Внеклассное мероприятие Хороша страна "Казакия"
классный час (история, 11 класс) по теме

ФГКОУ  СОШ №135

МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ПРОЕКТ

«ХОРОША СТРАНА КАЗАКИЯ»

(Межрегиональный форум «Казаки в истории Отечества»)

Преподаватель Денисова О.Г.

Москва 2012

Введение

«Arbor a fructu cognoscitur» («Дерево узнают по плодам») — эта римская поговорка точно отражает состояние современного российского казачества. Его лучшая часть заботится о подрастающем поколении, стремится вырастить молодежь, достойную славных предков.

В восьми субъектах Российской Федерации на базе более 35 общеобразовательных учреждений организованы казачьи школы, имеющие дополнительную программу. В 17 регионах более чем в 30 общеобразовательных учреждениях среднего общего образования и в профессиональных училищах открыты казачьи классы.

Потомки казаков стали инициаторами возрождения дореволюционных кадетских корпусов. Первым в России в 1993 году был восстановлен знаменитый Донской императора Александра III кадетский корпус в Новочеркасске. Затем были учреждены казачьи кадетские корпуса — Кубанский атамана Бабича (Краснодар), Пензенский генерала Слепцова, Второй Донской имени императора Николая II (Ростов-на-Дону) и др. В них помимо обязательной школьной программы большое внимание уделяется православию, этикету, бальным танцам, начальной военной подготовке и спорту. Значительных успехов добились в Красноярском крае, где за полтора года создали две Мариинские гимназии, шесть кадетских корпусов. В последние годы были созданы казачьи кадетские корпуса в Чите и Улан-Удэ.

Первый выпуск казачьих кадетских корпусов Красноярского края.

Более 10 тысяч казачат ежегодно проходят физическую закалку и патриотическое воспитание на базе 119 военно-патриотических центров молодежных и спортивных клубов. Особое внимание в них уделяется конным и военно-прикладным видам спорта. Ежегодно на Тамани в рамках патриотической акции «Наследники победы» совершаются шлюпочные походы. В дни весенних школьных каникул 24-28 марта 2004 года в Москве по инициативе Центрального казачьего войска был проведен первый сбор воспитанников кадетских корпусов и школ, на который приехали казачата со всей России.

Глава 1

Современная наука утверждает, что казачество — это этносоциальная и историческая общность (группа), объединившая в силу своих специфических особенностей всех казаков, в первую очередь русских, а также украинцев, калмыков, бурят, башкир, татар, эвенков, осетин и представителей других народов, как отдельные субэтносы своих народов в единое целое. В литературе даются и другие определения:

1)        с точки зрения дореволюционного законодательства это особое воинское сословие в Российской империи, имевшее привилегии за несение обязательной службы;

2)        отдельный этнос, самостоятельная народность, четвертая ветвь восточного славянства или даже особая нация смешанного тюркско-славянского происхождения. Последняя версия усиленно разрабатывалась в XX веке казачьими историками-эмигрантами.

Общественная организация, быт, культура, идеология, этнопсихологический уклад, поведенческие стереотипы, фольклор этого уникального и самобытного свободного «войскового товарищества» всегда заметно отличались от порядков, заведенных в других регионах страны. В силу специфических черт и исполняемых функций имелась даже определенная отчужденность казачества от остального населения. Обилие точек зрения вызвано неразработанностью многих проблем ранней казачьей истории. Казачество возникло в XIV веке в резуль-тате особых условий на степных незаселенных просторах между Московской Русью, Великим княжеством Литовским, Польшей и татарскими ханствами. Процесс зарождения происходил после распада Золотой Орды в постоянной борьбе с многочисленными противниками вдали от развитых культурных центров.

Первые страницы казачьей истории читаются с трудом, поскольку не сохранилось достоверных письменных источников. Когда же казачество вышло на широкую историческую арену, то на вопрос, каким образом оно возникло, никто не мог дать ясный и точный ответ. Нехватка бесспорных доказательств привела к обилию гипотез и окутала протоказачью историю туманом легендарных пересказов. Полуфантастические сюжеты и догадки нашли место на страницах первых исторических сочинений, а позднее получили дальнейшее развитие.
             Феномен происхождения казачества многие исследователи пытались разгадать, отыскивая национальные корни их предков среди самых разных народов (скифов, половцев, хазар, алан, казахов, узбеков, киргизов, татар, горских черкесов, касогов, бродников, черных клобуков, торков и других), или рассматривали оригинальную казачью воинскую общность как результат генетических связей нескольких племен с при-шедшими в Причерноморье славянами, причем отсчет этого процесса вели с начала новой эры. Другие историки, напротив, доказывали «исконную рус- скость» казачества, делая упор на постоянстве нахождения славян в регионах, ставших колыбелью казачества. Оригинальная концепция была сформулирована историком-эмигрантом А. А. Гордеевым, полагавшим, что предки казаков — это русское население в составе Золотой Орды («налог кровью» с русских земель), поселенное монголами на будущих казачьих территориях. Долго доминировавшая официальная точка зрения (дореволюционная и советская), что казачьи общины появились в результате бегства русских крестьян от крепостного права, так же как и взгляды на казачество как на сословие, в XX веке были подвергнуты аргументированной критике. Но и «беглохолопская» (миграционная) версия, и теория автохтонного (местного) происхождения казаков на сегодняшний день имеют слабую доказательную базу и не подтверждаются серьезными источниками. Вопрос остается открытым...

Нет полного единодушия и в толковании самого термина «казак» (по-украински «козак»). Делались попытки производить это слово от названия народов, некогда живших вблизи Днепра и Дона (касоги, х(к)азары), от принятого в Российской империи наименования современных казахов — кайсаки. Существовали и другие филологические объяснения: от турецкого слова «каз» (гусь), от монгольских слов «ко» (броня, защита) и «зах» (рубеж) — то есть защитник границы. Все же большинство специалистов сходятся во мнении, что термин пришел с востока и он, скорее всего, тюркского происхождения, с характерным для этих языков окончанием «ак». В русском языке слово «казак», впервые упомянутое в летописи под 1444 годом, означало бездомных и вольных воинов, поступавших на службу с выполнением военных обязательств.

В формировании казачества участвовали представители самых разных народностей, но доминировал славянский элемент. С этнографической точки зрения первые казаки разделялись по месту возникновения на украинских и русских. Среди тех и других можно выделить вольных и служивых казаков. На Украине вольное казачество было представлено Запорожской Сечью, существовавшей до 1775 года, а служивое — «реестровыми» казаками, получавшими жалованье за службу Речи Посполитой. Русские служивые казаки назывались городовыми, полковыми и сторожевыми. Они использовались для защиты засечных черт и городов, получали за это жалованье и земельные участки в пожизненное владение. Хотя они и приравнивались к «служивым людям по прибору» (стрельцы, пушкари), но в отличие от них имели станичную организацию и выборную систему военного управления и в таком виде просуществовали до начала XVIII века. Первая община русских вольных казаков возникла на Дону, а затем на реках Яик (Урал), Терек и Волга. В отличие от служивого казачества, связанного с выполнением военных функций в рамках сложившихся государственных образований (Речь Посполитая и Россия), центрами возникновения вольного казачества стали крупные реки (Днепр, Дон, Яик, Терек) и степные просторы, что определяло их жизненный уклад.

