но не только на местах ряд партийных советских и кооперативных работников возражал против чрезвычайных мер, но и в центре, в том числе и в Центральном Комитете партии. Так, член Политбюро ЦК ВКП(б) Н.И.Бухарин считал, что наступление на кулака должно ограничиться экономическими мерами, а не административно-политическими. Темпы индустриализации и коллективизации должны определяться объективными предпосылками, а не волюнтаристскими амбициями руководящих деятелей. В мае и июне 1928 г. Бухарин направил в ЦК две записки, в которых выразил несогласие с курсом на ускоренную индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства.

Тогда же заместитель наркома финансов СССР М.И.Фрумкин в письме в Политбюро поставил под сомнение политику партии на ускоренную реконструкцию народного хозяйства и наступление на кулака. Он считал, в частности, что «ухудшение нашего экономического положения заострилось благодаря новой после XV съезда политической установке по отношению к деревне», в результате чего вся деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против Советской власти; «эти настроения начинают уже переливаться в рабочие и городские Даже органы ОГПУ в обзоре политического состояния СССР за апрель 1928 г. вынуждены были признать, что «в ряде районов, особенно на Украине и Северном Кавказе, а потом и

Сибири и на Урале обозначился серьезный продовольственный кризис в деревне». Основными причинами его были:

а) значительная гибель озимых посевов,

б) недород 1927 года,

в) отсутствие хлеба у бедноты,

г) задержка хлеба середняками в целях страховки на случай недорода,

д) выкачка товарного хлеба в первый период хлебозаготовок,

е) усиление спроса на хлеб в связи со слухами о войне и предстоящем голоде.

Все эти причины, говорилось в обзоре, привели к обострению недовольства в деревне в ряде районов СССР, в частности, среди бедняцких и маломощных слоев, вынужденных голодать (случаи употребления в пищу падали, отдельные случаи голодной смерти, опухания и массовое употребление суррогатов – Урал, Сибирь, Украина). В результате этого с 15 апреля по 1 мая 1928 г., на Украине, Северном Кавказе, в Сибири, на Урале, в Поволжье и Центре зарегистрировано 140 массовых крестьянских выступлений, в которых приняло участие 32,5 тыс. человек (беднота и маломощные середняки)7.

Ввиду обострения политического положения в деревне и выполнения плана хлебозаготовок 1927/28 г. были несколько смягчены административно-репрессивные меры воздействия на крестьянство. Об этом свидетельствует, в частности, циркуляр Наркомюста РСФСР от 7 августа 1928 г. об освобождении из-под стражи осужденных за несдачу хлебных излишков по

ст. 107 Уголовного кодекса крестьян – середняков и бедняков, а также и прекращении всех незаконченных дел по ст. 107 в отношении их8.

Наркомат юстиции РСФСР предлагал в связи с хлебозаготовительной кампанией 1928/29 г. повести решительную борьбу со всеми случаями ликвидации базаров и внутридеревенского оборота, выставления заградительных отрядов, принуждения крестьян, привозящих на рынок хлеб, к продаже его государственным и кооперативным организациям и т.п.

Запрещалось применять принудительные способы изъятия хлеба у крестьян путем: обхода дворов, обысков, разверстки излишков; незаконных и вынужденных арестов; привлечения крестьян к уголовной ответственности в судебном или внесудебном порядке за несдачу или невыпуск на рынок хлебных излишков79.

Однако практического значения этот циркуляр не имел, так как в связи с новыми затруднениями в хлебозаготовках (в июле-декабре 1928 г. было заготовлено менее половины центры»72. установленного плана) нажим из центра усилился, чрезвычайные меры стали вновь широко применяться, репрессии ужесточились

В отличие от 1927/28 заготовительного года, когда главными методами

проведения хлебозаготовок были репрессивные меры воздействия на деревню, теперь сталинское партийно-государственное руководство решило привлечь беднейшую часть крестьянства в борьбе против хлебодержателей. Конечно, это обостряло противоречия внутри деревни, натравливало одну часть крестьянства на другую и в итоге – искусственно обостряло классовую борьбу. И хотя Сталин на апрельском (1928 г.) пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) и

заявлял, что «нашу политику никак нельзя считать политикой разжигания классовой борьбы»91, на деле она была таковой. 20 сентября 1929 г., Политбюро ЦК вновь напоминает партийным комитетам, что они должны обеспечить проведение твердых заданий по продаже хлеба, применяя «установленные репрессивные меры (пятикратный штраф, 61 ст. по РСФСР и соответствующие статьи закона по республикам)». ОГПУ поручалось, «не ослабляя развития намеченных мероприятий по Украине и Северному Кавказу, усилить проведение репрессий по всем остальным хлебозаготовительным областям. В качестве примера приводятся высказывания некоторых коммунистов – уполномоченных по хлебозаготовкам:

«Хлеба у крестьян нет и подобную контрольную цифру, данную по каждому селу, могут давать только бюрократы» (Самарский округ).

