«Жестокость и гуманизм в ходе военных действий Отечественной войны 1812 года»
проект по истории на тему

«Жестокость и гуманизм в ходе военных действий             Отечественной войны 1812 года»

                         (исследовательская работа)

                                                                Сапрыкина Ольга Вадимовна

Учитель истории          Хохольского района Воронежской области

Для многих нас война 1812 года овеяна ореолом романтики: мужественные гусары, галантные французы… Но это заблуждение.

Многочисленные факты свидетельствуют о крайней жестокости завоевателей. Наполеон не скрывал планов целенаправленного  уничтожения русского народа. В сознании европейцев русские были второсортной, дикой нацией. И Наполеон открыто провозглашал : «Для победы необходимо, чтобы простой солдат ненавидел и презирал своих противников». Солдатам Наполеона офицеры пересказывали агитки о варварстве славянских народов. Иными словами, жестокость французских завоевателей была одним из главных средств достижения победы. Все войны, которые вёл Запад против России, что в 1812-м, что в 1941-м, что сейчас, сводились к уничтожению русской цивилизацию

Россия выстояла против так называемых носителей западной цивилизации. Это чудо я объясняю мыслью, которую сформулировал знаменитый русский публицист Иван Солоневич. Он пишет: «Россия всегда представляла более высокий тип государства, чем нападавшие на неё государства. Потому что государственная организация Великого княжества Московского и Империи Российской всегда превышала организацию всех своих конкурентов, противников и врагов – иначе ни великое княжество, ни царство, ни империя не смогли бы выдержать этой борьбы не на жизнь, а на смерть.» к этому можно смело прибавить и Советский Союз, который по тем же причинам выстоял в Великой Отечественной войне.

Николай Бердяев в «Философии неравенства» метко заметил, что «в нацию входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги, и, чтобы понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы».

Вот они и уничтожали всегда и веру, и камни, и церкви, и рукописи, чтобы уничтожить суть народа. Причём Запад всегда декларирует, что несёт нам свою «высокую» цивилизацию. Неся «факел свободы», Наполеон изуверствовал на нашей земле не меньше Гитлера. Просто у него было меньше времени, всего полгода.

Банальный грабёж начинался ещё с дальних подступов к Москве. В Белоруссии и Литве солдаты уничтожали сады и огороды, убивали скот, уничтожали посевы. Причём военной необходимости в этом не было никакой, это были просто акции устрашения. Как писал Евгений Тарле: «Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародёрами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днём».

Настоящий грабёж и ужас начались 3 сентября 1812 года – на следующий день после входа в Москву, когда официально было разрешено грабить город. Дочиста были разорены многочисленные московские монастыри.  Солдаты сдирали с икон серебряные оклады, собирали лампада, кресты. Для удобства обзора они взорвали стоявшую рядом с Новодевичьим монастырём церковь Иоанна Предтечи. В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, а Соборный храм превратили в мясную лавку. Весь монастырский погост был покрыт спёкшейся кровью, а в соборе на паникадилах и на вколоченных в иконостас гвоздях висели куски мяса и животных. В Андрониевском, Покровском, Знаменском монастырях французские солдаты кололи на дрова иконы, лики святых использовали как мишени для стрельбы. В Чудовом монастыре французы, надев на себя и на своих лошадей митры и облачения духовенства, ездили и очень смеялись. В Даниловском монастыре ободрали раку князя Даниила и сорвали одежды с престолов. Хранящаяся в Можайском Лужецком монастыре икона святого Иоанна Предтечи имеет следы от ножа – французы использовали её как разделочную доску, рубили на ней мясо. От исторических реликвий находящегося на территории Савино-Сторожевского монастыря дворца царя Алексея Михайловича почти ничего не осталось. Кровать царя  Алексея Михайловича была сожжена, дорогие кресла ободраны, зеркала разбиты, печи сломаны, редкие портреты Петра Великого и царевны Софьи похищены.