Каждая крупная территориальная общность независимых казачьих поселений называлась войском. Основными хозяйственными занятиями вольных казаков были охота, рыболовство и животноводство. Например, в Войске Донском до начала XVIII столетия хлебопашество запрещалось под страхом смертной казни. Как считали сами казаки, жили они «с травы и воды». Огромное значение в жизни казачьих общин играла война (они находились в условиях постоянного военного противостояния с враждебными и воинственными кочевыми соседями), поэтому важнейшим источником существования для них являлась военная добыча, получаемая в результате походов «за зипунами и ясырем» в Крым, Турцию, Персию, на Кавказ. Организовывались как речные, так и морские походы на легких лодках (стругах), а также конные набеги. Часто несколько войск объединялись для совместных сухопутных и морских предприятий. Все захваченное во время военных акций считалось коллективной собственностью и называлось «дуваном». Раздел добычи («дуван дуванить») происходил после завершения похода.

Главной особенностью общественной жизни казаков являлась военная организация с выборной системой управления и демократические порядки. Основные решения (вопросы войны и мира, выборы должностных лиц, суд провинившихся) принимались на общеказачьих собраниях — станичных и войсковых кругах или радах, высших органах казачьего управления. Исполнительная власть принадлежала ежегодно сменяемому на кругах войсковому (кошевому в Запорожье) атаману. На время военных действий избирался походный атаман, подчинение которому было беспрекословным.

Дипломатические отношения с русским государством поддерживались посредством отправки в столицу зимовых и легких станиц (посольств) с назначенным атаманом. Первоначально союзные отношения с Москвой строились по принципу независимых государств, имевших одного противника, а также религиозное и этническое единство. Получая от царя денежную и военную помощь, казачьи территории выполняли важную роль буфера на южных и восточных границах русского государства, прикрывали и фактически принимали на себя набеги степных орд. Казаки участвовали во многих войнах Москвы с соседними государствами. Все сношения между казаками и царем велись через Посольский приказ, как с иностранным государством. Кремлю было выгодно дистанцироваться от вольных казачьих общин, не связывать себе руки и объяснять, например туркам, что казаки ему не подчинены.

В то же время московской» правительство с раздражением смотрело на непредсказуемые деяния казачьих сообществ, постоянно нападавших на турецкие владения, что часто шло вразрез с русскими внешнеполитическими интересами. Нередко между союзниками настали периоды охлаждения, и Россия прекращала всякую помощь казакам. Недовольство Москвы вызывал и постоянный уход зависимых крестьян в казачьи области. Демократические порядки все равны, ни властей, ни налогов стали неотразимым магнитом, притягивавшим к себе предприимчивых и смелых людей. Подозрения Кремля оказались отнюдь не беспочвенны — на протяжении XVII—XVIII столетий казачество шло в авангарде мощных антиправительственных выступлений, из его рядов вышли предводители казацко-крестьянских восстаний — Степан Разин, Кондратий Булавин и Емельян Пугачев.

Казаки впервые всерьез заявили о себе в Смутное время, поддержав Лжедмитрия I и составив значительную часть его военных отрядов. В дальнейших событиях Смуты принимали активное участие как вольное казачество (русское и украинское), так и русские служивые казаки. В 1611 году казаки стали главной военной силой первого ополчения, во втором ополчении уже преобладали дворяне, но на Земском соборе 1613 года именно слово казачьих атаманов оказалось решающим при избрании царем Михаила Романова. Неоднозначная роль, которую играли казаки в Смутное время, побудила правительство в XVII веке проводить политику резкого сокращения отрядов служивых казаков на основной территории государства.

Но в стратегическом плане самодержавие, учитывая важнейшие функции казачества как военной силы в пограничных районах, проявляло долготерпение и стремилось подчинить своей власти казачью вольницу. Для этой цели московские власти постоянно приручали казачью элиту, получившую коллективное название «старшина». Этот процесс закончился указом Павла 11798 года, по которому все казачьи офицерские чины были приравнены к общеармейским, а их обладатели получили право на дворянство. Чтобы закрепить верность московскому престолу, цари сумели добиться к концу XVII века принятия присяги всеми войсками (последним, в 1671 году, присягнуло Войско Донское). В результате из добровольных союзников казаки превратились в подданных русского царя. С включением юго-восточных территорий в состав России казачество осталось лишь особой частью российского населения, постепенно потеряв многие свои демократические права и завоевания. С XVIII столетия государство постоянно регламентировало жизнь казачьих областей, модернизировало в нужном для себя русле традиционные структуры управления, превратив их в составную часть имперской административной системы.

В XVIII веке казачьи военные формирования считались иррегулярными частями, а с юридической точки зрения казачество превратилось в сословие. С 1721 года казачьи части находились в ведении казачьей экспедиции Военной коллегии. В том же году Петр I упразднил выборность войсковых атаманов и ввел институт наказных атаманов, назначаемых верховной властью. Последние остатки независимости казачество утратило после разгрома Пугачевского бунта в 1775-м, когда Екатерина II ликвидировала Запорожскую Сечь. В 1802 году было разработано первое Положение для казачьих войск (примером послужило Войско Донское). С 1827-го августейшим атаманом всех казачьих войск стал назначаться наследник престола. В 1838 году был утвержден первый строевой устав для казачьих частей, в 1857-м казачество перешло в ведение Управления (с 1867-го Главное управление) иррегулярных (с 1879-го казачьих) войск Военного министерства, а с 1910 года — в подчинение Главного штаба.

Самодержавие по мере необходимости ликвидировало или создавало новые казачьи войска, активно используя эту воинскую силу для присоединения и освоения новых территорий. Генеалогическое древо казачьих войск можно представить, исходя из двух базовых образований вольного казачества — Запорожского и Донского войск. На основе запорожцев были образованы:

3)        в 1787 году — Черноморское войско (первоначальное название — Войско Коша верных казаков запорожских), поселенное в 1792-м на Таманском полуострове (в 1860-м вошло в состав Кубанского войска);

4)        в 1787 году — Екатеринославское войско, упраздненное в 1789-м, некоторая часть (3277 человек) была переселена на Кавказ (1802) и затем влилась в Кубанское войско;

5)        в 1807 году — Дунайское войско из беглых запорожцев, в 1856-м названо Новороссийским, упразднено в 1868-м;

6)        в 1828-1829 годах — Азовское войско из прощеных задунайских запорожцев, добровольно перешедших на сторону России и принявших участие в русско-турецкой войне, поселено в Екатеринославской губернии, в 1864-м упразднено, а 1050 семей переселились на черноморское побережье и влилось в Кубанское войско.

В состав русской армии в XVII—XIX веках отдельно входили также украинские полки как остатки служивого казачества: в 1651-1765 годах — слободские (черкасские) казачьи полки (Сумской, Изюмский, Ахтырский, Харьковский и Острогожский), затем переформированные в регулярные гусарские. С1654 года в российское подданство были приняты 10 малороссийских казачьих полков левой стороны Днепра, в 1674-м — еще 10 казачьих полков правой стороны Днепра. В разные времена их количество в армии варьировалось, а в 1783 году 19 малороссийских полков были переформированы в регулярные кавалерийские части, но в 1790-1792 годах еще существовали Херсонский, Полтавский казачий и Казачий Булавы Великого гетмана полки, затем переформированные в легкоконные полки. В XIX столетии по военной необходимости создавались ополченческие украинские казачьи конные полки: в 1812 году — 23, в 1832-м — 8, в 1855-м — 6, в 1863-м — 3.