«Я категорически отказываюсь от заготовки хлеба, так как у крестьян излишков хлеба нет, контрольную цифру выполнить не сможем – это головотяпство со стороны тех, кто давал такие цифры» (там же).

«Хлеба нет, в эту хлебозаготовку опять придется задеть бедняка, потому что иначе мы не выполним план... Нами недовольно все население деревни» (Ульяновский округ)112.

Об отношении крестьян нечего и говорить – они, не исключая и бедняков, были резко настроены против непосильных хлебозаготовок: «На кой черт нам эти заготовки, ведь это дневной грабеж... Это не власть народная, власть кучки людей – грабителей» (Ульяновский округ).

«Проводимыми хлебозаготовками Соввласть оставит вовсе без хлеба» (Пензенский округ)113.

Неудивительно, поэтому, что на ОГПУ и другие карательные органы партийно-государственным руководством была возложена ответственность за выполнение хлебозаготовок. Административно-репрессивные методы проведения хлебозаготовок и налоговых кампаний не могли не вызвать ответной реакции со стороны крестьянства. В 1929 г. и особенно со второй

половины года заметно возросло число террористических и диверсионных актов против партийных, комсомольских, советских, колхозно-кооперативных работников и сельского актива вообще.

Направление социально-экономического развития советской деревни, сдвиги в социальной структуре крестьянства определялись политикой Советского государства. Курс XV съезда ВКП(б) на развитие кооперативного движения и коллективизации крестьянских хозяйств, подкрепленный политическими и экономическими мероприятиями Советской власти в 1928–

1929 гг., привел к новому соотношению классовых сил, к существенным изменениям в социально-экономическом развитии деревни. 

В СССР с января 1930 г. началось практическое осуществление политики «ликвидации кулачества как класса». В рамках этой политики сотни тысяч крестьянских семей были лишены избирательных прав, подверглись экспроприации имущества и после деления на три категории высланы с прежних мест жительства. Началась реализация процесса депортации – т. е. принудительной ссылки и размещения крестьян в спецпоселках под надзором органов ОГПУ. В результате сталинское преобразование аграрного сектора советской экономики породило абсолютно новую категорию советских граждан - спецпереселенцев (трудпоселенцев). Территория Красноярского края оказалась в числе регионов, принявших наибольшее количество крестьян-спецпереселенцев – около 100 тысяч человек. Уже с первых дней начала массовой карательной акции в отношении зажиточной части крестьянства стала ясной ее двусмысленность с точки зрения существовавшего законодательства, где массовые принудительные переселения не были обозначены. Так, законы о государственных репрессиях делились на два больших блока – лишение свободы (заключение в тюрьмы, колонии и лагеря), а также высылка и ссылка в административном и судебном порядке. Все эти репрессии имели под собой весьма подробную правовую регламентацию и свои сроки. Например, высылка и ссылка до 1929 г. не могли превышать трех лет, затем срок был увеличен до пяти.

Формально депортация крестьянства могла считаться ссылкой – подобной той, которую применяло еще царское правительство. Ссыльные доставлялись принудительным путем в конкретные районы на поселение (под надзор карательных органов) без права выезда из них. Однако эта ссылка была экстраординарной и не попадала под определение классической ссылки в силу двух обстоятельств: во-первых, крестьян ссылали семьями, включая глубоких стариков и грудных детей; а во-вторых, сроки пребывания на поселении не были определены. Иначе говоря, требовалось законодательное оформление сложившейся практики – бессрочной ссылки на поселение в соединении с принудительными работами. Но, вероятно, для тогдашнего законодательства это могло стать слишком беспрецедентной акцией, и на такое советское руководство не решилось. Компромиссный выход из создавшейся ситуации был найден и состоял в том, что депортация получила наименование «спецпереселения», а «раскулаченные» и высланные «кулаки» стали впредь именоваться «спецпереселенцами» [1].

Спецпереселение не считалось карательной акцией, соответственно, для этого не потребовалось уточнение и введение новых статей в законодательство; оно считалось особой формой переселения с применением для «раскулаченных» ряда правовых ограничений. Таким образом, первая в истории советского государства столь массовая переселенческая акция в правовом отношении ничем не была подкреплена.

С учетом того, что процессы «раскулачивания» и высылки крестьян с самого начала приняли широкомасштабный характер, для упорядочения этой работы и придания ей некоторой организованности 1 апреля 1930 г. постановлением Совнаркома СССР была создана специальная секретная комиссия во главе с заместителем председателя СНК СССР В. В. Шмидтом, которая занялась проработкой вопросов «об организации жизни выселенных кулаков в соответствующих регионах» [2]. Появилась идея создания для них специальных поселков. Был взят курс на развитие системы расселений и организацию их жизнедеятельности. В результате местом основного сосредоточения спецпереселенцев на территории СССР стали специальные «кулацкие» поселки под управлением комендантов.