        Иеромонах Знаменского монастыря Павел и священник Георгиевского монастыря Иоанн Алексеев были убиты. Священника церкви сорока святых Петра Вельмянинова били прикладами, кололи штыками за то, что не дал ключи от храма. Всю ночь он пролежал на улице, истекая кровью, а утром французский офицер милостиво пристрелил отца Петра. Монахи Новоспасского монастыря похоронили священника, но французы три раза раскапывали его могилу: увидев свежую землю, они думали, что в этом месте зарыт клад. В Богоявленском монастыре казначея монастыря Аарона французы таскали за волосы, выдёргивали бороду и возили на нём грузы, запрягая в телегу.

10 – 11 октября 1812 года  под башни Кремля заложили пороховые мины. Если бы всё случилось так, как хотел создатель современной Европы Наполеон, то Россия потеряла бы символ своей тысячелетней истории. Но ночью пошёл дождь, загасил часть фитилей, остальные, рискуя жизнью, потушили москвичи. Однако, часть зарядов сработала. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично был разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Пострадало здание Сената, а бронзовый Георгий Победоносец, украшавший купол Круглого зала, бесследно исчез. По одной версии, он вместе с ещё двумя предметами, составлявшими гордость Кремля – орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Великого, был вывезен в обозе «цивилизованных» оккупантов. До сих пор эти исторические реликвии не найдены. Уходя из Москвы, французы пытались взорвать ещё и Новодевичий, Рождественский и Алексеевский монастыри. Тут тоже случилось чудо: монахам удалось вовремя погасить огонь и спасти свои обители.

Это только штрихи к поведению оккупантов. Вся правда ещё страшнее. Что творили уже обречённые захватчики, отступая, вообще не поддаётся здравому смыслу.

Добр русский человек. Иногда даже излишне. В Новодевичьем монастыре заболевших французских солдат лечили, а в Рождественском делились с голодными оккупантами своей пищей. Рассказывая об этом, одна из монахинь поделилась: «опять же жаль их, сердечных, не умирать же им голодной смертью, а шли ведь они на нас не по своей же воле». Видимо поэтому огромная часть войск наполеона осталась в России просто жить. По разным причинам. Большинству русские люди помогли Христа ради, подобрав их обмороженными и голодными. С тех пор появилось на Руси слово «шаромыжник» - от французского «cher ami» (дорогой друг). Они стали дворниками, швейцарами. Образованные выбились в преподаватели французского. Мы прекрасно помним их по многочисленным дядькам, гувернёрам, замелькавшим в русской литературе после 1812 года. Они вполне прижились в России, стали совсем русскими, явившись родоначальниками многих известных фамилий вроде Лурье, Машеровы (от «mon cher» - мой дорогой), Машановы, Жанбровы. Берги и Шмидты с многочисленными детьми тоже, в основном, из наполеоновских немецких солдат. Интересна и во многом одновременно типична судьба Николая Андреевича Савина, или Жанна-Батиста Савена – бывшего лейтенанта 2-го гвардейского полка 3-го корпуса армии маршала Нея, участника египетских походов, Аустерлица. Последнего солдата той великой армии. Он умер, окружённый многочисленным потомством в 1894 году прожив 126 лет. Преподавал в Саратовской гимназии более 60 лет. Он до конца дней сохранил ясность ума и помнил, что одним из его учеников был Николай Чернышевский. Он вспоминал очень характерный эпизод, как его захватили в плен казаки Платова. Разгорячённый Платов немедленно «дал ему в морду», потом велел напоить его водкой, чтобы тот не замёрз, накормить и отправить в тёплый обоз, чтобы пленник не простудился. И потом постоянно справлялся о его самочувствии. Вот такое было отношение на Руси к поверженному врагу. Поэтому и оставались они в России десятками тысяч. Во многих произведениях отечественных писателей описываются дружественные отношения якобы врагов, вот и Толстой писал об этом в романе «Война и мир»: « Даже в разгар наполеоновской агрессии русские люди не переводят своего возмущения в злобную ненависть. И между представителями воюющих наций возникают живые контакты: между Пьером и Ромбалем в Москве, Петей и «Весенним» в партизанском отряде, пленным Каратаевым и французом их охраны, которому Платон сшил рубашку. Наконец, французский солдат помогает Пьеру в горящей Москве спасти девочку из огня и при этом говорит: «Что ж, надо по-человечески. Все люди». Так обнаруживается, что миролюбивы и способны к взаимопониманию оба воюющих народа. Толстой утверждает, что противостояние русского народа агрессии, имело цель н6е истребление французов, а лишь изгнание их армии с русской земли. Убийство французов было лишь печальной временной необходимостью, не вызывающей радости у писателя. Для Толстого не является и не может быть заслугой убийство людей. И даже профессиональные военные (Николай Ростов, Андрей Болконский и лихой вояка Денисов) нигде не показаны убивающими врагов. А два самых народных Толстовских героя – фельдмаршал Кутузов и солдат Каратаев – люди совершенно невоенные как по внешнему виду, так и по своим помыслам. Многозначительны слова Толстого о цели Кутузова, который «направлял все свои силы не на то, чтобы убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их». Смерть на войне представлена не как результат чьих-то отдельных действий, а как следствие деятельности безликого молоха войны.