Колыбелью и образцом для всех российских казачьих войск по праву считался Дон. Донские казаки в XVI-XVII веках положили начало созданию терского, яицкого (уральского), волжского (волгского; переселено в 1770 году на Терек), сибирского казачества. От донцов происходили бахмутские (1701-1764), Чугуевские (1700-1808), хоперские (в 1786-м переселенные на Кавказ и вошедшие затем в состав Кубанского войска) казаки, не имевшие войсковой организации. В 1736 году из волжских, яицких, сибирских и служивых казаков возникло Оренбургское войско. На основе остатков Волжского войска в 1750-м было создано Астраханское войско. От Сибирского в 1867 году отпочковалось Семиреченское войско, еще ранее, в 1851-м, отделилось Забайкальское войско, часть казаков которого вскоре была переселена на Амур, что послужило основанием для образования в 1858 году Амурского войска, от которого, в свою очередь, в 1889-м отделили Уссурийское войско. От Сибирского войска вели свое начало сибирские городовые казачьи команды и полки: Тобольский, Енисейский (в 1917-1920 годах — Енисейское войско), Красноярский, Якутский, Иркутский.

Среди казачества существовали и национальные формирования: калмыки (в составе Донского, Уральского, Астраханского и Оренбургского войск), крымские татары, татары и башкиры (Башкиро-Мещерякское войско), буряты (в составе Забайкальского войска и отдельных полков), осетины (в составе Терского войска), ногайцы. В 1774-1817 годах существовало Бугское войско, составленное из христиан балканских народов. К иррегулярным частям также принадлежали многочисленные милиционные и ополченческие формирования кавказских народов.

В рядах российской императорской гвардии также имелись казачьи части. В 1796 году был сформирован лейб-гвардии Казачий полк, в котором служили донцы. Сыны «вернолюбезного Тихого Дона» и в дальнейшем составляли костяк гвардейского казачества: в 1829 го- ду к гвардии был причислен лейб-гвардии Атаманский (наследника цесаревича) полк, а в 1830-м была сформирована 6-я Донская батарея лейб-гвардии Конной артиллерии. Кроме того, с 1798 года службу при императорах несла лейб-гвардии Уральская сотня, на основе которой в 1905-м был сформирован лейб-гвардии Сводно-Казачий полк, в котором помимо уральцев служили астраханцы, оренбуржцы, сибиряки, семиреченцы, забайкальцы, амурцы и уссурийцы. В 1827-1881 годах на казачьих правах существовал лейб-гвардии Крымско-Татарский эскадрон. Кроме того, в лейб-гвардии Собственном Его Императорского Величества конвое с 1828 по 1881 год службу несли представители кавказских народов, а с 1832 по 1917-й — терские и кубанские казаки.

Во все времена казачество являлось универсальным родом вооруженных сил. Про казаков говорили, что они рождались в седле. Они считались великолепными наездниками, не знавшими равных в искусстве джигитовки. Военные специалисты оценивали казачью конницу как лучшую в мире легкую кавалерию. Воинская слава казачества укрепилась на полях сражений Северной и Семилетней войн, во время Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова. Особенно отличились казачьи полки в наполеоновскую эпоху. Предводимое легендарным «вихорь-атаманом» Матвеем Ивановичем Платовым, иррегулярное воинство стало одним из главных виновников гибели французской армии в России в кампании 1812 года, а после Заграничных походов русской армии, по словам генерала А. П. Ермолова, «казаки стали удивлением

Европы». Без казачьих сабель не обошлась ни одна русско-турецкая война XVIII—XIX веков, не говоря уже о покорении Кавказа, присоединении Средней Азии и Казахстана, освоении Сибири и Дальнего Востока.

Успехи иррегулярной конницы объяснялись умелым применением в боях не регламентированных никакими уставами дедовских тактических приемов (лава, вентерь, оригинальная система разведочной и сторожевой службы). Эти унаследованные от степняков казачьи «обороты» оказывались особенно эффективными и неожиданными при столкновениях с армиями европейских государств. Умело сражались казаки не только на коне, но и в пешем строю. Так, при штурме Измаила в 1790 году Суворов специально сформировал две колонны из спешенных казаков, которые полностью оправдали его надежды. Случалось казакам держать и долговременную оборону. В анналы военной истории вошло знаменитое «Азовское осадное сидение» (1637-1641), когда донцы и запорожцы не только захватили город, но и четыре года успешно оборонялись от превосходящих сил турок. В XIX веке прославили себя черноморские пластуны (кубанская пехота), подарившие русской армии термин «ползать по-пластунски».

«Для того казак родится, чтоб царю на службе пригодиться», — гласила старинная поговорка. Казачья служба по закону 1875 года продолжалась 20 лет, начиная с 18-летнего возраста: 3 года в подготовительном разряде, 4 года на действительной службе, 8 лет на льготе и 5 лет в запасе. На службу каждый являлся со своим обмундированием, снаряжением, холодным оружием и верховой лошадью. За подготовку и несение воинской службы отвечала казачья община (станица). Собственно служба, особый вид самоуправления и система землепользования, как материальная основа казачьего существования, были тесно взаимосвязаны и в конечном итоге обеспечивали стабильное существование казачества в качестве грозной боевой силы.

Глава 2

«От своих чистых сердец совьем Платову венец». Так пели на Дону после 1812 года простые казаки о своем атамане, генерале от кавалерии, графе Матвее Ивановиче Платове. Колоритная и самобытная фигура донского атамана очень скоро обросла легендами, несколько поколений историков тщательно причесывали и лакировали его образ, так что сегодня очень трудно отделить вымысел от правды.

Герой Очакова и покоренья Крыма

8 августа 1753 года в Черкасске в семье войскового старшины Ивана Федоровича Платова на свет появился старший сын Матвей. Полученное им образование было весьма скромное, как написал впоследствии один из его биографов: «Его школой было поле, университетом — война». Тихий Дон вдохнул в него жадную до воинских подвигов душу, родители же научили с грехом пополам читать и писать. По тем временам этого вполне хватало, чтобы в 13 лет поступить на службу в войсковую канцелярию писарем, а в 16 — получить чин полкового есаула. Рано, на войне с турками 1768-1774 годов, началась и боевая биография Платова. Уже в 1770-м Матвей Иванович, командуя сотней, отличился при взятии Перекопской линии и Кинбурна, а в 19 лет получил под свое начало казачий полк. В 1774 году на кубанской реке Калалах небольшой отряд Платова оказался окруженным превосходящими силами татар и выдержал семь атак до подхода подкрепления. В самые критические минуты боя молодой казачий командир, отвергнувший все предложения о сдаче в плен, проявил необыкновенное самообладание, воинскую сметливость и неустрашимость. 21-летний полковник был награжден именной золотой медалью в 30 червонцев для ношения на груди, реляция об этом оказалась напечатанной в «Санкт-Петербургских ведомостях», главной газете империи, а его фамилия открывала список отличившихся.