До июля 1931 г. расселением, трудоустройством и другими вопросами, связанными с «кулацкой ссылкой», ведали краевые и областные исполкомы. На местах в это время не было четких установок по использованию труда спецпереселенцев, по правам и обязанностям как спецпереселенцев, так и комендантов. Но в связи с реформой в системе административно-политических органов, направленной на централизацию управления, увеличение численности карательных органов, милиция, ранее находившаяся в двойном подчинении (НКВД союзных республик и местные советы), была выведена из-под контроля местных властей и подчинена непосредственно ОГПУ.

Постановлением СНК СССР от 1 июля 1931 г. «Об устройстве спецпереселенцев» правительство приняло решение поручить ОГПУ управление всеми спецпереселенцами и хозяйственное использование их труда [3].

Распределение рабочей силы «спецконтингента» производилось в соответствии с заявками предприятий (через заключение специальных договоров). Также полномочные представительства ОГПУ могли сами организовывать различные виды кустарного производства с участием спецпереселенцев [4]. Таким образом, в полное ведение ОГПУ передавалось хозяйственное, административное, организационное управление спецпереселенцами, а также все материальные и денежные средства, отпущенные на них.

В августе 1930 г. вышла в свет «Инструкция по управлению спецпоселками и хозяйственному использованию труда спецпереселенцев» в Сиб.крае. Еще через год появился подобный документ общесоюзного масштаба – «Временное положение о правах и обязанностях спецпереселенцев, об административных функциях и административных правах поселковых администраций в районах расселения спецпереселенцев» [5].

В первом разделе «Временного положения» указывалось, что для административного управления спецпереселенцами и организации их труда и быта в спецпоселках создаются комендатуры ОГПУ. Поселковые комендатуры подчинялись или непосредственно отделам по спецпереселенцам при ПП ОГПУ, или участковым и районным комендатурам (с 1934 г. руководство районными комендатурами осуществлялось отделами мест заключения (ОМЗ) и трудовых поселений УНКВД, а в центре – ГУЛАГом НКВД СССР).

Комендатуры ОГПУ в спецпоселках, кроме своих специальных оперативных и хозяйственных функций, осуществляли обычные административные функции советских органов. Во главе комендатуры находился комендант. Комендатурам были предоставлены очень широкие права в области управления «кулацкими поселками» в административном, хозяйственном и социально-культурном отношении.

В зависимости от места расположения поселка, его величины и хозяйственных задач комендатуры разрабатывали правила внутреннего распорядка, которые являлись для жителей спецпоселков обязательным административным постановлением. Кроме этого, комендатурам вменялось в обязанности: принимать устные и письменные заявления, жалобы и просьбы от спецпереселенцев, на месте разбирать и разрешать их в пределах своей компетенции в кратчайшие сроки; организовывать наблюдение, охрану и контроль за населением спецпоселков в целях недопущения побегов и самовольных отлучек; регистрировать акты гражданского состояния. Также комендатуры отвечали за политический и общественный порядок в спецпоселках, за сохранность имущества, за проведение противопожарных мероприятий, за санитарное состояние и ликвидацию неграмотности и «вообще за все мероприятия, направленные к трудовому советскому порядку в спецпоселках» [7].

ОГПУ имели право привлечения к ответственности спецпереселенцев, нарушающих порядки и законы, установленные администрацией поселков, другими административными органами советской власти и Советского правительства. За нарушения обязательных постановлений о внутреннем распорядке поселка, хулиганство, прогулы комендатуры могли штрафовать ссыльных, подвергать их аресту, при согласовании с администрацией предприятий переводить спецпереселенцев на более тяжелые и менее оплачиваемые работы.Иногда для провинившихся спецпереселенцев создавались штрафные команды. Для работающих в них существенно увеличивались нормы выработки, а заработная плата не выдавалась. В обязанности спецпереселенцев входило занятие общественно полезным трудом, однако «выбор места и характера работы» определялись органами ОГПУ. Указывался в Положении и характер труда – работа по найму в государственных и кооперативных хозяйственных организациях, в сельском хозяйстве или кустарных промыслах на основе неуставных артелей, т. е. под руководством комендантов, а не правлений, как обычно. Предусматривалось использование труда спецпереселенцев на стройках, на раскорчевке, мелиорации земель и других тяжелых и трудоемких работах. Освобождение от работы по болезни и нетрудоспособности производилось комендатурой ОГПУ «в необходимых случаях через врачебные комиссии».