                                Окончание

        1 декабря 1812 года Кутузов писал жене, что он очень устал, но это приятная усталость: «Должно меня утешить, что я первый генерал, перед которым Бонапарте так бежит». Преследовавший наполеоновский арьергард Платов доносил Кутузову: «Неприятель бежит так, как никогда никакая армия ретироваться не могла. Он бросает на дороге свои тяжести, больных, раненых, и никакое перо историка не в состоянии изобразить картины ужаса, которые оставляет он на большой дороге». Одной из этих «картин ужаса» стала сцена массового убийства 2 тысяч русских пленных солдат перед Гжатском прямо на Смоленской дороге. Конвоировавшие их наполеоновские солдаты, экономя патроны, всем им размозжили головы прикладами. Свидетелями этой бесчеловечной расправы над безоружными русскими солдатами и офицерами стал сам Наполеон и его свита. Увиденная сцена потрясла Коленкура. Не боясь гнева своего повелителя, он прямо среди этих трупов бросил в лицо Наполеону: «Это какая-то бесчеловечная жестокость! Вот она – пресловутая цивилизация, которую Вы несли в Россию! Какое впечатление произведёт на неприятеля это варварство! Разве мы не оставляем у русских своих раненых и множество пленных? У нашего неприятеля – все возможности самого жестокого отмщения!»

Действительно, поспешно отступая, наполеоновская армия бросала прямо на дороге своих раненых, больных и ослабленных. «… Дорога была покрыта брошенными повозками – вспоминал  участник отступления полевой маршал барон Лежен – измученные, обессиленные лошади падали; тех, которые могли ещё подняться, запрягали в телеги с ранеными, но они околевали, протащившись всего несколько шагов. Тогда приходилось оставлять раненых; мы уходили, стараясь не глядеть на них, не смотря на их вопли».

Но русские казаки, солдаты и партизаны не мстили поверженному противнику. Наоборот, уцелевших раненых размещали по госпиталям и по окрестным деревням для ухода. Столь же гуманно обращалось русское командование и с пленными. Их число увеличивалось день ото дня. «Пленных столько – доносил 1 ноября из-под Вязьмы атаман Платов – что принуждённым нахожусь отдавать их по селениям обывателям-крестьянам, для препровождения их в тыл».

Некоторые солдаты и офицеры отступающей наполеоновской армии начали понимать, что предводитель завёл их на край пропасти. Началось массовое дезертирство и переход на русскую сторону. «С некоторого времени – писал Кутузов своей любимой доченьке Лизаньке 10 ноября – пленные настоятельно просятся к нам на службу, и вчера ещё 14 человек офицеров итальянской гвардии с криком умоляли о принятии их, уверяя в том, что теперь единственное счастье и величайшая честь для них – носить русский мундир».