Особенно ярко воинские дарования молодой донец проявил во время очередной русско-турецкой войны 1787-1791 годов. За отличия при штурмах Очакова и Измаила его наградили орденом Св. Георгия 4-го и 3-го класса. Перед взятием Измаила в 1790-м на военном совете у Суворова бригадир Платов, как. самый младший в чине из присутствовавших там, присутствовавших там, первым подал голос о штурме турецкой крепости. Во время приступа он командовал спешенной казачьей колонной из 10 тысяч человек. Рядом с ним в атаку шли два родных брата, один из которых был убит, а другой тяжело ранен. Колонна Платова одной из первых под перекрестным артиллерийским огнем овладела вражескими бастионами. В представлении к награде, подписанном Суворовым, говорилось: «Повсюду был он Платов присудствен и подавал пример храбрости».

После измаильского подвига Екатерина Великая пожелала лично познакомиться с доблестным донцом, пригласила к себе во дворец и произвела в генерал-майоры. В этом чине он принял участие в Персидском походе 1796 года в качестве походного атамана казачьих полков, отличившись при покорении Дербента, за что был награжден саблей, украшенной алмазами, с надписью «За храбрость».

До поры до времени карьера Платова складывалась вполне удачно. Он пользовался расположением многих видных военачальников и царедворцев — князя В. М. Долгорукова-Крымского, светлейшего князя Г. А. Потемкина-Таврического, братьев Зубовых. Но по мере того как упрочивалось его положение в армии и обществе, увеличивалось число завистников и конкурентов. После восшествия на престол Павла I Платову в полной мере пришлось испытать на себе царскую немилость.

Героя екатерининских времен сначала отставили- от службы, а затем арестовали и отправили в ссылку в Кострому. Платов за короткий срок дважды успел побывать в темных и душных казематах Петропавловской крепости. Но скорый на гнев император в конце своего недолгого царствования все-таки простил донского генерала и снял с него опалу, назначив походным атаманом казачьих полков, направленных в 1801 году завоевывать Индию.

Эта авантюрная экспедиция была прервана после цареубийства в Михайловском замке.

«Была бы булава, будет и голова»

Александр I в том же 1801-м назначил Платова донским войсковым атаманом и пожаловал чином генерал-лейтенанта. Новый атаман до 1806 года активно занимался на Дону исправлением недостатков административного управления и одновременно озаботился перенесением войсковой столицы: в 1805 году был основан Новочеркасск. От мирных забот его отвлекла новая война с Наполеоном. В 1807 году Платов возглавил казачьи полки в Пруссии, где, по словам Александра I, «донцы превзошли древнюю славу предков своих». В награду за умелое руководство Матвей Иванович получил несколько наград, среди которых был и орден Св. Георгия 2-го класса, тактикой и подарил на память Платову украшенную бриллиантами роскошную табакерку с собственным портретом. Матвей Иванович, чтобы не остаться в долгу, передал Наполеону свой прекрасно отделанный лук.

В то время Платов стал европейской знаменитостью. У сына донских степей завязались дружеские отношения с королевской четой Пруссии, с которой атаман состоял в переписке. На полях сражений 1807 года Платов подружился и с британским представителем в русской армии сэром Робертом Томасом Вильсоном, благожелательные и лестные отзывы которого о казаках и их атамане постоянно публиковались на страницах английской прессы. Но вот к французам и их императору донской вождь так и не смог преодолеть предубеждения. Не верил он и в искренность русско-французского союза. Бонапарт для него всегда оставался прежде всего врагом — «злодей, шельма Наполеонов

Платов придерживался патриархально- консервативных воззрений, характерных для донской элиты, воспитанной на победных войнах екатерининской эпохи. Он пытался решить две главные, не всегда согласуемые задачи — не только верно и не щадя живота своего служить государю, но и блюсти интересы Дона, оберегать автономные установления Войска от посягательств Петербурга. При этом атаман был властен и честолюбив, он постоянно отслеживал действия своих конкурентов и недругов, особенно представителей кланов Денисовых и Орловых и их родственников. Даже далекий от донских дел генерал Л. Л. Беннигсен в 1807 году заметил, что Платов «не с лучшей стороны к Денисовой фамилии расположен». Неприязнь к этому роду небезосновательно возникла у атамана еще во времена его опалы при Павле. Тогда пост войскового атамана за-нимал конкурент Платова — генерал от кавалерии Василий Петрович Орлов. Сын его — граф В. В. Орлов-Денисов — командовал в 1812 году лейб-гвардии Казачьим полком и находился вне пределов атаманской компетенции. Но родной брат бывшего атамана — генерал-майор А. П. Орлов — благодаря стараниям Платова жил в отставке за пределами Дона.

В духе традиций XVIII века Платов в своих делах старался опираться на родных и близких. Так, в 1812 году помимо двух сыновей и пасынка в его ближайшее окружение входили генерал-лейтенант А. Д. Мартынов (брат второй жены), генерал-майоры Т. Д. Греков (женат на дочери Платова Марии), Д. Е. Греков (отец Т. Д. Грекова), Д. Е. Кутейников (племянница замужем за сыном атамана), полковник К. И. Харитонов (женат на дочери Платова Анне). К ним примыкали и старые сослуживцы, пользовавшиеся доверием у Матвея Ивановича: генерал-майоры А. А. Карпов, И. К. Краснов, С. Ф. Балабин. Последний долгое время командовал Атаманским полком, фактически личной гвардией донского атамана.

Сам Платов по продолжительности службы считался одним из старейших генералов российской армии. Этот факт оказался весьма неудобным для многих высших полководцев 1812 года, в первую очередь для его непосредственного начальника, сравнительно «молодого по чину» военного министра и главнокомандующего 1-й Западной армией М. Б. Барклая де Толли. Барклай в 1809 году за отличия в войне против шведов раньше атамана получил звание полного генерала, что вызвало массовое недовольство генералитета. Платов также посчитал себя обойденным и стал одним из явных недоброжелателей военного министра. Высокий чин атамана стал одной из причин его временной размолвки с Багратионом, а затем и прямого конфликта с Кутузовым. Сам же Платов часто высказывал недовольство слишком малым количеством вверенных ему полков, так как это не соответствовало его высокому воинскому званию. Кроме того, у предводителя казачьих полков имелась заветная мечта — получить графский титул. Из донских генералов в 1812 году его носил лишь В. В. Орлов-Денисов, унаследовавший таковой после смерти деда.

Священной памяти двенадцатый год

Отечественная война 1812 года принесла Платову славу «вихорь-атамана». Но его деяния в литературе оказались окутаны легендами и просто вымыслами, а то и прямыми умолчаниями. В ореол беспримерной воинской славы донского вождя плохо вписывались многие факты его отношений с другими видными военачальниками.

При отступлении русских армий в первые месяцы войны из-за огромного численного превосходства войск Наполеона на долю Платова и его полков выпала честь первыми вступить в боевые столкновения с противником и одержать блистательные победы при Кореличах, Мире и Романове. Казачий корпус атамана отличился и в боях под Смоленском. В этот период в рядах русской армии возникло недовольство тактикой отступления, используемой Барклаем. Груз старых личных обид и предубеждение против иностранцев привели Платова в ряды военной оппозиции. Атаман не ограничился кулуарной критикой и при встрече с Барклаем публично сделал ему резкое заявление: «Видите, на мне одна шинель, я не надену русский мундир, он для меня позорен». Эта демонстрация чувств наверняка стала не последней причиной при отстранении атамана от престижного командования арьергардом русской армии.