Регламентировалось положение спецпереселенцев в спецпоселках: они и их семьи не имели права без разрешения комендатуры ОГПУ «менять как место жительства, так и квартиру». Не могли они также отлучаться за пределы поселка, в котором проживали, за исключением тех случаев, когда это относилось к работе по указанию ОГПУ.Спецпереселенцы и их семьи обязаны были «беспрекословно и точно соблюдать установленные комендатурами ОГПУ в поселках порядки и точно проводить в жизнь все постановления и указания как поселковой администрации, так и местных советских органов и Советского правительства». Обязанности спецпереселенца на производстве регламентировались существующими там правилами и порядками.

Что касается оплаты труда, снабжения продовольствием и промтоварами спецпереселенцев, то в Положении заявлялось, что они (спецпереселенцы) приравниваются к вольнонаемным рабочим. Но фактически этого не было. Из заработной платы крестьян-спецпереселенцев удерживалось сначала 25 %, с августа 1931 г. – 15 %, а с февраля 1932 г. – 5 % (вероятно, постоянно увеличивающееся количество спецпереселенцев позволило ОГПУ продемонстрировать «гуманное» решение о снижении процентных отчислений с заработной платы спецпереселенцев без ущерба для функционирования органов ОГПУ). Суммы, поступавшие в распоряжение полномочных представительств ОГПУ за счет данных процентных отчислений, предлагалось расходовать на содержание аппарата и охраны; организационные расходы: секретно-оперативные расходы; оказание временной помощи инвалидам, круглым сиротам, семьям, не имеющих трудоспособных членов – до приискания им работы или передачи их в ведение соответствующих органов [12].        

Следовательно, вопрос о правах и обязанностях спецпереселенцев и комендатур был тщательно разработан. Все стороны их жизни и деятельности были жестко регламентированы и поставлены под контроль органов ОГПУ.

В результате наступления на наиболее состоятельную часть крестьянства экономические и политические позиции ее были ослаблены. В то же время позиции социалистического сектора (совхозы и колхозы) несколько усилились, хотя по-прежнему были слабы. Произошло некоторое улучшение положения бедняцко-батрацких масс деревни и почти не изменилось экономическое положение середняков.

2.Сопротивление крестьян Репрессивной политики

Насильственная коллективизация была попыткой большевиков, правивших от имени пролетариата, составлявшего в аграрной России меньшинство, практически покончить с крестьянством, лишив его независимости и превратив в сельский пролетариат.Наступление Советской власти на крестьянство, особенно на его зажиточную часть, развернувшееся после XV съезда партии, сопровождалось ростом недовольства крестьянства, обострением классовой борьбы в деревне.Отношение крестьян к коллективизации ярче всего иллюстрируют слухи, носившиеся по деревням в те годы.

На первый план вышли апокалиптические настроения, распространившиеся вскоре после революций 1917 г. и наиболее адекватно отражавшие окружающую действительность: конец старого миропорядка, разруху, голод, повсеместное насилие. Шептались о падении нравов в создаваемых колхозах, что порождало «в сознании сельчан нечестивую триаду коммунизм — Антихрист — сексуальный разврат» (с. 286—287). Этому способствовала и позиция большинства священников, поддерживавших и укреплявших слухи о конце света. В умах крестьян коллективизация ассоциировалась с крепостным правом, большевики — с новыми помещиками. В этих условиях многие люди обратились к старым религиозным обычаям и идеям, находя в них духовную поддержку и оправдание своему бунту.

Одним из последних ответов крестьян на коллективизацию стало пассивное  сопротивление (отлынивание от работы, халатность, воровство, возделывание личных участков), которое продолжалось долгие годы после её завершения, практически всё время существования советской власти. Именно оно, оказавшись наиболее эффективным способом воздействия на власть, вынудило её отказаться в конце концов от части своих принудительных методов и сыграло «ключевую роль в расшатывании основ социалистической экономики на селе и в торможении её дальнейшего развития и модернизации» (с. 290).

Усиление налогового пресса, хлебо- и мясозаготовок, рост так называемых добровольных платежей (самообложение, крестьянские займы, вклады в сберегательные кассы и т.п.), а также ущемление религиозных чувств, ограничение в избирательных правах населения – все это вызывало решительное противодействие основных масс крестьянства, выражавшееся как в пассивных, «мирных» формах сопротивления, так и в острых его формах (массовые волнения, террористические акты и проч.).Так, только по одному Дальне-Восточному краю в 1928 г. зарегистрировано 7162 факта отрицательного отношения к мероприятиям Советской власти, из них: на почве налогов и хлебозаготовок – 57%, распространения крестьянского займа – 12%, самообложения – 10,5%, продовольственных затруднений в деревне – 7%, перевыборов Советов – 3%, посевной кампании и землеустройства – 2,5% и проч. – 5%. Органами ОГПУ было взято на учет 6657 человек «антисоветского актива»1