Назначение Кутузова накануне Бородинского сражения также его не обрадовало. С кампании 1809 года против турок у атамана не заладились отношения с Михаилом Илларионовичем, причем этот факт замалчивался большинством историков. В Бородинском сражении Платову из подчиненных ему двадцати пяти казачьих полков оставили лишь пять. Его уменьшившийся отряд совместно с 1-м кавалерийским корпусом генерала Ф. П. Уварова в самый драматический момент битвы совершил рейд против левого фланга противника. 0 результатах этой диверсии историки спорят до сих пор, поскольку Платов и Уваров оказались в числе немногих генералов, не получивших никакой награды за Бородино в силу крайне низкой оценки их деятельности главнокомандующим. «Казаки, — писал Кутузов в донесении царю, — в сей день, так сказать, не действовали». Тень, брошенная фельдмаршалом на поведение атамана 26 августа, доставляла большие трудности нескольким поколениям биографов, предпочитавшим не замечать или обходить стороной этот неудобный факт.

Атаман Платов. Литография, раскрашенная акварелью. Начало XIX в.

И в самом деле, в этом бородинском эпизоде много противоречий. Сам Платов выступил инициатором кавалерийского рейда в тыл противника после проведенной по его приказу разведки местности. Но для операции было выделено ничтожно мало сил — у Платова и Уварова имелось примерно 4,5 тысячи сабель. При отсутствии единого командования и четко поставленного приказа нельзя было рассчитывать на особенно эффективные действия. Русская кавалерия в день Бородина сделала то, что смогла — в один из самых ключевых моментов сражения она оттянула своими действиями на себя до 15 тысяч наполеоновских солдат и тем самым отсрочила на час французскую атаку на батарею Раевского. Характерно, что «бездеятельные» казаки захватили при Бородино до 500 пленных, общая численность которых едва ли достигала одной тысячи человек. Все это заставляет поставить под сомнение версию Кутузова и искать иные объяснения, тем более что ряд осведомленных современников прямо указывали на мстительное отношение главнокомандующего к Платову. Об этом свидетельствуют и последующие события. Сразу после Бородина Кутузов назначил атамана командовать арьергардом, а через два дня отстранил с обидной формулировкой «за быстрое отступление». На военный совет

в Филях полного генерала Платова позвать забыли, хотя там присутствовали лица, имевшие чины полковников и генерал-майоров. После оставления Москвы донской атаман был лишен командования казачьими полками, и ему приказали собирать лошадей для кавалерии. Такое поручение для старейшего боевого генерала было явно унизительным.

В период нахождения русской армии под Тарутино стали усиленно циркулировать слухи о пассивности казаков и о том, что их атаману якобы делались от имени Наполеона предложения о переходе в стан французов. Тучи над Платовым явно сгущались. Нетрудно было предугадать и следующий шаг Кутузова — удаление атамана из армии. Но казачий предводитель оказался не таким уж простодушным генералом-пьяницей, как его изображали в некоторых мемуарах. Даже «неудовольствия» кутузовского штаба он сумел обратить в свою пользу. Помог ему в этом его старый друг генерал Вильсон, прибывший в Главную квартиру в качестве британского представителя в русской армии. Кутузов не любил англичанина, но вынужден был с ним считаться.

«Брат Вильсон» застал своего боевого товарища «безо всякой команды и удаленным от тех, кои почитают его равно как отца, так и начальника», а также пребывавшего «чуть ли не на пороге смерти от огорчения и обиды». Англичанин стоял «на одних квартирах» с Платовым, часто у него обедал. Атаман подарил ему скакуна, снабжал вином и провизией с Дона. Новые акции недоброжелателей Платова неизбежно обрели бы уже международный оттенок, и тогда нетрудно было предугадать негативную реакцию Александра I. Опытный царедворец Кутузов это отлично понимал. Казачий предводитель оказался под английской защитой и стал недосягаем для новых уколов.

Почувствовал новое соотношение сил и сам Платов. Не случайно в этот момент странная эпидемия подкосила казачьих начальников — все полковые командиры

вдруг сказались больными. Эта акция явно смахивала на демонстративную забастовку. Превосходно зная правила закулисных игр, на запрос главнокомандующего о причинах заболевания атаман не столько старался отвести от себя возможные обвинения, сколько давал понять, на каких условиях он готов пойти на мировую, а именно — возвращение начальствования над казаками. Вот его ответ Кутузову: «Ваша светлость! Примите истинное мое перед вами оправдание: первое то, что не командую ими, второе, что я по одним слухам знаю, кто в какой части находится. Полки казачьи ко мне не относятся рапортами и никто не дает знать, куда какой полк определен и под чьим командованием я не сведом».

Посредником между конфликтующими сторонами выступил все тот же Вильсон, о чем недвусмысленно свидетельствовал его дневник. Уже 23 сентября Кутузов гласно заявил в приказе по армии о намерении создать отдельный казачий корпус (10-12 ополченческих донских полков, прибывающих к армии) для действий «на коммуникации неприятельские» и это новое кавалерийское соединение «доверить генералу Платову».

Корпус Платова оказался сразу же задействованным после обнаружения движения наполеоновской армии к Малоярославцу, а потом принял активное участие в безостановочном преследовании французов до русских границ. Казачьи полки сыграли решающую роль в истреблении иноземного нашествия: ими было взято в плен около 70 тысяч пленных, захвачено свыше 500 орудий, отбито большое количество трофеев, колоссальный французский обоз (10-15 тысяч повозок) большей частью также попал к ним в руки. Казалось бы, результаты говорили сами за себя. Но Платов за всю кампанию 1812 года удостоился даже не награды, а скорее почести, но давно желанной, — его вместе с потомством Александр I возвел в графское достоинство. Причем он был пожалован не за боевые отличия, а за сформирование по его приказу донского ополчения в 1812 году. Косвенной наградой для Матвея Ивановича стала лишь высочайшая грамота «вернолюбезному» Войску Донскому за казачьи подвиги в 1812 году.

Рождение легенды

Правда, за отличия в Заграничных походах русской армии 1813-1814 годов вихорь-атаман получил несколько орденов. В этот период, по словам генерала А. П. Ермолова, казаки сделались «удивлением всей Европы». Но лично для Платова пиком признания его заслуг стала поездка в составе свиты Александра I в Англию, где восхищенные британцы осыпали атамана почестями и повышенным вниманием в ущерб другим русским генералам. Город Лондон торжественно поднес ему почетную саблю, богато отделанную бриллиантами, принц-регент подарил свой портрет, часы и табакерку. В честь сухопутного донца назвали один из кораблей английского флота «Граф Платов», а Оксфорд сделал полуграмотного казачьего вождя доктором права. Его портрет и изображение боевого коня атамана по кличке Леонид были помещены в галерею Королевского дворца рядом со знаменитыми европейскими полководцами — фельдмаршалами Веллингтоном и Блюхером.

С1812 по 1814 год происходила интенсивная трансформация платовской легенды — от бездеятельного «пьяницы» в дни генеральных баталий и почти саботажника до любимого народом непобедимого вихорь-атамана. Собственно, уже в конце кампании 1812 года на фоне ошибок некоторых военачальников свое дело сделали впечатляющие цифры казачьих трофеев и отменно составленные реляции об успехах.

К 1814 году многочисленные публикации в русской журналистике создали из Платова уже почти официальный образ одного из самых популярных героев Наполеоновских войн. А широкое международное признание и особенно триумфальный прием в Лондоне завершили этот процесс. Старые прегрешения были преданы забвению. Правда, весьма туманные намеки были слышны и в поздних исторических анекдотах, в которых выводился образ прямодушного и немного наивного старого воина екатерининской эпохи, не гнушавшегося после кровопролитных сражений споить цимлянским пруссака Блюхера («Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нем плохо: не выдерживает»), не церемонившегося на балах со знатными иностранцами, любившего носить белый галстук («Вспотеешь, так можно вымыть»), именовавшего герцогов дюками («Дюк поважнее; герцог ни к черту не годится пред дюком»), сознательно до конца дней своих допускавшего ошибку при написании польской столицы («Что тут толковать, она Аршава, а не Варшава; бунтовщики прозвали ее Варшавой»). В анекдотах знаменитый донской оригинал мог из Лондона в Новочеркасск привести в качестве компаньонки не знавшую ни слова по-русски молодую англичанку («Я скажу тебе, братец, это совсем не для физики, а больше для морали. Она добрейшая душа и девка благонравная, а к тому же такая белая и дородная, что ни дать ни взять ярославская баба»), а при знакомстве с Карамзиным, «подливая в чашку свою значительную долю рому», проявить благосклонность к литераторам («Очень рад познакомиться; я всегда любил сочинителей, потому что они все пьяницы»).

Созданный по отзывам современников почти былинный типаж Платова, бесспорно, импонировал читателям. С учетом национальных особенностей ограниченность в кругозоре и житейские грешки «героя» воспринимались скорее как достоинства. Так платовская легенда (из простого казака в генералы да аж в графы) получила новый литературно-бытовой импульс и обособилась от научных изысканий (в какой-то степени этот феномен в XX веке повторил кинообраз Василия Ивановича Чапаева, оторвавшись от реального прототипа). Но, существуя даже в таком обличье на страницах печатных изданий, фигура донского атамана продолжала работать на дальнейшее возвеличение его прижизненной славы и всего казачества в целом.

Общепризнанный факт: ни до, ни после Платова ни один казак на Родине и за границей не удостаивался такого количества наград и отличий. Войсковой атаман, генерал от кавалерии, кавалер ордена Св. Георгия 2-го класса, всех высших российских и многих иностранных орденов, граф Матвей Иванович Платов до сего дня считается самым знаменитым донцом.

Глава 3

«Не боли болячка — я казачка!»

Жизнь, полная военных тревог и опасностей, формировала на протяжении нескольких столетий в степных просторах России особый психологический тип мужчины, с детских лет профессионально связанного с военным делом. Однако за предприимчивыми, смелыми и гордыми сынами казачьих земель неизменно следовали женщины-казачки.

Служба и веками сложившийся казачий быт держались на станичных порядках, находившихся под мужским контролем. Но в отдельной казачьей семье женщины выступали на первый план, во всяком случае при решении семейных дел они всегда имели равные права с мужчинами. Очень часто казаки надолго покидали свои курени, и весь груз хозяйственных хлопот и забот о детях ложился на плечи их жен. Иными словами, казачки обеспечивали мужьям крепкий тыл.

Пожалуй, никто с такой любовью и так бережно не относился к своим женщинам, как казаки. Не случайно материнская тема в казачьем фольклоре— одна из самых емких и многогранных.

Предания гласят, что при возникновении вольных товариществ, постоянно боровшихся с воинственными соседями, казаки первоначально соблюдали обет безбрачия. Лишь позднее в их жилищах стали появляться женщины. Но славянских красавиц на степных просторах было мало, и часто казаки женились на пленницах. В переписке с турецкими властями они писали: «А серебро и злато за морем у вас находим. А жен себе красных любых выбираючи, от вас же уводим». Таким образом, казачий генотип вобрал в себя и восточные черты окрестных народов. Сами же казачки всегда славились красотой и одновременно недружелюбием к иноземцам. Один из первых историков Дона — А. Ригельман оставил свои зарисовки о казачьих подругах XVIII столетия: «Жены их лица круглого и румяного, глаза темные, большие, собою плотные и черноволосые, к чужестранцам неприветливы».

Восточные элементы четко просматривались и в старинной казачьей одежде, бытовавшей вплоть до XIX века. У женщин Тихого Дона главную часть костюма составляло платье татарского покроя — кубелек (длинная шелковая рубаха, полы которой заходили одна за другую не застегиваясь), выше талии надевался татаур (цветной пояс из серебряных пластин или бархата, расшитого жемчугом), обувью служили ичиги — расписные татарские сапожки из мягкой кожи. В летнее время надевали каврак (халат), зимой — шубу. На голове женщины носили повойник, девичий головной убор — челоуч (лента из красного бархата с украшениями или монетами) — не закрывал затылка. В XIX веке получили распространение колпаки, украшенные бисером и вышивкой, а затем файшонки — кружевная косынка коклюшной работы, связанная по форме узла волос, с концами, которые завязывались сзади бантом. Чуть позднее, к концу XIX столетия, в моду вошел хорошо известный по шолоховским произведениям женский костюм, состоявший из юбки и кофты с кружевами (или блузки). Кроме того, необходимыми элементами женского убранства всегда были платки и «барашковые» шали. Как любые женщины, казачки не оставались равнодушными к украшениям. Самыми характерными из них в старину были чикилики (надеваемая на голову атласная лента с жемчугом), перлы и капчаки (жемчужные украшения, прикрепленные к плечам и спускавшиеся до пояса) и базилики (браслеты из гнутых серебряных или золотых пластин, украшенные драгоценными камнями). Ну и, конечно, никогда не выходили из казачьей моды перстни и кольца.

Женская судьба многих казачек могла послужить сюжетом для авантюрного романа. Упомянем лишь о самой известной донской красавице Меланье Карповне. В молодости она была простой казачкой, торговавшей бубликами на рыночной площади Черкасска. Но однажды на нее обратил взор знаменитый донской атаман и богатый по меркам того времени человек — Степан Данилович Ефремов. По преданию, казака прельстила красота девушки, особенно точеные белые ручки, и покорила бойкость характера. Атаман тут же предложил Меланье руку и сердце, и она вскоре стала третьей по счету женой атамана. Современники обычно вспоминали Меланью в связи с пышной и многолюдной свадьбой, сыгранной в донской столице в 1755 году. Атаман был так счастлив, что казачий городок гулял несколько дней кряду, а яств и напитков было столько, что все съесть и выпить не смогли, осталось еще огромное количество угощений. Молва разнесла весть об этом событии не только по Дону, но и по всей России. С тех пор о слишком обильной трапезе говорили как о «Маланьиной свадьбе».