Одной из форм крестьянского сопротивления в хлебозаготовительную кампанию 1928/29 г. явился отказ крестьян продавать хлеб по низким государственным ценам: «Надо быть дураком, чтобы отдавать хлеб по 96 коп. пуд. в то время как на рынке он стоит 4 руб., весной будет стоить 10 руб., поэтому мы хлеб не повезем – пусть власть забирает силой (Льговский округ,ЦЧО)»3

Отказывались крестьяне создавать семенные фонды, опасаясь того, что они останутся безхлеба: «На что нам создавать этот фонд, ведь крестьянство не сегодня–завтра подохнет с голоду. Если теперь хлеб отдавать, так что же мы сами будем делать без хлеба (Владимирская губ.)»4В с. Ермоловке Пензенского уезда уполномоченный по хлебозаготовкам угрожал крестьянам судом, в результате чего последние стали прятать хлеб»5

Зажиточная часть деревни и крепкие середняки, чтобы не попал Советской власти хлеб понизким государственным ценам или вовсе бесплатно вынуждены были прятать зерно или отдавать на хранение соседям-беднякам. Иногда количество спрятанного хлеба у отдельных хозяйств достигало нескольких сот пудов. «Сельскохозяйственная газета» в июле 1929 г. сообщала, например, что в селе Ташковцах Шевченковского округа (Украина) у одного крестьянина было обнаружено около 700 пудов хлеба, зарытых в яму. Наряду с этим крестьяне, отказываясь продавать хлеб по твердым государственным ценам,

продавали его сельским и городским перекупщикам по более высоким ценам. Широкое распространение скупка-продажа получила на Северном Кавказе (Майкопский, Терский округа), Украине (Киевский, Прилукский, Херсонский округа). Нередко перекупщики скупали хлеб путем «контрактации», оставляя крестьянину задаток с тем, чтобы после обмолота забрать зерно. Поскольку перекупщики платили за хлеб в несколько раз дороже чем государство, аналоги во время хлебозаготовок взыскивались в короткие сроки, крестьяне вынуждены продавать зерно.

Власти принимали жесткие меры к крестьянам, уклоняющимся от сдачи хлеба.

Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 28 июня 1929 г. разрешало сельским Советам налагать «штрафы в административном порядке» в пределах до пятикратного размера стоимостиподлежащего сдаче хлеба, с применением в случае необходимости продажи с торгов имущества соответствующих лиц»8

Не менее трудно проходили хлебозаготовки и в 1930–1931 гг. Урожайность за эти годы снизилась по сравнению с 1928 г., на 23,3%, а заготовки выросли на 89,4%10. Непомерно большие планы хлебозаготовок не могли не сказаться на отношении к ним крестьян. В справке ОГПУ «О недостатках в подготовке и проведении хлебозаготовительной кампании и о политнастроении деревни (по материалам ЦЧО, Северного Кавказа, Украины, Средней и Нижней Волги и Крыма)» от 20 июля 1930 г. прямо указывается, что у части середняков-единоличников «имеются ярко выраженные настроения против сдачи хлебных излишков государству... Со стороны части середняков-единоличников и даже бедноты Северного Кавказа и Украины имеются тенденции к активному сопротивлению при проведении хлебозаготовок»11.

Аналогичные резкие выступления единоличников, а в ряде случаев и колхозников противхлебозаготовок также были зарегистрированы в ЦЧО, на Средней и Нижней Волге и в другихрайонах: «Пойдем на восстание, а хлеба власти не дадим» (Козловский округ). «Драться будем,головы сложим, а хлеба не дадим».Крайне напряженное положение с хлебозаготовками наблюдалось в национальных районах

Недовольство в деревне вызывало то обстоятельство, что, наряду с кулаками и зажиточными, индивидуальному обложению подвергались середняки и бедняки, а за невыполнение твердых заданий производилась опись и распродажа имущества. «Докуда нас будут обирать: хлеб отдай, налоги плати, а сам голодным оставайся, – говорил середняк Завьялов (Чердакский район, Сибирь). – Вот я вывез хлеб и налог отдал, а тут какая-то встречная хлебозаготовка. Я больше ничего сдавать не буду, пусть описывают и продают».Другой крестьянин-середняк Киселев (Троицкий район) заявлял: «Заставляют нас вывозить хлеб, травят друг на друга для того, чтобы мы между собойдрались и чтобы им лучше можно было обдирать нас. Раньше кулаков продавали, а теперь взялись за середняков и каких-то зажиточных выставляют»13.

Репрессии, проводившиеся в ходе хлебозаготовок и налоговых кампаний, хотя и стимулировали хлебозаготовки, но ввиду их непомерности не давали должного эффекта, а крестьян еще больше озлобляли. Одной из форм самозащиты крестьян было самораскулачивание и разбазаривание (уничтожение или продажа собственного имущества и скота, чтобы изменить свой социально-экономический статус). Другая форма — объединение крестьянских общин для поддержки своих членов, причисленных к кулакам, так как кулаком мог быть объявлен практически каждый. Крестьяне пришли к выводу, что термин «кулак» не разделяет их, а служит неким уравнивающим инструментом. В каждой деревне звучала фраза «У нас кулаков нет». Миллионы крестьян выбрали как способ самозащиты бегство в тайгу, степь или город. Многие писали письма, обращаясь за помощью в вышестоящие инстанции и призывая власть к справедливости. Зачастую эти формы самозащиты носили коллективный характер, ещё более объединяя деревню в борьбе против государства и его представителей. Но «своими действиями крестьяне позволяли государству изменить социальный облик деревни в соответствии с навязываемой им порочной политической логикой, согласно которой протестовать — значило быть кулаком. Таким образом государство „окулачило“ деревню, после чего могло начать войну против всего крестьянства» (с. 126).

Вынужденная вступать в колхозы значительная часть крестьян-середняков и зажиточных –распродавала или резала свой скот. Еще в 1929 г., когда только началась сплошная коллективизация, сокращение скота приняло массовый характер. Так, в Нижне-Волжском крае с весны до осени 1929 г. численность лошадей сократилась на 21,5 тыс. голов, крупногорогатого скота – на 761,9 тыс., овец и коз – на 2233 тыс., свиней – на 88,9 тыс. голов. На Средней Волге количество скота, как уже отмечалось, уменьшилось почти на 820 тыс. голов17.

Такая же картина наблюдалась на Украине, Северном Кавказе, в ЦЧО, Сибири, Казахстанеи других регионах. В некоторых районах ЦЧО только в течение октября-декабря 1929 г.поголовье скота сократилось почти на 60%, на Северном Кавказе – на 30-60%. В Казахстане

только в одном Петропавловском округе численность скота уменьшилась на 831,6 тыс. голов, т.е. почти наполовину18. На Украине поголовье крупного рогатого скота уменьшилось на миллион голов, свиней – на 2,8 млн., овец и коз – на 1,1 млн. голов.

Это был своего рода протест крестьян на принуждение к вступлению в колхоз. Однако, несмотря на постановления ЦИК и СНК СССР от 16 января и 1 ноября 1930 г. о мерах против «хищнического убоя скота»21, снижение поголовья продолжалось во все более возрастающих масштабах. Так, численность лошадей в 1930 г. уменьшилась на 3,8 млн. голов по сравнению с 1929 г., а в 1931 г. – на 7,8 млн; крупного рогатого скота соответственно: – на  15,6 млн. и 20,2 млн, овец и коз – на 38,4 млн. и 69,5 млн, свиней – на 7,3 млн, и 6,5 млн. голов.

В последующие, 1932–1933 годы процесс этот продолжался22. И даже И.В.Сталин не могСнижение поголовья скота в 1929–1932 гг. объясняется не только распродажей и забоем его крестьянами, но и заготовительной политикой Советского государства.

За последнее время мясозаготовки проходят в условиях значительной напряженности и сопровождаются ростом активных антисоветских проявлений... Участники выступлений выходят на улицу, вооружившись вилами, кольями, топорами и т.п... В результате массовых выступлений операции по изъятию скота приостанавливаются, причем отобранный скот толпа возвращает тем, у кого он был отобран»24.

Аналогичное положение было в ЦЧО. Здесь обком ВКП(б) дал директиву облагать твердыми заданиями по скотозаготовкам не менее 7% крестьянских хозяйств. В действительности твердыми заданиями облагалось значительно  больше. Скот отбирался в принудительном порядке не только у кулаков (которых уже не было) и зажиточных крестьян, но и у середняков и бедняков. Даже уполномоченные по мясозаготовкам вынуждены были признать, что «кулаков в селе нет – твердые задания давать некому, а поэтому отказаться от принятия плана» (Заметчинский район

Члены и работники некоторых сельсоветов под давлением масс прямо заявляли:«Соввласть ограбила крестьян, надо отказаться от проведения плана и сдачи скота» (Орловский район)

Усиление налогового пресса, выкачивание денежных средств из деревни на нуждыиндустриализации сказывались на настроениях крестьянства, вызывали его недовольство исопротивление. Крестьяне вынуждены были платить разного рода налоги и «добровольные» платежи. В числе их были: сельхозналог, культсбор, самообложение, заем «Пятилетка в четыре года», страховые платежи, приобретение акций

Тяжесть налогового бремени, принудительные заготовки, насилие и принуждение в коллективизации, попрание религиозных чувств крестьян, массовые репрессии – все это вело к перерастанию пассивных, внешне «мирных», форм сопротивления насилию и беззаконию в деревне в острые массовые крестьянские выступления, нередко повстанческого характера против коллективизации и раскулачивания, против Советской власти вообще.