Красота часто вдохновляла казаков на воинские подвиги. Сохранилась любопытная быль из эпохи Наполеоновских войн, когда казачьи полки возглавлял знаменитый Матвей Иванович Платов. За победы над французами в 1812 году атаман получил

Рабочая одежда девиц Хоперского и Усть-Медведецкого округов Войска

Донского. Рисунок к «Статистическому описанию Войска Донского» И. Ф. Богдановича. 1830-е

Девичий обряд богатой донской казачки.

Литография И. Шелковникова, раскрашенная акварелью. По оригиналу А. И. Ригельмана. 1846 г.

графский титул, но, по преданию, это не помешало ему объявить, что он отдаст свою красавицу дочь замуж за любого казака, который возьмет в плен самого Наполеона и обеспечит ее хорошим приданым. Под Малоярославцем казаки чуть было не пленили французского императора (во время утренней атаки они не заметили его со свитой), после чего, видимо, и родилась эта небылица. Она нашла отражение в первых биографиях казачьего предводителя и в нескольких английских гравюрах того времени, посвященных его красавице дочери. Впрочем, это была чрезвычайно интересная, но все же легенда. Дело в том, что к 1812 году все дочери Платова были уже замужем, носили другие фамилии. Зато сохранились слова благодарности и искреннего уважения знаменитого предводителя казачьих полков, адресованные женщинам Дона. Уже после окончания Наполеоновских войн в одном из приказов 1816 года Платов, обращаясь к своим товарищам по оружию, писал: «Пускай верность и усердие их, а наша за то к ним признательность, взаимное уважение и любовь послужит в позднейшем потомстве правилом для поведения жен донских».

Женщины-казачки Верхнеблаговещенской станицы во время военных действий в Китае. 1900 г.

Весьма уважительно к женщинам степных краев и к казачьему быту относился и великий писатель Лев Толстой, заметивший: «Красота гребенской казачки особенно поражает соединением черкесского лица с широким сложением северной женщины. Щегольство и изящество в одежде и особенно устройство хат составляет привычку и необходимость в их жизни». Казачки действительно были крайне аккуратны, а станичный быт скорее тяготел к городскому укладу, чем к жизни сельских обывателей. Жена казака, как мать и хозяйка, часто подолгу оставалась одна в доме, стойко переносила все трудности и невзгоды, проявляя при этом завидное терпение и выносливость. Недаром в казачьих областях сложилась поговорка: «Не боли болячка — я казачка!» Оренбургская казачка, вдова войскового старшины, Александра Георгиевна Кудашева в 1910-1911 годах в одиночку совершила на лошади по кличке Монголка конный пробег из Харбина в Петербург. Преодолев расстояние в 12 ООО километров, лихая наездница установила тогда новое мировое достижение. Она побила рекорд сотника Амурского казачьего войска Д. Н. Пешкова, в 1890 году рискнувшего отправиться из Благовещенска в Петербург (это свыше 8000 километров) на своем коне по кличке Серко.

В случае опасности казачки могли постоять за себя и за родную станицу. Уже в детских военных играх со сверстниками-казачатами девочки получали первоначальные сведения о поведении во время войны, а большинство взрослых казачек умели обращаться с оружием и управлять конем. В свое время получила широкую огласку оборона станицы Наурской в 1774 году. Многотысячный отряд горцев во время русско-турецкой войны внезапно напал на эту станицу как раз тогда, когда все взрослые мужчины отправились в поход. Но неожиданное нападение не смутило оставшихся. На вал, окружавший станицу, с оружием в руках вышли казачки, подростки и седовласые старики. Используя для обороны несколько старых пушек, они всякий раз отбивали нападавших. Осада продолжалась два дня, и женщины смогли отразить несколько приступов, пока не подоспела помощь со стороны. «Хищники» (по терминологии того времени), потеряв сотни убитыми и не добившись поставленной цели, были вынуждены отступить. До 1917 года памятные дни героической обороны — 10 и 11 июня — отмечали в станице Наурской как «Бабий праздник». И это не единичный случай воинской доблести женщин-казачек. В частности, сохранились сведения об отважных действиях отдельного отряда амурских казачек, сформированного в 1900 году для защиты Благовещенска от маньчжурских хунхузов во время конфликта с Китаем, известного как Боксерское восстание. Стоит упомянуть и казачек, наравне с мужчинами сражавшихся в рядах белых армий.

Вот такими были казачки — энергичными, верными, красивыми и гордыми в мирной жизни, сильными духом, выносливыми и смелыми в военное лихолетье...

Глава 4

Гордые песни

Вся моя жизнь связана с песней, особенно с казачьей. В родной моей станице Семикаракорской их пели в застолье и на посиделках, в горе и в радости. И я пел вместе со взрослыми, а нередко даже запевал в их слаженном хоре. Потому запомнил таких песен великое множество.

На создание песни всегда влияют обстановка, окружающая природа, исторические условия. А условия эти были слишком уж различны у казака и русского мужика. Монотонность северной мужичьей песни вполне объяснима — северная природа однообразна, так же, как жизнь автора этой песни. Прослушаешь два-три куплета и чувствуешь, как сам заражаешься «тоской безысходной»...

Казачья песня сложилась иначе. Составители ее — это «воровские люди», «вольница казацкая», не смирившаяся с холопством, рабством, крепостным правом. Они шли, вернее бежали, на «ширь-простор». Вот почему песня казака никогда не носит в себе «тоски, близкой к отчаянью», вот почему она и широка, и раздольна, как сама «Волга-кормилица, море Хвалынское», весела и свободна в мелодиях и ритмах своих, как свободен и весел никогда не унывающий ее сочинитель — казак... Есть, конечно, песни и с грустными напевами, но это не грусть, а «дума-раздумье».

Удивительный оптимизм казачьих песен был подмечен Белинским:

«Донские казачьи песни можно причислить к циклу исторических, и они в самом деле более заслуживают названия исторических, чем так называемые собственно исторические русские народные песни. В них весь быт и вся история этой военной общины, где русская удаль, отвага, молодечество и разгулье нашли себе гнездо широкое, раздольное и привольное. Их и числом несравненно больше, чем исторических песен, в них и исторической действительности больше, чем в последних, в них и поэзия размашистее и удалее».

Казачество воплотило в себе именно те качества человеческой натуры и характера, которые так важны для воина: осознанный патриотизм, гордость военным мундиром и любовь к военной службе.

Там, где, оторвавшись от рыдающей молодой жены, радостный, бахвалясь и гордясь своим казачьим званием, провожаемый всей станицей, с пальбой, песнями и криками «ура», уходил на службу ратную молодой казак; там, где станицы и хутора жили боевыми преданиями славы и подвигов своих земляков; там, где по возвращении со службы сына встречали на пороге мать и отец, а жена не смела выйти из комнаты; где отец брал пику, а мать — коня и, устроив оружие конного воина, приводили его к жене и, усевшись все вместе, задавали ему вопрос: расскажи нам, как ты служил? — там не было и быть не могло места сомнениям: служить или не служить своему Отечеству, нужно или не нужно войско!

Память сердца

Именно своеобразный быт и служба казачества формировали песенную и певческую культуру русского воинства, которая принесла шедевры в народно-песенный жанр (например, песню о походе Ермака в Сибирь «На речке было Камышенке» — протяжную, распевную, до сих пор широко распространенную среди казаков).