Переход к чрезвычайным мерам в ходе хлебозаготовок 1928–1929 гг. и принудительных взысканий налоговых платежей в деревне сопровождался резким обострением классовой борьбы.

Государственный террор вызвал в ответ террор крестьянский (поджоги, угрозы, самосуды), причём размах второго напрямую зависел от жестокости первого. Именно так было в Центрально-Чернозёмной области, где крестьянские бунты достигли угрожающих масштабов, так как именно там репрессии против крестьян практически вышли из-под контроля, что заставило коммунистов на XVI партийном съезде в июне 1930 г. назвать этот регион «областью перегибов». Крестьянский террор опирался на нормы справедливости и возмездия, как их представляли крестьяне, которые прибегали к нему лишь в самом последнем случае, когда все обращения к администрации и судебным органам не приносили желаемого результата, это был своего рода акт отчаяния. По мнению автора, методы террора и выбор жертв говорят о настоящей гражданской войне против государства, внутри которой развернулась вторая, подчас ещё более жестокая гражданская война против сельских должностных лиц и активистов, принявших советскую власть. Однако для государства крестьянский террор был скорее выгоден, чем опасен, так как позволял оправдать раскручивающийся маховик репрессий.

В 1928–1929 гг. массовые крестьянские выступления происходили в основном в связи с хлебозаготовками, составив почти 50% общего числа всех выступлений, затем шли выступления на религиозной почве, продовольственными затруднениями и т.п. По неполным данным, в январе-июле 1929 г. произошло 565 массовых крестьянских выступлений, из них: в связи с хлебозаготовками – 251, на религиозной почве – 126, на почве продовольственных затруднений – 83, землеустройства – 42 и т.д.

Число массовых крестьянских волнений в 1929 г. в два раза выросло по сравнению с 1928 г., а во-вторых, в том и другом году наибольшая активность крестьянства приходится на май-июнь (примерно по 400 выступлений), что, вероятно, объясняется тем, что к лету запасы хлеба и других материальных ресурсов у крестьян были исчерпаны, а заготовки тем не менее продолжались.

Сопротивление крестьян, в том числе в форме массовых выступлений, явилось ответной мерой на насилие и репрессии представителей Советской власти. 2 апреля 1929 г. из Западной Сибири сообщали в ОГПУ, что в результате применения «жестких мер в хлебозаготовках и, главным образом, на почве продажи имущества 250 кулацких хозяйств, обложенных самообложением в 5-кратном размере за злостную несдачухлеба» в трех районах Барнаульского округа произошло 6 массовых выступлений крестьян.Толпой в 300-500 человек были избиты и ранены до 10 работников сельсоветов и милиции.

Восставшие попытались связаться с соседними селами для получения поддержки. Принятыми властями мерами выступление крестьян было локализовано. Организаторы «волынок» были арестованы. Уполномоченным окружкома партии было предложено собранию крестьян в 5-дневный срок выполнить план хлебозаготовок. В районы массовых крестьянских выступлений выехали ответственные работники окружкома, прокуратуры, оперативные работники ОГПУ, а также коммунисты и рабочие.

По материалам о 565 массовых крестьянских выступлениях, произошедших в первой половине 1929 г., на долю Сибири приходилось 149 выступлений, Украины – 78, ЦЧО – 49, Северного Кавказа – 42, Нижней Волги – 40, Северо-Западного района РСФСР – 37, Белоруссии – 21, Западной области – 14. Конечно, данные эти неполные как в количественном, так и в территориальном отношении. Тем не менее они дают представление о географии и масштабах крестьянских волнений в первой половине 1929 г.

В докладной записке ОГПУ в ЦК ВКП(б) о классовой борьбе в деревне отмечалось, что в 1928–1929 гг. наиболее острые проявления классовой борьбы (массовые крестьянские выступления, повстанческое движение, террористические акты) фиксировались в связи с хлебозаготовками.

Наибольший рост массовых крестьянских выступлений и террористических актов в 1928–1929 гг. приходится на начало и завершающий этапы хлебозаготовок (сентябрь-ноябрь и апрель-июнь). В 1928 г. на эти 6 месяцев приходится 523 крестьянских выступления (из 709), а в 1929 г. – 899 (из 1307), т.е. примерно 70% из общего числа. Такая же картина представляется и по террористическим актам.  При этом если в предыдущие годы непосредственной причиной их возникновения явились административно-репрессивные меры воздействия на крестьян, применяемые в ходе хлебозаготовок и налоговых кампаний, то в 1930 г. крестьянские волнения происходили главным образом и в основном на почве насильственной коллективизации и раскулачивания.

Что касается других причин крестьянских выступлений, то вслед за

коллективизацией и раскулачиванием идут такие причины, как закрытие церквей (1487), продовольственные затруднения в деревне (1220), посевная и уборочная кампании (456) и т.д.

1930 г., когда в результате так называемых перегибов в коллективизации, а фактически в результате насилия и беззакония в деревне у крестьян лопнуло терпение и их протест против антикрестьянской политики Советской власти вылился в открытые не только антиколхозные,но нередко и антисоветские восстания. Хотя в марте-апреле «перегибы» в коллективизации формально были осуждены, на деле они продолжались до лета 1930 г. Летом и особенно осенью число крестьянских выступлений заметно снижается, что объясняется частичным исправлением допущенных «перегибов», но и применением вооруженной силы для подавления восстаний. По данным ОГПУ, в 993 случаях массовые крестьянские выступления были подавлены силами ОГПУ, войск Красной Армии, милиции, вооруженных коммунистов и комсомольцев. Речь здесь идет только о случаях, когда между восставшими крестьянами и вооруженными силами власти разгорались настоящие сражения, в результате которых имелись сотни убитых и раненых с обеих сторон, а также пленные и заложники.

Характерной чертой крестьянского движения в 1930 г., как и в 1929 г., было активноеучастие в нем женщин. Самым ярким актом открытого сопротивления был бабий бунт. Именно в жизнь женщины коллективизация вторглась грубее всего: под угрозой разрушения оказались не только домашнее хозяйство, приусадебный участок и скот, но также воспитание детей, и более того — семья. Поэтому часто именно женщины возглавляли и направляли крестьянское сопротивление, тем более что среди крестьян ходил слух, будто сопротивляющуюся коллективизации женщину власти «не тронут». Власти же относились к таким бунтам как к спонтанным вспышкам женской истерии и приписывали их возникновение инициативе кулаков, священников и подкулачников, отрицая тем самым женскую самостоятельность, принижая значимость и размах крестьянских выступлений. Последствия этого великого крестьянского бунта, равного которому в Советской России больше не было ни в селе, ни в городе, его жестокое и кровавое подавление повлияли и на репрессии 1937 г., и на всю дальнейшую жизнь страны.

Менее активное участие в крестьянском движении принимала молодежь, в том числе и комсомольцы (Татария, Ивановская обл.). Однако в подавляющем большинстве своем коммунисты и комсомольцы выступали на стороне Советской власти и активно участвовали в проведении коллективизации и раскулачивания, в подавлении крестьянских выступлений.Именно актом отчаяния считает Л. Виола волну крестьянских восстаний, прокатившуюся по советской деревне в 1929—1930 гг., когда «ОГПУ зафиксировало 22 887 „актов террора“, направленных против местных партработников и крестьян-активистов, в том числе более 1100 убийств» (с. 290). В 1930 г. более 2 млн. крестьян участвовало в 13 754 массовых выступлениях. Причём наибольший размах крестьянские волнения приняли на юге страны, в чернозёмных зерновых районах, где крестьянам было что терять.

О напряженном положении в деревне, особенно в первой половине 1930 г., можно судитьпо размаху крестьянского движения. В январе-июне произошло более 12,2 тыс. массовых волнений или 88,9% всех выступлений крестьян в 1930 г. Наиболее напряженными были февраль-май (около 11 тыс. массовых выступлений), а март-апрель характеризовались, какотмечалось в справке ОГПУ, «переходом кулацких и контрреволюционных элементов в ряде районов к открытой вооруженной борьбе против Советов∗».

Сплошь и рядом крестьяне разоружали милиционеров, сельских активистов, брали в заложники местных работников, разгоняли или переизбирали сельсоветы, выбирали старост.

Несмотря на то, что в марте-апреле был опубликован ряд документов, осуждавших перегибы и извращения в коллективизации и раскулачивании, волна крестьянского возмущения не только не ослабла, а еще больше возросла. Достаточно указать, что за эти два месяца произошло 8,5 тыс. массовых крестьянских выступлений. На первый взгляд это кажется противоестественным: тогда, когда были осуждены перегибы, произошел мощный взрыв крестьянского возмущения. Но все дело в том, что в марте положение на местах существенно не изменилось, продолжалась прежняя политика коллективизации, принятые в центре документы замалчивались, хотя крестьяне о них знали, выходящим из колхозов не выдавались ни семена, ни скот, ни инвентарь. 22 марта 1930 г. Г.К.Орджоникидзе по прямому проводу. Подобное постановление было принято, что называется, «вовремя», так как дело доходило до вооруженных столкновений. Против коллективизации в 1930 г. на территории СССР было 7382 массовых выступления крестьян, которые жестоко подавлялись6