Интересная особенность: чем зажиточнее были казаки (например, те, что жили на Нижнем Дону, ближе к Азовскому морю), тем примитивнее были их песни. А, напротив, Верхний Дон, часть Воронежской области, реки Бузулук, Медведица, где расселялось бедное крестьянство и казачество, как ни странно, славились и славятся самой высокой песенной культурой. Для их песен характерна импровизация. Такую песню один раз услышишь, потом слушаешь ее вновь и поначалу не узнаешь, потому что в ней могут варьироваться запев, припев и даже ритм стиха, при исполнении таких песен важен был принцип родства. Ведь очень часто на службу уходили отец и сын» братья и родственники. Они прошли через эти песни, знали их. Все это и формировало певческую культуру казачества.

Рассказ будет неполным, если не проиллюстрировать его самими казачьими песнями. Собранные мною за долгие годы поисков, они составили едва ли не половину антологии песен русской армии и флота «Наши деды — славные победы», первый выпуск которой подготовлен в издательстве «Современная музыка». Есть среди них хрестоматийные, широко известные, такие, к примеру, как «Скакал казак через долину», «Поехал казак на чужбину», «Донцы — молодцы», «Взвейтесь, соколы, орлами», «За Уралом, за рекой»... Но мне бы хотелось привлечь внимание читателей к тем песням, которые, к сожалению, не удалось пока отыскать в фольклорных изданиях и восстановить их напевы.

Первая из них «Ай, вы братцы». Текст ее встретился мне в одной из публикаций газеты «Русский инвалид» начала XX столетия.

Запевала:

Ай, вы братцы, братцы удалые,

Соколы лихие!

Хор:

Мы удалые, мы лихие,

Мы — донские казаки.

Запевала:

Ай, вы братцы, братцы удалые,

Чем же вы живете?

Хор:

Казачья песня. Лубок. XIX век.

Там, на воле; на Тихом Дону. Запевала:

Ай, вы братцы; братцы удалые,

Куда вы пойдете?

Хор:

Скучно станет — на Волгу пойдем,

Бедно станет — и денег найдем.

Волга-матушка всех приютит,

Всех приласкает и всех одарит.

А как попадешься; так сам отвечай

 Головушкой бедной своей!..

Немало казачьих песен сложено про неизменного и незаменимого спутника казака, его боевого друга и помощника — коня. «Где мой конь вороной?», «Конь боевой с походным вьюком» — эти и многие другие песни и сегодня поются и помнятся.

Конь боевой всего дороже, И ты, мой сын, им дорожи. И лучше сам ты ешь поплоше, А лошадь в холе содержи. Тот колет пикою ловчее, А в деле тот лишь молодец, Кому коня добыл добрее Дед, прадед, дядя иль отец, - пелось в одной из них.

Мне давно не дает покоя судьба и история еще двух казачьих песен, героями которых были кони. Прислали мне их в адрес телевизионного цикла «Песня далекая и близкая», когда еще жив был Михаил Александрович Шолохов — великий писатель и большой знаток казачьей песни. Сколько их знал он, любил напевать, высветил и увековечил.

Есть у него в «Тихом Доне» запоминающийся трагический эпизод, про который рассказал в своем письме один из телезрителей. Когда казаки ворвались на территорию Пруссии, возле города Алленштайн, и залегли в укрытие, чтобы передохнуть и вздремнуть, все они вдруг проснулись от топота пробегавших мимо лошадей. Смотрят: кони без всадников. Одна сотня, другая, третья сотня скачет. И тут кто-то сказал им, что это кони тех казаков, кто полег при отступлении. А дело было так: казачьей бригаде приказано было проложить через глубокий овраг путь отступающим. Мост для этого никак нельзя было выстроить. И тогда казаки, попрощавшись с лошадьми и отпустив их, легли один на другого, живыми телами своими запрудив весь этот овраг. Вся армия прошла по их спинам. А для казачьей бригады овраг этот стал братской могилой.

Про подвиг этот в народе сложили песню. Куплет ее и привел в своем письме телезритель — даже не куплет, а песенный зачин:

Спите, станичники, в тесной дубраве, Пусть вам приснятся родные поля...

Сколько потом ни искал эту песню, найти не мог. А тут как раз подоспело еще одно письмо, в котором были приведены слова еще одной казачьей песни, перекликавшейся с нею трагическим содержанием. Вот она:

Захватили станичников в тесной дубраве, Посредь топких болот. Эх, нет воли казачьей разлетистой лавой Прорубаться вперед;

Нет простора для буйной, стремительной схватки Промеж кочек и пней. И сказал есаул: «Ну, приляжем, ребятки! Пристрелите коней...»

И, храпя, пали кони на болотные травы От хозяйской руки;

И звучало в смертельном, томительном храпе: «Не уйти, не уйти...» Два десятка винтовок завели торопливо Беспокойную речь;

А в ответ над болотом зловеще, тоскливо Завывала картечь.

И неслися навстречу всем крикам о сдаче Огневые шмели;

Они гордую песню о славе казачьей На врага понесли.

И неслися они все сильней, все победней До конца, до конца;

И окончилась песнь вместе с пулей последней Удалого донца.

Понеси ж ее, ветер, к родимому Дону, Во степную красу,

Припади с нею, ветер, к отцовскому дому В полуночном часу.

Закружись с нею, ветер, взбей снег, что перину, Застучи у крыльца

И той песней поведай казачьему сыну Про героя-отца.

В «Тихом Доне» ни той ни другой песни нет. Но, предположив, что следы обеих песен следует искать где-то в материалах о Первой мировой войне, я «перелопатил» немало документов, связанных с нею. Обращался даже к самому Шолохову. Все тщетно: обе песни так до сих пор и хранят свои тайны. Возможно, кто-то из читателей «Родины» приблизит меня к их разгадке.

Заключение.

В 1994 году была утверждена Концепция государственной политики по отношению к казачеству, а годом позже издан Указ Президента «0 государственном реестре казачьих обществ в Российской Федерации». На сегодняшний день в государственный реестр внесено 10 войсковых (Волжское, Всевеликое войско донское, Кубанское, Терское, Оренбургской Сибирское, Енисейское, Иркутское, Забайкальское, Уссурийское) и 7 самостоятельных окружных (Балтийское, Северо-Западное, Прикамское, Верхнекамское, Астраханское, Амурское, Сахалинское) казачьих обществ. Уставы войсковых казачьих обществ утверждены указами Президента, а окружных и отдел ьских — главами субъектов Федерации. А проживают казаки не только на Дону, Кубани и Тереке, но и на всей Территории России. Численность членов казачьих обществ, внесенных в госреестр, составляет свыше 660 тысяч человек, из который более 240 тысяч взяли на себя обязательства по несению государственной и иной службы.

Искренне убежден в этом. И пусть кто-то полагает, что казаки — это исторический анахронизм. Анахронизмом можно считать морские казачьи ватаги XVII века, казачью конницу, воевавшую до середины XX века. Но в этом виде казачество никто и не собирается возрождать. Сегодня Россия возродится только благодаря крепким своим регионам, в первую очередь тем, где проживают казаки. Как и в стародавние времена, казаки справятся, выстоят и одолеют все невзгоды. Свидетельство этому — их горячая любовь к Родине, причем совсем не та, что словесной шелухой сыплется с парадных трибун. Любить Россию означает для казака служить ей верой и правдой. И никак иначе...